На углу, где пересекались улицы Кастер и Мапл, Бурке повернул направо. Обжигающий северный ветер заставил его закутаться поплотнее. В Сиэтле он редко выходил из дому после наступления темноты. Здесь, в Южной Дакоте, прогулки перед сном стали своеобразным ритуалом. Самые разные мысли мешали ему заснуть. В основном, это были мысли о Лоэтте, о том, что она сейчас рядом с Уэссом.

Бурке думал, что можно сделать получше маленького мужского квартета Страйкера. Пригласить прославленного поэта? Полететь с Лоэттой в Рим?

Он не хотел превращать это в состязание. Не хотел, чтобы Лоэтта чувствовала себя призом. Бурке нужна была настоящая Лили, которая говорила бы с ним, к которой можно было бы прикоснуться, обнять… Ему отчаянно не хотелось, чтобы другой мужчина делал с Лили то же самое.

Бурке перешел Мапл-стрит и направился в сторону Главной улицы. Ему постоянно слышалось тиканье часов. Время уходит. Прошел день, а он ни на шаг не приблизился к решению задачи, поставленной прошлым вечером. Нужно найти способ вернуть ее доверие, и сделать это как можно скорее. Об этом Бурке и разговаривал сам с собой уже больше двадцати четырех часов. С той самой минуты, как Лоэтта согласилась поехать с бывшим чемпионом родео. Всю прошлую ночь он думал о Лили. Если уж он не смог сделать так, чтобы Лили оказалась здесь, рядом с ним, пришлось довольствоваться мечтами об этом. Неблагодарное занятие. Бурке долго не мог заснуть. Интересно, заслужил ли Страйкер второй поцелуй? Интересно, с ним сейчас Лоэтта или нет? Бурке не считал себя ревнивым, но теперь понял, почему зависть называют черной.

Он подошел к ее дому и увидел наверху, в окнах ее квартиры, узенькую полоску света. Бурке замедлил шаги. Лоэтта дома? Она одна?

Пробило полночь. Лоэтта бродила по кухне, рассеянно поправляя волосы. На концерте Уэсс изо всех сил пытался развеселить ее, но почему-то ей было очень грустно сегодня вечером. Лоэтту не оставляла мысль о том, что причина возвращения Страйкера в Джаспер-Галч не ограничивалась сломанной лодыжкой и ребрами. Она пыталась заговорить с Уэссом на эту тему, но он молчал. А потом вдруг поцеловал Лоэтту. Не как обычно, медленно и осторожно. Крепко, будто стараясь доказать что-то ей и себе самому. Лоэтта понятия не имела, что на него нашло, но знала одно: это как-то связано с его прошлым. Ох уж эти мужчины с их тайным прошлым!

Пора спать. Отбросив с лица густую прядь волос, Лоэтта, продолжила ходить по пустой тихой квартире.

Вдруг она услышала какой-то странный звук, напоминающий скрежет ножа по стеклу. Она выглянула в окно, чтобы понять, откуда доносился этот звук.

На тротуаре, задрав голову, стоял мужчина, одетый в черное. Он постукивал по разбитому асфальту каблуками ботинок.

Странное, томительное и уже знакомое чувство охватило Лоэтту.

— Бурке, — тихо позвала она. — Что ты здесь делаешь?

Бурке еще выше запрокинул голову, пытаясь разглядеть ее в темном проеме. Уличный фонарь на углу едва освещал его лицо.

— Не могу заснуть, — сказал он, как будто это объясняло все.

— Понимаю, — согласилась Лоэтта, хотя ничего не понимала.

— В Джаспер-Галче совершенно нечем заняться.

Все ясно. Бурке скучал.

— Обычно, — вполголоса сказала она, — люди выясняют это уже после первой ночи, проведенной здесь.

В ту же секунду Лоэтта пожалела о сказанном. Потому что Бурке провел первую ночь с ней, в постели, занимаясь любовью.

Луна скрылась за облаком, и на его лицо упала тень. Даже в этой тьме было заметно, как изменилось сейчас лицо Бурке. А он поступил по-мужски, ничего не сказав, подумала Лоэтта. Как бы только ее сердце не растаяло, а голова не закружилась от таких мыслей.

Лоэтта была легко одета, но ей стало нестерпимо жарко, она вся горела как в огне.

— Тебе понравился концерт?

Концерт? Ах, концерт, на котором она и Уэсс были несколько часов назад.

— Играли хорошо.

— Страйкер ушел?

— Час назад. А что?

Она ожидала от Бурке чего угодно, только не ослепительной улыбки. Озорной, лукавой улыбки. Бурке подошел поближе.

— Думаю, ты не пригласишь меня?

Ноги Лоэтты начали подгибаться от слабости, возникшей во всем теле.

— Ты правильно думаешь.

— Здесь так одиноко, не с кем поговорить, кроме ветра и собственной персоны.

Лоэтта взглянула на противоположную сторону улицы, где выстроился целый ряд грузовиков, и сказала:

— Слышала, что «Бешеная лошадь» — неплохое место для тех, кто скучает в пятницу вечером. Возможно, Дора-Ли даст тебе бесплатный коктейль. В благодарность за спасение Бумера.

Бурке показал Лоэтте на пейджер, пристегнутый к карману.

— Я на дежурстве.

Лоэтта заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Как тебе наш доктор Масей? Вы поладили? Такие случаи, как с Бумером, здесь скорее исключение, чем правило. Мне кажется, у нас жизнь течет медленнее, чем в Сиэтле.

— Да, жизнь течет медленнее, но мне нравится этот город. Хотя придется привыкать к постоянному ветру. Знаешь, о чем я скучаю?

— О чем? — заинтересовалась Лоэтта.

— Фаст-фуд. Ради чизбургера или пиццы пепперони готов на все. А от собственной стряпни совсем отощал. Видишь? — Бурке показал на тротуар. — Скоро и тени не останется.

Лоэтта облокотилась о подоконник. Что бы он там ни говорил, тень была очень большой, подчеркивая ширину плеч, крепкий торс и мощные руки. Но этот мужчина проголодался. Лоэтта сжалилась:

— У меня нет пиццы пепперони, но, пожалуй, кое-что из запасов на ужин я смогу тебе предложить. Если хочешь.

Бурке смотрел на нее долго и внимательно. Потом тихо спросил:

— Откуда лучше зайти?

Лоэтта выпрямилась.

— Подходи к задней двери, — и закрыла окно.

Когда она, натянув ботинки, сбежала вниз по лестнице, Бурке уже свернул в переулок за домом. Что ж, возможно, в колледже он был чемпионом по бегу.

— Так быстро? — спросила Лоэтта.

— Наоборот, я стараюсь не спешить, чтобы дать время тебе. Это не так уж просто.

Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга: она — у дверей, Бурке — за порогом. Лоэтта подняла глаза, вопросительно посмотрела на него. Сердце забилось чаще, лицо раскраснелось, ожидание становилось нестерпимым. Этот мужчина вносил полный хаос в ее мысли, не говоря уже о воле.

— Можно войти, Лили?

Бурке чуть улыбнулся, будто умоляя Лоэтту простить его и понять. Ее броня была сломлена. Собравшись с силами, Лоэтта указала на кухню, по пути включила свет. Дернула массивную, старомодную щеколду, открыла громадный холодильник.

— Что ты хочешь?

— Интересный вопрос.

Лоэтта достала тарелку с оставшейся индейкой и повернулась к нему.

— Я съем все, Лили. Честно. Все, что у тебя есть.

И глубокому голосу, и робкой улыбке, и искренним словам она не должна верить. Лоэтта облизнула пересохшие губы. Пытаясь унять дрожь в голосе, сказала:

— Как насчет сандвича с индейкой?

Он взял блюдо из ее рук.

— Если покажешь, где найти хлеб, то с остальным я справлюсь сам.

Лоэтта проводила его к буфету, по пути прихватив маринад, майонез и латук. Надо сказать, Бурке оказался большим мастером по приготовлению сандвичей. Он сложил свои произведения на тарелку и прошел вслед за Лоэттой сквозь крутящуюся дверь.

Она включила лампу над стойкой, рукой показала Бурке на несколько высоких стульев; они очень хорошо просматривались с улицы.

— Присаживайся, — предложила Лили. — И приготовься к тому, что завтра днем твой визит будет обсуждать весь Джаспер-Галч. Может, даже раньше.

— Не беспокойся, — сандвич застыл в миллиметре от его рта. — Благодаря родителям мы с сестрой вечно были предметом сплетен.

— У тебя есть сестра?

— Ее зовут Джейн.

— Вы дружите? — Бурке жевал, она продолжила: — Извини за любопытство. Просто я была единственным ребенком у мамы, и всегда завидовала семьям, где много детей.

Бурке положил на тарелку наполовину съеденный сандвич.

— Кроме Джейн, у меня две сводные сестры, один сводный брат и несчетное количество других сводных братьев и сестер, которых я не знаю.

Теперь Лоэтта вспомнила, что два с половиной года назад Бурке ехал к сводному брату.

— Ты сказал, сестру зовут Джейн. А как зовут твоего сводного брата? — с интересом спросила Лоэтта.

— Как я его только не называл. А имя его — Мэйсон. Он эстрадный комик.

— Ты шутишь?

— Я всегда серьезен, если дело касается моей семьи. Они со Страйкером вполне могли бы поладить. Мейсон все лето декламировал лимерики. Правда, они несколько… э-э… откровенны. Из разряда «только для взрослых».

— Повезло тебе!

— Я до сих пор удивляюсь, как папа с мамой успели родить двоих детей прежде, чем развелись. Много лет назад я поклялся не быть похожим на них. Отец умел прекрасно вкладывать деньги, но не умел общаться с домашними. После четвертого развода он решил остановиться, и больше не женился. Джейн поклялась, что больше не выйдет замуж после первого развода. У нас есть старая семейная шутка: «папочка идет на мировой рекорд».

— Как же ты получился таким… здравомыслящим?

— Значит, ты считаешь меня здравомыслящим? Жар заполнил все ее тело.

— Да, ты производишь на меня впечатление разумного человека.

— Мне казалось, что на тебя невозможно произвести впечатление. Тебя трудно в чем-то убедить.

— Трудно убедить? — недоверчиво спросила Лоэтта.

— Ты уверена, что не хочешь пригласить меня наверх?

— Вполне.

— Теперь поняла, что тебя трудно убедить?

В тихом зале прозвенел ее смех. Чудесный, совершенный, завораживающий. Их разговор был самым обычным, без подтекста или намеков, но никого еще Бурке не хотел так, как эту женщину. Он старался сохранить тонкую ниточку, протянувшуюся между ними, не разрушить предвкушение, хрупкую надежду, которые медленно, но верно сближали его и Лили.

— Что такое? — спросила Лили. — О чем ты задумался?

— Много разных мыслей, среди них и очень приятные.

Лили пристально смотрела ему в глаза. Кажется, она начинала ему доверять. Придется попрощаться. Иначе сейчас он сделает то, что разрушит это доверие.

— Мне нужно идти.

— Хорошо.

— А теперь попроси меня остаться.

Она улыбнулась. Такая улыбка ударяет в голову сильнее шампанского. Совершенно неожиданно, изменившись в лице, Лоэтта расхохоталась.

— Не дождетесь, мистер Кинсайд.

Почему-то почувствовав себя выше и сильнее, Бурке снял с крючка пальто.

— Да, чуть не забыл. Спасибо за поздний ужин. Считай, что я тебя поцеловал. Даже дважды. И ты можешь сделать мой вечер счастливым.

— Не может быть!

Не отводя от Лили взгляда, он улыбнулся.

— Мне нравится твое настроение, но я другое имел в виду.

— И что же?

— Этот вечер будет самым счастливым, если ты скажешь, что Страйкер не поцеловал тебя на прощание.

— Конечно, поцеловал. Но ушел в плохом настроении.

— Уже лучше. Почему он ушел в плохом настроении?

— Не знаю. Он не сказал. Почему ты смеешься? — воскликнула Лоэтта.

— Разве я смеюсь? — Бурке открыл дверь. Интересно, слышит ли Лоэтта, как стучит его сердце?

Соперник ушел в расстроенных чувствах — хороший знак.

— Спокойной ночи, Лили.

Лоэтта смотрела вслед Бурке, пока он не скрылся в темноте. Бурке не был похож на ковбоев, но он выглядел мужественнее их всех. И только с ним рядом Лоэтта чувствовала себя настоящей женщиной.

Она погасила свет и поднялась к себе.

— Я рада, что ты улыбаешься, Лоэтта.

— И я, — подхватила Мерил Джентри. — Как девушке не светиться от счастья, если такой молодой и красивый чемпион родео, как наш Уэсли, каждый день присылает ей по букету свежих цветов?

Лоэтта оглядела зал. Сегодня, как всегда по воскресеньям, собрались члены женского благотворительного общества. Мэлоди Карсон лукаво подмигнула ей. Да, она согласна с Мэлоди и остальными женщинами, что Уэсс очень милый, но сейчас она думала вовсе не о нем. Она думала о Бурке. И эти мысли были ей приятны.

Их отношения стали другими. После ужина со спагетти и вчерашнего ночного разговора в полутемном зале между ними что-то изменилось. Или, может быть, изменилась она сама.

— Хорошо, леди. — Изабель Пруитт постучала по стакану, призывая к порядку. — Думаю, с этим вопросом мы закончили. Слово Лоэтте.

— Я подобрала музыку. Помогу прослушивать детей на роли в спектакле. Мне понадобятся добровольные помощники, чтобы испечь печенье, подать пунш и установить декорации. Бонни Трамбл предложила найти их.

— Где ты витаешь, дорогая? Речь сейчас не об этом, — удивилась Мерил Джентри.

Странно, что же я пропустила? — испугалась Лоэтта. Встреча завершилась очень быстро. Лоэтта так и не успела выяснить, о чем шла речь.

Она сложила на подносе кофейные чашки, отнесла их на кухню. Она стояла у раковины, когда пришел Бурке.

Секунду он стоял неподвижно, глядя на нее. Второй раз за сегодняшний день Бурке смотрел на нее, второй раз его сердце билось чаще.

— Неужели ты хочешь дать еще один урок по вождению? — спросила Лоэтта.

Бурке покачал головой.

— Сегодня утром ты прекрасно вела машину, так что мои уроки больше не понадобятся. Наслаждаешься жизнью?

Она сдула пряди волос, спадавшие на глаза, и фыркнула:

— За мытьем посуды? Только и мечтаю о том, чтобы мыть посуду.

— Правда? А хочешь знать, о чем мечтаю я?

«Знает ли она, как сейчас улыбается? — подумал Бурке. — Догадывается ли, что с ним делает ее улыбка?»

— Будешь подписывать петицию? — спросил он.

Лоэтту очень удивила такая смена темы.

— Какую петицию?

— Пару минут назад твоя подружка потребовала, чтобы я подписал петицию. Она сказала, что ужасный зеленый цвет, в который выкрашен фасад косметического салона, необходимо заменить более приличным оттенком.

— О, нет. — Лоэтта провела намыленной рукой по подбородку. Так вот что обсуждали леди, пока она мечтала. — И ты подписал?

— Я сказал, что с моей стороны неэтично принимать чью-либо сторону. Поужинаешь со мной вечером?

— Не смогу с тобой поужинать, Бурке. Я занята.

— Кем, Страйкером?

Зазвонил колокольчик на двери. Взглянув туда, Лоэтта сказала:

— Как ни странно, нет. Провожу репетицию с детьми.

— Bay, Лоэтта! — послышался из соседней комнаты детский голосок.

Дверь с грохотом распахнулась, звонкий голос Хали Карсон мгновенно стих, когда она поняла, что Лоэтта не одна. Оказавшись лицом к лицу с двумя взрослыми, девочка тихо ойкнула.

Бурке удивленно поднял бровь. Девчонке, наверное, одиннадцать или двенадцать. У юной леди были длинные каштановые волосы, множество веснушек на озорном носике, миловидное личико.

— Ты, конечно, Карсон. — Бурке подошел к ней, протянул руку: — Я доктор Кинсайд.

Девочка очень внимательно оглядела его с ног до головы.

— Я знаю, кто вы, — заявила она. — А откуда вы знаете, как меня зовут?

— Просто видел твоего отца, дядю и двух дедушек. Карсонов трудно спутать с кем-то еще. — Доктор Кинсайд перевел взгляд на Лоэтту: — Я зайду попозже, после репетиции.

— Bay, — прокомментировала Хали.

Да уж, подумала Лоэтта. Бурке явно произвел впечатление.

— В чем дело? Ты уже вымыла посуду?

Выразительно закатив глаза и скорчив не менее выразительную рожицу, Хали сказала:

— Эми Стефенсон наябедничала в классе, что от меня пахнет помоями. Зато потом долго визжала, когда нашла в парте большого мохнатого паука. — Хали вдруг замолчала и притихла. Она поняла, что сболтнула лишнее.

— Хали!

— Я тут ни при чем. Почти что. Честно-пречестно.

Лоэтта слушала, покачивая головой.

— Будем надеяться. Хотя верится с трудом.

Хали Карсон была настоящим ураганом в юбке. Три года назад она переехала жить к отцу. Поначалу с дерзким и своевольным ребенком не было никакого сладу. И хоть со временем она немного умерила свою ершистость, но нет-нет, карсонская порода давала о себе знать.

— Ты что-то хотела узнать? — спросила Лоэтта.

— А, да. Мэлоди осталась в машине с мальчишками. Она просила передать, что с радостью предоставит Слейда на роль Младенца в представлении.

— Скажи ей, что она меня очень выручила.

— Хорошо, — пообещала Хали уже с порога.

— Хали!

Девочка, стоя одной ногой на кухне, а другой уже в зале, обернулась.

— Почему ты удивилась, когда увидела доктора Кинсайда?

Хали скорчила забавную рожицу.

— Потому что Мэлоди точно так же смотрела на моего папу, как вы на нового доктора. А потом никто и опомниться не успел, как у меня появились два маленьких братика. Пока, Лоэтта.

Дверь захлопнулась. Ох уж эта детская непосредственность, рассмеялась в душе Лоэтта. Но смех получился невеселый. Что-то не похоже, чтоб ей грозила перспектива, только что нарисованная смышленной девчушкой.

Лоэтта не заметила, как приоткрылась дверь и вошел Уэсс. Он снял шляпу и нервно вертел ее в руках.

— Привет, Лу. Не возражаешь, если я зайду?

— Здесь всегда рады тебе, Уэсс. Ты это знаешь.

На бронзовом от загара лице мелькнула улыбка.

— После моего вчерашнего расставания с тобой? Не уверен. Думаю, что должен спросить, не держишь ли ты обиды?

Лоэтта покачала головой и с сомнением произнесла:

— Обычно ты не выдерживал в городе два дня подряд. Что задумал, Уэсс?

Ковбой снова сжал полы шляпы.

— Вчера я не попрощался толком. Хочу объяснить. Я был в бешенстве, но не из-за тебя.

— Ты уже извинился в записке, которую принесла Джози вместе с маргаритками. Извинения принимаются. Мне интересно, на кого же ты злился?

— В основном на себя.

— Ты же милый, хороший парень, Уэсс. К чему злиться на себя?

Их глаза встретились.

— Черт побери, Лоэтта, я ждал, что ты так и скажешь. Но тогда почему бы нам не удрать отсюда и не скрепить наш союз у ближайшего мирового судьи?

Лоэтта невольно нахмурилась.

— Ты что, серьезно?

— Весь день только об этом и думал. Ты будешь очень хорошей женой, Лу. Ты надежная и нежная.

— Уэсс, я сейчас покраснею.

Уэсс насмешливо разглядывал ее.

— Долгие годы надеялся, что ничего не унаследую от своего старика, кроме развалившегося ранчо. Но перенял у него еще и умение говорить невпопад. Да, ты надежная, спокойная, еще симпатичная и умеешь готовить. Надеюсь, что если ты изменишься, то предупредишь об этом меня. Мы знаем друг друга всю жизнь. Господи, Лоэтта, ты, должно быть, единственный человек в нашем большом старом мире, кто не напоминает с ехидцей о моих призах. Еще…

Облокотившись о стойку, Лоэтта слушала Уэсса. Он пользовался большой популярностью в кругу поклонников родео. Но ей почему-то казалось, что Страйкеру не по душе скачки и работа на ранчо. Он вполне мог бы стать хорошим продавцом. Уэсс невероятно обаятельный и большой выдумщик. Впрочем, Лоэтта отметила для себя один маленький пустячок. Страйкер ни слова не сказал о любви.

— Ну? — спросил он. — Что ты об этом думаешь?

Лоэтта попыталась улыбнуться.

— Думаю, что большая часть из сказанного тобой, правда. Ты не забыл о любви, Уэсс?

— Любовь — это слишком высокая планка, Лоэтта.

Быстро же он ответил. Возможно, слишком быстро.

Уэсс замолчал, сжимая обеими руками шляпу, потом посмотрел на нее.

— Любовь может прийти и потом. Зато мы с тобой не будем одиноки.

В первый раз Лоэтта разглядела в нем мужчину за небрежной ковбойской походочкой и ухмылкой на загорелом лице. Ее сердце смягчилось. Лоэтта поняла: Уэсс гораздо тоньше и ранимее, чем многие думают.

— Так что? — напомнил он. В его глазах вспыхнул задорный огонек. — Предлагаешь мне прождать твоего ответа всю ночь?

— Уэсс, я не знаю, что ответить.

Став серьезным, Страйкер сказал:

— Что бы ты ни решила, Лоэтта, хочу сказать: я не разобью твоего сердца. И сделаю все, на что хватит сил, чтобы исполнились все твои мечты.

Лоэтта прикрыла глаза. Лучше бы он не говорил о мечтах.

— Я подумаю, Уэсс. И очень скоро дам ответ.

Страйкер улыбнулся, поцеловал ее и пошел к двери со словами:

— Видимо, здесь ни один мужчина не вправе требовать большего.

Интересно, а чего вправе требовать женщина, подумала Лоэтта, глядя ему вслед.

Наступил вечер. Лоэтта, погрузившись в размышления, поднялась к себе. Сегодня даже стайка шумных ребятишек, которые наполнили зал, не смогли разогнать ее уныние и тоску.

Бурке заглянул после того, как все уже разошлись. Слушая истории из его необычного детства, Лоэтта поняла, какой неловкой и скоропалительной была ее и Бурке встреча два с половиной года назад. Да, страсть опьяняла ее, Лоэтта впервые испытала восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство. Но они совсем не знали друг друга.

С Уэсли Лоэтта дружила всю жизнь. Он хочет на ней жениться, хотя оба знают, что он ее не любит. Да и какое это имеет значение? Разве женщины стремятся понять сердечные помыслы своего избранника, слиться с ним душой и телом и одновременно быть другом? Возможно ли узнать другого человека до такой степени? Бурке, Уэсс, оба хорошие люди. Но у каждого из них есть какие-то тайны, которыми они не спешат поделиться с ней.

Лоэтта открыла шкаф, чтобы взять ночную рубашку. Приглядевшись, она заметила холст, лежащий внизу, и достала его. С холста смотрела молодая девушка, идущая среди ярких цветов по зеленому саду. Лоэтта сразу забыла обо всем.

Ей всегда нравилась живопись. В школе ее любимым предметом было рисование. До приезда в Орегон, где ее мама лечилась от рака, Лоэтта по-настоящему не рисовала. Живопись помогала ей коротать одинокие вечера. Она могла часами работать, не замечая ничего вокруг.

Лоэтта никогда не забудет день, когда она принесла маме свою картину, именно эту картину, которая маме очень понравилась. Даже перед смертью Опал Грехэм вся светилась от гордости за единственную дочь.

— Хочу, чтобы ты, дочка, добилась того, о чем мечтаешь, — прошептала она. — Ты можешь сделать все. Не забывай об этом.

Какое-то время после похорон Лоэтта помнила мамины слова. Но, столкнувшись с реальным миром, она поняла, что в ее родном городе людям нужны лишь те живописцы, которые умеют красить здания, сараи да еще заборы. Лоэтта вспомнила ярко-зеленый цвет, выбранный Бонни Трамбл для своего косметического салона, и петицию с требованием его закрасить. Все хотят что-то закрасить и скрыть: Уэсс, Бурке, женское благотворительное общество. Лоэтта не знала, что делать с этим всеобщим помешательством.

«Ты можешь все» — вспомнила она слова мамы.

Лоэтта увидела коробку с кисточками и банку с белой краской, купленные еще в Орегоне. Она решительно достала из шкафа ящик с необходимыми принадлежностями, накинула теплый жакет и побежала вниз.

Прижимаясь к стене, Лоэтта свернула за угол и вышла на Главную улицу. Днем центр Джаспер-Галча выглядел тусклым и обветшалым в любое время года, но ночью все было иначе. Казалось, сами здания превратились в серо-черные призрачные тени. Лоэтта не боялась темноты. Не из-за страха вовсе дыхание ее стало прерывистым, а сердце забилось сильнее. Ее переполняли восторг и предчувствие того, что скоро она откроет для себя что-то очень важное.

Все дома на Главной улице были старыми. Пытаясь не выходить из тени на участки, освещенные слабым светом луны, Лоэтта остановилась напротив маленького салона, где делала свою первую стрижку. На верхних стеклах можно было прочесть надпись, сделанную краской: «Бонни Клип&Керл».

Она бросила сумку на тротуар. Глаза постепенно привыкали к темноте. Достала большую банку с белой краской. Засучила рукава жакета, взглянула на луну, потом на уличный фонарь вдалеке. На улице чуть выше нуля. Если не подморозит, краска, возможно, высохнет до утра.

Лоэтта приступила к работе, уверенно и точно нанося мазки. Скоро на темном дверном проеме появились белые шпалеры. Вход преобразился, теперь он мог привлекать посетителей, как холодная тень жарким днем. Ближе к углу она нарисовала частокол, казалось, что по каждой его перекладине темно-зеленый плющ, извиваясь, тянется к небу.

Она рисовала быстро. А когда закончила, неоново-зеленая стена покрылась легкими белыми облаками, темными виноградными лозами и решетчатыми заборчиками. Все выглядело настолько реальным, что хотелось дотронуться рукой.

Уставшая, но счастливая, Лоэтта вернулась домой. Лоэтта поняла нечто очень важное: она, только она одна может распоряжаться своей жизнью. Ей придется выбирать Бурке или Уэсса, решать, что будет сегодня, каким она хочет видеть будущее. Она не знала, что принесет завтрашний день, но впервые за долгие годы хотела, чтобы этот день наступил поскорее.

— До свидания, Джонни, — крикнула Лоэтта.

— До свидания, мисс Грехэм.

Лоэтта похвалила Хали. У девочки радостно загорелись глаза.

— Да, неплохо получилось, представляю, как взбесится Изабель, когда узнает, что я играю Марию? — сказала Хали.

Девочка была права. Изабель, конечно же, не упустит случая сделать втык Лоэтте за такую Марию.

— Не беспокойся, Хали. Я уверена, что ты прекрасно справишься с этой ролью. Я не удивлюсь, если Мария была очень похожа на тебя.

— Значит, она тоже засовывала пауков в парты?

— Не думаю, что в те времена существовали парты, но Мария была очень отчаянной и бесстрашной юной леди. Не к каждой в ночи может залететь ангел и уж точно не любая сумеет его достойно встретить. Постой-ка, ведь ты говорила, что не участвовала в истории с пауком?

— Ну… не совсем, я положила его в парту Эми. Когда утром миссис Ворнтон поймала меня и напрямик спросила об этом, я не смогла соврать. Понятия не имею, как она догадалась.

Лоэтта понимающе вздохнула. Перл Ворнтон всегда безошибочно определяла, кто и что натворил. Мальчишки из класса Лоэтты искренне верили, что у учительницы есть глаза на затылке. Однако даже миссис Ворнтон не сумела найти виновника ночных чудес у салона «Клип&Керл». Само происшествие обсуждалось очень долго, догадки сыпались как из рога изобилия, люди приезжали со всех концов округа, чтобы взглянуть на стену, которую леди из женского благотворительного общества назвали творением полуночного художника.

Бонни Трамбл была тронута до слез. Его преподобие Джонс посвятил этому творению одну из самых лучших проповедей за несколько лет.

Лоэтта с интересом наблюдала за поднявшейся суматохой, прислушивалась к разговорам и втайне ждала, что хоть кто-нибудь догадается… Она теперь все лучше понимала, чему должна посвятить оставшуюся жизнь.

Раздался автомобильный гудок, и Хали заторопилась в машину к Мэлоди. Лоэтта вышла на тротуар и помахала вслед своей маленькой подруге.

Идя по улице, Лоэтта размышляла о своей жизни и сделала неожиданный для себя вывод о том, что иметь двоих поклонников труднее, чем ей казалось.

Уэсс сделал ей предложение, но только рядом с Бурке Лоэтта была по-настоящему счастлива. Но он до сих пор не сказал ей правду. Надо выбирать. Ближе к вечеру она приняла решение.