Когда в конце июля 1913 г. наши три судна отплыли от романтического «лагеря золотоискателей» (Ном, Аляска) и направились на север, в Ледовитый океан, я имел лишь один серьезный повод для недовольства нашей экспедицией: она была снаряжена слишком пышно. Казалось, что предусмотрено решительно все. Для любой комбинации обстоятельств у нас был наготове соответствующий план, плюс еще один запасный план на случай неудачи первого. Ученый персонал экспедиции состоял из тринадцати специалистов по различным отраслям знания, связанным с исследованием Арктики. Командирами всех наших судов и их помощниками были хорошие моряки, а судном «Карлук», на котором я находился, командовал капитан «Боб» Бартлетт, имевший репутацию лучшего ледового штурмана в мире, пользовавшийсяполным доверием экипажа и отвечавший на каждое мое предложение или приказание — «Есть, сэр!», когда хотел держаться официального тона и когда подчиненные могли нас слышать; в прочих случаях Бартлетт отвечал: «Не беспокойтесь, положитесь на меня».

Итак, меня огорчало, что в нашей экспедиции от начальника, по-видимому, не требовалось никакой деятельности, а потому я боялся, что плавная работа всех механизмов экспедиции сильно мне наскучит.

Мои опасения на этот счет постепенно начали отпадать. Во-первых, на «Аляске» — 30-тонной моторной шхуне, под командой д-ра Рудольфа Андерсона, возникли неполадки в двигателе, вследствие чего пришлось направить ее для ремонта в Теллер, находящийся в 90 милях к северу от Нома. Затем надвинулся шторм, и остальные два наших судна разлучились, так как капитан Питер Бернард, командовавший 30-тонной моторной шхуной «Мэри Сакс» (снабженной двумя гребными винтами) и хорошо знакомый с местными условиями, признал возможным держаться возле берега, тогда как капитан Бартлетт, в качестве «глубоководного шкипера» с Атлантики, предпочел направиться в открытое море.

Шторм основательно нас встряхнул. Наш 250-тонный «Карлук» имел в трюме больше груза, чем следовало, причем на палубе, кроме того, находилось еще 150 т груза, с которым нас ни за что не выпустили бы из порта в Номе, если бы там были строгие инспектора, не позволяющие даже исследовательским судам нарушать общие правила безопасности. Тяжелый груз «Карлука» придал ему такую глубокую осадку, что палуба оказалась почти на уровне воды, и, несмотря на искусное управление судном, обрушивавшиеся волны иногда ударяли в палубный груз и смещали его, вызывая значительный крен. Положение становилось довольно занятным; но, пробыв в бурном море 15–20 часов, мы укрылись от шторма за мысом Томпсон. Нашему капитану вряд ли было бы приятно признаться, что мы спешили туда, как в убежище, а потому подразумевалось, что стоянка вызвана необходимостью подождать «Мэри Сакс», а также купить собак и пищу для них.

Отправившись в поселок, расположенный на мысе Надежды, мы в течение суток закупили там несколько собак и большое количество моржового мяса для их прокормления, а также наняли двух эскимосов, Пайюрака и Асатсяка. Вообще я намеревался нанять большее число эскимосов, но предпочитал сделать это в восточной части побережья, где эскимосы мне лично знакомы, а многих из них я знал еще детьми.

Предполагалось, что «Мэри Сакс» следует за нами, и я хотел бы дождаться ее; но ветер дул с севера и мог пригнать лед, который преградил бы нам путь. Поэтому решено было идти к востоку, по направлению к мысу Барроу. На протяжении дальнейших 100 миль море оказалось свободным ото льда; но волны постепенно утихали, а потому мы знали, что льды должны быть близко.

Согласно известному принципу эстетики, человеку нравится то, к чему он привык, тогда как абсолютно непривычное вызывает отвращение. По словам Плутарха, воины Ганнибала много слышали в Карфагене о безобразии Альпийских гор, но, увидев их, нашли, что действительность превзошла их наихудшие опасения. Такое же впечатление производят плавучие льды на наших южан, которые наслушались об ужасах полярных льдов и ассоциируют их с такими трагедиями, как гибель «Титаника» или голодная смерть ста участников экспедиции Джона Франклина. Но после того как я мирно провел на льдах целые годы, находя на них пищу и удобный ночлег, я чувствую себя среди плавучих льдов так же хорошо, как швейцарец в Альпах, внушавших ужас африканским воинам Ганнибала. Попадая во льды из открытого океана, я переживаю такое же настроение, как уроженец лесистой местности, добравшийся до леса после путешествия по степи. С Бартлеттом я не говорил на эту тему, но, вероятно, и он испытывал нечто подобное.

Иллюзия «возвращения на родину» никогда не была у меня так сильна, как на этот раз, при виде первой белой полосы, появившейся на горизонте, когда мы находились возле залива Уэйнрайт. Чтобы лучше рассмотреть льды, я влез высоко на ванты.

Однако, несмотря на то, что вид льдов был для меня привычным и даже отрадным, их появление оказалось неблагоприятным, так как означало задержку. У северо-западных берегов Аляски, между мысом Надежды и мысом Барроу, море мелко, и на побережье нет ни одной настоящей гавани. Как нам потом сообщили туземцы, за 3–4 дня до нашего прибытия все видимое пространство моря у побережья было свободно ото льда. Но теперь северный ветер гнал издали лед к берегу со скоростью около мили в час, и впереди нас лед уже дошел до берега. По мере того как мы продвигались вперед, полоса открытой воды все суживалась, и, наконец, примерно в 30 милях к юго-западу от мыса Барроу, путь оказался совершенно прегражденным. Тогда мы пришвартовались к льдине, чтобы сделать запас пресной воды.

На следующий день плавучие льды, надвинувшиеся с севера, окружили «Карлук» и сомкнулись настолько плотно, что я решил добраться по ним до берега, хотя мы и находились в нескольких милях от него. По берегу я хотел идти в поселок, расположенный на мысе Смитс, до которого, благодаря дрейфу «Карлука» со льдами, оставалось пройти всего лишь около 25 миль. Чтобы доставить д-ру Мэккей возможность сравнить Арктику с Антарктикой, с которой он был знаком как участник экспедиции Шеклтона, я предложил ему отправиться со мною. На всякий случай нас сопровождали до берега запряженные собаками сани, на которых везли лодку, но даже в тех местах, где между льдинами встречались небольшие полыньи, было нетрудно перескочить через них; и так, прыгая с одной льдины на другую, мы благополучно достигли берега. Затем, отослав сани с лодкой обратно на «Карлук», мы пошли вдоль побережья.

Прежде всего доктор заметил, что суша была покрыта травой. Вероятно, он сначала решил, что это — исключение; но когда мы прошли несколько миль и местность продолжала напоминать прерию, он спросил, вся ли Арктика такова. Читая с детства литературу о полярных исследованиях, он, конечно, ожидал найти вечные льды и снега, пустынность и безмолвие. Когда же вместо этого нашел зеленую траву, щебечущих птиц и жужжащую мошкару, то почувствовал себя, как человек, который издали бежит на пожар и, добежав, видит, что пожара нет. Я несколько утешил доктора, пообещав ему, что в должное время последуют зимние вьюги, морозы и некоторое количество стоящих трудностей. Но в общем он все же испытывал разочарование. Мы находились почти что в самом северном пункте американского материка, и местность была непохожа ни на описания, прочитанные доктором в книгах, ни на Антарктику, в которой он провел год. Впрочем, несмотря на то, что Антарктика больше соответствовала книжным описаниям полярных стран, с ней легче иметь дело, чем с Арктикой, в особенности путешественникам, которые стремятся во что бы то ни стало подражать героизму классических исследователей. Это разъяснил Пири в своих книгах и статьях.

На пути к мысу Смитс мы с доктором встретили группу эскимосов, которые пасли стадо оленей. Последние оказались довольно жирными для данного времени года и более ручными, чем, например, скот на пастбищах Монтаны, но все-таки не позволяли до себя дотрагиваться; когда мы приближались к ним на 10–15 шагов, олени спокойно отходили прочь.

На мысе Смитс я оказался среди старых друзей. В числе их были Чарльз Броуэр, заведующий и совладелец местного филиала «Китобойной и торговой компании», супруги Крэм, преподававшие в местной школе, Фред Хопсон и Джек Хэдлей. Кроме того, я был знаком со многими из числа 300–400 эскимосов, составляющих население поселка.

В течение следующих двух дней я нанял для участия в нашей экспедиции двух эскимосов, Катактовика и Карралука, причем последнего сопровождала его жена, Керрук, с двумя детьми. Вместе с тем я завербовал Хэдлея, который во многих отношениях мог быть нам полезен. Дело в том, что весь экипаж «Карлука», за исключением Бартлетта, состоял из людей, незнакомых с Арктикой; но и Бартлетт прибыл из такой части Арктики, где обстановка совершенно непохожа на существующую возле Аляски, а потому мне нужен был человек, хорошо знающий здешние условия и способный дать авторитетный совет. Хэдлей был именно таким человеком как по своему характеру, так и по тому, что прожил на северном побережье Аляски свыше 20 лет и обладал самым разносторонним опытом в качестве охотника и китобоя как на палубных судах, так и на эскимосских лодках, так называемых умиаках. Последнее обстоятельство я считал весьма ценным, так как, подобно всем жителям Аляски, имевшим дело с эскимосскими лодками, убедился, что они особенно пригодны для плавания среди льдов. Обтянутая шкурами лодка-умиак, длиной в 9 м, поднимает гораздо больше груза, чем 8,5метровый вельбот, хотя он в 3–4 раза тяжелее, чем умиак. Кроме того, вельбот очень хрупок. Когда обыкновенный вельбот, имеющий наборную обшивку, движется со скоростью 6 миль в час, столкновение даже с небольшим обломком плавучего льда легко может привести к пробоине, тогда как для умиака, идущего с такой же скоростью, удар о льдины почти всякой формы и величины оказывается безвредным. Вельбот ударяется о лед подобно яичной скорлупе, а умиак — подобно футбольному мячу: в первом случае происходит пролом и остановка, а во втором — тупой удар и отскакивание. Даже в тех случаях, когда умиак повреждается, это сводится к надтреснутому шпангоуту, который можно заменить, или к дыре в обшивке, которую можно заштопать посредством иглы и жил. Умиак, поднимающий больше тонны груза, два человека могут нести по суше или по твердому льду; а если уложить умиак на специальные низкие сани, применяемые для перевозки подобных лодок, то его могут утащить 3–4 собаки.

Перевозка умиака с помощью собачьей упряжки

Всем, кто плавал на судах по полярным морям, известно, что при определенных условиях напор льда может раздавить любое судно, независимо от его прочности или конструкции. Если судно имеет клиновидные обводы (как, например, «Фрам») или полукруглые (как, например, «Рузвельт»), то может быть приподнято напором льда, поскольку давление будет приложено ниже уровня наибольшей ширины корпуса. Но этот уровень находится лишь в нескольких метрах над водой, тогда как льдины иногда выдаются над водой на 5–6 м; таким образом, будет ли судно раздавлено напором, это обычно является делом случая.

По словам Пири, «в полярных водах всякое судно может быть раздавлено льдами так внезапно, что не удастся спасти ничего, находящегося под палубой» («Секреты полярного путешествия», стр. 109). Я очень доволен, что Пири высказал это столь ясно, так как, хотя данное мнение и разделяется всеми командирами китобойных судов и опытными полярными путешественниками, «исследователи», которые изучали Арктику лишь сидя в уютном кресле, обычно полагают, будто определенная конструкция или степень прочности обеспечивает судам полную безопасность в отношении раздавливания.

Имея в виду возможность подобной катастрофы, я, конечно, решил запастись снаряжением, которое позволило бы экипажу «Карлука» покинуть судно и добраться до суши. Главным предметом, требующимся для этой цели, является, по-моему, умиак. Если судно будет раздавлено летом, когда льдины быстро движутся и обрушиваются, то спастись очень трудно, несмотря ни на какое снаряжение. Но если катастрофа произойдет среди зимы, сжатие, несомненно, будет настолько медленным, что вполне можно успеть перенести с судна все необходимые предметы на достаточно прочный ледяной покров. Экипаж «Карлука» состоял примерно из 30 человек, и умиак обычно может поднять такое количество людей. Поэтому я купил умиак, с тем чтобы в случае опасности в первую очередь опустить его с судна на лед. Если бы кораблекрушение произошло зимой, то умиак можно было бы уложить на низкие сани, которые я тоже купил для этой цели, и везти по льду к берегу, силами людей или собак. Во время наших путешествий мы часто везем с собою подобную лодку на санях, запряженных 5–6 собаками, причем внутрь лодки укладывается все необходимое лагерное снаряжение. Когда же приходится переправляться через полыньи, умиак спускают на воду и помещают в него сани поверх груза.

Участие Хэдлея в нашей экспедиции могло, в частности, оказаться полезным и потому, что он обладал большим опытом как по плаванию на умиаках, так и по их изготовлению и ремонту. Конечно, наши эскимосы тоже умели все это делать, но поскольку большинство экипажа состояло из белых людей, знания Хэдлея являлись более полезными, так как он мог дать необходимые указания и распоряжения.