Чтобы идти по узким коридорам, нам пришлось растянуться цепочкой. Талия-7 и Каллиопа-4 ее возглавляли, сразу же за ними шли скаридский офицер и один из его крепких парней, угрожающе выставив ружья. Затем шел я, а в затылок мне дышал Джон Финн, по-прежнему наслаждаясь возможностью держать меня на мушке. Замыкали колонну двое скаридских солдат — за стенами иглу было подкрепление. Еще двое остались снаружи, прикрывая, согласно военной теории, тылы экспедиции.

Пока мы шли по лабиринту, я не уставал надеяться, что стены по бокам вдруг оживут, отобрав у наших конвоиров контроль над ситуацией одним росчерком парализатора, что было для них не сложнее, чем отобрать конфету у ребенка. Однако ничего не происходило, и внутри меня начали роиться сомнения. Где-то впереди находились Мирлин и Ту-льяр-994, и откуда мне было знать, предупредили ли их о происходящем. Да и вообще, не ошибаюсь ли я, полагая, что Девятка сидит, как на спектакле, ожидая, кто кого здесь выставит за дверь.

Однажды, проходя мимо темного коридора, я хотел было рвануться в бегство, но Финн был ко мне слишком близко и слишком жаждал подвергнуть наказанию за любое неповиновение. Да и куда мне было бежать?

Стены по сторонам по-прежнему оставались черными. Никаких проблесков не просматривалось, а жизнь внутри них текла невидимо, вероятно, желая оставаться скрытой. Сционки вели сквозь лабиринт уверенно, без каких-либо колебаний. Я заметил, что офицер с белесо-голубыми глазами начал беспокоиться, когда до него стало доходить, что в случае чего ему отсюда никогда без посторонней помощи не выбраться. Дважды он подносил рацию к губам, чтобы связаться с людьми, оставшимися снаружи, и убедиться, не вышел ли он за пределы радиуса ее действия. Для себя я пока так и не решил, как относиться к рассказанной Финном истории о шахте и взрывчатке — не дурацкий ли это блеф, выдуманный от безысходности, — но у офицера каждый раз, когда он проверял возможность послать саперам команду на подрыв, вид был совершенно серьезный.

Я полагал, что Девятка при желании может обрубить ему связь в любой момент, поэтому, если дело дойдет до разборок, тот ничего не успеет передать. Но сомнение оставалось. Ничего не происходило, и я не мог понять почему.

Тогда я решил черпать уверенность в юморе, повторяя про себя шутку, что от Девяти Муз следовало ожидать обострения драматичности событий и нагнетания состояния неизвестности. Но иногда даже собственный юмор кажется несмешным.

Наконец мы пришли. В стене образовался проем, заставив голубоглазого от удивления отвесить челюсть, и теперь нам предоставилась возможность войти в комнату без углов, с мерцавшим легким, рассеянным светом потолком.

Талия и Каллиопа пошли вперед, но скаридский офицер отступил на шаг, изучая таинственный портал. Наконец и он вошел внутрь, но оставил двоих солдат, шедших в арьергарде, снаружи — охранять вход. Это означало, что в комнате были мы и три ружья, но для меня такого их количества было более чем достаточно, чтобы оставить всякую надежду хоть что-нибудь предпринять. Да и сционки вряд ли имели опыт в искусстве рукопашного боя. Будь здесь Серн или Сюзарма Лир, расклад был бы совершенно иной.

Анабиозных ванн в комнате не было, зато стояли три кресла, оснащенные всевозможной электроникой. Мне они напомнили медицинское кресло, в которое пациента усаживают для снятия энцефалограмм при исследованиях мозга, а также при непосредственной загрузке информации в мозг на биологическом уровне. При креслах имелись оголовья с паутиной проводов, похожих на те, со сверхтонкими электродами, которыми утыкали мою голову, пока я лежал в яйце. Я понял, что передо мной стоят сверхсложные интерфейсы, с помощью которых гуманоиды, находясь в сознании, могут подключаться к главным системам Девятки. Наверное, это и были устройства, при помощи которых сционы вели самые сокровенные беседы с породившими их программными персоналиями, а Девятка могла подробно и обстоятельно поговорить с Мирлином, Тульяром-994 и другими желающими.

Мирлин и Тульяр-994 уже сидели здесь, комфортабельно откинувшись в креслах. Когда мы вошли, они не пошевелились и даже не открыли глаз, но, когда я потрогал Мирлина за руку, он все равно не подал виду, что знает о моем присутствии.

Я понял, что здесь происходит что-то совсем не то, и, когда молчание Девятки перестало казаться проявлением терпимости и любопытства, мной овладело настоящее беспокойство.

Выражение лица голубоглазого говорило, что представшая его взору картина совсем ему не нравится. Его было прекрасно видно, поскольку комната по сравнению с полутемным коридором была хорошо освещена. Стены походили на экраны, но сейчас оставались монотонно-серыми. И никаких пультов управления перед креслами не стояло. Все находилось в огромных шлемах, надеваемых участниками сеанса связи на голову. Скарид никогда в жизни не видел ничего подобного, но тут и он заметил, что Мирлин с Тульяром ведут себя слишком спокойно.

Я отошел в сторону, а офицер подступил к Мирлину и тряхнул его за плечо, точно так же, как до этого делал я. Мой взгляд устремился к Каллиопе, но та молчала и пристально смотрела на сестру. У обеих на лице было одинаковое выражение, и оно говорило о многом, несмотря на то что это были лица совершенно чужой расы. И уже не немой вопрос был на них написан, но ужас оттого, что самые худшие их опасения оправдались, превратившись в трагедию, которую невозможно было скрыть.

Если раньше у меня были какие-то сомнения, то этот взгляд рассеял их. Все ложные умствования, которыми я пытался себя обмануть, развеялись как дым. Случилось нечто очень скверное, необычное, абсурдное и ужасное.

Не обращая внимания на Финна, я взял Мирлина за запястье, пытаясь нащупать пульс. Тело было теплым, но признаков сердцебиения не прощупывалось. Задрав ему веко, я увидел лишь белое глазное яблоко.

Теперь настала очередь Тульяра. Мне не было известно, каким тестам надо подвергнуть тетронца, чтобы констатировать смерть, но пульс тоже не прощупывался. Тогда я перевел взгляд на Мирлина, вспомнив, что несколько часов назад этот здоровяк клялся, что я так же бессмертен, как он.

— Что случилось? — спросил я Талию-7.

Она покачала головой, давая понять, что сама не знает.

— Что происходит? — гаркнул голубоглазый. Ему она ответила:

— Мне кажется. Девятки здесь нет.

Понять значения этих слов он все равно не мог. Природа Девятки была далеко за гранью его воображения. Он по-прежнему рассчитывал встретить какого-нибудь крутого начальника типа Сигора Дьяна, который вылез бы из укрытия и сказал:

— Что для вас сделать, ребята?

Конечно, он в состоянии был понять, что Мирлин и Тульяр мертвы, но факт исчезновения Девятки и характер сил, которые за это ответственны, были для него пустым звуком.

Я оглядел серые стены.

"Или они тоже мертвы? — подумал я. — Но могут ли они умереть по-настоящему? Ведь умереть должен тогда целый мир?" — Повторяю, я хочу знать, что здесь происходит! — заорал голубоглазый. Еще немного, подумалось мне, и он начнет в ярости топать ногами.

— Нашим хозяевам нездоровится, — сказал я ему. — Их повредило нечто, с чем они вступили в контакт вблизи Центра.

Не верилось, чтобы они повторили свою попытку, значит, произошло нечто другое. Оно само пришло за ними! Возможно, оно пришло именно для того, чтобы их уничтожить. А может, оно лишь попыталось сделать то же самое, что и они, — установить контакт. Девятки здесь нет, но…

Я оглядел неподвижные серые стены, ожидая, что в любую секунду они взорвутся всеми красками жизни.

— Может, хоть кто-то уцелел, — прошептал я. — Хоть кто-то.

Реакция голубоглазого по своей глупости выглядела жалко. Он подскочил ко мне и ударил прикладом. Я успел увернуться, но все-таки задел он меня довольно сильно. Кажется, правая сторона лица превратилась в магнит, притягивающий насилие, словно там нарисована мишень.

— Если ты не начнешь говорить понятным языком, — проревел он, — то я буду действовать грубо.

Талию и Каллиопу этот выпад привел в состояние, близкое к обмороку, словно боль довелось испытать им самим, и теперь они застыли на месте, еще теснее прижавшись друг к другу. Ждать от них помощи было нечего. Но это и неудивительно. Ужас одиночества повеял на них с той стороны, откуда они никогда этого не ждали. Ничего страшнее исчезновения родительских персоналий они, наверное, представить себе не могли.

Я хотел было посоветовать бежать; для этого надо было рассказать тупоумным варварам, что сейчас они находятся внутри тела какого-то неизвестного, абсолютно чуждого существа, которое в любой момент может их уничтожить, и если б они хоть на йоту понимали, что здесь творится, то уже сейчас бежали без оглядки до самого дома… и даже дальше.

Но это было бы глупо. Если системы Девятки были захвачены какой-то чужеродной личностью, то выбраться отсюда у нас не было и шанса. Если же это — последствия разрушительного удара, приведшего к уничтожению жизни в системах, то бежать не было нужды.

Я глянул на третье — свободное — интерфейсное кресло. Вероятно, существовал только один способ выяснить это. Я еще раз посмотрел на сционок и заметил, что их взгляды тоже прикованы к креслу, но желания воспользоваться им в них не читалось.

К этому времени Джон Финн решил, что разобрался в ситуации. Он взялся объяснить своим друзьям, каков расклад.

— Насколько я понимаю, — начал он, — всем здесь заправляли компьютеры. Хозяевами здесь были машины, а эти шерстяные уроды — просто наемная прислуга. Тетраксы начали с ними договариваться, и тут случилось что-то из ряда вон выходящее. Какая-то тварь извне влезла в машины и сумела их повредить. Сейчас похоже на то, что их искусственный интеллект уничтожен, а эти двое отдали концы, угодив под перекрестный огонь. Руссо думает, что машины до сих пор здесь. Одному Богу известно, так это или нет. Возможно, все это чистая туфта, но мне так не кажется. Думаю, лучше убираться отсюда.

Голубоглазый холодно на него посмотрел и ни на дюйм не сдвинулся. Поскольку он был "просто солдатом", то в его армейском существе было девяносто девять процентов храбрости и один процент мозгов. По-моему, интеллектом его обделили еще при рождении.

Но ему трудно было выработать иной план действий.

— Это одни уловки! — наконец изрек он. Отличная идея! Хотел бы я в нее поверить, но на такое оказался неспособен даже Финн, который был специалистом по доверию ко всему, что лежит под носом. Скарид указал на пустое кресло.

— Через эту штуковину говорят с машинами? — спросил он.

— Определенно, — ответил я. — Садитесь, и они начнут вещать вам прямиком в мозг, минуя уши, если все еще могут хоть что-то говорить. За это можно получить медаль. Возможно — посмертно, но самые почетные награды именно таковы. — Я кивнул в сторону сохранявших многозначительную неподвижность фигур Мирлина и Тульяра-994.

К сожалению, я опрометчиво развязал язык. Он подумал, что я над ним издеваюсь. Всегда опасно иронизировать с чужими расами, даже если чужаки — вылитые неандертальцы. Либо они не понимают юмор, либо воспринимают его совершенно извращенно. Он все еще желал доказать, что его пытаются на чем-то обвести вокруг пальца, а я вообще считаю его идиотом. Кажется, в этот момент он ощутил ко мне такую же ненависть, как и Финн.

— Очень хорошо, — произнес он. — Вот ты первый и попробуешь.

Финн наигранно захохотал. Мне оставалось только развести руками.

— Почему бы просто не расстрелять меня? — поинтересовался я. Вся моя бравада ничего, кроме отчаяния, под собой не имела. Хотел бы я сейчас быть не в центре всеобщего внимания, а где-нибудь на второстепенных ролях, которые играл всегда. Но вокруг не оказалось никого, кто взялся бы исполнить сольную партию. Мирлина нет, а Сюзарма Лир, если и жива, то плавает в анабиозной ванной, пропуская самое веселое место в разыгрывающейся драме.

— Если ты сейчас не сядешь, — сказал блеклоглазый, — я пристрелю тебя на месте. Можешь быть уверен.

Ясно, что с меня он давно получил все, что хотел. Сейчас он уже не считал, что от меня может быть еще какая-то польза.

— Эх, семь бед — один ответ, — произнес я. — Все равно я уже считал себя трупом, когда ваши ублюдки взяли меня в последний раз. А все, что было с тех пор, — лишь оттяжка срока.

Разумеется, я не хотел доставлять ему удовольствия расстрелять меня, тем более что Джон Финн вызвался бы ему помогать. У Мирлина и Тульяра вид был вполне мирный, без всяких признаков предсмертных мучений. Я даже начал убеждать себя, что до конца не уверен, мертвы ли они. Если повезет, то я сяду в кресло, включу электронику, и ничего не произойдет. Вообще ничего.

Коротко посмотрел на Талию и Каллиопу. Ни одна из них не рванулась вперед, чтобы добровольно занять мое место, но на меня они смотрели с надеждой. Они тоже страстно желали, чтобы мне повезло.

На удачу я надеялся, удача ко мне и пришла. Разумеется, я не умер. «Разумеется» — это с вашей точки зрения, которая не совсем совпадает с моей, но то, что произошло, отнюдь не являлось провалом в никуда. Едва я сел, не успев оглядеться в поисках кнопки, как меня уже взяли в оборот. Машине для приведения в рабочее состояние моя помощь не требовалась: она была наготове и только ждала. Нейронные черви тут же стали ввинчиваться в плоть моей головы, ища активные точки, через которые можно было подсоединиться к центральной нервной системе. Впервые в жизни я был в сознании, когда со мной делали такие вещи, и это действо вызывало серии приливов и отливов тошноты в желудке. Ощущение, когда в тебя проникают подобным образом, — самое неприятное из испытанных мной, хотя совершенно безболезненное. Оно даже не щекотно.

Но то, что происходит потом, — это боль, вероятно, сильнее самой сильной боли, которую можно ощутить естественным путем.

Я заранее стиснул зубы в ожидании боли, но то, что вслед за этим навалилось на меня, сделало абсолютно бесполезной мою жалкую защитную реакцию. Я почувствовал, что голова разрывается на части, а мысли агонизируют, опаляемые неведомым огнем, и я заорал.

В любой отвратительной ситуации присутствует какая-нибудь мелочь, которая делает ее еще отвратительнее: последнее, что я услышал, прежде чем расстаться с этим миром, был звук выстрела.