– Да, то была все-таки она, – более не сомневалась Марите. – Теперь вспоминаю, где я ее раньше видела. Она когда-то работала медсестрой в санатории «Пиекрастес». Я ее там встречала, когда ходила туда на танцы.

– Спасибо! – Розниекс передал ей протокол. – Подпишите, пожалуйста, вот здесь и можете быть свободны.

Он повернулся к Эдит Мелнсиле.

– Надеюсь, теперь вы не будете отрицать, что поздно вечером двадцать четвертого сентября вы были на месте происшествия в Пиекрастес еще до нашего приезда.

Мелнсила высокомерно взглянула на него.

– Я уже говорила. Девушка ошибается. Только что она показала, что было темно, лил дождь и улица не освещена. Следовательно, она не могла различить лицо, – Эдит пригладила свои темные волосы так бережно, как если бы они были из чистого золота.

«Да, – профессионально заметил про себя Розниекс, – эта женщина любит себя больше всего на свете и так легко не поддастся».

Марите, встав со стула, задержалась:

– Я нагнулась к вам, когда вы приложили зеркальце к губам умершей. И видела ваше лицо. Я не ошибаюсь! – она была искренне возмущена, но, повинуясь кивку Розниекса, попрощалась и вместе с другими вышла из кабинета. Эдит пренебрежительно посмотрела ей вслед.

– Ваше запирательство совершенно ничего не даст, – сказал ей Розниекс. – В ту ночь вы были недостаточно внимательны и допустили несколько ошибок.

– Например? – темные глаза Эдит с иронией взглянули на Розниекса.

– На месте происшествия вас видело еще двое. И надо полагать, они подтвердят это.

Эдит вызывающе закинула ногу на ногу, вынула сигарету и закурила, не спросив разрешения. Она не отрывала взгляда от лица Розниекса, как бы стараясь прочесть на нем, какие козыри остаются у следователя в запасе. Помедлив, она сказала:

– Ну да, с вашего благословения они, разумеется, меня узнают. Затем количество перейдет в качество, и мои оправдания окажутся гласом вопиющего в пустыне… Как любите говорить вы, юристы: суд взвесил все обстоятельства и пришел к выводу, что обвиняемая запиралась, стремясь уклониться от ответственности. Не так ли? А как же ваши гуманные принципы, по которым каждый имеет право защищаться всеми имеющимися в его распоряжении средствами и способами?

– Предусмотренными законом, – поправил Розниекс. – Закон гласит также, что в основание приговора могут быть положены только абсолютно неопровержимые доказательства, и даже малейшие сомнения толкуются в пользу обвиняемого. В данном случае погодные условия и ситуации дают вам некоторое основание оспаривать показания свидетелей.

Спокойствие Розниекса заставило Эдит почувствовать, что она была задержана, когда на это уже имелось достаточное количество убедительных оснований. Она скривила губы в горькой гримасе.

– Хотите тягаться со мной. Ну что же! Предположим, что я действительно случайно оказалась на месте происшествия и, будучи отчасти медиком, хотела помочь бедной пострадавшей. Грех ли это, или, говоря вашим языком, преступление ли? Констатировав, что помочь больше ничем нельзя, я ушла своей дорогой. Вы спросите: почему не дождалась вашего приезда? Отвечу: не хотела таскаться бесчисленное количество раз по милициям и прокуратурам. Туда сбежалось множество народа. Что же вы, подозреваете их всех?

– Нет. Но что вы делали в тот вечер близ станции Пиекрастес? Как известно, живете и работаете вы в Риге, и никаких дел там в такое время у вас вроде бы не могло быть.

Стабиньш сидел в углу комнаты, курил и нервно возился с магнитофоном. Он не сводил глаз с Эдит, внимательно отмечая каждое ее движение.

– Как вы в тот миг оказались на месте преступления? – повторил Розниекс более настойчиво. – Все остальные свидетели – жители Пиекрастес и возвращались домой тем самым поездом.

– А может быть, я шла на станцию, – сориентировалась Эдит. – В Пиекрастес у меня немало приятелей и знакомых. Вы ведь только что слышали, что раньше я работала там в санатории. Разве это звучит неубедительно? Допустим, однако, что я не хочу, чтобы из-за меня вызывали в милицию моих друзей, и будем считать, что я приехала подышать свежим воздухом и полюбоваться красотами природы. Такой ответ вас устраивает?

– И приехали с утра, когда светило солнце? Это было бы логично.

Эдит почуяла ловушку.

– Какая разница, когда я приехала и на чем?

– Разница есть, – с прежним спокойствием продолжил Розниекс. – Вряд ли уместно поздно вечером ехать любоваться природой.

– Конечно, – уступила Эдит, – днем приходится добывать хлеб насущный.

– Слишком неопределенно! – резко вмешался в разговор Стабиньш. – Вы оставили работу в восемь вечера, посадив вместо себя старшего контролера. С восьми до девяти двадцати поездов в этом направлении нет.

– В атомный век транспорт – не проблема. Подними руку и поезжай, куда угодно, если есть деньги.

Ее спокойствие несколько задело Розниекса.

– Итак, еще раз: по какой причине вы приехали в Пиекрастес поздно вечером? Отвечайте конкретно и ясно, без всяких «предположим». Предупреждаю: допущение, что вас там не было, больше не выдерживает критики. У нас есть доказательства, и вы вскоре убедитесь в этом.

Эдит прикусила губу.

– Послушайте! – вдруг сказала она, отбросив не лишенное кокетства безразличие. – Не слишком ли это? Не кажется ли вам, что не совсем прилично выспрашивать у замужней женщины, как она проводила время вне дома? Имя своего партнера я вам ни в коем случае не назову. Но обращаю ваше внимание на то, что он может доставить вам неприятности! – перешла она в контратаку.

– Вы не ответили на второй вопрос. Каким образом вы туда добрались?

– На «Волге» моего поклонника, разумеется! – гордо отчеканила Эдит.

– Неправда. Вы приехали на грузовике, если хотите подробности – на самосвале ЗИЛ-130…

Розниекс чувствовал, что его противница внутренне напряжена до предела. Нервы натянулись, как струны, и могли лопнуть каждое мгновение. И действительно лопнули.

Эдит внезапно расхохоталась.

– Ха-ха! На самосвале! Пасть так низко! В грязной телеге, ха-ха! Господи боже, на свидание – в грязной телеге!

Так же внезапно Эдит оборвала смех, вытерла проступившие слезы и сделалась серьезной. Видимо, такая разрядка была ей необходима, чтобы продолжать трудную и безнадежную борьбу.

Розниекс же не спешил. Он понял, что самым трудным на свете для этой женщины было признать свое поражение. Она будет бороться и не сдастся даже и тогда, когда не останется тонюсенькой соломинки, за какую можно было бы схватиться.

– Значит, вы ехали в «Волге» вместе с поклонником, значительным лицом, – повторил Розниекс. – Возможно. А шофера Антса Уступса вы знаете?

Эдит мгновение колебалась. Кто-то, наверное, заметил шофера в компании Мелнсилы. Какую опасность может таить такой вопрос?

– Неужели я должна знать всех шоферов? – равнодушно ответила она.

Розниекс вынул из стола запечатанную коробочку из прозрачной пластмассы. В коробочке находился отломанный зубец гребешка.

– Смотрите. Это мы нашли в кабине машины Уступса.

Мелнсила пожала плечами.

– Какое отношение это имеет ко мне?

– А вот этот женский рабочий комбинезон сорок шестого размера обнаружен у вас дома при обыске. В его кармане оказался гребешок. Это зафиксировано в протоколе.

Веки Эдит едва уловимо дрогнули.

– О, святая невинность! – воскликнула она с возмущением. – Этот ваш Уступс сбил несчастную женщину, а зубец от гребешка в его кабине побудил вас задержать меня. Ну, Шерлоки Холмсы! – она рассмеялась. – Комбинезон этот, к вашему сведению, я не раз давала Лиесме Паэглите. А она, как вам известно, любовница Уступса. И если она причесывалась в его кабине и сломала гребешок, я в этом не виновата.

– А эти резиновые сапоги тридцать шестого размера вы тоже давали Лиесме? – Розниекс показал Эдит темно-синий сапог.

– Давала, – медленно протянула Эдит. – Она осенью несколько раз ездила в колхоз и лишь недавно вернула все это мне.

Шаг был сделан на слишком скользком месте. Круг возможностей Эдит сопротивляться все более сужался. Но выбора не было.

– А как она ухитрилась их надеть? – поинтересовался Розниекс. – У нее нога тридцать восьмого размера.

– Наверное, поменялась с кем-нибудь, – Эдит чувствовала, что почва под ногами становится все более зыбкой.

– Разве купить такие сапоги и комбинезон – проблема?

– Для Лиесмы – да. Зачем тратиться, если они бывают нужны раз в год.

– Ну а теперь слушайте внимательно, – сказал Розниекс наставительно, как терпеливый учитель капризной ученице.

– Я вся – внимание! – откликнулась Эдит. Такой тон ее бесил.

Розниекс даже не усмехнулся.

– Отпечатки сапог мы обнаружили в лесу, в двух километрах от места происшествия, недалеко от шоссе, – он выложил на стол две гипсовых отливки. – Там же обнаружили и отпечатки покрышек машины Уступса. Можете осмотреть.

Не удержавшись, Эдит вытянула шею, затем брезгливо отвернулась.

– Бррр… – вздрогнула она. – Выходит, что Уступс с Лиесмой…

– Не выходит, – прервал ее Розниекс. – Лиесме ваши сапоги не подходят, это мы уже выяснили, но это еще не все. – Он вынул еще одну пластмассовую коробочку. – Смотрите, и этот клочок волос мы нашли там же, они зацепились за куст. Они слишком темны для Лиесмы, но вполне могли бы принадлежать вам… – Розниекс внимательно смотрел в лицо Эдит. – Экспертиза установит это точно.

Эдит впервые не смогла сдержаться, скрыть растерянность. Но через мгновение снова пришла в себя.

– Ладно, – проговорила она сдавленным голосом, – я скажу, как все было. Я хотела осадить Лиесму. Слишком уж она хвасталась этим Уступсом: он и такой, и сякой… Я решила доказать, что он побежит за мной, как барашек. Это было ужасно… Антс пытался объехать женщину, но она сама, как безумная, кинулась прямо под колеса. Антс страшно перепугался, и мы с машиной спрятались в лесу. Я побежала, думала помочь сбитой…

– Почему же, прежде чем бежать, сняли комбинезон, берет?

– Чтобы никто не подумал, что я имею отношение к происшествию.

Розниекс сделал паузу.

– А как объяснить, что вы, привлекательная женщина, так заботящаяся о своей внешности, собираясь ехать с мужчиной, чтобы отбить его у подруги, надели грязный комбинезон, резиновые сапоги, старый берет?

– Что же в этом удивительного? Простому шоферу такая трактористка куда ближе, чем любая светская дама. Надо знать психологию подобных мужчин.

– И все-таки Уступс не ездил с вами в машине, – сказал Розниекс. – Он провел ночь у Лиесмы Паэглите. Вы хорошо знали об этом и воспользовались его машиной.

– Чепуха!

– Пенсионер Стрелниекс видел, как он вечером подъехал и поставил машину. Видел он и то, как вы через час уехали, а к утру вернули машину на место. Такой, в комбинезоне и берете, он вас, без сомнения, опознает, – медленно, но основательно Розниекс разрушал одно укрепление Эдит за другим.

Она промолчала.

– Видите, вариант со свиданием тоже не проходит.

– Я не умею водить машину, – выдавила выбитая из колеи Эдит.

– Это тоже неправда. Права у вас есть, раньше был «Москвич», теперь ждете очереди на «Жигули». Ольгу Зиедкалнс вы сбили намеренно, – продолжал он после паузы, – выжидали за станционным складом, пока она не приехала и не вышла на дорогу. Вы сами договорились с ней встретиться в санатории. На машине догнали и сбили ее. Затем спрятали машину в лесу, переоделись, расчесали волосы, сломав при этом гребешок и необдуманно выбросив вычески из машины. Потом пошли, чтобы убедиться, что Зиедкалнс мертва – проверили пульс, приложили зеркальце. А когда стали собираться люди – скрылись в лесу. Выждав, окольным путем вернулись в Ригу, поставили машину на место и направились домой – вы живете в двух шагах. Поэтому мы и не смогли найти машину сразу. У Виртавы пытались вымыть машину в озере, но побоялись засесть и лишь обдали ее водой из ведра. Однако это был напрасный труд – следы остались. Вот фотография следов машины у озера, – следователь положил на стол несколько снимков. Эдит не посмотрела на них.

– К чему мне было ее убивать! – истерически закричала она, понимая, что игра проиграна, но все еще хватаясь за соломинку. – Я ее не знала!

– Причина была! – отчеканил Розниекс. – И не одна. Вот первая, – он выложил на стол несколько документов. – Неправда, что вы не знали Зиедкалнс. Вы познакомились давно – в Елгавском родильном доме, где у вас родился сын, а у Зиедкалнс – мертворожденная девочка. Вы оставили сына в больнице, а Зиедкалнс взяла его и усыновила. Поэтому Ромуальд так похож на вас, а не на нее. Продолжать?

– Не надо, – Эдит обмякла, сразу став старше. – Пишите, я сама все расскажу. Чистосердечное признание является смягчающим вину обстоятельством, – горько Усмехнулась она, на миг выпрямилась, сделавшись прежней Эдит, но тут же устало опустила плечи.