Перелет занял одиннадцать мучительных часов. Одиннадцать часов проведенных лицом к лицу с моим тюремщиком, и в голове моей слишком много вопросов. Планировал ли ты когда-нибудь воссоединить меня с братом? Ты виноват в выкидыше Сесилии? Насколько правдив твой рассказ? И что теперь должны делать с этим, Роуэн и я? Что случилось с Дейдрой? Где Габриэль?

- Все будет хорошо – говорит Роуэн. Сейчас он мягок, уговаривает меня сделать еще один глоток шампанского, говорит мне, чтобы я развернулась и посмотрела в свое окно, на облака.

Я беспомощно смотрю на него. Он больше никогда не будет прежним Роуэном. Я никогда не буду прежней Рейн. Все было подделкой. Я могу понять граждан из рассказа Вона, что они чувствовали, когда президент вмешался в их жизни во все, что случилось до моего рождения. Сейчас в мою жизнь вторглись и разбили ее на осколки. Я могу поймать отблески, тут и там, но осколки уже невозможно собрать воедино.

- Ничего не будет в порядке – бормочу я, но Роуэн слушает лепет Вона по поводу высоту, он не слышит меня.

Все то время, в течении которого Вон не говорил Роуэну и мне друг о друге, не имеют ничего общего со мной, я понимаю. Я всего лишь игрушка для его сына и еще одно тело для опытов. Вону хватило мозгов Роуэна, Роуэн никогда бы не стал сотрудничать, если бы знал, что я жива, он был бы слишком занят мной. К тому времени как мы приземляемся, голова просто раскалывается. Уши чувствуют себя странно, они будто оглохли. Хотя мы летели одиннадцать часов, там, где мы находимся, все еще светло. Через окно я вижу только воду; зеленую, и голубую, и темно-синюю. Я никогда не видела, чтобы вода была такой прозрачной, как эта.

- Наша встреча в час – говорит Вон – Я вижу нашей Рейн нужно время, чтобы прийти в себя. Я сейчас закажу вам обед, а позже приду и заберу тебя, когда придет время. Что на это скажешь?

- Так было бы лучше – отвечает Роуэн, за нас обоих, будто я инвалид. Я благодарна, когда Вон уходит, оставив нас вдвоем.

Дежурный приносит нам еду с тихоокеанских островов, он будет прислуживать нам лишь потому, что хочет посмотреть, кто прибыл на Гавайи с якобы уничтоженных земель Америки, но я в шоке от того, что рассказал мне Вон, и не знаю чему мне верить. Я едва замечаю еду, которую приносят на всех, за исключением омаров и растопленного сливочного масла. Это одно из моих любимых блюд. Совпадение ли это? Или Вон знал эти сведения обо мне?

- Прежде чем мы выйдем из самолета, я думаю, доктор Эшби сначала подготовит тебя, к тому, что тебе предстоит увидеть – говорит Роуэн.

Я не представляю, что еще меня может напугать в этом месте, чего я еще не видела. Роуэн все еще видит во мне шестнадцатилетнюю сестру, которая была слишком наивной, чтобы понять, что чуть не умерла, когда грабитель ворвался в наш дом, которая была настолько глупа, чтобы ответить на объявление, в итоге оказавшееся ловушкой. Он не видит, как этот год изменил меня. Или, может быть, видит. Он наклоняется ко мне так, чтобы я на него посмотрела и говорит:

- Но ты справишься с этим. Сейчас я беспокоюсь о других вещах.

- Других вещах? – переспрашиваю я.

Он откашливается и смотрит в свою тарелку.

- Рано или поздно, нам обоим придется смириться с фактом, что многое изменилось. Но сейчас ты жива, и это намного больше, о чем я мог мечтать, когда проснулся этим утром. Просто ты… ты выглядишь старше. В прошлом году я уже смирился с тем, что ты застыла во времени, я становился старше, а ты навсегда будешь шестнадцатилетней. Дитя. Мы оба были детьми, когда виделись в последний раз, не так ли? Но сейчас ты чья-то жена.

Теперь как ни странно мне его жаль. Он не забыл, каково это оплакивать мою смерть.

- Я хотел бы знать, и в тоже время, нет. Я не знаю, готов ли я услышать рассказ о том, что ты пережила.

- Рано или поздно – тихо говорю я – Ты прав.

- Но сейчас у меня есть один вопрос и это … - его лицо становится бледным, он не смотрит в мои глаза – Твой муж… он добр? К тебе?

Я думаю о Линдене. Мой угрюмый, изящный бывший муж, который был так отчаянно влюблен в женщину, проскользнувшую у него между пальцев. Кто приходил к моей кровати и утешал меня, когда мы оба в этом нуждались. Кто наплевал на свою жизнь, когда сбежал от единственного родителя, единственной стабильности, которая у него когда-либо была, из-за меня. Я не знаю, сможет ли Роуэн понять всю правду о моем браке с Линденом. Я даже не знаю, смогу ли я ее рассказать. И тогда я говорю:

- Да. – И я не помогаю, добавив – Он не такой как его отец.

- Ты злишься на доктора Эшби – говорит Роуэн – Я могу понять почему. Я сам хочу на него разозлиться. Он разлучил нас на год и еще … - он щурится, пытаясь придумать способ как уложить это в своей голове – И все же, он дает нам намного больше, чем забирает.

- Почему ты веришь всему, что он говорит? – я спрашиваю.

Я не решаюсь говорить больше. Я наконец-то нашла его и я не могу рисковать потерять его снова.

- Ты не заметила ничего необычного в дежурном, который принес нам еду?

Я не обратила внимания.

- Ты имеешь в виду, был ли он гавайцем? – спрашиваю я.

- Я имею в виду – говорит Роуэн – Что он был старше нового поколения, но моложе первого поколения. Они даже не знают эти термины. Люди здесь рождается без вируса.

- Это невозможно – говорю я – Это обман.

Роуэн улыбается и смотрит в тарелку.

- Ты никогда не была циником. Меня всегда беспокоило, что ты была слишком доверчивой. Думаю, что сейчас я по ней скучаю.

А я скучаю о многих вещах, о нем. Но я молчу.

- Ты должна хоть что-нибудь попробовать – говорит он – Для энергии, для борьбы с перелетом. Сейчас десять часов вечера, там, откуда мы приехали, но здесь обед.

***

Мы только что закончили обедать, когда приходит Вон, чтобы забрать нас. Он принес для нас сменную одежду: черные футболки и оливково-зеленые шорты, которые прекрасно гармонируют. На мгновение мне кажется, что Дейдре каким-то образом в безопасности, и она сделала их для меня, но потом чувствую кожей заводскую этикетку на бедре.

- Твои волосы всегда немного не послушные. – Говорит Вон, морщась, когда помогает мне выйти из самолета. Я не буду доставлять ему удовольствие, приглаживать свои волосы.

Вон идет на несколько шагов вперед Роуэна и меня и мне интересно, что он хочет мне сказать. Прошло уже больше года, как я была близка со своим братом, а теперь, когда я готова рассказать ему о том, что я пережила, я сомневаюсь. Связь, которая сформировалась между Воном и моим братом была построена на доказательствах и на доверии: Вон оправдал его доверие, и сделал это так, что Роуэн поверил. Мне придется быть очень осторожной, когда я буду говорить со своим братом. Он решил, что все, что Вон делает послужит для большого блага, что я до сих пор не в состоянии понять, но, что в конечном итоге я пойму. Вон знает это, не так ли? Он знает, что мне придется считать время с Роуэном, как когда то, я считала время с Линденом. Мудрый Вон знает все мои ходы, и на этот раз он не позволит мне так легко уйти.

- Ты не очень хорошо выглядишь – хмурится Роуэн.

- Должно быть смена часовых поясов, как ты и сказал.

Он нежно прикасается своим плечом к моему. Это такой привычный жест. Он так делал раньше. И это заставляет меня так скучать по дому, что мне хочется плакать, но я не буду, я отказываюсь, он должен видеть, что теперь я сильная, что я не та, кем я когда-то была. Но кто я теперь?

- Слушай – говорит Роуэн, когда мы входим в здание. Он наклоняется ближе ко мне и шепчет – Ты увидишь кое-что, что может тебя напугать. Но я хочу, чтобы ты знала, что я согласился. Я хочу, чтобы ты знала, что я буду в порядке.

- Я думала, я говорила тебе, что меня не нужно ни чему готовить – говорю я.

Он опять стукает мое плечо.

- Просто помни, что я сказал.

Мы проходим через несколько пропускных пунктов безопасности, и я обращаю внимание на вооруженных охранников, некоторые их них мужчины некоторые женщины. Все они выглядят так будто им больше двадцати или двадцати пяти, но я не уверена. Я чувствую себя такой усталой и разбитой, весь день был окутан нереальными оттенками. Это почти достаточно чтобы поверить, что мой брат действительно рядом со мной, что я стою на земле, которой как мне сказали, больше нет. А потом мы резко останавливаемся. Роуэн говорит с женщиной первого поколения, она направляет его к двери, белой и стерильной на вид, как и все остальное вокруг нас. Это место с белыми стенами и острыми краями, так девственно, что мне кажется, мы портим пол нашей обувью. Роуэн смотрит на меня через плечо, и я вижу тринадцатилетнего мальчика, который стоял рядом со мной, когда земля содрогнулась под нашими ногами, когда наши родители были убиты. Я вижу осознание и страх. Я вижу, как все меняется. И тогда я уже ничего не могу прочесть в его глазах.

- Я увижу тебя позже – говорит он мне.

- Подожди – говорю я – Куда ты идешь?

Вон обнимает меня, поворачивая к противоположному концу зала.

- Пойдем со мной – говорит он мне.

Я смотрю через плечо, но Роуэн уже исчез.

Мы проходим еще один контрольно-пропускной пункт, и тогда мы оказываемся в тускло освещенной комнате, что не больше шкафа в моей спальне в особняке. Одна стена практически полностью сделана из стекла, он показывает на номер с неоновыми огнями и кровать с матрасом под колпаком.

- Я подумал, что мы могли бы пообщаться - говорит Вон – Мы с тобой никогда не ладили, но теперь когда обстоятельства изменились, я бы хотел начать все сначала. Пожалуй, раньше я тебя недооценивал. Я не был честен про тесты, которые я проводил на тебе, пока ты была замужем за моим сыном. Просто ты была так упряма, я был уверен, что ты не станешь возражать. Но я много интересного узнал у твоего брата. Теперь я знаю, что вы оба светлые дети. Твои родители, конечно, гордились бы тем, как все повернулось.

Мои руки сложены, и я смотрю сквозь стекло.

- Не говорите о моих родителях.

- Очень хорошо – говорит он – Тогда я скажу только, что видел их записи, и восхищаюсь их трудами. Может быть лучше будет, если ты прочтешь, что они написали для себя.

Мне ненавистна мысль, что он читал заметки мох родителей, что его глаза видели их мысли, в последствии обернувшиеся для меня шприцами и таблетками. А теперь и для моего брата.

- Делом моей жизни, стало найти лекарство - продолжает он – Я не буду утомлять тебя рассказами о чувствах и откровениях, что я испытал, когда потерях своего первого сына, и радость которую я испытал, когда родился Линден. Но с каждым мигом, радость омрачалась страхом не найти его. И это тот страх, который подстегнул меня к действиям и привел меня к одной из моих почтительных профессий, врача и ученого генетика.

Это правда. Вона знают по всей стране.

- И это мой тяжкий труд, который вызвал интерес у президента. Около тридцати лет назад, когда было обнаружено, что у наших детей есть этот таинственный недуг, президент начал собирать элитную команду, лучшую в своей области понимания и решения проблемы. Я был выбран, всего несколько лет назад. Но этого мало, чтобы быть выбранным. Каждый специалист, чтобы пробудить интерес президента, должен подготовить тематическое исследование. Например, Доктор Глассман сделал увлекательную презентацию о мутации детей. И как часть его исследования, доктор Хесслер подготовил заметки о недуге, который стал известен, как вирус. Это не совсем вирус, как ты понимаешь. Вирус – это нечто такое, от чего заражаются, это не то, что происходит за счет генетики. Но когда наши дети впервые стали умирать, мы не подозревали генетику. Мы подозревали очередную вспышку, вроде отравления пестицидами. Конечно, сейчас мы знаем больше.

Свет в комнате по другую сторону стекла зажигается. Дверь открывается, и медсестра катит каталку. Мои легкие сжимаются. У меня пересыхает во рту. Мальчик лежит на каталке, бледный и не подвижный, будто мертвый, РОУЭН.

- Я пытался придумать исследование, которое было бы достойно президентского времени – говорит Вон.

Четыре медсестры перекладывают моего брата из каталки в кровать.

- Сначала я пытался представить путь нового поколения, который адаптировался к их короткой продолжительности жизни. Я баловался с идеей самок, которые могут выносить ребенка еще раньше полового созревания. Кое-какой прогресс был, я думаю, но ни один из подопытных не выдержал процедуры.

Это то, что он сделал с Лидией в подвале и с Дейдре. Лидия не выжила после последней попытки, и я не знаю, буду ли я достаточно храброй, чтобы посмотреть в лицо, тому что случилось с Дейдрой. И хотя это ужасно, но одна из медсестер заклеивает веки Роуэна, чтобы глаза были открытыми. Установка выглядит знакомой. Так отвратительно знакомой.

- Твой брат отдал заметки твоих родителей, о репликации вируса.

Я слышу приглушенные команды, которые произносятся через громкоговоритель. Шлем опускается с потолка, и медсестра фиксирует его на голове Роуэна, закрепляя на подбородке. Я вижу как поднимается и опускается его грудь, но в остальном он парализован. Руки лежат по швам, капельница подает жидкость в вену. Я не хочу на это смотреть, но не могу отвести взгляд.

- Наша Дженна была интересным кандидатом для тестов твоих родителей – говорит Вон – Я не буду вдаваться в кровавые подробности; я знаю, насколько ты была близка с ней. Разумеется, она не выжила.

Вот, когда я перестаю слушать. Я смотрю на своего брата, и стараюсь слушать голос, идущий через динамики над его кроватью. Он отдает команды и слова, которые для меня непонятны, я их только слушаю. Я знаю что произойдет дальше, еще до того когда я вижу иглу приближающуюся к его глазу. Моя рука дотрагивается до стекла. Рот образует букву «О». Считаю секунды, пока все не закончится. Я думаю, о том, зачем он это делает. Я думаю, о том, как едва подрагивает его нижняя губа. Просто смотрю на вторую иглу для второго глаза, и это навивает воспоминания о моем опыте в такой же позе. Сесилия была там, чтобы рассказать мне свою историю о процедуре. Роуэну там не с кем поговорить. Ни с одной из медсестер, которые следят, как проходит процедура, которые кладут его безвольное тело на носилки, когда все заканчивается. Когда убирают ленту с его глаз, он мигает. Я смотрю на его пальцы, сжимающиеся в кулак, и понимаю, что вместе с ним, сжимаю свои пальцы напротив сердца. Вон до сих пор говорит.

- Стоп – говорю я, задыхаясь – Вы не должны мне объяснять. Я понимаю. Мы ваша презентация.

- Умная девочка – говорит Вон - Давай, следуй за мной. Я разрешу тебе увидеть его сейчас.

Я вижу двоих вооруженных охранников около комнаты Роуэна, панель для авторизации карточки, которой Вон проводит по панели чтобы отпереть дверь. Роуэн лежит в комнате, такой же бездушной и стерильной, как и все здесь. Он лежит на кровати, где медсестра настраивает капельницу с жидкостью, стекающую по трубке в его руку. Везде экраны с проводами, которые отсчитывают его пульс. Я не уверена, в сознании ли он. Его глаза закрыты, веки темные, как синяки. Интересно, я так же выглядела, когда была подопытной Вона наиболее экстравагантных экспериментов? Сейчас Роуэн кажется таким хрупким, меньше часа назад, он был сильным, и кожа выглядела здоровой. Боюсь приблизится, боюсь навредить ему, но потом Вон подталкивает меня вперед и я подхожу к кровати.

- Как там наш мальчик поживает? – спрашивает он медсестру. В ответ она протягивает ему графики.

- Роуэн? – я счищаю остаток ленты со лба большим пальцем.

Я вижу его глаза, перемещающиеся по веками, и тогда он успевает моргнуть. Он смотрит на меня, и я не уверена, узнает ли он меня; глаза как один зрачок. Вон просит сжать кулаки как может. Хорошо. Пошевелить пальцами ног. Хорошо. Моргнуть один раз и еще раз. Хорошо. Я произношу его имя, и он стонет.

- Ему не больно – говорит Вон – Но он проспит до утра.

Как мог, мой брат, на это согласиться? Хотя Вон тоже держал меня под наркозом, чтобы бороться, мой брат с готовностью пошел на те же мучительные процедуры. Сколько времени потребовалось Вону, чтобы настолько им манипулировать? Как долго мне придется бороться, чтобы это прекратить? И возможно ли это?

Когда Вон выводит меня обратно в коридор, я чувствую себя так, будто я была под наркотиками. Глаза болят, я едва могу чувствовать ноги, что несут меня вперед. Вон говорит о жаре, его голос так взволнован, что порой переходит на шепот. Он любит свое безумие, как птица любит небо. И, ох, как рад он, что я сейчас здесь. Так много вещей, которые он хочет мне показать; есть много вещей в мире за пределами моей мечты. Он понятия и не имеет, о чем я мечтаю. Мы едим в лифте из стекла. От двери до потолка, На одной стороне находятся стерильные уровни стерильного здания, на другой небо медленно сходит в фиолетово-розовый оттенок. Он говорит, что здесь наша остановка. Это охраняемое здание. Наш бизнес находится в этом здании, но затем утром мы должны вернуться на самолет. Но посмотри, посмотри какой вид. Мы доехали до пункта назначения, тринадцатый этаж. Одна стена полностью состоит из окон, настолько, что ощущение, что я внутри скелета. Я стою перед стеклом, Вон кладет руки мне на плечи и говорит:

- Посмотри. Что ты видишь?

Я вижу океан, выплеснулся из рюмки, его тело ароматное и складывается друг на дружку. Я вижу ленту из песка. Я вижу чистые здания, опрятные улицы с фонарями, которые окрашиваются в; зеленый, красный, оранжевый. Я вижу автомобили. У меня нет слов, чтобы ответить на его вопрос. На другом здании далеко на гигантском экране женщина моет руки и улыбается, поднимает бутылку вверх, на уровне лица, четко показывая ярлычок. Женщина намного старше меня, намного моложе, чем Вон.

- Здесь вылечили людей? – спрашиваю я, не вполне в это веря, я просто говорю слова. Я вижу в стекле отражение улыбки Вона, за прекрасным океаном.

- Нет дорогая – говорит Вон – Эти люди, никогда даже не слышали о вирусе.