В пятницу после Дня благодарения уроков не было, но маме-то все равно нужно было идти на работу. Я изо всех сил старалась не думать о твоих записках, но почти все утро ни о чем другом думать не могла. Я держала их по одной в каждой руке и перечитывала снова и снова. Про «написать письмо» — это было не страшно. Страшно было другое: «Я должен спасти жизнь твоего друга и свою собственную», и «где находится ключ от твоей квартиры», и про «никому не показывай». И оттого, что во второй записке ты назвал меня по имени, у меня тоже бежали мурашки по коже, потому что я все еще пыталась себе внушить, что это все не мне и я вообще ни при чем. И еще вот это: «Когда мы встретимся, это буду уже не я» — вот это мне совсем не нравилось.

Если вдуматься, меня там почти от всего бросало в дрожь.

Наконец я все-таки убрала записки и включила телевизор. Через пару часов раздался Луизин условный стук в дверь, и я побежала открывать.

— Чипсы прибыли, — объявила Луиза.

Она была в медсестринской форме, с пакетом в руке. Луиза всегда приносит маме еду из дома престарелых. Не ворует, нет — это остатки обеда: как правило, маленькие пакетики чипсов или печенье в форме зверюшек. Министерство здравоохранения требует выбрасывать все, что осталось на подносах после обеда, даже если к этому никто не притрагивался. Поэтому Луиза забирает все эти пакетики домой и отдает маме, а мама относит их на «занятия для будущих мам», которые она ведет в тюрьме.

Раз в месяц мама ездит подземкой в самую настоящую тюрьму и разговаривает с беременными преступницами о том, что будет, когда у них родятся дети. Они там чуть ли не святой ее считают за то, что она им приносит эти чипсы и зоологическое печенье. Мама говорит, что тюрьма — жестокое место и что люди там тоже ожесточаются.

— Тюрьма меняет людей, — Сказала она мне однажды. — Не дает стать теми, кем они могли бы стать.

— А разве тюрьма не затем придумана? — спросила я.

Она покачала головой:

— Я не о том. Многие совершают ошибки, ужасные ошибки. Но в тюрьме человек начинает чувствовать себя так, как будто он сам — ошибка. Как будто он и не человек вовсе.

Она приносит заключенным чипсы и печенье, и им вроде становится легче. Она говорит, дело в не печенье. А в том, что кто-то его приносит.

Я взяла пакет у Луизы из рук. Она мне улыбнулась:

— Знаешь что? А ты вытянулась.

Я прислонилась к косяку:

— Точно?

Она кивнула.

— Мне тебя не хватает, Миранда.

Первый раз кто-то из нас заговорил о том, что я больше у них не бываю.

— Угу.

От этих слов — «мне тебя не хватает» — меня почему-то охватило отчаяние. После ухода Луизы я выключила телевизор и долго лежала на тахте с закрытыми глазами, слушая стук баскетбольного мяча за окном. Впервые от этого звука мне стало легче. Он был последней ниточкой, которая связывала меня с Сэлом.

За ужином мама почти все время молчала. Она не переоделась, придя с работы, и так и осталась в джинсовой юбке и футболке с картинкой: дымящаяся чашка и под ней надпись «Хочешь кофейку?». На десерт была клубника — ее принес Ричард.

— Черт. — Мама бросила ягоду на тарелку. — Опять НКП.

— А виноград, между прочим, вкуснее, — с улыбочкой напомнила я.

— Не начинай, пожалуйста, Миранда. У меня был паршивый день.

— Правда? — поднял брови Ричард. — Я не знал.

— А откуда тебе знать? — вскинулась мама. — Ты же целый день был в суде. Тебе-то что, если копир сломался? Это же не тебя просят напечатать шестнадцать страниц в трех экземплярах!

Ричард недоуменно пожал плечами:

— Но ведь это все осталось позади. Зачем же портить себе вечер?

— Ничего, перетолчетесь, ваше совершенство! — Мама гордо удалилась в спальню, даже не дав Ричарду шанс постучать, как обычно, по правой коленке.

Ричард глянул на меня:

— Что ноль сказал восьмерке?

Я закатила глаза:

— Классная талия!

Он уже год развлекает меня этой шуткой.

Позже мама сложила тарелки в раковину, открыла воду и пошла переодеваться. Я стояла и смотрела, как вода переполняет жирную кастрюлю и стекает вниз, на тарелки. В капельках жира отражался свет, и все это напоминало искрящийся радужный фонтан. Иногда я могу очень долго смотреть на что-нибудь такое.

Вернулась мама в тренировочных штанах и начала мыть посуду. Я уселась за кухонный стол и взялась за математику. Через минуту вошел Ричард:

— Слушайте, я ведь оставлял у вас запасную пару приличных туфель, для работы? Я точно помню, что клал их в шкаф, а теперь их нигде нет.

Мама вскинула голову:

— Я знала! Я была уверена.

То есть нас все-таки обокрали.