Тусклые часы, едва различимые за занавесом, сотканным из капелек дождя, показывали пятнадцать минут двенадцатого, когда поезд, словно бы нехотя, остановился у перрона небольшого слабо освещенного вокзала.

Из него вышел одинокий пассажир. Воротник его плаща был приподнят, мягкая фетровая шляпа надвинута на лоб. В руке он держал чемодан.

Насыщенный йодом океанский воздух уже коснулся его…

— Не могли бы вы порекомендовать мне отель с видом на море? — спросил он у контролера, который ждал его у выхода.

— Хороший отель?

— Просто отель, — ответил пассажир.

— «Юнивер», «Пляж»… Идите по первой улице справа от вас, затем сверните налево… И все время прямо: в конце увидите море. Ошибиться невозможно.

— Спасибо, да вознаградит вас Господь! — сказал пассажир.

Он удалился, сгорбившись под ливнем.

— Не угодно ли заполнить этот формуляр?

Приезжий взял бланк, который сонный ночной дежурный протянул ему, снял колпачок с авторучки и написал: «Дюпон», затем, словно почувствовав, что за ним наблюдают, добавил: «Дюран». В итоге получилось: Дюпон-Дюран.

Столь же лицемерно ответив на другие вопросы анкеты, человек заметил, что у него в авторучке кончились чернила.

— Наверху найдутся чернила? — спросил он, откладывая еще не просохший бланк в сторону.

Дежурный, будучи пессимистом, указал ему на два письменных стола в углу вестибюля и сказал:

— Лучше прихватите чернильницу отсюда.

— Мне также понадобится бумага.

— В папке, рядом с чернильницами… Ваш ключ! — напомнил дежурный, недовольный таким количеством просьб, последовавших от нового постояльца. — Ваш номер двадцать третий, на третьем этаже… Я не провожаю вас из-за своего флебита… Лифт не работает, — добавил он с плохо скрываемым злорадством.

— Черт! — сказал путешественник.

Комната с номером «23» была недавно отремонтирована, о чем свидетельствовали ударявший в нос сильный запах клея и плохо подогнанные обои в углах комнаты.

Швырнув на кровать мокрую шляпу и плащ, путешественник достал из заднего кармана брюк оплетенную бутылку, с жадностью отпил из нее, повернул ключ в двери, сел и начал писать.

Несомненно, он давно знал, о чем написать, ибо его рука скользила по листу бумаги без колебаний:

«Мой дорогой комиссар!

Может быть, мне следовало начать это последнее письмо с общепринятой фразы: «Вот моя исповедь». Но я ненавижу штампы».

Дождь усилился. Путешественник поежился от холода, выпил еще один глоток спиртного и продолжил:

«Вы меня держите, комиссар, и держите крепко! Я вижу только один способ ускользнуть от вас, и я прибегну к нему, прежде чем наступит рассвет…»