Часть первая
Руководящая должность
Это было в середине шестидесятых, когда покрытая кукурузными початками лысая голова Никиты Сергеевича уступила право на всенародную любовь неандертальским бровям Леонида Ильича. Не успели радиоточки сообщить об этом замечательном событии, как из магазинов исчезали все мало-мальски съедобные продукты. Сейчас трудно представить, что очередь за колбасой в рядовом гастрономе могла конкурировать с первомайской демонстрацией среднестатистического райцентра.
За хлебом тоже потянулись люди с авоськами, подогревая интерес к сельскому хозяйству – сколько центнеров на гектар зерновых мы производим, сколько в состоянии съесть и куда исчезает всенародное сальдо? Интересующимся разъяснили, что это – страшная государственная тайна и если попытаться ее разгадать, то можно незаметно исчезнуть на неопределенное время. Сальдо же постепенно возвращалось к народу в виде пайков, продуктовых наборов и прочих атрибутов самого прогрессивного общественного строя.
Николай Петрович, за десять лет прошедший, вернее проплывший, нелегкий путь от кочегара до главного инженера флота, получил новую квартиру. Две комнаты трамвайчиком, пятиметровая кухня и совмещенный санузел были настолько отделены от прочих жильцов, что казались эталоном комфорта, который не могли поколебать даже пейзаж и благовония трудовой Пересыпи.
Прежняя двенадцатиметровая коммуналка горько оплакивалась супругой Николая Петровича. В отличие от мужа, она была явно не готова к серьезной руководящей деятельности. Такая большая площадь для одной семьи просто неприлична, считала она, и на Николая Петровича каждый вечер обрушивался водопад ее воинственной скромности. Дело в том, что на прежнем месте остались ее подруги по коммунальной кухне, без общения с которыми, жизнь казалась лишенной малейшего смысла.
Николаю Петровичу, в тридцать лет, было оказано столь высокое доверие, что не оправдать его было невозможно. Телефон в их квартире не умолкал, а так как руководил он круглосуточно и громко, то выспаться соседи по подъезду могли только во время командировок. Работая судовым механиком, ему приходилось ежедневно перекрикивать работающий дизель, и теперь, когда в сферу его компетенции попало все Черное море, Николай Петрович старался силой голоса добраться до Туапсе, прояснить ситуацию и вернуться обратно. По другую сторону телефонного шнура тоже не молчали. Сила звука распространялась пропорционально расстоянию и усиливалась двумя-тремя «пи-пи» на 1 минуту разговора. Пострадал даже четырехлетний сын Николая Петровича. Подхватив звенящий телефон и услышав: «СЛУШАЙТЕ МЕНЯ ВСЕ!!!», произнесенные голосом Левитана, бедняга обделался, не отходя от аппарата…
Конечно же, повышение по службе Николай Петрович заслужил. 11 лет он проработал на флоте кочегаром, машинистом, механиком… Но желания руководить большим коллективом у него не было никогда. Конечно, попробовать свои силы на новом поприще чрезвычайно интересно, но становиться чиновником, посвятившим жизнь чтению бумаг, отрываться от живого налаженного дела он не хотел.
Право на труд, отдых и другие действия, поддерживающие жизнедеятельность организма, были у большинства советских граждан. Но лишь избранные обладали самым важным, исключительным правом – первой подписи. Написать незамысловатую фразу на соседском заборе способен любой советский человек, но далеко не каждый был уполномочен поставить свой автограф под этой резолюцией. Образование, опыт и талант, не предоставляли их обладателям никаких преимуществ без соответствующего документа, скрепленного подписью и печатью.
Обладателем этих незаменимых атрибутов власти можно было стать, только получив знамение свыше – на фирменном бланке, с еще более важной подписью и еще более круглой печатью. Полученное знамение регистрировалось и пряталось в сейф, а новоиспеченный вершитель судеб мог:
«Разрешить» и «Отказать», «Выдать» и «Вернуть», «Принять» и «Уволить»…
Широчайшие перспективы простирались перед счастливым избранником судьбы, но просматривались лишь до того места, где вступала в силу печать и подпись другого счастливого избранника. И пусть второй ничем выдающимся не отличался, без его доброй воли перспективы первого могли потерять всю свою широту.
На глобусе широт много и на каждой – сидит свой человек. Это интернациональное явление принимает в постсоветском пространстве наиболее причудливые и своеобразные формы. Чему нас учит история?
На стене родной пещеры неандерталец булыжником выбил барельеф убитой на охоте антилопы. Так появился учет, а художника премировали берцовой костью. В праздничной эйфории никто не заметил рождение первого бюрократа. Кроме вождя. Для увековечивания события, рядом с антилопой появились сразу три настенных мамонта и один светлый образ самого вождя с копьем в руке. Так возникли приписки.
В 1917 году, тем же булыжником пьяный балтийский матрос провалил голову директору банка. Поступок был объявлен революционным подвигом, учет – социалистическим, а матрос награжден именным литром самогона.
В 1991, нищий очкастый интеллигент угрожал известным булыжником всей советской власти, которая почему-то испугалась и убежала. Учет был отменен, экономика объявлена свободной, а сам интеллигент заслуженно получил по физиономии. Таким образом, благосостояние, образование и происхождение отдельно взятого обывателя никак не влияют на отношения человека и общества в целом.
Взаимозависимость при отсутствии взаимозаменяемости из поколения в поколение породили самую стабильную систему человеческих взаимоотношений – бюрократию. Громоздкая и медлительная, как ассенизационная машина, она с годами научилась надежно скрывать от посторонних глаз процессы естественного брожения, оставляя вне респектабельной и прочной оболочки лишь стойкое благоухание немногочисленных островков вылитого через край содержимого.
Назначение Николая Петровича казалось ему не просто случайным, но и даже анекдотичным. В те годы флот имел четкую, но полезную субординацию – министерству починялся главк, главку – трест, тресту – управление. Бабка – за дедку, жучка – за внучку, а репку тянул Николай Петрович, работая скромным караванным инженером на самом мощном земснаряде «Волхов». Легендарное судно, построенное голландцами в начале 20-го века, всю войну проработало в осажденном Ленинграде. Электроэнергия, выработанная его генераторами, использовалась на самых важных оборонных объектах. Вошедшее в историю судно имело существенный недостаток – один силовой парогенератор, выход из строя которого надолго останавливал работу всего каравана. Как раз это событие и произошло на рейде города Севастополя. Паровая машина была беспощадно разобрана силами экипажа, а коленчатый вал поднят на палубу для ремонтных работ.
Начальником каравана был Петюнин Иван Степанович, бывший дальневосточник. Его квартира в родной Находке была сдана государству, а квартира в Одессе, обещанная при переезде, строилась уже второй год. Жена и двое детей ютились в каюте на судне, и он имел возможность ежедневно выяснять в деталях мнение жены о нем, о его ненавистной работе и, конечно же, об этом проклятом судне, громыхающем днем и ночью…
Напряженным рабочий день был до тех пор, пока радист не зачитал радиограмму о выделении тов. Петюнину отдельной квартиры. В то время люди искренне радовались маленькой комнате, полученной в коммуналке, поэтому самостоятельная квартира со всеми удобствами выглядела настоящей сенсацией.
Столь грандиозное событие требовалось немедленно «обмыть». Неожиданно щедро выделенные женой виновника банкета средства были торжественно вручены второму помощнику капитана Протасову, который сразу направился на берег за горячительными напитками и холодными закусками. Следует заметить, что город-герой Севастополь являлся главной военной базой на Черном море, и Родина проявляла постоянную заботу о своих защитниках, реализуя продукты первой необходимости только в мелкой расфасовке. Военные моряки пили до тех пор, пока не видели дна бутылки. Теперь эта ответственная операция проходила с двукратным уменьшением принятого содержимого при резком ускорении возлияния. Протасов вернулся с мешком маленьких, но гордых «шкаликов», каждый из которых, при смешном содержимом в 250 грамм, мог придать потребителю вращательное движение до 40 оборотов.
Знакомство с содержимым мешка продолжалось около двух часов, и было прервано сообщением вахтенного матроса о прибытии начальника треста с сопровождающими его лицами. Пока катер с руководством пришвартовывался к судну, каюта с тесно сидящими собеседниками непроизвольно опустела. Николай Петрович бежал последним и был, настигнут вышестоящим начальством.
– Где Петюнин? – спросил управляющий.
Николай Петрович впервые с глазу на глаз общался с таким высокопоставленным лицом и так же впервые ему врал:
– На берегу, – при этом смело смотрел в руководящие глаза.
Глаза зло смотрели сквозь него, куда-то в светлое будущее и продолжали:
– Что тут у вас происходит?!! Покажите судно…
Николай Петрович понял, что единственный шанс выйти из воды пусть не сухим, но хотя бы слегка подмоченным у него есть – надо тянуть время. Более часа, подобно легендарному Сусанину, водил он ответственных товарищей по судну. Ни один механизм не остался обделенным его вниманием, и каждое пояснение пестрело характеристиками и цифрами. В машинном отделении были замечены ноги механика-наставника, присланного из Одессы для устранения аварии. Кроме ног, была обнаружена голова, умиротворенно прижатая к редуктору в божественной дремоте. Вспомогательный двигатель так умело заглушал храп, что со стороны всё выглядело нормальным рабочим моментом.
– Что он делает, – поинтересовался управляющий.
– Слушает работу редуктора, – вновь соврал Николай Петрович. Разобранный коленвал вот уже третий день лежал на палубе, окруженный ремонтной бригадой, но тормозить было нельзя. Если руководство решит механика-наставника позвать, то подняться по трапу тот сможет исключительно ползком.
Управляющий еще раз внимательно посмотрел вниз на присланного специалиста и с горечью в голосе констатировал:
– Единственный человек на судне, который занят делом… Когда появится Петюнин, пусть срочно найдет меня в гостинице…
На этой фразе руководство прервало визит и отбыло на катере в направлении города.
Через десять минут едва пришедший в себя Николай Петрович занялся поисками пропавших без вести товарищей.
Первым из закрытого снаружи на замок гальюна отозвался капитан Михелев. Вторым на дне ванны был обнаружен накрытый тулупами Петюнин. Места пребывания остальных участников застолья были не менее экзотичны. Механик-наставник, узнав о своем чудесном спасении, клялся в личной преданности и вечной дружбе, капитан распекал береговые службы, не предупредившие о визите… В общем, продолжения банкета требовали все.
На четвертый день, когда коленчатый вал занял свое место в исторической силовой машине, а квартира тов. Петюнина метр за метром была «обмыта» окончательно, Николая Петровича вызвали в Одессу.
Начальник управления флотом пояснил, что вызывают его в трест. Причина вызова неизвестна, поэтому по возвращении с ним будут разбираться самым серьезным образом.
Получив столь теплое наставление, Николай Петрович с тяжелым сердцем переступил порог кабинета управляющего. К его удивлению, глаза управляющего смотрели на него, а не сквозь него, как это было на судне. Беседа длилась несколько часов и была полностью посвящена проблемам флота, производства и судоремонта. К концу разговора, сидевший до сих пор молча и не участвующий в диалоге незнакомец представился начальником отдела кадров Главка. Только теперь Николай Петрович узнал, что трест предлагает назначить его на должность главного инженера управления. Николай Петрович, всем сердцем ненавидящий бумажную волокиту, наотрез отказался.
Прошло время. Дружными усилиями коллег по работе, товарищей по труду и родной парторганизации согласие из Николая Петровича с трудом было вытянуто. Отдельный кабинет, табличка на двери и право подписи на важных документах были получены взамен изученного досконально любимого дела. Совершился неравный обмен, о котором в глубине души Николаю Петровичу придется жалеть всю насыщенную, беспокойную, руководящую жизнь.
Тайна этого назначения раскрылась через несколько лет – в управлении флотом длительное время была свободной вакансия главного инженера. Начальник управления просил прислать специалиста из другого региона, утверждая, что коллектив вверенного ему учреждения такого перспективного специалиста в своих рядах ещё не вырастил. Вернувшись из Севастополя, управляющий трестом вызвал его и устроил формальный разнос:
– Да ты просто не знаешь, с кем работаешь! Если тот пацан способен объяснить мне как работает земкараван, будучи пьяным, то, что он может сделать трезвым?!!
Часть вторая
Праздничный набор
В те годы суда обеспечивались продуктами серьезной торговой фирмой, воспоминания о которой до сих пор тревожат аппетиты наших водоплавающих сограждан. Продуктовые наборы «Торгмортранса» отличались свежестью, этикетками на иностранных языках и колоссальной недоступностью для простых смертных. Получить их можно было только в канун пролетарских праздников, среди которых, несмотря на буржуазное происхождение, затесался и Новый год. Его горячо любили и старались максимально расширить праздничное меню разносолами и деликатесами. Привычная баночная килька уступала место престижным сайре, шпротам, а кое-где печенью трески…
К сожалению, в тот год продуктовый набор был необычайно скуден и прост. За то к нему прилагался полноценный мешок муки. Николай Петрович принес домой не один мешок, а целых два.
Второй мешок был предназначен лично для тов. Петюнина, контролирующего теперь не только Николая Петровича, но и всю его организацию. Тов. Петюнин был человеком чрезвычайно общительным, о чем ходили легенды.
В честь прихода дорогого гостя был накрыт стол, который застал зашедшего на минутку тов. Петюнина явно врасплох. Дело в том, что в этот день он уже общался с друзьями, но общение проходило недолго и неполно. В общем, мешок оказался на полу, а тов. Петюнин во главе стола. После тоста за хозяйку дома последовало много нужных, а иногда и крайне необходимых здравиц.
Экспортная «Московская» с закручивающейся крышечкой, в отличие от не выездной однофамилицы, явно не вносила в мозг присутствующих должной информации. Требуемый результат достигался лишь за счет кардинального увеличения открученных крышечек. Процесс протекал с математической точностью: при характерном отщелкивании очередной крышечки, тов. Петюнин вскакивал, смотрел на часы, благодарил хозяйку за гостеприимство, и вновь садился до следующей крышечки…
К полуночи, когда крышечки закончились и гость поспешил к последнему трамваю выяснилось, что, аккуратно обходя голову, экспортный продукт не щадил ноги. Совместными усилиями обоих руководителей мешок сдвинули с места и водрузили на плечи тов. Петюнина. Необходимость постоянной центровки стала очевидной уже при первых шагах – груз и тов. Петюнин двигались не только в разных направлениях, но и плоскостях. Николай Петрович шел рядом, готовый в любую минуту откорректировать это хаотичное движение вперед. При этом оба изрядно ответственных лица не прерывали начавшейся еще за столом беседы о резком повышении производственных показателей. Николай Петрович внимательно следил за правильной партийной линией тов. Петюнина, избегая правых и левых уклонов путем перекладывания мешка в противоположную сторону. Показатели повышались крайне медленно, и пять кругов вокруг собственного дома пролетели для Николая Петровича незаметно. Тов. Петюнин делал успехи и передвигался более раскрепощено. В неравной борьбе за центр тяжести явно побеждал человек.
Дежурный трамвай появился быстро, но подсаженный через заднюю дверь тов. Петюнин моментально вывалился из передней и продолжил дискуссию. После этого трамвай еще несколько раз подъезжал к остановке, но каждый раз человек с мешком избегал участи стать его пассажиром. Только с третьей попытки Николаю Петровичу удалось запихнуть в трамвай мешок с ответственным товарищем – добежавший до передней двери тов. Петюнин столкнулся с проделавшим тот же трюк со стороны улицы Николаем Петровичем. А так как к задней двери тов. Петюнин уже не успевал, то вынужден был уступить молодости и сноровке…
Уставший и протрезвевший Николай Петрович побрел домой. В голове продолжали вертеться обрывки начатого разговора, который казался ему в этот вечер бесконечным…
Между прочим, муку тов. Петюнин домой так и не донес. Маленькая дырочка на дне мешка настолько дополнила увлекательный диспут, что пять неровно-белых мучных дорожек вокруг дома Николая Петровича еще долго будоражили нестойкое воображение местных дворников.