На следующий вечер после ужина мы с мамой пошли навестить Сэла и Луизу. Очень странное чувство — вдруг оказаться в очень хорошо знакомом месте, где давно не был; все равно что впервые за несколько месяцев посмотреть на себя в зеркало.

Сэл сидел в кровати. Его правая рука была в гипсе. Моя мама его обняла, очень осторожно, и пошла на кухню болтать с Луизой. Слева от кровати Луиза поставила столик, чтобы Сэлу было удобно брать здоровой рукой спортивные журналы и всякое другое, например леденцы «Тутси Попс»…

— Вот это да! — сказала я. — «Тутси Попс»! Что это нашло на твою маму, я ее просто не узнаю!

Он улыбнулся, наконец-то глядя мне прямо в глаза.

— Ха. Вчера она мне в больницу принесла ужин из «Макдональдса»!

— Что? Из «Макдональдса»?! — Луиза считала «Макдональдс» грандиозным заговором против здоровья американского народа. — О небо. Как же ты не погиб?

Тут до меня дошло, что вчера он и правда чуть не погиб. Сэл рассмеялся, а у меня запылало лицо.

Он здоровой рукой вытряхнул пакет с «Тутси Попс» на стол, нашел фиолетовый леденец и протянул мне:

— Виноградный.

— Ты все помнишь!

В голове у меня загудело, и я почувствовала, что опять заливаюсь краской.

— Конечно, я все помню! — радостно сказал Сэл. Он, похоже, был в превосходном настроении. И еще он, похоже, забыл, что мы с ним больше не друзья.

— Честно? — сказала я, разворачивая леденец. — Тогда ты, может, помнишь, с чего это я тебе вдруг разонравилась? — Я и сама не поняла, как у меня это вырвалось, но раз уж так получилось, я сразу захотела узнать ответ.

— Ничего ты мне не разонравилась! Просто мне надо было побыть одному. У меня был… в общем, переломный момент. Ха! Прикинь, переломный! — Он показал на свой гипс и захихикал.

— Но почему? Ведь не я же тебя ударила!

Он непонимающе помотал головой.

— Ударила? Когда? Ты про что?

— А ты как думаешь, про что я? Про тот день, когда Маркус тебя ударил и когда у тебя кровью закапало всю твою куртку «Янкиз»! Когда ты захлопнул дверь у меня перед носом!

— Погоди, кто такой Маркус?

И вот тут до меня дошло, какой же я была кретинкой. Я ведь так и не сказала Сэлу, что Маркус — нормальный парень. Я вспомнила, как Сэл присел и сделал вид, что завязывает шнурок. Он, наверное, каждый день боялся встретить Маркуса. Наверное, просыпался с этой мыслью. А я же могла бы это исправить, давным-давно.

— Маркус — это тот парень, что ударил тебя тогда на улице. Тот, от которого ты вчера убе…

— A-а, этот, — перебил меня Сэл. Он опять смотрел на свои ноги — точнее, на тот холмик, каким выглядели его ноги под одеялом. — Да, я из-за него сильно напрягаюсь. У него явно на меня зуб.

— Нет у него на тебя никакого зуба! — сказала я. — Честное слово, нет. Я так думаю, он вчера за тобой побежал, чтоб извиниться.

Сэл пожал плечами.

— Ну я не знаю… — Он поднял на меня глаза. — Но это никак не связано… ну, с нами. С тобой и со мной. Честно.

— Но ведь ты расхотел все делать вместе как раз в тот день, когда Маркус тебя ударил, — в тот самый день!..

Он покачал головой:

— Нет. Раньше.

И тут мой мозг начал подсказывать, тихо-тихо: «Помнишь? Помнишь, еще в сентябре ты ждала Сэла после школы, чтобы вместе идти домой, а он не появлялся? И так было не раз и не два? Помнишь, как он сказал, что не пойдет обедать, потому что у него нет денег, а ты знала, что они у него были! Помнишь то утро, когда ты ждала его на первом этаже, пока не стало ясно, что ты стопроцентно, железобетонно опаздываешь в школу, и тогда ты позвонила ему в дверь, и оказалось, что он давно ушел без тебя?»

И я вспомнила еще кое-что. Вспомнила, как я бегу через Бродвей, еле удерживая огромный плакат про тайны науки, и кричу Сэлу — он на другой стороне улицы, — чтобы он меня подождал. И он меня подождал. И когда я спросила, почему его не было на нашем обычном месте, он промямлил что-то невнятное, глядя на свои ноги, и дальше мы шли по Амстердам-авеню в полном молчании. Пока Маркус его не ударил.

Да, в тот день Сэл ушел из школы без меня. И не в первый раз.

Но сейчас, сегодня, он смотрел прямо на меня, и мы были мы.

— Скажи, может, у нас опять все будет нормально?

— Да в том-то и дело, Мира, что это было не нормально! У меня не было других друзей. В смысле, настоящих.

«И у меня!» — чуть было не подхватила я — и тут поняла, о чем он. У нас с ним, кроме друг друга, никого больше не было. Никогда.

— Помнишь, в начале сентября ты заболела? — продолжал Сэл. — Я всю неделю был один. Целую неделю. Один на большой перемене, один после школы и… Ты только не обижайся, но мне иногда охота побегать с парнями. — Он зевнул. — Это все таблетки. Чтоб рука не болела. От них клонит в сон.

— Но почему же ты молчал? Ты мог давным-давно все это мне сказать! Я думала, мы обо всем честно говорим.

— Не обо всем. — Он посмотрел на меня сонным взглядом. — Но я тебе намекал. А ты не понимала.

В комнату вошли мама и Луиза.

— Ты устал, наверное, — сказала Луиза Сэлу. — Ох уж эти обезболивающие! — повернулась она к маме. — Принимает одну таблетку, ровно двадцать минут болтает как заведенный и отключается. Как часы.

На прощанье она крепко меня обняла и сказала:

— Хорошо, что вам удалось поговорить.

И я подумала, уж не нарочно ли она оставила эти двадцать минут для меня.