В тот вечер мама поехала в больницу с Луизой, чтоб ее поддержать, а я была дома с Ричардом. У Сэла оказались сломаны три ребра и рука, и его оставили на ночь в больнице.

Ричард заказал пиццу.

— Хочешь поговорить? — спросил он.

— Не очень, — ответила я. — Может, потом.

Он кивнул:

— Тогда скажешь.

После ужина я закрылась в своей комнате и уселась на кровати, разложив перед собой твои записки. «Думай! — понукал меня мозг. — Думай, думай, думай!» Я достала свои веревочки и принялась вязать узлы, пытаясь выстроить все по порядку, с самого начала.

Путь очень труден. Когда мы встретимся, это буду уже не я.

Путь очень труден, и я прошу тебя обо всем заранее, пока мой рассудок еще не помутился.

И наконец самое странное:

Путь очень труден; я ничего не могу взять с собой, а во рту можно удержать лишь маленький клочок бумаги.

Я потрогала записки пальцем. Крошечные и ломкие. Ты нес их во рту?!

Путь очень труден.

Настолько труден, что путник сходит с ума и превращается в городского сумасшедшего? Что же за путешествие такое? И кто по доброй воле в него отправится?

«А главное — зачем? — не отставал мозг. — Зачем, зачем, зачем?!»

Чтобы спасти Сэла. Вот зачем ты торчал на углу столько дней. Вот зачем ты лягал и пинал воздух рядом с мчащимися машинами. Ты тренировался. Чтобы спасти Сэла. Потому что ты знал. Знал заранее.

Путешествия во времени возможны, сказал Маркус. Теоретически.

Я должен спасти жизнь твоего друга и свою собственную.

«Что ж, — сказала я вслух, — ты спас жизнь Сэла. Но второй цели ты не достиг».

Ричард постучал в дверь, и я подскочила.

— Извини, — сказал он, заглядывая, — я не хотел тебя пугать. Просто подумал: может, ты хочешь винограда?

Оказалось, что он сходил и купил мне виноград. И мы с ним перед телевизором умяли гигантскую миску самого идеального в мире ярко-зеленого винограда. Куплен он был точно не у Белл.

Было приятно просто сидеть и вместе пялиться в телевизор. Мозг унялся и перестал изводить меня вопросами. Я видела, что Ричард время от времени посматривает на меня, но и он не задал ни одного вопроса. И это тоже было приятно.

Когда я задремала на тахте, Ричард выключил телевизор и отправил меня спать. Но когда вокруг все стало тихо, я уже не смогла уснуть. В голове вертелись твои слова:

Пожалуйста, отдай мне письмо сама. Где меня найти, ты знаешь.

Луиза однажды сказала мне, что одиноких стариков, у которых никого и ничего нет, хоронят на острове, где-то к северу от Манхэттена. Скоро, поняла я, ты окажешься там.

Я никак не могла уснуть и к тому же начала замерзать, но тут дверь приоткрылась, вошла мама и села на край кровати.

— У Сэла все будет в порядке, — прошептала она и обняла меня одной рукой. — У него взяли все анализы. Утром, наверное, отпустят домой.

Я ничего не ответила. Я боялась, что если открою рот, то наговорю слишком много — расскажу про записки, про туфли Ричарда, про двухдолларовые купюры, про всё. И я подумала, что если я это ей расскажу, то может случиться так, что с Сэлом уже не будет все в порядке. Поэтому я просто прижалась к ее руке и не отпускала, и мама так и сидела, пока я не уснула.