В истории исследований Арктики можно наметить четыре основных стадии, последовательно сменявших одна другую. Когда в доисторические времена скандинавы переселялись на север Европы, а эскимосы и другие народы монголоидного типа — на север Азии и Америки, стремясь к полярным побережьям, представлявшим благоприятные условия для охоты, — эти странствия не были полярными экспедициями в современном смысле. Доисторические переселенцы продвигались медленно и привыкали к новой обстановке настолько постепенно, что при этом совершенно отсутствовали искания, риск и героические усилия, которые мы привыкли считать неотъемлемыми признаками исследовательских экспедиций. Нам представляется, что исследователю Арктика должна казаться ужасной. Но в ней, конечно, не было ничего страшного для народов, которые постепенно заселяли ее, предпочитая ее странам, расположенным южнее.

Северянам пребывание на севере нисколько не тягостно. Хотя из северной Норвегии эмигрировало много жителей, они почти никогда не направлялись в тропические страны и предпочитали поселиться в таких местах, как Манитоба или Аляска, где климат такой же холодный, как в Норвегии, или даже гораздо холоднее. Поверхностному наблюдателю может показаться поразительным, что рунические надписи, вырезанные на камнях скандинавами, были найдены на гренландском побережье к северу от Упернивика, т. е. под такой широтой, что достигший ее в XVI в. Джон Дэвис прославился этим. Но человек, вырезавший руны и, несомненно, побывавший еще дальше на севере, вероятно, не приобрел этим никакой славы у себя на родине; то, что он выжил при гренландских холодах, не могло удивить его земляков, подобно тому как зулуса не удивляет, что его соседи выдерживают тропическую жару.

В отличие от постоянных жителей севера, привыкших к нему, Дэвис и Гудсон в самом конце XVI и начале XVII столетия уже были полярными исследователями в современном смысле. Они являются типичными представителями первой стадии исследований, когда Арктика внушала всем такой ужас, что в пределы ее отваживались проникнуть на кораблях лишь ненадолго и только летом, с тем чтобы, по возможности, вернуться на юг до осени. В те времена думали, что люди нашей расы, выросшие в мягком климате, например в Англии, не могут пережить полярной зимы или же, если и выживут, то с такими страданиями, которые не окупятся никакими наградами.

Во второй стадии, типичным представителем которой является Эдуард Парри (конец 20-х — начало 30-х годов прошлого столетия), полярной зимы всё еще боялись; но некоторые храбрецы уже решались подвергнуться ее ужасам. В те времена борьба с холодом и штормами принимала форму «траншейной» войны. Смелый мореплаватель проникал на корабле насколько возможно дальше на север, а затем, так сказать, «окапывался» и ждал, пока пройдет зима, а весной выходил из своего убежища. В этой стадии исследований считалось большим достижением, что группа Парри, тащившая с собой повозку, совершила в начале лета переход через о. Мельвиль, хотя пройденное при этом расстояние составляло лишь несколько десятков миль. Для прогресса «полярной техники» удачным было то обстоятельство, что Джон Росс (в 1829 г.), которому случилось действовать совместно с эскимосами, позаимствовал у них некоторые методы, например, использование саней и, отчасти, собак. Впрочем, эти методы он применял неумело, как новичок. Поразительно, что ни один исследователь не догадался прямо обратиться к эскимосам и полностью усвоить их образ жизни и способы передвижения; вместо этого почему-то сочли нужным самостоятельно изобретать все средства существования и передвижения, которые были изобретены эскимосами уже много веков назад. Леопольд Мак-Клинток значительно опередил своих предшественников по части «полярной техники»; но если бы он равнялся не по своим коллегам-исследователям, а по эскимосам, то достиг бы несравненно больших успехов. К началу деятельности Мак-Клинтока путешествие на расстояние в сотню миль, в апреле или в мае, считалось замечательным достижением и совершалось с большим трудом и лишениями, тогда как под конец деятельности названного исследователя, продолжавшейся менее двадцати лет, путешествие в тысячу миль уже совершалось без непосильных трудов и чрезмерных опасностей.

И все же страх перед зимой продолжал тяготеть над всеми полярными исследователями. Даже Мак-Клинток не решился начать до апреля свой знаменитый переход с о. Мельвиль на о. Принца Патрика. Нэрс, который в свое время служил в качестве лейтенанта у Мак-Клинтока, тоже не смог отрешиться от этого предрассудка и впоследствии, в 1876 г., самостоятельно командуя экспедицией, утверждал, что командиры не должны заставлять своих людей путешествовать по Арктике до апреля.

Затем наступила третья стадия полярных исследований, типичным представителем которой является Пири; она ознаменовалась таким крупным шагом вперед, какого не наблюдалось ни в одной из предшествовавших стадий. Для читателей, не знакомых с полярными условиями, значение этого шага можно пояснить следующим сравнением. Нам неизвестно, когда и как доисторический человек впервые поплыл на плоту или в челне, и об этом приходится лишь догадываться. Однако можно с уверенностью сказать, что первые, мореплаватели, отпихивавшиеся от дна толчками шеста и «переползавшие» из одной бухты в другую, боязливо держались у берегов и больше всего на свете опасались ветра, который мог превратить мирную гладь вод в бушующие волны, грозящие гибелью пловцам и их суденышкам. В те времена все были убеждены, что ветер — враг моряков. Но когда люди приобрели больше знаний и опыта, ветер превратился из врага в друга. Искусство плавания под парусами успешно развивалось, и моряк уже стал опасаться штилей, столь отрадных его предкам, и молиться о ниспослании того самого ветра, которого они так страшились. Наконец настало время, когда ветер помчал парусные суда через широчайшие океаны, и люди уже не представляли себе, чтобы морской транспорт мог существовать без его помощи.

Подобно тому как первобытный моряк боялся ветра, первые полярные исследователи боялись зимы. Но эта боязнь постепенно уменьшалась, пока, наконец, не появились люди, которые, по примеру моряков, «приручивших» ветер, превратили зиму в своего союзника. Первым из них был Пири: он понял, что нужно не избегать холодов, а использовать их и что зима является наиболее благоприятным временем для путешествий по Арктике, причем их следует начинать в январе или феврале и заканчивать в апреле, до первой оттепели. Продолжая вышеприведенное сравнение, можно сказать, что штиль — идеальная погода для плавания на плотах, но не для серьезного плавания под парусами, и что для Пири, во время его переходов по арктическим льдам, летнее тепло было так же некстати, как для Нельсона штиль в день морского сражения.

Итак, в первой стадии исследований полярная зима считалась невыносимо тяжелой; во второй стадии ее продолжали бояться, но уже признали, что ее можно и должно вытерпеть, хотя не решались приступать к исследованиям до начала весны; в третьей стадии убедились, что зима не только не является страшным или тяжелым периодом, но даже более благоприятна для исследовательских операций, чем лето. Очевидно, этим был достигнут предел прогресса в данном направлении. Но подобно тому как пар произвел переворот в мореплавании и снова сделал штиль более желательным, чем сильный ветер, в арктических исследованиях был возможен новый метод, превращающий лето в сравнительно благоприятное время года, хотя использование зимы и не прекращалось при этом в такой мере, как использование ветра при паровых судах.

Исследователи, усвоившие метод Пири, могли уже не бояться зимы; но Арктика продолжала угрожать им другой опасностью. Хотя зимой можно и должно было путешествовать, эти путешествия были сопряжены с тяжелым трудом и лишениями, а проходимое расстояние оказывалось ограниченным вследствие необходимости везти с собою достаточно пищи для людей и собак. Все были убеждены, что покрытые льдом полярные моря не могут доставить сколько-нибудь годной пищи и топлива в количестве, достаточном для существования путешественников. Было известно, что эскимосы в течение ряда веков живут на побережьях Ледовитого океана, но все думали, что это — прозябание, а не жизнь и что эскимосы, сколько бы они от нас ни отличались, так же страдают, как страдали бы мы, живя при полярных холодах, во тьме полярной ночи, на скудной и отвратительной пище и при прочих трудностях. Однако время от времени появлялись сообщения путешественников, свидетельствовавшие о том, что эскимосы здоровы и счастливы и что, если привыкнуть к их образу жизни, можно чувствовать себя в Арктике так же хорошо, как чувствуют себя в тропических странах люди, привыкшие к образу жизни примитивных тропических племен.

Впрочем, сами эскимосы полагали, что по их методу можно жить лишь на суше или вблизи от нее. С этим мнением соглашались все исследователи, а также географы и другие теоретики. Клемент Маркгэм, который сам был полярным исследователем и много лет участвовал в развитии «полярной техники», к концу своей деятельности говорит в своей книге «Жизнь Леопольда Мак-Клинтока» (стр. 172) о «безжизненном Ледовитом океане»; в других местах той же книги часто упоминается тот «факт», что люди могут существовать в некоторых местах полярной суши, но что в полярных морях, вдали от берегов, жизнь невозможна. Точно так же и Нансен, во время своего знаменитого путешествия по льдам, после ухода с «Фрама», убивал по одной собаке, чтобы кормить остальных ее мясом, так как не представлял себе другого способа добыть для них пищу. Даже Пири, который обычно не прибегал к такому планомерному убою, сообщает в своей последней книге «Северный полюс», что намерен был получить от своих собак максимум работы при минимальной кормежке, и предвидел, что 60% собак погибнут в пути.

Очевидно, что если мнение эскимосов и исследователей об отсутствии живой жизни в полярных льдах ошибочно, то возможно дальнейшее усовершенствование метода полярных исследований и притом без применения новых механических изобретений. Прежние исследователи доказали, что путешествовать летом по арктическим льдам возможно, хотя и трудно и неприятно. В дальнейшей стадии, начало которой положил Пири, было доказано, что зимой легче и приятнее путешествовать по морским льдам, чем летом, и что единственным обстоятельством, ограничивающим длину пути, является трудность перевозки достаточного количества пищи. Но если бы удалось доказать, что в полярных морях всюду можно добыть достаточно пищи и прокормить людей и собак в течение любого времени, то путешествия по льду перестанут быть ограниченными как во времени, так и в смысле расстояния. Тогда любая часть полярных морей сделается доступной для каждого исследователя, который примирится с необходимостью питаться исключительно мясом, использовать в качестве топлива только тюлений жир и в течение нескольких лет оставаться отрезанным от всего человечества, кроме своих спутников.

Главная задача нашей экспедиции заключалась именно в том, чтобы доказать осуществимость подобного метода и таким образом положить начало четвертой стадии полярных исследований. Я лично считал, что те географические открытия, которые могут быть сделаны при использовании этого метода, гораздо менее существенны, чем решение нашей основной задачи. Поскольку наш метод будет осуществлен, в дальнейшем всякий сможет использовать его для открытий. Как только было установлено, что земля — шар, сразу же нашлось много мореплавателей, согласных совершить кругосветное плавание; подобно этому, как только поймут, что Арктика гостеприимна и изобилует животной жизнью, люди легко и быстро проникнут в самые отдаленные полярные области.