— Привет, Малез!
Комиссар Эме Малез, высокий, широкоплечий, массивный, напоминающий фламандский шкаф, корпел над отчетом.
— Привет, Венс! — сказал он. — Тысячу лет не видел вас в «конторе»…
Он говорил так, будто слово «контора» не означало для него тесный прокуренный кабинет, где находились стол, картотека и два стула, а так, словно он был ее хозяином.
— Я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Жоржа д’Ау, — объяснил мсье Венс. — Вы уверены, что речь идет о самоубийстве?
— Черт возьми! — воскликнул Малез, отложив авторучку. — У этого типа висок прострелен пулей, принадлежащей его собственному револьверу, на оружии нет никаких других отпечатков пальцев, кроме его собственных, к тому же он письменно признался в том, что уходит из жизни добровольно!
— Обнаружены ли следы пороха или ожога вокруг раны?
— Да, как это обычно бывает после выстрела в упор.
— Не было ли разбито окно на первом этаже? Тщательно ли обыскали курительную и спальню?
— Да, но…
— Не исчезли ли спорные ставки, которые позднее должны были стать предметом дележа?
— Это ничего не доказывает. Даже если была совершена кража, то вовсе не обязательно имело место убийство.
— Значит, вы подозреваете кого-то в краже?
— Да, шофера. Он, очевидно, и разбил оконное стекло изнутри, чтобы убедить нас в том, что в комнату проникли с улицы.
— Он не сознался?
— Нет. Это крепкий орешек, который уже разыскивается полицией в Тулоне и Марселе.
— Вам говорили, что все четыре типа, которых в тот вечер принимал у себя д’Ау, в той или иной степени желали его смерти?
— Ну и что? — Малез затянулся трубкой и выпустил облачко дыма, которое поднялось к потолку, словно воздушный шар. — Я, например, желаю, чтобы окочурилась моя теща, но эта баба, как назло, находится в полном здравии!
Когда Малез начинал говорить, не вынимая изо рта трубки, мсье Венс всегда уходил с путаницей в голове:
— So long I, старина! На месте следователя я бы все как следует обмозговал, прежде чем закрывать это дело… Викер у себя?
Вопрос, похоже, удивил Малеза.
— Викер всегда у себя, — ответил он.
Викер, бледный длинноволосый молодой человек в очках, облаченный в белый халат, в течение всего года чахнул под самой крышей в тесной комнатке, украшенной графиками, убранными под стекла манускриптами и образцами почерка прославленных убийц.
Когда мсье Венс вошел, он сличал тексты, вооружившись лупой и отмечая общие черты с помощью тонко заточенного карандаша.
— Добрый день, Викер! Я принес вам кое-что на выходные.
Мсье Венс разложил перед графологом два или три письма, которые отдала ему Катрин.
— Не могли бы вы сравнить письма вот с этой запиской и сказать, подлинная она или нет?
— Стало быть, подлинность писем не вызывает сомнений?
— Никаких.
Вздохнув, Викер сопоставил предложенные ему тексты, направив на них яркий свет мощной лампы.
— Что?.. Опять эта писулька!.. — воскликнул он. — На прошлой неделе я уже дал утвердительный ответ. И все близкие жмурика поступили точно так же.
Даже начальство не могло заставить Викера изъясняться на языке экспертов.
— Не кажется ли вам почерк каким-то нерешительным и дрожащим? — настаивал мсье Венс.
— Нет. Похоже, что этот малый был под мухой.
— Вы не находите, что подпись, напротив, отличается необыкновенной четкостью?
— Нет, — повторил Викер. — Как правило, подпись человека обнаруживает большую твердость, чем любой другой текст. Это обусловлено автоматизмом.
Мсье Венс достал из кармана книгу, взятую им в изголовье усопшего, и положил ее рядом с письмами:
— Однако!.. Будьте добры, изучите это… через лупу!
Викер пожал плечами, не обнаруживая особого желания заняться еще и книгой:
— Если бы это были не вы, мсье Венс!.. Что это за лажа?
— «Записки из Мертвого дома» Достоевского, книга, которую д’Ау читал перед смертью… Точнее, она лежала на его ночном столике… Вы найдете его подпись на форзаце… Неплохой исходный материал для сравнения, а?
— У вас, мсье Венс, опять какая-то идея!
— Да, — признался детектив, — но я оставляю ее при себе. Не хочу влиять на вас.
Когда он ушел, Викер затянул, фальшивя: