I. Записка французского посланника в Петербурге Дюрана-Дистрофа о внутренней и внешней политике России в 1772 г.
Приложение к депеше № 39 от 4 января 1774 г.
Памятная записка о России г-на Дюрана
Санкт-Петербург, 31 декабря 1773 г.
Я пишу в 1773 г. о том, что произошло в России с тех пор, как я здесь нахожусь. Пытаясь дать ясную оценку того, что мне надлежит сообщить, я, в ущерб связности изложения, намерен сосредоточиться в первую очередь на мотивах, двигавших событиями, а не на самих событиях. Не следует удивляться, если по этой причине я буду иногда останавливаться на деталях и обстоятельствах, не относящихся непосредственно к описываемому мною периоду.
Я не буду, в частности, детально углубляться в анализ причин войны, в которую оказалась втянута Россия, хотя она заметно влияет на общую политическую ситуацию. С тем чтобы не потерять из виду общей канвы, я, не останавливаясь на рассмотрении причин и хода этой войны, лишь выскажу мнение о том, что идея увеличить территорию России за счет Польши не входила в планы Екатерины II. Ее империя и без того слишком обширна, чтобы ее размеры не вели к ослаблению ее мощи. Однако, имея вкус ко всему необычному и романтическому, императрица думала, прежде всего, обеспечить себе славу, поставив последнюю точку в делах своих предшественников.
Планы царя Петра не заходили, однако, так далеко, как они заходят сейчас. Он ограничился тем, что сломил мощь Швеции и поработил Польшу, — чтобы господствовать на севере. Это, возможно, и побудило его не опасаться больше могущества Османской империи. Однако после того как русские убедились в никчемности турок они воспылали желанием принять участие в делах Европы. По мере того, как турки теряли свое влияние на эти дела, они уступали свою роль России.
Эта новая нация, сама удивленная откликом, который ее действия находят в политическом мире, начинает действовать, обдумывая свои ходы только после постигающих ее неудач. Все ее замыслы крупномасштабны, ее действия дерзки. Судите сами, что может совершить эта нация во главе с государыней, которая страстно ищет славы и характер которой сильнее ее разума, по крайней мере, когда речь заходит о соответствии замысла способу его осуществления, государыней, в характере которой мужество, последовательность и энергия часто сталкиваются с упрямым нежеланием внимать голосу разума. Не приходится удивляться тому, что Россия остается верной планам Петра I, замышляя возродить Греческую империю на Востоке, создать независимые (Дунайские. — П.С.) княжества, унизить тех, кто стремится ее уничтожить, распространить свою торговлю от Черного до Средиземного морей, от Каспийского моря до Индии и Америки. Это может закончиться, однако, только тем, что самые могущественные обогатятся за счет самых бедных, держава, которой она сейчас опасается, усилится, а сама Россия будет вынуждена разделить со своими соперниками влияние, которым она пока одна пользовалась в Польше.
Длительное пребывание ее войск в этом королевстве возбудило опасения со стороны турок, усмотревших угрозу в действиях России, направившей свои войска к тому участку их границы, где эти войска могли в наибольшей степени быть опасными для Турции. Турки были разбиты, и победа сопутствовала их врагам до берегов Дуная.
Венский двор, в свою очередь, также опасался соседства с этой нацией, предприимчивой по природе, тем более, что она может позволить себе быть таковой, не подвергаясь риску. Еще более приходилось опасаться этому двору изменений в настроениях населяющих Австрию народов, которые приняли ее корону только из опасения, что в противном случае они попадут в зависимость от русских, с которыми их объединяет религия.
Эта обеспокоенность и продиктовала австрийцам необходимость подписания договора с Портой 6 июля 1771 г., согласно которому австрийцы обязуются возвратить Турции путем переговоров либо военной силой завоеванные (Россией. — П.С.) провинции в обмен на территориальные уступки со стороны Турции в пользу Австрии и выплату суммы в 20 тысяч кошельков. Ратификации этого договора были разменены, и вскоре венский двор получил условленную сумму.
В польских делах Екатерина II действует амбициозно, понуждаемая тщеславием, тогда как в войну с турками она вступила из высокомерия. Однако будучи застигнутой врасплох договором, который турки подписали с австрийцами, и не решаясь дать другой ход своей политике, она слепо приняла план, предложенный королем Пруссии, суть которого состояла в том, чтобы успокоить венский двор и пробудить его алчность, предложив Австрии часть Польши, которая компенсировала бы для нее передачу Валахии и те денежные суммы, которые она могла надеяться получить от Порты. Россия поручила прусскому королю довести этот план до сведения австрийцев. Последние, видя согласованные действия двух держав и не желая подвергаться риску войны с ними, приняли предложение России и прусского короля.
Потребовалось менее года, чтобы они сменили систему и подписали с Россией 25 июля 1772 г. договор, в соответствии с которым эта держава взяла на себя обязательство отказаться как от присоединения, так и требований независимости Валахии и Молдавии. Обе участницы этого договора взаимно гарантировали друг другу получение тех частей Польши, которыми они стремились обладать.
Прусский король не стал участником этого договора, но подписал аналогичный с Россией на таких условиях, что если две вышеупомянутые державы получили только территории, то этот государь обеспечил себе бесценное преимущество, поскольку обеспечил себе контроль над торговлей в устье Вислы, торговлей лесом и частью соляных копей Польши. Отныне Пруссия имеет все возможности приступить к созданию собственного военно-морского флота, который увеличит ее мощь и придаст ей новую энергию. Прусская монархия становится прочным и компактным государством, простершим свои границы от Германской империи до берегов Балтики и даже до России, поскольку в состав переданных ей земель вошли проходы, которыми пользовалась эта держава для того, чтобы вступить на территорию Германии. Теперь прусскому королю предстоит удерживать этот барьер, который он сможет открывать и закрывать по своему желанию. В случае возникновения каких-то разногласий с Россией, в частности, если однажды он захочет присоединить Курляндию, он уже не встретит трудностей со стороны Ливонии. В прошлом он мог напасть на Россию только одним путем: двигаясь через узкую полоску земли, лишенную травы, которой можно было бы кормить лошадей, и не имеющую никакой реки для облегчения продвижения и подвоза продовольствия. Сейчас же он скоро будет иметь достаточное количество кораблей для перевозки целой армии вдоль побережья. За два марша он может достичь Риги и, продвинув другой корпус в направлении Москвы, он отрежет Петербург и прибалтийские провинции от остальной части Империи. Если же он захочет нанести ущерб российской торговле, то для этого будет достаточно направить пять или шесть фрегатов на рейд Данцига — и Рига вскоре потеряет те преимущества, которыми она пользовалась во ввозе товаров из Польши или тех, что доставлялись по Висле.
Таким образом, получается, что Россия заплатила своей кровью и деньгами за выгоды, в которых больше величия, чем реальной пользы. Турки для нее слишком слабый соперник, победа над ними не даст того эффекта, это ложный триумф. По отношения к ним она (Екатерина. — П.С.) забывает о соображениях безопасности. Опасность с их стороны существует лишь в ее воображении, хотя она и пользуется рассуждениями о турецкой опасности для того, чтобы удовлетворить свою страсть к расширению границ Империи. Для достижения этой цели она готова даже пожертвовать своей честью и репутацией, действуя вразрез с собственными, вполне разумными заявлениями о невмешательстве в дела Польши и невозможности ни при каких условиях раздела этого королевства.
В промежутке между подписанием двух договоров о разделе и обменом их ратификациями в Европе произошло одно из тех событий, которые готовятся в тени и полном молчании и которые, оставаясь неизвестными общественному мнению, поражают и возбуждают его. В Швеции в течение некоторого времени были сильны опасения, что наследник престола, придя к власти, установит в стране чисто монархический строй, ввергнув страну в деспотическое правление. Чтобы предотвратить это, нация сначала уменьшила прерогативы короля, увеличив власть сената. Однако злоупотребления, допущенные последним, породили страх установления аристократического правления. Вследствие этого наиболее широкие полномочия нация оставила своим представителям. Эта реформа, однако, не удалась, выродившись, по крайней мере, во время проведения последнего заседания Консистории, в полный деспотизм. Конечно, элементы деспотизма необходимо присутствуют в деятельности любого правительства, любой исполнительной и законодательной власти, сосредоточенных в руках одного человека, нескольких семейств или собрания всех сограждан. Однако в подобной форме правления нет ни капли свободы, поскольку способность одного, амбиции нескольких или напор со стороны большинства, если они ничем не ограничены, способны лишить любого человека его собственности, личной свободы и даже жизни, лишая его возможности защитить себя на основании законов. Тирания, в которую дали себя вовлечь Генеральные Штаты на своем последнем собрании, вернула трону многих его сторонников. Нельзя было не заметить с прискорбием, что люди бедные, но любящие хорошо пожить и приобрести средства, почти всегда предаются тому, кто больше им предложит. Предоставленные сами себе, эти люди совершают поступки, предосудительные и для своей репутации, и для свободы. Вожди же их, преследующие интересы, не имеющие ничего общего с государственными, для того чтобы приобрести хотя бы видимость власти, препятствует прохождению самых полезных законопроектов, которые могли бы сделать подданных более свободными. Все они с легкостью высказываются за принятие новой конституции, стремясь, однако, добиться этого постоянными интригами внутри и вне органа народного представительства. Таким образом, чтобы пресечь подобные злоупотребления, шведы решили с полной твердостью и бескорыстием дать себе монарха. На этих принципах и произошла революция в Швеции, тем более счастливая, что она не стоила ни капли крови.
Екатерина II была поражена этим событием, шедшим вразрез как с ее планами, так и с заветами Петра I, в лучах славы которого она греется со своим обычным тщеславием. Она немедленно отдала приказ двинуть войска на границу и вооружить остатки своего флота; ее военный министр был отправлен произвести рекогносцировку в Финляндии.
Одновременно она попросила у прусского короля совета относительно дальнейших действий. Этот государь рекомендовал ей не горячиться, сделать паузу, чтобы посмотреть, что происходит внутри шведского государства и подождать, как Европа объяснит себе действия короля Швеции. Никаких внутренних выступлений в этом королевстве не последовало. Франция и Испания заявили, что они не потерпят насилия над королем и нацией, которые сделали только то, что были вправе сделать. Англия и венский двор дали понять, что они слишком заинтересованы в сохранении спокойствия, чтобы не опасаться последствий планов, которые вынашивала Россия против Швеции, или принять участие в мерах принуждения против ее монарха.
Отсутствие энтузиазма, демонстрировавшееся королем Пруссии относительно возможности своего вступления в спор, издержки которого легли бы на него, лишив его всех плодов собственных интриг, неуверенность России в том, что она встретит в Швеции поддержку своим усилиям ввергнуть эту страну в анархию, энергичный характер заявлений, сделанных Францией и Испанией, а также сомнения относительно позиции Англии и Вены, возникшие вследствие их заявлений, не остановили бы враждебность Екатерины II, если бы она не была вынуждена поддерживать всеми имеющимися в ее распоряжении силами высокомерную и претенциозную политику в отношении Турции.
Этот характер ее политики открыто проявился в Фокшанах, где проходил конгресс, который должен был положить конец четырехлетней войне, в которой Порта демонстрировала крайнюю слабость. Ее армии скорее походили на согнанную со всех концов шумную толпу черни, чем на солдат, призванных вести войну. Правительство намеренно оставило в резерве корпусы янычар и спагов, потому что оппозиционные настроения, распространившиеся среди них, были причиной постоянных беспорядков в этой империи. Контроль над этими корпусами часто позволял низлагать султанов, если те выражали хотя бы малейшее недовольство своей элитной стражей, несмотря на то, что всегда считали их плохо подготовленными. Турецкие султаны никогда не пользовались опытом, накопленным другими европейскими нациями, поэтому их армии и не в состоянии сражаться. Вынужденный, однако, в силу своего характера часто менять своих генералов и министров из страха, чтобы кто-нибудь из них не стал слишком могущественным, нынешний султан столкнулся с двумя главными последствиями. Одно из них состоит в том, что турки оказались неспособными делать выводы из своих ошибок и правильно оценивать замыслы своих врагов; другое — в том, что генералы и министры, не имея возможности получить необходимую подготовку, почти всегда действуют, сами не понимая, что они делают. Государство, организованное подобным образом, нежизнеспособно. Если бы Россия была тем, чем ее считают люди пристрастные, Османской империи уже не существовало бы.
Поколебав этот колосс, но оказавшись неспособной опрокинуть его, Екатерина, истощенная своими победами, оставила часть своих планов, сведя их к стремлению заключить мир, который оставил бы ей средства нанести в свое время решающий удар. Ее уполномоченные потребовали в качестве цены этого мира сначала на конгрессе в Фокшанах, затем в Бухаресте независимости татар и крепостей, которые охраняют подходы к Крыму, Таманский полуостров, Кубань, передачу России портов Керчь и Еникале, свободное плавание для всех видов русских морских судов в Черном море и в Архипелаге и, наконец, полную свободу торговли. Таким образом, уже утвердившись в Кабардии, имея возможность расширить свои владения до Кубани, обладая морскими крепостями и портами в Крыму, военным флотом и процветающей торговлей, Россия становится в полном смысле этого слова хозяйкой Черного моря. Константинополь не может больше считаться надежным и незыблемым центром, на который могло бы рассчитывать любое правительство. Доставка продовольствия в этот город по Черному морю может быть (в любой момент — П.С.) перекрыта. Отныне он открыт любым потрясениям, его содержание и защита становится трудным делом. Стремление к заключению мира, однако, оказалось не столь велико, чтобы заставить турок смириться с условиями, которые хотела продиктовать им Екатерина, и Великий визирь, который подвергался такому же риску, если бы он подписал позорный мир, как и продолжив неудачную войну, предпочел вновь испытывать свою военную судьбу.
Действия России оправдывают выбор султана. Господину Румянцеву был дан приказ перейти Дунай и отбросить турок до Константинополя. Он выполнил его, но, столкнувшись с нехваткой продовольствия, снял осаду Сирийстрии после неудачной попытки взять город и вернулся на левый берег (Дуная. — П.С.).
Это поколебало решимость Екатерины. Она принялась жаловаться на австрийцев, которые, по ее словам, не выполнили свои обязательства по снабжению ее армии, и упрекать своего генерала в недостатке способностей и мужества. Правительство воспользовалось этой возможностью для того, чтобы убедить ее сделать более умеренными свои чрезмерные требования, адресованные к Порте, и умерить свои разрушительные амбиции. Она согласилась с этим и поручила господину Обрезкову не только возобновить переговоры с турками, но и смягчить свою позицию по всем пунктам. Она приказала своему уполномоченному министру не только не открывать первым свою позицию, но заставить турок первыми изложить свои предложения. Однако и этот метод не дал до сих пор ожидаемых результатов. Ее ресурсы истощаются, в благородном сословии начинается ропот в связи с тяготами, которые легли на его плечи.
Разрыв бухарестского мирного конгресса показал благородному сословию, что неудача предыдущего конгресса в Фокшанах не была вызвана опалой, постигшей князя Орлова. Он был на этом конгрессе первым полномочным министром. При дворе говорили, что роскошь и высокомерие, которые он демонстрировал, возмутили турок. По возвращении, которое было ускорено известиями о событиях в Петербурге, императрица, когда он уже был в нескольких милях от столицы, запретила ему въезд. Вскоре этот приказ был подтвержден указом о его освобождении от всех занимаемых должностей. Екатерина так любила его, что желала выйти за него замуж, однако, ветреный и непостоянный, он давно доставлял ей одни огорчения, был неверен и позволял себе оскорбительный тон в обращении с ней. Враги князя воспользовались его отсутствием, чтобы разрушить в уязвленном сердце (императрицы. — П.С.) намерение превратить права на престол в игрушку, навсегда покончив с правами законного наследника, уже ущемленными при провозглашении его матери самодержавной императрицей всероссийской. Для того, чтобы усилить чувство отвращения у государыни (к Орлову. — П.С.), им удалось направить усилия патриотов на замену Орлова Васильчиковым, который был неизвестен и чей упрямый характер не заслуживает упоминания. Господин Панин принял большое участие в этой интриге. Он участвовал в революции, которая стоила трона и жизни Петру III при условии, что великий князь, который был ему доверен, будет объявлен соправителем империи. Дерзость Орловых свела на нет это обязательство и заставила его опасаться, что она (императрица — П.С.) может пойти на то, чтобы передать корону детям, рожденным от связи Екатерины II с одним из братьев. При падении последнего (Г. Орлова. — П.С.) он (И. Панин. — П.С.) дошел до того, что занялся инсинуациями среди сторонников своего воспитанника. Они сводились к тому, чтобы потребовать от матери, чтобы ее сын женился как можно раньше. Высказывалась идея воспользоваться этой церемонией для того, чтобы провозгласить молодого великого князя соправителем: господин де Сальдерн, рожденный в землях, которые великий князь унаследовал в Германии, вступил в заговор. Он смог получить у него письменную доверенность обсуждать план, составленный ранее с участием лиц, способных успешно выполнить его. Вооруженный этим документом, этот человек, одержимый неимоверными амбициями, счел себя достаточно сильным, чтобы прекратить обхаживать графа Панина, и поссорился с ним. Великий князь поддержал своего воспитателя и пожелал вырвать из рук г-на де Сальдерна, документ который выставлял его в сомнительном свете. Пришлось прибегнуть к угрозам, но этот придворный уступил им только после того, как показал этот документ Екатерине. Подобная доверенность открыла глаза государыне на опасности, которым она подвергалась, пытаясь изменить принципы, на которых было основано ее восшествие на престол. После больших волнений, свидетелем которых был весь двор, не зная, впрочем, их причины, она сняла опалу с Орловых и принялась демонстрировать своему сыну решимость держать его в зависимости, из которой он не мог выйти. Ее недовольство достигло таких масштабов, что он был лишен своих наследственных владений в Германии. Она заставила его подписать не только акт обмена Голштинии и отказ от прав на Шлезвиг, но и акт передачи прав на Ольденбург и Дельменгорст епископу Любекскому и его ветви (Голштейн-Готторпского дома. — П.С.), оставив ему (Павлу Петровичу. — П.С.) только место на скамье владетельных князей Империи.
Это был единственный акт, которым сопровождалось совершеннолетие великого князя. После того, как он ратифицировал договор, согласно которому у него были отняты его владения, он как бы вернулся в свое детское состояние, в котором, как представляется, его собираются держать как можно дольше. Он не принимает никакого участия в государственных делах, даже его развлечения отмечены некой натянутостью. Гнет, под которым он находится, побуждает его к терпению, но время от времени он высказывается против воли своей матери.
Не будучи в состоянии противиться женитьбе великого князя, которую тот желал, Екатерина решила сама изучить характер той, с кем ее сын соединит свою судьбу. Король Пруссии предложил государыне остановить свой выбор на принцессе Гессен-Дармштадтской. Ознакомившись с описанием характеров трех дочерей ландграфини, сделанным графом Ассебургом, она пригласила ландграфиню с тремя дочерьми прибыть к ее двору. Счастье, которое обещал подобный союз, побудило их принять приглашение. Прием был великолепен, и через некоторое время после прибытия свадьба великого князя с принцессой Вильгельминой была отпразднована в Петербурге. Что было наиболее примечательно в этой церемонии, так это то, что она не привлекла в столицу никого из соседних провинций. Москва — второй город империи, где проживает самое богатое дворянство, никаким образом не отреагировала на это событие, которое может оставить население безразличным только в том случае, если оно чувствует себя угнетенным. Празднества, которые были устроены по этому случаю, еще не завершились, когда, несмотря на настоятельные просьбы великого князя, императрица заставила господина Панина покинуть дворец. Такое обращение было, однако, смягчено как вознаграждением, которое пролилось на него, так и письмом, в котором императрица призывала его отдаться работе его министерства. Это письмо несказанно удивило весь двор, знавший о существовании замысла назначить заместителем господину Панину господина Остермана, который должен был пользоваться полным доверием императрицы. Она действительно написала своему посланнику в Швеции, что позволяет ему вернуться как можно раньше. Однако господин Остерман, который до этого проявлял желание покинуть свой пост, ответил, что время года было неблагоприятным для его возращения и он желал бы тронуться в путь весной. Подозревают, что он прислушался к советам партии, противной Орлову, и постарался избежать участия в плане, которое доставляло ему трудное в силу внутренних обстоятельств место. Екатерина была заметно недовольна его отказом, но скрытность, которая так для нее характерна, может быть, маскирует совсем иные чувства в отношении господина Остермана, чем те, которые она питала ранее.
К придворным интригам, которыми она занята, добавилось еще одно событие, требующее ее внимания, и которое всегда останется неприятным, вне зависимости от результата, которым оно закончится.
Три месяца назад восстали яицкие казаки, но информацию об этом она получила всего лишь три недели назад. Казаки Дона, также недовольные, в первый момент, казалось, хотели присоединиться к тем из их орды, кто ушел в Китай. Киргизы, независимый народ, часто грабящий земли, пограничные с Китаем, то на китайской, то на русской стороне, воспользовались беспорядками в России и угрожают подвергнуть набегу шахты Екатеринбурга, которым они могут нанести непоправимый ущерб. Некто Пугачев, ранее бывший казачьим офицером, является душой этих выступлений. Он выдает себя за Петра III и, не ограничиваясь тем, чтобы провозгласить собственные права на корону, говорит, что озабочен судьбой своего сына, великого князя. Эти бандиты застали врасплох нескольких командующих удаленными крепостями и после отказа их сдаться завладели ими. Губернаторы Казани и Астрахани просили направить им дополнительные войска для того, чтобы сопротивляться восстанию. Против мятежников направлен генерал Кар с тремя полками финляндской дивизии. Его поход был неудачным, противник неожиданно напал не него, что привлекло на его сторону новые силы. Эти выступления не вызовут, как кажется, всеобщей революции, но имущественный ущерб и людские потери, которые они повлекут за собой, еще более усугубят положение империи и усилят внутреннюю напряженность. Указ о новом рекрутском наборе вверг народ в отчаяние. Он выполняется с трудом, жители целых деревень покидают свои жилища, крестьяне убегают в леса, разбои на большой дороге достигают Новгорода.
Между тем, нынешняя турецкая кампания закончилась так же неудачно, как и предыдущая. Часть русской армии, перешедшая в ноябре Дунай для того, чтобы овладеть Варной, потерпела такую неудачу, что это деморализовало русских и вдохнуло надежду в турок. Это еще одно доказательство того, что русские не в состоянии преодолевать препятствия, которые встречают в своем победоносном шествии на другом берегу Дуная.
В результате Россия напоминает сегодня больного, находящегося в угнетенном состоянии после того, как он пережил и радость спасения, и конвульсии. Она не может сохранить за собой те территории, которые завоевала у турок, а то, чем она завладела за счет Польши, не только не усилит ее мощи, но и, наоборот, ослабит ее, так как соседи ее сделались более могущественными из-за того, что сама она (Россия. — П.С.) увлеклась планами, которые были ей явно не по силам и поставили ее политику в зависимость от хода событий.
Их действия усиливаются день ото дня, Екатерина II, по ее собственному выражению, не может даже помышлять о том, чтобы избавиться от их влияния. Я безуспешно доводил до ее сведения намерения короля, состоящие в том, чтобы показать легкость задачи разделения венского и берлинского дворов и опоры на Англию для того, чтобы избегнуть опасностей, которые таят в себе ясные намерения этих двух дворов. Она одержима мыслью о том, что должна всем пожертвовать, чтобы завершить со славой войну, которую начала. Она льстит себе тем, что если ей это удастся, она вновь сможет тем или иным образом стать хозяином положения.
Может статься, что внутренние конвульсии империи докажут ей необходимость принятия решений, менее зависящих от воли случая. Можно ожидать также, что мир с турками откроет ей глаза на опасности, в которые ее ввергают столь неосторожные связи.
Я заканчиваю на том месте, до которого меня довели события завершающегося года и желание сделать мое пребывание при этом дворе более полезным для интересов и службы Его величества.
II. Из бумаг великого князя Павла Петровича.
1. Письмо великого князя Павла Петровича Н. И. Панину от 2 сентября 1781 года
[307]
Царское Село, сентября 2 дня, 1781
Граф Никита Иванович,
Отправляясь в чужие края для приобретения всего того, что только (можно — вставлено поверх строки — П.С.) из путешествия почерпнуть полезного для отечества, оставляю здесь детей моих под очами любезнейшей Матери моей, с полным следственно удостоверением о их сохранении и безопасности; покидаю на некоторое время отечество под Ея скипетром, а потому о благосостоянии его не имею сумнения.
Вы знаете мое сердце и душу и что я ни в чем другом не полагаю истиннаго моего удовольствия и верховной доверенности бытия моего, как в общем благе и его целости.
Сие чувство руководствовало и всегда руководствовать будет всем моим поведением. Оно соединяясь с сыновей любовью заставляет меня внутри души моей желать усердно, чтобы с настоящим царствованием продолжалось сколько возможно долгое благоденствие отечества.
Но природной мой перед ним долг и сердечная к нему привязанность столь велики, что одно его обезопасение занимает теперь всю мою душу и стало поводом сего письма моего, к вам моему истинному другу.
Воображая возможность произшествий, могущих случиться в мое отсудствие, ни чего для меня горестнее, а для отечества чувствительнее себе представить не могу, как естьлибы вышним провидением суждено было в самое сие время лишиться мне матери, а ему Государыни.
Таковое произшествие былобы истинное на нас посещение Божие.
Признаюсь вам, что щитаю оное таким ударом, которого возможность отдалил бы я совсем из моей мысли для моего спокойствия, естьлибы любовь моя к отечеству и долг мой пред ним не налагали на совесть мою обязательства огорчить себя воображением возможности сего произшествия для того, чтобы целость его и безопасность в толь несчастной момент не поколебимы остались.
Вот все мое намерение: а как основано оно на единой предосторожности, то и не хочу я волю мою теперь вам открываемою прежде времени облекать формой Государскаго повеления.
Я скажу вам только меры, которые признано надобным на сей нещастный случай и исполнение чего с полною доверенностию поручено вам, как моему искреннейшему другу, котораго любовь и усердие ко мне и отечеству и мне и ему, опытами совершенно доказаны.
Тобою вкоренены в меня все те чувствования, которые должны произвести благо нашего отечества.
В правоте души твоей и советах находил я всегда прямую стезю моего поведения, а отечество свою истинную пользу; и так погрешил бы я пред ним и пред собою, естьлибы не препоручил особенно вам исполнения всего того, что в отсудствие мое на таковой случай за нужно поставляю.
1-е. прошу вас и убеждаю, как скоро постиг бы момент нещастнаго произшествия, перейтить во дворец, и взять под ваше главное надзирание и попечение все то, что касаться может до сохранения и безопасности детей моих. С неограниченною доверенностию вручаю вам оное, и хочу, чтоб все вами по тому предприемлемое и разпоряжаемое имело силу и действие моего собственнаго повеления.
2-е. перенеся во дворец ваше пребывание, и поставя себя по воле моей попечителем детей моих, поручаю вам созвать немедленно (объявив сие — дописано сверху. — П.С.) полное собрание Сенату и Синода и прочесть (пред ними к протоколу — зачеркнуто. — П.С.) сиё мое к вам письмо, котораго содержание в тотже самой час и возымеет силу моей точной воли и повеления. (Обнародуй сие нещастное произшествие, а письмо сие объяви в Сенат — дописано снизу П.С.) при уверении о моем благоволение (к их верности и истинным заслугам сказать им — зачеркнуто. — П.С.) прикажи от имени моего Синоду, Сенату и трем первым коллегиям (чтобы возвестили в узаконенном порядке всем подданным нашего отечества о сем произшествии — зачеркнуто. — П.С.) о принятии от (всех — дописано сверху. — П.С.) них 2-ой присяги (мне и сыну моему Александру как наследнику — дописано сверху. — П.С.) обнадежив непременностию попечения моего о истинном всех благосостоянии; объяви Синоду и Сенату и пр. что остались бы в прежней своего звании области до управления по государственным и текущим делам. (Равным образом составьте тогда немедленно и во дворце моем на время моего из отечества отсудствия и до моего возвращения особенной верховной свет, из особ, заслуживших мою доверенность кои суть: Граф Петр Иванович Панин,Фельдмаршал Князь Голицын, Фельдмаршал Граф Румянцев, оба брата Графы Чернышовы, Граф Брюс, Князь Репнин, Фельдмаршал Граф Разумовский, генерал-аншеф кн. Долгорукой, генерал-аншеф Вадковский и Чичерин, коим заседать по старшинству чинов своих.
Симу Совету прочтите также сие письмо, содержащее в себе точную волю мою и объявите ему моим именем, что до возвращения моего вверяю вам обще с ними сохранение в ненарушимости государственнаго уже заведеннаго порядка и общей тишины вследствие чего — зачеркнуто. — П.С.).
3-е. Сенат, Синод, три первые коллегии, все протчие гражданские, военные и судебные места, шефы разных команд и установлений, словом сказать все места и все шефы без изъятия, должны без малейшей остановки отправлять по их званиям все обыкновенные текущие дела, на узаконенных основаниях, которые все имеют оставаться до моего возвращения точно в прежнем положении не вводя в нем никаких и ни малейших новостей и перемен по каким бы то придчинам и поводу ни было. (Верховной совет следуя сам симу правилу должен смотреть бдительным оком, чтоб оно везде и во всей точности соблюдаемо было — зачеркнуто. — П.С.)
4-е. вам мой искренний друг поручаю особенно в самой момент предпологаемаго нещастия, от котораго упаси нас Бог, весь собственной кабинет и бумаги Государынины собрать при себе в одно место, запечатать Государственною печатью, приставить к ним надежную стражу, и сказать верховному Совету волю мою, чтобы наложенные вами печати оставались в целости до моего возвращения.
5-е. Буде бы в каком ни будь правительстве, или в руках частнаго какого человека, остались мне неизвестные какие бы то ни было повеления, указы или разпоряжения в свет не выданные, оным до моего возвращения остаться не только без всякаго и малейшаго действия, но и в той же не проницаемой тайне, в какой по тот час сохранялись.
Со всяким же тем, кто отважится сие нарушить, или подаст на себя справедливое подозрение в готовности преступить сию волю мою, верховный совет имеет поступить по обстоятельствам как с сущим, или же с подозреваемым Государственным злодеем, представляя конечное судьбы его решение самому мне по моем возвращении. За сим пребываю вашим верным и благожелательным
Павел.
2. Записка разговора Его императорского высочества великого князя Павла Петровича с Королем Польским в бытность великого князя в Варшаве в 1782 году
[319]
Запись наиболее замечательных высказываний великого князя в разговоре со мной
Об императоре [321] :
Я не доверяю ему более, чем кому-либо другому.
Я был раздосадован, увидев, сколь посредственны наши укрепления в Киеве. Это место может оказаться слишком важным в условиях, когда император так сильно приблизился к нам.
Это человек столь беспокойный и столь фальшивый, что при нем нельзя спокойно лечь спать, не боясь быть разбуженным появлением какого-либо прожекта или неожиданной каверзой с его стороны.
Поскольку Вы знаете историю с медалью, отчеканенной к рождению моего второго сына, я могу Вам рассказать и остальное. Именно он задал моей матери вопрос, которым она было столь польщена — «Желаете ли Вы, Ваше Величество, чтобы я присоединился к Вам в Херсоне с маленькой или очень большой компанией?» Судите сами о фальшивом и легкомысленном характере этого государя.
Польстив моей матери столь опасно, он тем же манером пришел ко мне в апартаменты и не только рассказал всю эту историю, но и вполне ясно дал понять, что насмехается над этой идеей. Он сказал между прочим: «Императрица меня однажды спросила — не забыли ли Вы, что являетесь римским императором? Но не в моих привычках строить иллюзии насчет подобных «прекрасных химер»».
Я держался и буду держать с ним очень осторожно.
Внимательно наблюдая за ним, я нашел, что о его беспокойном характере можно судить по его внешности. Даже когда он молчит, он часто беззвучно шевелит губами, подобно человеку, повторяющему про себя какую-то роль. Постоянные движения пальцев показывают, что он себя не контролирует. Я хороших ходок. Но мне было очень трудно поспевать за ним, он ходит очень мелкими шажками, но чрезвычайно быстро.
Я рад тому, что слухи о его желании застать нас врасплох не оправдались. Мне было бы с ним очень неловко. Я не смог бы вести себя с ним так, как я веду себя с Вами в ответ на Вашу просьбу говорить предельно откровенно.
С досадой узнал я и о его идее сопровождать Нас в Италии. Это испортило бы все удовольствие от путешествия.
Надеюсь, Венецию я увижу без него.
Но чтобы заставить его забыть о замысле сопровождать меня, я буду вести себя с ним настолько холодно и церемонно, насколько это возможно. Попытаюсь предпринять следующее: по прибытии в Вену начну с того, что скажу, что останусь здесь на несколько дней, потом — еще на срок дней в 10, который нужно будет обязательно продлить.
Вставка на полях [Может так статься, что ему вдруг взбредет в голову осматривать со мной армейские части на всем протяжении нашей дороги. Но у меня есть отличное средство, чтобы избежать и этого. Просто буду просить его останавливаться в каждом полку — пехоты, кавалерии, гусаров и артиллерии.]
О короле Пруссии:
Признаюсь, к королю Пруссии я испытывал глубокое почтение задолго до того, как его увидел. Именно в таком расположении к нему я отправился в Берлин, и это правда, что я не мог не получить удовольствие от общения с ним, да и, как мне казалось, он сам беседовал со мной с большой охотой.
Тем не менее, несмотря на мое восхищение им, я заметил одну его черту, которая меня поразила. Он охотно смеялся над тем, что, по моему мнению, не должно бы казаться смешным подобному ему человеку. К примеру, я был удивлен, увидев его смеющимся до слез над перепалкой двух актеров из итальянской Оперы-буфф, показавшейся мне вполне заурядной — они просто срывали друг с друга парики.
Не хочу упоминать о поступках короля по отношению к его соседям. Однако не могу и молчать о том, как грубо и подозрительно он относится к своему прямому наследнику, которого я люблю всем сердцем и веду себя с ним столь же искренне, как и отвечаю Вам. За его честность и порядочность я Вам ручаюсь. Я не должен был бы говорить об этом. Это слишком напоминает мне собственную ситуацию.
О себе:
Все как-то не так. Я хочу быть и являюсь хорошим сыном и хорошим подданным. Я действительно часто страдаю от того, что прекрасное образование, данное мне Паниным, и те природные качества, что дарованы мне Богом, остаются, так сказать, втуне. Я страстно желаю быть полезным моей родине, вернуть долг благодарности и любви, которую испытывает ко мне русский народ, пока возраст и здоровье позволят работать. Я искренне говорю, что страдаю от того, что вижу себя низведенным до бездействия, до самой унизительной никчемности. И тем не менее я нахожу в себе силы подчиниться судьбе, что и делаю сейчас. Вот почему меня задевает, что мои чувства и поступки неправильно истолковываются. В конце концов, вокруг меня достаточно шпионов, чтобы об этом знали. Кажется, что расстраивать и унижать меня без всякой на то причины и пользы при каждой встрече доставляет удовольствие.
На это я ему сказал: «Вам делает честь то, что Вы отвергли обращение тех в Москве, кто призывал Вас на трон во время той памятной прогулки верхом, что Вы совершили в 1774 году». Он мне ответил с удивлением: ко мне действительно обращались. Но это было не столь определенно, как Вам об этом, очевидно, рассказали. У меня нет никаких помыслов, которые могли бы беспокоить мою мать.
Тогда я ему сказал: «Да благословит Бог Ваше сыновнее послушание. Если же Вас кто-то и огорчает, так это, вероятно, те злые люди, которыми заполнены все дворы. Они пытаются продемонстрировать монарху собственную необходимость и полезность, внушая ему подозрения относительно его наследников».
Он мне ответил: «Согласен, именно это и происходит вокруг меня. Исключительный фавор Потемкина основывается не только на привязанности к нему, но и на опасениях в том роде, что Вы говорите. Тем не менее, опасения эти должны были бы сильно притупиться сейчас, когда я нахожусь вдалеке от своей страны. А потом, кто знает, вернусь ли я когда-нибудь из этого путешествия?»
Я сделал все, чтобы удалить из его головы эти пагубные идеи. Он воспринял все, что я ему рассказал, сердечно, заметив шутливо: «Ну, хорошо. Я вернусь через десять месяцев, поскольку данное мне разрешение ограничивается этим сроком». Тогда я ему сказал, также смеясь, чтобы он добавил еще десять месяцев: «Вы же видите, что уже в самом начале Вы вынуждены были сдвинуть сроки Вашего отъезда на несколько недель. Трудно предположить, что это не повторится по мере того, как Ваше путешествие будет продолжаться. Но, как бы там ни было, дайте мне надежду видеть Вас вновь на обратном пути». На это он мне сказал: «Я хорошо знаю, что увижу Вену, Италию и Францию, но не вполне уверен, каким путем захотят, чтобы я вернулся. Есть некоторые столицы, относительно которых у меня могут появиться трудности. Следовательно, я пока ни в чем не уверен». Я продолжил в том смысле, что «в любом случае можно быть уверенным, что Вам придется преодолеть какое-то расстояние по территории Польши. Если так, мы смогли бы снова увидеться в каком-нибудь месте, например, Белостоке, у моей сестры». «Ах если так — всем сердцем», — отвечал он мне с пылкостью.
Потом он вернулся к разговору о своем положении и Потемкине. Относительно последнего он подтвердил справедливость анекдота об Алексее Орлове, который, увидев однажды императрицу грустной и смущенной, приписал это опасениям относительно Потемкина, которого она сама сделала его слишком влиятельным. «Чем Вы огорчены, Государыня? Скажите лишь слово — и Ваша грусть пройдет. Во всяком случае, Вы можете рассчитывать на мои услуги». Он подтвердил, что Алексей Орлов сам рассказывал о предложении, сделанном им его матери. Когда же я напомнил ему о принципах чести, которых он так твердо придерживался, он сказал: «Дай, Боже, чтобы я никогда не отступил от них».
Когда речь зашла о Неаполе, он заявил: «Согласитесь все же, что моя встреча с Разумовским будет очень забавной. По крайней мере, из нас двоих не я буду более смущен». В этой связи в другом случае он, говоря со мной, оценил свой первый брак как несчастливый. Казалось, он был расположен говорить об этом свободно, но я избежал разговора на эту тему.
Относительно кодекса законов, составленных его матерью, он однажды высказался о нем неодобрительно, дав понять, что считает крупным недостатком отсутствие в нем четкого порядка наследования трона. Как и в других случаях, я постарался избежать дискуссии на сей счет.
О разных лицах:
Из всех моих кузенов по Голштинскому дому только коадьютер Любека обладает характером, который можно уважать. Всем остальным место в клинике для душевнобольных. Поскольку я попытался попросить его сделать исключение для короля Швеции, он мне ответил, что действительно этот король обладает некоторыми качествами, скорее блестящими, нежели основательными, но один из его братьев демонстрировал признаки не просто помешательства, но даже буйного помешательства. Правда, он выказал большое сожаление относительно того Голштинского принца, который утонул. [Что же касается содомических вкусов короля Швеции, он говорил, что ему об этом ничего не известно — зачеркнуто.]
[О германской нации — зачеркнуто.] Несколько раз он затевал со мной разговор о немецкой нации, проявляя к ней самое большое уважение. Он с удовольствием повторил тот пассаж из Вольтера, где автор говорит, что французы ему кажутся детьми рода человеческого, англичане — людьми зрелыми, а немцы — стариками. Именно постоянству и твердому характеру немецкой нации он приписывает то усердие, с которым ее представители служат Прусскому королю, несмотря на его жестокость, несправедливость и капризы, которые он часто вымещает на своих подданных, гражданских и военных.
Каждый раз, когда он упоминал о Панине, он делал это с самой большой нежностью и крайним почтением.
Он выразил желание, чтобы нынешний брак герцога Курляндского был признан его матерью.
О Комарицком он мне наговорил тысячу приятных вещей. Он не только был крайне удовлетворен тем, как тот выполнил возложенные на него поручения, но оценил его в высшей степени приятным по своим манерам, даже сказав: «Если бы я не знал, насколько он к Вам привязан и как Вам полезен, уверяю, что просил бы Вас уступить его мне. По крайней мере, я Вас прошу разрешить ему еще раз повидаться со мной во время моего путешествия».
О Браницком он мне обронил несколько вещей, которые показывали полное неуважение к нему, вполне, впрочем, заслуженное.
Много спрашивал он меня и на свой собственный счет. Я прямо говорил ему и хорошее, и плохое из того, что я о нем думаю.
Кроме прочего, Великий князь сомневался даже в своем благородном рождении. Я разуверил его в этом.
Касательно Деболи он много говорил мне в его пользу. И между прочим следующее: «Это не тот человек, которого можно было бы назвать обаятельным и любезным, но это человек, который Вам верен, очень точен, предельно внимателен, чрезвычайно осторожен, честен, пользуется уважением. Следовательно, Вы можете быть им очень довольны».
О гетмане Разумовском он говорил мне как о человеке, находиться в обществе которого очень приятно.
О бывшем саксонском посланнике. Он, как мне показалось, не знал, что именно по его нескромности до Императрицы дошла переписка Великого князя с графом Штакельбергом. Когда я его спросил, почему посол не получил разрешения приехать в Вишневец, он ответил мне, что не знает. В остальном же, всякий раз, когда называлось имя графа Штакельберга, Великий князь отзывался о нем весьма положительно.
Поскольку, однако, он как-то обронил нечто, походившее на осуждение характера связей этого посла в Польше, в частности, с Понинским, я ответил ему: «Вспомните о том, какого рода поручения выполнял Штакельберг с 1773 по 1775 годы и Вы не будете удивляться, что он действовал как тот персонаж из Евангелия, который, увидев, что на его праздник не пришли те, кого он приглашал, позвал на него хромых и убогих. Так и Штакельберг, общаясь с подобными людьми, только выполняет поручения своего двора выразить им благодарность, действуя порой досадным для меня образом. Он, в частности, просит для них отличий. Но, слава Богу, время подобных людей скоро кончится. Надеюсь, что больше не будут возникать недоразумения подобного рода, и отныне мы придем к взаимному убеждению, что Россия должна смотреть и на тех, кто мне предан, как на своих лучших друзей в Польше. Я же, со своей стороны всемерно стараюсь увеличить в моей стране число тех, которые полагают, что каждый добрый поляк, выражающий чувство патриотизма, будет считаться хорошим русским. Я надеюсь все же, что постепенно и даже в недалеком будущем общественное мнение начнет называть русскую партию в Польше партией честных людей».
Эти мои слова, как мне кажется, доставили ему великое удовольствие.
Разговор на эту тему вызвал множество других замечаний с его стороны, относящихся как к Польше, так и ко мне лично. Вот основное из того, что он сказал:
— Довольны ли Вы тем, как устроен сегодня Постоянный совет?
К.: Не совсем.
В. К.: В чем Вы хотели бы его изменить?
К.: Я не хотел бы давать Вам поверхностного ответа. Я думаю, что Вам самому понравилось бы больше, если бы я проинформировал Вас на этот счет со всеми возможными деталями.
В. К.: Это верно.
К.: Хотя я стараюсь не позволять себе обольщаться, так как не привык к успехам, я все же верю в то, что когда-нибудь установлю с Вами прямую и регулярную переписку, к которой не будут иметь отношения наши послы.
В. К.: Относительно этого я Вам скажу откровенно — думаю, что в подобного рода переписке монархов всегда присутствует больше неудобств, нежели пользы. Но это ни в коей мере не должно уменьшить доверия, которое, как я надеюсь, Ваше Величество питает к моей искренней и прочной дружбе. Вот почему я осмеливаюсь повторить, что Вы можете достаточно смело доверить мне все, что Вы могли бы пожелать.
К.: Говоря вкратце, мои пожелания относительно Польши и меня самого исполнятся тогда, когда я увижу себя в состоянии стать союзником, полезным России. В силу формы нашего нынешнего правления Польша лишена реальной силы и возможности проявлять политическую активность, так что она, скорее, является тяжелым грузом для России. Мы постоянно жалуемся России на козни, которые чинят другие наши соседи. России часто не остается ничего другого, кроме как говорить с ними от нашего имени. Но именно это часто доставляет России трудности, стесняет ее, поскольку другие соседи несправедливы и настойчивы, и хотя Россия вполне чувствует, что слишком большие территориальные захваты других соседей в Польше могут стать невыгодными России, ей, разумеется, не пристало ссориться с другими державами из-за каждой жалобы со стороны Польши. Россия не встретила бы подобных затруднений, если бы Польша стала сильной и могла до некоторой степени сопротивляться другим своим соседям, избавившись попутно и от страха перед Россией и ее сокрушительной мощью, необходимой для того, чтобы Польша не прекратила пользоваться дружбой союзников и поддержкой России. Если будет так, мне кажется, что интересы самой России потребовали бы, чтобы она позволила нашему правительству стать на более прочную и солидную основу и отнеслась положительно к увеличению до некоторой степени нашей армии и улучшению нашей экономики. Без этого Польша останется такой же слабой и несчастной, как сейчас. А в будущем — даже больше, поскольку она является тем барьером, который отделяет Россию от остальной Европы, или скорее, тем плацдармом, который укрепляет ее против Запада. Если он окажется постепенно уничтоженным, то, не желая того, Россия войдет в непосредственное соприкосновение с державами гораздо более сильными, чем Польша, и, возможно, гораздо более расположенными к тому, чтобы дать почувствовать России плоды их зависти. В том же случае, если Россия поможет Польше стать чем-нибудь существенным, она приобретет союзника, интересы которого, равно как и его благодарность, станут залогом ее верности и пользы. Даже если бы Я сам не имел никаких личных обязательств перед Россией, один лишь мой патриотизм заставил бы меня думать так, как я Вам говорю. А сейчас скажите мне, довольны ли Вы тем, что я Вам сказал?
В. К.: Да, вполне. Это представляется мне ясным и верным, как математическая формула. Я даю Вам слово чести, что полностью разделяю Ваши чувства и поступлю соответствующим образом, когда буду обладать властью.
Весьма тронут Вашими словами, сказанными столь сердечно и любезно, а также тем, как Вы, Ваше Величество, и Ваши подданные приняли меня. Выражая благодарность за радушный прием, не могу не сказать, что, находясь в Вашей стране, испытываю это чувство вдвойне, потому что имя русского, пробуждает в душах поляков самые горькие воспоминания. Поверьте, я очень хорошо осведомлен о жалобах государственных мест и частных лиц против нас. Я смотрю на них как на постыдные пятна на моей одежде, которые трудно смыть. Не говоря уж о разделе, мерзости, совершенные нашими офицерами в Вашей стране, ужасны. Мне стыдно за них, и если б это зависело от меня, они бы уже давно были исправлены (тут он сам мне назвал наиболее серьезные вымогательства, которые были совершены русскими офицерами. Он даже указал на главных виновников, не забыв и последних похищений наших подданных по приказу Энгельгардта).
Потом он заговорил со мной о моем племяннике, сказав, что он нашел его сильно изменившимся к лучшему, в связи с чем он наговорил в его адрес много комплиментов.
Когда мой племянник сопровождал его в Броды, он действительно попросил у него прощения (по его собственным словам) за ту холодность, которую проявил по отношения к нему во время пребывания в Петербурге.
Однажды мне представился случай высказать Великому князю следующее: «Те из людей, на которых принято смотреть как на самых великих в своем роде, должны были бы защищаться от соблазнов славы той мыслью, что никогда никто не сделает ничего полезного и похвального, если ему не придет в голову мысль об этом. Но подобные мысли никому не приходят в голову сами по себе. Они ниспосылаются свыше вместе с решимостью и силой, необходимыми для их исполнения».
Великий князь был, казалось, сильно поражен этими словами и сказал мне: «Из всего того, что я слышал от Вас, ничто не вызывало у меня такого уважения и признательности к Вам. Более того, признаюсь, что я ожидал встретить в Вас другую манеру мыслить, более соответствующую тому, что называют философией и духом XVIII века.
Поэтому я был очень рад убедиться в том, что мы оба верим: каждому необходимо помнить, что над нами есть верховный судья, которому когда-нибудь придется отдать отчет во всех своих поступках. Надеюсь, что предстану перед Ним с чистыми руками».
В момент, когда мы расставались, у него на глазах были слезы и он мне сказал следующие слова: «Вы можете назвать меня бесчестным человеком, если я когда-нибудь перестану быть Вашим другом».
Вставка на полях [Он настойчиво просил меня снабдить его письмом к (неразборчиво), чтобы это дало ему предлог настаивать на его приезде в Вену в случае, если на этот счет возникнут затруднения.]
Его жена мне рассказала, что после рождения ее второго сына Императрица сказала ей: «Только что на Ваших глазах взошла звезда Востока». Далее она много говорила о Константинопольской империи, предназначенной ее второму внуку. Великая княгиня отважилась даже сказать ей: «Если Вы уготовали столь блестящую судьбу для этого ребенка, то что Вы оставите для тех, кто, возможно, появится еще?»
К этому ребенку приставили греческую кормилицу, и когда у той закончилось молоко, ему не хотели давать другую до тех пор, пока я и мой муж громко и твердо не настояли на этом как мать и отец.
Все разговоры Великой княгини свидетельствовали о нежности, которую она питает к своим детям и мужу, которого, казалось, она хотела заставить помнить об этом, так сказать, каждое мгновение. Не менее заботилась она и о том, чтобы проявлять себя мягкой, вежливой и даже любезной со всеми, не исключая прислугу. Она так стремилась показывать себя только хорошей супругой и матерью, что только случайно можно было убедиться в широте и разносторонности ее интересов, среди которых была даже алгебра.
Хотя, как мне показалось, она не питала к императору такой неприязни, как ее муж, она тщательно скрывала от него свои мысли на этот счет, опасаясь, очевидно, что это могло ему не понравиться.
Зато она, кажется, испытывает добрые чувства к прусскому принцу. Она сама сказала мне: «Судите сами, как неприятна мне была та холодность, с которой его приняли у нас, более того — настойчивое стремление как-то задеть или огорчить его».
3. Шифр для переписки с великой княгиней Марией Федоровной во время пребывания великого князя в финляндской армии в 1788 г.
Шифры, которыми обменялись Павел Петрович и Мария Федоровна при отъезде великого князя в Финляндию в 1788 г.
1. Условные имена
L’Imper. — Henri
Le Grand duc — Elisabeth
La Grande duchesse — Chretien
Puschkin — Marie
Potemkin — Fanchette
Soltikoff — Pauline
Le R. de Prusse — Albertine
Le R. de Suède — Mathieu
Bezborodko — Crispin
Zavadovski — Fiti
Chernischow — Pepin
Alex. Worontzow — Charle-Martel
Les deux Garçons — Bijou et joujou
Les Filles — La potée
Cobentzel — Fréron
Ségur — George
Nesselrode — Frinette
Kourakin — Mustapha
Keller — Amadé
Wadkowski — Jean
Le Cte Schouvalow — Victor
La Benckendorff — Monsieur
Benckendorff — Madame
La France — Gatschina
La Prusse — Pawlowskoe
La Russie — Belle-Vue
L’Autriche — Trianon
L’Empereur — Isabelle
La Suéde — St.Cloud
L’Angleterre — Etupes
La Finlande — La solitude
L’Armée de Potemkin — Le troupeau
L’Armée de Romanzoff — La Bergerie
L’Armée de Finlande — La Moute
Romanzoff — Pimbeche
Mamonow — Alexandrine
La Generale — Philippe
Sacken — Catau
Tutolmin — Petit
La Fermière — Le Chanoine
* * *
Импер. — Анри
Великий князь — Элизабет
Великая княгиня — Кретьен
Пушкин — Мари
Потемкин — Чепчик
Салтыков — Полина
К. Пруссии — Альбертина
К. Швеции — Матье
Безбородко — Криспен
Завадовский — Фити
Чернышев — Пепин
Алекс. Воронцов — Шарль-Мартель
Сыновья — Бижу и Жужу (комнатные собачки Марии Федоровны)
Дочери — Детвора
Кобенцель — Братец
Сегюр — Жорж
Нессельроде — Фринетта
Куракин — Мустафа
Келлер — Амадей
Вадковский — Жан
Гр. Шувалов — Виктор
Г-жа Бенкендорф — Месье
Бенкендорф — Мадам
Франция — Гатчина
Пруссия — Павловск
Россия — Бельведер
Австрия — Трианон
Император — Изабелла
Швеция — Сен-Клу
Англия — Этюп
Финляндия — Одиночество
Армия Потемкина — Стадо
Армия Румянцева — Пастбище
Финляндская армия — Загон для баранов
Румянцев — Наглец
Мамонов — Александрина
Генеральша — Филипп
Сакен — Като
Тутолмин — Малыш
Лафермьер — Каноник
2. Шифр великого князя
Chiffre du Grand Duc, Explication du Chiffre
1. J’ai grand plaisir à me trouver ici.
1. Je prevois d’avoir une correspondance avec le Roi de Suéde.
2. Je suis toujours sobre malgré mon appetit.
2. Nos affaires vont mal.
3. C’est un pays curieux.
3. Nos affaires vont très mal.
4. Quelle lecture faites Vous?
4. Nous nous attendons à une bataille.
5. Paeziеllo Vous envoye-t-il de la musique?
5. Nous serons obligés d’abandonner toutes nos forteresses et de nous concentrer à Wybourg.
6. Un baiser de plus à Aléxandrine.
6. Vous serez obligés de quitter Petersbourg.
7. Occupez-Vous de Pawlowskoé.
7. Il règne de l’ordre à l’Armée.
8. Promenez Vous souvent, mon cœur.
8. Il règne du desordre à l’Armée.
9. Je me donne beaucoup d’exercise.
9. Puschkin me consulte.
10. J’ai beaucoup pensé aujourd’hui à la petite Mascha.
10. Puschkin ne me consulte pas.
11. Catherine devient-elle jolie?
11. Je suis content de Puschkin.
12. Joujou est-il toujours en faveur?
12. Je ne suis pas content de Puschkin.
13. Que fait le Cte Czernischew?
13. Je suis content de Wadkowsky.
14. Je me sers de Vos Meubles.
14. Je ne suis pas content de Wadkowsky.
15. J’ai besoin d’un pomeau de Canne.
15. Je suis content de ma situation.
16. Votre pomeau de Canne me sert toujours.
16. Je ne suis pas content de ma situation.
17. Envoyez-moi un cordon de Canne Noir.
17. Vos lettres sont perlustrées.
18. Que Vous ecrit-on de Turin?
18. L’Impér. m’écrit gracieusement.
19. Donnez-moi des Nouvelles de mes jeunes Chevaux?
19. L’Impér. m’ecrit froidement.
20. J’embrasse mon Ami Alexandre.
20. Je ne reviendrai pas de sitôt.
21. Soyez de bonne humeur, mon Ange.
21. Je reviendrai bientôt.
22. Occupez-Vous beaucoup.
22. Il y a des négotiations de paix sur le tapis.
23. Costia m’imite-t-il toujours?
23. Tachez de venir à Wybourg.
24. Vos cеrises sont aussi bonnes que celles de l’année-passée.
24. Je ne suis pas content militairement de Puschkin.
25. Catherine grandit-elle?
25. L’Impér. cherche à me chicaner.
26. Que Vous ecrit la Borck?
26. La Barbe perce prodigieusement.
27. La Duchesse de la Vallière Vous ecrit-elle?
27. Qu’est-ce que l’on dit de moi?
28. Que fait Bonne?
28. Parle-t-on du Bataillon en bien?
29. Le jeune Azor s’attache-t-il à Vous?
29. Parle-t-on du Bataillon en mal?
30. Ne savez-Vous rien de l’Hôpital de Gatschina?
30. Parle l’on du Regiment en bien?
31. Que font Vos Malades à Pawlowskoé?
31. Parle-t-on du Regiment en mal?
32. Parlez-moi de Pawlowskoé.
32. Que fait le parti Worontzow?
33. Que fait l’orangerie de Camennoy ostrow?
33. Comment êtes-Vous contente de Mamonow?
34. Mangez Vous beaucoup de Cérises?
34. Comment vont les affaires avec la Prusse?
35. Envoyez-moi des fruits.
35. Comment vont les affaires avec l’Autriche?
36. Comment Bonne se comporte-t-elle avec Joujou?
36. Fait-on de changemens avec les Enfans?
37. Les enfans grandissent-ils?
37. Comment Vous traite le public?
38. Alexandrine m’aime-t-elle toujours?
38. J’ai entendu dire du bien de Vous.
39. Il y a beaucoup de cousins ici.
39. J’ai entendu dire du mal du Vous.
40. Le terrain est bien pierreux.
40. Mon regiment a bien fait.
41. C’est un pays de lacs.
41. Mon regiment a mal fait.
42. Je suis content de mes chevaux.
42. Le Bataillon a bien fait.
43. Que fait Votre main?
43. Le Bataillon a mal fait.
44. Tavaille-t-on aux terrasses de Pawlowskoé?
44. Il y a de la Zizanie chez nous.
45. Que Vous ecrit Eugène?
45. On a voulu me meler dans les clabauderies.
46. Je trouve la frisure d’un tel si
46. On a voulu me brouiller avec le Nom commode.
47. Un tel est drôle comme un
47. Je reconnais de la fausseté en le Nom Coffre.
48. Où est Votre frère Ferdinand?
48. Envoyez-moi Benckendorff.
49. Refraichissez ma bourse vide.
49. Envoyez-moi Nicolay.
Pour indiquer que ces phrases sont employées dans la lettre comme chiffre, il faut cachetter les lettre avec le cachet en chiffre.
Шифр Великого князя, Объяснение шифра
1. Мне очень приятно находиться здесь.
1. Я предвижу переписку с королем Швеции.
2. Я все время голоден, несмотря на аппетит.
2. Наши дела плохи.
3. Это любопытная страна.
3. Наши дела очень плохи.
4. Что Вы читаете?
4. Мы ожидаем сражения.
5. Паезиэлло по-прежнему шлет Вам музыку?
5. Мы будем вынуждены покинуть все наши крепости и сосредоточиться в Выборге.
6. Поцелуй еще раз Александрин.
6. Вам придется покинуть Петербург.
7. Занимайтесь Павловском.
7. В армии царит порядок.
8. Часто ли Вы прогуливаетесь, сердце мое?
8. В армии царит беспорядок.
9. Я очень занят.
9. Пушкин советуется со мной.
10. Я много думал сегодня о Машеньке.
10. Пушкин не советуется со мной.
11. Екатерина становится хорошенькой?
11. Я доволен Пушкиным.
12. Жужу по-прежнему в фаворе?
12. Я недоволен Пушкиным.
13. Что поделывает граф Чернышев?
13. Я доволен Вадковским.
14. Я пользуюсь Вашей мебелью.
14. Я недоволен Вадковским.
15. Мне нужна рукоять для трости.
15. Я доволен своим положением.
16. Ваша рукоять для трости по-прежнему служит мне.
16. Я недоволен своим положением.
17. Пришлите мне черную ленту на трость.
17. Ваши письма перлюстрируются.
18. Что Вам пишут из Турина?
18. Письма от Императрицы весьма любезны.
19. Напишите мне о моих жеребцах.
19. Письма Императрицы холодны.
20. Обнимаю моего друга Александра.
20. Я не вернусь скоро.
21. Оставайтесь в хорошем настроении, мой ангел.
21. Я скоро возвращаюсь.
22. Побольше занимайтесь чем-нибудь.
22. Проходят переговоры о мире.
23. Костя по-прежнему мне подражает?
23. Постарайтесь приехать в Выборг.
24. Ваша черешня так же хороша, как и в прошлом году.
24. Я недоволен тем, как командует Пушкин.
25. Подрастает ли Екатерина?
25. Императрица пытается меня скомпрометировать.
26. Что Вам пишет Барк?
26. Варвара удивительно проницательна.
27. Пишет ли Вам герцогиня де Лавалльер?
27. Что говорят обо мне?
28. Что поделывает Бонна?
28. Хорошо ли говорят о батальоне?
29. Маленький Азор по-прежнему привязан к Вам?
29. О батальоне говорят плохо?
30. Не знаете ли Вы чего-либо о гатчинском госпитале?
30. Хорошо ли говорят о полке?
31. Как поживают Ваши больные в Павловске?
31. О полке говорят плохо?
32. Расскажите мне о Павловске.
32. Чем занята партия Воронцова?
33. Как дела в оранжерее на Каменном острове?
33. Довольны ли Вы Мамоновым?
34. Много ли черешни Вы едите?
34. Как идут дела с Пруссией?
35. Пришлите мне фруктов.
35. Как идут дела с Австрией?
36. Как няня управляется с Жужу?
36. Меняют ли что-либо в отношении детей?
37. Растут ли дети?
37. Как к Вам относятся в обществе?
38. Любит ли меня по-прежнему Александрин?
38. Я слышал, как о Вас хорошо говорили.
39. Здесь много кузенов.
39. Я слышал, как о Вас плохо говорили.
40. Местность здесь каменистая.
40. Мой полк хорошо сражался.
41. Это страна озер.
41. Мой полк плохо сражался.
42. Я доволен своими лошадьми.
42. Батальон хорошо сражался.
43. Как Ваша рука?
43. Батальон плохо сражался.
44. Продолжаются ли работы на террасах в Павловске?
44. У нас полный хаос.
45. Что Вам пишет Эжен?
45. Меня хотели вовлечь в интриги.
46. Я нахожу прическу такого-то (имя) такой удобной.
46. Меня хотели поссорить с …
47. Такой-то (имя) забавен, как сундук.
47. Такой-то (имя) ведет себя фальшиво.
48. Где Ваш брат Фердинанд?
48. Пришлите ко мне Бенкендорфа.
49. Освежите мой опустевший кошелек.
49. Пришлите ко мне Николая.
Для того чтобы показать, что эти фразы использованы в письме как шифрованные, следует запечатать письмо шифровальной печатью.
3. Шифр великой княгини
Chiffre de la Grande Duchesse, Explication du Chiffre
1. N’avez-Vous pas besoin d’un nouveau pomeau de Canne?
1. L’Impér. est indisposée.
2. Mes oiseaux ne m’occupent plus.
2. L’Impér. est malade.
3. On me reproche dе
3. L’Impér. est fort mal.
4. Bonne s’attache à moi.
4. L’Impér. me traite passablement.
5. Joujou est toujours Grand Aboyeur.
5. L’Impér. me traite bien.
6. Wirler m’a dit que le Maronier de mon petit Jardin devient plus beau de jour en jour.
6. L’Impér. me traite mal.
7. Bonne aime à être chez moi.
7. L’Impér. me parle peu de Vous.
8. Bonne me fait des infidélités.
8. L’Impér. me parle de Vous avec grand interêt.
9. Je n’ai pas de cœur à mes ouvrages.
9. L’Impér. parait fachée des nouvelles qu’elle a reçue de Finlande.
10. Mon clavecin est assez abandonné.
10. L’Impér. parait fachée contre Puschkin.
11. Lе grammaire Russe fait une de mes lectures.
11. Je crois qu’on lui a fait des faux rapports de Vous.
12. Je m’occupe de mon Tour.
12. On debite mille sottes nouvelles ici.
13. Aléxandre grandit à vue d’œil.
13. Je n’entends dire que du bien de Vous.
14. Constantin est toujours drôle.
14. L’Impér. est douloureusement affectée.
15. Aléxandrine est timide.
15. L’Impér. est confuse.
16. Hélène est toujours belle.
16. L’Impér. parait contente.
17. Marie me fait souvent rire.
17. L’Impér. parait affligée.
18. Catherine se fait jolie.
18. Nous sommes dans les plus grandes inquietudes.
19. La Psse de Piémont m’écrit souvent.
19. On parle de quitter Petersbourg.
20. J’écris peu.
20. On parle d’aller à Moscou.
21. Eugène Vous présente ses Hommages.
21. Les Gardes doivent marcher.
22. Marie Vous baise les mains.
22. Il y a du remuе-мénage dans le Pays.
23. Costia est toujours en l’air.
23. On intrigue contre Puschkin.
24. Alexandrine commence à joliement écrire.
24. Mamonow est toujours pour nous.
25. Marie dit souvent.
25. Mamonow est contre nous.
26. Wirler me dit que mes orangeries sont bien Belles et rempries de Fruits.
26. J’ai besoin de Vous envoyer Nicolay ou Benckendorff.
27. La Duchesse de la Vallière me gronde sur mon silence.
27. J’ai des lettres du R. de Prusse pour Vous et il a envoyé la lettre de change.
28. Wirler m’a dit que les terrasses de l’orangerie avancent.
28. J’ai des lettres du R. de Prusse pour Vous, mais sans lettre de change.
29. Costia grandit assez.
29. Görtz est faux et je me sers aussi peu que possible de lui.
30. Azor Vous suit-il partout?
30. Bézborodko et Worontzow ont toujours la même influence.
31. Le Cte Puschkin se sert-il de ma Canne?
31. On me fait beaucoup la cour.
32. On continue à nettoyer le Bois à Pavlovskoe.
32. Je suis bien abandonnée et négligée.
33. Bijou est toujours sourd.
33. On perlustre vos lettres.
34. Mes cerises sont delicieuses.
34. Le credit de Mamonow baisse.
35. Je vois souvent votre petit Azor.
35. Il y a un nouveau Favori.
36. Eugène m’écrit rarement.
36. Les affaires vont mal aux Armées.
37. Ferdinand Vous presente les Hommages.
37. Les affaires vont bien aux Armées.
38. Guillaume ne m’écrit presque jamais.
38. Mamonow m’a fait faire une commission qui Vous regarde.
39. Mon beau-frère Vous présente ses Hommages.
39. Potemkin va arriver.
40. Mon frère ainé est presque toujours à Bodenheim.
40. Soltikow en agit honnêtement.
41. Ma sœur Vous fait ses complimens.
41. Mamonow m’a fait faire une commission qui me regarde.
42. Parlez-moi des rochers de la Finlande.
42. Le public est fort inquiet sur Vous.
43. Le journeau du Cabinet a été changé à Kamennoy Ostrow.
43. L’Impér. désire Votre retour.
44. Ma sœur gronde de se que je lui écris rarement.
44. L’Empereur veut faire sa paix particulière avec les Turcs.
45. La Borck est à Vos pieds.
45. L’Empereur a fait sa paix particulière avec les Turcs.
46. Marie est toujours une petite folle.
46. Keller m’a fait communiquer un papier qui contient des assurances d’amitié pour Vous.
47. Hélène est toujours étourdie.
47. Keller m’a fait communiquer un papier qui contient la Nouvelle que notre cour commencé à rechercher l’amitié de celle de Berlin.
48. Je suis brouillée avec mon clavecin.
48. Keller m’a fait communiquer un papier qui prouve que notre cour est toujours mal avec la Sienne.
49. Voulez-Vous un pomeau de Canne?
49. Potemkin ne fait toujours rien.
50. Alexandrine est toujours serieuse.
50. Romanzow ne fait rien.
51. La Bonhommie (Le Nom) d’un tel me fait toujours plaisir
51. On a voulu me brouiller avec (Le Nom).
52. Un tel est drôle comme un coffre.
52. Je reconnais de la fausseté en.
53. Je fache quelque fois Kourakin.
53. Il y a beaucoup de brouhaha chez nous.
54. Wirler m’a dit que nos Vignes sont peries.
54. L’Imper. me parle des affaires de Suéde.
55. Tout me peine.
55. Je suis fort genée.
56. Henri m’a dit que le beau lapin de la table ronde a peri.
56. On ne me géne pas.
57. La pêche de Camennoy Ostrow est jolie.
57. On m’a fait sentir de ne pas venir si souvent chez elle.
58. J’avoue que je suis de bien mauvaise humeur.
58. Je suis dans les plus vives inquiétudes sur vous.
59. Cette Année est cruelle pour moi.
59. On s’attend à une Bataille.
60. Vous rappellez vous de la fête du Hameau?
60. Dites à Puschkin qu’il soit sur ses gardes qu’on trâme contre lui.
61. J’ai toujours mal à la main.
61. On tâche de me faire des intrications.
62. Vous rappelez vous de la lecture de Tristam Shandy (Fils) du Curé de Waskefield (Filles).
62. On me gêne beaucoup sur mes fils, ou filles.
63. Leutnecker dit que mes filleuils vont bien.
63. Tutolmin se conduit bien.
64. Leutnecker dit que mes filleuils vont quahin quahà.
64. Tutolmin se conduit mal.
65. Je regrette quelque fois le Chalet.
65. Le parti de Worontzow et Bezborodko baisse.
66. Comment se conduit le petit Larionow?
66. Cobentzel tâche de me faire des insinuations.
67. Wirler dit que mes parterres de fleurs sont superbes.
67. Segur et Cobentzel sont toujours bien vûs.
68. Je recois rarement des lettres du Paris.
68. Segur et Cobentzel sont mal vûs.
69. L’orrangerie de Cammenoy Ostrow est assez vide.
69. Ma Cour du dimanche est vide.
70. Je travaille assez peu.
70. Ma Cour du Dimanche est nombreuse.
71. Mon tableau de pastel est bien conservé.
71. Il y a des dispotitions d’emeute à Petersbourg.
72. Je ne peins avec aucun plaisir.
72. Il y a eu un emeute à Petersbourg.
73. Je me souviens avec componetions.
73. On veut vous chicaner.
74. Que vos rochers doivent être tristes.
74. Le public desire votre retour.
75. Avez-vous des fruits et des legumes?
75. On parle de Négociations de paix.
76. La Newa est bien belle dans cette année.
76. On egsagèrent certaines choses.
77. La formière vous baise les mains.
77. Le public s’en aperçoit.
78. Nicolai nous baise les mains.
78. Elles faiblit.
Pour indiquer que ces phrases sont employé dans la lettre comme chiffre, il faut cachetter les lettres avec le cachet en chiffre.
Шифры Великой княгини, Объяснение шифра
1. Не нужна ли Вам новая…
1. Импер. плохо себя чувствует.
2. Я больше не занимаюсь своими птицами.
2. Импер. больна.
3. Меня упрекают в …
3. Импер. сильно больна.
4. Бонна все время следует за мной.
4. Импер. относится ко мне сносно.
5. Жужу все так же громко лает.
5. Импер. относится ко мне хорошо.
6. Вирлер сказал мне, что ореховое дерево в моем саду становится день ото дня все красивее.
6. Импер. относится ко мне плохо.
7. Бонна любит быть со мной.
7. Импер. мало говорит со мной о Вас.
8. Бонна мне изменяет.
8. Импер. говорит со мной о Вас с большим интересом.
9. У меня нет настроения работать.
9. Импер., кажется, в ярости от новостей, которые она получила из Финляндии.
10. Я почти забросила игру на клавесине.
10. Пушкин, кажется, привел Импер. в ярость.
11. Среди моего чтения есть русская грамматика.
11. Я думаю, что ей направляют ложные доклады о Вас.
12. Я занимаюсь своей Башней.
12. Здесь обсуждается тысяча новых глупостей.
13. Александр растет на глазах.
13. Я слышу о Вас только хорошее.
14. Константин, как всегда, забавен.
14. Импер. находится в расстроенных чувствах.
15. Александрин застенчива.
15. Импер. смущена.
16. Елена по-прежнему прекрасна.
16. Импер. выглядит довольной.
17. Мари часто заставляет меня смеяться.
17. Импер. кажется чем-то смущенной.
18. Екатерина становится хорошенькой.
18. Мы чрезвычайно обеспокоены.
19. Князь Пьемонтский пишет мне часто.
19. Идут разговоры об отъезде из Петербурга.
20. Я мало пишу.
20. Идут разговоры об отъезде в Москву.
21. Эжен передает Вам привет.
21. Гвардия должна выступить в поход.
22. Мари целует Ваши руки.
22. В стране намечаются перестановки.
23. Костя по-прежнему витает в облаках.
23. Против Пушкина интригуют.
24. Александрин начинает красиво писать.
24. Мамонов по-прежнему за нас.
25. Мари часто говорит: «Я хочу».
25. Мамонов против нас.
26. Вирлер говорит, что мои оранжереи прекрасны (Николаи) и полны фруктов (Бенкендорф).
26. Мне необходимо направить к Вам Николаи или Бенкендорфа.
27. Герцогиня де Лавальер сердится на меня за мое молчание.
27. У меня есть письма к Вам от короля Пруссии, и он направил также подменное письмо.
28. Вирлер сказал мне, что работы на террасах оранжереи продвигаются.
28. У меня есть для Вас письма от короля Пруссии, но без подменного письма.
29. Костя немного вырос.
29. Герц ведет себя фальшиво. Я стараюсь как можно меньше пользоваться его услугами.
30. Азор все время с тобой?
30. Безбородко и Воронцов имеют прежнее влияние.
31. Гр. Пушкин пользуется моей тростью?
31. При дворе ко мне относятся со вниманием.
32. Очистка леса в Павловске продолжается.
32. Я покинута и одинока.
33. Бижу по-прежнему глух.
33. Ваши письма перлюстрируются.
34. Моя черешня великолепна.
34. Влияние Мамонова снижается.
35. Я часто вижу Вашего маленького Азора.
35. Появился новый фаворит.
36. Эжен пишет мне редко.
36. В армии дела идут плохо.
37. Фердинанд шлет Вам привет.
37. В армии дела идут хорошо.
38. Вильгельм почти не пишет мне.
38. Мамонов дал мне поручение, касающееся Вас.
39. Мой двоюродный брат шлет Вам привет.
39. Ожидается приезд Потемкина.
40. Мой старший брат почти все время находится в Боденхейме.
40. Салтыков ведет себя прилично.
41. Моя сестра передает Вам привет.
41. Мамонов дал мне поручение, касающееся меня.
42. Расскажите мне о скалах в Финляндии.
42. Общество испытывает сильное беспокойство на Ваш счет.
43. В кабинете на Каменном острове сменили обстановку.
43. Импер. желает Вашего возвращения.
44. Моя сестра ворчит из-за того, что я ей мало пишу.
44. Император хочет заключить сепаратный мир с турками.
45. Борк у Ваших ног.
45. Император заключил сепаратный мир с турками.
46. Мари по-прежнему беспокойна.
46. Келлер передал мне бумагу, содержащую уверения в дружбе по отношению к Вам.
47. Елена по-прежнему глуховата.
47. Келлер передал мне бумагу, из которой следует, что наш двор начинает искать дружбы берлинского двора.
48. Я забросила свой клавесин.
48. Келлер передал мне бумагу, подтверждающую, что наш двор по-прежнему находится в плохих отношениях с его двором.
49. Хотите ли Вы пропуск?
49. Потемкин по-прежнему ничего не делает.
50. Александрин, как всегда, серьезна.
50. Румянцев ничего не делает.
51. Добродушие такого-то (имя) мне по-прежнему доставляет удовольствие.
51. Меня хотели поссорить с таким-то (имя).
52. Такой-то (имя) забавен, как сундук.
52. Я нахожу, что такой-то (имя) ведет себя фальшиво.
53. Я несколько раз разозлила Куракина.
53. Мы живем очень весело.
54. Вирлер сказал мне, что наши виноградники тронула гниль.
54. Импер. разговаривает со мной о шведских делах.
55. Все мне в тягость.
55. Я в крайне стесненном положении.
56. Анри сказал мне, что кролик с круглого стола подгнил.
56. Меня не стесняют.
57. На Каменном острове прекрасная рыбалка.
57. Мне дали почувствовать, чтобы я не приходила так часто к ней.
58. Признаюсь, что я в весьма плохом настроении.
58. Я испытываю сильнейшее беспокойство относительно Вас.
59. Этот год жесток по отношению ко мне.
59. Ожидается сражение.
60. Помните ли Вы о празднике в Гамо?
60. Скажите Пушкину, чтобы он был настороже. Против него интригуют.
61. Моя рука по-прежнему болит.
61. Мне пытаются делать неприятности.
62. Вы помните, как мы читали «Тристама Шенди» (сыновья) или «Кюре из Васкефильда» (дочери).
62. Мне создают трудности в связи с сыновьями или дочерьми.
63. Лейтнеккер говорит, что мои листочки растут хорошо.
63. Тутолмин ведет себя хорошо.
64. Лейтнеккер говорит, что мои листочки больны.
64. Тутолмин ведет себя плохо.
65. Я иногда жалею о Шале.
65. Партия Воронцова и Безбородко идет вниз.
66. Как ведет себя молодой Ларионов?
66. Кобенцель пытается делать мне внушения.
67. Вирлер говорит, что мои цветы на террасе великолепны.
67. Сегюр и Кобенцель по-прежнему в милости.
68. Я редко получаю письма из Парижа.
68. Сегюр и Кобенцель вне милости.
69. Оранжерея на Каменном острове почти пуста.
69. На мои воскресные выходы почти никто не приходит.
70. Я работаю мало.
70. На мои воскресные выходы приходит много народу.
71. Мой портрет пастелью хорошо получился.
71. Есть указания на волнения в Петербурге.
72. Я не занимаюсь живописью, так как это не доставляет мне никакого удовольствия.
72. В Петербурге имело место выступление.
73. Вспоминая, я замаливаю свои грехи.
73. Вас хотят скомпрометировать.
74. Как печальны должны быть Ваши скалы.
74. В обществе хотят, чтобы Вы вернулись.
75. Есть ли у Вас фрукты и овощи?
75. Идет разговор о мирных переговорах.
76. Нева очень красива в этом году.
76. Некоторые вещи преувеличиваются.
77. Ляфермьер целует Вам руки.
77. В обществе Вас высоко ценят.
78. Николай целует Вам руки.
78. Она слабеет.
Чтобы показать, что эти фразы зашифрованы, следует запечатать письмо шифровальной печатью.
III. Из личной переписки французского посланника в Петербурге графа Луи-Филиппа де Сегюра (1785–1789 гг.)
[356]
1. Copie de la lettre, écrite à Mr. le Comte de la Colinière par Mr. le Comte de Ségur
à Varsovie ce 7 (15) février 1785
Petit à petit je me rapproche de vous mon cher Chévalier; et quoique je compte sur le désir que vous avés de me voir, il ne peut etre plus vif que le mien. Le Prince Henri m’a traité avec tant de bonté, de grace, et j’ose même dire d’amitié, qu’il m’a eté impossible de lui réfuser de rester à Berlin quelques jours de plus; depuis j’ai éprouvé tant de contrarieté dans ma route; j’ai trouvé tant de neiges, de degel, et de trous, que je n’ai pû arriver içi qu’avanthier: mes voitures ont été brisées, et peu s’en est fallû, que je ne le fusse moi-même. Je compte partir lundi prochain pour St. Petersbourg: j’éspere trouver de vos nouvelles à Riga, et que vous aurés pris la peine de parler à qui il sera nécéssaire pour qu’on m’épargne un peu les Excés d’inquisition de douane que plusieurs Ministres m’ont dit avoir éprouvés à cette frontière, par la faute des subalternes, et certainement contre l’intenton du gouvernement. Comme j’ai trouvé içi plusieurs personnes avec qui j’avois été lié à Paris, j’y mene une vie fort agréable; d’ailleurs c’est un usage établi d’y réçevoir parfaitement les Etrangers. La ville est cependant un peut attristée par une affaire aussi extraordinaire — dans son principe que dans sa marche; je ne vous en ferai aucun detail, parceque certainement vous la savés à Petersbourg, comme içi: une femme de mauvaise vie, lasse d’employer des moyens vulgairement malhonnetes pour gagner de l’argent, en a essayé de plus infames; par de doubles relations probablement fausses toutes deux, et des discours à double entente, elle a excitée beaucoup de trouble, d’inquietudes, a compromis plusieurs personnes, et a donné lieu à un procès, qui n’est pas encore jugé. Voilà, ce qu’il me paroit le fond de cette histoire, sur laquelle je ne me permettrai pour le moment aucune réfléxion
Vous ne m’avés pas mandé à Berlin que vous aviés été malade; j’ai seû par Mr. d’Aranza, que vous aviés eû un mal au jambe, qui vous avoit réténû au lit, assès long tems, j’aurois bien voulû apprendre que vous etes rétabli, et j’éspère à Riga en avoir la certitude; je compte y être le 27 ou le 28.
Toutes les nouvelles que j’ai réçues de Paris m’apprennent, que toutes les personnes qui nous interessent tous deux, se portent à merveille, et ne souffrent que de notre absence.
M. de Stackelberg soit me donner quelques rensegnements sur ma route; j’ai eté charmé de le trouver içi; il jouit parfaitement de la réputation qu’il mérite.
Je compte toujours trouver à Riga le domestique Russe, que je vous ai prié de m’y envoyer.
Adieu mon cher Chévalier vous connaissés mon tendre attachement.
De Ségur
* * *
Копия письма графа Сегюра к графу де ла Колиньеру [357]
Варшава, 4 (15) февраля 1785 г.
Мой дорогой шевалье, мало-помалу я приближаюсь к Вам. Хотя я и рассчитываю на Ваше желание увидеть меня, оно не может быть сильнее моего собственного увидеть Вас. Принц Генрих принял меня с такой добротой, любезностью и, отважусь даже сказать, дружбой, что отказать ему остаться в Берлине еще на несколько дней было для меня невозможно. С тех пор я встретил столько препятствий на своем пути, пережил столько снегопадов, распутиц и ям, что смог добраться сюда только позавчера. Мои повозки были поломаны, и я сам едва не покалечился. В следующий понедельник я рассчитываю отбыть в Санкт-Петербург. Надеюсь получить от Вас новости в Риге, а также надеюсь, что Вы потрудитесь переговорить с кем надо, чтобы меня хоть как-то избавили от тех грубостей, которым, по словам нескольких посланников, они подверглись во время таможенного досмотра на границе по ошибке младших офицеров и, безусловно, против намерений правительства. Поскольку я встретил здесь нескольких людей, с которыми меня познакомили в Париже, моя жизнь здесь очень приятна. Впрочем, прекрасно принимать иностранцев уже вошло здесь в обычай. Город, правда, немного удручен одним делом, которое столь необычно по своему началу, как и по своему развитию. Не стану описывать Вам подробности, потому что Вы знаете о них в Петербурге не хуже нас: женщина с плохой биографией, которой наскучило зарабатывать деньги обычными непорядочными средствами, попыталась это сделать еще более постыдными. С помощью двусмысленных рассказов, оба из которых, вероятно, являются вымышленными, и двусмысленных разговоров она вызвала много беспокойства, опасений, скомпрометировала нескольких людей и дала основание для судебного процесса, который до сих пор не разрешен. Вот, что, как мне кажется, является сутью данной истории, о которой в настоящий момент я не позволю себе задумываться.
В Берлине Вы не уведомили меня, что были больны. Я узнал от г-на Аранза, что у Вас болела нога, которая достаточно долгое время продержала Вас в постели. Я очень хотел бы узнать, что Вы выздоровели, и надеюсь в Риге иметь в этом уверенность. Я рассчитываю быть там 27 или 28 числа.
Все новости, которые я получил из Парижа, говорят мне, что все люди, которые интересуют нас обоих, чувствуют себя прекрасно и страдают только от нашего отсутствия.
Г-н де Штакельберг обещал сообщить мне некоторые сведения о моем дальнейшем пути. Я был рад встретить его здесь. Он, безусловно, заслуживает той репутации, которую имеет.
В любом случае я рассчитываю встретить в Риге русского слугу, которого я просил Вас мне выслать.
Прощайте, мой дорогой шевалье, Вы знаете о моей нежной привязанности.
Де Сегюр
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.23, лл.54–55.
2. Copie de la lettre du comte Vergennes au comte de Ségur
от 6 июня 1785 г.
J’ai reçû, Monsieur, les cinq lettres que vous m’avés fait l’honneur de m’écrire les 26 et 28 Mai, 3 et 4 Juin, dont les Nos ne sont pas exacts. Celle du 26 Mai est № 16 — doit étre № 15; du 28 Mai est № 15 doit étre № 16. Les deux du 3 juin, sont № 17 doivent étre 17 et 18, celle du 4 Juin est № 18, mais doit étre № 19.
Je vous prie de faire rectifier vos minutes en conséquence de ce Tableau.
Le Roi a appris avec beaucoup de plaisir, Monsieur, que Sa Majesté Impériale en vous permettant de l’accompagner dans son voyage, vous avoit procuré une occasion de lui faire une cour plus particulière, et de voir une partie des grandes choses, qu’Elle a entreprises pour le bonheur de ses sujets.
L’Ukase qui règle les rangs et les prérogatives de la Noblesse, ne peut manquer de faire Epoque dans l’histoire de Russie, et d’assurer à l’Impératrice la réconnaissance de la posterité.
Je ne connois point, Monsieur, de Chevalier de l’ordre de St. Lazare, qui se nomme le Comte de Bussy. Peut-étre la personne qui se montre sous ce nom à Petersbourg est celle du nombre des Elêves de l’Ecole militaire auxquels on donnoit autrefois la petite croix de cet ordre, mais ce qu’elle dit de ses avantures en Pologne, me paroit fort suspect. Il seroit possible que ce voyageur qui prétend avoir une lettre de récommandation du Ministre du Roi à Copenhague fut un M. de la Motte, Chev. de St. Louis, dont le vrai nom ést, Fredefond de Marsillac, qui après avoir vécû d’éscroqueries en Pologne, et en Suéde vient de s’évader de Copenhague, ou il a fait beaucoup de dûpes. Il avoit trouvé de l’appui à la cour de Danemarc, et en imposoit par son effronterie, quoique le Chargé des affaires du Roi l’eût bien fait connoitre au Ministère Danois. On a voulû étre trompé, et on l’a été. La manière dont M. le Cte. d’Ostermann vous a prévénû, Monsieur, sur le françois inconnû, qui se présente à Petersbourg comme un homme décoré dans sa patrie, exige, que vous cherchiés les moyens de lui faire connoitre quel il peut être. Si ce que je me suis rapellé vous mèt sur la voye, vous pouvés assurer que M. de Marsillac est un homme fort dangereux, dont on pourra avoir des informations précises à Varsovie, puisqu’il paroit certain qu’on avoit envoyé de cette ville quelqu’un pour le faire arrêter à Stokholm. Je vous prie d’ailleurs, Monsieur, de témoigner à M. le comte d’Ostermann toute la sensibilité, que mérite son procedé dans cette circonstance. Les Cours s’épargneroient beaucoup d’embarras, et rendroient le métier d’éseroc bien difficiles, si elles s’entendoient toujours pour ne donner accès à aucun étranger qui ne fut bien connû, et nous serons toujours prêts à donner au Ministère Russe les informations, qu’il demandera sur les sujets suspects, qui se présenteront dans les Etats de l’Impératriçe.
Je viens, Monsieur, à la lettre, où vous rendés compte de ce que Sa Majesté Impériale a bien voulû vous dire par raport à M. de la Perouze, qui heureusement ne doit mettre en mer que Lundi prochain. Le Roi qui s’intéresse personnellement au succès de l’expédition confiée à cet officier, a été très touché de l’attention de l’Impératriçe, et Sa Majesté a ajouté aux ordres qu’Elle lui avoit donnés, pour le cas où il aborderoit sur les côtes dépendantes de l’Empire Russe, celui de chercher toutes les occasions de se rendre utile au Capitaine Commandant le Batiment Russe, employé dans les mers de Tschusky, et du Kamczatka. M. de la Perouze émmêne avec lui le fils de M. Lesseps, Consul à St. Petersbourg, auquel le Roi a assigné le traitement de Vice-consul, et qui par la connoissance qu’il a de la langue Russe évitera à nos Navigateurs les embarras que le Capitaine Cook a éprouvés, faute d’avoir un interprête pour cette langue.
* * *
Копия реляции графа Верженна [362] к графу Сегюру
6 июня 1785 г.
Милостивый государь, я получил те пять писем, которые Вы оказали честь мне написать — от 26 и 28 мая, 3 и 4 июля — и номера которых неправильны. Письмо от 26 мая, которое идет под № 16, должно быть под № 15, от 28 мая под № 15 должно быть под № 16. Два письма от 3 июня идут под № 17, а должны быть под № 17 и № 18. Письмо от 4 июня стоит под № 18, а должно быть под № 19.
Я прошу Вас внести исправления в Ваши копии в соответствии с этим списком.
Милостивый государь, король с большим удовольствием узнал, что ее императорское величество, позволив Вам сопровождать ее в своей поездке, предоставила Вам случай выразить особые знаки внимания к ней и увидеть часть тех великих дел, которые она затеяла ради счастья своих подданных.
Указ, который устанавливает титулы и прерогативы дворянства, не может не составить эпоху в истории России и обеспечить императрице признательность потомства.
Милостивый государь, мне вовсе не известно о рыцаре ордена Св. Лазаря, который называет себя графом де Бюсси. Возможно, личность, которая пребывает под этим именем в Петербурге, принадлежит к числу учеников военной школы, которым вручили когда-то маленький крест этого ордена, но то, что он говорит о своих похождениях в Польше, мне кажется подозрительным. Возможно, этот путешественник, который уверяет, что имеет рекомендательное письмо от королевского посланника в Копенгагене, является неким г-ном де Ла Моттом, шевалье де Сент-Луи, настоящее имя которого Фредефонд де Марсийак, который жил за счет мошенничества в Польше и Швеции, недавно бежал из Копенгагена, где он обманул многих простофиль. Он встретил поддержку при датском дворе и внушил ему уважение своей дерзостью, хотя королевский поверенный в делах сообщил о нем датскому правительству. Хотели быть обманутыми, таковыми и стали. То, каким образом г-н граф д’Остерман Вас заранее предупредил, милостивый государь, о неизвестном французе, который представляется в Петербурге человеком, получившим у себя на родине награды, делает необходимым, чтобы Вы изыскали средства сообщить ему, кто может скрываться за этим человеком. Если то, что я помню, направит Вас на правильный путь, Вы сможете убедиться, что г-н де Марсийак человек чрезвычайно опасный, о котором точные сведения могут быть в Варшаве, поскольку из этого города, скорее всего, что-то послали для того, чтобы в Стокгольме задержали этого человека. Впрочем, прошу Вас, милостивый государь, засвидетельствовать г-ну графу д’Остерману всю признательность, которую заслуживает его поступок в сложившейся обстановке. Королевские дворы избежали бы многих затруднений и сделали бы ремесло мошенника очень трудным, если б давно договорились не позволять въезд любому малоизвестному иностранцу. Мы будем всегда готовы предоставить русскому правительству данные, которые оно попросит, о подозрительных подданных, которые могут появиться во владениях императрицы.
Милостивый государь, я перехожу к письму, где Вы пишете о том, что Ее императорское величество очень хотела рассказать Вам относительно г-на де Лаперуза, который, к счастью, должен выйти в море только в следующий понедельник. Король, который лично заинтересован в успехе порученной этому офицеру экспедиции, был очень тронут вниманием императрицы, и Его величество добавил к тем приказам, которые он дал ему на случай, если он высадится на берег, зависимый от Российской Империи, приказ изыскать все возможности быть полезным капитану русского корабля, который плавает вблизи Чукотки и Камчатки.
Г-н Лаперуз берет с собой сына г-на Лессепса, консула в Санкт-Петербурге, которого король назначил вице-консулом и который благодаря своему знанию русского языка позволит избежать нашим мореплавателям тех затруднений, который испытал капитан Кук, не имея переводчика с этого языка.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.24, лл.150–152.
3. Copie de la lettre, écrite à Mr. le Comte de Ségur par son épouse
à Versailles ce 10 (21) décembre 1785
J’ai vû hier M. Grimm, nous avons beaucoup parlé de vous, et de la Russie, nous désirons fort, que vous puissiés être admis aux fetes particuliéres que l’Impératriçe donne a son Hermitage, ce sera un moyen de vous dédommager de la tristesse que le Ceremoniel de l’hiver impose, et d’avoir encore le bonheur de vour l’Impératriçe d’une manière plus particulière: que j’ai de regret de ne pouvoir pas aller vous trouver, je serois vraiment heureuse, de connoitre l’Impératrice, tout ce que vous m’en avez dit, tout ce que j’en entends dire, en peu de ligne à M. Grimm, me donne un regret particulier à Elle de ne point aller en Russie. Mon frère se dispose avec un grand empressement à aller vous voir, je vous laisse à juger, si je ne l’envie pas, ne pouvant pas cependant faire ce voyage, que je désire tant, je suis heureuse que ce soit mon frère qui le fasse, et je régarde que ce sera d’un avantage infini pour lui, d’aller vous voir, surement vous conceveres, et approuverés son projet; ne vaut il pas de la peine, qu’il prenne en voyageant mille connoissances non seulement précieuses, mais essentielles à son état, qu’en étudiant toutes les legislations, la politique, le Commerce des differens peuples, il gagne cette connoissance, que Montesquieu, a si bien prouvé être nécéssaire. Ne sera-t-il pas après les années d’instruction, bien plus propre à exercer les fonctions de Magistrat, de Législateur, et en un mot d’homme d’Etat, et d’homme utile à son pays, loin de perdre à ces voyages, il doit gagner beaucoup, et ne peut régretter la fonction peu importante qu’il feroit içi, et qui etoit commune avec un grand nombre de personnes; je crois mon cher amour, qu’en envisageant son voyage sous ce point de vue-là, vous l’approuverés: mandés moi, ce que vous en pensés pour moi, malgré la peine que j’aurai de me séparer de lui pour longtems, je sens que j’aurai un plaisir extrème à penser qu’il sera avec vous, quelque tems qu’il vous parlera de moi, de vos enfans, de votre pere, de vos plus chèrs intérêts içi, je pense anssi avec plaisir que la confiance, que mon frère aura en vous, lui sera aussi utile, qu’agréable, que vous lui procurés soit en russie, soit ailleurs, tous les moyens qui seront en votre puissance, pour lui faciliter l’instruction, et les connoissances, qu’il désire acquerir. Enfin vous aimés déjà mon frère, et vous l’aimerés j’éspère encore plus, lorsque vous le verrés loin du tourbillon de Paris; nous n’avons point de nouvelles, que je puisse vous mander, parceque ce sont des details de propos sans raisons, sans suites sur cette singulière affaire du Cardinal; il n’y a rien de nouveau depuis le décrét de prise de Corps. Le Parlement est occupé à present, à réfuser l’emprunt de M. de Calonne; il fait des courses de Paris, à versailles; il dit non, le Roi dit oui, et il aura surements raison, je ne pourrios pas vous donner plus de détails sur cette affaire là, je n’en entends rien; on parlat hier d’un lit de justice, je n’en serois pas fachée, parceque je n’en ai jamais vû. Laure vous écrit une lettre un peu folle, elle est de plus en plus aimable, et elle gagne beaucoup pour la raison, et la sagesse, j’éspère qu’elle sera aussi bonne, qu’elle aura d’ésprit, et qu’elle sera aimable, enfin qu’elle vous ressemble tout à fait: je vous prie de faire mes complimens à Mrs. fitzherbert, et d’Elis; parlés aussi de moi au Chevalier de la Colinière, et dites lui que le livre, qu’il desiroit pour l’Imperatriçe, lui parviendra bientôt.
Bonjour, mon amour, mon tout, comment vivre loin de vous, en honneur je ne sais plus comment m’en tirer, le courage est toujours prèt à m’y manquer: j’ai le cœur remplit de tristesse, l’ame d’amertume, et mon ésprit de régrets soignés vous du moins, portés vous bien, songés que vous etes tout pour moi, que je n’aime que vous, vous êtes mon ame, ma vie: o toi que j’adore, conserve ta santé!
La Ctesse de Ségur
* * *
Копия письма графу Сегюру от его супруги
Версаль, 10 (21) декабря 1785 г.
Вчера я видела г-на Гримма. Мы много говорили о Вас и о России. Нам бы очень хотелось, чтобы Вы были допущены на частные вечера, которые Императрица устраивает в своем Эрмитаже. Это компенсировало бы Вам неизбежную скуку зимнего церемониала, не говоря уже о счастье видеть Императрицу в более приватной обстановке: как я сожалею, что не могу отправиться к Вам, я была бы по-настоящему счастлива познакомиться с Императрицей. Все, что Вы мне о ней рассказывали, все, что я слышу о ней и от Линя, и от г-на Гримма, заставляет сожалеть, что я не поехала в Россию. Мой брат очень хочет навестить Вас. Вам я оставляю судить, не завидую ли я ему, не имея возможности самой совершить столь желанное путешествие. Я счастлива, что едет именно мой брат, и полагаю, что пребывание у Вас будет ему чрезвычайно полезно. Безусловно, Вы одобрите и поддержите его замысел. Нетрудно доказать, что, путешествуя, он приобретет множество не только ценных, но и необходимых для его положения знаний. Изучая законодательные системы, политику, торговлю различных народов, он приобрел бы те сведения, необходимость которых столь хорошо доказал Монтескье. Не станет ли он после этих лет обучения гораздо более подходить для того, чтобы исполнять функции судьи, законодателя, одним словом, государственного человека, человека полезного своей стране? В этой поездке он, скорее, должен многое приобрести, нежели потерять. Он не может сожалеть о той незначительной должности, которую он получил бы здесь и которая не отличалась бы от той, что исполняют огромное число людей. Я считаю, любовь моя, что, рассматривая его путешествие с такой точки зрения, Вы поддержите его: сообщите мне, что Вы об этом думаете. Что же до меня, то, несмотря на боль, которую я буду испытывать, расставаясь с ним, я думаю, что мне будет в высшей степени приятно думать, что он будет находиться с Вами некоторое время, что он расскажет Вам обо мне, о Ваших детях, о Вашем отце, о самых дорогих Вам здесь интересах. Мне также приятно подумать, что то доверие, которое встретит в Вас мой брат, будет столь же полезно для него, как и приятно, что либо в России, либо в любом другом месте Вы употребите все средства, которые находятся в Вашей власти, чтобы способствовать его обучению, и получению тех знаний, которые он желает приобрести. Наконец, Вы же любите моего брата и, надеюсь, Вы полюбите его еще больше, когда Вы встретите его вдали от суматохи Парижа; новостей, которые я могла бы Вам поведать, у меня нет, поскольку они представляют собой всевозможные подробности по бессмысленному поводу, исключая те, что касаются дела Кардинала; после декрета о взятии под стражу нового ничего нет. Парламент сейчас занят тем, как отказать в займе г-ну де Колонну; он носится из Парижа в Версаль; Парламент говорит «нет», король говорит «да», и, безусловно, парламент будет прав, я не могу изложить Вам больше подробностей об этом деле, я ничего о нем не слышу; вчера говорилось о королевском троне в парламенте, я не буду о нем огорчаться, ибо я никогда его не видела. Лаура Вам пишет немного сумасбродное письмо, она становится все более милой, очень привлекает умом и сообразительностью. Надеюсь, она будет настолько же добра, как и умна и мила, словом, совершенно похожа на Вас. Я прошу Вас передать мои комплименты г-дам Фитцгерберту и д’Элису; расскажите также обо мне шевалье де ля Колиньеру и скажите ему, что книга, которую он хотел получить для Императрицы, скоро будет ему доставлена.
Доброго дня, любовь моя, мое все. Как жить вдали от Вас; честно говоря, я совсем этого не представляю. Мужество всегда готово покинуть меня. Мое
сердце наполнено грустью, душа — горечью, мой ум — сожалением. По крайней мере, заботьтесь о себе, чувствуйте себя хорошо, думайте, что являетесь для меня всем, что я люблю только Вас, Вы являетесь моей душой, моей жизнью: ты, которого я обожаю, береги свое здоровье!
Графиня де Сегюр
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.24, лл.296–297об.
4. Сopie de la lettre, écrite à Mr. le Comte de Ségur par son épouse
ce 10 (21) décembre 1785
J’ai récu une de vos lettres du 20 qui est, s’il est possible encore plus aimable et plus charmante, que toutes les autres. Ah mon cher Amour! qu’il est cruet, d’etre separée de vous, vous etes chaque jour plus aimable et plus tendre pour moi; je ne puis vous exprimer tous les sentimens, que vous faites éprouver à mon cœur. Cette bien longue lettre, dont vous me parlés, ne m’est point encore parvenue. Votre Consul n’étant point encore arrivé, vous croïés bien, que l’attente de cette lette, me donne une vive impatience. N’aiés point de tourmemens sur celle écrite à Mr. de Chatellac, il ne fera rien, qui puisse vous fourmenter, j’en répons d’avance; je suis moi-meme inquiéte, de …… qu’elle vous occupe; qu’il est affreux, de ne pouvoir se comuniquer aucunes idées, aucunes réflexions, aucuns sentimens presque, car nos cœurs ne peuvent se livrer, comme ils en sentent le besoin, heureusement qu’ils s’entendent, et qu’ils sont toujours unis malgré la distancer, qui nous sépare. Mon Dieu, que tout ce que vous me dites sur l’ouvrage de Mr. de Florian, est joli. Mr. de Buffon prétend, qu’il avoit le sentiment de tout ce que vous en dites, mais qu’il lui manquoit la maniere d’exprimer le jugement qu’il porfoit, et que vous la trouvés toujours avec une précision une finess, un tact et une grace, qui n’appartient qu’à vous; en deux mots, vous exprimés clairement, profondement, agréablement ce que beaucoup de gens d’esrit disent au moins en quatre pages. Vous etes adorable mon cher cœur, parceque votre esprit, ah! que je vous aime, mon cœur ne peut vous dire tout ce que vous lui inspirés d’amour, de tendresse, d’ivresse, de passion.
La Comtesse de Segur
* * *
Копия письма графу Сегюру от его супруги
10 (21) декабря 1785 г.
Я получила одно из Ваших писем от 20 числа, которое, если это возможно, еще более приятно и прелестно, чем все другие. О, мой дорогой, любовь моя! Как это жестоко быть вдали от Вас. Каждый день Вы все более приятны и нежны ко мне. Я не могу выразить Вам всех тех чувств, что Вы пробуждаете в моем сердце. То достаточно длинное письмо, о котором Вы говорите, еще не дошло до меня, поскольку Ваш консул все еще не прибыл. Вы правы, что ожидание этого письма вызывает у меня сильное нетерпение. Не волнуйтесь о письме, написанном г-ну де Шателаку, он не сделает ничего того, что могло бы обеспокоить Вас. Я заранее отвечаю за него. Я сама обеспокоена тем, что оно тревожит Вас. Это ужасно быть не в состоянии поделиться мыслями, размышлениями и даже чувствами, ибо наши сердца не могут ввериться друг другу, когда чувствуют в этом необходимость. К счастью, они понимают друг друга и находятся всегда вместе, несмотря на расстояние, которое нас разделяет. Боже мой! Как мило все то, что Вы рассказываете мне о работе г-на де Флориана. Г-н де Бюффон утверждает, что он имел свое суждение обо всем, что Вы говорите, но не мог выразить их, как это делаете Вы, в Вашей обычной манере — с предусмотрительностью, изяществом, тактом и любезностью, которые присущи только Вам. В двух словах, Вы выражаете ясно, глубоко и приятно то, что большинство остроумных людей излагают по меньшей мере на четырех страницах. Вы прелестны, мой дорогой друг, потому что Ваше сердце еще контролируется Вашим умом. Ах, как я Вас люблю! Мое сердце не может передать всего того, что Вы пробуждаете в нем — любовь, нежность, упоение, страсть.
Графиня де Сегюр
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.24, лл.298–299.
5. Copie de la lettre, écrite à Mr. le Comte Vergenne par Mr. le Comte de Ségur
ce 30 janvier 1786
Monsieur le comte,
Je me suis occupé de l’affaire du Sr. Boehmer jouaillier de la Couronne; avant de faire aucune démarche ministérielle j’ai écrit à M. le General Zoritsch, qui m’a répondû qu’il étoit très disposé à liquider cette dette, mais qu’il ne le pouvoit absolument pas dans ce moment-çi. Il m’a démandé jusqu’au mois de juin, temps où il envoye vendre à Riga les productions de ses terres; quoiqu’il tienne depuis près de 4 ans le même langage au Sr. Stender, Consul de l’Empereur, et chargé de la procuration de Boehmer, et que le produit de ses ventes soit réclamé par ses Créanciers avant mémo l’arrivée des marchandises; j’ai crû devoir attendre jusqu’au terme auquel il promet de payer; s’il ne satisfait pas à son engagement à l’éxpiration de ce tems jе ferai les demarches les plus pressantes pour le récouvrement de la somme dont M. Zoritsch est debiteur.
Joignant içi copie de la lettre que m’a écrit Mr. Zoritsch, et celle qu’il a écrite à Mr. Stender.
J’ai l’honneur d’étre.
Le Comte de Ségur
* * *
Копия письма графа Сегюра графу Верженну
30 января 1786 г.
Г-н граф. Я занят делом г-на Бёмера, королевского ювелира; прежде чем сделать какое-либо правительственное обращение, я написал г-ну генералу Зоричу, который ответил мне, что он всеми силами желал бы погасить этот долг, но в настоящее время никак не может этого сделать. Он попросил у меня отсрочки до июня — времени, когда он посылает в Ригу продавать выращенное на его землях зерно. Хотя он повторяет то же самое вот уже четыре года подряд консулу императора г-ну Штендеру, имеющему поручение от г-на Бёмера, а доходы от его продаж будут затребованы его кредиторами еще до прибытия товаров, я полагаю, что должен подождать до того срока, когда он обещал заплатить. Если он не выполнит свои обязательства по истечении названного срока, я буду самым настойчивым образом требовать возвращения той суммы, которую должен г-н Зорич.
Прилагая здесь копию письма, которое г-н Зорич написал мне и г-ну Штендеру, имею честь быть…
Граф де Сегюр
6. Copie d’une lettre, écrite à Mr. Le Comte de Segur par Mr. Le Géneral Soritch
Monsieur,
Je vous rémercie beaucoup de l’obligeante lettre, que vous m’avés fait l’honneur de m’écrire au sujet de ma dette envers le Sr. Boehmer, jouaillier de Paris, par laquelle vous me faites connoitre vos bonnes intentions à mon égard, auxquelles je suis extremement sensible. Pour ce qui est des arrangemens, que je me propose de prendre pour l’extinction de cette dette, et dont vous vous lès bien etre instruit, Mr. Ständer, chargé de cette affaire dela part du dit Sr. Boehmer, et qui m’a transmis votre lettre, aura l’honneur de vous exposer ce que je viens de lui écrire sur ce sujet.
Agréés Mr. Le Comte, les assurances de mon attachement, et de la consideration tres diffinguée avec laquelle j’ai l’honneur d’etre.
Soritch
* * *
Копия письма генерала Зорича [371] графу де Сегюру
Милостивый государь. Я очень Вам благодарен за то любезное письмо, что Вы оказали честь мне написать относительно моего долга г-ну Бёмеру, парижскому ювелиру, где сообщаете мне о Ваших благих намерениях в отношении меня, к чему я в высшей степени чувствителен. Касательно мер, которые я намереваюсь предпринять для ликвидации этого долга и о коих Вы прекрасно осведомлены, г-н Штендер, которому это дело поручено от имени упомянутого г-на Бёмера и который передал мне Ваше письмо, будет иметь честь изложить Вам то, что я недавно ему отписал то этому поводу.
Примите, г-н граф, заверения в моей преданности и самом глубоком уважении, с которым имею честь быть.
Зорич
7. Copie de la lettre de Mr. Le Géneral Soritch
Les ésperances continuelles, que depuis un an, on n’a pas cessé de me donner touchant les sommes, que l’on m’avoit promises sur l’hypotheque de mes terres, me tenant sans cesse dans l’attente du moment, ou j’aurois pu acquitter ma dette envers Mr. Boehmer de Paris, m’ont fait garder si longtems le silence avec vous, et le peu d’effet, qu’ont produit ces promesses, m’ont mis dans l’impossibilité de remplir celle, que je vous ai donné par ma derniere, n’ignorant pas les mouvemens, que je me suis donnés, pour parvenir à cette fin, vous pourrés facilement vous imaginer, combien je suis faché du peu de succès, que j’y ai eu, et combien cette dette m’est devenu à charge, puis qu’elle m’empeche de disposer d’une parfie beaucoup plus considerable de mes biens, et par conséquent me prive aussi d’une partie des moïens, que je pourrois avoir, pour mettre ordre à mes affaires; mais ce qui me fait esperer, que je ne tarderai pas, à étre débarrassé de ce fardeau, c’est que l’hypotheque de mes terres de Livonie, vient d’etre usé, ce qui assurement va me mettre en état, de prendre avec vous tous les arrangemens propres à satisfaire Mrs vos Comettans. Je vous assure, Mr. que je n’omettrai rien, pour en venir à bout, le plutot possible, et qu’en tout cas, cela ne pourra etre differé que jusqu’au mois de Juin prochain, tems, ou les productions, que j’envoïe tous les ans à Riga, y arrivent ordinairement, et dont le produit suffira, pour vous rembourser au moins la moitié de la somme, supposé, que je ne réussisse pas auparavant à faire l’emprunt, que je cherche moïennant l’hypotheque de mes terres de Livonie. Il s’agit seulement d’avoir patience jusqu’à ce tems, apres quoi je ne fais pas ce qui pourroit empecher Mr. Boehmer, de m’accorder un delai de quelque tems pour le restant de ma dette, attendu que ses interets se trouvent en pleine sureté à cet égard.
Vous m’obligerés d’exposer à Mr. le Comte de Ségur, dont vous avés eu la complaisance, de me faire parvenir la lettre, les arrangemens, que je suis dans le cas de prendre pour la liquidation de cette dette, et qui sont annoncés dans cette lettre.
* * *
Копия письма генерала Зорича
Постоянные надежды, которые вот уже год не переставали давать мне относительно тех сумм, которые мне обещали под залог моих земель, непрерывно держа меня в состоянии ожидания того момента, когда я смог бы выплатить мой долг г-ну Бёмеру из Парижа, заставили меня столь долго хранить молчание по отношения к Вам, а тот малый эффект, который принесли эти обещания, лишили меня возможности выполнить те, что я дал Вам в последнем моем письме; не говоря уже о доставленном мне беспокойстве. Вы можете легко представить себе, насколько я расстроен тем незначительным успехом, который имел в своих начинаниях, и насколько этот долг стал для меня обременительным, поскольку он препятствует мне распоряжаться гораздо более значительной частью моего имущества и, как результат, лишает меня также части тех средств, которые я мог бы иметь, чтобы привести в порядок мои дела. Я сохраняю, однако, надежду на то, что освобожусь от этого бремени, поскольку недавно я заложил свои ливонские земли, что, безусловно, вскоре повлечет за собой шаги, необходимые для того, чтобы удовлетворить Ваших доверителей. Уверяю Вас, милостивый государь, что ничего не упущу из вида, чтобы как можно скорее разрешить проблему долга, и что в любом случае ждать придется только до следующего июня, времени, когда те продукты, которые я посылаю каждый год в Ригу, обычно прибывают туда. Дохода от них будет достаточно, чтобы уплатить Вам по крайней мере половину суммы, предположив, что мне не удалось бы к тому времени сделать заем, который я хочу сделать путем заклада моих земель в Ливонии. Речь идет только о том, чтобы иметь терпение подождать до этого момента; после этого я не знаю, что могло бы помешать г-ну Бёмеру согласиться предоставить мне отсрочку на некоторое время по выплате остатка моего долга, ввиду того, что его интересы в этом отношении находятся в полной безопасности.
Вы мне окажете любезность, сообщив г-ну графу де Сегюру, от которого Вы имели любезность передать мне письмо, о тех мероприятиях, что я собираюсь предпринять для ликвидации этого долга и которые указаны в этом письме.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.25, лл.45–47.
8. Copie de la lettre du Comte de Ségur au Comte de Vergennes
ce 11 (22) août 1786
Monsieur le Comte,
Je crois que l’affaire du Sieur Boehmer, que vous m’avés fait l’honneur de me récommander est terminée aussi bien qu’elle pouvoit l’étre. Le Sieur Hay et Compagnie viennent de réçevoir pour lui, la somme de soixante et trois mille livres, le reste de la dette sera acquitté l’année prochaine, le General Zorich, s’y est engagé, et jusqu’à ce que cette liquidation soit effectuée, les arrêts sur ses terres subristeront toujours.
J’ai l’honneur d’étre.
Le Comte de Ségur
* * *
Копия письма графа Сегюра графу Верженну
11 (22) августа 1786 г.
Господин граф. Я полагаю, что дело г-на Бёмера, которое Вы оказали мне честь поручить, закончилось настолько хорошо, насколько было возможно. Г-н Хэй и Компания недавно получили для него сумму в 63 тысячи ливров. Остаток долга будет получен в следующем году. Генерал Зорич обязался это сделать. До тех же пор, пока не завершится выплата долга, решение об аресте его земель будет оставаться в силе.
Имею честь оставаться
Граф де Сегюр
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.25, л.47об.
9. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
сe 2 e Juin 1789
Vous m’avés fait un extreme plaisir mon cher amour, en me donnant si promptement des nouvelles de l’ouverture des Etats et en m’en voyant le discours du Roi, le discours porte l’empreinte d’une bonté, d’une vertu, d’une sincerité qui doivent eteindre dans l’assemblée tous les flambeaux de la discourde, de l’esprit de parti et j’espere que ces fameux etats finiront comme ils ont commencé. Je suis cependant faché qu’on n’ait pas tout de suite decidé de voter par têtes, ces menagemens pour les differens partis ne concluent rien et peuvent mecontenter tout le monde. Et il me semble que le Ministre pouvoit aisement decider la votation par tête en disant que le Roi avoit assemblé les Etats non pour consulter chaque ordre mais pour consulter la Nation assemblée sur le salut general du Pays. La gazette de Mirabeau est malheureusement piquante et curieuse, j’espere que ce reptile dangereux que tout homme d’honneur devroit chasser du lieu ou il se trouve, que je ne souffrirois jamais près de moi, s’empoisonnera de son propre venin et perdra de lui meme une tete, que la justice auroit dû ecraser depuis longtems. Evrard va bientôt etre près de vous, que je l’envie, le poste de courier me semble aujourd’hui bien meilleur que celui de Ministre.
Adieu, mon ange, mille baisers à nos enfans.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
2 июня 1789 г.
Любовь моя, Вы доставили мне огромное удовольствие, столь быстро сообщив мне об открытии Генеральных Штатов и прислав мне речь короля. Его выступление несет на себе отпечаток доброты, целомудрия, искренности, которые должны потушить в собрании все очаги разногласий, партийности. Я надеюсь, что эти славные Штаты закончатся так же, как и начались. Тем не менее, я раздосадован, что не было решено сразу проводить индивидуальное голосование. Эти церемонии для разных партий ничего не значат, они могут всех перессорить. И мне кажется, что министр легко мог принять решение об индивидуальном голосовании, указав, что король собрал Генеральные Штаты не для того, чтобы советоваться с каждым сословием в отдельности, но чтобы обратиться ко всей нации для спасения страны. К сожалению, газета, издаваемая Мирабо, чересчур язвительна и всюду сует свой нос. Надеюсь, эта опасная рептилия, которую всякий честный человек должен был бы гнать оттуда, где она находится, которую я никогда бы не подпустил к себе, отравится своим собственным ядом и сама сгубит свою голову, которую правосудие должно было бы уничтожить. Эврар вскоре прибудет к Вам, так что я ему завидую. Должность курьера кажется мне сегодня намного лучше должности посланника. Прощайте, мой ангел! Тысяча поцелуев нашим детям!
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, л.212.
10. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
ce 9e juin 1789
La plupart de ceux qui refusent d’opiner par tete, n’en ayant apparement pas; sont par cela même, mon cher amour, infiniment excusable, j’espere cependant qu’il leur en viendra un jour et qu’ils sentiront qu’une Assemblée par ordre separé n’est point une Assamblée nationale et que pour rendre le Etats generaux, la 1ere chose à faire est, de les generaliser. Si l’on s’obstinoit on pourroit amener la guerre civile, mais j’espere que la Noblesse et le Clergé sentiront qu’on ne peut resister à l’avis de 24 millions d’hommes. J’y trouve une d’autant plus grande injustice que les 2 premiers ordres ayant à eux deux autant de voix que le tiers ne doivent pas craindre que les opinions prevalent dans l’Assamblée réunie. Ainsi c’est offender le peuple sans raison que de lui refuser de se réunir à lui. Mandés-moi comment au milieu de la Noblesse de Paris pleine de pretentions, d’amour propre et d’eprit le Duc de Castries a trouvé le moyen d’etre élû. J’en suis tout etonné, je ne lui connoissois ni l’intrigue ni l’eloquence necessaires pour enlever les suffrages. Vous avés raison de penser que je suis vivement affligé de ne pas voir de près la descussion de ces grands interets, et l’on ne sent peut etre pas assés, combien vous sacrifions à notre pays dans cette circonstance d’autant plus que c’est le moment ou la nation nous recompense le poins de nos peines et s’occuppe le moins de nos travaux. Je suis comme vous las d’esperer, aussi je ne veux plus vous donner d’esperance, peut etre le retour d’Evrard les detruiroit.
Le Pce de Nassau est bien heureux, sa femme est avec lui, je passe mes journées dans leur menage en me desolant de n’etre pas dans le mien. Il va partir ce cher Prince auquel vous devés de l’amitié, son depart m’attriste, les dangers sont si inseparables de la gloire et les evenemens si dependans du hazard que je suis reellement inquiet. Les nœuds de notre amitié se resserrent tous les jours, il m’a prouvé qu’il etoit mon ami. A propos d’amis, je sais que Choiseul est mon concurrent pour ce que je souhaite. Dites-en beaucoup de bien, c’est ainsi que nous devons rivaliser. Adieu, mon cher amour, je vais profiter du soleil et voir travailler mes ouvriers.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
9 июня 1789 г.
Большинство тех, кто отказывается голосовать по головам (индивидуально), очевидно, не имея таковых, уже поэтому, любовь моя, заслуживают прощения. Я все же надеюсь, что настанет день, и они поймут, что собрание отдельных сословий вовсе не является национальным собранием и что для того, чтобы созвать Генеральные Штаты, первое, что нужно сделать, — это объединить сословия. Если бы было проявлено упорство, то дело могло бы дойти до гражданской войны. Но я надеюсь, что дворянство и духовенство поймут, что невозможно сопротивляться мнению 24 миллионов людей. Я нахожу в том тем большую несправедливость, что два первых сословия, имеющие в сумме столько же голосов, сколько и третье, не должны бояться, что противное им мнение одержит верх в объединенном собрании. Таким образом, отказываться объединяться с народом означает нанести ему оскорбление без всякого на то основания. Поведайте мне, как среди парижского дворянства, полного претензий, честолюбия и духа, герцог де Кастри нашел средство быть избранным. Я совершенно удивлен этому. Я не знаю за ним ни связей, ни красноречия, чтобы выиграть голоса. Вы правы, что я сильно огорчен, что не присутствую при обсуждении этих больших дел. И, возможно, мало кто понимает, скольким мы жертвуем в этой обстановке ради нашей страны. Тем более что настал момент, когда народ менее всего вознаграждает нас за наши труды и меньше всего заботиться о наших делах. Я, как и Вы, устал надеяться, я также не хочу более давать Вам надежд. Возможно, возвращение Эврара их разрушит.
Принц Нассау вполне счастлив. С ним его жена. Я провожу дни в их доме, жалея о том, что не у себя дома. Он вскоре уезжает, этот дорогой Принц, которому Вы обязаны дружбой. Его отъезд печалит меня. Опасности столь неотъемлемы от славы, а события так зависят от случая, что я действительно обеспокоен. Узы нашей дружбы крепнут с каждым днем. Он доказал мне, что является моим другом. Что касается друзей, то я знаю, что Шуазель — мой соперник в достижении желаемого. Говорите о нем побольше хорошего, именно так мы должны соперничать. Прощайте, любовь моя, я воспользуюсь солнечной погодой и посмотрю, как трудятся мои работники.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.223–223об.
11. Copie d’une lettre du comte de Ségur au maréchal de Ségur
ce 3 e Juillet 1789
Je trouve mon cher Papa que votre accès de goutte a été un peu long, mais j’espere que l’air de Romainville et le calme dont vous y jouirés empecheront que de toute l’année vous n’ayés une autre attaque. Un des cousins de cette vilaine maladie m’afflige depuis quilques jours, c’est un rhumatisme dans le col et dans la tête, comme je trouve le siege du mal un peu près dela carvelle et que ce meuble est assès necessaire aux Negociateurs, je me menage de mon mieux et depuis 8 jours je ne suis pas sorti de chez moi. Nous n’avons aucune nouvelle de la guerre du Sud depuis l’affaire de Galatz mais le Pce. Potemkin doit etre à present à la tête de son armée et selon toute apparence les Turcs qui payent toujours cher les leçons militaires dont ils ne profitent pas, vont au lieu d’attaquer la Crimée etre obligé de se defendre sur les Rives du Danube. Quant à la guerre du Nord elle a jusqu’à present été assès favorable aux Russes, ils ont pris S.t Michel, Kristina et Kiri, plusieurs postes en Savolax, beaucoup de monde et de pieces de canons. Il est vrai que d’un autre coté 10 000 Suedois viennent d’entrer sur le territoire Russe vers Davidoff, mais je crois que ce corps a fait une marche un peu hazardée et si l’on se conduit bien, comme il risque d’etre coupé, on peut lui rendre sa retraite bien difficile.
De toutes parts on ne voit que la guerre ou allumée ou prête à l’etre, le mot de paix est sur toutes les levres mais dans bien peu de cœurs. Et tandis que tout le monde à l’air de jetter de l’eau sur cet incendie, deux ou trois personnes y jettent de l’huile ce qui ne contribue pas peu à la faire durer. J’espère que les jetteurs d’huile dans nos Etats generaux finiront par etre ramenés à la raison et que l’harmonie succedera à cette malheureuse sussion qui me desole, tout le monde veut payer voilà ce fond de l’affaire, il est facheux que les formes prennent tant de tems et qu’elles l’emportent et souvent sur le fond. La cour paroit desirer de sapposer aux innovateurs en fait de conglitution, je crains qu’elle ne s’en soit avisée que trop tard, il y a un an on pouvoit empecher, aujourd’hui il faudra ceder. Ce mot de liberté a passé par trop de bouches pour pouvoir en adoucir le son et le moindre obstacle en feroit un cri terrible. Et ce n’est qu’en le voyant bien adroitement qu’on se tire de pareils orages. Vous devés moins que jamais regretter le Ministere et les convulsions qui vous entourent doivent vous faire mieux sentir le prix de l’honorable repos dont vous jouissés. Adieu mon cher Papa recevés l’assurance de ma tendresse et de mon respect.
* * *
Маршалу Сегюру от графа Сегюра
3 июля 1789 г.
Дорогой папа, полагаю, Ваш приступ подагры затянулся. Однако надеюсь, что благодаря воздуху Ромэнвиля и тишине, которыми Вы насладитесь там, за весь год у Вас не будет другого приступа. Один из кузенов негодяйки болезни мучает меня вот уже несколько дней. Это ревматизм шеи и головы. Так как очаг боли недалеко от мозга, а предмет этот совершенно необходим тем, кто ведет переговоры, я максимально берегу себя и вот уже восемь дней как не выхожу из дома. После стычки при Галатце каких-либо других новостей о войне на Юге у нас нет. Правда, князь Потемкин должен быть сейчас во главе своей армии, и турки, которые всегда платят за военные уроки и не выносят из них никакой пользы, вместо того, чтобы напасть на Крым, по всей видимости, должны будут сражаться на берегах Дуная. Что касается войны на Севере, то до сегодняшнего времени она развивалась достаточно благоприятно для русских. Они захватили Сен-Мишель, Кристину и Кири, несколько пунктов в Саволаксе, много людей и артиллерийских расчетов. Правда, с другой стороны, десять тысяч шведов недавно вторглись на русскую территорию в направлении Давыдова. Но я полагаю, этот корпус совершил случайный переход, и если русское командование хорошо соображает, то, поскольку этот корпус рискует быть отрезанным, можно сделать его отступление достаточно трудным. С каждой стороны — только война, или начавшаяся, или готовая начаться. Слово «мир» у всех на устах, но совсем в немногих сердцах. И в то время как все готовы залить водой пожар, две или три личности подливают туда масла, которое немало способствует его продолжению. Надеюсь, что те, кто подливает масла в огонь в наших Генеральных Штатах, закончат тем, что будут выдворены по этой причине вон, и вслед за сим злополучным расколом, который меня огорчает, восторжествует гармония. Все хотят набить карманы — вот в чем суть дела. Досадно, что на формальности уходит столько времени, что часто это вредит сути дела. Кажется, двор желает помешать нововведениям в отношении конституции. Боюсь, что он узнал о ней слишком поздно. Год назад еще можно было помешать ей, сегодня же нужно с ней примириться. Это слово «свобода» прошло через слишком много уст, чтобы смягчить свое звучание, и малейшее препятствие превратило бы его в грозный крик. Только ловко лавируя можно избежать подобных волнений. Меньше, чем когда-либо Вы должны сожалеть об уходе из правительства. Те конвульсии, которые происходят вокруг Вас, должны заставить Вас лучше почувствовать цену почетного отдыха, которым Вы наслаждаетесь. Прощайте, дорогой папа, примите заверения в моей нежной любви и уважении.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.266–266об.
12. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
Ce 10 juillet 1789
Mon cher cœur. Je viens de recevoir la lettre par laquelle vous m’annoncés l’arrivée d’Evrard, j’espere que j’en recevrai bientôt une qui m’annoncera son depart de Paris; vous sentés combien de motifs me font souhaiter son retour. Je suis parfaitement retabli du refroidissement dont je vous ai parlé et j’ai deja repris mon train de vie ordinaire, en tout je ne puis pas me plaindre de l’Eté, il est superbe et presqu’aussi chaud qu’un été de France. Seulement il est un peu triste pour moi car je n'ai pas vu l’imperatrice depuis qu’Elle est à Czarsko Zelo excepté à un seul spectacle. Elle a bien des contrariétés exterieures et domestiques et les soutient avec une force, un grandeur et une Noblesse digne d’Eloges. Peu de femmes seraient capables de certains traits d’Elle que je sais dont il ne convient pas de parler, et tout ce que je vois en Elle m’y attache chaque jour d’avantage. Consolez mon beau frere de votre mieux, mon cher amour. Je vous prie, soyés son bon Ange pour le dedommager du mauvais qui le persecute et faites des vœux un peu actifs pour ce que je desire et ce que j’attends. Boudés Laure et mes fils, il y a longtems qu’ils ne m’ont ecrit. Embrassez mon Pere.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
10 июля 1789 г.
Сердце мое. Я только что получил письмо, которым Вы извещаете меня о приезде Эврара, надеюсь, что скоро получу и другое — о его отъезде из Парижа; Вы знаете, сколько причин заставляет меня желать его возвращения. Я полностью оправился от простуды, о которой говорил Вам, и вернулся к обычному образу жизни, в целом я не могу пожаловаться на здешнее лето, оно великолепно и почти такое же жаркое, как во Франции. Мне только немного грустно, что я не виделся с Императрицей с тех пор, как она уехала в Царское Село, если не считать одного спектакля. У нее сейчас немало затруднений, и внешних, и внутренних, но она переносит их с силой, величием и благородством, достойными всяческой похвалы. Немногие женщины могли бы проявить некоторые черты характера, о которых я знаю, но о которых не следует говорить. Все что я вижу каждый день, все больше привязывает меня к ней. Утешьте моего шурина, как сможете, любовь моя. Прошу Вас, будьте его добрым ангелом, помогите перенести преследующие его несчастья, а также проявите чуть больше активности в том, чего я желаю и ожидаю. Побраните Лауру и сыновей, они давно уже мне не писали. Поцелуйте отца.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, л.279.
13. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
à Petersbourg ce 14 e juillet 1789
Comme j’ai ecrit 3 depeches aujourd’hui, mon cher cœur, je crois que vous trouverés simple que je vous dise seulement un très petit mot. D’ailleurs je suis peu en train de cause, je me sens une extreme melancolie, elle ne vient cependant ni de ma position qui est la meme, ni de ma santé qui est très bonne. Elle est plutôt relative aux embarras exterieurs, aux tracas interieurs d’une personne à laquelle je dois beaucoup de reconnoissance, que j’aime de tout mon cœur, que j’admire plus que personne, que je ne vois pas depuis 2 mois et que je crois contrariée sous tous les rapports et de tous les cotés. Son genie et la force de son caractere lui font surmontes toutes ces contrarietés, mais interieurement Elle doit etre affutée, Elle doit soufrir, et il m’est impossible de ne pas etre peiné vivement quand je crois qu’Elle a quelque suget de chagrin.
J’eprouve aussi quelque inquietude pour mon ami le P.ce de Nassau. Sa flotte a été si retardée dans son armement, que les Suedois ont eu le tems de se fortifier dans toutes les isles qui entourent Friedrichshamm, cette position est formidable et doit couter du sang, pour tout autre que Nassau elle seroit inattaquable. Je crois qu’il livre à present des combats ou il courrera de grands dangers et jusqu’à ce que j’en sache l’issue je serai dans des allarmes bien vives. Celles de sa femme sont excessives et le spectacle de son inquietade que je dois adosir augmente infiniment la mienne. Adieu, mon cher amour, respirez paisiblement l’air frais de Romainville, faites quelque sortilege pourque je puisse en avoir ma part et envoyés moi de bonnes nouvelles de nos Etats Generaux. La demarche du Tiers a du faire prendre une tournure decisive et cette discussion, je vous avoue, que je suis absolument de l’avis de la Chambre des Communes. Et si pour s’opposer à quelques deliberations trop précipitées, on aime mieux 2 chambres qu’une, il faut qu’elles soient constituées par les Etats Generaux rassemblés, mais la separation par ordre ne servirait jamais qu’à prolonger la fussion et à nourrir l’esprit de parti toujours l’ennemi de l’esprit public.
Adieu, mon amour, embrassés mon Pere, mes enfans et votre malheureux frere que je plains de tout mon cœur.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
Петербург, 14 июля 1789 г.
Поскольку я уже написал сегодня три депеши, сердце мое, надеюсь, Вы поймете, почему я скажу Вам очень коротко только несколько слов. К тому же я немного не в своей тарелке и испытываю чувство крайней меланхолии, причиной которой, однако, являются не мои дела, которые остаются как прежде, не здоровье, очень хорошее. Она вызвана скорее как внешними затруднениями, так и внутренними неурядицами, которые переживает та, которой я так признателен, которую люблю всем сердцем и восхищаюсь более чем кем бы то ни было, и которую не вижу уже в течение двух месяцев, зная к тому же о неурядицах, обрушившихся на нее во всех отношениях и со всех сторон. Ее гений и сила характера помогают ей преодолеть все эти трудности, но душа ее, конечно же, глубоко уязвлена, она должна страдать, и мне невозможно избавиться от тяжести в душе, когда я знаю, что у нее есть некоторые основания печалиться.
Немного беспокоит меня и мой друг принц Нассау. Его флот был вооружен с опозданием, что дало шведам время укрепиться на всех островах, которые окружают Фридрихсгамм. Их позиции сейчас укреплены потрясающе, и взятие их должно стоить крови, для всякого другого, но не Нассау, атаковать их было бы немыслимо. Я полагаю, что он дает сейчас сражение, в котором подвергается большому риску, и пока я не узнаю об исходе, то буду оставаться в самом большом беспокойстве. Тревога его жены чрезмерна, и поскольку, являясь ее свидетелем, то пытаюсь ее смягчить, это в огромной степени увеличивает мои собственные беспокойства. Прощайте, любовь моя, дышите спокойно свежим воздухом Ромэнвиля, погадайте о том, что меня ждет, и пришлите мне добрые новости о наших Генеральных Штатах. Демарш, предпринятый третьим сословием, должен принять решающий оборот, признаюсь, что в отношении всех этих дебатов я абсолютно разделяю мнение палаты общин. Если, однако, для того чтобы предотвратить некоторые, чересчур поспешные шаги, предпочитают иметь две палаты вместо одной, нужно, чтобы они были учреждены всеми сословиями Генеральных Штатов, поскольку разделение по сословиям способствовало бы только продолжению раскола и питало бы партийный дух, всегда враждебный общественному благу.
Прощайте, любовь моя. Поцелуйте отца, детей и Вашего несчастного брата, которому я сочувствую всем сердцем.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.442–442об.
14. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
à Petersbourg ce 17 e juillet 1789
Mon cher cœur. La nouvelle que vous m’apprenez est bien importante. Nous voici dans l’instant de crise le plus decisif et je vous avoue que je ne puis pas en attendre le resultat sans trouble et sans emotion. Je soupire après le premier jour de poste pour savoir l’effet de la Séance Royale, mais je crains encore qu’on n’y offre des partis conciliatoires qui ne seront plus acceptés, le moment des tergiversations est passé. Et le Roi n’a plus d’autre parti à prendre qu’à se decider pour la cause du tiers ou pour celle de la Noblesse. La derniere est plus favorable à la prerogative Royale, à la tranquillité publique, mais la premiere a pour elle la voix presqu’entiere de la Nation et il seroit sans doute imprudent de lui resister, au moins je ne le conseillerois jamais. Il y a deux ans l’autorité pouvoit se montrer, aujourd’hui elle doit ceder pour conserver quelque terrein; l’evenement prouvera que je vois juste. Au reste de quelque maniere que le combat se termine entre les privileges, les prerogatives et la liberté, il y a deja un grand bien d’opéré puisque les representans des 96/100 de la nation ont pris les dettes et les créanciers sous la garantie nationale. Cette deliberation noble et sage doit relever notre credit, rassurer nos amis et faire fremir nos Rivaux.
Je crains que cette lettre-ci ne trouve encore Evrard à Paris, s’il n’est pas parti, ne negligez pas de faire ce qui depende de vous pour qu’il m’apporte des reponses de Monsieur et de Mgeur le Cte d’Artois.
Le Pce de Nassau est tiré de la position critique ou je le croyois, les Suedois ont negligé de fortifier les isles et de lui disputer le passage, il est arrivé sans combat à Fredrichshamm avec sa flotte et ses troupes et bientôt nous entendrons probablement parler de ses exploits. Le Cte Momonoff est parti pour Moscou, je le regrette et je suis faché qu’il se soit eloigné de la Cour dans un moment où tous ceux qui sont attachés à sa celebre, bonne et grande Souveraine ne devroient pas la quitter d’un seul pas.
Il est heureux pour l’humanité que les grands hommes ne soient pas degoutés de la bienfaisance par la legereté ou l’ingratitude de leurs amis. La Pesse de Nassau me parle bien souvent de vous et avec enthousiasme, c’est un moyen sûr de gagner mon cœur et je suis vraiment touché de la vive amitié qu’elle me temoigne.
Ma santé va mieux, l’air de la campagne me fait de bien, il ne me manque rien que le bonheur, ce qui n’est pas une bagatelle, et il me manquera toujours, tant que je serai loin de vous.
Dites à Octave et à Philippe que je suis très content de leurs fables et demandés pardon à Laure de sa paresse, car je crains que ce ne soit de moi qu’elle tienne ce vilain deffaut là. Adieu, tout.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
Петербург, 17 июля 1789 г.
Сердце мое, новость, которую Вы мне сообщили, весьма важна. Вот и настал момент самого решающего кризиса, и признаюсь, что я не могу ожидать его исхода бесстрастно. Я вздохнул, получив почту и узнав из нее о результатах приема у короля. Но я все еще опасаюсь, что шаги по примирению различных партий, которые будут предложены, не будут приняты, а возможности уладить все путем махинаций уже упущены. У короля не остается другой возможности, как решиться поддержать дело третьего сословия или дворянства. Последнее более благоприятно для королевских прерогатив, общественного спокойствия, но первое имеет на своей стороне голоса почти всей нации и сопротивляться этому было бы неосторожно, я по крайней мере никогда не посоветовал бы этого. Два года назад можно было бы демонстрировать власть, сегодня она должна уступить, чтобы сохранить за собой некоторое поле для действий; события докажут, что мои предвидения справедливы. В остальном же, как бы ни закончилось столкновение между привилегиями, прерогативами и свободой, уже достигнуто великое благо, поскольку представители 96 % нации распространили на долги и на кредиторов национальную гарантию. Этот мудрый и благородный шаг должен поднять наш кредит, успокоить друзей и повергнуть в трепет наших соперников.
Боюсь, что это письмо уже не застанет Эврара в Париже, если он еще не уехал, не упустите сделать все, что от Вас зависит, чтобы он привез мне ответы от их высочеств графа Прованского и графа д’Артуа.
Принц Нассау вышел из критической ситуации, в которой, как мне кажется, он находился, шведы недостаточно укрепили острова, для того чтобы затруднить ему проход, он без боя прибыл со своим флотом и войсками в Фридрихсгамм, возможно, мы скоро услышим о его подвигах. Граф Мамонов уехал в Москву. Я сожалею об этом и раздосадован тем, что он удалился от двора в момент, когда все те, кто привязан к его знаменитой, доброй и великой государыне, не должны покидать ее ни на шаг.
К счастью для человечества, великие люди не изменяют своей доброжелательности вследствие легкомыслия или неблагодарности их друзей. Жена принца Нассау часто и с энтузиазмом разговаривает со мной о Вас. Это верный способ завоевать мое сердце. Меня глубоко трогает та дружба, доказательства которых она мне дает.
Здоровье мое становится лучше, сельский воздух идет мне на пользу; мне не достает только счастья, что само по себе дело не шуточное. Но его я буду лишен всегда, до тех пор пока буду оставаться вдали от Вас.
Скажите Октаву и Филиппу, что я очень доволен сочиненными ими сказками, и попросите прощения у Лауры за ее лень, потому что боюсь, что этот отвратительный недостаток она унаследовала от меня. Прощайте, все.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.280–280об.,281.
15. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
ce 24 e Juillet 1789
La réunion des trois ordres que vous m’avés apprise Mon Cher Amour, est certainement une des plus grandes nouvelles que je puisse recevoir. Ce mal, c’en est un, etoit devenu un bien indispensable et depuis 2 ans on avoit laissé faire trop de pas au peuple pour qu’il fut possible et prudent de l’arreter; il faut le considerer dans ces momens d’effervescence comme ces courriers fougueux qui s’emportent, qu’on ne peut retenir tout à coup sans danger et qu’un cavalier habilse contente de diriger adroitement vers son but en se laissant entrainer par eux. J’attends encore quelques postes pour me livrer à l’espoir des grands resultats que la réunion des ordres semble promettre et je vois encore dans la discussion des matieres de grands sujets de fussion à craindre pour l’assemblée. Nous avons toujours ici des embarras d’un genre different. La fureur de Selim prolonge la guerre et quelques retards malheureux ont laissé le tems à Gustave d’entrer sur le territoire Russe dont on a cherché à le chasser totalement tandis qu’on comptoit le prevenir, l’attaquer chez lui et le punir ainsi de son aggression. Cette circonstance change la nature de la campagne et ne permet pas encore d’en prevoir l’issue.
Je suis faché d’apprendre qu’on ne songe pas encore à me renvoyer Evrard et que vous ne puissiéz pas savoir positivement s’il m’apportera ce que je desire. Je le souhaite ardement mais je crains que notre espoir soit trompé. On a manqué les 4 mois d’été ou cela auroit été plus à propos et plus facile. Ne vous rebatés cependant pas, je suis trop loin pour insister avec fruit et ce n’est qu’à vous et à mon pere que je peux devoir le succès de cette demande que je crois cependant aussi utile aux affaires que necessaire à mon bonheur. Je jouis toujours à la campagne du plus beau tems du monde et je me louerois infiniment de cet etat s’il ne me privoit pas du plaisir de voir l’Imperatrice. Adieu, je vous quitte pour aller à une partie de peche qui me prendra toute la journée pour la Politique. Embrassés ma Laure et mes fils bien tendrement.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
24 июля 1789 г.
Собрание трех сословий, о котором Вы мне рассказали, любовь моя, без сомнения, представляет собой самую важную новость из тех, что я мог получить. Это зло, потому что это зло превратилось в необходимое добро, и в течение двух лет допустили сделать слишком много шагов навстречу народу для того, чтобы сейчас было возможным, как этого требует осторожность, его остановить; в эти моменты общественного возбуждения на него надо смотреть как на ретивых лошадей, которые понесли и которых нельзя остановить сразу, без того чтобы подвергнуться опасности, опытный наездник должен в такой ситуации отдаться на их волю, пытаясь одновременно как можно более ловко направлять их к нужной ему цели. В ожидании почты я предаюсь надежде на важные результаты, которые обещает собрание всех сословий, и предвижу, что при обсуждении главных вопросов следует опасаться раскола в собрании. Здесь мы по-прежнему испытываем затруднения другого рода. Ярость, неистовство Селима ведет к затягиванию войны, некоторые досадные промедления дали время Густаву проникнуть на русскую территорию, с которой его уже было полностью прогнали и рассчитывали предупредить его действия, атаковать на его территории, наказав таким образом за его агрессию. Это обстоятельство меняет характер нынешней кампании и не позволяет еще судить о ее возможном итоге.
Я был раздосадован, узнав, что пока и не помышляют направить мне обратно Эврара и что Вам не удалось узнать точно, привезет ли он мне то, чего я желаю. Я хотел бы этого всей душой, но боюсь, что наши надежды будут обмануты. Упущено четыре летних месяца, когда сделать это было бы более уместно и легко. И все же не сдавайтесь, я нахожусь слишком далеко для того, чтобы настаивать плодотворно, и сейчас только Вам и моему отцу я могу быть обязан успехом этой просьбы, которую я, впрочем, полагаю столь полезной для дел, сколь необходимой для моего счастья. У нас здесь за городом по-прежнему стоит превосходная погода, и я был бы бесконечно доволен моим состоянием, если бы не был лишен удовольствия видеться с Императрицей. Прощайте, покидаю Вас, чтобы направиться на рыбную ловлю, которая на целый день отвлечет меня от политики. Нежно поцелуйте Лауру и сыновей.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.301–301об.
16. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
ce 4 e Aoust 1789
Mon cher cœur, j’ecris aujourd’hui à M. de Montmorin et dans ma depeche je lui parle en termes pressans d’une affaire qui vous interesse. Je detaille tous mes motifs de maniere à rendre la replique difficile, il faut que vous et mon pere vous agissiez de concert avec moi, c’est le moment decisif, car ne voyant pas d’apparence à l’expedition d’un courrier pour le mois prochain, j’ecris en chiffre par la poste ce que vour savés que j’aurois ecrit par ce courrier. J’attends la reponse avec une extreme impatience j’espere qu’elle m’arrivera les 1ers jours d’8lre, ne laissés pas de repos jusqu’à ce qu’on me l’ait envoyé. Nous n’avons ici aucune nouvelle qui puisse vous interesser. Nous en attendons des armées et ce ne sera probablement que dans 3 semaines que nous en recevrons d’inportantes. Je vous quitte pour ecrire à votre frere. Une petit isle dans mon jardin me sert de cabinet. J’y suis sans vent, sans soleil sous des arbres bien verts avec un excellent dejeuner que mangent Genet, Gerdret, Barthelemy, Peyrac, M. de Laval et quelques françois qui ont affaire à moi. Je suis couché sur un joli divan, ayant un aigle à coté de moi et mon kalmouk, des cignes, des oyes qui animent ma piece d’eau et un Renne qui se promene dans mon bois devant mes yeux. Adieu mon cher amour je serai dans l’inquietude jusqu’au moment ou je saurai si le Roi cède ou resiste à la motion du rappel des trouppes.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
4 августа 1789 года
Моя дорогая, сегодня я пишу г-ну де Монтморену и убедительно рассказываю ему в своей депеше о том деле, которое Вас интересует. Я подробно описываю все мотивы своего поведения, чтобы ему было трудно отказать. Необходимо, чтобы Вы и мой отец согласовывали свои действия со мной. Это решающий момент, ибо, не имея возможности послать курьера в следующем месяце, я пишу шифром по почте то, что, как Вы знаете, я написал бы с этим курьером. Жду ответа с крайним нетерпением. Надеюсь, он придет ко мне в первых числах января. До тех пор, пока мне его не пришлют, можете отдыхать. Какой-либо новости, которая могла бы Вас интересовать, у нас здесь нет. Мы в ожидании известий из армии и, возможно, не ранее чем через три недели мы получим что-либо важное. Я покидаю Вас, чтобы написать Вашему брату. Небольшой островок в моем саду служит мне кабинетом. Я пишу там, не чувствуя ветра; мне не бьет солнце в глаза, я сижу под зеленой листвой деревьев, за отличным обедом, который разделяют со мной Жене, Жердре, Бартолеми, Пейрак, г-н де Лаваль и несколько французов, которые имеют ко мне дело. Я лежу на моем милом диване, рядом со мной орел, мой плед, лебеди, гуси, которые оживляют мой пруд, и северный олень, гуляющий по моему лесу перед моими глазами. Прощайте, любовь моя, я буду волноваться до тех пор, пока не узнаю, уступил ли король предложению об отзыве войск или нет.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.318–318об.
17. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
à Petersbourg ce 7 e Aoust 1789
Mon cher cœur, vous m’aviés instruit de coup d’autorité fait par le Roi, du renvoy de M. Necker, du changement de tout le Ministere et vous jugés facilement, quelle inquietude m’avoit donné la nouvelle d’une operation si tardive et si tranchante dans un instant ou toute la Nation etoit animée par l’enthousiasme de la liberté. Aujourd’hui mes craintes se sont confirmées et j’ai sçu par un courier Russe la revolte du peuple, l’affaire de la Bastille, le rappel des Ministres, la nomination de M. de St Priest, le depart de M. le Cte d’Artois et le parti qu’a pris le Roi de venir à l’assemblée nationale et de se mettre sous la garde du peuple dont cette demarche a ranimé l’amour et la confiance. Je crains encore mille details que j’ignore; je tremble pour tout ce qui m’est cher, je ne pense pas sans fremir que vous et ma famille vous vous trouvés dans le foyer de cette explosion. J’attends avec effroy les nouvelles de ce qui c’est passé dans nos provinces, mais j’espere au moins que l’assemblée nationale contente de sa victoire et gemissant des meurtres qui ont ensanglanté et taché son triomphe sentira la prompte necessité de mettre de la mesure dans ses arretés et de donner de la force au pouvoir executif qui peut seul nous donner une sureté interieure et exterieure et qui seul peut empecher les ambitieux citoyens de se dechirer eux memes. Je suis dans l’impatience de savoir si l’ordre nouveau d’administration prend une forme un peu solide, si M de St Priest reste en effet mon Ministre, si M. de la Vauguyon retourne en Espagne ou si l’on a donné cette Ambassade vacante. Je seche dans l’attente des couriers et de la poste, je desire des lettres de vous et de Lafayette qui me rassurent. On dit qu’il commande la garde bourgeoise de Paris et qu’il est Vice President de l’assemblée. Dites lui qu’au milieu de toutes ses affaires l’amitié reclame un mot de lui. Ma santé souffre de toutes ces agitatons et me rend un congé indispensablement necessaire.
Adieu, mon cher amour, puisse le ciel qui protege la vertu veiller sans cesse sur vous ou m’enlever la vie.
La vertu de mon pere, son age et son grade me font esperer que les factions le respectent. Le repos de la France a disparu lorsqu’il a quitté le Ministere.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
7 августа 1789 г.
Моя дорогая, Вы известили меня о решении короля уволить г-на Неккера, о смене всего правительства, и Вы легко можете судить, какое беспокойство вызвала у меня новость о столь запоздалом и решительном шаге в тот момент, когда вся нация была воодушевлена свободой. Сегодня мои опасения подтвердились. Я узнал от русского курьера о народном восстании, о деле с Бастилией, отставке министров, назначении г-на Сен-При, отъезде графа д’Артуа и решении короля прибыть в национальное собрание и отдать себя под защиту народа, у которого этот шаг пробудил любовь и доверие. Я также боюсь тысячи тех деталей, которые я не принимаю в расчет. Я опасаюсь за всех, кто мне дорог. Я не могу думать без содроганий о том, что Вы и моя семья находитесь в самом очаге этих потрясений. Я с ужасом ожидаю новостей о том, что произошло в наших провинциях, но надеюсь, по крайней мере, что национальное собрание, довольное своей победой и стонущее от убийств, которые запятнали кровью его триумф, почувствует необходимость принять меры и вынести соответствующие постановления, а также наделить силой исполнительную власть, которая единственная обеспечивает нашу внутреннюю и внешнюю безопасность и которая одна может помешать властолюбцам растерзать самих себя. Мне не терпится узнать, будет ли новый административный порядок более крепким, действительно ли г-н Сен-При останется моим министром, вернется ли г-н де ла Вогийон в Испанию или это посольство останется вакантным. Я томлюсь в ожидании курьеров и почты, я хочу получить от Вас и Лафайета письма, которые меня успокоят. Говорят, он командует буржуазной гвардией Парижа и является вице-президентом собрания. Скажите ему, что среди всех его забот дружба требует от него написать мне хоть слово. Мое здоровье страдает от всех этих волнений, делает отпуск совершенно необходимым.
Прощайте, любовь моя, пусть небо, которое защищает добродетель, всегда хранит Вас или отнимет у меня жизнь.
Добродетели моего отца, его возраст и звание позволяют мне надеяться, что мятежники проявят к нему уважение. Для Франции закончились спокойные времена, когда он покинул правительство.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.336–336об.
18. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
à Petersbourg ce 11 e Aoust 1789
L’Imperatrice a eu la bonté de m’envoyer, mon cher cœur, la lettre que vous m’aviés ecrite par le courier Russe, elle m’a tiré d’une terrible inquietude, car depuis que je savois le depart de M. Necker et l’arrivée du Baron de Breteuil et du Marechal de Broglio, je ne revois que guerre civile & carnage. Ce coup de vigueur etoit tardif, mais je croyois qu’on etoit sûr des troupes, j’etois certain de la fermeté des Etats Generaux, ainsi la guerre me paroissoit inevitable. Jugés si je ne devois pas fremir en pensant que vous, que mon Pere, mon frere, le votre et Lafayette se trouveroient peut etre au milieu de toutes ces fureurs qui accompagnent les guerres intestines. Enfin vous m’avés envoyé tous les details les plus rassurans, nous avons acheté de peu de sang la plus complette revolution, l’harmonie paroit retablie, la bonté du Roi permet l’energie des operations, la constitution va se faire et nous allons devenir d’ici à 6 mois le peuple le plus libre et le plus puissant de l’Europe si on a le bon esprit de laisser à la Puissance Executrice assès de force pour contenir l’interieur et agir librement au dehors.
Les Ennemis de l’Etat auront bien mal employé l’argent qu’ils ont semé chez nous pour allumer une guerre civile.
Je suis enchanté et non pas surpris du courage avec lequel vous avés traversé Paris. Vous avés toutes les vertus et le courage en est une. J’attends avec bien de l’impatience des nouvelles certaines de la Nomination des nouveaux Ministres. Adieu mon cher cœur je me porte beaucoup mieux je vous embrasse et je vous quitte pour ecrire à Lafayette et à mon Pere.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
Петербург, 11 августа 1789 г.
Моя дорогая, императрица была так любезна, что передала мне письмо, которое Вы написали с русским курьером. Оно ужасно меня взволновало, ибо с тех пор как я узнал об отставке г-на Неккера и приезде барона де Бретейля и маршала де Брольи, я представлял себе только гражданскую войну и резню. Этот энергичный шаг был запоздалым, но я полагал, что в твердости войск были уверены. Я был убежден в решительности генеральных Штатов, так что война мне казалась неизбежной. Судите сами, мог ли я не содрогаться, думая, что Вы, что мой отец, мой брат, Ваш брат и Лафайет, возможно, находятся в центре всех этих ужасов, которые сопровождают междоусобные войны. Наконец, Вы послали мне описание наиболее успокаивающих подробностей. Мы купили малой кровью наиболее завершенную революцию. Казалось, установилась гармония. Добродетели короля позволяют действовать быстро, конституция вот-вот будет принята, и мы станем через шесть месяцев самым свободным и могущественным народом Европы, если хватит благоразумия оставить исполнительной власти достаточно силы, чтобы поддерживать внутреннее спокойствие и проводить внешнюю политику. Враги государства мало заработают с тех денег, которыми они сорили во Франции, чтобы разжечь гражданскую войну.
Я очарован и отнюдь не удивлен смелостью, с которой Вы проехали через Париж. Вы обладаете всеми добродетелями, и смелость — одна из них. Я жду с большим нетерпением новостей относительно назначения новых министров. Прощайте, моя дорогая, я чувствую себя намного лучше. Обнимаю Вас и покидаю, чтобы написать Лафайету и моему отцу.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.337–337об.
19. Copie d’une lettre du maréchal de Ségur au comte de Ségur
à Petersbourg ce 11 Aoust 1789
La lettre que vous avés eu la bonté de m’ecrire m’etoit bien necessaire, elle a dissipé les horribles inquietudes qui me consumoient, votre grade, la consideration dont vous jouissés, votre vertu, celle de ma femme ne pouvoient me rassurer. Je sais de quoi le peuple est capable dans les momens d’effervescence, souvent il pleure le lendemain les victimes qu’il a sacrifiées la veille et il fremit et s’etonne de sa propre fureur, mais il n’est plus tems et son repentir ne console pas les cœurs qu’il a dechiré. Votre relation m’apprend la plus singuliere revolution qui ait jamais existé, je la prevoyois, je savois qu’elle seroit complette, mais je craignois, qu’elle ne fut achetée par les longues horreurs d’une guerre civile. La bonté, la vertu de Roi nous en a preservé. Il n’a pensé qu’un instant et peut etre trop tard à soutenir son pouvoir par un coup d’autorité. Il a suivi le mouvement de son ame, il a cedé au vœu unanime de la Nation, il lui donne une liberté qu’elle auroit tôt ou tard arraché, puisse-t-elle ne pas abuser de ce don precieux, puisse l’assemblée nationale songer que si la liberté peut augmenter l’industrie, la richesse, le credit, le bonheur d’un empire aussi vaste d’une maniere magique, il faut pour operer ce chef d’œuvre, que la Nation donne à son chef, au pouvoir executif assez de force pour etouffer les dissensions intestines et pour en imposer aux ennemis de l’Etat. Si l’assemblée se penetre de cette grande verité, je benirai la revolution. Le Roi lui meme ne la regrettera pas, il aura acquis une couronne plus solide, ses Ministres n’auront perdu que le pouvoir de faire du mal, funeste avantage qu’aucun honnette homme ne peut regretter. Mais pour annoncer à l’Europe que c’est cette politique sage qu’on veut suivre, je voudrois que l’assemblée nationale commence par livrer aux loix les factieux insolens qui ont osé attaquer temerairement dans leurs discours que dictoit le delire, le frere et l’epouse de leur Roi. Et ce seroit cette motion que je ferois si j’etois admis parmi les representans d’une Nation qui a toujours applaudi l’héroisme et detesté la ferocité.
J’espere qu’actuellement nos travaux vont etre rapides, les 3 ordres sont d’accord, le Roi se réunit à eux, toute la Nation n’a qu’un meme avis sur les bases de la constitution et je me flatte qu’un prompt consentement aux impots et aux emprunts necessaires va regenerer notre credit, faire palir nos rivaux, ranimer la confiance de nos amis et nous rendre en peu de tems le peuple le plus respectable de l’Europe. L’inquietude que je ressentois et que je m’efforcois en vain de dissimuler m’avoit rendu malade. Je renais en apprenant que le sang a cessé de couler et que la revolution est fait. L’Imperatrice a eu la bonté dans cette circonstance d’entrer dans mes peines et d’en parler à ceux qui l’approchent avec cette bienveillance touchante qui La fait adorer quand on La connoit. Recevés je vous prie avec votre bonté ordinaire l’assurance de ma tendresse et de mon respect.
* * *
Маршалу Сегюру от графа Сегюра
Петербург, 11 августа 1789
Письмо, которое Вы соблаговолили написать мне, было для меня очень необходимым. Оно рассеяло те ужасные опасения, что меня терзали. Ваше звание, уважение, которым Вы пользуетесь, Ваша добродетель, добродетель моей жены не могли меня успокоить. Я знаю, на что способен народ в моменты возбуждения. На следующий день он часто оплакивает жертвы, которые принес накануне и содрогается перед своей собственной яростью. Но уже поздно, и раскаяние народа не разжалобит тех сердец, которым он причинил боль. Из Вашего рассказа я узнал о самой необычной революции, которая когда-либо происходила. Я предвидел ее, я знал, что она не была бы завершена, но я боялся, как бы она не была приобретена за счет долгих ужасов гражданской войны. Доброта, достоинства короля спасли нас от нее. Лишь на мгновение и, возможно, слишком поздно он подумал о том, как поддержать свою власть силой. Он последовал движению своей души, он уступил единогласному желанию нации, он дал ей свободу, которой она рано или поздно добилась бы. Может ли она не злоупотребить этим драгоценным даром? Может ли национальное собрание понять, что если свобода может чудесным образом объединить промышленность, богатство, доверие и счастье столь обширной империи, то для того, чтобы этот шедевр создать, надо, чтобы Нация дала своему главе и исполнительной власти достаточно силы, чтобы погасить внутренние разногласия и внушить врагам уважение к нашему государству? Если собрание проникнется этой великой истиной, я благословлю революцию. Король сам не будет сожалеть о ней. Он получит более крепкую корону. Его министры потеряют только власть поступать плохо — пагубное преимущество, о чем каждый честный человек не может сожалеть. Но, чтобы объявить Европе, что именно этой мудрой политике мы хотим следовать, я хотел бы, чтобы национальное собрание начало с того, что предало правосудию тех дерзких мятежников, которые нагло осмелились подвергнуть нападкам в своих речах брата и супругу короля, свидетельствуя тем самым о своем помешательстве. И именно это предложение я бы сделал, будь я среди представителей Нации, которая всегда рукоплескала героизму и ненавидела жестокость. Надеюсь, в настоящее время наши дела пойдут быстро, три сословия находятся в согласии, король присоединился к ним, вся Нация имеет единое видение основ конституции. Я льщу себя надеждой, что быстрое согласие относительно налогов и предоставления необходимых займов восстановят наш авторитет, отпугнут наших соперников, вернут доверие к нам наших друзей и в короткий срок сделают наш народ снова самым уважаемым в Европе. Беспокойство, которое я испытывал и от которого безуспешно старался избавиться, привело к тому, что я заболел. Узнав, что революция свершилась и кровь перестала литься, я выздоровел. В этой обстановке императрица соблаговолила проникнуться моими муками и говорила о них со своими приближенными с той трогательной доброжелательностью, которая заставляет обожать ее всех, кто ее знает. Прошу Вас, примите с Вашей обычной добротой заверения в моей любви и уважении к Вам.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.338–339.
20. Copie d’une lettre du comte de Ségur au marquis de La Fayette
à Petersbourg ce 11 e Aoust 1789
Mon cher Lafayette. Je ne vous ferois pas compliment sur le commandement que Paris vous a donné si vous l’aviez eu 2 jours plutot, mais le sang françois qui a coulé n’a point souillé vos mains et vous n’aves été placé à la tête d’une armée nationale que pour ramener l’ordre et escorter l’entrée triomphante d’un Roi citoyen qui a sçu vaincre l’orgueil du throne et qui a mieux aimé ceder à son peuple que de combattre pour un pouvoir que des flots de sang devoient payer. Vous savés combien je craignois de voir commencer cette revolution qu’avoient amenée l’imperitie de quelques Ministres, le poids des impots et l’ambition irritée des Parlemens, je la craignois parcequ’elle auroit detruit la france, si un concours presque miraculeux de circonstances n’avoit fait evanouir tous les obstacles qui devoient vous arreter dans vos operatons. En un mot je voyois que nous abandonnions une constitution Monarchique temperée par l’opinion publique et qui nous avoit couvert de gloire depuis Louis XIV pour former une autre constitution qui paroissoit exiger des siecles de combats, de disputes et de faiblesse. Les ordres jaloux l’un de l’autre, les provinces divisées par leurs Privileges, les deputés genés par des pouvours limitatifs, l’interet des Militaires, l’ambition des Ministres, l’autorité de la Cour, tout paroissoit annoncer des orages sans fin, des malheurs sans terme, une destruction sans ressource.
Heureusement les ordres contre toute attente se sont réunis, l’assemblée a eu le courage de proscrire les pouvoirs qui leurs servoient d’entraves, l’interet public a fait sacrifier les privileges, le Ministere n’a pris que trop tard le parti de vigueur qui auroit pu amener une guerre civile et le Roi eclairé sur le voeu unanime de la Nation par l’energie de l’assemblée, le delire du peuple et l’indecision des troupes a pris lui meme l’enseigne de la liberté et s’est glorifié de titre de premier citoyen d’un people libre, benissez sa vertu, couronnez sa magnanimité, imitez sa moderation, servez vous de votre credit pour faire promptement sentir l’instante necessité de donner au pouvoir executif toute la force qui lui est necessaire. Les individus souffrent souvent, quand le throne s’empare du pouvoir legislatif, j’en conviens, mais lorsque le pouvoir legislatif empiete sur l’executif l’Etat tombe et se detruit, il est la proye de l’ambition de ses voisins ou de ses divisions intestines. Songès que rien n’est parfait dans le monde et que les passions menent toujours les hommes. Ceux que cette epoque a couvert de gloire, ceux que sont enyvrés des hommages de leurs egaux, doivent penser qu’ils seront bientot l’objet de leur envie. Le Throne seul peut contenir tous ces interets opposés sans cesse prets à se choquer et à se combattre. D’ailleurs la france ne peut enchainer ses ennemis, arreter ses rivaux, servir ses amis, proteger son comerce, conserver sa sureté, etendre ou maintenir son influence que lorsque le chef de la Nation pourra rapidement developper à propos des forces menaçantes, songez que les Loix doivent etre ses seules entraves et que pour defendre l’Etat ou attaquer les ennemis, il a besoin du credit le plus etendu et de la plus libre activité, faites promptement et fortement germer ces verités utiles dans une assemblée ou votre celebrité vous donne une juste influence, et que le heros de la liberté soit aussi le plus ferme appuy d’un pouvoir sans lequel cette liberté ne peut se conserver un seul instant et sans lequel la faiblesse de l’anarchie remplaceroit bientot d’une maniere plus horrible le poids d’un joug arbitraire dont notre Roi lui meme nous veut degager.
Adieu mon cher Lafayette, vous devez juger si j’attends avec inpatience de vos nouvelles.
* * *
Маркизу де Лафайету от графа Сегюра
Петербург, 11 августа 1789 г.
Мой дорогой Лафайет. я не стал бы Вас поздравлять с тем поручением, которое Вам дал Париж, получи Вы его двумя днями ранее. Однако пролившаяся французская кровь вовсе не испачкала Ваши руки. Вы были поставлены во главе национальной армии только для того, чтобы установить порядок и охранять триумфальный въезд в Париж короля, гражданина, который сумел побороть гордость трона и предпочел уступить своему народу, а не сражаться за власть, цена которой была бы оплачена потоками крови. Вы знаете, как я боялся начала этой революции, вызванной нерасторопностью нескольких министров, тяжестью налогов да раздраженным властолюбием парламентов. Я боялся ее, ибо она разрушила бы Францию, если б почти чудесное стечение обстоятельств не заставило рассеяться все те препятствия, что должны были Вас остановить в Ваших действиях. Одним словом, я видел, как мы отказались от монархии, ограниченной общественным мнением и прославившей нас со времен Людовика XIV, чтобы выработать другую форму правления, которая, казалось, покончит с веками борьбы, споров и слабости. Завидующие друг другу сословия, провинции, находящиеся в разногласиях по поводу своих привилегий, депутаты, стесненные ограничительными полномочиями, корыстные интересы военных, властолюбие министров, авторитет двора — все, казалось, предвещало взрыв гнева, которому не будет конца, горе, которому не будет предела, разрушения, которым не будет остановки.
К счастью, сословия против всякой на то надежды сумели объединиться; собрание нашло в себе мужество отказаться от тех полномочий, которые препятствовали объединению сословий; общественный интерес заставил пожертвовать привилегиями; правительство же лишь слишком поздно приняло то твердое решение, которое могло бы привести к гражданской войне. Король, осведомленный собранием о единогласном желании Нации, неистовстве народа и нерешительности войск, сам поднял знамя свободы и покрыл себя славой первого гражданина свободного народа. Благословите его добродетель, коронуйте его благородство, подражайте его умеренности, используйте Ваш авторитет, чтобы быстро заставить осознать настоятельную необходимость дать исполнительной власти всю силу, которая ей нужна. Личности часто страдают, когда законодательная власть захватывается троном, — я с этим согласен. Но как только законодательная власть присваивает себе исполнительную, государство рушится и погибает. Оно становится добычей честолюбия соседей или внутренних междоусобиц. Поймите, в мире нет ничего совершенного, страсти всегда движут людьми. Те, кого эта эпоха покрыла славой, те, кто опьянен преклонением перед ними себе равных, должны думать о том, что скоро они станут предметами их зависти. Трон единственный может сдержать все эти противоположные интересы, будучи всегда готовым к оскорблениям и борьбе. К тому же Франция сможет подавить своих врагов, остановить своих соперников, помочь друзьям, защитить свою торговлю, обеспечить свою безопасность, увеличить или сохранить свое влияние, только когда глава государства сможет быстро разобраться, от каких сил исходит угроза. Поймите, что единственными препятствиями ему должны быть законы, что для защиты государства или наступления на врагов ему необходимы большее доверие и большая свобода действий. Заставьте эти истины быстро и крепко «прорасти» в собрании, где Ваша известность дает Вам справедливое влияние, и пусть герой свободы станет также наиболее крепкой опорой власти, без которой эта свобода не может просуществовать даже мгновения и без которой непрочность анархии заменила бы вскоре в самой ужасной форме силу деспотического гнета, от которого король сам хочет нас избавить.
Прощайте, мой дорогой Лафайет. Судите сами, с каким нетерпением я жду новостей от Вас.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.340–341об.
21. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
à Petersbourg ce 18 e Aout 1789
La nouvelle que vous m’avés donnée dernierement, mon cher cœur de l’inhumaine execution de foulon et de Berthier, m’a plus afligé que tous les autres des ordres precedens. Ces deux victimes n’etoient pas dignes de l’estime publique et meritoient peut etre que les tribunaux les punissent, mais ce qui me fait fremir c’est que 8 jours après la revolution, lorsque le calme est revenu le peuple de sang froid se rend justice lui meme, fait des atrocités et n’est retenu ni par les ordres de ses chefs ni par le respect des loix ni par les suplications de Lafayette. Que fait donc sette garde bourgeoise, n’a-t-elle de force que contre le Roi et ne peut-elle retablir l’ordre dans Paris? Elle seroit bien inutile si elle laissoit la populace maitresse de la vie des citoyens. Le sort du Baron de Bezenwald me touche infiniment, il est dur de se voir exilé à son age, on est injuste à son egard, il a fait le devoir d’un Lieutenant Colonel des Gardes et le peuple devroit respecter un vieux General qui a combatu 40 ans pour la patrie. Je viens de lire dans la gazette de hambourg un article qui m’inquiete, je vois que mon frere n’est plus chez M. le Duc d’Orléans, votre lettre ne m’en parle pas. J’espere que vous me manderés comment cela s’est passé. Si le tort est du coté du Prince ou de mon frere et si cet evenement ne lui attire pas la haine populaire je ne puis trop vous repeter combien vous devés dans cet instant prendre garde dans cette circonstance à votre langage, à reprimer tout mouvement d’indignation, à faire aller votre voiture doucement dans les rues, à ordonner à vos gens d’etre sages, à eviter tout ce qui peut choquer le peuple. Je trouve affreusement imprudent à vous d’etre restée si longtems à Romainville dans un moment ou la campagne doit etre en proye au brigandage des gens sans aveu. De grace songés que ma vie et mon bonheur dependent de votre repos et de votre sureté.
Le Prince de Nassau vient d’avoir un succès. Les Suedois ont attaqué son avantgarde, il les a repoussé après 5 heures de combat et les a chassé des isles qui les protegoient, il s’est conduit avec sa valeur ordinaire et quoique ce ne soit qu’une affaire d’avantgarde, le succès est assés important parce qu’il s’est emparé des passages qui le genoient et il se trouve à portée de faire une attaque generale dont nous aurons bientot des nouvelles. Je vous prie de repandre ceci dans Paris parce que je veux contribuer à sa reputation comme il a travaillé à la mienne. Les 2 grandes flottes Russes et Suedoises se sont battus mais de loin, le combat est insignifiant, le seul resultat est que l’Escadre Russe de Cronstadt a operé sa jonction avec l’Escadre Russe de Copenhague et que les Suedois ont manqué leur but puisqu’ils ne se sont battus que pour empecher cette jonction. Le Pce Potemkin vient d’envoyer ici une grande nouvelle. Le General Russe Souwarow et le General Autrichien Pce de Cobourg ont attaqué ensemble 30 000 Turcs près de foczany, il les ont battus et ont pris leur camp, leurs canons, leur bagage, leurs drapeaux et la ville de foczany, je voudrois qu’une paix prompte fut le resultat de ces victoires et vous devinerés bien pourquoi.
Adieu mon cher cœur, embrassez mon Pere, mon frere, mes enfans et dites à Lafayette de m’ecrire, j’ai grand besoin d’avoir de ses nouvelles. Adieu, voilà une bien longue lettre pour un paresseux, un jour de depeches.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
Петербург, 18 августа 1789 г.
Дорогая моя, новость, которую Вы мне недавно передали о бесчеловечной казни Фулона и Бертье, огорчила меня больше, чем все остальные. Эти двое убитых не были достойны общественного уважения и, возможно, заслуживали того, чтобы судьи их наказали, но что заставляет меня содрогнуться, так это то, что восемь дней спустя после революции, когда вновь установилось спокойствие, народ сам хладнокровно вершит правосудие, совершает злодеяния, и его не могут сдержать ни приказы его вождей, ни уважение к законам, ни просьбы Лафайета. Что тогда делает его буржуазная гвардия? Она сильна только рядом с королем? Она не может восстановить порядок в Париже? Она была бы и вовсе ненужной, если б оставила чернь распоряжаться жизнями граждан. Меня глубоко трогает судьба барона Безенвальда. В его возрасте трудно видеть себя изгнанником. По отношению к нему это несправедливо. Он выполнил долг гвардейского подполковника, и народ должен был бы уважать старого Генерала, 40 лет воевавшего за родину. Я недавно прочитал в гамбургской газете статью, которая вызывает у меня беспокойство. Я знаю, что мой брат больше не находится у герцога Орлеанского. Ваше письмо не сообщает мне об этом. Надеюсь, Вы меня известите, как это произошло. Не ошибка ли это в отношении Принца и моего брата и не навлечет ли это событие на него народную ненависть? Я не могу слишком часто повторять Вам, насколько в этой обстановке Вы должны быть аккуратны в своей речи, сдерживать любой порыв негодования, осторожно ездить в своей коляске по улицам, приказать Вашим людям вести себя смирно, избегать всего, что может задеть народ. Я нахожу для Вас чрезвычайно неразумным оставаться в настоящее время так долго в Ромэнвиле, сельской местности, которая должна находиться во власти темных личностей, занимающихся разбоем. Ради бога, подумайте, что моя жизнь и мое счастье зависят от Вашего спокойствия и безопасности.
Принц Нассау недавно добился успеха. Шведы атаковали его авангард. После пяти часов сражения он оттеснил их и выгнал шведов с островов, которые их защищали. Принц вел себя с обычной смелостью и, хотя это был только авангардный бой, успех достаточно важен, потому что он захватил переправы, которые ему мешали, и может предпринять генеральную атаку, о чем вскоре у нас появятся новости. Я Вас прошу распространить эту информацию в Париже, ибо я хочу внести вклад в создание репутации Принца так же, как он потрудился на мою. Оба великих флота, Русский и Шведский, вступили в перестрелку, правда, на большом расстоянии. Сражение было незначительным. Единственный результат заключается в том, что Русская кронштадтская эскадра соединилась с Русской копенгагенской эскадрой. Шведы не достигли своей цели, поскольку сражались только для того, чтобы помешать этому соединению. Князь Потемкин только что прислал сюда важную новость. Русский генерал Суворов и австрийский генерал Принц Кобургский совместно атаковали 30 тысяч турок около Фокшан. Они разбили их и захватили их лагерь, пушки, обоз, знамена и город Фокшаны. Я хотел бы, чтобы результатом этих побед стало быстрое заключение мира, Вы наверняка догадаетесь почему.
Прощайте, сердце мое. Обнимите моего отца, брата, детей и скажите Лафайету, чтобы он написал мне. Мне очень нужно иметь от него новости. Прощайте. Вот достаточно длинное письмо для лентяя, особенно в день отправки депеш.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.349–350.
22. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
ce 21 Aout 1789
Pourquoi, mon cher amour, n’etes vous pas ici, loin de tous ces orages qui vous afligent et qui m’inquietent. On est tranquille à Petersbourg, on y gagne des batailles de 3 cotés, on ne s’y attrouppe que pour chanter des Te Deum et l’on n’y parle d’autres tetes coupées que de celles des Turcs qui se les font trancher par leurs Visirs et par leurs Pachas quand leurs ennemis les leur laissent. Je suis à present au comble de la joie. L’Imperatrice est revenue de Czarsko Zelo. Elle nous a vû hier de Cte Cobenzl et moi à l’hermitage et ma reçu avec sa bonté accontumée; je ne l’ai jamais vû si gaye, ni plus aimable, nous y avons passé une soirée charmante, celle d’aujourd’hui ne le sera pas moins car je soupe avec Elle chez M. Zouboff, son Aide de camp, c’est un jeune homme fort bien elevé, d’une tournure fort noble, fort douce et dont le ton et les manieres me plaisent infiniment.
Les nouvelles que vous m’avez données dernierement m’ont mis du baulme dans le sang. Je suis charmé que la paix regne dans Paris, on me marque qu’on en chasse tous les vagabonds, j’espererai de voir renaitre un calme durable lorsque le peuple aura abjuré sa haine injuste et lorsque les personnes distinguées qui ont quitté la france pourront y revenir sans danger. La gazette de Hambourg parle beaucoup des complots des Anglois en Bretagne, d’une lettre de M. le Duc de Dorset à M. le Cte d’Artois, d’un avertissement donné par M. de Montmorin aux Deputés Bretons pour veiller à la sureté des ports de Bretagne, je vois que toutes ces nouvelles sont fausses puisque vous ne m’en parlez pas. Dites à M. de Montmorin que quelque affaire qu’il eut, il devroit bien m’ecrire un mot. J’ai grand besoin d’avoir de ses nouvelles. Adieu, mon cher cœur, grondés Lafayette de ce que le patriotisme rend son amitié muette dans un moment où mon cœur suit tous ses mouvemens, tous ses succès, toutes ses inquietudes. Embrassés mon Pere et mes enfans et donnés vous à vous meme mille baisers bien tendres.
J’ai à recevoir à diner une trentaine de personnes ce qui me force à vous quitter.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
21 августа 1798 г.
моя дорогая, почему вы не здесь, вдали от всех этих волнений, которые огорчают Вас и беспокоят меня. В Петербурге тихо, здесь выигрывают сражения на трех направлениях, собираются только для того, чтобы пропеть Отче наш и не говорят об отрубленных головах, кроме турок, которым рубят головы их визири и паши, тогда как враги им их оставляют. Сейчас я на вершине радости. Императрица вернулась из Царского Села. Она нас принимала вчера в Эрмитаже — графа Кобенцеля и меня — и приняла меня со своей привычной добротой. Я никогда не видел ее такой веселой, ни более приятной. Мы провели там очаровательный вечер. Сегодняшний будет не менее очаровательным, ибо я ужинаю вместе с ней у г-на Зубова, ее адъютанта. Это молодой человек, достаточно хорошо воспитанный, очень благородного и приятного склада, тон и манеры которого мне крайне понравились. Новости, которые Вы мне недавно передали, льют бальзам на мои раны. Я рад, что в Париже царит мир. Мне говорят, что там хватают всех бродяг. Я буду надеяться, что, когда народ отречется от своей несправедливой ненависти и выдающиеся личности, покинувшие Францию, смогут вернуться, не подвергаясь опасности, восстановится прочный покой. Гамбургская газета много рассказывает о кознях англичан в Бретани, о письме герцога де Дорсе к графу д’Артуа, о предупреждении г-на де Монтморена бретонским депутатам, чтобы те следили за безопасностью портов Бретани. Я убежден, что все эти новости неправдоподобны, поскольку Вы мне о них не сообщаете. Скажите г-ну де Монтморену, что, несмотря на свою занятость, он мог бы также написать мне. Я очень нуждаюсь в указаниях от него. Прощайте, моя душечка, пожурите Лафайета тем, что патриотизм его нем, тогда как моя душа следит за всеми его побуждениями, всеми его успехами, всеми его волнениями. Обнимите моего отца и детей и примите сами тысячу ласковых поцелуев
Я должен принять к обеду около тридцати человек, что заставляет меня закончить это письмо.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.351–351об.
23. Copie d’une lettre du comte de Ségur à la comtesse de Ségur
ce 4 e 7 bre 1789
Je vous trouve un peu severe, mon cher Amour, pour le V.te de Noailles, il me semble qu’on ne peut pas dire qu’on vole une motion dans une assemblée publique, chacun est le maitre de dire ses pensées, le V.te a eu le bonheur de parler le premier et d’entrainer les avis dans une journée qui sera à jamais celebre. Mirabeau lui a fait une sortie injuste, ses parèns ont des pensions, mais lui il n’en a pas et le sacrifice de la féodalité est toujours beau dans la bouche d’un Noble. Je suis fort aise que M. Necker l’ait emporté pour l’emprunt, mais je ne serai tranquille que lorsque la charte de constitution qu’on retarde sera faite. Elle seule peut ramener le calme en fixant les pouvoirs, jusques là nous serons comme des gens dont on a renversé la maison et qui n’en ont pas encore de nouvelle. On reste ainsi exposé à de rudes orages. Je viens enfin de recevoir une depeche de Versailles, je suis charmé qu’on se soit rappellé que j’existe, je commencois a craindre un oubli total. Sachés je vous prie si le Mal de Beauveau est content de mon travail, j’attache un grand prix à son opinîone. Je ne compte pas expedier de Courier de si tôt, j’a ecrit par la poste sur ce qui nous interesse, c’est à vous à appuyer cette demarche, il en est tems.
Le Pce de Nassau après sa victoire a debarqué à la tête de 5000 hommes, il vouloit entourer à Equefors le Roi de Suede avec l’aide de 2 Generaux Russes qui commandoient chacun à peu près autant de trouppes. Le Roi de Suede n’a pas attendu le combat, il s’est enfui avec son armée. Nassau le poursuit, la campagne de Gustave III n’est pas brillante. Il a été obligé de bruler tous les batimens que les Russes n’ont pas pu prendre. Adieu, mon cher cœur, je me porte assés bien, mais le mauvais tems va arriver & j’en crains beaucoup l’influence. Embrassez ma Laure et mes fils, ainsi que notre Pere.
* * *
Графине Сегюр от графа Сегюра
4 сентября 1789 г.
Моя дорогая, я нахожу, что Вы слишком суровы по отношению к виконту де Ноайлю. Мне кажется невозможным говорить, что в национальном собрании господствует одна идея. Каждый волен выражать свое мнение. Виконту повезло, что в тот день, который навсегда останется знаменитым, он выступал первым и определил ход мыслей других. Мирабо поступил несправедливо по отношению к нему, его родители получают пенсии, а сам он нет, и отказ от феодальных прав всегда красиво звучит в устах дворянина. Я очень рад, что г-н Неккер переиграл Мирабо в отношении займа, но я успокоюсь, только когда конституция, с которой запаздывают, будет готова. Она единственная может восстановить порядок, определив распределение полномочий. До тех же пор мы будем подобны людям, у которых дома все перевернуто вверх дном и которые об этом еще не знают. Таким образом, нужно быть готовым к суровым испытаниям. Наконец я получил недавно депешу из Версаля. Я рад, что там вспомнили о моем существовании. Я начинал бояться всеобщего забвения. Прошу Вас, узнайте, доволен ли маршал де Бово моей работой. Я придаю большое значение его мнению. Я не рассчитываю скоро послать курьера. Я написал по почте о том, что нас интересует. Вам самое время поддержать это обращение.
Принц Нассау после своей победы высадился во главе пяти тысяч человек. Он хотел окружить Шведского короля в Эквефорсе с помощью двух русских генералов, каждый из которых командовал примерно таким же количеством солдат. Король Швеции не ожидал сражения. Он бежал вместе со своей армией. Нассау его преследует. Кампания Густава III не блестящая. Он был вынужден сжечь все свои корабли, чтобы русские не смогли их захватить. Прощайте, моя дорогая, я чувствую себя достаточно хорошо, но вскоре наступит плохая погода, и я сильно боюсь, как она на меня будет действовать. Обнимите Лауру и моих сыновей, а также нашего отца.
АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация), оп.6/2, д.30, лл.381–381об.
IV. Протокол 5-ой российско-шведской конференции о согласовании проектов союзного трактата и договора о браке шведского кроля Густава IV Адольфа с великой княжной Александрой Павловной.
«Сегодня 18 (25) сентября 1796 года полномочные обеих сторон были созваны Его превосходительством господином вице-канцлером на конференцию. Прежде, чем приступить к процедуре обмена ратификациями договора, подписанного вчера, министры Ее императорского величества сочли долгом изложить (сверху дописано — для истории) министрам Его величества короля Швеции все, что касается (двойного объекта переговоров — зачеркнуто, сверху написано — проекта) трактата о союзе и брачного договора Его величества с Ее императорским высочеством великой княжной Александрой Павловной, а также весь ход переговоров, состоявшихся по обоим вопросам с самого их начала.
(Вследствие этого, они напомнили, что — добавлено на полях) через два (зачеркнуто, сверху написано — несколько) дней после приезда Его величества короля Швеции под именем графа Гага и Его королевского высочества герцога регента, взявшего имя графа Ваза, в эту столицу. Король и регент посетили Ее императорское величество и король лично сделал Ее величеству официальное предложение, прося руки Ее высочества великой княжны Александры Павловны. Это предложение сопровождалось неоднократно повторенным выражением стремления скрепить столь счастливым союзом отношения и узы дружбы, родства и добрососедства со всеми вытекающими из этого выгодами для счастья двух монархий. Предложение короля было воспринято Ее императорским величеством, разделяющей выраженные им стремления, с удовлетворением, как в силу высокого мнения, которое Она составила о личных качествах короля, так и (для того, чтобы дать свидетельство своего особого расположения к королю — вычеркнуто) в силу ее полного расположения к этому предложению (дописано над зачеркнутым). Ее императорское величество попросила, однако, два дня для того, чтобы проконсультироваться о столь важном деле. Это, впрочем, было совершенно необходимо для того, чтобы убедиться в согласии великого князя-отца и великой княгини-матери, а также узнать мнение Ее императорского высочества великой княжны Александры Павловны.
По истечении этих двух дней, заручившись согласием обоих августейших родителей и великой княжны, Ее императорское величество объявила, что со своей стороны также принимает это предложение. Рассматривая его как (новое средство — зачеркнуто) удобную возможность для обеих сторон совершить почетный, полезный и взаимовыгодный для обоих государств шаг. Однако с этого времени Ее императорское величество сочла своим долгом предупредить Его величество короля Швеции о своем намерении (которое она не могла терять из виду — зачеркнуто) обеспечить великой княжне, своей внучке, свободу совести и отправление религии, в которой она была рождена и воспитана (а также о препятствиях, если они были, вытекавших из разницы в религии — зачеркнуто). Однако Его величество король Швеции, высказав сомнения, затруднился принять условия Ее императорского величества, настаивая на намерении, выраженным им ранее. (Два — зачеркнуто) несколько дней спустя (не имея возможности возобновить переговоры — зачеркнуто), в течение которых этот важный пункт оставался нерешенным, герцог-регент и министры короля явились известить Ее императорское величество, что все препятствия (будут сняты — зачеркнуто), происходящие из разности религий, были устранены и Его величество король был намерен посетить Ее императорское величество, чтобы дать ей самые положительные заверения в том, что статья о религии, согласно которой великой княжне, будущей супруге короля, будет предоставлена полная свобода ее отправления, не представляет отныне никаких трудностей.
Однако во время случившейся до этого разговора паузы Ее императорское величество сочла уместным рассеять собственноручно написанным письмом сомнения короля и его возражения, изложив мотивы, которые могли бы убедить его в необходимости предоставить Ее императорскому высочеству свободное отправление религии. И хотя Ее императорское величество (уже — зачеркнуто) действительно получила от короля заверения, что эта статья не представляет более никаких трудностей, она, тем не менее, сочла нужным передать это письмо королю, попросив прочесть его со всей зрелостью.
[В этом месте следует добавление на полях: «Это письмо (которое до сих пор находится в руках короля Швеции — дописано сверху) заканчивалось ясно выраженным заявлением (Ее императорского величества — зачеркнуто), что как бы не велико было ее стремление заключить брак великой княжны, свой внучки, она никогда не согласится на то, чтобы (артикул, касающийся религии не был заключен и подписан таким образом, как она предложила — зачеркнуто) свободное отправление религии будущей королевы Швеции не было бы обеспечено».]
(При первом случае — зачеркнуто) на следующий день Его величество король Швеции (встретившись с Ее императорским величеством — зачеркнуто), вновь встретившись с императрицей, поблагодарил Ее в самых прочувствованных выражениях, сказав, что письмо, которое он внимательно изучил, самым убедительным образом, прояснило спорный вопрос. Он высказал, однако, сожаление, что у кого-то хоть на минуту могло проявиться мнение, что (в этом, как и в других вопросах — зачеркнуто) Его намерение могло быть понято как попытка стеснить великую княжну, его будущую супругу, (в вопросе, касающемся ее совести — дописано под строкой).
После таких заверений и объяснений Ее императорское величество должна была поверить, что все препятствия в вопросе о религии были сняты. Вследствие этого Она приказала своим министрам подготовить в письменном виде все артикулы и статьи союзного трактата, который должен был быть заключен, а также статьи брачного договора, и передать их министрам Его величества короля Швеции, что и произошло на частной конференции, состоявшейся 9 (20) числа этого месяца. Шведские министры после некоторых возражений о ненужности статьи, касающейся отправления религии Ее императорского высочества великой княжны, поскольку король уже дал сам слово императрице, а затем, потребовав исправления некоторых формулировок относительно религии великой княжны, приняли этот артикул для того, чтобы передать его на рассмотрение королю. Одновременно они потребовали созвать через день в то же время генеральную конференцию для рассмотрения всех статей, которые должны были составить оба договора.
На этой конференции, состоявшейся 11 (22) сентября, артикул о религии великой княжны (далее две с половиной страницы основного текста зачеркнуты. Приводим их полностью: был обсужден и, казалось, полностью согласован. При закрытии конференции сложилось впечатление о достигнутом полном и единодушном согласии. Когда министры еще не разошлись, двое из них, князь Зубов и барон Штединг провели партикулярную беседу, в ходе которой последний дал понять, что король, его повелитель, возможно, даст письменное согласие на артикул, касающийся религии, в том виде, в котором он был предложен русской стороной. В тот же день вследствие убежденности Ее императорского величества, что все урегулировано и согласовано, было назначено обручение Его величества короля Швеции с Ее императорским высочеством, великой княжной, на котором должны была присутствовать с одной стороны вся императорская фамилия, министры Ее императорского величества, а также дядя короля и шведские министры. Обручение должно было завершиться балом, на который были приглашены самые заслуженные придворные Ее императорского величества и свита короля. Таковы были обстоятельства, в которых князь Зубов сообщил императрице о декларации посла и полномочного министра на переговорах, приведенной выше. Несмотря на то, что дело зашло далеко, Ее императорское величество, учитывая серьезность и важность вопроса, не сочла возможным продолжать его без того, чтобы получить позитивную декларацию относительно изменения, которого она никоим образом не могла ожидать).
(Текст на полях, предложенный взамен зачеркнутого: На конференции, имевшей место 11 (22) сентября, артикул, относящийся к религии великой княжны был поставлен на обсуждение. Поскольку министры короля не имели его в своих бумагах, их внимание было привлечено к этому вопросу. Они отвечали, что оставили артикул в руках короля, который взял на себя объясниться с Ее императорским величеством по этому вопросу и согласовать его. Господин Рейтергольм сказал по этому поводу, что этот вопрос, скорее, должен был рассмотрен между бабушкой и внуком, чем между министрами. Ему было отвечено, что все же необходимо, чтобы этот артикул был урегулирован тем же образом и совместно со всеми другими, которые принадлежат к генеральному трактату. Шведские полномочные согласились с этим и конференция была закрыта с видимостью полного и единодушного согласия.
В силу предварительных объяснений с королем, регентом и министрами, убеждения императрицы в том, что все было улажено и согласовано относительно религии будущей королевы Швеции, было столь сильным, что в тот же день, когда состоялась генеральная конференция, было назначено обручение Ее высочества и Его величества короля Швеции. Но когда императрице доложили, каким образом шведские полномочные высказывались относительно артикула о религии, она не сочла для себя возможным продолжать без того, чтобы получить ясный и позитивный ответ относительно этого артикула).
[Далее на полях поставлен знак NB и написано: Первоначальный текст исправлен по просьбе господина Штединга, не скрывавшего своего беспокойства после того, как он увидел в протоколе все уловки, которые привели к разрыву переговоров. Снизойдя к его просьбе, мы заменили первоначальный текст тем, что написано на полях.]
В этой связи Ее императорское величество поручило одному из своих министров попросить разъяснений сначала у посла короля, а в случае, если бы его не удалось найти, у дяди короля, регента. И тот, и другой ответили в первый момент, что действительно король не может принять предложенного артикула. Однако после разъяснений, данных министром Его императорского величества, относительно того, что неприлично останавливать столь далеко зашедшее дело, особенно после того, как шведской стороной были даны самые позитивные обещания, они обязались переговорить с королем, чтобы побудить Его согласиться с требованием Ее императорского величества (на которое она имела полное право — вычеркнуто). Через некоторое время они вернулись с ответом, что этот вопрос будет улажен к удовлетворению Ее императорского величества способом, приемлемым для обеих сторон. Императрица, найдя этот ответ слишком общим и неопределенным, особенно после неожиданных дискуссий, происходивших ранее, предложила королю дать письменное обязательство в следующих выражениях: «Я официально обещаю предоставить Ее императорскому высочеству великой княжне Александре Павловне, моей будущей супруге, королеве Швеции, полною свободу совести и отправления религии, в которой она была рождена и воспитана. Прошу Ее императорское величество рассматривать это обещание как самый торжественный и обязательный акт».
Проект этого обязательства был представлен господину регенту, который взял на себя представить его королю, но по прошествии некоторого времени он принес следующий ответ: «Уже дав слово чести Ее императорскому величеству, что великая княжна Александра Павловна никогда не будет стеснена в своих религиозных убеждениях, причем Ее императорское величество выразили в этой связи свое удовлетворение, я уверен в том, что она нисколько не сомневается в том, что я знаю священные обязанности, которые налагает на меня взятое обязательство, в силу чего любое другое письмо представляется совершенно излишним. Густав-Адольф, 11 (22) сентября 1796 года».
Несмотря на попытки добиться, чтобы в этом обязательстве было упомянуто право великой княжны на отправление религии, получить его не удалось. Это вынудило Ее императорское величество отложить церемонию обручения до того, пока этот пункт не будет полностью согласован. На следующий день король (попросив партикулярную встречу с Ее императорским величеством и получив ее — вычеркнуто) пожелал увидеть Ее императорское величество в сопровождении своего дяди-регента. Во время встречи король упорно отказывался подтвердить свободное отправление религии великой княжной (добавлено на полях — что еще раз подтвердило мнение Ее императорского величества относительно недостаточности письма короля, приведенного выше). При таком положении вещей Она приказала своим полномочным немедленно разорвать переговоры, что и было исполнено, после того, как шведские полномочные явились на конференцию, назначенную накануне.
(Вставка на полях: Вечером того же дня, когда министры Ее императорского величества находились в одном доме с полномочными короля, им было сделано предложение упомянуть в новой редакции спорного артикула только о свободе отправления религии, сняв упоминание о православной часовне, хотя оно логически вытекало из признания свободы совести. После того, как Ее императорское величество получила отчет об этом, она приказала одному из своих министров написать полномочным короля следующее письмо, переданное барону Рейтергольму 13 (24) сентября: «Я довел до сведения Ее императорского величества предложение, которое Ваше превосходительство совместно с двумя Вашими коллегами сделали мне вчера вечером. По мнению Ее императорского величества, чем дольше продолжается дискуссия и чем больше трудностей возникает в этой связи, тем более важной становится необходимость зафиксировать его письменно и самым ясным образом. Вследствие этого Она приказала мне поставить на обсуждение и согласовать приложенный к этому артикул в том виде, в котором он был подготовлен в первоначальном варианте и представлен на конференциях. Именно этот вопрос, а также ясно выраженные намерения Ее императорского величества должны стать предметом переговоров, если Ее намерения и чувства по отношению к королю признаются такими, какими они заслуживают быть»).
Продолжение основного текста: Это дело оставалось без движения в течение двух дней и, казалось даже, что переговоры разорваны, когда господин регент, лично посетив Ее императорское величество, дал Ей знать, что король, его племянник и воспитанник, будучи не в силах сам соединить свое желание установить лестный для него союз с требованиями совести, решил, что примирить одно с другим можно только обратившись к шведской Консистории во главе с архиепископом Упсальским. Вследствие этого курьер должен был немедленно отправиться в Стокгольм, чтобы спросить у него совета, который, несомненно, будет получен. Тем временем король и он, регент, понимая все обоюдные выгоды, которые должно принести укрепление двойных уз между Ее императорским величеством и королем Швеции, о форме которого продолжаются дискуссии, просят Ее императорское величество возобновить переговоры и конференции полномочных для того, чтобы довести столь благополучно начатое дело до конца на условиях, предложенных Ее императорским величеством, и, наконец, принятых им, регентом, в меру своих полномочий и королем, при условии, что текст договора будет дополнительно ратифицирован по достижении им совершеннолетия.
Ее императорское величество соблаговолило согласиться на эти предложения, желая показать свою готовность идти на все возможные уступки для заключения союзного трактата, разумеется, не менее желательного для Нее, как и для короля, Ее кузена, которому Она продолжала оказывать все знаки дружбы и благожелательности, похваляя в свою очередь Его чувствительность. Она приказала своим полномочным закончить обсуждение и подписать трактат, который столь счастливо был ратифицирован сегодня, при том понимании, однако, что он вступит в силу после окончательной ратификации по достижении королем совершеннолетия и в порядке, предусмотренным его восьмой статьей.
(Совершено в Петербурге 18 (29) сентября 1796 года — зачеркнуто).
Далее в основном тексте дописано следующее:
Немедленно после того, как протокольная запись была обсуждена и исправлена, приступили к проверке ратификационных актов. При этом полномочный Ее императорского величества, заметил, что в ратификационных грамотах, представленных шведской стороной, был опущен один из титулов императрицы. Шведские полномочные объяснили это ошибкой своей канцелярии, выразив надежду, что эта ошибка не будет иметь последствий.
После этого была произведена размена ратификационных грамот, после которой шведским полномочным по приказанию Ее императорского величества были вручены обычные подарки. На этом конференция была окончена.
V. Историческая записка о переговорах о браке великой княжны Александры Павловны со шведским королем Густавом IV Адольфом после сентября 1796 г.
Исторический очерк переговоров о браке великой княгини Александры с королем Швеции, проходивших после смерти императрицы Екатерины II
Генерал Клингспорр, уполномоченный передать собственноручные письма короля императрице и снабженный инструкциями, предписывавшими употребить все средства для того, чтобы уладить дело, прибыл в Петербург только для того, чтобы вручить их императору, сыну покойной Государыни. (Написано на полях: генерал Клингспорр покинул Стокгольм 5 (16) ноября 1796 г. Там были настолько уверены в успехе его миссии, что через шесть дней после отъезда из Стокгольма он был награжден Голубой лентой вследствие питавшихся ожиданий.) Он был прекрасно принят, однако вследствие этого приема в Стокгольме во второй раз родились самые радужные ожидания, доходившие до того, что были приняты необходимые меры для отказа путем иезуитских оговорок от обязательств, которые, как ожидалось, они (шведы — П.С.) должны были на себя взять. Эти оговорки шведской стороны были, однако, не такого рода, чтобы император с ними согласился. Пока господин Клингспорр наслаждался удовольствиями Петербурга, не проявляя желания о чем-либо договариваться, ему поступили депеши из Стокгольма — старые предложения, с той только разницей, что королю было угодно назвать их великолепным словом «ультиматум». Его императорское величество не посчитал, однако, необходимым ответить на это своим ультиматумом, поскольку не хотел первым разрывать переговоры. К тому же его собственные предложения не выглядели достаточно приемлемыми для того, чтобы завершить это дело. Они сводились только к тому, чтобы, покидая свою родину, великая княгиня сохранила религию, а поскольку шведы не брали на себя никаких новых обязательств в отношении статьи о религии, можно было легко предвидеть, что великая княжна прибудет в Стокгольм, поменяв религию и став вполне лютеранкой.
В то время как в Петербурге шли подобные разговоры, камергер императорского двора граф Григорий Головкин прибыл в Стокгольм с официальным извещением о кончине Екатерины II. Царствующая императрица поручала ему передать приветы от себя и великой княгини Александры. Он выполнил это поручение, получив таким образом возможность поговорить и о деле, являвшемся предметом переговоров, не вдаваясь, однако, в детали ввиду отсутствия у него каких-либо инструкций. Его светские качества, живой характер и легкая беседа обеспечили ему хороший прием. Следствием этого стали некоторые откровенные признания как со стороны короля, так и его приближенных, зародившие у него надежду на то, что в случае получения разрешения это дело можно будет довести до конца. Однако, поскольку ответ из Петербурга на признания, которые сделали ему в Стокгольме, задерживался, он отказался от мысли провести переговоры и вернулся 8 (19) января в Россию.
Ответ, задержавшийся, однако, только в связи с медлительностью курьеров, находился на пути в Стокгольм, когда граф Головкин прибыл в Петербург. Все, что он рассказывал о Швеции в подтверждение доводов, которые ему были высказаны, лишь подкрепило идею о том, что следовало лишь усилить настойчивость для того, чтобы убедить короля пойти навстречу императору. Императрица, живо интересовавшаяся этим делом, из любви к дочери написала королю весьма любезное письмо, которое поручено было доставить господину Дженнингсу, секретарю шведского посольства. Лучшего курьера найти было трудно, поскольку Дженнингс хорошо знал страну, в которой работал, имел обширные связи и лучше, чем кто-либо другой, мог изложить доводы в пользу необходимости этого союза для Швеции на условиях, предписанных Россией, сводившихся только к сохранению за великой княгиней греческой религии.
Через несколько дней после его отъезда граф Головкин, назначенный после приезда сенатором и тайным советником, был снова направлен в Стокгольм. Надеялись, что, благодаря ловкости его манер и убедительной речи, ему удастся получить от короля решительный ответ, без новых оговорок. Получив приказ настаивать на «да» или «нет», он, однако, должен был придерживаться пассивной линии и ни в коем случае не оказывать давления на короля. Поводом для поездки послужила необходимость вернуть орден Серафимов, который носила покойная императрица. Идея этой поездки исходила от царствующей императрицы, поскольку сам император (Павел I — П.С.), давая на нее согласие, заметил, что он слишком занят высшими государственными делами, чтобы заниматься подобными комиссиями.
По приезде граф Головкин обнаружил, что дело было уже начато. Дженнингс со всей силой духа мужественного человека представил опасность, которую таило в себе двусмысленное обращение с российским императором. Ему удалось убедить министров в необходимости закончить дело надлежащим образом. Выяснилось, однако, что это обстоятельство дало королю новый мотив для того, чтобы не уступать; он несгибаемо держался на своем, и все принимавшиеся меры, включая риторику господина Головкина, выглядели пустой тратой времени. (Написано на полях — канцлер господин Спарре, которого трудно обвинить в предвзятости по отношению к России, счел необходимым для блага отечества поддержать брак с великой княгиней, и, видя, что его мнение не берет верх, он изложил его письменно, приобщив к шведским государственным актам.)
Частые и оживленные беседы с графом Головкиным, казалось, не производили на короля никакого впечатления. Он позволил себе даже в ходе одной из первых встреч сказать, что предложения императора были неприличными и задевали его честь. Нужно было обладать дерзостью господина Головкина, чтобы тут же поинтересоваться, следовало ли передать эти слова по назначению. Ему было отвечено, что они были произнесены только в силу слабого знания французского языка, что позволило закрыть тему о неприличии.
Графу, однако, настолько хотелось уладить это дело, что однажды вечером он так заговорил короля, что его величество, приведя ему тысячу и одну причину, по которой ему было невозможно жениться на принцессе греческого вероисповедания, повторил ему слова Пилата, сказанные когда-то покойной императрицей: то, что я сказал — то сказал, то, что написал — написал, выдав тем самым все свое отвращение к этому делу. У него даже вырвались слова о том, что подобное обращение с его страной и ее общественным мнением требовали, чтобы он не разрывал первым переговоры. Оставив эту роль императору, он имел ввиду сохранить для себя возможность оправдаться, если когда-нибудь его стали бы упрекать.
Несмотря на откровенность этого признания, граф Головкин решил получить на этот счет какой-то документ. Он написал королю, требуя от него категорического ответа на сделанные ему предложения. Его величество ответил в своей уклончивой манере, подтвердив по своему обыкновению желание установить близкие связи с императорской семьей.
Граф Головкин направил императору с курьером подробный отчет о своих переговорах. Тем временем королю пришла в голову мысль о том, что он сказал и слишком много, и слишком мало русскому представителю, и Дженнингс был отправлен обратно в Петербург с предложением, которое никак не могло способствовать водворению согласия. Оно состояло в том, чтобы отложить решение вопроса до личного свидания, которое должно было состояться следующим летом, когда император предполагал провести инспекцию своих войск в Карелии, а король должен был находиться в военных лагерях в Финляндии. Несмотря на то, что о предстоящем отъезде Дженнингса было сообщено графом Головкиным с курьерской почтой, его приезда в Петербург никто не ожидал. Головкину был направлен приказ возвратиться, поскольку генерал Клингспорр также хотел отправиться в обратный путь.
Граф Головкин тут же исполнил этот приказ и получил отпускную аудиенцию 16 (27) марта. По выходе из королевских покоев шведы в соответствии с обычаем своей страны хотели препроводить посла вместе с его соотечественником в канцелярию для вручения ему обычного подарка. Его превосходительство сказал, что он не хотел задерживаться, и продолжил свой путь, чтобы нанести визит королеве и другим членам королевской фамилии. Ранее ему уже приходилось делать представления в том смысле, что он считал неприличным заставлять посла, представлявшего великого государя, заходить в канцелярию, где он разделил бы со всеми ее членами роль простого зрителя. Однако его протест был тогда отклонен со ссылкой на существовавший в Швеции обычай (написано на полях — в этикете стокгольмского двора существует множество подобных мелочей, на которых, однако, не настаивают в случае твердо выраженного нежелания их соблюдать. К ним относится, например, унизительная для иностранных министров процедура, когда во время аудиенции у членов королевской фамилии на них присутствует одно из высших должностных лиц этой страны, не снимая шляпы и сидя в присутствии дипломатического представителя. Лондонский и лиссабонский дворы вырвали у стокгольмского обещание не допускать подобного в будущем). На этот раз существовали вдвойне весомые причины для того, чтобы не идти на рандеву с господином Спарре. Послу было известно, что господин Головкин не собирался принимать предназначенный для него подарок. Разочарованный неудачей своих переговоров, он написал ко двору, просив разрешения не принимать этого подарка. Поскольку ответ еще не прибыл, он не хотел подвергаться опасности скандала в случае необходимости возвращения его. По этой причине он посетил канцлера и просил его убедить короля не предлагать ему подарка, пока он не получит приказа на этот счет от императора. Господин Спарре не дал на это никакого ответа, и поэтому посол не появился в его канцелярии. В тот же вечер он был приглашен на отдельную конференцию, состоявшуюся после отпускных аудиенций. Затронув вопрос о его отказе отправиться в канцелярию, Спарре предупредил его, что подарок господину Головкину будет направлен на следующий день. Узнав об этом, тот, однако, поспешил написать канцлеру записку, в которой просил убедить короля оставить подарок у этого министра до того, как не поступят инструкции. Письмо это не произвело ни малейшего эффекта. Последовал, однако, длительный обмен записками между канцлером и послом, во время которого последний придерживался той пассивной роли, которая была ему предписана. Он сообщил мнение господина Спарре, который говорил на этот раз от имени короля графу Головкину; тот, однако, упорствовал в своем отказе, несмотря на заявление, что подарок вручается не ради прекрасных глаз сенатора, но ввиду уважения к его повелителю. Вследствие этого посла просили проинформировать о происшедшем свой двор и передать господину Головкину, которому оставлялась возможность исправить свою ошибку, что заставить его взять предназначенный ему подарок было бы ниже достоинства короля, тогда как согласиться с отказом графа сделать это — выше сил его величества. После нового отказа Головкина последовала последняя декларация, сводившаяся к тому, что король не желал больше ждать, собирается ли граф принять его подарок или нет.
Сразу же после того, как это дело завершилось подобным образом, господин Головкин получил эстафетой мнение графа Безбородко, считавшего, что его предложение об отказе от подарка являлось нарушением принятого этикета и правил поведения в отношении коронованных особ, с которыми нельзя осмеливаться вести себя подобным образом. К счастью, уже не оставалось возможности исправить что-либо, и граф Безбородко остался со своим мнением.
(Написано на полях — Поведение графа Головкина никоим образом не может быть поставлено в вину послу, который мог бы приказать ему принять подарок только в том случае, если бы он был простым путешественником. Однако он вернулся в Стокгольм уполномоченным вести переговоры от имени своего государя, принимать участие в которых у посла не было приказа. Он был проинструктирован только в отношении предоставления графу Головкину шифров для поддержания его переписки. Эти переговоры велись самим сенатором, который завершил их требованием категорического ответа, предъявленным непосредственно королю в письменной форме. Что же касается посла, то он никогда не осмелился бы на подобный демарш без прямых указаний, заботясь о том, как бы не навлечь неодобрения на графа Головкина. В его положении оставалось только предположить, что Головкин имел соответствующие указания. Вследствие этого посол не вмешивался в дело о подарке, ограничившись ролью посредника, стремясь смягчить самой изысканной учтивостью неловкости с той и с другой стороны.)
VI. Объявление о трауре по случаю кончины императрицы Екатерины II.
Объявление [380]
Каким порядком по Их императорским величествам блаженной и вечной славы достойной памяти Великом государе императоре Петре Феодоровиче и Великой государыне императрице Екатерине Алексеевне траур во весь год на четыре квартала быть имеет, начиная от 25го ноября.
Первый, второй, третий и четвертый кварталы, полагая в каждом по три месяца, Его императорское величество и Их высочества благоверный государь-цесаревич Александр Павлович и великий князь Константин Павлович соизволят носить глубокий траур на основании высочайше конфирмованной ниже сего статьи о чинах военных, понеже Его императорское величество и Их императорские высочества изволят носить военные мундиры.
Ее императорское величество соизволит носить глубокий траур — ратинное печальное Русское платье с крагеном, рукава длинные, около рукавов плерезы, на шее особливый черный плоский краген с плерезами, а шемизетка из черного крепа, шлейф в четыре аршина, на голове уборы из черного крепа с черною глубокою повязкою и с двойным печальным капором, один с шлейфом, а другой покороче, черные перчатки, веер, чулки и башмаки; а когда Ее императорское величество к телам Их величеств шествовать изволит, также и в день погребения, тогда соизволит иметь на голове большую креповую каппу, так чтоб все платье закрыло. Их императорские высочества государыни великие княгини и великие княжны то же самое одеяние имеют с тою разницею, что шлейф их должен быть длиною только три аршина.
Второй квартал Ее императорское величество и Их высочества изволят носить такое же русское платье с плерезами, во всем сходно против первого, головной убор тоже с убавлением повязки и один печальный капор.
Ее императорское величество и Их высочества третий квартал изволят носить русское платье из гладкого сукна без плерезов, без крагена обыкновенного покроя с короткими рукавами, с белыми креповыми манжетами, на голове маленький черный чепчик с узкими снипами, перчатки, веера и башмаки черные.
Четвертого квартала первые шесть недель изволят носить Ее императорское величество и Их императорские высочества камер-траур, шелковое черное платье, на голове белые флеровые уборы, такие же белые веера и перчатки.
Последние шесть недель полутраур, шелковое же черное платье, на голове кружева и черные ленты.
Дамские персоны
Первых четырех классов в первом квартале имеют носить суконное русское гладкое печальное платье с длинными рукавами, с крагеном, на шее особливый черный плоский краген с плерезами, шириною против мужских персон по классам, с шемизетками из черного крепа, на голове уборы из черного крепа с черною узкою повязкою, перчатки, чулки, башмаки черные, шлейфы иметь первым двум классам по два аршина, третьего класса полтора аршина, а четвертого класса по одному аршину, и всем четырем классам, когда будут у тел Их императорских величество и в день погребения, иметь большие печальные капоры, когда же из двора выезжать имеют, тогда надевать черные капоры из флеров, которым бы лицо было завешано. А пятого, шестого и седьмого классов носить таковое же платье и плерезы шириною против мужских персон по классам; восьмого класса дамам носить черное ординарное платье.
Во втором квартале носить русское платье из гладкого сукна без плерезов и без крагенов, на головах уборы черные с узкими снипами, без капора, башмаки белые с черным, веера и перчатки белые, и можно будет пудриться.
В третьем квартале имеют носить камер-траур, шелковое платье, на головах уборы белые флеровые, а ленты черные.
В четвертом квартале имеют носить полутраур, русское платье и юбки шелковые черные, на головах кружева и в первые шесть недель ленты черные с белым, а последние шесть недель цветные ленты.
Камер-юнферам Ее императорского величества позволяется траур против шестого класса.
Мужские персоны
Первого и второго классов в первом квартале платье имеют носить: кафтаны суконные без шишек, с четырьмя пуговицами сукном обшитыми, а на камзолах пуговицы такие же до пояса, и на обшлагах вверху плерезы, шириною в полтора вершка, подкладка стамедная, на шляпах висящий короткий флер, шпаги обшитые черным сукном, чулки гарусные, башмаки замшаные, пряжки черные, рубашки без манжет, наперед завязанные галстуки; кареты и сани обитые черным без гербов, шоры и хомуты обшитые черным, а у шорных на лошадях печальные попоны, длиною от земли шесть вершков; лакеям черные ливреи без лент, пуговицы до пояса; в домах убивать черным по одной каморе. Вышеписанный же траур кавалеры двора Его императорского величества употреблять имеют, кроме убития камеры и карет, и тем, которые и не в первых двух классах, ибо оные в градусе печальном перед другими преимущество имеют.
Третьего и четвертого классов в первом квартале платье и ливрея имеет быть против вышеписанного же, токмо чтоб плерезы у кафтанных обшлагов имели шириною в вершок, також и камор своих и карет черным не убивать.
Пятого, шестого и седьмого класса кафтаны носить в первом квартале суконные с круглыми обшлагами, плерезы в три четверти вершка шириною, а во втором, третьем и четвертом квартале против третьего и четвертого классов, и черные ливреи лакеям позволяется.
Восьмого класса носить платье черное ординарное полгода, имея в первом квартале шпаги и шляпы с завязанным флером.
Во втором квартале первых четырех классов, и придворным кавалерам носить платье суконное черное без плерезов, башмаки с синими пряжками, шпаги синие, шляпы кругом с обвязанным флером, у лакеев нашивать на левом плече ленты по своему гербу.
В третий квартал первых четырех классов имеют носить камер-траур с шелковою подкладкою и пуговицами, шпаги и пряжки обыкновенные, рубашки с камертуховыми манжетами; и тогда черные обои из палат и карет, и ливрея со служителей снимается.
В четвертый квартал первые шесть недель такое же платье, чулки белые и манжеты кружевные; последние шесть недель платье черное с цветным.
Всем мужского и женского пола, кто б какого звания ни был, во время траура в ординарном черном платье ходить позволяется.
В штатской службе находящимся особам, считая от четвертого до восьмого класса, разумеется о тех, кои имеют высочайше конфирмованные мундиры по местам их служения, позволяется ходить в мундирах, имея камзолы, штаны, чулки черные и флер по предписанным местам.
Всему военному генералитету и штаб-офицерам во время глубокого траура в первом и втором кварталах носить мундиры, а камзолы, штаны и чулки черные, флер на шляпах, аксельбанты, кисточки на шляпах и темляки обвертывать флером, и флер на левой руке, кроме тех дней, когда бывают на карауле или перед фрунтом, в таком случае и в первом и во втором кварталах означается траур вышепоказанных классов тем же, за исключением камзолов и штанов, которым быть мундирными.
В третий же квартал означается траур вышеписанных особ токмо флером на руке, на шляпах и на темляках, а четвертый только одним флером на руке.
Те классные особы, кои ездят на ямских лошадях, означают траур на ямщиках черными кушаками и шапками.
VII. Церемониал перенесения праха покойного императора Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний дворец.
Описание печальной процессии, которая по высочайшему повелению Его императорскаго величества была при перенесении тела благочестиваго великаго Государя Императора Петра Феодоровича из Свято-троицкаго Александро-невскаго монастыря в Зимний Его императорскаго величества дворец на катафалке, сооруженный в траурной зале, и при перенесении потом обоих тел вместе как Благочестиваго великаго Государя Императора Петра Феодоровича, так и Благочестивой великой Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны из Зимняго дворца Его императорскаго величества в Петропавловскую соборную церковь.
Разделение 1 е
Церемониймейстер полковник Илья Бибиков был верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 1 й
Два взвода кадет Сухопутнаго корпуса с приличным по военному установлению числом обер- и унтер-офицеров, рядовые ружья держали на погребение и в барабаны били во время марша тоже на погребение. А в день перенесения обеих тел Их Императорских величеств из Зимняго дворца в Петропавловский собор был вместо взвода кадет конный взвод кавалергардов.
№ 2 й
Гоф-фурьер верхом в епанче с длинным на шляпе флером.
№ 3
Маршал с маршальским штабом в епанче с длинным на шляпе флером надворный советник Иконников.
№ 4
Литаврщик с литаврами верхом, вели лошадь два конюха, все трое в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 5
10 трубачей пешие по пяти человек в ряд в таком же одеянии, как и литаврщик.
№ 6
Литаврщик с литаврами верхом, лошадь вели два конюха, все трое в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 7
10 трубачей пешие по пяти человек в ряд в таком же одеянии, как и первые.
№ 8
Гоф-фурьер верхом, одет так же, как и первые.
№ 9
Сорок лакеев по четыре в ряд в епанчах с длинным на шляпах флером.
№ 10
Четыре скорохода рядом.
№ 11
Восемь камер-лакеев по два в ряд в епанчах с длинным на шляпах флером.
№ 12
Восемь придворных официантов по четыре в ряд, в епанчах с длинным на шляпах флером.
№ 13
Шестнадцать пажей по четыре в ряд, в епанчах с длинным на шляпах флером.
№ 14
Четыре камер-пажа рядом, тоже в епанчах с длинным на шляпах флером.
№ 15
Гофмейстер пажеский в епанче с длинным на шляпе флером.
Разделение 2 е
Церемониймейстер полковник Науендорф верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 16
Гоф-фурьер верхом в таком же одеянии, как и два первых.
№ 17
Маршал со штабом коллежский асессор Сладковский в епанче, шляпа распущенная с длинным флером.
№ 18
Знамя герцогства Шлезвиг-Голстинскаго с шитым гербом нес полковник князь Грузинский в полном мундире, при нем ассистентами два штаб-офицера в мундирах же Василий Воробьев и Алексей Белоусов.
№ 19
Лейб-ферд герцога Шлезвиг-Голстинскаго без попоны, с богатым чепраком, с перьями и со всем тем, что принадлежит к сему убору, вели оную два штаб-офицера в мундирах Иван Черников и Николай Голубцов, за ними два конюха в парадной ливрее.
№ 20
Военное знамя красное с Императорским гербом с красною бахромою и кистями нес в мундире полковник Гаврила Кропотов, ассистентами при нем были в мундирах инженер-подполковник Алексей Тучков и артиллерии майор и кавалер Федор Апрелев.
№ 21
Лейб-ферд императорская в таком же богатом убранстве, как и первая, вели оную инженер-майоры Яков Проскуряков и Петр Вознов, тоже в мундирах, а за ними шли два конюха в богатой ливрее.
№ 22
Знамя Шлезвигское нес Конной гвардии поручик и кавалер Иван Корсаков в епанче, шляпа распущенная с длинным флером.
№ 23
Лошадь под черною длинною попоною, по обе стороны на попоне тот же герб, что на знамени, вели оную обер-офицеры Герасим Ритов и Дмитрий Парамонов, а за ними конюх, все трое в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 24
Знамя Голстинское нес коллежский асессор Василий Лизогуб.
№ 25
Лошадь того знамени вели обер-офицеры Василий Аврамов и Иван Иванов, а за ними конюх.
№ 26
Знамя Стормарское нес секунд-майор Дмитрий Неелов.
№ 27
Лошадь вели обер-офицеры Соломон Кроау и Федор Натто, а за ними конюх.
№ 28
Знамя Дитмарское нес секунд-майор Николай Милютин.
№ 29
Лошадь того знамени вели обер-офицеры Семен Мельников и Александр Пешков, а за ними конюх.
№ 30
Знамя Олденбургское нес артиллерии майор.
№ 31
Лошадь того герба вели обер-офицеры Вилен и Мельников, а за ними конюх.
№ 32
Знамя Делменгортское нес коллежский асессор Алексей Машков.
№ 33
Лошадь того герба вели обер-офицеры Андрей Гессен и Яким Боровиков, а за ними конюх.
№ 34
Знамя Черкасскаго герба нес поручик Шереметев.
№ 35
Лошадь того знамени вели обер-офицеры Абрам Касаткин и Александр Кондлер, а за ними конюх.
№ 36
Знамя Кабардинскаго герба нес секунд-майор Федор Татаринов.
№ 37
Лошадь того герба вели обер-офицеры Яков Смоляников и Дмитрий Попов, а за ними конюх.
№ 38
Знамя Грузинскаго герба нес секунд-майор Михайла Буладев.
№ 39
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Чумин и Николай Романовский, а за ними конюх.
№ 40
Знамя Карталинскаго герба нес секунд-майор Василий Юшков.
№ 41
Лошадь того герба вели обер-офицеры Петр Свечин и Александр Шемякин, а за ними конюх.
Как все вышесказанные знаменосцы, так и те, кои вели лошадей, и конюхи были все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, а лошади были под длинными черными попонами, имея гербы по обеим сторонам.
Разделение 3е
Церемониймейстер полковник Карл Будберг верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 42
Знамя Иверскаго герба нес штаб-офицер Василий Цыгоров.
№ 43
Лошадь того герба вели обер-офицеры Будаков и Николай Попов, а за ними конюх.
№ 44
Знамя Мстиславскаго герба нес штаб-офицер Штегельман.
№ 45
Лошадь того герба вели обер-офицеры Карл Габриель и Карл Шмит, а за ними конюх.
№ 46
Знамя Витебскаго герба нес артиллерии капитан Шеховской.
№ 47
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Кремпин и Николай Стахов, а за ними конюх.
№ 48
Знамя Кандийскаго герба нес штаб-офицер Афанасий Гунаропуло.
№ 49
Лошадь того герба вели обер-офицеры Людвиг Инард и Иван Соколовский, а за ними конюх.
№ 50
Знамя Обдорскаго герба нес штаб-офицер Степан Черкасов.
№ 51
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Затрапезной и Василий Квасов, а за ними конюх.
№ 52
Знамя Удорскаго герба нес штаб-офицер Михайла Гарязин.
№ 53
Лошадь того герба вели обер-офицеры Антон Вигура и Григорий Белоровской, а за ними конюх.
№ 54
Знамя Белозерскаго герба нес штаб-офицер Конон Арентков.
№ 55
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван фон Гак и Петр Мячков, а за ними конюх.
№ 56
Знамя Ярославскаго герба нес штаб-офицер Петр Окунев.
№ 57
Лошадь того герба вели обер-офицеры Сергей Алексеев и Федор Горяинов, а за ними конюх.
№ 58
Знамя Ростовскаго герба нес штаб-офицер Будаков.
№ 59
Лошадь того герба вели обер-офицеры Николай Бровцын и Степан Венечанской, а за ними конюх.
№ 60
Знамя Полоцкаго герба нес штаб-офицер Христоф Герман.
№ 61
Лошадь того герба вели обер-офицеры Петр Грик и Осип Рубанов, а за ними конюх.
№ 62
Знамя Рязанскаго герба нес штаб-офицер Алексей Трунов.
№ 63
Лошадь того герба вели обер-офицеры Петр Анцов и Иван Колгин, а за ними конюх.
№ 64
Знамя Черниговскаго герба нес штаб-офицер Александр Тележников.
№ 65
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Гросфельд и Дмитрий Микулин, а за ними конюх.
№ 66
Знамя Нижегородскаго герба нес штаб-офицер Николай Катенин.
№ 67
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Миттак и Василий Корольков, а за ними конюх.
№ 68
Знамя Болгарскаго герба нес штаб-офицер Добянской.
№ 69
Лошадь того герба вели обер-офицеры Пантелеймон Фролов и Петр Водопьянов, а за ними конюх.
Все знаменосцы, те, кои вели гербовых лошадей и за ними конюха, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, а лошади покрыты длинными черными попонами, имея нашитые на попоне гербы по обеим сторонам.
Разделение 4е
Церемониймейстер надворный советник Роман Старков верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 70
Знамя Вятскаго герба нес штаб-офицер Сафьянов.
№ 71
Лошадь того герба вели обер-офицеры Василий Баскаков и Кондратий Куприянов, а за ними конюх.
№ 72
Знамя Пермскаго герба нес секунд-майор Иван Гарновской.
№ 73
Лошадь того герба вели секунд-майор Александр Вольф и поручик Михайла Пантовской, а за ними конюх.
№ 74
Знамя Югорскаго герба нес капитан Петр Тагаев.
№ 75
Лошадь того герба вели обер-офицеры Василий Юрецкий и Афанасий Воробьев, а за ними конюх.
№ 76
Знамя Тверскаго герба нес ротмистр Конной гвардии Петр Римско-Корсаков.
№ 77
Лошадь того герба вели обер-офицеры Михайла Симбургской и Егор Чемоданов, а за ними конюх.
№ 78
Знамя Карельскаго герба нес надворный советник Лобысевич.
№ 79
Лошадь того герба вели штаб-офицер Иван Лавров и поручик Михайла Кашников, а за ними конюх.
№ 80
Знамя Самогидскаго герба нес надворный советник Алексей Комаров.
№ 81
Лошадь того герба вели штаб-офицеры Василий Нертовской и Иосиф Троепольской, а за ними конюх.
№ 82
Знамя Семигальскаго герба нес штаб-офицер Яков Щербинин.
№ 83
Лошадь того герба вели штаб-офицеры Павел Вангер и Иван Федоров, а за ними конюх.
№ 84
Знамя Курляндскаго герба нес подполковник Яков Есипов.
№ 85
Лошадь того герба вели коллежский асессор Кандалинцов и губернский секретарь Алексей Смирнов, а за ними конюх.
№ 86
Знамя Подольскаго герба нес коллежский асессор Сергей Ершов.
№ 87
Лошадь того герба вели секунд-майор Михайло Пастухов и поручик Михайло Сучков, а за ними конюх.
№ 88
Знамя Волынскаго герба нес подполковник Яншин.
№ 89
Лошадь того герба вели капитан Ушаков и поручик Федор Аншевской, а за ними конюх.
№ 90
Знамя Литовскаго герба нес подполковник Сулимов.
№ 91
Лошадь того герба вели секунд-майор Адам Челищев и артиллерии штык-юнкер Иван Кроуз, а за ними конюх.
№ 92
Знамя Таврическаго герба нес майор Бланк-Нагель.
№ 93
Лошадь того герба вели надворный советник Андрей Кейзел и корнет Михайло Карпов, а за ними конюх.
№ 94
Знамя Лифляндскаго герба нес коллежский асессор Карп Матюшкин.
№ 95
Лошадь того герба вели поручики Федор Полоняников и Иван Стрельников, а за ними конюх.
№ 96
Знамя Эстляндскаго герба нес коллежский асессор Евстафий Газенкамф.
№ 97
Лошадь того герба вели надворный советник Иван Бабин и капитан Демьян Головков, а за ними конюх.
Все знаменосцы, те, кои вели гербовых лошадей, и конюхи были в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, а лошади покрыты длинными попонами с нашитыми по обе стороны на попонах гербами.
Разделение 5е
Церемониймейстер титулярный советник Иван Богданович верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 98
Знамя Смоленскаго герба нес секунд-майор Иван Догатчиков.
№ 99
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Башератов и Иван Кистер, а за ними конюх.
№ 100
Знамя Псковскаго герба нес коллежский советник и кавалер Иван Репьев в 1й раз, а во 2й надворный советник Михайло Гибнер.
№ 101
Лошадь того герба вели секунд-майор Илья Василевский и поручик Егор Хартулярий в первый раз, а в другой раз вместо Василевскаго подпоручик Иванов, а за ними конюх.
№ 102
Знамя Сибирскаго герба нес коллежский советник и кавалер Петр Вельяминов в первый раз, а во 2й раз коллежский советник Луговиков.
№ 103
Лошадь того герба вели обер-офицеры Леонтий Эйлер и Александр Лефебер в первый раз, а во 2й раз вместо Лефебера Андрей Легкой, за ними конюх.
№ 104
Знамя Астраханскаго герба нес капитан лейтенант Иван Головачов.
№ 105
Лошадь того герба вели обер-офицеры Андрей Юрьев и Иван Мартьянов, за ними конюх.
№ 106
Знамя Казанскаго герба нес коллежский асессор Дмитрий Сыромятников.
№ 107
Лошадь того герба вели обер-офицеры Иван Мунд и Петр Бахметьев, за ними конюх.
№ 108
Знамя Новгородскаго герба нес надворный советник Василий Акишов.
№ 109
Лошадь того герба вели коллежский советник и кавалер Иван Соколов и надворный советник Ек в первый раз, а в другой раз унтер-лейтенант Лев Бизяев и поручик Музаркевич, за ними конюх.
№ 110
Знамя Владимирскаго герба нес подполковник Иван Яковлев.
№ 111
Лошадь того герба вели коллежский советник Василий Гаврилов и поручик Иван Перцов в первый раз, а во 2й раз вместо Гаврилова капитан Александр Лефебер, за ними конюх.
№ 112
Знамя Киевскаго герба нес надворный советник Дмитрий Куликовский.
№ 113
Лошадь того герба вели обер-офицеры Дмитрий Радванский и Кирилл Артамонов, за ними конюх.
№ 114
Знамя Московскаго герба нес секунд-майор Иван Худяков.
№ 115
Лошадь того герба вели обер-офицеры Апарин и штурман Шерухин в первый раз, а во 2й раз вместо Апарина подпоручик Зыков, за ними конюх.
Все знаменосцы, те, кои вели лошадей, и конюхи были в епанчах, а лошади гербовыя покрыты длинными попонами, и по обе стороны попоны имели нашитые гербы.
№ 116
Штандарт Адмиралтейский нес капитан 1го ранга и кавалер Данила Козмин, ассистентами при нем капитан 2го ранга и кавалер Егор Рябинин и капитан лейтенант и кавалер Алексей Корнилов. Все трое в полном мундире.
№ 117
Знамя из черной тафты с Государственным гербом нес артиллерии майор и кавалер Клейнмихель, при нем ассистентами шли коллежские советники и кавалеры Иван Соколов и Василий Гаврилов.
№ 118
Лошадь того знамени, имея герб Государственный наверху, вели премьер-майор Петр Марсочников и секунд-майор Дмитрий Байков, за ними два конюха, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, а лошадь покрыта длинною попоною.
№ 119
Белое знамя нес гвардии Измайловскаго полка капитан Крюков, ассистентами при нем Преображенскаго полка подпоручик Ханыков и прапорщик Кропотов в первый раз, во второй раз вместо Ханыкова поручик князь Волконский в полном мундире.
№ 120
Фрейден-ферд, или радостную лошадь, перья на голове и на крестце в богатой сбруе, попона тоже богатая до самой земли, вели Конной гвардии поручик Дмитрий Поливанов и корнет Генрих Рейн, в полном мундире, за ними два конюха в парадной ливрее.
№ 121
Латником в позлащенных латах был конюшенный капитан Манштерн, на лошади с богатым чепраком, и тому принадлежащим убором с обнаженным мечем, а лошадь вели два конюха в парадной ливрее.
№ 122
Латником в черных латах, держащим обнаженный меч вниз, эфес обвит черным флером, был конюшенный капитан Иван Дерюгин.
№ 123
Печальное знамя, все из черной тафты той же величины, как знамя красное, знамя герцога Шлезвиг-Голштинского, штандарт и белое знамя, оное знамя нес артиллерии майор Михайла Харламов; при оном шли ассистентами артиллерии майор Иван Фок, премьер-майор Николай Беер и флота капитан Федор Демор, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 124
Лошадь, покрытую длинною черною попоною, влекущаяся по земле, вели коллежский асессор Иван Пашутин и Илья Соломонов, за ними два конюха, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
Разделение 6е
Церемониймейстер майор Извеков верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 125
Маршалом со штабом, в епанче, шляпа распущенная с длинным флером, был бригадир Федор Зубов.
№ 126
Герб Шлезвиг-Голстинский нес полковник Роман фон Ломан.
№ 127
Герб Таврический нес надворный советник Александр Никольский.
№ 128
Герб Сибирский нес надворный советник Гейнереихт.
№ 129
Герб Астраханский нес советник Самсон Козляинов.
№ 130
Герб Казанский нес полковник Александр Витавтов.
№ 131
Герб Новгородский нес коллежский асессор Афанасий Пестов.
№ 132
Герб Владимирский нес советник Александр Жохов.
№ 133
Герб Киевский нес артиллерии подполковник Андрей Дувинг.
№ 134
Герб Московский нес коллежский советник Иван Андроников.
Все означенные гербы несли в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 135
Государственный большой герб, перед оным шли рядом четыре генерал-майора и кавалера рядом, а именно генерал-майор Львов, Шреметьев, князь Лобанов и Мернин. Несли оный герб артиллерии генерал-майор Густав Гербель, генерал-майор Александр Борисов, бригадир и кавалер Кожин и артиллерии полковник и кавалер Рейнголд Польман; при нем ассистентами полковник Степан Махотин и бригадир Иван Марсочников, все в мундирах.
№ 136
Маршал от Магистрата градский глава от купечества надворный советник Николай Резвой со штабом, за ним магистратские члены и секретари по три в ряд, все в черных епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, всех числом 21 человек. За ними от каждого цеха по значку, тоже все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером по три в ряд, всех числом 66 человек.
Разделение 7е
Церемониймейстер бригадир барон Андрей Фридригс верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 137
Маршал Академии наук со штабом бригадир Николай Чихачов, за ним профессоры и адьюнкты Академии наук и художеств и народных училищ, не ниже секретаря по три в ряд, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, всех числом 18 человек.
№ 138
Маршал от Опекунскаго Совета со штабом коллежский советник Иван Сумбатов, за ним шесть членов по три в ряд, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
№ 139
Маршал Медицинской коллегии со штабом статский советник барон Аш, за ним несколько докторов, штаб-лекарей, лекарей по три вряд, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером всех числом 9ть человек.
№ 140
Маршал Губернскаго правления со штабом статский советник Николай Алексеев, за ним всех палат и всех под ведомством оного находящихся присутственных мест несколько членов не ниже секретаря, по три в ряд в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, всех числом 21 человек.
Разделение 8е
Церемониймейстер бригадир князь Тенишев верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 141
Два маршала Адмиралтейской Коллегии со штабами, вице-адмиралы господин Лупандин и Амандус Берх, за ними подчиненные Адмиралтейской Коллегии разного звания чины не ниже секретаря по три в ряд, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, всех числом 21 человек.
№ 142
Два маршала Военной Коллегии со штабами, генерал-майоры граф Дмитрий Зубов и Борис Леццано, шляпы распущенные с длинным флером, за ними Военной Коллегии департаментов разные чины, не ниже секретаря по три в ряд, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером; всех числом 21 человек.
№ 143
Два маршала Государственной Коллегии иностранных дел со штабами: статский советник Григорий Кондойди и коллежский советник Александр Яковлев; за ними в классах состоящие чины, не ниже секретарского чина по три в ряд, шляпы распущенные с длинным флером; всех числом 15 человек.
№ 144
Два маршала от Правительствующего Сената, два сенатора с жезлами: Щербачев и князь Щербатов, за ними сенаторы: генерал-рекетмейстер, обер-прокуроры и обер-секретари, разумеется, Правительствующаго Сената и Синода, тоже по три в ряд, все в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером; всех числом 24 человека.
Разделение 9е
Церемониймейстер артиллерии майор барон Фридригс верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 145
Вся Духовная процессия, имея в руках зажженные восковые свечи, которых числом было всех 360 человек, которые шли по учреждению Митрополита Новгородскаго и Санкт-Петербургскаго Гавриила с приличным великолепием высокому достоинству в Бозе почивающих высочайших особ великого Государя Императора и великой Государыни Императрицы.
№ 146
Два герольдмейстера в их траурных сюперверсах и сапогах, имея их жезлы в руках, Его императорскаго величества камергер князь Щербатов и действительный статский советник Кацарев шли оба рядом.
№ 147
Четыре полковника с четырьмя государственными мечами, несомые острием вниз, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером по два в ряд артиллерии подполковник Василий Сверчков, коллежский советник Василий Кокушкин, полковник Василий Чечерин и полковник Андрей Щербинин.
Кавалерии и регалии
№ 148
Кавалерию Польскую нес генерал-майор князь Борис Голицын, ассистентами при нем подполковник Титов и надворный советник Ефремов.
№ 149
Кавалерию Прусскую нес гофмаршал двора Государя цесаревича и Государыни великой княгини его супруги граф Головин, ассистентами при нем бригадиры Семен Окунев и Скрипицын.
№ 150
Кавалерию Шведскую нес генерал-майор князь Волконский, ассистентами при нем действительные статские советники Иван Шамшев и Дмитрий Алымов.
№ 151
Кавалерию Владимирскую нес генерал-прокурор князь Алексей Куракин, ассистентами при нем артиллерии полковники Кнобель и Сапожников.
№ 152
Кавалерию Георгиевскую нес тайный советник граф Миних, ассистентами при нем артиллерии полковники Польман и Базель.
№ 153
Кавалерию Аннинскую нес гофмейстер Его императорскаго величества Николай Загрявской, ассистентами при нем статские советники Вейдемейер и Рубан.
№ 154
Кавалерию Александровскую нес гофмейстер Его императорскаго величества князь Сергей Гагарин, ассистентами при нем статский советник Гурьев и коллежский советник Обресков.
№ 155
Кавалерию Екатерининскую нес Его императорскаго величества егермейстер Алексей Потемкин, ассистентами при нем бригадир Толстой и статский советник Кузминской в первый раз, а в другой вместо Кузминскаго унтер-егермейстер Аксаков.
№ 156
Кавалерию Андреевскую нес генерал-лейтенант князь Василий Долгоруков, ассистентами при нем камер-юнкер Его императорскаго величества барон Будберг и камер-юнкер Их императорских высочеств князь Голицын.
№ 157
Корону Таврическую нес обер-гофмейстер граф Румянцев, ассистентами при нем бригадиры Павел Скворцов и Алексей Жеребцов.
№ 158
Корону Сибирскую нес действительный тайный советник граф Заводовский, ассистентами при нем действительный статский советник Дмитрий Камынин и бригадир Василий Васильчиков.
№ 159
Корону Астраханскую нес генерал-аншеф граф Стакельберх, ассистентами при нем советники Иван Лазарев и Осип Леццано.
№ 160
Корону Казанскую нес в первый раз генерал граф Орлов, а во второй генерал-лейтенант Измайлов, ассистентами при нем бригадиры Шепелев и Ислемьев.
№ 161
Государственную державу нес обер-шенк князь Несвицкой, ассистентами при нем бригадиры князь Сергей Голицын и Петр Озеров.
№ 162
Государственный скипетр нес обер-егермейстер князь Голицын, ассистентами при нем бригадиры Григорий Спиридовьев и Владимир Грушецки.
№ 163
Корону Императорскую нес вице-канцлер князь Куракин, ассистентами при нем камергер граф Толстой и камер-юнкер князь Черторижской.
Все, как те особы, кои несли, так и ассистенты их, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером, а несомые регалии лежали на золотых глазетовых подушках, обложенные серебряным широким гасом, и у каждой подушки по 4 серебряные же кисти.
№ 164
Два церемониймейстера с их траурными жезлами, церемониймейстер Гурьев, а другой в должности церемониймейстера камер-юнкер Демидов.
№ 165
Обер-церемониймейстер с его траурным жезлом, один тайный советник Валуев.
№ 166
Придворных два протодьякона, за ними 4 придворных священника несли две Святые иконы, за коими следовал духовник.
Разделение 10 е
Церемониймейстер полковник Шапошников верхом, шарф чрез плечо из чернаго и белаго крепа.
№ 167
Печальная колесница, заложенная восьмью лошадьми, на которую возложено было в гробе тело покойной государыни, покрытое покрывалом из золотаго глазета с вышитыми гербами, 4 кисти у покрывала держали 4 императорских камер-юнкера, лошадей под черными попонами вели, а именно: полковник Чайников, надворные советники Кристин, Вильгельм, Матушкин, Малиновский, фон Брин, коллежский советник Репьев, гвардии капитан-поручик Толстой; над гробом несли богатый балдахин, у штангов и кистей котораго были генерал-майоры Гантвиг, граф Дикер, Александр Стурман, действительный статский советник Иван Еворский, контр-адмирал Ханыков, генерал-поручик Шамшев, действительный статский советник Сушков, бригадиры: Цурмиллен, князь Петр Долгорукий, Сафонов, Александр Хвостов, Ранцов, Симонов, Аладин, вице-адмирал Лупандин, поодаль от них шли по обе стороны камергеры и камер-юнкеры, кои были при гробе.
№ 168
За первою печальною колесницею ехала вторая, заложенная тоже восьмью лошадьми, на которую возложено было во гробе тело покойнаго Государя, покрытое покрывалом из золотаго глазета с вышитыми гербами, 4 кисти покрывала держали 4 камер-юнкера, лошадей под черными попонами вели полковник Хотяинцов, подполковник Вепрейский, надворные советники Наумов, Жандр и Старков; майоры Савинов, Саблуков и Стурыгин. Над гробом несли богатый балдахин, у штангов и кистей котораго были генерал-поручики Грушецкий, Тючков, тайные советники Молчанов, Саблуков, Колычов, генерал-майоры Тарбеев, Алексей Корсаков, Рамбург, Марков и Хитрово; действительные статские советники Ходнев, Алексеев; статские советники Мартьянов, Матвеев, Филисов; контр-адмирал Воинович, вице-адмиралы Повалишин, Козляинов и Черкасов.
По обе стороны обеих колесниц шли по 30ти артиллерийских кадет, на каждой стороне с зажженными факелами, на коих были знаки с гербом, как кадеты, так придворные кавалеры, те, кои были при штангах и кистях у обеих колесниц, все были в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером; шли тоже начиная от регалиев по обе стороны, тоже по обе стороны обеих колесниц и по обе стороны Императорской фамилии кавалергарды без ружей в богатом уборе.
№ 169
За печальными колесницами шли два гофмаршала, граф Тизенгаузен и граф Виелогорской, а за ними обер-маршал граф Шереметев с их траурными жезлами, в епанчах, шляпы распущенные с длинным флером.
За ними Его императорское величество в длинной траурной мантии, ассистентами при высочайшей Его особе генерал от кавалерии граф Салтыков и адмирал Синявин.
Шлейф несли 4 императорских камергера, а конец шлейфа нес в должности обер-камергера действительный тайный советник Чертков, поодаль по сторонам шли Его императорскаго величества адъютанты.
За Его императорским величеством изволила идти Ея императорское величество, имея на главе капу, покрывающую высочайшую Ея особу черным крепом, имея весьма длинный шлейф, который несли императорские камергеры; ассистентами при высочайшей Ея особе были генерал от Инфантерии князь Юрий Долгорукий и действительный тайный советник граф Строганов.
За Их императорскими величествами следовали Их императорския высочества Государь цесаревич Александр Павлович и Государь великий князь Константин Павлович и обе государыни великие княгини, все с Их ассистентами, и с теми кавалерами их дворов, кои несли Их шлейфы. А ассистентами при них были генерал-поручики Вадковский, Голенищев-Кутузов, Попов и Бенкендорф, да тайные советники Саккен, Пастухов, граф Румянцев, князь Белосельский и Зиновьев.
За Их императорскими высочествами следовали в числе свойственников покойнаго Императора и покойной Императрицы вначале штатс-дама графиня Катерина Васильевна Скавронская и обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин; ассистентами при первой были статской советник Щербинин и полковник Албрехт, а при последнем два графа Вобана, а шлейфы их несли собственныя их служители.
За ними следовали все штатс-дамы, камер-фрейлины и все фрейлины по две в ряд, а за ними отставшие за разбором при равных должностях придворные кавалеры.
За кавалерами камердинеры: Тюлпин, Зотов, Метков, Гауерт, Кеслин, Соколов, мундшенк 6го класса Гридянин, парикмахер Михайлов. Камер-юнферы: Скороходова, Перекусихина, Алексеева, Палипути, 2 Зверевы, Гуций и Бальш. Лейб-медики и хирурги, действительныя статские советники Бек и Кельхен, коллежския советники Фрейганг и Блок, надворный советник Лидурс и Розберг, все в епанчах, шляпы распущенныя с длинным флером.
№ 170
Два маршала со штабами, статские советники Ильин и Крюковской, за ними дамы.
№ 171
Гофмаршал печальной комиссии с траурным жезлом в епанче, шляпа распущенная, с длинным флером, тайный действительный советник князь Юсупов, за ним коллежские асессоры: Кривцов и Охлопков, секунд-майор Савинов, Коллегии Иностранных дел переводчик Латынин, капитан Титов, коллежский секретарь Зряхов, секретарь Шмит, губернские секретари Комаров и Соболев, поручики Комаров, Сабуров и Швыкин.
За комиссиею в первой раз взвод сухопутных кадет, а во второй взвод кавалергардов верхами.