Глава 1

Такие умные женщины, как доктор Маргарет Браун, встречались крайне редко и среди врачей, и во всем мире. Двадцать пять лет тому назад, чтобы стать доктором, требовалось усиленно зубрить учебники, а потом долго работать интерном в больнице, получая сущие гроши. И все для того, чтобы посвятить жизнь не красоте человека или прославлению его достижений, а прыщавой коже, воспаленным суставам и прочим болячкам. Когда ее спрашивали, почему она выбрала медицину, Маргарет отвечала, что люди ей любопытны. Отчего же тогда она не стала учителем? Потому что, следовал ответ, ей интересно иметь дело с взрослыми индивидуумами, а не с толпой зачатых другими детей. Ее сокурсники успокаивались на достигнутом, узнав, где находятся поджелудочная железа и селезенка. Маргарет рыла глубже, стараясь докопаться до истинной причины беспокойства или боли больного. Присущее Маргарет любопытство помогло ей стать прекрасным клиницистом и постоянно приводило к неприятностям. К примеру, на лекции, связанной с зачатием и дородовым развитием ребенка, преподаватель, возможно, несостоявшийся проповедник, говорил о беременности как о первом человеческом чуде. Маргарет подняла руку и, получив разрешение, спросила: «Разве не эластичность матки и не ее способность увеличиваться в размерах является основополагающим условием деторождения, и не следует ли нам начинать именно с этого?» Так как среди студентов преобладали юноши, Маргарет нередко вызывала нервный смех.

Ее полагали привлекательной, что признавалось достоинством, и очень умной, что являлось уже серьезным недостатком. В те дни мало кто стремился встречаться с девушкой, которая выделялась не только внешностью, но и не уступала, а может, и превосходила интеллектом. Особой осторожностью в этом вопросе отличались будущие медики, которым в общении с женщинами хотелось видеть себя не Гиппократом, а Гудини.

Маргарет очень скоро поняла, что мозг, самый важный орган человеческого организма, генерирующий мысли, остается terra incognita для большинства студентов. Один из лучших ее преподавателей, доктор Тил, однажды спросил Маргарет, не хочет ли та специализироваться в нейрохирургии?

— Нет, — без запинки ответила она.

— Могу я узнать почему?

— Я нахожу хирургов занудами.

Доктор Тил, хирург, покраснел. Маргарет тут же извинилась, объяснив, что имела в виду студентов, которые, лишенные лекарского искусства, уже записались в хирурги.

Еще через какое-то время Маргарет поняла, что узкая специализация — не ее стихия. Ей хотелось заниматься тем, куда заведет ее любопытство. Возможно, какими-то исследованиями. Психиатрия ее не привлекала. Она предпочитала говорить, а не слушать. Даже внутренние болезни не увлекали ее, и в результате, faute de mieux, она занялась общей терапией, где полем деятельности становилось все человеческое тело. И доктор Тил, где-то с грустью, подумал, что самая талантливая его ученица могла с тем же успехом защищать диплом по философии.

Среди прочего к Генри Брауну привлекли Маргарет слова последнего, сказанные после того, как он узнал, что она — врач. «Может понадобиться в экстремальной ситуации». Выбранное Маргарет занятие его не впечатляло.

— Врачи, что политики, — заявил он. — Статус поперед содержания. Врачи, как начинающие фокусники, выучили несколько трюков и ожидают, что их слова будут восприниматься, как откровения. А политики просто говнюки.

Маргарет нашла этого молодого человека полным самомнения, смышленым, занятным, дерзким, но в то же время абсолютно не способным вывести ее из себя. А может, он казался самому себе симпатичным. Она позволила ему продолжить.

Два часа спустя Генри понял, что Маргарет умна. Он перестал подзуживать ее, и это решило его судьбу. Она взяла Генри под свое крылышко. По крайней мере, ее профессия позволяла зарабатывать на жизнь даже тому, кто уже ничего не умел и пил с утра до вечера. И такого взяли бы судовым врачом. А кем был Генри? Бизнесменом? Что бы это значило? Изобретателем? Нет. Организатором новых рынков сбыта? Тоже нет. Из того, что рассказывал Генри, следовало, что он даже не научился как следует эксплуатировать чужой труд.

Умение находить аргументы в словесных баталиях крепило их дружбу. И очень часто оказывалось, что они находили себя в одной команде, сражающейся с теми, кто не столь искусно владел языком. Согласно тогдашним традициям, дело неотвратимо шло к свадьбе.

Маргарет открыла Генри медицину такой, как видела ее сама: попурри специальных диет, чудодейственных лекарств и здравого смысла. Генри заинтересовал Маргарет своим необычным бизнесом: рассылкой товаров, изготовленных другими людьми. Называлось все это торговлей по каталогам. Свободные часы они проводили в компании друзей, которые приходили к ним по пятницам, чтобы выпить и поговорить. Бридж, жалобы на здоровье и поведение детей не поощрялись. Мужчины не обсуждали вероятный исход спортивных поединков предстоящих выходных. Женщины не говорили о блюдах, которые они приготовили или намеревались приготовить. Редко упоминалась медицина или бизнес, разве что в общем контексте или в том случае, если затронутая тема интересовала всех. Обсуждаться могло любое столетие, от шестого до четырнадцатого, но только не двадцатый век. Или дебаты могли вестись вокруг одной темы, более притягательной, чем литература, история или камерная музыка. Человеческая природа, неизменная от эпохи к эпохе, становилась предметом пристального рассмотрения, и в квартире Браунов вечера по пятницам частенько уделялись именно этому вопросу. Жаркие споры не предназначались для ушей детей, которых у Браунов было двое. Рут и Стэнли в детстве обвиняли родителей в том, что они постоянно говорят.

Одним весенним утром Маргарет проснулась раньше Генри и, раздвинув шторы, обнаружила, что небо, как и два предыдущих дня, затянуто тяжелыми тучами. Она-то надеялась увидеть солнце, но по всему выходило, что небеса вот-вот разверзнутся дождем.

— Бог нас не слышит, — вздохнула Маргарет.

— Что-что? — переспросил спросонья Генри.

— Раз погода не меняется, придется с ней расстаться. Давай поедем в Калифорнию.

— Куда? — Генри сел.

— Навестим Стэнли.

Их сын заканчивал первый курс Калифорнийского университета в Санта-Крус.

— Он же приезжал к нам на Рождество.

— Это было так давно. — Маргарет присела на кровать.

— Через несколько недель он вернется на каникулы.

— В Сан-Франциско мы сможем взять напрокат машину. Затем навестим Стэнли, проедем вдоль побережья через Кармель, Биг-Сур, Санта-Барбару и из Лос-Анджелеса улетим домой. Все, кто ездил по этому маршруту, остались очень довольны.

— Я не могу так вот сразу уехать на неделю. Я же никого не предупреждал, — покачал головой Генри.

— Я тоже не могу. Поэтому давай уедем.

— Чистое безумие, — Генри всегда восхищала необязательность Маргарет. — Калифорния — что другая страна.

— А что в этом плохого? Посмотрим, какая там погода.

— А с чего ты взяла, что погода в Калифорнии будет лучше, чем здесь? — Калифорния, говорил себе Генри, страна киношников и Диснейленда, где живут пожилые неандертальцы и существуют колонии хиппи, где курят наркотики и катаются на досках по океанским волнам, где зреют апельсины и виноград, где самый лучший и самый ужасный климат, где есть цветущие долины и ущелья смерти. Он побывал на каком-то конгрессе в Лос-Анджелесе. Вместе с Маргарет они давным-давно ездили в Сан-Франциско. Будь моя воля, подумал Генри, я бы лучше отправился на рыбалку.

— Пожалуйста, — улыбнулась Маргарет.

— Ты едешь не для того, чтобы повидаться со Стэнли, — заключил Генри. — Тебе хочется отвлечься.

— А что в этом плохого?

Много позже ей не осталось ничего другого, как подумать, что она сама навлекла на них беду.

Пятичасовой перелет из аэропорта Кеннеди прошел без происшествий. К своему удивлению, среди встречающих они увидели Стэнли. Быстро подошли к нему. Генри крепко пожал сыну руку, после чего Стэнли обнял мать. Господи, как он вытянулся, подумал Генри, соизмеряя его рост с ростом матери. Похоже, он уже перерос меня. Если каждое следующее поколение будет выше предыдущего, куда же мы придем? Законы генетики не читались им, как открытая книга. Но он ощущал гордость отца, пред глазами которого произошло чудо превращения неуклюжего малыша в высокого парня, нагибающегося для того, чтобы обнять мать.

— Мама все время волновалась? — спросил Стэнли.

— Я расскажу тебе о матери, — ответила Маргарет. — Твоя мать абсолютно здраво рассуждает обо всем, за исключением колес Ферриса и самолетов. На колесах Ферриса я не каталась с шестнадцати лет. А самолетам доверяю меньше, чем большинство людей — врачам. Я знаю, что не известно докторам. Но откуда мне знать, где кончаются знания пилотов?

Стэнли и Генри рассмеялись, и втроем они отправились в багажное отделение.

— Как ты узнал, где нас встречать? — спросил Генри.

— Ты же назвал мне номер рейса.

— А как ты добрался сюда из Санта-Круса?

— Как всегда, — пожал плечами Стэнли. — На попутках.

Маргарет было тринадцать, когда, возвращаясь пешком из школы, она попала под дождь. Рядом остановился пикап, и водитель предложил подвезти ее. В мокрой, прилипшей к телу блузе, она чувствовала себя голой. Маргарет извинилась за то, что намочила сиденье. Водитель сказал, что это пустяки, и похлопал ее по колену, забыв убрать руку. Маргарет охватил ужас. Она выскочила из кабины на первом же светофоре, несмотря на все его протесты, и под дождем бежала до самого дома. А потом, в ванной, снова и снова терла колено мочалкой с мылом и смывала его водой, чтобы заставить кожу забыть прикосновение руки незнакомца. Она твердо решила никогда более не садиться в попутную машину.

— Здесь это просто, — продолжал Стэнли. — И тебе предоставляется возможность познакомиться с интересными людьми. За рулем, знаете ли, сидят не только насильники, — он засмеялся, надеясь, что на этот раз она не будет делиться с ним воспоминаниями. — Разумеется, если бы папочка раскошелился на машину…

— Ты без конца мотался бы по дорогам и куда-нибудь врезался, — закончила за него Маргарет. — Всем известно, что в Калифорнии половина водителей — чокнутые.

Честолюбивый клерк за стойкой агентства «Хертц» взглянул на номер кредитной карточки Генри, потом на него самого.

— Мы приготовили заказанную вами «гранаду», мистер Браун, но я подумал, что вас, возможно, заинтересует один из имеющихся у нас «мерседесов». Они очень популярны в Калифорнии.

— Благодарю за предложение, но «форд» нас вполне устроит, — ответил Генри.

Когда они направились на автомобильную стоянку, мужчины несли по чемодану, Стэнли взял отца под руку.

— Я заказал корт на одиннадцать утра. Думаю, к этому времени вы успеете. Сначала поиграем, а потом я устрою вам обзорную экскурсию.

— Потрясающе, — улыбнулся Генри. Он постоянно играл в теннис дважды в неделю. Друзья рассказывали ему ужасные истории о своих сыновьях-подростках. Похоже, Стэнли удалось обойти все ловушки. Пока.

Когда они регистрировались в отеле «Хайгейт», стоящий за стойкой портье, полный мужчина лет шестидесяти, говоривший с легким акцентом, спросил:

— Вы остановитесь у нас только на сутки, доктор Браун?

— Я — мистер Браун, — поправил его Генри. — Доктор Браун — моя жена. Впрочем, это неважно. Да, только на двое. — Портье кого-то ему напоминал.

— Молодой человек будет с вами? Мы можем поставить раскладушку или…

— Нет, нет. Он вернется в Санта-Крус.

Из пьесы Лилиан Хеллман? Или какого-то фильма? Возможно, раньше он был актером.

— Вам нужно заказать номер в месте вашей следующей остановки? — вежливо осведомился портье. «Хайгейт» по праву славился первоклассным обслуживанием.

— Мы поедем на юг вдоль побережья. Первую ночь хотим провести в Кармеле.

— А для второй я бы рекомендовал «Клиффхэвен» в Биг-Суре. Новый курорт, изумительно красивое место, прекрасный ресторан.

— Это нам подходит, — вмешалась Маргарет.

— Я свяжусь с ними и, если получу подтверждение, оставлю его в вашей ячейке, — пообещал портье.

Следуя за коридорным к лифту, Генри обернулся. Портье, вместо того чтобы заниматься следующим клиентом, смотрел им вслед. Недоумевая, Генри вошел в кабину лифта.

— Что-нибудь случилось? — спросила Маргарет.

— Нет-нет, — быстро ответил Генри.

Маргарет поняла, исходя из опыта их совместной жизни, что Генри лжет, дабы избавить ее от чего-то неприятного.

На вопрос, почему они обратились именно к доктору Браун, любой из больных ответил бы, что их подкупала ее уверенность в своих силах и они чувствовали себя лучше, даже если их ждали плохие новости. Поскольку знали, что отныне болезнь находится под контролем. Что же касается Маргарет, она гордилась своим умением по мельчайшим деталям диагностировать не только физическое, но и эмоциональное состояние больного. В этом ей безошибочно помогала интуиция. Вот и теперь, когда Стэнли повез их на троллейбусе к площади Джирарделли, Маргарет поняла, что ее сын хочет переговорить с отцом наедине. Площадь Джирарделли предоставляла такую возможность. Маргарет полагала бесцельное хождение по магазинам хорошим отдыхом, а витрины так и манили к себе.

— Если вы не возражаете, я пробегусь по магазинам, — она повернулась к мужу и сыну.

— Конечно, мама, — поддакнул Стэнли. — А мы с папой можем выпить пива.

И Маргарет зашагала к манящим витринам, а отец и сын уселись за столик уличного кафе, укрытый от прямых солнечных лучей большим зонтиком.

— Я вернусь через двадцать минут, — обернувшись, крикнула она, вызвав удивленные взгляды прохожих.

— Можешь не торопиться, — ответил Генри, но она уже не слышала его. И Генри, такова уж была его натура, подумал, а что произойдет, если Маргарет не вернется. Разумеется, ее будут искать, но из года в год сотни людей исчезают бесследно.

— Твоя мать, — повернулся он к Стэнли, — обожает ходить по магазинам.

— А ты ничуть не меньше обожаешь свою работу.

— Нет-нет, — покачал головой Генри. — Работа — необходимость, а тут другое. Нынешними походами в магазин она отыгрывается за прошлое.

— Потому что дед был беден?

— Именно так. Она говорит, что любит даже просто смотреть на витрины, так как она знает, что может купить любую понравившуюся ей вещь.

— Я рад, что вы любите друг друга, — улыбнулся Стэнли.

— Почему ты так решил?

— Это видно. Пап, как хорошо, что вы приехали вместе.

Мой сын, отметил Генри, превращается к красивого парня. Лицом он больше похож на Маргарет, но одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это его сын. Интересно, откуда взялся рыжеватый оттенок волос? От матери Маргарет? Или калифорнийского солнца?

— Здесь, однако, неплохо. И я рад, что ты о нас заботишься.

— Я хотел вас встретить.

— Я имел в виду теннисный корт.

— De nada, — ответил Стэнли.

— Ты набираешься тут испанских слов?

— Главным образом, по книгам Хемингуэя. Ты читал Хемингуэя?

Генри так и подмывало сказать: до того, как ты родился.

Но он выдержал паузу, с тем чтобы дать возможность Стэнли собраться с мыслями и выложить то, что накопилось у него на душе.

— Пап, — наконец решился он, — я влип.

— О чем ты?

— О девушке.

— У тебя появилась подружка? Хорошо.

— Друзей у меня много, ребята, с которыми я общаюсь, девушки, с которыми вижусь. Но тут иное.

— Не так, как с Марджори… фамилии не помню?

— Нет. И не так, как с кем-то еще.

— Расскажи мне о ней.

— Я познакомился с ней в очереди на подачу документов в приемную комиссию. Она стояла передо мной, и я задал ей какой-то глупый вопрос.

— Какой вопрос?

— Сам вопрос я забыл, но помню, когда она обернулась, я аж обомлел, такая она была красивая, и сказала: «Это глупый вопрос».

Генри не мог не рассмеяться.

— Папа, я вижусь с ней каждый день.

— Надеюсь, это не слишком сильно мешает твоей учебе?

— И да, и нет. Когда ее со мной нет, я о ней думаю. Ты меня понимаешь?

— А у нее есть имя?

— Да, конечно. Кэти. Но все зовут ее Кэти Браун.

— Вот это совпадение!

— Нет, нет, фамилия у нее другая, но ее так зовут. Видишь ли, здесь такая традиция. Если девушка постоянно встречается с парнем, ее называют по его фамилии. Обычно девушки страшно злятся.

— Могу себе представить.

— Для того их так и зовут. Но Кэти особо не возражает.

— Надеюсь, ты не торопишь события.

— Что ты имеешь в виду?

— К примеру, не женился, не предупредив нас? Мама…

— Нет, нет, папа, это всего лишь университетская традиция. Подожди, пока вы встретитесь с ней. Она занимается балетом, ей нравится та же музыка, что и мне, нам хорошо вместе. Папа, у меня беда.

Аборт, подумал Генри.

— Тебе нужны деньги?

Стэнли печально кивнул.

— В некотором роде.

— И сколько, в некотором роде, тебе нужно?

— Шестьдесят баксов. Пожалуйста.

— Ото ужасно.

— Ну чего ты сердишься.

— Я не сержусь. Но скажи мне, на что может она рассчитывать за шестьдесят долларов? Она должна лечь в лучшую клинику, к лучшему врачу. Ты…

Его остановил смех Стэнли.

— Нет, папа, речь не о том. Понимаешь, я покупаю ей подарки, разные безделушки. Обычно она отказывается от них, но я не могу их не покупать, даже если у меня нет денег. Потом я вожу ее в разные рестораны. Это как безумие, я ничего не могу с собой поделать.

Первая любовь, подумал Генри, вспоминая молодость.

— Я занял шестьдесят долларов у двух ребят и должен их вернуть. А мне бы лучше быть в долгу у тебя. Обещаю отдать из летних заработков.

— А что ты делаешь?

— Пишу расписку на салфетке.

— Без этого можно и обойтись.

— На случай, если я забуду.

— Я бы предпочел, чтобы ты помнил.

Генри достал из бумажника три купюры по двадцать долларов, сложил их вдвое, передал сыну.

— Спасибо, папа.

— Я знаю, какой бесшабашной может быть любовь. И какой дорогой. Я лишь прошу тебя, не спеши со свадьбой, хорошенько все не обдумав.

— Не так уж много людей женятся сразу. — Стэнли убрал деньги в кошелек, засунул его в задний карман джинсов.

— Мы повидаемся с Кэти?

— Утром во вторник у нее занятия, но у меня есть идея. Ты в хорошем настроении?

— В хорошем, — то были ритуальные в семье фразы.

— Мы давно говорили о поездке в Лос-Анджелес. Кэти родом оттуда. Мы могли бы вылететь в пятницу, после занятий. Для студентов здесь льготный тариф, так что билеты стоят очень дешево. Мы могли бы вместе погулять, она там все знает, потом я познакомился бы с ее родителями, и все такое. Единственное, что мне нужно…

— Денег на билеты, — предположил Генри.

— Только на мой. Кэти платит сама.

— И еще немного на карманные расходы?

— Самую малость, — кивнул Стэнли. — Летом я все отдам.

— Ты сможешь обналичить дорожный чек в университете?

Стэнли вновь кивнул, едва скрывая радость.

— Вот тебе чек на сто долларов. Я заполню его на твое имя.

— Мне столько не нужно.

— Мельче у меня нет, — солгал Генри. — Рассчитаемся летом, так?

— Папуля, ты у меня молоток. Спасибо, — и тут из толпы вынырнула Маргарет, запыхавшаяся, с раскрасневшимся лицом.

Увидев ее, Генри и Стэнли дружно рассмеялись.

— Мама, что ты купила?

— Потрясающий магазин. Уйти оттуда с пустыми руками просто грех.

— Ты хотела сказать, высшая добродетель, мама?

— Я узнаю грех, когда вижу его, — улыбнулась Маргарет. — Поверь мне на слово, абсолютная добродетель — великий грех.

— Я ожидал, что ты явишься с ворохом покупок, — заметил Генри.

— Я только походила по залу, — Маргарет подождала, пока Генри расплатится с официантом. — Но тебе я купила одну вещицу. Ты всегда так мучаешься с пробками, если они крошатся в горлышке бутылки. А там есть европейский отдел, и у них я нашла немецкий или швейцарский двойной штопор, — она вытащила штопор из сумочки. — У него особая конструкция, гарантирующая, что пробка будет извлечена из бутылки. Ты рад, что я заметила его?

Однажды Генри приснился сон, будто он в пустыне, умирает от жажды и неожиданно находит бутылку с вином или водой, с чем, он так и не узнал, лежащую у большого кактуса. Он пытается вытащить пробку руками, но безуспешно. И готов отдать жизнь за штопор. Рассказывал ли он Маргарет об этом сне? Скорее всего, нет.

— Спасибо тебе. Чудесный подарок.

— Маленький пустячок. — Маргарет взяла мужчин под руки и они отправились осматривать прочие достопримечательности площади Джирарделли.

Чуть позже Генри выбрал удобный момент, чтобы поделиться с Маргарет последними новостями.

— Маргарет, у меня сюрприз. Стэнли прилетит в пятницу в Лос-Анджелес. У него есть друг, который там родился, и они вдвоем покажут нам город.

— Твой сосед по комнате в общежитии? — спросила Маргарет.

— К сожалению, она живет в другой комнате, — вздохнул Стэнли.

— А я почему-то решила, что это юноша.

— Нет, меня больше интересуют девушки, мама, — двусмысленность затронутой темы заставила Стэнли рассмеяться. И он очень обрадовался, когда Генри и Маргарет последовали его примеру. Некоторые родители не терпели подобных разговоров.

— Где вы остановитесь в Лос-Анджелесе? — спросил Стэнли.

— Хорошо, что ты мне напомнил об этом, — ответил Генри. — В нью-йоркском турбюро нам не смогли забронировать номер в «Беверли хиллз», но посоветовали позвонить туда уже из Калифорнии и узнать, не отменил ли кто заказ. Так теперь нам нужно три номера?

— Нет, нет. Мы поживем у родителей Кэти.

— Пока не забыл, пойду позвоню.

Разговор он оплатил по кредитной карточке. В регистрационном отделе отеля «Беверли хиллз» говорили с ним очень вежливо, но ничем не обнадежили: заказы на пятницу обычно отменяли по четвергам.

— И каковы наши шансы? — спросил Генри.

— Очень высокие, — заверили его. — Свободные номера появляются всегда, а в списке вы первый.

Генри доложил сыну о своих достижениях.

— Я позвоню им в четверг из «Бичкомбера» в Санта-Барбаре, — добавил он, — а потом перезвоню тебе. Если у них появится свободный номер, мы встретимся в Поло-Лодж. Если нет, я скажу тебе, где мы забронируем номера.

— Ты не забудешь позвонить? — спросил Стэнли.

— Я всегда выполняю данные обещания, — Генри глянул на Маргарет. — Особенно, если мамуля напомнит мне о них.

Стэнли написал на листке несколько цифр.

— Тебе больше не нужно подзывать меня к общему телефону. Теперь у нас в комнате свой номер. Мы с соседом платим за него поровну.

— Нам проводить тебя к автобусной остановке? — спросил Генри.

— Боитесь, что я и обратно поеду на попутках? — Стэнли посмотрел на мать. — Даю честное слово, уеду в автобусе.

Но они все равно проводили его к автобусной остановке.

На следующий день Брауны погуляли по набережной, на ленч зашли в «Ди Маггио», покатались на переполненных туристами троллейбусах.

Во вторник они встали рано, собрали вещи, выписались из отеля. Портье, который их принимал, Генри не нашел.

Позавтракали они по пути в Санта-Крус и прибыли туда точно к одиннадцати. Отец и сын поиграли в теннис, а потом Стэнли повел их на экскурсию по кампусу.

— Тебе нравится Калифорния? — спросил Генри сына.

— Ты шутишь? Здесь так красиво, что меня не покидает чувство вины.

— Вины за что?

— Тут скорее курорт, а не место для занятий.

— Я тебя понимаю, — посочувствовала Маргарет. — Пусть рай не более, чем образ, но в такой обстановке действительно трудно сосредоточиться на обыденном.

— К примеру, на домашних заданиях, — улыбнулся Стэнли.

Калифорния не для меня, думал Генри. Двадцатилетние ведут себя здесь, как подростки. Девушки, в большинстве своем, выглядят как официантки, а юноши, крашенные под блондинов, как пляжные спасатели. Мужчинам постарше недостает зрелости, они ссохлись под жарким солнцем, но ничуть не повзрослели. И эти ярко накрашенные женщины. Что я здесь делаю?

Маргарет большими пальцами осторожно коснулась век мужа.

— Начальная стадия меланхолии, — констатировала она. — Немедленно прекрати. Нам не нужно делать домашних заданий. Мы приехали в рай отдыхать.

Генри обнял сына.

— Будь осторожен. И поцелуй мать. Ее теперь не так уж часто целуют.

Генри и Маргарет лишь заскочили в Монтерей, полюбовались сбегающими в воду улочками и поехали в Кармель. Там они остановились в красивом отеле, номера которого, следуя ландшафту, располагались на нескольких уровнях. За пять лишних долларов Генри получил номер на самой верхотуре, с прекрасным видом на Тихий океан. Маргарет не стала распаковывать вещи, и они сразу отправились осматривать окрестности.

Обедали они в маленьком итальянском ресторанчике, рекомендованном кем-то из друзей. Съели шпинат, сваренный в мясном бульоне, зеленые феттучине, выпили бутылку «бароло», на десерт разделили на двоих порцию сабальона.

— Настроение улучшилось? — спросила Маргарет, когда они поднимались по крутой улочке, чуть навеселе после «бароло».

Генри кивнул. Когда Маргарет вышла из ванной, он уже крепко спал, лежа на боку, подложив руки под щеку.

Ночью Генри разбудил резкий удар грома. Отодвинув занавеску, он увидел сверкающие над океаном молнии. Дойдет ли дождь до берега, до сухой, как трут, земли?

Он вернулся к кровати посмотреть, проснулась ли она от удара грома, и обнаружил, что Маргарет мечется по постели. Быстро разбудил жену. Та открыла глаза, села, прижалась к Генри.

Он знал, что ей вновь приснился кошмар, мучивший ее с институтских времен. Доктор Тейт дает ей Чарли, труп, на котором она должна изучать строение человеческого организма. В кошмаре труп кричал, что он живой, просил вернуть все вырезанные из него органы. Когда она впервые рассказала доктору Тейту об этом сне, тот удивил ее. «Врачи — ученые, — ответил он. — Им не должны сниться сны».

— Тейт — идиот, — прошептал Генри. — Разве можно жить без снов.

— Много ты знаешь, — Маргарет все еще прижималась к нему.

— С чего это? — спросил Генри.

— Может, из-за грозы, — ответила Маргарет, без особой уверенности, что причина именно в этом.

Проснулись они позже, чем намечали, оделись более вольно, чем в Сан-Франциско, позавтракали в кафетерии, прошлись по городку, разглядывая витрины магазинчиков. В одной внимание Маргарет привлек шарф, она зашла в магазин, перебрала два или три десятка шарфов различной расцветки и внезапно осознала, что Генри нет рядом. Как обычно, ее охватила паника. Это не навязчивость, сказала она себе. Если ей придется расстаться с Генри, действительно произойдет самое худшее. Слишком переплелись их жизни. Она не могла представить себя вдовой. И уговаривала Создателя забрать ее к себе первой, в крайнем случае дать им возможность уйти вместе. Извинившись перед продавщицей, Маргарет выскочила из магазина, чтобы, к безмерному облегчению, увидеть направляющегося к ней Генри. В руке он нес цветок, завернутый в зеленую бумагу.

Из Кармеля они выехали во второй половине дня, повернули на автостраду № 1. Остановили машину на смотровой площадке. С отвесного утеса посмотрели на увенчанные бурунами океанские волны, мерно накатывающие на берег.

— Здешняя погода считается лучшей в мире, — заметила Маргарет.

— Для тех, кто не любит наблюдать, как желтеют листья.

— Генри, ты просто зануда.

— Я пошутил. Действительно, природа фантастическая, — признал он.

— Я чувствую, что эта поездка в Калифорнию пойдет нам на пользу.

А я чувствую, что не принесет ничего, кроме вреда, подумал Генри, но вслух сказал другое:

— Я в этом не уверен.

— Ты только посмотри, — продолжала Маргарет. — Тихий океан, скалистые берега, секвойи. Красота невообразимая, и все в одном штате.

— Включая пустыню.

— Генри, ты впадаешь в депрессию. Мы в отпуске. И должны развлекаться.

К машине он зашагал один. Маргарет, конечно, права. Генри обернулся, чтобы посмотреть на нее, стоящую у самого обрыва, спиной к нему, любующуюся величайшим океаном планеты. Дурак ты, подумал он, возбуждает тебя она, а не красоты природы.

Миновав очередной поворот горной дороги, Генри увидел зеленый жилой фургон, за которым вплотную следовала желтая патрульная машина с включенным маячком.

— Скоро следующая смотровая площадка, — Маргарет оторвалась от карты. — Что там такое? — последнее относилось к идущим впереди автомобилям.

— Я думаю, он хочет, чтобы фургон остановился. — Генри нажал на педаль тормоза, сближаясь со сбросившими скорость фургоном и патрульной машиной. Фургон свернул на смотровую площадку. За ним последовала патрульная машину. Генри поставил «форд» в пятидесяти ярдах. Увидел, как полицейский вылез из кабины, достал пистолет, подошел к водителю фургона.

Генри открыл дверцу.

— Останься в машине, — попросила Маргарет.

— Может, я смогу помочь.

Но Генри замер, не сделав и шага, когда патрульный нацелил пистолет в лицо водителя фургона, как только стекло поползло вниз. Водитель, молодой парень с длинными волосами, протянул какой-то документ. Патрульный мельком посмотрел на него, держа пистолет на расстоянии нескольких дюймов от лица водителя. Генри не слышал, что сказал водитель.

Пистолет качнулся в сторону: патрульный приказывал водителю выйти из машины. Теперь Генри видел, что по возрасту он не старше Стэнли. Водитель повернулся лицом к фургону, положил руки на крышу. Патрульный похлопал его по брючинам, по бокам. Затем пистолетом указал на заднюю дверцу. Водитель открыл ее. Патрульный заглянул внутрь, что-то поднял, бросил обратно. Коротко глянул на Генри, когда тот инстинктивно приблизился на шаг.

Они вернулись к кабине. Патрульный заглянул и туда, затем отдал парню водительское удостоверение, сунул пистолет в кобуру, сел в машину и умчался в визге шин.

Генри подошел к юноше.

— Что-то случилось?

Водитель покачал головой.

— Обычная история. Будь я подстрижен, он бы меня не остановил. Они всегда останавливают чиканос, черных и длинноволосых. Еще и симпатичных блондинок, хотя по другой причине.

— А почему пистолет?

— Так у них принято. Хорошо хоть он не надел на меня наручники, когда осматривал фургон.

— А что он искал?

— Травку. Может, что-то еще.

— Вы не превысили скорость?

— Нет, — юноша пристально посмотрел на Генри. — Откуда вы? С Восточного побережья?

— Из Нью-Йорка, — подтвердил Генри.

— Понятно, — юноша сел за руль. — А здесь Калифорния, мистер.

— Не следовало тебе вылезать из машины, — укорила его Маргарет. — Ты мог напороться на неприятности.

— Я думал, что смогу помочь.

— Кому? Полиции или водителю?

В район Биг-Сура они приехали порядком уставшие, в предвкушении того, что их ждет комфортабельный номер. Несколько минут спустя слева от шоссе они увидели огромный оранжево-синий рекламный щит с надписью:

КЛИФФХЭВЕН

ТОЛЬКО ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ЗАКАЗАМ

Двойная цепь между столбами перегораживала проселочную дорогу, уходящую в горы. Дверца оранжево-синей сторожки, Генри она напомнила будку часового, открылась, как только их «форд» затормозил перед цепью. Вышедший из сторожки светловолосый мужчина лет двадцати шести — двадцати семи, направился к машине. В левой руке он держал листок бумаги, правую протянул Генри.

— Добро пожаловать в Клиффхэвен. Вы мистер и миссис…

— Браун, — подсказал Генри. — Мистер и доктор Браун. Мы заказывали номер из Сан-Франциско.

— Да, разумеется, — мужчина сверился с листком. — Меня смутило «доктор». Я полагал, что приедут двое мужчин. Меня зовут Стив Клит. Я буду вашим гидом. Добрый день, доктор Браун, — он обошел машину и через открытое окно пожал руку Маргарет.

Какие они тут, однако, вежливые, подумал Генри. Но вслух сказал другое.

— Похоже, мы поступили правильно, заранее забронировав номер. Всех подряд, как в мотеле, вы не принимаете?

— Мы бы хотели, сэр, — ответил Стив, — но это практически невозможно. У нас отбоя нет от предварительных заказов с тех пор, как мы открылись шесть месяцев тому назад. О нас отзываются очень хорошо, знаете ли, и, если бы не это предупреждение на рекламном щите и цепь, автомобили шли бы к нам сплошной чередой. А езды до отеля пятнадцать минут, три S-образных поворота, да еще есть участки, где двум машинам не разъехаться. Люди бы злились, узнав, что теперь придется возвращаться назад, а мы бы ничем не могли им помочь, потому что явились они без предупреждения. Позвольте, я только позвоню наверх, сообщу о вашем приезде.

Молодой человек нырнул в сторожку, снял трубку настенного телефона, сказал: «Мы едем», — и вышел наружу. Через окно Генри заметил в сторожке полочку с книгами.

— Я вижу, вы можете почитать, дожидаясь гостей.

— О да, — кивнул Стив. — Очень удобно, знаете ли. Теперь я могу познакомиться с книгами, которые следовало прочесть в колледже. Шпенглер, Джойс.

— В каком колледже вы учились, Стив? — Генри счел необходимым поддержать возникшие между ними дружеские чувства.

— Зовите меня Клит, — попросил молодой человек. — Меня все так зовут.

Он запер сторожку.

— Вы не будете возражать, если я поеду с вами?

Генри подумал, что Клит — отличный парень. И выглядел он как истинный калифорниец в синих джинсах и оранжевой футболке с надписью «Клиффхэвен».

Клит снял цепь, подождал, пока Генри переедет через нее, повесил на место, затем залез на заднее сидение «форда».

— Отличная машина.

— Мы взяли ее напрокат, — пояснил Генри.

— Это хорошо.

Почему хорошо?

Ехал Генри медленно, чтобы не поднимать много пыли.

— Вам лучше перейти на первую передачу, — посоветовал Клит. — Пусть вас не беспокоят закрытые повороты. Ни одна машина не пойдет вниз, пока мы не поднимемся к отелю. Кто порекомендовал вам «Клиффхэвен», мистер Браун?

Генри ответил.

— Это хорошо, — кивнул Клит.

Генри не отрывал глаз от петляющей меж скал дороги.

— Ой, посмотрите! — воскликнула Маргарет. — Маленькая секвойя.

— Совершенно верно, доктор Браун, — улыбнулся Клит. — Если хотите, мы можем задержаться на пару минут. Тут есть на что посмотреть. Секвойи растут по всему склону.

Они вышли из машины, чтобы полюбоваться заросшим секвойями ущельем, уходящим на шестьдесят футов вниз.

— Здешний ландшафт позволяет нам избежать посторонних глаз.

— Это точно, — согласился Генри.

Клит хлопнул в ладоши.

— Поехали!

Станет ли Стэнли таким же, когда ему стукнет Двадцать шесть, подумал Генри. Нет, пожалуй, не быть ему блондином и едва ли он приобретет вид истинного калифорнийца. И не будет Стэнли работать в отеле. Во всяком случае, Генри на это надеялся.

— Будьте осторожны на следующем повороте, — предупредил Клит. — По обе стороны лежат два больших валуна, но вам хватит места, чтобы протиснуться между ними. Там проезжают даже небольшие грузовички.

— Мы уехали довольно далеко от шоссе, — заметила Маргарет. — А кто-нибудь ходит по этой дороге пешком?

— Обычно нет, — сухо ответил Клит. — В особенности, ночью. В наших местах водятся пумы.

— Неужели? — удивилась Маргарет.

— Они никогда не нападают на автомобили.

Когда они наконец поднялись на самый верх и миновали еще одну сторожевую будку, Генри заглушил мотор, и они все вылезли из кабины. Такого великолепия Генри и Маргарет видеть еще не приходилось.

Четыре больших здания треугольной формы устремлялись ввысь одним из катетов, чтобы слиться с землей другой вершиной гипотенузы. При всей своей оригинальности, здания, благодаря использованию в конструкции дерева, казались естественным продолжением утесов, нависших над ревущим внизу прибоем. Неизвестный Генри архитектор смело расставил корпуса среди девственной природы.

Генри повернулся к Маргарет. В ее глазах отражалось восхищение и похвала архитектурному шедевру.

— Вижу, «Клиффхэвен» вам понравился? — осведомился Клит.

— Да, — ответил Генри.

— Так, наверное, выглядит Норвегия в солнечный день, если убрать снег и лед, — добавила Маргарет. — Или Швейцария.

— Потрясающе, не правда ли? — улыбнулся Клит.

Маргарет посмотрела на Генри.

— Сколько тут берут за ночь?

— Порядка восьмидесяти долларов, — ответил тот.

— Увидев свой номер, — вмешался Клит, — вы согласитесь, что это немного. У нас не мотель и не городская гостиница.

Они вновь сели в машину, и Генри, следуя указаниям Клита, обогнул второе треугольное здание и подъехал к вертикальному катету, где широкая деревянная лестница выводила на большую террасу, с которой открывался чудесный вид на заросший секвойями склон, спускающийся к накатывающим на берег волнам Тихого океана.

— Если вы дадите мне ключи, я достану из багажника ваши чемоданы, — предложил Клит.

— Я помогу, — вызвался Генри.

Клит открыл багажник.

— Незачем. Их же всего два. Путешествуете налегке?

Когда они поднялись на террасу перед зданием, Маргарет, очарованная открывшимся перед ними видом, воскликнула: «Я бы хотела побыть здесь дольше, чем одну ночь!»

Она повернулась к Клиту, поставившему чемоданы на каменные плиты, рассчитывая услышать, что с этим проблем не будет и они смогут продлить свое пребывание в «Клиффхэвене». Он, однако, смотрел ей прямо в глаза и молчал. Странный молодой человек, подумала Маргарет. Но Калифорнию наводняли такие вот молодые парни, стройные и мускулистые, загорелые, в кроссовках, с легкой походкой, словно балансирующие на доске для серфинга.

Клит открыл дверь ключом и отступил в сторону, пропуская их вперед. Стена напротив двери, плавно переходящая в потолок, представляла собой огромное окно, расположенное под углом к полу. Сквозь него они видели синее небо, по которому плыли белоснежные облака.

Клит вошел следом с чемоданами в руках.

— Все говорят, что здесь фантастические виды. Если вы напишете на этом бланке ваши имена, фамилии и домашний адрес, я оформлю все остальное.

— Вы очень любезны, — поблагодарил его Генри.

— Минуточку, — Маргарет повернулась к Стиву. — А как открывается окно?

— Номер снабжен кондиционером, доктор Браун, и он отлично работает.

— Я предпочитаю свежий воздух, если, конечно, на улице не слишком влажно.

— К сожалению, окно является силовым элементом конструкции и не открывается.

— Очень плохо, — покачала головой Маргарет, — но мы это переживем.

Лишь после этих слов Генри заполнил бланк и передал его Клиту.

— Вы будете платить наличными или по кредитной карточке? — спросил тот.

— «Америкэн экспресс» подойдет?

— Вполне. Если вы дадите мне кредитную карточку, девушка в бюро оформления все сделает сама.

Генри пошарил в левом кармане, где лежали купюры по одному доллару, достал три и протянул Клиту вместе с карточкой «Амэк».

— О, благодарю вас, сэр, — судя по тону, Клит не ожидал чаевых. — Полотенца в ванной, телефон у кровати. Если вы снимете трубку, вас автоматически соединят с бюро оформления. Матрацы жесткие. Надеюсь, такие вам нравятся. Стоимость завтрака включена в оплату номера. Его подают в семь утра в главном корпусе, в том, что пошире остальных. Если вам что-то потребуется, свяжитесь со мной через бюро оформления. Я ваш гид. Счастливо оставаться.

Едва за Клитом закрылась дверь, Генри обнял Маргарет, радуясь, что им удалось найти такое чудное местечко.

Скинув ботинки, он улегся на огромную двуспальную кровать с общим деревянным изголовьем. Генри вытянулся во весь рост, заложил руки за голову.

Маргарет прилегла рядом, опершись подбородком на согнутую в локте руку, посмотрела на умиротворенного мужа.

— Хорошо бы нам задержаться здесь подольше, не на одну ночь. Пусть и с закрытым окном.

— Да, — согласился Генри. — Да, да, да.

Когда Генри проснулся, лицо Маргарет оказалось столь близко он него, что ее черты расплывались перед глазами. Должно быть, они заснули в объятьях друг друга. Его движение разбудило и Маргарет. Генри коснулся пальцами ее подбородка и поцеловал в уголок рта, потому что Маргарет предпочитала, чтобы в губы ее целовали лишь после того, как она почистит зубы. Даже если она спала какой-то час.

— О, Генри, — улыбнулась она.

— Что, Генри?

— Я тебя люблю и хочу есть. Наверное, пора обедать.

Генри взглянул на часы. Они так и остались на руке. Должно быть, сказалась усталость после дороги. Обычно он снимал их перед тем, как уснуть.

— Почти семь.

— Давай переодеваться, — Маргарет села. — Надень свой элегантный блейзер. Мы что-нибудь выпьем перед обедом. Надеюсь, у них есть коктейль-холл.

— Мне почему-то кажется, что в этой Мекке здорового образа жизни подают только апельсиновый сок, — Генри проверил на месте ли его бумажник, расческа… тут он вспомнил, что Клит не вернул ему ключи от машины.

— Наверное, он отогнал машину на стоянку. А ключи лежат в бюро оформления. Держу пари, он оставил их именно там.

Он взглянул на комод, рассчитывая увидеть на нем ключ от номера.

— Маргарет, ты не знаешь, где ключ от номера?

— Х-м-м-м-м. Он держал его в руке, когда открывал дверь. Я еще обратила внимание на оранжево-синюю бирку.

— Может, он случайно унес его с собой. Посмотри, пожалуйста, в ванной.

— Он не заходил в ванную.

— Ну что ты споришь. Проще посмотреть.

— Я не спорю, — Маргарет скрылась в ванной, затем позвала Генри. — Иди сюда.

Она указала на табличку, закрепленную на зеркале над раковиной.

Калифорния испытывает недостаток воды.

Пожалуйста, убедитесь, что кран плотно закрыт.

— Главное, чтобы не было недостатка вина в столовой, — весело воскликнул Генри. — Я узнаю у портье и насчет ключа от номера.

У двери он обернулся.

— Пошли?

— Пошли.

Генри повернул ручку, но дверь не открылась. Он толкнул ее плечом.

— Странно.

— Ее заклинило? — предположила Маргарет.

Генри попробовал снова с тем же результатом и направился к телефону.

Едва он поднес трубку к уху, как женский голос с характерным калифорнийским акцентом произнес:

— Соединяю вас с Клитом.

Генри услышал гудок аппарата внутренней связи, затем голос Клита: «Да, сэр».

— Это мистер Браун из двадцатого номера.

— Слушаю, сэр.

— Извините, это звучит глупо, но я не могу открыть дверь.

— Я знаю, сэр.

— Я вас не понимаю, — Генри предпочитал сдержанность взрыву эмоций.

В голосе Клита появились новые нотки.

— Вы еврей, не так ли?

 

Глава 2

Однажды, когда Генри спросили, правоверный ли он иудей, он ответил: «Правоверный в чем?»

А на вопрос, верующий ли он, ответ был таков:

— Я верю в то же, что и Бог, — и добавил, разъясняя свою позицию: — Идея о том, что Бог находится везде — чистый вздор. Тут спутаны понятия Создатель и сотворенное. Не является Бог и супернадсмотрщиком, приглядывающим за всеми нами. Если вы верите, что Бог приложил руку ко всему этому… — взмахом руки Генри охватывал всю землю, — он, должно быть, обладал неисчерпаемой энергией. Поймите, пожалуйста, Бог — не демократ. В мире животных он распределял эту энергию очень неравномерно. Чуточку — ленивым, все остальное — более резвым. Если вы взглянете на людей, то и здесь обнаружите Его недемократичность. Сверхактивные становились великими вождями, на которых взирали, как на богов. Не зря гласит пословица: если хочешь сделать дело, поручи его занятому человеку. Чтобы понять Бога, необходимо познать Дьявола, который создает команды дорожных рабочих, где все стоят, глядя, как работает один, точь-в-точь, как трудятся государственные служащие. Пожарные и полицейские пашут в поте лица, и дьявол отправляет их на пенсию через двадцать лет службы. Везде Дьявол берет вверх. Это обстоятельство не делает меня республиканцем, но заставляет верить в источник энергии. Я не буду возражать, если его будут называть Богом. А осознав, что битва между Богом и Дьяволом идет с незапамятных времен, вы не будете безоговорочно гордиться родом человеческим, не станете требовать во всем совершенства, а примете жизнь и других людей такими, как они есть.

Отец Генри привил ему уважение не к званиям и заслугам, а к мастерству. К примеру, в своей фирме Генри посчитал необходимым научиться всему, что делали его сотрудники, за исключением перепрограммирования компьютера. И видя, как он, засучив рукава, помогает механику пустить забарахливший транспортер, они в очередной раз убеждались, что в этой фирме руководитель знает дело, а не просто числится в начальниках.

Генри следил за тем, чтобы его семья ни в чем не знала недостатка, особенно в любви. Другие мужчины жаждали получать от деловой жизни все больше и больше. Генри не хотел расширять свою фирму, приобретать новые, зарабатывать много денег. «Безмерное честолюбие — удел артистов и спортсменов, которые главным образом соревнуются между собой, — говорил он Маргарет. — В бизнесе и политике это опасно».

И теперь, в обществе пятидесятилетнего Генри люди чувствовали себя раскованно, потому что он сам умел расслабляться. Себя он относил не к оптимистам или пессимистам, но полагал реалистом, привыкшим трезво оценивать те или иные жизненные ситуации.

Когда же Генри охватывала паника, в его мозгу вспыхивала фраза: «Должна же быть сеть».

Впервые он сформулировал ее для себя несколько лет тому назад, когда на улице Нью-Йорка набрел на толпу зевак, с задранными головами наблюдавших за толстой женщиной, балансирующей на краю крыши. Полицейский пытался отговорить ее от опасных мыслей и протягивал ей руку, дабы помочь перебраться в более безопасное место. Поставленная перед выбором, принять помощь или отказаться от нее, женщина резко отшатнулась от полицейского и полетела вниз. Генри отказывался верить тому, что видит: толстуха, пикирующая навстречу мгновенной смерти.

Но внизу ее уже поджидали пожарные. Они мгновенно развернули спасательную сеть, женщина, ударившись о нее, высоко подпрыгнула, потом еще раз, уже ниже, и наконец осталась лежать, спасенная от встречи с асфальтом и Создателем.

— Попробую-ка я, — Маргарет повернула ручку, толкнула дверь, но ничего не изменилось.

Должна же быть сеть!

— Давай разберемся, — Генри присел на корточки, всмотрелся в тонюсенькую щель между дверью и коробкой. Увидел два замка.

— Верхний замок с засовом, но Клит запер нас только на нижний, с пружинной защелкой. Смотри, что мы сейчас сделаем.

Он повернулся к Маргарет. Разумеется, на ее лице читалась тревога. Такого поворота событий она ожидать не могла.

— Не волнуйся, — успокоил ее Генри. — Все будет в порядке.

В доме он все чинил сам. Но это не наш дом, подумала Маргарет.

— Возблагодарим Бога за кредитные карточки, — продолжал Генри, доставая из кармана пластмассовый прямоугольник «Дайнерз клаб». Всунул его в щель под пружинную защелку и осторожно повел вверх, вдавливая защелку обратно в дверь. — Вот почему замки с засовом более надежны. Этот может открыть кто угодно.

Как только пластмассовая карточка поднялась на дюйм, Генри повернул ручку и дверь легко открылась.

— Ну, вот и все.

Клит, сложив руки на груди, стоял в трех футах от двери. Генри почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

— Первую проверку вы прошли, — голос Клита звучал весело. — Отныне я буду запирать вас и на второй замок, мистер Браун.

— Что все это значит? — спросила Маргарет.

Клит словно и не услышал вопроса.

— Доктор Браун, вы не еврейка, не так ли?

Генри вспомнил, как на их второй встрече Маргарет затронула тему, которой они ранее постарались избежать.

— Хочу задать тебе глупый вопрос.

— Я весь внимание.

— Ты не еврей, не так ли?

— А разве есть разница? — спросил Генри.

— Для меня — нет. Для других.

— Я еврей.

— Ты совсем не похож на еврея.

— И что? Ты тоже не похожа на методистку.

— С чего ты взял, что я — методистка?

— Все методисты выглядят одинаково.

Тут Маргарет поняла, что ее разыгрывают, и они дружно рассмеялись.

— Я наводил о тебе справки, — признался Генри. — И узнал, что твой отец — пастор. Это для него есть разница?

Да, но сама идея ему должна понравиться. Воскресные проповеди пастора Киттриджа посвящались его личным беседам с Господом Богом. Поэтому его и перевели в самый бедный приход в Омаху. Там ему не могли отказать, потому что другого пастора они бы все равно не нашли. Он частенько говорил: «Вот возьму и открою магазин готового платья. Почему только евреи могут загребать все эти деньги?» Он ненавидел нашу бедность и ничего не мог изменить. Он только обрадуется, если мы сойдемся. Советовал же он мне: «Ищи себе еврея. Они знают, где лежат деньги».

Взглянув на Генри, она добавила:

— Считай, что это наполовину шутка. Он никогда не поднимет руку на человека.

— Это шутка, которая совсем не шутка, — ответил Генри. — Такова сущность еврейского юмора.

— Моя мать всегда уважала умных людей. Ты ей понравишься.

Но ее мать, вспомнил Генри, умерла до того, как они впервые приехали в Омаху.

— Я не еврейка, — ответила Маргарет. — И что из этого следует?

— Но вы замужем за евреем? — продолжал Клит.

— Послушайте, молодой человек, — не выдержал Генри, — вы были вежливы, когда мы приехали сюда, а теперь становитесь наглым.

— Прошу меня извинить, но мне нужна точная информация. Мы не любим ошибаться.

Черт, мысленно выругался Генри, вернулся в комнату и снял телефонную трубку.

— Разве Клит не с вами? — обеспокоенно спросила женщина на другом конце провода.

— Я хочу поговорить с управляющим, — Генри старался не повышать голоса.

— Мистер Уайттейкер не разговаривает с гостями. Клит с вами?

— Нас заперли в номере.

— Клит вам все объяснит.

— Он нагрубил моей жене и мне.

— О, сэр, Клит такой вежливый. Я уверена, что вы ошибаетесь.

Генри положил трубку на рычаг. Куда они попали? Он повернулся к стоящему в дверях Клиту. И вспомнил портье в «Хайгейте». Вам нужно заказать номер в месте вашей следующей остановки?.. А для второй я бы порекомендовал «Клиффхэвен» в Биг-Суре. И как он смотрел на них, пока они шли к лифту.

— Идете, мистер Браун?

За спиной Клита Генри видел встревоженное лицо Маргарет.

— Я бы хотел спуститься в бюро оформления.

— Нет проблем, — кивнул Клит. — Следуйте за мной.

В коридоре Генри взял Маргарет за руку.

— Я думаю, нам надо выбираться отсюда, — прошептал он.

— Но наши чемоданы, вещи? — Маргарет обернулась на открытую дверь номера.

Рука Генри крепче сжала ее запястье.

— Не заходи туда, — и добавил громче, для Клита. — Если необходимо, мы вернемся за нашими вещами с полицией.

Клит остановился, повернулся к ним.

— Мистер Браун, до сих пор вы олицетворяли само спокойствие. Мне бы не хотелось, чтобы вы начали горячиться. В Калифорнии так не принято. Пожалуйста, умерьте свой пыл.

— Я не люблю таких шуток.

— Мистер Браун, это не шутка.

— Мои ключи от машины у вас?

— Я же говорил вам, что они в бюро оформления. С чего мне вас обманывать?

— Ладно, я иду прямо туда, — Генри увлек Маргарет за собой. Клит следовал за ними по пятам. — И не пытайтесь остановить меня, молодой человек.

— Я и не собираюсь, мистер Браун. Но прошу называть меня Клит, а не молодой человек. — Генри обернулся. Ни тени улыбки на лице Клита. Судя по всему, обращение по фамилии имело для него немаловажное значение.

— Вы же не хотите, чтобы я называл вас старик? — пояснил Клит.

Он повел Генри и Маргарет вокруг здания. Перед другим корпусом стояли три парня, светловолосые, как и Клит, в таких же синих джинсах и оранжевых футболках.

А где же другие гости? Генри быстрым шагом направился к одному из парней. Не все же здесь сумасшедшие. Но парень, коротко глянув на Клита, ретировался в корпус. Тот же маневр повторили и двое других.

Кроме оранжево-синей троицы они никого не увидели. Жилую зону окружал лес, и секвойи как часовые возвышались на склонах гор. Генри повернулся к Тихому океану. Полоса густой растительности отделяла «Клиффхэвен» он рокочущего прибоя. Где-то там, меж деревьев, пролегала извилистая дорога, по которой они поднялись сюда. Теперь им предстояло спуститься вниз.

— Я с удовольствием покажу вам, где находится бюро оформления, — прервал молчание Клит.

Генри посмотрел на Маргарет.

— Бывают ситуации, когда от большого ума нет никакого проку.

— Ерунда, — покачал головой Генри, хотя Маргарет, на руках которой иной раз умирал пациент, была безусловно права.

— Можете не торопиться, — вставил Клит. — У меня времени предостаточно.

— А у меня — нет, — огрызнулся Генри, знаком приглашая Клита показать им дорогу.

Клит подвел их к соседнему зданию, взлетел по трем ступенькам к стеклянной двери, распахнул ее, пропустил Генри и Маргарет вперед.

Бюро оформления занимало одну комнату. Две кушетки, кофейные столики перед ними, несколько стульев. Слева от двери большой стол, за ним — девушка в оранжевой футболке с надписью «КЛИФФХЭВЕН» на груди.

— Добрый вечер, — радостно поздоровалась она.

— Я Генри Браун.

— Да, я знаю.

— Я бы хотел получить ключи от машины.

— О, но они заперты, мистер Браун. К сожалению, я не могу дать их вам без разрешения Клита.

Генри уже понял, что криками ничего не изменишь.

— Мисс, этот «форд» принадлежит агентству «Хертц».

Девушка посмотрела на Клита.

— Ты не ввел их в курс дела?

— Я сказал, что ключей он не получит. Просто он упрямится, как некоторые из них.

Генри повернулся.

— Некоторые из кого?

— Мистер Браун, вы же не столь наивны. Ума ведь вам не занимать. Пойдемте, я собираюсь пригласить вас и вашу жену на настоящий пир. Вы же знаете, у нас первоклассный ресторан.

— Как я понимаю, это главная достопримечательность вашего заведения? — голос Генри сочился сарказмом.

— Поначалу все было иначе. Но нам повезло. Среди первых наших гостей оказался ресторатор… есть такое слово, не так ли? В общем, вам ясно, что я имею в виду. Раньше он был шеф-поваром, и мистер Клиффорд, должен отметить, умнейший человек, сразу же понял, как можно его использовать.

— Вы наняли вашего гостя поваром? Но почему этот человек захотел работать на вас?

Клит улыбнулся.

— Желание тут ни при чем, мистер Браун. Наши гости остаются с нами навсегда.

 

Глава 3

Часом раньше, пока Генри и Маргарет спали, Клит тоже решил устроить себе сиесту. Правда, подразумевал он под этим отнюдь не сон. Он пошел в свою комнату и позвонил Шарлотте.

— Приходи.

— Я думала, ты сегодня не позвонишь.

— Не сердись, меня задержали новенькие. Так ты идешь?

Шарлотта выдержала паузу.

— Еще нет, — и они оба рассмеялись.

Клит лежал на кровати, когда Шарлотта постучала в дверь. Она вошла, не дожидаясь ответа, и закрыла дверь на ключ.

— А если бы у меня кто-нибудь был? — спросил Клит.

— Я бы ее убила.

Клит мнил себя знатоком женщин, и его восхищала фигура юной, светловолосой, высоченной Шарлотты. Его не смущал даже ее рост. Вот только стоять рядом с ней он не любил.

— Места здесь хватит, — он похлопал рукой по кровати. — В горизонтальном положении ты мне нравишься больше.

— А нельзя ли нежнее? — Шарлотта улеглась рядом с ним. Клит частенько приглашал ее к себе во второй половине дня.

— Нежнее? — Клит коснулся пальцем соска ее левой груди, проглядывающего сквозь оранжевую футболку. Затем палец обежал сосок по кругу, едва касаясь его. Как всегда, это легкое прикосновение возбудило Шарлотту. Увидев, как набух сосок, он убрал руку. Хорошего понемножку, таким был его девиз, когда дело касалось женщин. Пусть платят за удовольствие.

— Заполучил себе двух красавцев, — поделился он с ней последней новостью. — Генри Браун. Его жена врач.

— Милашка?

— О господи, да она годится мне в матери.

— Как и миссис Клиффорд.

— Думай, о чем говоришь, — палец его вернулся на грудь Шарлотты, на этот раз на правую. — К сожалению, еврея не всегда можно определить по внешнему виду. Они должны носить какой-то опознавательный знак.

Шарлотта указала на нос.

— О, некоторые делают пластические операции. А другие вообще не похожи на евреев, как этот Браун. Скорее, в его жене есть что-то еврейское, но я готов спорить, что она не еврейка.

Рука Клита переместилась на живот Шарлотты.

— Я рада, что ты находишь меня привлекательной.

— А с чего ты взяла, что я нахожу тебя привлекательной? — полюбопытствовал Клит.

Шарлотта щелкнула по увеличившейся выпуклости на его джинсах.

— Вот этого не надо!

Тогда она погладила выпуклость.

— Так лучше?

— Гораздо.

— А ты когда-нибудь трахал еврейку? — спросила Шарлотта.

— Насколько я знаю, нет, — быстро ответил Клит, подумав об этой Минтер.

— В твоем голосе не чувствуется уверенности, — Шарлотта убрала руку.

— Успокойся, не трахал.

Клит положил глаз на Филлис Минтер в первый же день ее появления в ресторане. Он предположил, что ей лет тридцать пять, хотя взгляд и походка Филлис указывали на ту уверенность в себе, что свойственна женщинам постарше. И дело тут было не в груди, заднице или ногах, а в общем впечатлении, даже в ее манере ходить с высоко поднятой головой. Если уж ему суждено вкусить еврейский «персик», решил Клит, то это будет «персик» Филлис. И уж он заставит ее склонить голову, дабы увидеть, что принес он ей на сладкое.

Узнать номер комнаты Филлис не составило труда. А за небольшую услугу он достал и ключ. Через человека, который никогда не сказал бы об этом Шарлотте.

Филлис Минтер родилась за два года до окончания Второй мировой войны в одном из кварталов Бруклина, населенных преимущественно евреями. Ее отец, красивый мужчина, если судить по фотографии, запечатлевшей его в военной форме, вернулся из армии целым и невредимым. Достаточно быстро нашел место таксиста. Как бывший военнослужащий, Мортон Минтер, кружа по Манхэттену в поисках пассажиров, отдавал предпочтение военным. На второй неделе работы мужчина в солдатской форме попросил отвезти его на глухую улочку у железнодорожных путей. Там он приставил пистолет к затылку Минтера и приказал: «Гони бабки». Минтер начал поворачивать голову, чтобы сказать, что он только-только демобилизовался, как раздался выстрел. Мортон Минтер стал первым таксистом, застреленным в Нью-Йорке в том феврале. Добыча убийцы составила чуть меньше шести долларов.

Девочке сказали, что ее отца вновь взяли в армию. Четырехлетняя Филлис не поверила. Во-первых, он не попрощался, а во-вторых, его форма по-прежнему висела в шкафу. Мать Филлис, слабая, болезненная женщина, от горя тронулась умом. За дочерью она присматривать не могла, а потому позволила родственникам отвезти брыкающуюся и визжащую Филлис в приют, которым заведовал садист, питавший особый интерес к девочкам, вступающим в пору зрелости. Не пропустил он и Филлис. Незадолго до ее дня рождения, ей исполнялось двенадцать, директор пригласил ее в кабинет и предложил двадцать пять центов за некое действо, о котором она читала в книжке, тайно ходившей среди ее подружек. Филлис, циник уже в двенадцать лет, не возражала против того, чтобы продать ее единственное богатство, но только не за двадцать пять центов. Хотя директор проповедовал социализм, то есть предлагал делить то, что имеешь, с ближним, Филлис, обладавшая незаурядным умом, читала и литературу, в которой высказывалась прямо противоположная точка зрения. Она знала, что живет в обществе, в котором продаваться надо за самую высокую цену, и уж конечно не за двадцать пять центов. Она убежала, решив испытать судьбу.

К семнадцати годам Филлис уже безбоязненно смотрела в будущее, хотя за эти годы у нее было лишь четверо мужчин, причем с каждым она спала от силы несколько раз. Первые двое стали легкой добычей — женатые старички, питавшие слабость к девчушкам. К своему изумлению, они скоро выяснили, что Филлис не только знает, как обходятся в этой стране с растлителями несовершеннолетних, но и готова помочь им избежать наказания в обмен на определенную сумму денег. Названная цифра показалась мужчинам чрезмерно высокой. Филлис же называла тот максимум, который, по ее прикидкам, она могла выжать из них, и не ошиблась. Она вела себя не как пират, но расчетливый бизнесмен, трезво оценивающий свои возможности.

Третьей ее жертвой стал популярный певец, обожавший девушек, что вились вокруг его костюмерной. Через подругу подруги Филлис проникла в святая святых и привлекла к себе внимание певца. Тот жестоко ошибся, предположив, что эта очень умная и красивая девочка одна из его горячих поклонниц. Он позволил себя соблазнить. Когда же пришел срок, а Филлис тянула достаточно долго, чтобы не продешевить, она удивила певца, признавшись, что ее интересуют не его ласки, но материальное обеспечение. Певец предложил Филлис сгинуть, однако днем позже его навестил полицейский в форме, который пообещал не арестовывать певца и вообще закрыть на все глаза при условии, что тот согласится выплачивать Филлис причитающиеся ей деньги.

— Так ты ее сутенер? — взревел певец. — Вон отсюда!

Полицейский, привыкший к подобным передрягам, терпеливо объяснил, что он выполняет практически те же функции, что и театральные агенты, с которыми приходится иметь дело певцу. Ежемесячно тому придется платить незначительную сумму, которая никоим образом не подорвет его благосостояние, а он, полицейский, обеспечив выплату, будет оставлять себе десять процентов, отдавая остальное Филлис, которой всего шестнадцать лет, хотя выглядит она старше. А потом во время концерта кто-то бросил в зал зловонные шутихи — горящие рулоны кинопленки, завернутые в плотную бумагу, и уже администрация «Парамаунта» обратилась к певцу с просьбой договориться с пострадавшей.

Когда полицейский пришел второй раз, певец предложил иное решение проблемы; вместо ежемесячных выплат разом отдать пять тысяч долларов. После того как деньги перекочевали в карман полицейского, мужчины пожали другу другу руки, словно два бизнесмена, заключивших взаимовыгодную сделку.

По пути к Филлис у полицейского возникла мысль о том, что не худо бы увеличить причитающуюся ему долю до двадцати процентов. Когда Филлис выслушала его предложение, ее лицо так исказилось, что полицейский даже испугался. Такое выражение ему доводилось видеть на мужских лицах, у женщин — никогда.

— В чем дело? — спросил он.

Едва шевеля губами, этот приемчик она почерпнула из кино: именно так произносили угрожающие монологи актрисы, она напомнила полицейскому о его жене.

— Сначала я пойду к комиссару полиции, потом к ней.

Большего и не потребовалось. Полицейский уже достаточно хорошо знал Филлис, чтобы поверить ей. А потому не только отдал причитающиеся ей девяносто процентов, но и, заглаживая свою вину, познакомил с человеком, о котором не так давно рассказывал ей, с брокером нью-йоркской фондовой биржи, которому удивительно везло в спекуляциях с акциями.

Они еще лежали в постели, когда Филлис попросила брокера вложить ее четыре с половиной тысячи долларов в акции, которые сулили наибольшую прибыль.

— В этом деле нетрудно и ошибиться, — осторожно заметил брокер, чтобы не расстраивать Филлис, от которой он ждал повторения только что полученного удовольствия.

— А по-моему, все очень просто, — возразила она. — Какие бы акции по итогам года ни оказались наиболее доходными, считай, что первые четыре с половиной тысячи вложенных в них долларов мои, а остальные — чьи-то еще.

Поначалу брокер поломался, но вскоре Филлис стала самым удачливым инвестором на всей улице. Акции, в которые она «вкладывала» деньги, всегда приносили самую высокую прибыль, даже если брокеру приходилось доплачивать из своего кармана.

Устойчивое материальное положение определило судьбу Филлис. Она пренебрегла замужеством, так как уже получала «алименты» с нескольких мужчин. В двадцать три года она переехала в Лос-Анджелес. Какой-то знакомый рассказал ей, сколь перспективна торговля земельными участками. Как и можно было ожидать, Филлис стала блестящим агентом по продаже недвижимости, вероятно, потому, что никогда не спешила с оформлением сделки. Ей исполнилась тридцать пять, когда она поехала на новый курорт, «Клиффхэвен», чтобы отдохнуть и покрасоваться в подходящем для этого окружении. Ее предупреждали, что туда все ездят парами. Филлис, по обыкновению, отправилась в «Клиффхэвен» одна, намереваясь выделиться этим среди остальных женщин к немалой для себя выгоде.

Когда Клит нарушил заведенный порядок, открыв своим ключом номер Филлис, она подумала, что нашла способ вырваться из этого безумного «Клиффхэвена».

— Ты потрясающе выглядишь, — поделился с ней своими наблюдениями Клит.

Эти калифорнийские пляжные мальчики похожи друг на друга, словно гамбургеры, подумала Филлис. Клит буквально поедал ее взглядом. Она не возражала.

Клит зашел к ней с намерением сказать, что она удостоена чести стать его первым еврейским «персиком», но, заметив движение ее губ и истолковав его по-своему, решил начать с другого.

— У меня есть кое-что для тебя. Ты голодна?

— И что же у тебя есть? — Филлис тянула время.

Клит решил похвалиться своим агрегатом. Стянул джинсы и трусы.

— А тебе не кажется, что надо снять и кроссовки? — спросила Филлис.

Клит посмотрел вниз. Выглядел он нелепо. Пришлось сесть на край кровати и расшнуровать кроссовки. Скинув их, а также джинсы и трусы, он поднялся. Процесс раздевания притушил его пыл, а взгляд Филлис охладил окончательно.

— Начнем, — Клит полагал, что с этой крошкой ему хватит тридцати секунд, чтобы вновь войти в форму.

— Каково quid? — спросила Филлис.

— Quid?

— Quid pro quo. Услуга за услугу.

Клит не собирался играть в любовные игры с еврейкой. И прямо заявил ей об этом.

Филлис рассмеялась, что также не способствовало восстановлению его эрекции.

— Чего ты хочешь? — сердито спросил Клит.

— Выбраться отсюда.

— Уехать отсюда нельзя.

Филлис прошла в ванную и начала умываться, словно его и не было.

Клит последовал за ней, похлопал по плечу.

— Согласен.

— Согласен на что?

— Ты делаешь, что я говорю, а потом я увожу тебя отсюда.

— Ты увозишь меня отсюда, а потом я выполняю любое твое желание. Таковы мои условия.

— Ты что, шутишь? Я потеряю работу.

— Ты потерял больше, чем работу, — она глянула на его прибор.

Будь его воля, он бы загнал ей в задницу здоровенный кол.

— Почему бы тебе не надеть штаны? — спросила она. — Тогда никому из нас не придется смотреть на это безобразие.

— Сука! — прорычал Клит. Ударить ее он не мог. Останутся следы. Начнется расследование. А эта тварь наверняка обо всем расскажет.

— Пойди лучше поищи, кого устроит твой крючок, — усмехнулась Филлис. — Выметайся.

Клит надел трусы, джинсы, зашнуровал кроссовки. Уходя, с радостью хлопнул бы дверью, да шум мог привлечь внимание.

Когда он ушел, Филлис Минтер легла на кровать, задумалась. Ей встречались мужчины, которые, получив положительный ответ на вопрос, еврейская ли фамилия Минтер, добавляли, что она не похожа на еврейку. Что сие означало, антисемитизм, любопытство или комплимент? Национальная принадлежность не воспринималась Филлис всерьез, пока не захлопнулась дверь номера в «Клиффхэвене». Похоже, в Европе ее отцу довелось столкнуться с точно таким же отношением.

В том, что она сумеет выбраться отсюда, Филлис не сомневалась; возможно, с помощью этого оранжево-синего putz, которого она только что унизила. Он вернется. Мужчин, у которых от ее взгляда падал член, она не боялась. Многие женщины хвалились своей способностью быстро возбудить мужчину. Филлис полагала это детской забавой. Гордиться, считала она, нужно иным: умением превратить мужчину, пусть и на короткое время, в импотента. Лежа на спине, закинув руки за голову, она находила странным другое: все прожитые годы она стремилась лишь к финансовому благополучию, доказывая приюту, сумасшедшей матери, мертвому отцу, что она выкарабкается несмотря ни на что. Теперь все это осталось в прошлом. Она уже не подросток-сирота, не приманка для похотливых старичков, которые сели за ее столик в кафе. Она, по определению других, еврейка. Что ж, она с ними посчитается. Не просто выберется отсюда, но убьет по пути хотя бы одного из этих мерзавцев.

Напрасно Шарлотта спросила у него, трахал ли он еврейку, думал Клит. Вопрос этот вновь вернул его к мыслям об этой упрямой Филлис. Как хорошо, что Шарлотта не такая. Уж она-то ни в чем ему не отказывала. Может, она задала этот вопрос, потому что…

Клит посмотрел на Шарлотту.

— А ты трахалась с евреем?

Сразу Шарлотта не ответила. В чем и состояла ее ошибка.

Клит сел.

— Ты меня не слышала?

— Слышала. Ну что ты раскипятился, — Шарлотта погладила его по выпуклости на джинсах, но не так чувственно, как ранее.

— Да или нет? — Клит уже стоял на полу.

— Иди сюда.

— Отвечай на мой вопрос.

— Иди сюда и я отвечу.

Клит сел на кровать.

Шарлотта притянула его к себе.

— Из евреев у меня были близкие отношения лишь с одной девушкой, — прошептала она ему на ухо. — В студенческом общежитии, до «Клиффхэвена». Звали ее Арлин. Фамилию я забыла. Оканчивалась на «ски». Она обычно ходила по пояс голая. Что, впрочем, не удивительно. Грудь у нее была фантастическая. Однажды она зашла в мою комнату спросить что-то насчет занятий. О чем именно я, конечно, забыла, но, когда она присела на краешек кровати, я не смогла сдержаться, протянула руку и коснулась ее груди.

— Ты что?

— Так поступил бы каждый. — Шарлотта рассмеялась. — Мне понравилось. Но ты можешь не волноваться. Я предпочитаю мужчин, тогда все произошло случайно.

— Иногда я просто не могу тебя понять.

— Взаимно. Снимешь ты, наконец, униформу?

Клиту нравилось, когда Шарлотта предлагала ему раздеться перед ней. Ему вспоминались ночные шоу в Лас-Вегасе, только теперь на сцене выступал он.

— Скорее. Ты заставляешь меня ждать.

Он не мог объяснить, как это происходит, но ее слова, а, скорее, интонации, с которыми она их произносила, вызывали у него эрекцию. Член тут же уперся в джинсы.

Клит вскочил. Затем, встав рядом с изголовьем, медленно потянул футболку через голову. Расстегнул пряжку, затем ремень, верхнюю пуговицу, потянул молнию вниз, наблюдая за Шарлоттой, которая сама не отрывала от него глаз. Сбросил с ног мокасины, джинсы упали на пол, открыв нейлоновые трусики, обтягивающие его богатство. Распустил резинку, с тем чтобы его член, когда он резко спустит трусики, прыгнул бы вверх. Особенно нравилась Клиту реакция Шарлотты — та опускалась на колени, открывала рот, а затем, глядя ему в глаза, сначала облизывала, а потом сосала его член, справедливо полагая, что в такие моменты он, как никогда более, находится в ее власти.

— Уймись, — Клит дал понять, что еще не хочет кончать, а потому начал помогать Шарлотте раздеваться. Ее трусики были того же цвета. Иначе они практически никак не могли продемонстрировать свою близость, поскольку покидать «Клиффхэвен» вдвоем им не разрешалось.

Убедившись, что Шарлотта тоже не осталась без «сладкого», Клиту нравилось подремать несколько минут. Когда он раскрыл глаза, Шарлотта лежала на боку, опершись на локоть, и взирала на него взглядом собственника.

— Вопрос. Ты трахал миссис Клиффорд?

Клит не сразу понял, к чему клонит Шарлотта.

— Ты заходил в их апартаменты в отсутствие мистера Клиффорда.

Хотя Шарлотта ему нравилась, Клит поверял ей далеко не все секреты. И отношения с женой Клиффорда касались только его, и никого более.

— Ты чтишь Пятую заповедь?

Шарлотта никогда не встречалась с миссис Клиффорд.

— Потрясающая женщина, — ответил он. — Такой ум! Такие манеры!

— Этого я не понимаю, — Шарлотта потянулась. По ходу ее рука погладила съежившийся член Клита.

— Чего ты не понимаешь?

— Чего ты лижешь задницу мистеру Клиффорду.

— Кто это сказал? — вскинулся Клит.

— Мистер Уайттейкер.

Клит влепил Шарлотте увесистую пощечину.

— А ты зачем говоришь?

— Это слова Джорджа!

— Не смей повторять их мне.

Шарлотта вспомнила кролика. Однажды они гуляли за полями конопли и увидели кролика. Клит похвалился, что бегает так же быстро, как и любой кролик. Шарлотта предложила ему поймать зверька, который, навострив ушки, сидел в тридцати футах от них. Клит сердито зыркнул на нее, затем рванул к кролику, который на секунду позже понял, что пора бежать. Одной рукой Клит схватил его, второй свернул шею. Пританцовывая, с насмешливой улыбкой, Клит вернулся к Шарлотте и бросил тушку к ее ногам.

— Довольна?

То же безумное выражение появилось на лице Клита и сейчас, так что Шарлотта не на шутку перепугалась.

— Извини, я не хотела сказать ничего плохого, — она поднесла руку к покрасневшей щеке.

— Ладно, проехали, — Клит глубоко вздохнул. — Уайттейкер просто завидует. Однажды в его присутствии мистер Клиффорд назвал меня своим любимчиком. И добавил, что во всем может положиться на меня. Что в этом плохого?

— Ничего.

— О боже, — Клит взглянул на часы, оставшиеся на руке. Все остальное он с себя снял. — Моя новая парочка, должно быть, уже поняла, что они заперты в номере. Мне пора к ним.

— Поцелуй меня.

Повинуясь, Клит раздвинул ей бедра и поцеловал Шарлотту в то место, где сходились ноги, но поднял голову, едва она начала ритмично двигаться. Пусть уходит возбужденной, подумал он, вставая. Хватит с нее и одного оргазма. Он надел трусики, носки, джинсы, тенниску, сунул ноги в мокасины, рукой пригладил волосы, глянул на свое отражение в зеркале и направился к двери. Женщины, что евреи, думал он. Надо держать их в узде, иначе жди неприятностей.

 

Глава 4

— Извините, — Клит зевнул, прикрыв рот рукой. — Я собирался вздремнуть, пока вы отдыхали.

— Разве вам не нужно приглядывать за другими гостями? — внезапно Маргарет поняла, что необходимо выяснить как можно больше об этом загадочном курорте, прежде чем они навсегда покинут его.

— Пока я полностью не введу вас в курс дела — нет. Наш курорт — новейший и один из самых роскошных в Соединенных Штатах, — он широко развел руки, словно желая охватить всю территорию «Клиффхэвена», — вы должны признать, что расположен он исключительно удачно. А теперь можно идти обедать, если только вы не хотите что-нибудь выпить в коктейль-холле.

— Почему вы заперли нас в нашем номере? — спросила Маргарет.

— Считайте, что я дал вам знак. Назовем его чаевыми. Вы дали их мне, я — вам, — Клит улыбнулся. — Давайте обсудим все за обедом. Как цивилизованные люди. Или сначала выпьем?

— Вы предлагаете доктору Брауну и мне что-нибудь выпить перед обедом? — уточнил Генри.

— Я имел в виду нас троих.

— О? Так вам дозволено переходить на короткую ногу с гостями?

— Пожалуйста, не иронизируйте, мистер Браун. Это входит в мои обязанности.

— Пожалуй, сегодня я обойдусь без коктейля, — решил Генри.

— Я тоже, — поддержала его Маргарет.

— Понятно, — кивнул Клит.

Он вроде бы обиделся, подумал Генри. Словно мы грубо обошлись с ним. Внезапно он ощутил себя иностранцем, только что приехавшим в чужую страну и пытающимся понять местные обычаи.

— Послушайте, — весело продолжил Клит, — надо быть реалистами. Вы должны есть, не так ли?

Генри огляделся. Никаких заборов. Охранников, пистолетов, вышек. Все будничное, обыденное, как и на любом другом курорте.

— Если вы думаете о побеге, меня это не касается, при условии, что мыслями все и ограничивается, — предупредил Клит. — Чтобы убежать, нужна энергия. Как и для того, чтобы просто жить. Еду вы найдете только в ресторане, — прищурившись, Клит посмотрел на Маргарет. — Вы думаете, не лучше ли пропустить сегодняшний обед?

— Совершенно верно.

— Здесь кормят три раза в день.

— Иногда полезно пропустить прием пищи.

— Да, но если подумать о том, что завтра вас могут вообще оставить без еды… — Клит выдержал паузу, дабы насладиться их реакцией. — Ни завтрака, ни обеда, ничего. Возможно, тогда вам не захочется отказываться от сегодняшнего обеда. Логично, не правда ли?

— Это угроза? — спросил Генри.

— Что вы, мистер Браун, здесь мы никому не угрожаем. Пожалуйста, будьте благоразумны. Надо бы прийти в ресторан до того, как закроется кухня. Я хочу есть. Если вы не голодны, можете просто посидеть за столиком и посмотреть, как я расправляюсь с обедом.

И Клит пошел вперед.

Почему он так уверен, что нам не уйти отсюда, подумал Генри. Посмотрел на туфельки Маргарет. Если бы она не сняла кроссовки.

— Что ты скажешь, Маргарет?

Клит ушел уже довольно далеко.

— В самоуверенности ему не откажешь.

— Ему известно многое из того, чего мы не знаем, — в критические моменты Генри всегда вспоминались слова его отца, который говорил, что ум и чувства нужны мужчине для того, чтобы подмечать все нюансы происходящего. Тогда, в случае опасности, он сможет ускорить шаг, повернуть за угол, вовремя поднять голову, короче, сознательным действием избежать катастрофы. Посмотри в обе стороны, прежде чем переходить улицу. Остерегайся неопытных водителей, осторожно веди машину.

— Идете? — крикнул Клит.

Генри решился.

— Поесть надо.

— Как скажешь, — кивнула Маргарет.

— Судя по твоему Тону, соглашаться нам не следовало, — Генри взял жену под руку. — Мы вскорости выберемся отсюда.

— В этом я уверена. — Как раз уверенности ее голосу и недоставало. — Просто не хочется верить, что мы добровольно подчиняемся ему.

Тропинка, ведущая к ресторану, пересекала дорогу, по которой они приехали в «Клиффхэвен». Генри посмотрел направо. Вроде бы в сторожевой будке никого нет. В этот вечер они не ждали новых гостей? Требовался им транспортный контроль для дороги, на которой не могли разминуться два автомобиля? Когда возникала проблема с отправкой заказа, товар не укладывался ни в одну из стандартных коробок, он старался собрать как можно больше информации, рассмотреть все альтернативные варианты.

Клит подождал, пока они догонят его.

— Вон там пятидесятиметровый бассейн, — показал он. — Если вы не будете нарушать установленного порядка, вам разрешат плавать в нем раз в день.

— Премного вам благодарны.

— Доктор Браун, думаю, вы скоро поймете, что сарказм здесь не в почете. — Клит повернулся и зашагал по тропинке.

От низкого, приземистого здания ресторана их отделяла сотня ярдов. Генри отметил, что тропинка усыпана маленькими белыми камушками, скрипящими под ногами. Их насыпали специально, чтобы загодя услышать, не бежит ли кто? Так можно стать параноиком. Когда по телевизору показали захваченных в поезде заложников, он думал о том, что бы он сделал, если б среди них оказалась Маргарет? Но ему и в голову не приходила мысль о том, что в ловушку они попадут вдвоем.

Клит вновь подождал их у двери, затем предложил пройти вперед.

К ним сразу же поспешил метрдотель, высокий, симпатичный мужчина, говоривший с легким акцентом.

— Должно быть, вы мистер и миссис Браун из Нью-Йорка.

Он протянул руку. Почему Генри ее пожал? Нельзя же за несколько минут избавиться от укоренившихся привычек.

— Добро пожаловать, — продолжил метрдотель, но Генри, не слушая его, оглядывал великолепие обеденного зала. Столики на разных уровнях, разделенных несколькими ступеньками. Огромные окна, из которых открывалась захватывающая панорама окружающей «Клиффхэвен» девственной природы. Генри, правда, в большей степени интересовали другие гости «Клиффхэвена».

Сидевшие за столиками, числом за сотню, все, как один, повернулись к ним лицом. Обычно в ресторанах такого приема удостаивались только кинозвезды. Почему они разглядывают нас, спросил себя Генри. Потому что мы новенькие.

Метрдотель шел первым, Клит — следом за ними. Лишь за несколькими столиками сидели молодые люди в оранжевых футболках. Зато официантки в блузках того же цвета порхали по всему залу.

Генри остановился около пожилой пары, лет шестидесяти с небольшим, наблюдавшей за ними грустными глазами.

— Что тут происходит? — тихим голосом спросил он, наклонившись к мужчине.

Клит тут же подскочил к нему, коснулся его руки.

— Извините, мистер Браун, в первые три месяца разговоры с другими гостями запрещены.

Старики, покраснев, отвернулись, словно упрек относился и к ним. Сидящие за столиками вновь принялись за еду, возобновились прерванные разговоры.

— Сюда, пожалуйста, — метрдотель подвел их к столику на четверых на одном из самых высоких уровней. — Посмотрите, какой прекрасный вид на горный склон, даже в сумерках. Это будет ваш постоянный столик, — по его сигналу официант унес четвертый стул.

Маргарет села рядом с Генри, Клит — напротив. Потом подвинул стул от края к середине.

— Поначалу, с неделю, мы будем есть за одним столом.

— Мы останемся только на одну ночь, — голос Маргарет дрожал.

Клит улыбнулся.

— В случае вашего примерного поведения. Через три месяца за ужином к вам, возможно, будут подсаживать еще одну пару. Завтрак и ленч здесь подают, как в кафетериях.

Это безумие, подумала Маргарет. Она было приподнялась, но рука Генри удержала ее. Удержала, но не успокоила.

— Что у вас тут творится, черт побери? — спросила она.

— Я с радостью отвечу на этот вопрос.

— Мы в отпуске, — бросил Генри. — И предпочитаем есть вдвоем.

— Я понимаю. Но сейчас это невозможно.

— Мы можем встать и уйти.

— Я бы не советовал этого делать. Почему бы нам не заказать обед?

— Я не буду платить.

— Мистер Браун, за меня платить не надо. Вы платите только за себя и вашу жену. Как всегда. Расчеты будут вестись по вашей карточке «Америкэн экспресс». Пожалуйста, заказывайте. Редко кто из гостей доставляет нам столько хлопот.

— Вы заперли дверь нашего номера, — Маргарет никак не могла успокоиться.

— Обычная мера предосторожности.

— Но вы же посадили нас под замок!

— Я лишь хотел дать вам знать, что ваш социальный статус изменился.

— Что вы хотите этим сказать?

Генри сжал ее руку. Остынь, означал этот жест. Ты узнаешь гораздо больше, сохраняя самообладание.

— Генри, эти люди совершают преступление.

— Простите? — брови Клита поползли вверх.

— Это похищение.

— Доктор Браун, мы вас никуда не увозили. Вы меня разочаровали.

— Это тяжкое преступление.

— Доктор Браун, мы радушно встретили вас и хотели бы, чтобы «Клиффхэвен» стал вам вторым домом.

— Мы не собираемся задерживаться здесь.

— Да, я знаю, — Клит оглядел обедающих. — Сначала все говорят одно и то же. Так чего мы не заказываем? — он протянул через столик два меню. Маргарет свое не взяла. — Есть вам надо. Не отказывайтесь от того, что вам дают. И вы увидите, как быстро побежит время.

Генри нашел под столом руку Маргарет и легонько похлопал по ней. Пора активных действий еще не подошла. Перво-наперво необходимо собрать максимум информации.

Клит чуть улыбнулся. Несколько недель, и они будут понимать друг друга без прикосновений.

— Так с чего начнем?

Я должен подумать. Сейчас моя реакция чисто эмоциональная. Вырваться отсюда Маргарет и мне поможет лишь холодный рассудок.

— Я бы рекомендовал калифорнийские авокадо. Вы можете заказать их фаршированными креветками или с лимоном. Давайте я закажу для всех авокадо с креветками? А потом перейдем к фирменному блюду нашего шеф-повара. Рыбный мусс со спаржей в масле.

Клит подозвал официантку и заказал обед.

— Пока мы ждем, позвольте мне рассказать вам о наших гостях. Тот мужчина, с которым вы попытались заговорить, — теперь вы знаете, что это не разрешается, не так ли? — известный композитор. Его произведения получали премии на конкурсах, а он оставался бедным, как церковная мышь. Потом он переехал в Голливуд, начал писать музыку к кинофильмам. Все мы продаемся, не так ли?

Генри не ответил.

— Доктор Браун, — продолжил Клит, — у нас здесь еще четверо или пятеро врачей. И несколько актеров. Вон там в углу, видите… он играл главную роль в…

— Я его узнала, — перебила Клита Маргарет.

Правильно, подумал Генри. Не надо ему перечить, тогда он утратит бдительность и сболтнет лишнее.

— А перед ним сидит мужчина с большим носом, — Клит хихикнул. — Таких здесь немало. Он приехал с Востока, как и вы. Кажется, его фамилия Пелхэм. Владелец продовольственных магазинов, небольших, но приносящих хороший доход.

— И давно он здесь? — спросил Генри.

— Мне не разрешено отвечать на такие вопросы. Извините.

— Разве его никто не разыскивал? — полюбопытствовала Маргарет.

— Мы тщательно отбираем людей, которых приглашаем сюда. Вы, наверное, уже заметили, никаких водителей такси, продавцов из магазинов, сутенеров из Лас-Вегаса. Только представители среднего класса, те, кто может оценить предлагаемый комфорт.

— Насколько я понял, вы принимаете людей, которые могут позволить себе отдых на таких курортах, — заметил Генри.

— И их детей, которые приезжают сюда на розыски родителей, — добавил Клит. Официантка как раз расставляла закуски. — Подростков, молодежь чуть старше двадцати. Иногда брата или сестру.

Маргарет постаралась изгнать дрожь из руки, выжимая лимон на авокадо. Потом подняла голову и огляделась.

— Я знаю, о чем вы думаете, доктор Браун, — Маргарет попыталась поймать его взгляд, но Клит отвел глаза и обратился уже к Генри. — Молодых вы практически не увидите. Их держат в специальном здании рядом с фермой.

— Какой фермой? — спросил Генри.

— Скоро вы все узнаете, мистер Браун, — Клит положил вилку на стол. — Тут работают неглупые люди, мистер Браун. Вы, евреи, иногда думаете, что умнее вас никого нет. У нас все учтено до мелочей. Мистер Клиффорд — гений. Подождите, пока кто-нибудь приедет вас искать.

— Он приедет! — воскликнула Маргарет.

— Вы говорите о вашем сыне, Стэнли, из Санта-Круса? Естественно. Если он-таки приедет, вы будете горько сожалеть о том, что он заботится о родителях.

— Я не знаю, что вы тут устроили, но это бесчеловечно, — воскликнула Маргарет.

— В ближайшие недели вам еще представится возможность покритиковать нашу программу, а пока советую вам поесть. Вам нужна энергия. Вторая неделя у вас будет сухая.

— Это еще что такое?

— Спокойнее, спокойнее. Вас полностью лишат воды. Вы вообще не будете получать жидкости. Кроме той, что содержится в пище. Третью неделю, наоборот, вам будут давать только воду. Эту интересную методику предложил доктор Гудзон.

Генри ждал дальнейших пояснений.

— Пожалуйста, ешьте, я даю вам дельный совет. Доктор Гудзон приехал сюда как гость и остался, чтобы провести некоторые эксперименты. Люди, знаете ли, не ценят то, что имеют, даже такие блага, как еда и питье. Исследования доктора Гудзона показали, что достаточно одной недели без воды и второй без пищи, чтобы впервые в жизни оценить и то, и другое.

— Вам нужны эксперименты, чтобы доказывать очевидное?

— Чтобы доказать выдвинутую им гипотезу, — поправил Маргарет Клит. — Умнейший человек. Вон он сидит.

Небольшого росточка, седой как лунь, доктор Гудзон ел за длинным столом. Рядом обедали еще человек двенадцать, все с оранжевыми нарукавными повязками.

— Наши доверенные люди, — пояснил Клит. — Они имеют привилегии, которых лишены прочие гости.

— Какие именно?

— Им разрешено работать без присмотра. В дневное время они могут гулять по территории. В южной зоне сейчас идет большое строительство.

— И что там строят?

— Вы все узнаете, как только закончится период адаптации. Ваша жена, скорее всего, будет работать с доктором Гудзоном.

— И не подумаю, — отрезала Маргарет.

Клит улыбнулся.

— Расслабьтесь. Принимайте жизнь такой, как она есть. И вы обретете здесь счастье. А вот и наше фирменное блюдо.

Официантка принесла рыбный мусс.

— Я уже наелся, — Генри отодвинулся от стола.

— Вкус божественный, — Клит потянулся к тарелке Маргарет, подхватил вилкой кусочек мусса, положил в рот. — Видите, еда не отравлена.

Ему принесли не мусс, а два гамбургера с жареной картошкой.

— Мне не нравится европейская кухня, — пояснил Клит.

— Может, тебе лучше поесть, Генри? — Маргарет взглянула на мужа.

Врачам присуща рациональность, подумал Генри. Организму необходимы калории. Ешь, ешь, рефреном звучало в его голове. А может, еврейские мамаши, заставлявшие своих детей съедать все, до последнего кусочка, предчувствовали катастрофу? Они думали, что человек устроен как верблюд и может запасать энергию на длительный срок? Маргарет не такая. Она прежде всего практична. И ему следует быть таким же. Накапливай факты. Изучай противника.

— Расскажите о себе, — предложил он Клиту.

Тот просиял как ребенок, неожиданно получивший подарок.

— С удовольствием.

— Если это не запрещено, — осторожно добавил Генри.

— Отнюдь. Мы должны получше узнать друг друга, не так ли? Начну с… вы ешьте, ешьте этот чудесный рыбный мусс, а я буду говорить. Мой отец, водитель одного из этих огромных шестнадцатиколесных трейлеров, появлялся дома раз в неделю, чтобы сказать как ужасен Техас, Иллинойс или какое-то другое, богом забытое место. Моя мать всегда убеждала меня, что он лжет, что у него везде есть женщины, а ругает он эти места лишь для того, чтобы она думала, будто вне дома он лишь водит трейлер, ест, спит и думает о ней. По моему разумению, он не думал о матери, даже когда бывал дома. Да, он брился, обедал, а затем уводил ее в спальню. Но, будь на ее месте любая другая женщина, он поступал бы точно так же. Для него спариться… о, извините, доктор Браун. Я…

— Ничего страшного, — успокоила его Маргарет. — Продолжайте.

— Когда мне исполнилось тринадцать, он предложил взять меня с собой в одну из поездок, но мать сказала, что я не могу пропустить неделю занятий в школе. На самом деле она волновалась из-за того, что я мог бы увидеть на дороге. Если подумать, действительно ужасное место. Я имею в виду автобусные остановки, закусочные, компании шоферов и лицезрение бесконечной ленты асфальта, исчезающей под колесами с утра и до вечера. Меня это не устраивало. Я хотел наслаждаться жизнью. Я частенько убегал на берег с другими мальчишками. Сначала только по субботам и воскресеньям, потом и в будни, если мы не могли дождаться уик-энда. Отдыхающие оставляли автомобили на стоянке около пляжа, и мы предлагали стеречь их, пока они будут загорать и купаться. За четвертак или пятьдесят центов, в зависимости от модели. Они предпочитали платить, чтобы, вернувшись, не найти спущенную шину. Но как только у нас набиралось по пять долларов на брата, мы забывали про наши обязанности и уходили на другую часть пляжа. Загорали, купались, перехватывали что-то из еды, а потом шли по бабам.

Клит искоса глянул на Маргарет, ожидая ее реакции.

Ее лицо осталось бесстрастным, а вот Генри явно хотел услышать продолжение, хотя она и не могла понять, по какой причине.

— Предпочтение мы отдавали женщинам постарше нас.

— А сколько вам тогда было лет? — спросил Генри.

— Тринадцать, может, четырнадцать.

— И женщин какого возраста вы считали постарше себя?

Клит рассмеялся.

— Любых. От семнадцати до сорока, это не имело значения. Вам доводилось видеть самолеты, которые медленно летят вдоль побережья, таща за собой полотнище с рекламой какого-нибудь продукта или компании? Мы рекламировали себя по-своему. Обычно нас было четверо или пятеро, и мы шли вдоль берега там, где песок встречается с водой, чтобы привлекать побольше внимания, с… как бы сказать потактичнее… с вставшими навытяжку концами, обтянутыми плавками. Поверьте мне, нас замечали. Какая-нибудь телка окликала нас, слово за слово, и мы уходили с пляжа, иногда с девицей на каждого, иногда с одной на всех. Мы кое-чему научились и уже знали, что в Калифорнии полно женщин, в том числе и симпатичных, которым иной раз хочется сменить вибратор на что-то другое. Бывало, нам совали деньги, но мы вполне могли обойтись и без них. Мы достаточно зарабатывали на охране автомобилей.

Клит откусил кусок гамбургера.

— Я думал, в Калифорнии моден виндсерфинг, — продолжил разговор Генри.

— Да, конечно, — промычал с полным ртом Клит. — Извините, — салфеткой он вытер губы. — Когда жуешь, лучше не говорить. К югу от Лос-Анджелеса, где я тогда жил, мы не позволяли хорошим волнам оставаться в девственницах. Сначала мы сложились на одну доску, но вскоре у каждого была своя. Когда одному из парней исполнилось шестнадцать, он купил автомобиль-развалюху, мы привязывали доски на крышу и ехали на пляж за деньгами, к девушкам и волнам. У нас, правда, возникли трудности в школе. С ответственным за посещаемость. Чего он только не наговорил моей мамаше. Что я постоянно прогуливаю уроки, а я пропустил их гораздо меньше, чем он насчитал, что мы пристрастились к наркотикам, а мы их в глаза не видели. Когда отец приехал домой, моя мать выложила ему все эти басни, запричитала, что я попал в плохую компанию, и так далее, и тому подобное. Папаша, не долго думая, снял ремень. В талии штаны были ему широки, и он попытался высечь меня, придерживая их второй рукой. Я вырвался, выхватил ремень и стеганул его самого. Видели бы вы, как завопила мамаша.

Клит переводил взгляд с Генри на Маргарет, чтобы понять, какое впечатление произвел его рассказ.

— После этого пришлось уносить ноги. Иначе мне бы не поздоровилось. На следующий день, когда мать ушла в магазин, я вернулся, чтобы взять чемодан и кое-какие вещи. Не мог же я уехать с голой задницей, не так ли?

— Полагаю, это произошло лет восемь тому назад, — предположил Генри. — Я прав?

— Близко к этому.

— И чем вы занимались все это время?

— За мной постоянно кто-то гонялся. То полицейские, то владельцы магазинов, если замечали, что я взял какую-нибудь безделушку. А больше всего я натерпелся от гомиков. Могу я говорить откровенно?

Официантка принесла кофе, и разговор на мгновение прервался.

Клит проводил официантку взглядом.

— Должен вам сказать, здесь работают очень симпатичные девицы. О да, гомики. Вы же знаете, есть люди, я хочу сказать, мужчины, которые просто ищут мальчиков, сбежавших из дома. Не только в Калифорнии, я думаю, их полным-полно и в городе, откуда вы приехали. Когда ты голоден, полагаю, можно на многое закрыть глаза. Черт, а закрыв глаза, как определить, кто под тобой, мужчина или женщина.

— Я думаю, нам пора вернуться в номер, Клит, — Маргарет встала.

— Вам не понравилось то, что я вам рассказал?

— Это трогательная история, Клит. Очень жаль, что вам пришлось столько пережить.

Тут Маргарет заметила, что тревога, с которой она садилась за стол, исчезла без следа, уступив место умиротворенности, полной расслабленности.

Рассказ Клита не мог оказать столь магического воздействия.

Значит, они подмешали что-то в еду. Маргарет посмотрела на Генри. Его глаза блестели, как после двух-трех рюмок, выпитых одна за другой. Но они не прикасались к спиртному.

— Мне надо в туалет, — обратилась она к Клиту.

— Это там, — указал Клит.

Маргарет ему не понравилась. Она смотрела на него свысока, как и евреи. Не имея на это права.

В туалете Маргарет застала двух женщин. Одну лет тридцати, очень симпатичную, вторую поседевшую, ее возраста.

— Я доктор Браун, — представилась она. — Мы только что приехали.

Женщина постарше молча вышла из туалета.

— Она боится, — пояснила более молодая.

— Я же ничего не сказала.

— Новенькие всегда пытаются задавать вопросы.

— В еду что-то подмешано?

В глазах женщины мелькнул страх. Она быстро кивнула.

— В рыбный мусс? — Клит только попробовал его, а ел гамбургеры с картошкой. — Что именно?

Женщина прикусила губу и устремилась к двери, но Маргарет положила руку ей на плечо.

— Что они туда кладут?

— С фермы, — прошептала женщина. — Пожалуйста, отпустите меня.

Под глазами, прекрасными темно-карими глазами женщины, чернели мешки.

— Давно вы здесь?

— Больше четырех месяцев. Пожалуйста, ни о чем не спрашивайте меня.

— Четыре месяца? С вами кто-то был?

Женщина молчала.

Маргарет взяла ее за руки.

— Пожалуйста, скажите мне!

— Мой муж.

— Только он?

— И ребенок. Мальчик.

Маргарет показалось, что женщина вот-вот разрыдается.

— Детей я здесь не видела.

— Их забирают в детскую.

— На весь день?

Женщина испуганно глянула на Маргарет.

— Я должна идти.

— Когда вы в последний раз видели своего сына?

— По приезде сюда. Четыре месяца тому назад.

Маргарет обняла женщину.

— О господи. Простите меня.

Дверь открылась, в туалет вошла оранжево-синяя девица.

— Лесбиянские штучки здесь не допускаются.

Маргарет отпустила молодую женщину и шагнула к девице.

— Где ее ребенок?

Девица зыркнула на собеседницу Маргарет.

— Так вы разговаривали! Выходите.

Молодая женщина сжалась от страха. Посмотрела на Маргарет, вышла из туалета.

— Вы тоже, — девица перевела взгляд на Маргарет.

— Легче на поворотах, — фыркнула Маргарет и прошла в кабинку. Она видела ноги оранжево-синей, ожидающей ее у дверцы кабинки.

Сделав свои дела, Маргарет вымыла руки и прошла к столику. Девица проследовала за ней.

— Держи с ней ухо востро, — посоветовала она Клиту. — Могут быть трудности.

— Я бы не хотел, чтобы о вас шли такие разговоры, — заметил Клит после ухода оранжево-синей.

Маргарет оглядывала обеденный зал в поисках темноволосой женщины, имя которой так и не узнала. Наконец нашла. Та ела одна, за маленьким столиком. Куда же делся ее муж?

— А где дети? — спросила Маргарет Клита.

— Детей здесь нет, доктор Браун.

— А для чего тогда детская?

— Нет у нас никакой детской, — и Клит резко изменил тему. — Между прочим, ваш муж и я сравнивали Нью-Йорк и Калифорнию.

— Клит никогда не покидал Калифорнию, — вставил Генри.

— И не жалею об этом, — продолжил Клит. — Калифорния большая и разная. Мне тут нравится. И вокруг много хороших людей. Я говорю не о евреях из Голливуда или студентах, а о тех, кто осознает, что есть истинные ценности. Живет здесь одна семейная пара, они заменили мне отца и мать. Они не только говорят и делают, но выдвигают идеи, которые необходимо реализовать. От них я узнал о жизни куда больше, чем в школе.

— Кто же эти люди? — спросил Генри. Его радовало, что Клит разговорился. С другой стороны, он не понимал, почему Маргарет сидит с каменным лицом.

Глаза Клита блеснули.

— Мистер и миссис Клиффорд. Они собрали нас на своем ранчо, человек пятнадцать, кормили, давали лошадей, учили тому, что нам следовало знать. У мистера Клиффорда есть и связи и деньги. Благодаря ему и удалось купить землю и начать строительство. Потому-то курорт и назвали в его честь. «Клиффхэвен». А теперь, мистер Браун, пока мы пьем кофе, расскажите мне о себе.

Это безумие, думал Генри. Мы же в Соединенных Штатах. Такое здесь невозможно. И в то же время он не кипел от ярости, словно происходящее касалось других людей или являло собой чисто абстрактную проблему.

Долгое время Генри не вспоминал случившееся с ним в Форт-Беннинге, штат Джорджия, в самом конце войны. Все курсанты, проходящие офицерскую подготовку, жили в двух казармах. На нижнем этаже первой разместили тех, чьи фамилии начинались с первых букв алфавита, от Аккера до Филдинга. Напротив его койки, через проход, стояла койка Купера, высокого, с чуть тронутым оспой лицом парня из южного Иллинойса. Как-то вечером тот принес в казарму заряженную обойму для карабина М-1, все в это время чистили оружие, встал на койку, абсолютно трезвый, загнал обойму в карабин и, глядя на Генри, объявил во весь голос: «Единственная ошибка Гитлера заключалась в том, что он не перебил всех паршивых евреев».

По койкам их распределяли в алфавитном порядке, так что рядом с Генри спал Браунелл, который как-то признался Генри, что до призыва в армию никогда не встречался с евреями. Именно Браунелл поднялся, медленно пересек проход, вырвал карабин из рук Купера, разрядил его и бросил на койку.

— Это не игрушка, — громко, чтобы слышали все, кто это видел, сказал он.

На том все и закончилось.

Генри, правда, на следующий день обратился к командиру отделения, лейтенанту из Виргинии, и рассказал ему об этом происшествии.

— Зачем вы мне все это говорите? — спросил лейтенант.

— Купер мог кого-нибудь застрелить.

— Он не имел права приносить в казарму заряженную обойму. Если вы и Браунелл поднимете шум, прошу учесть, что через две недели никто из вас погонов не получит. На вашем месте лучше забыть о том, что вы приходили ко мне.

Две недели спустя постановлением Конгресса Купер, Браунелл и Генри Браун стали офицерами и джентльменами, младшими лейтенантами пехоты в армии Соединенных Штатов Америки.

— О чем это вы так задумались? — прервал затянувшееся молчание Клит. — Я попросил вас рассказать о себе.

Генри поднялся, отодвинул стул Маргарет, помог ей встать. Вместе они направились к выходу. Некоторые предпочитали не смотреть. Другие не могли оторваться от знакомого спектакля, главные роли в котором в день приезда исполняли практически все новенькие.

Клит, не торопясь, следовал за ними, в десяти или пятнадцати футах.

Выйдя на улицу, Генри решительно зашагал по усыпанной белыми камушками тропинке. Он знал, что делает. Он уходил из «Клиффхэвена».

Маргарет едва поспевала за ним.

— В еду что-то подмешано, — прошептала она, но Генри пропустил ее слова мимо ушей. — Этим они стараются держать нас под контролем.

Оказавшись на дороге, Генри еще ускорил шаг.

— Не отставай, — бросил он Маргарет, туфельки которой никак не подходили для быстрой ходьбы.

Клит тоже прибавил скорости, но лишь для того, чтобы держаться на прежнем расстоянии.

Шли они в полной темноте.

— Я не могу идти так быстро, — шепнула мужу Маргарет.

Генри пошел медленнее, оглянулся, чтобы посмотреть, не догоняет ли их Клит. Тот никуда не спешил, показывая своим видом, что в действиях Генри для него нет ничего неожиданного.

После первого поворота Генри различил впереди какой-то предмет, перегораживающий дорогу. Подойдя ближе, они увидели жилой фургон. На крыше сидели четверо парней, не старше Клита, в оранжевых футболках. У одного на поясе висела кобура.

Заговорил именно он.

— Мистер Браун, пожалуйста, вернитесь в свой номер. Клит покажет вам дорогу.

Генри всмотрелся в их лица. Обычные парни, ничем не отличающиеся от американцев того же возраста.

— Сам найду, — пробурчал Генри, взял Маргарет под руку, и они двинулись в обратный путь.

Клит приветственно помахал сидящим на крыше и последовал за парочкой.

Уединение номера показалось им раем. Тут же они услышали, как Клит запер дверь на замок с засовом.

 

Глава 5

— Не следовало мне спускаться по дороге, — Генри чувствовал, что с его головой творится что-то непонятное.

— Если б я не надела эти дурацкие туфельки, мы могли бы пройти по склону, — вздохнула Маргарет.

— Местами там крутые обрывы, разве ты не видела? Ночью без фонаря идти опасно, а по лучу они бы нас сразу нашли.

— Ты забыл про пум.

— Я уверен, что Клит просто попугал нас.

— Мы должны вырваться отсюда, Генри.

Он не ответил.

— Ты меня слышал, — тихо добавила она. Без вопросительной интонации.

— Да.

Вот тут она рассказала ему о темноволосой женщине, с которой столкнулась в туалете.

— Но Клит говорит, что тут нет никакой детской.

— Может, и есть, — возразила Маргарет. — А он лишь хотел избежать лишних вопросов.

— Не будь наивной, — хмыкнул Генри.

Неужели она наивна?

Внезапный стук в дверь заставил их вздрогнуть.

— Через двадцать минут выключаем свет, — незнакомый мужской голос.

— Как в летнем лагере, — прокомментировала Маргарет.

— Как в тюрьме, — отозвался Генри.

— А я думала, что в тюрьмах свет горит всю ночь напролет.

— Вероятно, ты права. Давай разложим вещи до темноты.

— Мы не обязаны им подчиняться, — возмутилась Маргарет. — И погасим свет, когда захотим.

Дело не в том, думал Генри, что она оптимист. Просто она никогда не была евреем.

— Они могут обесточить все здание с общего пульта.

— Сколько прошло времени после обеда? — спросила Маргарет. — Час?

— Примерно.

— У тебя нет необычных ощущений?

— Меня не тошнит.

— Я не об этом.

Генри присел на кровать.

— Мы ничего не пили перед обедом, но…

Маргарет опустилась в кресло у кровати.

— Продолжай.

Генри усмехнулся.

— Если судить по моим ощущениям, я выпил пару коктейлей перед обедом и каждое блюдо запивал вином.

— Все дело в рыбном муссе, — поставила диагноз Маргарет. — Я в этом почти уверена.

— А что в нем особенного?

— У него более терпкий привкус. И он не такой нежный.

— Может, у них свой рецепт.

— Нет, туда что-то добавлено.

— О чем ты?

— Какой-нибудь химический препарат. Благо, выбирать есть из чего. Их несколько десятков.

Генри явно ничего не понимал.

— Если говорить точнее, наркотик. Может, ХТС, а скорее всего, верхние листочки и цветки индийской конопли.

— Ты хочешь сказать, мы ели марихуану? — Генри вновь засмеялся. — Я в это не верю.

— Надо добавить самую малость, чтобы получить нужный результат.

— Какой результат?

— Марихуана в пище проявляет себя не так быстро, как при курении. Через час-полтора. Но срок действия удлиняется до четырех, пяти, а то и десяти часов.

Генри, который действительно чувствовал необычную реакцию своего организма, сходную с той, что всегда вызывалась спиртным, не мог не рассмеяться.

— Ты хочешь сказать, что после стольких лет воздержания от утех юности, мне преподнесли их на тарелочке в первоклассном ресторане? Потрясающе. Но зачем они это делают? Чтобы мы похвалили шеф-повара?

— Я в этом сомневаюсь, — покачала головой Маргарет. — Но подозреваю, что нас проще держать в узде, если мы пребываем в приподнятом настроении.

Генри прищурил правый глаз, пытаясь придать лицу суровое выражение.

— А откуда тебе об этом известно?

— В моей работе постоянно приходится иметь дело с наркотиками.

— И даже пробовать их? Ты курила марихуану?

Маргарет помнила слова Генри о том, что евреи поколения его отца практически не прикасались к спиртному. Стопка виски на бар-мицвах и свадьбах, но каждый день перед обедом — ни в коем разе.

— Однажды, — призналась Маргарет. — Восемнадцатилетняя дочь моего давнишнего пациента прибежала ко мне, ужасно взволнованная, думая, что забеременела. Я успокоила ее, заверив, что она ошибается. Но послала ее мочу на анализ, чтобы отмести последние сомнения. Она так обрадовалась, что достала из сумочки самодельную сигарету, так я во всяком случае подумала, и закурила. Но по запаху дыма я поняла, что это не табак. Девушка так горячо благодарила меня, словно я лишь словами освободила ее от эмбриона. Она предложила мне сигарету. Разве я могла отказаться? Затянулась и тут же закашлялась. Когда до нее дошло, что я никогда не курила, она показала мне, как это делается. Набрать дым в рот, дать ему спуститься по пищеводу, затем глубоко вдохнуть и задержать дым в легких как можно дольше.

Генри наклонился и взял Маргарет за руки.

— Ты порочная женщина.

— А ты, мой милый, наивный старомодный ханжа.

Возможно, причиной тому послужило нечто, съеденное за обедом, но уже немолодые люди, прожившие вместе полжизни, испытали какие-то новые чувства. Когда они встали, Генри обнял Маргарет, охваченный внезапным порывом страсти. И тут погас свет, оставив их в кромешной тьме, а через долю секунды зажегся вновь.

— Должно быть, предупреждение, — пробормотал Генри, не желая вспоминать о запертой двери и прочих неприятностях.

И начал раздеваться.

— Когда мы возвращались после нашей короткой прогулки, — заметила Маргарет, — я подумала, что не так-то легко сохранить в тайне происходящее в «Клиффхэвене». Но ведь различным культам и сектам это удается. Помнишь, мы встретили мать Муни, Розу, и не поверили ей, когда она сказала, что ее сына держат под замком. Мы решили, что она преувеличивает.

— Некоторым подросткам, похоже, нравится сидеть взаперти, — Генри вздохнул. — Ты полагаешь, мы попали в сети одной из таких сект, которых, похоже, в Калифорнии пруд пруди?

— Что-то в этом роде, — кивнула Маргарет.

— Помнишь Джоудов? — спросил Генри.

— «Гроздья гнева».

— Совершенно верно. Поселок, в который они приехали, напоминал тюрьму. Ворота, колючая проволока, охранники. И лишь побег позволил им вырваться оттуда. Помнишь, где находился этот поселок?

— Да. В Калифорнии.

Генри обхватил лицо Маргарет ладонями. Слова не требовались. Подумали они об одном. Бежать при первой возможности.

Ожидая Маргарет, принимавшую перед сном душ, Генри в пижаме лежал на кровати, закинув руки за голову, пытаясь собрать воедино известные ему факты и составить общую картину. Неужели всех тех, кого он видел в ресторане, держат в «Клиффхэвене» насильно? Естественно, он не первый, кому пришла в голову мысль о побеге. Вещество, добавляемое в пищу, даже если это неизбежное зло, неужели его достаточно, чтобы держать всех в узде? Невероятно.

Курорт, несомненно, деловое предприятие. Из чего же рождается прибыль? Они могут снимать деньги по кредитным карточкам, но имеющиеся на них суммы иссякнут, а внести новые будёт некому. Если этот безумный курорт существует, то уж не на сбережения гостей. Так откуда идут деньги? И это не головоломка, которую надо решить, но тюрьма, из которой необходимо сбежать.

Генри полностью расслабился. Им нужен отдых. Чтобы восполнить энергию, потраченную на долгую дорогу вдоль океана, на волнения вечера. Да еще этот наркотик в рыбном муссе. Неужели они провели в «Клиффхэвене» лишь несколько часов?

— Какие ты строишь планы?

Маргарет подошла к кровати в ночной цвета лаванды рубашке, с распущенными волосами.

Генри протянул к ней руки. Она присела на краешек кровати.

Руки Генри звали ее. Она легла на бок, и он обнял жену, пахнущую мылом, которым она только что вымыла лицо, поцеловал в щеку, в уголок рта, в губы, словно нежный любовник.

Маргарет коснулась пальцами его волос. И ответила на поцелуй.

Он стянул пижамные штаны. Затем она почувствовала его руку, нарастающее возбуждение.

В мгновение слияния Генри нравилось смотреть на лицо Маргарет. И внезапно он заметил, как расширились ее глаза. Может, он причинил ей боль.

Но она уставилась в точку за его спиной.

Генри обернулся, проследил за ее взглядом. Там, где стена смыкалась с прозрачным потолком, висела телекамера, подобная тем, что устанавливаются в банках, чтобы фотографировать грабителей у окошечка кассы. Объектив нацелился прямо на них.

Отчаяние Маргарет прорвалось стоном.

Генри скатился с кровати, схватил стул, поставил его под камерой, встал на него, но до камеры не дотянулся. Она висела слишком высоко!

Спрыгнув со стула, он метнулся к телефону.

— Соедините меня с Клитом! — крикнул он, как только девушка на другом конце провода сняла трубку.

— Уже поздно, — ответила та. — Обычно мы…

— Мне нужен Клит! — проревел Генри.

Прошла чуть ли не вечность, прежде чем Клит взял трубку. Маргарет вновь надела ночную рубашку.

— Добрый вечер, мистер Браун. Чем я могу вам помочь?

Судя по голосу, Клит уже успел приложиться к бутылке. Пил он по вечерам или принимал наркотики?

— Откуда взялась в нашем номере эта чертова телекамера?

— И это все? — В голосе Клита слышался упрек. — Из-за такого пустяка не стоило заставлять меня тащиться к телефону.

— Я хочу, чтобы ее немедленно убрали! — напирал Генри.

— Послушайте, старина, а чего бы вы хотели? Глазок в двери? У нас все оборудовано по последнему слову техники. А если вы желаете, чтобы никто не видел, как вы ласкаете свою даму, набросьте на объектив полотенце, — и Клит рассмеялся.

Генри взглянул на камеру, подвешенную в одиннадцати или двенадцати футах от пола. Как он мог забросить туда полотенце?

— Послушайте, к этому придется привыкать, — продолжил Клит. — Редко кто из гостей занимается сексом. Вскоре и у вас пропадет всякое желание. К тому же, свет погасят через минуту-другую. Так что ложитесь сейчас спать. Утром увидимся.

Генри опустил трубку на рычаг и жестом предложил Маргарет пройти в ванную. Там он полностью открыл оба крана и наклонился к уху жены.

— В комнате наверняка есть подслушивающие устройства. Нам надо следить за тем, что мы говорим.

В спальне погас свет, но в ванной лампочка горела по-прежнему.

— Какая забота, — хмыкнула Маргарет.

От романтического настроя не осталось и следа.

Генри поискал в темноте пижамные штаны, наконец нашарил их, надел, думая, сколь неуместна в тюрьме ткань из хлопка с дакроном. Интересно, а из чего шьют робы заключенных?

Укладываясь в кровать, он было подумал, что Маргарет уже заснула, но она повернулась и обняла его.

— Я тебя люблю, — прошептала Маргарет.

— Я тоже, — выдохнул он.

Тишину нарушало лишь тиканье его часов на тумбочке у кровати. Генри уже начал засыпать, когда Маргарет спросила:

— Как им удалось скрыть от всех, что здесь творится? — А через мгновение сама ответила на свой вопрос: — Никто из посторонних не знал, чем занимаются в Лос-Аламосе.

 

Глава 6

Шестидесятилетний, круглый как шарик основатель «Клиффхэвена», Мерлин Клиффорд, тратил практически все свободное время и значительную часть своего немалого состояния на экспериментальную проверку некоторых выдвинутых им генетических гипотез. Его жена Эбигейл, возрастом моложе Клиффорда и буквально лучащаяся энергией, отчего казалась еще более молодой, полагала себя, и совершенно справедливо, специалистом по генам самого мистера Клиффорда.

В восемнадцать лет Эбигейл приехала на юго-запад откуда-то из Алабамы. В тех краях общественное положение семьи значило куда больше, чем умение мужчины или женщины очаровывать представителей другой половины человечества. Когда она встретила Мерля Клиффорда, тому было уже под тридцать, и он, по существу, возглавлял нефтедобывающую компанию его отца. Будучи полноправным партнером отца, Мерль получал колоссальный, по меркам молодежи, доход, то есть полностью соответствовал главному требованию Эбигейл: женщина должна удовлетворять все желания мужчины в постели, если в остальное время мужчина может обеспечивать женщине достойные ее условия жизни.

Убедившись, что у нового знакомого достаточно денег для того, чтобы обратить в явь все ее мечты, Эбигейл не стала торопить события. Она понимала, что мужчину, оставшегося холостяком в двадцать девять лет, с налета не возьмешь.

Эбигейл сразу отметила вежливость мистера Клиффорда. Слова «пожалуйста» и «благодарю вас» слетали с его губ гораздо чаще, чем у тех кавалеров, с которыми она перестала встречаться. Хотя Мерль не курил, он носил в кармане элегантную зажигалку «ронсон», и огонек вспыхивал еще до того, как она успевала поднести сигарету ко рту. Бросался к двери, прежде чем она успевала протянуть к ней руку. Всегда вставал, когда она входила в комнату, и садился лишь после нее. К швейцарам и таксистам обращался только в повелительном наклонении и, заказывая обед, давал понять официанту, что разбирается в винах и кушаниях гораздо лучше его.

Наедине с ней Мерль становился совсем другим. Застенчивым, когда впервые поцеловал ее в щечку. Нерешительным, когда застегивал пуговичку блузки повыше груди.

Он рассказал ей о своем желании побывать на краю земли, на острове Бали, в Суринаме, в Японии и скромно выразил надежду, что она сможет составить ему компанию.

— Разве вы не были там во время войны? — спросила Эбигейл.

— У меня нашли шумы в сердце, — ответил Мерль. — И не взяли в армию.

Эбигейл погладила его по щеке.

— Не смущайтесь. Для меня это не имеет никакого значения.

Мерль тут же перевел разговор на другую тему, свою любимую генетику. И постарался скрыть разочарование, когда выяснилось, что Эбигейл имеет весьма смутное представление о его единственной интеллектуальной страсти. Мерль порекомендовал ей прочитать несколько научно-популярных книг и на следующее утро прислал их, словно сборники стихов, Эбигейл.

Она заметила, что Мерль моет руки не только перед едой, но при каждом удобном случае. Как-то раз, без злого умысла, она упомянула об этом, и лицо Мерля сердито вспыхнуло. Она поняла, что проникла за окружающую его броню. И здравый смысл подсказал Эбигейл, что слабости Мерля она может использовать с немалой для себя выгодой.

В восемнадцать лет она кое-что узнала из книг, но гораздо больше — из жизненного опыта. В Алабаме она уже встречала мужчину, который постоянно мыл руки. В детстве тот обожал убивать мелких зверушек.

Однажды, в поместье Мерля, они скакали на породистых лошадях, которыми тот очень гордился.

— Могли бы вы сознательно растоптать какое-нибудь животное? — крикнула она.

На мгновение лицо его перекосилось, словно вопрос пулей вонзился ему между глаз.

— Никогда!

— Только не говорите мне, что вы не убили ни одной кошки, — смеясь, гнула свое Эбигейл.

Мерль натянул поводья, и Эбигейл тоже пришлось остановить лошадь.

— Эбигейл, я готов поклясться, что не причинял вреда ни одной божьей твари.

— Я вам верю, — она привстала на стременах, думая, однако, о другом. Даже если этот двадцатидевятилетний миллионер говорит правду, что, судя по его реакции, весьма сомнительно, с чего тогда он так часто моет руки? Она читала в каком-то женском журнале, что матери следует насторожиться, если у ребенка появляется такая привычка. Может, Мерль в детстве пристрастился к онанизму? И продолжает этим заниматься?

Эбигейл улыбнулась.

— Я вам верю, — повторила она и пустила лошадь галопом.

Мерль помчался за ней, даже не подозревая, что Эбигейл решила вызнать все его маленькие тайны, чтобы успешней продвигаться к своей, достаточно очевидной цели.

Такая возможность представилась, когда одним субботним вечером Мерль пригласил Эбигейл не в ресторан и кино, а к себе домой. Испанская пара, что вела хозяйство, подавала обед при свечах. Все блюда были столь щедро сдобрены перцем и пряностями, что Эбигейл пришлось заливать огонь в желудке красным вином, которого она выпила больше, чем обычно. Мерль пил с ней наравне, а до обеда осушил два бокала бурбона, в чем она не составила ему компании. Как только испанцы, убрав посуду, удалились в свой коттедж, Эбигейл и Мерль, обнявшись, уселись на медвежью шкуру перед горящим камином.

Неизбежное, разумеется, произошло. После первых страстных поцелуев Эбигейл, извинившись, прошла в туалет, чтобы поставить диафрагму, лежащую в сумочке как раз на такой случай. В тот вечер, однако, предосторожность оказалась излишней, учитывая особые требования Мерля. Если молодые люди, с которыми встречалась Эбигейл, рассматривали поглаживание органа, являющегося предметом их гордости, как закуску, то для Мерля это являлось основным блюдом. А если Эбигейл узнала об этом в тот же вечер, лаская член Мерля, она позволит ему лицезреть свои прелести, те самые, которыми обычно любуются мужчины в датских или шведских журналах, возбуждение Мерля достигнет максимума. Мерль пришел в экстаз от благосклонного отношения Эбигейл к его надобностям, а уж затем умелые руки Мерля утолили и ее потребности.

В последующие недели Мерль несколько раз изыскивал возможность пригласить Эбигейл к себе домой, дабы проверить, не вызывает ли у той отвращение его любимое лакомство. Эбигейл использовала эти вечера, чтобы получше уяснить для себя его пристрастия. Некоторые из них оказались весьма экстравагантными.

Войдя в пору половой зрелости, Мерль убедился, что симпатичные девушки из хороших семей, с которыми он встречался, не только не желали расставаться с девственностью до замужества, но и не допускали никаких любовных ласк. И стоило ли вести одну из них к алтарю, чтобы потом выяснилось, что его особые запросы вызывают у нее полное неприятие? Он нашел элегантную проститутку, посещаемую и его друзьями, которая делала все, что он хотел, точно так же, как в ресторане официант приносил заказанные блюда. Мерль не возражал против того, чтобы оплачивать ее услуги, но не мог же он искать спутницу жизни среди представительниц самой древней профессии? И когда в реакции Эбигейл он увидел не отвращение, но желание ублажить его, когда понял, что она не видит в его поведении ничего противоестественного, Мерль, потрясенный столь тонким пониманием его сексуальных запросов, пришел к выводу, что он влюбился.

Впрочем, полной уверенности, что так оно и есть, у Эбигейл не было. Она полагала, что ситуация аналогична той, когда мужчина признается женщине в любви только потому, что ему нравится приготовленная ею еда. Она не могла решить, стоит ли связывать свою судьбу с человеком, который снисходил к обычному совокуплению лишь после долгих уговоров и относился к этому действу крайне пренебрежительно.

Эбигейл потребовался месяц, чтобы разрешить стоящую перед ней дилемму. Вкусив прелести богатства Мерля, она понимала, что никогда не простит себя, если выйдет замуж за менее состоятельного человека. Блеск роскоши притягивал ее как магнит, а Мерль в конце концов соглашался, пусть и после убедительных просьб, на физический контакт. Да, он овладевал ею реже, чем того хотелось, но Эбигейл не без оснований полагала, что ее красота не останется незамеченной другими мужчинами и она найдет у них понимание, если уж ей потребуется страстный любовник. Вот тут и подошло время познакомиться с семьей Мерля. Эбигейл не сомневалась, что ее ждет встреча с чудесными людьми, но ее родня в Алабаме требовала подтверждений того, что она выбрала Мерля не только за толстый кошелек. И убедить их могли лишь личные впечатления Эбигейл.

Сэм Клиффорд, отец Мерля, отличался от него, как небо от земли. Неотразимый мужчина, много повидавший, прекрасный рассказчик, умеющий заговорить любого. Несмотря на то, что родился Сэм на четверть века раньше Мерля, Эбигейл достаточно быстро поняла, что с радостью предпочла бы отца сыну. Причем не потому, что первый был богаче второго. Она тут же попыталась соблазнить Сэма, но ее усилия увенчались лишь сухой, ироничной улыбкой последнего. Однако Сэм счел необходимым объясниться с молоденькой девушкой, в которую влюбился Мерль.

— Эбигейл, ты очень красивая девушка, — разговор, естественно, проходил наедине, они гуляли по зеленой лужайке перед домом Сэма. — Ты чертовски умна, и от твоей фигуры захватывает дух. Но тебе не хватает опыта общения с людьми, которые ничуть не глупее тебя. Я не притронусь к тебе, даже если ты разденешься передо мной, будь ты самой царицей Савской, потому что Мерль привел тебя под эту крышу как свою невесту. И я должен помнить о долге хозяина, который сильнее обязательств отца перед сыном. Кроме того, я буду рад, если у Мерля будет столь очаровательная жена. Женись он на какой-нибудь вобле, будущие семейные обеды не доставляли бы мне ни малейшего удовольствия.

Беседа с Сэмом несколько остудила Эбигейл, но не заставила признать поражение. Если пока (никогда не загадывай наперед, говорила она себе, будущее полно приятных сюрпризов) она не могла узнать, каков старый жеребец в постели, следовало, по крайней мере, выяснить, как тот разбогател. Эбигейл не сомневалась, что ключом к богатству является набор секретных формул, которыми люди состоятельные делятся только друг с другом, с тем чтобы не допустить в свой круг посторонних, но уж попытаться-то можно, особенно имея такой козырь, как бесподобную фигуру. Говорить на эту тему с Мерлем не имело смысла: он родился богатым и ничего не знал.

Когда она задала Сэму этот вопрос, он неторопливо набил трубку душистым табаком, раскурил ее, выпустил облако дыма и начал говорить, лишь убедившись, что слушательница с нетерпением ждет каждого его слова.

— Эбигейл, дитя мое, я нажил состояние на нефти, и средства, к которым мне пришлось прибегать, вряд ли представляют для тебя интерес, потому что воспользоваться ими ты уже не сможешь. Мои деньги я заработал до введения подоходного налога, поэтому я смог сохранить их и приумножить. Введя налоги, эти недоумки в Вашингтоне заставили меня заниматься двумя делами сразу: нефтью и уклонением от их уплаты. Нефть — это нефть. А вот уклонение от налогов — спортивное состязание. И наградой мне служат не только лавры победителя, но осознание того, что я отыгрываюсь на людях, которые в силу своей лени хотят работать в государственных учреждениях.

Эбигейл видела, что никаких секретов ей не вызнать, а потому прониклась к Сэму еще большим восхищением. И поблагодарила его, прижавшись к нему своим роскошным телом.

— Эй! — воскликнул Сэм. — Если Мерль это увидит, он будет ревновать.

Правда, однако, состояла в том, что прильнувшее к нему тело Эбигейл вызвало ответную реакцию детородного органа Сэма, и он решил продолжить разговор, дабы подольше лицезреть прекрасную Эбигейл, разумеется, оставляя при себе возникающие у него пусть и похотливые, но невинные мыслишки.

— Я расскажу тебе кое-что о нефтяном бизнесе. Сведения эти могут оказаться полезными для тебя, поскольку речь пойдет о фундаментальных основах деловой жизни. Можно заработать гораздо больше денег, просто обладая нефтью и ничего с ней не делая. Итак, допустим, мы знаем, что под участком земли, принадлежащей кому-то еще, есть нефть. Для человека со стороны информация эта будет полезна лишь в том случае, когда хозяин земли не подозревает, что лежит у него под ногами. Это первый урок. Урок второй — необходимо выяснить, кому принадлежит земля, и подружиться с этим парнем. Сказать ему, что у него, похоже, плодородная земля, но специалист по геологии может кое-что поискать и под слоем почвы, причем разведка недр нисколько не повредит земледелию. Добавить, что ты готов вложить деньги, чтобы проверить, верна ли твоя догадка. Если нефти не обнаружится, расходы пойдут на твой счет, если же из-под земли ударит фонтан, ты получаешь часть доходов. Практически каждый хозяин соглашается на такие условия, потому что в любом случае он ничего не теряет. Урок третий. Этому парню принадлежит один участок, а знание геологии пригодится и на участках соседей. И, если заключить договора с десятью такими хозяйчиками, то будешь получать деньги со всех десяти участков, в то время как каждый из них — с одного. Я вижу, ты улыбаешься, а значит, ухватила суть.

В действительности Эбигейл улыбалась, потому что представила себе Сэма стоящим под душем и гадала, будет ли он под струей воды выглядеть таким же важным, как и сейчас, когда могло показаться, что ему принадлежит полмира.

— Урок четвертый, — лекцию Сэм читал с видимым удовольствием. — У тебя есть товар на продажу. В нашем случае это нефть. Необходимо найти как минимум двух покупателей. Как говорится, создать конкуренцию. И ни в коем случае нельзя связываться с ними напрямую. Надо позаботиться, чтобы они узнали об имеющейся у тебя нефти через третьих лиц. Тогда они придут к тебе сами. Урок пятый. Первому, кто пришел к тебе, ты должен ответить отказом, каким бы выгодным ни было его предложение. Дождись появления второго покупателя, конкурента, и скажи ему, что к тебе уже приходил какой-то чудак и предложил заплатить за нефть X долларов. Ну просто смешную цену. Поэтому второй покупатель называет цифру Y, которая больше чем X. Ты благодаришь его за предложение, но добавляешь, что должен подумать. С цифрой У ты идешь к первому покупателю, и обычно тот готов накинуть еще немного, лишь бы получить нефть. Урок шестой. Надо вовремя остановиться. Продай нефть. И в следующий раз, когда у тебя появится товар для продажи, ты сможешь пойти к парню, которому отказал раньше, и сказать, послушай, я у тебя в долгу, потому что заключил прошлую сделку не с тобой. Назови свою цену и, что бы мне ни предлагали, я снова приду к тебе, и последнее слово останется за тобой, и ты получишь нефть по текущей рыночной цене. Надеюсь, и это тебе понятно, дитя?

Эбигейл вознаградила Сэма, вновь прижавшись к нему, и сказала, что бизнеса с нее довольно и теперь она хочет узнать о прошлом семьи Мерля. Так что не может ли Сэм рассказать о том, как он женился на Люсинде. Она знала, что попросить мужчину рассказать о жене есть лучший способ заставить его думать о тебе.

— Тебе не понравится эта история, — ответил Сэм.

— Все равно расскажите, — настаивала Эбигейл.

— Ну хорошо, — кивнул Сэм. — Когда мне стукнуло девятнадцать, мои дела в нефтяном бизнесе пошли в гору, и вокруг вилось много молодых парней, друзей, знакомых, которые надеялись, что кусок пирога перепадет и им. В конце концов я действительно нанял многих из них, потому что умел ладить с людьми. А через год или два у меня возникло ощущение, что все мои друзья женятся на одной и той же девице. То есть каждый выбирал девушку, которая не гуляла с другими, с симпатичной мордашкой, умеющую хорошо говорить, держаться в обществе и вести домашнее хозяйство. В общем, я едва мог отличить одну от другой. Когда я встретил Люсинду, я сказал ей, что мне без разницы, умеет она готовить или нет. Для этого можно нанять прислугу. Разумеется, она могла подмести пол или сварить суп, но я не считал это главным в семейной жизни. Я сказал Люсинде, что никогда не покупаю машину, не объехав на ней квартал. Она сразу поняла меня, и предоставила мне возможность побыть с ней наедине. И вот что я тебе скажу. Мать Мерля знала толк в любовных утехах. Она ни в чем не уступала профессионалкам, и я убежден, считай это седьмым уроком, если ты собираешься всю жизнь ездить на одной машине, убедись заранее, что получишь от нее все, на что рассчитываешь.

— Как бы я хотела познакомиться с вами в те годы, — вздохнула Эбигейл.

Сэм предпочел не реагировать на эту реплику.

— Мы поженились за несколько месяцев до того, как она разродилась первым жеребенком. Не Мерлем — Люси. Черт побери, я хотел сына, помощника в нефтяном бизнесе, и к окончанию войны, в тысяча девятьсот восемнадцатом году, она подарила мне Мерля. Я безумно его баловал, покупал одежду на вырост, которую он еще не мог носить, подарил ему пони прежде, чем он мог взобраться в седло. Я скажу тебе кое-что еще.

Эбигейл почувствовала, что ей лучше бы не слышать следующей фразы, и перебила будущего свекра:

— Почему бы нам не вернуться в дом. Там и договорим.

— Нет, — не терпящим возражений голосом отрезал Сэм. — Раз вы с Мерлем собираетесь пожениться, я хочу, чтобы ты это знала. Он всегда был небольшого роста. Это минус и в Техасе, и в моей жизни. А тут еще его склонность к полноте. Я думал, это детский жирок, но Мерль так и остался кругленьким толстячком. Я советовал ему больше заниматься спортом. Покупал ему гантели, различные тренажеры. Он старался, но гораздо больше его интересовали тренировки ума. Какой же он был любопытный. Разбирал часы, а потом собирал их, и они вновь начинали ходить. Книги читал запоем. Не думай, что он был ангелом. Из того же любопытства он разрезал на куски нашу кошку, а когда я хотел отделать его за это ремнем, сказал, что интересуется биологией. Люсинда думала, что у него не все дома, ибо нормальный человек не мог убить кошку. Она не находила общего языка с нашим мальчиком. Умом она не отличалась, а потому не могла понять, что люди такие же любопытные, как Мерль, вечно попадают в какие-то передряги.

Эбигейл просияла. Итак, постоянно мывший руки Мерль резал кошек, не говоря уже об онанизме. Эти сведения давали ей власть над будущим мужем, а осознание власти придавало Эбигейл красоты.

Эбигейл и Мерль поженились в Далласе. На церемонии бракосочетания присутствовало более четырехсот гостей. Уже в медовый месяц Эбигейл заметила, что Мерль готов удовлетворять свои сексуальные потребности не чаще раза в неделю, а потом промежутки удлинились вдвое. Как-то она обратила на это внимание мужа. Мерль покраснел от злости и резко ответил, что секс, конечно, необходим, но он отнимает энергию, которую он желает тратить на изучение генетики. Так что Эбигейл не оставалось ничего другого, как время от времени искать ему замену, поначалу среди мужчин более старшего возраста, деловых партнеров Мерля.

Мерль не был ревнив, ему и без того хватало забот, но Эбигейл, женщина не только мудрая, но и предусмотрительная, посетила адвоката, специализирующегося на бракоразводных процессах, естественно, одного из лучших, уступающего разве что Перси Форману, который заверил ее, что, потребуй Мерль Клиффорд развода, он, если будет представлять ее интересы, отсудит ей никак не меньше семи миллионов долларов. Ярость, охватывающая мужа, уличившего жену в неверности, это одно, поучал он Эбигейл, семь миллионов — совсем другое. И такой человек, как Мерль, наверняка предпочтет подавить свои чувства. Однако адвокат, действительно опытный и много повидавший, порекомендовал Эбигейл не афишировать свои любовные похождения. Так она и делала, за исключением одного случая. А когда Мерль что-то заподозрил, она отрицала все и вся, не забыв, однако, упомянуть, что развод может обойтись Мерлю в семь миллионов. Больше Мерль об этом не заговаривал.

Увлечение Мерля, столь отличное от нефтяного бизнеса, возникло не на пустом месте. Мерль очень огорчался из-за того, что нес в себе первосортные гены отца и второсортные — матери. Он винил Сэма в том, что тот использовал Люсинду, чтобы произвести его на свет. Полагал, что эта решающая, непоправимая ошибка станет постоянной помехой в жизни, если только он не научится использовать свой мозг на все сто процентов. Мерль продолжал развивать нефтяное дело отца, но каждую свободную минуту посвящал изучению книг, которые не прочел в Гарвардской школе бизнеса. Его интеллектуальные занятия включали в себя и встречи с профессорами местного университета, которым очень нравились превосходные бесплатные обеды у Клиффордов. К тому же некоторые смогли при личной встрече отблагодарить миссис Клиффорд за радушный прием, к взаимному удовольствию гостя и хозяйки. Иногда Мерль ездил в Нью-Йорк, где бывал в салоне одной французской дамы, посещаемой консервативно настроенными интеллектуалами и некоторыми сенаторами. В эти поездки он брал с собой Эбигейл, поскольку, в отличие от многих техасских жен, она могла поддержать разговор и не ударить в грязь лицом даже в такой высокообразованной компании.

Особый интерес Мерля к генетике приводил его на конференции в Кембридж, штат Массачусетс, где его встречали с распростертыми объятьями, так как он не только субсидировал научные исследования, но и хорошо разбирался в их сути. И лишь одно обстоятельство омрачало его поездки в восточную часть страны: он подозревал, что большинство специалистов, с которыми он общался в Кембридже и Нью-Йорке — евреи, что с каждым годом беспокоило его все больше и больше.

Мерль разрывался между стремлением к интеллектуальному общению и ужасом от того, сколь часто встречаются еврейские фамилии среди сотрудников кафедр и студентов-выпускников, специализирующихся на генетике. Хуже того, он осознавал, что еще больше евреев скрыты за самыми обычными фамилиями, вроде Смит или Джонс. И даже разработал специальные тесты, осторожные вопросы которых позволяли ему, по ходу обсуждения проблем генетики, выявить истинную национальность собеседника.

Мерль убедился, что Нью-Йорк — опасная ловушка, но его поездки в Сан-Франциско, Денвер, Чикаго, Детройт, Кливленд, Филадельфию и Балтимор показали, что и там полно ученых-евреев. А статистические данные по лауреатам Нобелевской премии повергли Мерля в ужас. Неужели, думал он, с этим народом ничего нельзя поделать?

С годами Мерль все реже ездил в Кембридж и совсем перестал бывать в Нью-Йорке. Для него этот город превратился в столицу иностранного государства, где на каждом шагу его подстерегали неприятности. На пятом десятке Мерль вообще стал тяготеть к дому, что доставляло Эбигейл немалые неудобства. Однако он продолжал посещать семинар по генетике в Техасском университете, в основном из-за географической близости. Именно там он познакомился с Таркингтоном, блестящим знатоком интересующих его проблем. Мерль млел от восторга, наслаждаясь фонтаном идей, буквально бьющим из этого более молодого по возрасту человека, и на уик-энд Мерль пригласил Таркингтона к себе домой. И только в воскресенье вечером совершенно случайно выяснилось, что Таркингтон в свое время поменял фамилию и не скрывал того, что он еврей, хотя и неверующий.

Мерль почувствовал, что его предали. Знай он раньше национальность Таркингтона, он мог бы беседовать с ним, но уж никогда не пригласил бы в гости.

Он много думал о внешних данных Таркингтона. Ничего, абсолютно ничего не указывало на его еврейство. Высокий, симпатичный, уверенный в себе, Таркингтон чем-то напоминал Мерлю отца. Лишь одну странность подметил он в привычках Таркингтона — янтарный мундштук, в котором тот курил сигареты.

Когда Таркингтон позвонил, чтобы пригласить Клиффордов на обед, Мерль отказался, сославшись на более раннюю договоренность, хотя с большим удовольствием послал бы Таркингтона ко всем чертям. Три недели спустя он искал одно письмо, адресованное «Мистеру и миссис Клиффорд». Не обнаружив его в своем кабинете, он подумал, что Эбигейл могла оставить его в своей спальне. Мерль заглянул в ящик столика у кровати, но вместо письма обнаружил янтарный мундштук с недокуренной сигаретой. Как он туда попал? Мерль боялся пожара и запретил Эбигейл курить в спальне. Почему мундштук лежал в ящике? Когда Эбигейл неделей раньше не поехала с ним в Кембридж, он не придал этому особого значения.

Мысль о том, что Эбигейл могла изменить ему с евреем, пусть и не зная, что он еврей, доставляла Мерлю невыносимую муку. Он не мог спросить ее напрямую. Она наверняка солгала бы в ответ. Поэтому Мерль подождал еще неделю и как бы между прочим спросил, не беременна ли она.

Он отметил тревогу, промелькнувшую в лице Эбигейл. Последний раз она спала с ним до Кембриджа, и Мерль принял все меры предосторожности. Обвинял ли он ее в неверности? Не следует ли ей проконсультироваться с адвокатом, прежде чем продолжить этот разговор?

— Если ты имеешь в виду месячные, то они пришли, как обычно, — осторожно ответила она.

И изумилась вздоху облегчения, вырвавшемуся у Мерля. Когда же он расцеловал Эбигейл в обе щеки, она ощутила жар его лица и дрожь обнявших ее рук. Но, несмотря на всю свою проницательность, не смогла догадаться о безумной панике, охватившей Мерля при мысли о том, что она могла зачать от еврея Таркингтона. Страшная беда обошла Мерля стороной, избавив его от унижения, горшего, чем смерть.

Даже в Техасе Мерль уже не чувствовал себя в безопасности. А в следующем месяце произошли три заметных события. Умер Сэм Клиффорд, и Мерль с Эбигейл переехали в Апельсиновый округ на юге Калифорнии, где Мерль рассчитывал найти людей, мыслящих так же, как он. И сразу же он начал скупать участки заросшей лесом земли, на которых со временем и возник «Клиффхэвен».

Здесь необходимо сказать несколько слов о смерти Сэма Клиффорда. Никто и подумать не мог, что ему далеко за восемьдесят. За месяц до смерти он вел активный образ жизни, два или три раза в неделю плавал в бассейне, играл в гольф, каждое утро перед душем делал двадцать приседаний. А потом у него заболел бок, и боль эта не снималась ни бурбоном, ни аспирином, ни долгими прогулками. Он отправился к своему доктору, который направил его к специалисту. Тот после многих анализов заявил, что у старика болезнь, которая часто возникает у тех, кто долго живет на свете, причем зашла она так далеко, что операция не принесет никакой пользы.

— Все будет кончено очень скоро, — вынес диагноз специалист.

— Как скоро? — спросил Сэм.

— Я даю вам месяц, максимум два.

Поначалу Сэм намеревался сохранить печальное известие в тайне. Потом подумал, что будет совсем неплохо увидеть реакцию родственников и друзей. Чтобы, заметив жадность или неискренность, при необходимости изменить завещание или показать кое-кому, что он еще не покойник. Но выглядел Сэм так хорошо, что никто, кроме Эбигейл, не желал воспринимать его слова всерьез. Эбигейл же руководствовалась не предчувствием, но точной информацией. Она позвонила доктору Сэма в Лос-Анджелес, тот упомянул имя специалиста, который, в свою очередь, сказал ей, что не может сообщить ей диагноз, поскольку не имеет права нарушить конфиденциальности отношений пациент — врач. Эбигейл предположила, что при обнадеживающих результатах обследования специалист мог бы и поступиться конфиденциальностью.

И на следующее утро она позвонила Люсинде, чтобы та предупредила Сэма о ее приезде. Самым ранним рейсом она вылетела из Лос-Анджелеса в Даллас, там пересела на самолет местной авиакомпании и добралась до дома Сэма уже после полудня. Люсинда сказала ей, что Сэм отдыхает.

— Вы хотите сказать, что он в постели? — переспросила Эбигейл. Для нее это была самая худшая новость.

Она поднялась на второй этаж, подошла к спальне Сэма, постучала, услышала его слабый голос: «Входи», — открыла дверь, переступила порог.

Увидев ее, Сэм улыбнулся, но его лицо ужаснуло Эбигейл: за то непродолжительное время, что они не виделись, он постарел на два десятка лет.

— Закрой дверь, девочка.

Эбигейл повиновалась.

— Я знал о твоем приезде и без звонка. Знаешь, наверное, твой мозг излучает какие-то волны, а мой их принимает.

— Телепатия, — уточнила Эбигейл.

— Что-то в этом роде. Хочу у тебя кое-что спросить.

Она подошла к кровати, наклонилась, поцеловала Сэма в лоб.

— Мы составили бы отличную пару, — заметил Сэм. — Лучше, чем я с Люсиндой или ты с Мерлем.

Эбигейл улыбнулась.

— Это точно.

— Но мы все время вели себя безукоризненно.

— Да, — вздохнула Эбигейл.

— Ты можешь сказать, о чем я сейчас думаю?

На ум Эбигейл пришли деньги, нефть, завещание, но она предпочла промолчать.

— Видишь, телепатия срабатывает не всегда. Придется выражать мысли словами.

Она присела на краешек кровати.

— Я думаю, все кончено.

— Что — все?

— Моя жизнь. Сегодня утром не смог подняться. Боялся, что упаду на первом же шаге. А я не хочу, чтобы потом Люсинда соскребала меня с пола. Желание у меня совсем другое.

Эбигейл всмотрелась в его лицо и подумала, что его мучают боли.

— Вы принимаете таблетки, которые прописал вам доктор?

— Сегодня не принимал, услышав о твоем приезде.

— Почему?

— Не хотел, чтобы они помешали.

— Помешали чему?

— Тому, о чем я хочу тебя попросить.

Она уже начала догадываться, с какой он обратится к ней просьбой.

— Я знаю, что ты моя невестка, и, возможно, кто-то осудит меня, но я хочу, чтобы ты потрогала его.

Одеяло Эбигейл откидывала с таким чувством, будто ей предстоит совершить религиозное таинство. Даже в пижаме Сэм выглядел, как скелет. Между ног Эбигейл разглядела очертания члена.

— Давай, — голос Сэма стал тверже.

Эбигейл обхватила член рукой, чуть шевельнула пальцами, ощутила ответную реакцию. Посмотрела Сэму в глаза, блестящие и влажные. Оттянула пижамные штаны, сунула руку внутрь, осторожно начала поглаживать член пониже головки, почувствовала, как он твердеет. А ведь Сэму далеко за восемьдесят, напомнила она себе. Чудо, а не мужчина.

— Я никогда не сомневался, что ты знаешь, как это делается.

Эбигейл кивнула, принимая комплимент, продолжая поглаживать член. Когда он встал, как у молодого, она посмотрела на Сэма, как бы спрашивая, что дальше? Ему она бы ни в чем не отказала.

— Вот он какой, — радостно воскликнул Сэм. — Хотел посмотреть, встанет ли он еще раз.

— Вы хотите, чтобы я… — она шевельнула губами.

— О нет, — покачал головой Сэм. — Это займет много времени, а толку не будет. И так все отлично.

Она еще раз погладила член, вытащила руку из пижамных штанов, укрыла Сэма одеялом.

— Если б я попросил об этом Люсинду, она бы высмеяла меня. А ты настоящая женщина, Эбигейл. Спасибо тебе.

Эбигейл вновь поцеловала его в лоб.

— А теперь можно принимать таблетку?

— Полагаю, что да. Она уже ничему не помешает.

Она осторожно вытрясла белую таблетку из пластмассового флакона, стоящего на столике у кровати, и он губами взял ее с ладони Эбигейл, запил водой, которую она налила из кувшина в стакан, и откинулся на подушку, совершенно обессиленный.

— Пойду поболтаю с Люсиндой, — Эбигейл встала. — Она, должно быть, гадает, чем это мы тут занимаемся.

С губ старика сорвался смешок.

— Я зайду перед отъездом. А пока отдыхайте.

Люсинда и Эбигейл пообщались час или два, с трудом находя темы для разговора, так мало у них было общего. А тут и подошло время улетать в Даллас.

— Я только попрощаюсь с Сэмом и поеду, — Эбигейл встала с дивана.

— Он, наверное, спит, — предположила Люсинда, — но, если хочешь, поднимись к нему.

На легкий стук в дверь ответа не последовало. Наверное, он действительно спит, подумала Эбигейл. Тихонько вошла в спальню. Неестественно повернутая голова Сэма на подушке напомнила ей когда-то увиденного голубя со сломанной шеей. Она шагнула к кровати, заметила лежащий у руки Сэма пустой пластмассовый флакон из-под болеутоляющих таблеток. Старик не допустил, чтобы последнюю точку в его жизни поставил Бог или кто-то еще. Получил то, что хотел, подумала Эбигейл, и покинул этот мир. Пластмассовый флакон она положила в карман и, спустившись вниз, сказала Люсинде, что Сэм умер во сне. С этим у нее проблем не возникло.

Иначе прошел разговор с Мерлем, которому она позвонила в Калифорнию.

— Эбигейл, рад слышать твой голос. Как там мой старик? Ты возвращаешься сегодня вечером? Мне тебя встретить?

— Я не возвращаюсь. Твой отец…

— Что значит, не возвращаешься? — негодующе воскликнул Мерль.

— Во всяком случае, сегодня. Тебе придется прилететь сюда. Похороны послезавтра.

— Что ты такое говоришь?

— Я пытаюсь сказать тебе, что твой отец умер.

Она прислушалась к его дыханию.

— Скоропостижно?

— Он покончил с собой. Твоя мать ничего не знает, флакончик из-под таблеток я спрятала. Так оно лучше. Скажи что-нибудь.

Сказать он, естественно, ничего не мог, потому что его душили рыдания. Как женщина, подумала Эбигейл. Да, это не Сэм. Она хотела сказать: «Возьми себя в руки, Мерль, ты уже большой мальчик. Ты сам скоро станешь стариком».

Наконец к Мерлю вернулся дар речи.

— Он был в депрессии?

— Наоборот, в отличном настроении.

— Ты виделась с ним, перед тем как…

— Разумеется.

— Он что-нибудь сказал? — спросил Мерль. — О том, что могло послужить…

— Ничего такого он не говорил.

— А что вы делали?

Эбигейл с удовольствием рассказала бы ему об этом. Но решила, что сейчас не стоит касаться этой темы. Лучше подождать более удобного случая.

— Когда я уходила, он смеялся. А когда вновь поднялась в спальню, чтобы попрощаться, он уже отправился на тот свет. Каким ты прилетишь рейсом?

Расписание полетов из Лос-Анджелеса в Даллас Мерль знал наизусть.

— Я вылечу в пять минут восьмого рейсом «ТУЭ» и как раз успею на самолет местной авиалинии. Встречай меня.

Это был приказ.

— Обязательно, — ответила Эбигейл.

Мерль и Люсинда вместе подошли к гробу, чтобы в последний раз взглянуть на отца и мужа. Эбигейл осталась у двери. Ей хотелось запомнить Сэма живым, каким она видела его в спальне.

Эбигейл наблюдала за лицом склонившегося над гробом Мерля. И видела в нем не любовь, но жгучую, ничем не прикрытую ненависть к человеку, который не желал заглядывать в будущее, бездумно относился к своим генам, а потому позволил им смешаться с никчемными генами Люсинды, испортив тем самым родословную Мерля. Эбигейл быстро подошла к Люсинде и увела ее из зала, чтобы она не могла видеть лица своего отпрыска.

Потом они втроем сидели в похоронном бюро, в комнате, примыкающей к залу, в котором гроб только что закрыли крышкой. Мерль знаком показал Эбигейл, что хочет поговорить с ней наедине, и они вернулись в устеленный коврами зал, где латунно-алюминиевый гроб блестел так, словно сработали его из золота и серебра.

— Я хочу кое-что спросить, — Мерль указал на гроб. — У тебя с ним что-нибудь было?

— О чем ты говоришь?

— Ты знаешь, о чем, — сверлил ее взглядом Мерль.

— Я тебя не понимаю.

— Я говорю о сексуальных сношениях, — Мерль побагровел.

— Ты хочешь знать, трахалась ли я с ним? Нет. Никогда.

— Извини, — Мерль разом обмяк. — Извини, что я подозревал тебя. Но тебе нет нужды употреблять в речи такие вульгаризмы. Стыдись.

Эбигейл смотрела на Мерля, который знал, что и в подметки не годится своему отцу. Стыдиться она могла лишь одного — что не сумела соблазнить старика Сэма. Все остальные, пусть некоторых она вспоминала и не без удовольствия, тянули лишь на тень того человека, что лежал в гробу. Она гордилась тем, что сделала для него днем раньше.

 

Глава 7

— Тут есть на что посмотреть, — Джордан Эверетт уселся в кресло.

— Я рад, что тебе у нас понравилось, — ответил Мерль Клиффорд, довольный реакцией Джордана.

Теперь они виделись не так часто, как до отъезда Мерля из Техаса, но по-прежнему оставались близкими друзьями. Познакомились они тридцать лет тому назад: их свел вместе нефтяной бизнес. Мерль, однако, рисковал, приглашая Джордана в «Клиффхэвен». Он намеревался строить и второй, и третий, и четвертый курорт, но речь все-таки шла не о тиражировании закусочных, вроде «Макдональда». Он мог посвятить в свои планы лишь самых доверенных.

Джордан оглядел просторную, роскошно обставленную гостиную особняка Клиффорда в Апельсиновом округе.

— У тебя прекрасный дом. Мерль, должен признать, ты молодец. Все делаешь сам. Многие из тех, кого я знаю, предпочитают финансировать идеи других. Ты же воплощаешь в жизнь свои собственные.

— Надо сказать, тут подобрались отличные сотрудники.

Джордан усмехнулся.

— Мы-то с тобой знаем, откуда они берутся, Мерль. Нанимаешь-то их ты.

— С «Клиффхэвеном» дело обстоит несколько иначе, — Мерль запнулся. — Видишь ли, поступив сюда, они уже не могут уволиться.

— Значит, ты придумал нечто похожее на издольщину. Я не знаю ни одного, кто смог бы расплатиться с лавкой компании. Держу пари, время от времени ты ссужаешь им кругленькие суммы.

Мерль улыбнулся. В действительности он одалживал деньги только Клиту. Но он не хотел углубляться в детали, окончательно не убедившись в том, что Джордану можно доверять.

Мерль нравился Джордану, потому что он привечал лишь тех, кто добился успеха в молодые годы. К недостаткам Мерля он относил полное отсутствие техасского акцента, употребление малопонятных слов, обходительные манеры и так называемые интеллектуальные интересы. Сам Джордан говорил, как привык с детства, читал только местные газеты и ел бифштекс с жареной картошкой, когда ему этого хотелось. Короткий визит в «Клиффхэвен» показал Джордану, что со своей заумностью Мерль зашел гораздо дальше, чем он мог ожидать.

Эбигейл Клиффорд, в длинном, до пола платье из блестящей материи, вошла в гостиную и задержалась У дверей, пока Джордан не увидел ее.

— О, Эбби, — он поднялся с кресла и направился к ней. — Ты хорошеешь с каждым днем, — Джордан наклонился и чмокнул ее в щечку. — Как это Мерль выпускает тебя на улицу? В Лос-Анджелесе полно сексуальных маньяков.

Давным-давно Мерль попал в больницу с пневмонией. Джордан заехал к нему, но медсестра не подпустила его к кашляющему и чихающему пациенту. После больницы он заглянул к Мерлю домой, спросить, не надо ли чем помочь. Так он, во всяком случае, сказал Эбигейл, с которой ранее не провел наедине и десяти секунд. Он остался на два дня. Они выбирались из кровати лишь затем, чтобы сходить в туалет или взять из холодильника еду, которую съедали прямо в постели. Правда, раз в день Эбигейл натягивала платье на голое тело и ехала в больницу, чтобы заверить Мерля, что тот вскорости поправится, а во-вторых, убедиться, что он внезапно не нагрянет домой.

Два дня с Эбигейл Джордан относил к лучшим в своей жизни. Непрерывный калейдоскоп возбуждения, истомы, сна, сменяющегося возбуждением, запомнился навсегда. Несколько недель спустя он, позвонив Эбигейл, намекнул, что неплохо бы повторить удачный опыт, пусть и в укороченном варианте. Эбигейл притворилась, что не поняла намека. Ее интересовали мужчины вообще, и постоянного любовника она заводить не собиралась.

Эбигейл села рядом с мужем.

— Я как раз говорил Мерлю, что «Клиффхэвен» просто поразил меня.

— Ты заглянул в ресторан? — спросила Эбигейл.

— А как же. Я не мог упустить такой возможности. Это главная приманка, не так ли? Хочу задать один вопрос. Как тебе удается получать прибыль, обеспечивая этим евреям первоклассное питание и такие номера?

— Я не уверен, что мы уже имеем прибыль, — ответил Мерль, — но дело идет к этому.

— Я подумал, что содержание такого курорта с двумя сотнями гостей должно обходиться тебе в два с половиной, три миллиона долларов в год.

— Ты прекрасно считаешь, Джордан. В расчете на год я трачу два миллиона семьсот тысяч, а кредитные карточки и дорожные чеки гостей не покрывают и двадцати процентов расходов.

Джордан присвистнул.

— Только не говори мне, что даже такой Крез, как ты, может просто так выложить больше двух миллионов. Давай, Мерль, расскажи старине Джордану, что за туз у тебя в рукаве. Ты нашел серебряную жилу?

Эбигейл улыбнулась. Ну и умница этот Джордан. По сути дела он не ошибся.

— А где ты рекламируешь свой курорт? — добавил Джордан.

— Мы обходимся без рекламы.

— Ты бы мог разместить ее в газетах и журналах, издаваемых для еврейской общины.

— Неплохая идея, — поддакнула Эбигейл.

Мерль покачал головой.

— При всем уважении к тебе, Джордан, должен отметить, твое предложение давать рекламные объявления не выдерживает никакой критики. Их увидит слишком много людей. Моя система гарантирует, что большинство тех, кто узнает о «Клиффхэвене», приезжает сюда.

— Система?

— Я нанял дюжину людей, портье в больших отелях, официантов дорогих ресторанов, которые рекомендуют «Клиффхэвен» потенциальным клиентам.

— Они знают, для чего предназначен «Клиффхэвен»? — спросил Джордан.

— Я в этом сомневаюсь. Я лишь говорю им, что в «Клиффхэвене» евреи чувствуют себя как дома. Идею они улавливают. Ежемесячно я выплачиваю им небольшое вознаграждение, и они получают премию за каждого человека, приехавшего в «Клиффхэвен» с их подачи. Они звонят туда и сообщают фамилии. И портье, и официанты имеют дело с кредитными карточками, так что с этим проблем у них не возникает.

Джордан хлопнул себя по колену.

— Ну и хитрец же ты, Мерль.

— Иначе не получается.

— А если к вам по ошибке направят не евреев?

— Такое случается, но очень редко. Управляющий извиняется и дает им от ворот поворот, говоря, что свободных номеров, к сожалению, нет.

— И они не устраивают скандала.

— Без этого не обходится. Потом они клянутся, что ноги их больше не будет в «Клиффхэвене», — и Мерль рассмеялся.

— А разве приезжающие в «Клиффхэвен» никому не говорят, куда они едут? Родственникам, друзьям?

— Разумеется, говорят, — кивнул Мерль. — Нам приходится оставлять здесь родственников, разыскивающих наших гостей. И друзей, если…

— Если они евреи, — докончил Джордан. — Будь я проклят! Ты все продумал, — он встал. — Ты не будешь возражать, если я позвоню Мэри? Я не предупредил ее, что собираюсь в Биг-Сур, а потом к тебе, так как ты говорил, что дело сугубо конфиденциальное. Она полагает, что я в Денвере или в Сан-Франциско.

— Телефон там, — показал Мерль. — За перегородкой.

— Черт, дома только слуги. — Вернувшись, Джордан снова сел в кресло. — Нет смысла им что-либо говорить, они наверняка все перепутают.

— Ты можешь позвонить еще раз, попозже, — заметил Мерль.

— Благодарю. Я так и сделаю.

В гостиную вошел дворецкий-японец.

— Что ты теперь пьешь, Джордан?

— Как обычно.

— Сайер с мякотью лимона и со льдом нашему гостю, и «мартини» мне и миссис Клиффорд, пожалуйста.

Японец бесшумно исчез.

— Не мог он подслушать наш разговор? — спросил Джордан.

— Меня это не тревожит. В Соединенные Штаты он въехал нелегально и служит у меня много лет. Он будет верен мне по гроб жизни.

— Тебе повезло с таким слугой, — вздохнул Джордан. — Мы можем нанять только мексиканцев. А они частенько уходят без всякого предупреждения.

— Да, — согласился Мерль, — к счастью, японцы ни на кого не похожи. Удивительные люди. Многие из моих коллег-генетиков отмечают их высокий интеллектуальный уровень и трудолюбие. Они превосходные работники, а те, кто еще и умны, просто незаменимы. Жаль, что у нас нет способа избавить их от раскосых глаз и легкой пигментации. Из них получились бы отличные белые.

— Опять же, среди них нет ни одного еврея, — рассмеялся Джордан.

— Держу пари, Джордан не так отходчив, как ты, Мерль, — вмешалась Эбигейл. — Он наверняка помнит о Пёрл-Харборе.

— Еще бы, — хмыкнул Джордан.

— И напрасно, — возразил Мерль, — учитывая их промышленный потенциал и желание сотрудничать с нами.

— В чем они мастера, так это в лицемерии, — покачал головой Джордан. — И признают интересы только одной стороны, японской. Ладно, Мерль, хватит об этом. Ты мне еще не все рассказал. Как же окупаются затраты на твой курорт?

Мерль улыбнулся. Все-таки Джордан не догадался.

— В полумиле от основных зданий находятся три небольших поля, на которых по очереди работают гости.

— Я понял, — кивнул Джордан. — Гашиш.

Улыбнулась и Эбигейл. Джордану в уме не откажешь.

— Нет, не гашиш. Ты знаешь, сколько стоят в южной Калифорнии две тонны марихуаны?

— Будь я проклят! — воскликнул Джордан. — Ты всегда был самым умным из нас. Ну кто еще смог бы придумать, как использовать евреев. Мне понравился персонал курорта. Одна молодежь. А как тебе удается удержать евреев от побега?

Японец внес лакированный поднос с тремя бокалами. Обслужил Эбигейл, затем Джордана, последним — Мерля. Трижды в гостиной прозвучало «благодарю», и до ухода слуги тишину нарушало лишь позвякивание кубиков льда о хрусталь.

— Мы можем говорить и при нем, — заметила Эбигейл. — Он абсолютно надежный человек.

— Контроль осуществляется в трех направлениях, — продолжил Мерль. — Во-первых, месторасположение «Клиффхэвена» практически сводит к нулю возможность побега. Уйти можно лишь по одной дороге, которая тщательно охраняется. Тем не менее, к нашему удивлению, мы столкнулись с тем, что среди евреев полно бунтарей, и я говорю не только о молодых. Поэтому нам пришлось прибегнуть к воспитательным мерам. Джордж показал тебе шкафчики?

— Какие шкафчики?

— Ты бы не спрашивал, если б увидел. Ну, оставим это до следующего раза. Я очень горжусь найденным решением, недорогим, но весьма эффективным. Даже наша крайняя мера наказания непокорных не стоит нам ни гроша. Джордж Уайттейкер отнесся к тебе с должным уважением?

— Управляющий? Да, конечно.

— Он познакомил тебя с молодым сотрудником, которого зовут Клит?

— Что-то не припомню.

— В общем, Уайттейкер и Клит знают, как избавиться от тех, кто нам мешает. Способ чисто американский. Но наилучший результат приносит третий метод. Кстати, идея принадлежит Эбигейл.

Джордан повернулся к жене Мерля.

— Уайттейкер продает не весь урожай, — пояснила Эбигейл. — Примерно шесть процентов добавляется в еду, которую подают гостям. Они знают об этом, но ничего не могут поделать. Марихуана поднимает им настроение. Думаю, это помогает им смириться с невозможностью отъезда.

— Отлично придумано, — одобрил Джордан. — А не засекут вас с воздуха?

— Сверху многого не увидишь, — ответил Мерль. — Трасса Лос-Анджелес — Сан-Франциско проходит к востоку от «Клиффхэвена». Другие самолеты летят высоко над океаном. Вертолеты представляют определенную опасность, но над полями конопли натянуты маскировочные сети. Я несколько раз пролетал на вертолете над «Клиффхэвеном». Даже зная, где находятся поля, я не смог обнаружить их с высоты четырехсот футов.

Левой рукой Джордан скептически почесал правую щеку.

— Допустим, все раскроется? Ты же не можешь пойти на такой риск?

— Чепуха, — отмахнулся Мерль. — Я держу наготове четверть миллиона наличными, которые заткнут рот кому угодно. Единственное, что меня беспокоит, — легализация марихуаны. Тогда она станет не дороже табака, и мне придется переключаться на что-то более прибыльное.

— Только удостоверься, что это что-то растет в Калифорнии.

— А зачем? Я придумал, как перевезти рабочую силу в любое место.

— Ты, похоже, предусмотрел все, что только возможно.

— Это не так, — покачал головой Мерль. — Подобные мысли ведут к самоуспокоению. Я постоянно контролирую все элементы проекта. Фамилия Ван ден Гааг тебе что-нибудь говорит?

— Повтори, пожалуйста.

— Главную идею я почерпнул у него. Ван ден Гааг. Голландец. Профессор какого-то университета на востоке. Гипотеза высказана им.

— О том, что модным курортам следует найти новое применение?

Мерль несколько секунд изучал содержимое бокала. Джордан никогда не отличался глубиной мысли. Может, он еще не готов к тому, что ему предстояло услышать? Но выяснить это он мог только одним путем.

— Джордан, как по-твоему, евреи умнее других народов?

— Они умны. И очень способны.

— Дело не просто в уме. Ты знаешь, что в лучших колледжах представительство евреев непропорционально велико?

— В общем-то, да.

— Но тебе известно, что количественно это составляет триста шестьдесят пять процентов. По сравнению со средненькими учебными заведениями.

— Мерль, все привыкли к тому, что они лезут вперед.

— Дело не в их энергичности. В Соединенных Штатах три процента евреев, но двадцать семь среди американцев, удостоенных Нобелевской премии. Энергичностью такое не объяснишь.

— Может, все дело в кошерной пище, — усмехнулся Джордан.

И тут же понял, что смеяться не следовало.

— Пожалуй, надо тебе кое-что рассказать. Более тысячи лет умный и энергичный христианин мог чего-то добиться, лишь став священнослужителем. В Европе только церковь поощряла интеллектуальные способности. Но, принимая в свое лоно умных и низкородных, церковь требовала большой жертвы, — Мерль пристально посмотрел на Джордана.

— Это тоже идея голландца? — спросил тот.

— Я полностью согласен с его рассуждениями. Слушай дальше. Наиболее одаренным представителям христианского населения запрещалось иметь потомство. Их гены, заметь, лучшие гены, выводились из общего фонда. А в маленьких еврейских поселениях, разбросанных по всей Европе, развитие шло прямо в противоположном направлении. И там наиболее яркие индивидуумы становились священниками, раввинами, зачастую не только религиозными, но и политическими лидерами. А их дочери выходили замуж за самых одаренных юношей. И весь процесс способствовал тому, чтобы свести воедино лучшие гены, в то время как христиане разделяли их, обрекая выдающихся представителей мужской половины на монашескую жизнь. Только подумай, если две машины едут навстречу со скоростью сорок миль в час каждая, они столкнутся при относительной скорости восемьдесят миль. Если те же машины едут в противоположных направлениях, за час расстояние между ними возрастет на те же восемьдесят миль. Когда такое происходит с генами на протяжении тысячи лет, стоит ли удивляться, что это отражается на интеллектуальном уровне.

— В этом что-то есть, — глубокомысленно изрек Джордан.

Он подозревал, что Мерль несет чушь, но, учитывая румянец, которым запылали щеки Клиффорда, счел уместным согласиться с ним.

— А в «Клиффхэвене» мы с Эбигейл направляем этот процесс в обратном направлении. Мы выводим из обращения еврейские гены.

— Почему бы нам не пообедать? — прервала научную дискуссию Эбигейл.

Она понимала, сколь важно участие Джордана в реализации плана Мерля, задумавшего покрыть страну, а то и весь мир сетью курортов, двойников «Клиффхэвена». Джордан вежливо слушал, но не выказывал особого энтузиазма. Возможно, приготовленный ею обед, сдобренный малой толикой марихуаны, в сочетании с отменным виски сделает его более восприимчивым.

После кофе Джордан принял предложенную Мерлем гаванскую сигару, но отказался от специальных ножниц для ее обрезки, которые рассматривал как признак снобизма. В кругу друзей, полагал Джордан, всегда можно откусить кончик сигары, в незнакомой компании — сковырнуть его ногтем.

— Мерль, в Пинктоне, я жил там до того, как познакомился с тобой, было два еврея. Один продавал одежду, второй — ювелирные украшения. Торговец одеждой получал небольшую прибыль. Вероятно, за год он зарабатывал столько же, что и мы за один-два дня. Ювелир едва сводил концы с концами. Ни один из них не годился в нобелевские лауреаты. Я частенько говорил с ними, и мне не показалось, что они умнее других.

В постели я бы предпочла Джордана, отметила Эбигейл, но по интеллекту он не годился Мерлю в подметки.

— Джордан, — Мерль вздохнул. Он понял, что без дальнейших объяснений не обойтись. — Когда мы имеем дело с большими группами людей, приходится оперировать такими понятиями, как среднее, тенденции, видимые отличия. Разумеется, среди евреев есть глупцы, точно так, как среди представителей других национальностей. Ван ден Гааг показал, почему евреи, взятые как единое целое, умнее неевреев. А я стремлюсь к тому, — Мерль наклонился вперед, — чтобы повернуть вспять процесс, тянущийся больше тысячи лет.

Джордан расхохотался.

— Вы с Эбигейл припозднились, если решили нарожать миллион умненьких нееврейских ангелочков до того, как помрете.

Эбигейл молила Бога, чтобы Мерль не вышел из себя.

— Жаль, конечно, что у нас нет детей, — спокойно ответил Мерль.

Жалость тут ни при чем, мысленно поправила его жена. Я не хотела, чтобы у нас были дети.

— Мой план состоит в том, чтобы коренным образом изменить ход развития, что препятствовал совершенствованию генов неевреев все те годы, когда в Европе господствовала католическая церковь. Не в моей власти сделать неевреев умнее, но кое-что мне по силам.

Эбигейл встала.

— Не вернуться ли нам в гостиную?

— Пожалуйста, сядь, — возразил Мерль. Джордан внимательно слушал, и ему не хотелось отвлекаться. — Я намерен обескровить банк еврейских генов.

Скорее всего, он тронулся умом, подумал Джордан. А может, действительно придумал что-то дельное. В конце концов, его курорт в Биг-Суре работает, как часы.

— Ты, вероятно, полагаешь, что предназначение «Клиффхэвена» — держать взаперти две сотни человек? Позволь рассказать, чем мы тут занимаемся. Полагаю, ты обратил внимание на полное отсутствие детей?

— Не заметил ни одного, — признал Джордан.

— Их сразу забирают. Они бесполезны как рабочая сила, а родители в их присутствии становятся более дерзкими и с большей неохотой подчиняются приказам персонала.

— Забирают? — повторил Джордан, выпустив струю дыма.

— От них избавляются. Так же, как от упрямцев и смутьянов. Или тех, кто не может работать на полях. Но самое важное, отмечаю это особо, репутация курорта такова, что к нам едут только евреи, достигшие успеха в жизни, ибо лишь они могут позволить себе наши расценки. Большинство из них уже вышли из детородного возраста, и тут начинается самое интересное. На розыски приезжают их дети. Избавляясь от них, мы истощаем общий запас еврейских генов.

В Техасе Джордану доводилось встречаться с фанатиками, особенно религиозными, приходившими к нему за деньгами, но у Мерля хватало средств на удовлетворение собственных прихотей.

— Послушай, — Джордан сбросил в пепельницу горку пепла, наросшую на сигаре, — я люблю евреев не больше твоего, но не понимаю, как можно тратить время и энергию лишь на то, чтобы ликвидировать малую толику процента их численности. Когда-то Ку-клукс-клан пытался сделать то же самое с неграми. Я говорил, что так от негров не избавиться. Или их надо отправить в Африку, или оставить в покое.

— Ты видишь только вершину айсберга, — заметил Мерль. — Представь себе «Клиффхэвены», расположенные около Далласа, Хьюстона, Филадельфии, Атланты, Детройта, Чикаго. Двадцать или тридцать курортов, действующих одновременно.

— Ты намереваешься все это организовать, Мерль?

— Я рассчитываю, что они будут созданы без моего непосредственного участия. В «Клиффхэвене» я показываю, как это делается. Другие используют мой опыт с учетом местных условий. За десять лет мы сможем оказать существенное воздействие на генофонд евреев.

Джордан искоса глянул на Эбигейл. Какую роль играла она во всей этой истории?

— Может, тебе провести в «Клиффхэвене» несколько дней, чтобы получше ознакомиться с обстановкой? — спросил Мерль. — Например, ты обратил внимание, что здесь нет беременных женщин?

— Не видел ни одной.

— Их нет, во всяком случае, с внешними признаками беременности. День, когда беременность становится явной, — последний в их жизни. Как я говорил, евреи умны и быстро смекают, что к чему. Уяснив суть действующих в «Клиффхэвене» законов, писаных и неписаных, они стараются не беременеть. Просто удивительно, как человеческая раса приспосабливается к условиям существования.

— Может, теперь мы перейдем в гостиную? — повторила Эбигейл.

Пока они шли по особняку, Джордан, попыхивая сигарой, гадал, сколько ему придется выложить, чтобы никогда больше не слышать об этой безумной идее.

Джордан подождал, пока Мерль разлил принесенное японцем бренди.

— И что теперь в твоих планах?

— Пора расширять сферу деятельности и выходить за пределы Калифорнии. Разумеется, постепенно, шаг за шагом.

— О боже, да ты действительно настроен серьезно.

Заметив, что лицо Мерля пошло красными пятнами, Эбигейл поспешила вмешаться:

— Ты же осмотрел «Клиффхэвен», Джордан. И видел, что это не какая-то выдумка, а реальность.

— Джордан, — добавил Мерль, — я доверил тебе самую страшную тайну, в какую один человек может посвятить другого.

— Я это оценил.

— Более того, я не просил тебя приносить клятву, как это принято у масонов или в Ку-клукс-клане. Я положился на нашу дружбу.

— И правильно сделал.

— Первые несколько месяцев мы будем работать в тесном контакте.

— Мерль, прежде чем перейти к деталям, позволь заметить, что нефть отнимает у меня массу времени.

— Создавая «Клиффхэвен», я нисколько не запустил свои дела. Ты отличный организатор, Джордан. Я хочу, чтобы ты нашел подходящий участок земли в нескольких часах езды от Далласа и Хьюстона. Главное условие — труднодоступность. Предпочтительнее единственная дорога, по которой можно туда добраться. Ее будет легко контролировать.

— Я знаю такие места в Нью-Мехико и Аризоне, но у нас…

— Я говорю не о действующих курортах. Мы построим все с нуля, наберем персонал. Я знаю, как найти нужных людей, как проверить их преданность. Опыт создания «Клиффхэвена» значительно облегчит нам жизнь. Я даже могу отдать тебе нескольких сотрудников, чтобы они подготовили новичков.

Джордан покачал головой.

— Мерль, мы с тобой близкие друзья.

— Мне уйти? — спросила Эбигейл. — Когда начинается такой разговор, я чувствую, что становлюсь лишней.

— Пожалуйста, останься, — остановил ее Джордан. Он давно убедился, что присутствие женщины обычно сдерживает взрыв эмоций. Повернувшись к Мерлю, он продолжил. — Надеюсь, мы останемся друзьями. Но то, что подходит тебе, Мерль, не всегда устраивает меня.

Несмотря на такое обескураживающее начало, Мерль все еще надеялся, что Джордан близок к тому, чтобы согласиться.

— Я тебя слушаю, — кивнул он.

— Если бы я хотел изменить генетическое несоответствие, если бы я верил в важность этого дела, то нашел бы двух-трех умных, красивых, стопроцентных христиан, тут подошел бы любой возраст, и создал бы банк спермы для христианских женщин, которые хотели бы иметь интеллигентных, симпатичных детей, но не могли забеременеть от мужей или вообще не выходили замуж. Все это можно осуществить с куда меньшими затратами, безо всякого риска и к тому же оказать более сильное воздействие на генофонд в кратчайший промежуток времени. Вот что надо реализовывать в масштабах всей страны.

Джордан ждал ответа Мерля. Он полагал, что загнал в угол этого сукиного сына. Пока ты кумекаешь, насколько моя идея проще твоей, подумал Джордан, мы с Эбигейл могли бы подняться в спальню и проверить, какие тут матрацы.

— Джордан, твоя идея отнюдь не плоха, — прервал наконец Мерль затянувшуюся паузу. — Она явится отличным добавлением к широкой сети «Клиффхэвенов» и, возможно, ускорит достижение поставленной цели.

— Я предлагаю заменить твои охраняемые поселения банками спермы.

— Никогда, — отрезал Мерль.

Джордан понял, что Мерль зашел слишком далеко. Не мог же он просто закрыть «Клиффхэвен» или превратить его в обычный курорт, ожидая, что ему все сойдет с рук.

— Я рассчитывал на тебя, Джордан.

— Дружище, — ответил тот, — первое правило бизнеса, дружбы, чего угодно — в этой жизни ни на что нельзя рассчитывать, не выяснив до конца мнения другой стороны.

— Я не ожидал, что ты откажешься, Джордан. Я полагался на нашу долгую дружбу.

За свою жизнь Джордан нашел не один способ контролировать закипающую злость, так как прекрасно знал, что невозможно добиться чего-либо криком.

— Ты проверял крепость нашей дружбы, Мерль?

— В некотором смысле, да, показав тебе «Клиффхэвен».

— Может, сначала нам следовало переговорить об этом.

— Не увидев «Клиффхэвена», ты бы не поверил, что такое возможно.

— Это правда, — кивнул Джордан.

— Видишь ли, эта программа значит для меня слишком много, и я готов пожертвовать всем ради ее успешного претворения в жизнь. Прошу тебя, хорошенько обдумай мое предложение. Мы стали бы полноправными партнерами. Мы вместе занимались нефтью и знаем, что можем работать рука об руку.

— Послушай, Мерль, повторяю, я люблю евреев не больше твоего. Но я не трачу свое время, чтобы искать с ними встречи или избегать их, общаюсь с ними редко и меня это вполне устраивает. Жизнь чертовски коротка, чтобы тратить ее на реализацию безумных идей. Если б ты полагал, что наткнулся на месторождение нефти где-нибудь между Гавайями и Калифорнией, и искал партнера для постройки платформы, я бы тщательно изучил твое предложение и, возможно, вошел бы в долю. Даже не найдя нефти, мы потеряли бы только время и деньги. Но ты просишь от меня гораздо большего в деле, которое я не могу назвать иначе, как твоей причудой.

— Причудой? — Мерль отпрянул, словно ему влепили пощечину. — Я — ученый. И имею дело не с идеями, а с фактическим материалом генетической истории.

— Хорошо, Мерль. Как я говорил, банк спермы — это одно. Но ты наслаждаешься тем, что держишь евреев под замком. Не так ли, Эбигейл?

Эбигейл переводила взгляд с одного на другого. Мерль, конечно, умнее, а интеллект она ценила не вообще, но у конкретных индивидуумов. В Калифорнии, однако, особенно пышно расцветали идеи, чреватые для их вдохновителей смертью на электрическом стуле. Мерль рассказал ей об истинном предназначении «Клиффхэвена» лишь после того, как на курорте появились первые гости. Разве могла жена заявить на мужа в полицию? Тем более жена, у которой хватало своих секретов. К тому же она одобряла действия Мерля.

— Я знаю, что Мерль в восторге от результатов, достигнутых в «Клиффхэвене», — ответила Эбигейл.

— Ерунда, — не унимался Джордан. — Просто ему нравится держать евреев в клетке и убивать по своему усмотрению. Я встречал таких людей. Есть они и в Техасе. Мерлю по душе роль короля маленького мирка, созданного в «Клиффхэвене», куда он приезжает, чтобы карать или миловать.

— Ты все перепутал, — возразил Мерль.

— Хочу надеяться, что это так, — Джордан повернулся к Эбигейл. — Я рад, что вновь повидал вас обоих. Обед выше всяких похвал, — взглянув на Мерля, он добавил. — Я никому не скажу о том, что видел. Позволь мне откланяться. Надеюсь, твой человек отвезет меня в аэропорт.

— Я думала, ты останешься на ночь, — в голосе Эбигейл слышалось разочарование.

— В сложившейся ситуации мне лучше уехать.

Мерль позвал японца.

— Мистер Эверетт решил, что ему нужно незамедлительно вернуться в Техас.

Японец кивнул, всем видом показывая, что сожалеет об этом.

— Будьте добры, доставьте мистера Эверетта и его чемодан в международный аэропорт Лос-Анджелеса.

Японец кивнул.

— Ты делаешь ошибку, — Мерль протянул руку.

— Я в этом сомневаюсь, — Джордан ее пожал.

Мерль в сопровождении японца прошел в холл, и на минуту Джордан и Эбигейл остались одни.

— Я сохраню добрую память об этом доме, — улыбнулся Джордан. — Не волнуйся.

— Будь осторожен.

— Я летаю так часто, что об этом не думаю.

Эбигейл имела в виду совсем другое, но вернулся японец, приглашая Джордана пройти за ним, и она уже ничего не смогла добавить.

Когда Мерль вошел в гостиную, она сидела у камина с пустым бокалом из-под бренди в руке.

— Хочешь еще, дорогая? — спросил он.

Эбигейл кивнула.

Мерль налил в бокал бренди чуточку больше, чем обычно.

— А ты не будешь?

— Я составлю тебе компанию через пару минут, любовь моя. Мне надо позвонить.

Так Мерль не называл ее уже много лет. И теперь слова эти не ласкали слух, но звучали зловеще.

Удобно устроившись на мягком сиденье лимузина, Джордан думал о Мерле. Способный, трудолюбивый, интеллигентный человек, но стоило ему лишь заступить за черту, отделяющую здоровую психику от ненормальной, как он покатился вниз. Джордан читал о таких случаях, но впервые нечто подобное произошло с одним из его друзей.

Он знал дорогу в аэропорт и, наверное, обеспокоился, если б японец свернул в сторону, но ехали они правильно, и вскоре впереди засверкали огни аэропорта. Джордан прикрыл глаза. Он мог подремать еще минут двадцать. Отсутствие билета его не смущало. В первом классе всегда оставались свободные места. Пожалуй, он еще раз попробует дозвониться до Мэри, прежде чем подняться на борт самолета.

Резкий поворот лимузина заставил его открыть глаза. Они находились на территории аэропорта, но вместо того чтобы ехать к главному зданию, свернули к одному из ангаров. Джордан постучал по стеклу перегородки, отделявшей его от шофера. Японец на мгновение обернулся, кивнул, но лимузин продолжал двигаться в том же направлении. Ворота ангара, в котором без труда разместился бы маленький самолет, распахнулись.

Лимузин въехал в ангар и остановился. Какой-то мужчина в комбинезоне механика закрыл ворота. Японец торопливо выскочил из кабины, указывая на заднее сиденье. Кивнув, механик сунул руку в карман и вытащил пистолет с насаженным на ствол глушителем. Джордан услышал, как открылся багажник. Зачем они вытаскивают его чемодан? Что вообще происходит? Он взялся за ручку и приоткрыл дверцу, но тут что-то уперлось ему в голову, раздался оглушительный взрыв, и свет померк у него перед глазами.

 

Глава 8

Между сном и пробуждением есть мгновение, когда просыпающееся сознание подсказывает человеку, где он находится. Спящий в своей постели сразу понимает, где он, в другом месте на это уходит на доли секунды больше. А знакомое лицо на соседней подушке всегда успокаивает, даже если кровать стоит в чужом доме. Лицо Маргарет, столь подвижное при разговоре, во сне светилось небесной безмятежностью. Будь у Генри талант художника, он бы обязательно нарисовал «Спящую женщину».

Мужчин, которых в первую очередь влекло женское тело, Генри считал потребителями, а не влюбленными. Начало его всесокрушающей страсти к Маргарет положил ее цепкий ум. Он сразу понял, такая, как Маргарет, женщина, думающая и четко излагающая свои мысли, не наскучит ему до конца жизни. Да, он не сразу заметил привлекательность ее живого лица. Фигура же Маргарет вообще его не впечатлила. И только со временем тело Маргарет, поскольку оно принадлежало ей, стало скульптурой, по которой он мог судить о совершенстве. Рубенс обожал крупных женщин, Роден — амазонок. Для него совершенством являлась Маргарет. Такой он представлял себе идеал женщины, и, глядя на нее, еще спящую, Генри в бессчетный раз влюблялся в свою жену.

Когда он повернулся к окну, лучи яркого калифорнийского солнца, бьющие сквозь тонкие занавеси, заставили его прищуриться. И тут же он резко сел, окончательно проснувшись, и взглянул на дверь, запертую снаружи.

Подойдя к окну, Генри отдернул занавеску. Солнце только что поднялось над окружающими «Клиффхэвен» холмами. Но по голубому небу плыли редкие облачка. Их ждал еще один жаркий день?

Генри посмотрел вниз. Гости по одному, по двое, неторопливо тянулись к ресторану. Или они выдохлись, устав от бесплодных попыток вырваться отсюда? Что уж тут говорить, большинство людей просто плыли по жизни, покорно принимая все, что уготовила им судьба. Они приспособились бы к «Клиффхэвену», как приспосабливались ко всему, что выпадало на их долю.

Генри не жаловал пассивность. В молодости бурлящая в нем энергия заставляла его развивать свои способности, пробиваться все дальше и дальше. Планируя жизнь на месяцы и даже годы вперед, он полагал, что и другим свойственно то же мироощущение: человек создан для того, чтобы жить, а не существовать. Только в зрелые годы Генри смирился с тем, что давно подсказывал ему здравый смысл: люди разнились не только по процессам метаболизма, но и по упорству и силе воли.

Он вспомнил слова Маргарет о его институтском приятеле Уильяме Перлиматтере: у него, мол, начисто отсутствует честолюбие, он, словно жертва кораблекрушения, едва держащаяся на поверхности. Получив диплом, Уильям огляделся и, похоже, решил, что теперь может резко сбросить обороты. Они остались друзьями, два человека с разных планет, смотрящих на все с противоположных концов телескопа. Когда компания Маргарет собиралась на вечерние посиделки, Уильяма всегда приглашали, и он обязательно приходил, но лишь слушал, не участвуя в дискуссии. Очень редко, выпив больше обычного, Уильям мог внезапно задать какой-то вопрос. Своего мнения он не высказывал никогда, но те, кто хорошо его знал, понимали, что для Уильяма вопрос — выражение несогласия, высказанное в предельно корректной форме. И каким бы ни был ответ, энергия, ушедшая на то, чтобы заставить себя вмешаться в разговор, полностью истощала Уильяма, и он возвращался к роли стороннего наблюдателя за теми, кто живет. Генри жалел своего друга, по общему мнению, милого человека, но открещивающегося от всякой инициативы. А те, на кого он сейчас смотрел, не относились ли они к категории таких вот Уильямов, принимающих теперешнее заключение точно так же, как приняли бы несправедливо наложенный штраф за нарушение правил дорожного движения? Как поступил бы Уильям? Заплатил бы и забыл об этом. Может, и от него здесь ждали того же?

Эти мысли вызвали у Генри еще одно воспоминание. Годовщину свадьбы они отметили походом в театр. Потом пообедали в ресторане и остались на ночь в одном из городских отелей. На следующее утро на ветровом стекле автомобиля они нашли квитанцию для уплаты штрафа за парковку автомобиля в неположенном месте. Позвонив в полицию. Генри выяснил, что давным-давно муниципалитет издал постановление, запрещающее парковку машин в данном месте с 30 октября до 30 апреля, дабы не мешать уборке снега. Генри резонно указал на отсутствие предупреждающего знака. Ему ответили, что постановление публиковалось в местной газете. Когда? На этот вопрос ответа он не получил. Генри не счел за труд пойти в субботу в библиотеку и провел там все утро, листая годовые подшивки газеты. Занятие это его увлекло, и скоро он просматривал не только постановления муниципалитета, но и новости давно минувших дней. С каким интересом читал он о том, что происходило до его переезда в Нью-Йорк, политических схватках, пожарах, автомобильных авариях. Наконец, Генри нашел нужное ему постановление, запрещающее ночную парковку. Приняли его в 1927 году, том самом, когда он появился на свет.

Квитанция была всего на два доллара, но Генри решил обратиться в суд, считая, что он невиновен.

Судья указал ему, что незнание закона не освобождает от необходимости его выполнять. Генри полностью согласился с ним, но задал встречный вопрос: можно ли требовать от него знания именно этого постановления? Или судья полагает, что граждане, приезжающие в этот район, должны читать подшивки местной газеты за прошедшие годы? Если так, то с какого начинать? Тысяча девятьсот двадцать седьмого, тысяча девятьсот шестнадцатого или тысяча девятьсот второго?

Судья постановил, что муниципалитет должен установить на автостоянке у отеля три доски с предупредительными надписями. Штраф Генри платить не пришлось. Доски обошлись налогоплательщикам в сто семьдесят пять долларов, и каждый раз, проезжая мимо, Генри гордился тем, что заставил муниципальных чиновников внять голосу разума. Когда он рассказал эту историю Уильяму, тот обозвал его дураком, транжирящим драгоценные часы жизни ради двух долларов. Генри возразил, что подобное отношение к действиям властей — «заплати и забудь» — шаг за шагом ведет к газовым камерам.

Он разбудил Маргарет нежным поцелуем в щеку. Она пошевельнулась и начала что-то говорить, но Генри, наклонившись над ней, приложил палец к губам, а затем указал за свое плечо. Маргарет понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что он напоминает ей о телекамере, висящей под потолком. В ее глазах мелькнул страх. Генри мотнул головой в сторону ванной.

По очереди умывшись и справив естественные надобности, они зашли в ванную вместе. Генри включил душ, чтобы говорить, не опасаясь, что их слова запишут на пленку. Он еще не нашел подслушивающего устройства, но не сомневался, что оно установлено.

— На обед надень кроссовки и джинсы, — прошептал он. — И сверху что-нибудь поплотнее. Возможно, придется продираться через кусты. Мы уйдем, как только стемнеет.

— А как же Клит?

— Я найду способ перехитрить его.

Она ставила диагнозы. Генри был практиком. Маргарет верила, что он найдет выход.

Как только они оделись, зазвонил телефон. Трубку взял Генри. Женский голос известил его о том, что Клит зайдет через минуту. Голос этот он слышал впервые, то есть вчерашняя девушка из бюро оформления уже сменилась.

Генри взглянул на телекамеру. Разумеется, за ними наблюдали по внутренней телевизионной сети. Прямо под камерой, у самой стены, находилась зона, недоступная объективу. Генри увлек туда Маргарет, прижал к себе.

— Крепись, — прошептал он.

И тут же, как им и обещали, повернулся ключ в замке. Дверь распахнулась, но в комнату Клит входить не стал.

— Доброе утро, — поздоровался он.

— Доброе утро, — автоматически ответила Маргарет, тут же пожалев об этом.

Генри проклял бы себя, если б пожелал что-то доброе этому человеку.

— Спали хорошо? — полюбопытствовал Клит.

На этот раз промолчали оба.

— Вы не обязаны разговаривать со мной, — продолжил Клит. — Я иду на завтрак. Если хотите, можете составить мне компанию.

И скрылся из виду, оставив их перед пустым дверным проемом.

— Разумеется, мы пойдем завтракать, — Генри повернулся к Маргарет. — К чему нам наказывать себя.

Они шли в двадцати ярдах от Клита, наслаждаясь иллюзией свободы.

Генри решил, что он повнимательнее приглядится к другим гостям в надежде уловить искорку несломленной воли, решимости наладить контакт с вновь прибывшими. А может, сильные уже бежали? — внезапно осенило его. Если так, почему мир до сих пор не знает о происходящем в «Клиффхэвене»? Или с теми, кто сопротивлялся или пытался бежать, разделались, и остались только покорные?

Когда принесли апельсиновый сок, Генри решил, что дальнейшая игра в молчанку бессмысленна.

— Клит, как насчет того, чтобы повозить нас по окрестностям?

— Очень забавно, — буркнул тот.

— Разве вы не собираетесь связаться с агентством Хертца? Завтра мы должны вернуть машину в Лос-Анджелесе.

— Послушайте, мистер Браун, напрасно вы волнуетесь о Хертце.

— Но они будут искать машину.

— Не смешите меня, мистер Браун. Лучше попробуйте гренок. Вкус у него отменный. И вы тоже, доктор Браун. Не пожалеете. А Хертц просто получит страховку. Вы же понимаете, их интересуют деньги, а не сами машины. Это цена, которую приходится платить, занимаясь бизнесом в Калифорнии.

Пока Генри разрезал гренок на небольшие кусочки, в его голове сверкнула идея.

— Вы не кушаете, — отметил Клит. — Что-нибудь не так?

Генри оторвал взгляд от тарелки.

— Все нормально, — сухо ответил он.

— Я про еду.

— Извините, что-то прихватило живот, — Генри встал. Маргарет ничего не понимала: с любой жалобой Генри всегда обращался к ней. — Я могу сходить в туалет?

Клит кивнул.

— Разумеется. Рядом с женским.

— Я найду.

На первой двери по коридору темнел мужской силуэт. От второй двери первую отделяло десять футов.

Дверь подалась с трудом. Вероятно, ее удерживала сильная пружина. Генри переступил порог и посмотрел наверх. Вон оно что. Пневматический затвор. Писсуары располагались справа, кабинки — слева. Его это вполне устраивало.

Он подошел к двойному окну в дальней стене. Справа виднелась дорожка, усыпанная белыми камушками. Слева стеной вставали кусты, уходящие к лесу. Снаружи, когда они шли к ресторану, он заметил это окно и предположил, что помещение за ним — один из туалетов. Второго такого же окна с дорожки он не увидел: его загораживали кусты.

Генри шагнул в кабинку, закрыл дверцу, прислушался.

Тут же открылась входная дверь и в туалет кто-то вошел. Клит? Генри быстро спустил воду и сел на стульчак.

Вошедший занял соседнюю кабинку. Скоро по доносящимся оттуда звукам стало ясно, что его привело в туалет вполне прозаическое желание. Генри же замер, приложившись ухом к холодной стене.

Мужчина из соседней кабинки уже ушел. Генри тоже не мог задерживаться слишком долго. Наконец из-за стены послышался долгожданный шум спускаемой воды. Значит, мужской и женский туалеты примыкали друг к другу, и все унитазы подсоединялись к общей канализационной трубе. На что он и надеялся.

Генри взглянул на себя в зеркало, вышел в коридор и посмотрел на вторую дверь. Из того, что он задумал, мог выйти толк. Во всяком случае, попробовать стоило.

Он сел за стол, извинившись за долгое отсутствие.

— Чувствуете себя лучше? — осведомился Клит.

Генри кивнул. До конца завтрака никто не произнес ни слова.

Когда они выходили из ресторана, им встретилась новая парочка, сопровождаемая одним из оранжево-синих юношей с сардонической, как и у Клита, физиономией. Они были молоды, женщина выглядела лет на двадцать шесть, мужчина — на год-другой старше. Они совершенно не похожи на евреев, решил Генри. Глазами они напоминали загнанных в ловушку животных.

— Чета Крински, — пояснил Клит, когда они уже шагали по белой дорожке. — Милая пара. Они здесь уже побывали.

Чего ж тогда удивляться их взгляду, отметил Генри.

— И сами вернулись? — спросила Маргарет.

Клит усмехнулся.

— Не совсем. Крински сумели выбраться из «Клиффхэвена». Мы догнали их уже у Санта-Барбары.

Может и так, подумал Генри. Но, скорее всего, это представление организовано с тем, чтобы показать новичкам тщетность попытки побега.

Клит повел их в новом направлении, на север от ресторана, по узкой пыльной тропинке, уходящей от корпусов.

— Вы не против того, чтобы немного погулять? — спросил он, оглянувшись.

Десять минут спустя, повернув на восток, они подошли к скалистому обрыву. Клит предложил им посмотреть вниз.

Футах в тридцати под собой Генри и Маргарет увидели ухоженное, уходящее вдаль поле, на котором работали несколько десятков людей, обрывавших верхушки кустистых растений. Тут и там виднелись оранжево-синие надсмотрщики.

— Видите, как ловко у них получается, — прокомментировал Клит. — Трудно поверить, что никто из них понятия не имел, что такое сельский труд.

— Кто это? — спросила Маргарет, предугадывая ответ.

— Наши гости.

Я должен держать себя в руках, подумал Генри. Чтобы не лишиться вечернего шанса на спасение.

— Со временем вы многое узнаете о нашей экономике, — Клит посмотрел на часы. — А теперь пора возвращаться. Вас ждут на лекции. Я только попрошу вас идти быстрее, хорошо?

На полпути к ресторану Клит свернул на боковую тропинку, которая привела их к двадцати креслам, расставленным в два ряда, сидениями к солнцу, словно на борту океанского лайнера. Пустовали лишь два кресла, на которые Клит и указал Генри и Маргарет. Остальные занимали другие гости.

— Дамы и господа, — молодой человек, стоящий перед креслами в позе учителя физкультуры, широко расставив ноги и сложив руки на груди, заговорил, как только Генри и Маргарет заняли свои места, — мистер Клиффорд предлагает вам эти брошюры. Мы будем их читать. Пожалуйста, не разговаривайте между собой. Со всеми вопросами обращайтесь ко мне.

Генри взглянул на брошюру.

«Протоколы сионских мудрецов». Они что, издеваются?

— Что это? — спросила Маргарет.

Генри вспомнил, что лет в семнадцать видел подобную брошюру. Тогда он бегло пролистал ее, так и не поняв, как можно верить в такую белиберду.

— Что это? — повторила Маргарет.

Мужчина, сидевший перед ними, с рыжими волосами и лицом в конопушках, обернулся.

— Меню для Холокоста.

Тут же рядом возник Клит.

— Вас предупреждали, что разговаривать запрещено, — это относилось к веснушчатому мужчине, лишь на несколько лет старше его самого. — И вас тоже, доктор Браун.

Мужчина встал, ростом повыше Клита. Женщина, сидевшая рядом, дергала его за рукав, пытаясь усадить на место. Тот вырвал руку.

— Вы здесь уже неделю, — добавил Клит. — И уже должны кое-чему научиться.

— Да пошел ты к черту, — мужчина уже садился, когда Клит со всего маху влепил ему затрещину.

Теперь вскочил Генри.

— Немедленно прекратите!

Клит повернулся к нему.

— Мистер Браун, вы тут новичок. Пожалуйста, не вмешивайтесь. Этот человек уже неделю доставляет нам массу хлопот.

— Моя жена задала вопрос, а он ответил.

Остальные гости оторвались от брошюр и смотрели на них. По знаку Клита к ним направились еще двое оранжево-синих.

— Ну что ж, взять этого и Брауна.

Тут же Генри схватили сзади.

— Уберите руки! — крикнул он и тут же увидел, как другой оранжево-синий замкнул что-то на запястьях веснушчатого.

Наручники?

И в этот момент железо сдавило его запястья.

— Прекратите!

Он попытался развести руки. Напрасный труд.

— Я предупреждал, что примерное поведение поощряется, а неповиновение наказывается. Шкафчики для обоих!

— Это я начала разговор, — вмешалась Маргарет, чувствуя, что их сейчас разлучат.

— Вы сядьте, — ответил Клит. Она не была еврейкой. Ему требовались специальные инструкции.

— Пошли.

Веснушчатый попытался взглянуть на жену. Генри сильно толкнули в спину, и он едва устоял на ногах.

Их повели к низкому, из серого бетона зданию позади жилых корпусов. Снаружи оно походило на трансформаторную. Клит открыл дверь ключом, знаком предложил Генри и рыжеволосому войти. Тут же оранжево-синие втолкнули их в дверь.

Я должен держать себя в руках, подумал Генри. Главное — выбраться отсюда. Бесполезное сопротивление только помешает побегу. Он шагнул вперед.

И оказался в длинном коридоре, по обе стороны которого выстроились высокие, в рост человека двери. Из-за некоторых доносилось тяжелое дыхание, за одной плакала женщина. Воняло хуже, чем в общественном туалете.

— Что это значит? — спросил Генри.

— Вы все увидите.

— За этими дверьми люди.

— Естественно.

В другом конце коридора двое оранжево-синих заталкивали сопротивляющегося веснушчатого в одну из дверей. Клит открыл другую. За ней оказалась узкая глухая ниша. Шкафчик. Генри мог стоять в нем лишь слегка согнувшись.

— Так как это ваше первое нарушение, я обойдусь с вами по-хорошему, — Клит снял с Генри наручники. — Вы сможете почесываться, — и указал на шкафчик.

Веснушчатый кричал, чтобы с него сняли наручники. Оранжево-синие посмотрели на Клита.

— Ни в коем случае, — ответил тот. — Вы же слышали, что он послал меня к черту, не так ли?

Веснушчатого втолкнули в шкафчик. Дверь захлопнулась. Какой кошмар, думал Генри. Он повернулся к Клиту.

— Вы сумасшедшие.

— Если б каждый еврей Америки побывал в таком шкафчике, у нас поубавилось бы забот, — отрезал Клит.

— Каких забот?

— Заходите туда.

— И сколько вы там держите людей?

— Максимальный срок — несколько дней. За первое нарушение даю вам четыре часа. Второму — восемь.

Кому будет тяжелее, подумал Генри, ему в шкафчике или Маргарет в томительном ожидании.

Он взглянул на Клита.

— Скорее, — тот нетерпеливо переминался с ноги на ногу. — Я не хочу стоять здесь весь день.

Сопротивление, напомнил себе Генри, может помешать вечернему побегу.

В шкафчик он вошел спиной, лицом к отверстиям в двери, через которые поступал воздух.

— Очень благоразумно, — прокомментировал Клит, закрывая дверь.

В шкафчике было темно. Генри провел рукой по металлической поверхности двери. Никаких ручек. Тот, кто выберется из шкафчика, тут же откроет остальные двери.

Замолкли шаги Клита и оранжево-синих, хлопнула наружная дверь. Из какого-то шкафчика раздался ужасный крик. Услышать его могли только другие заключенные.

— Вы меня слышите? — громко спросил Генри. — Есть кто-нибудь рядом?

Ответа не последовало, но Генри показалось, что он уловил какой-то звук в шкафчике справа.

— Вы меня слышите? — повторил он.

— Замолчите, а не то срок наказания увеличат вдвое, — прошептали в ответ.

— Во вторую неделю тут действительно не дают воды?

Молчание.

— А в третью оставляют без еды?

— Замолчите.

— Только получив ответ.

Справа тяжело вздохнули.

— Правда. Пожалуйста, не разговаривайте.

Генри не хотел причинять неприятности неизвестному соседу и перестал задавать вопросы. Впервые он понял, что надо не просто вырваться отсюда, но и закрыть этот «курорт», поведав миру о том, что здесь творится.

А пока, подумал он, ему суждено узнать, сколь долго могут тянуться четыре часа.

 

Глава 9

Филлис Минтер давно уже поняла, что в этом мире, если хочешь что-то узнать, надо прежде всего использовать глаза. И не просто смотреть, но подмечать все мелочи. Уже в первые два дня, проведенные в «Клиффхэвене», Филлис отметила, что между двумя и пятью часами пополудни, когда в обеденном зале никого нет, к ресторану подъезжают большие грузовики. С одного, она это видела, выгружали продукты. Другой, судя по всему, привозил баллоны со сжиженным газом. Его водитель, долговязый парень, носил высокие башмаки, точь-в-точь как у нее. Едва ли он откажется покатать симпатичную женщину. Скорее всего, водители полагали, что это обычный курорт с потрясающим рестораном. Подождите, она еще расскажет правду. Шеф детективного бюро Пасадены ей поверит. Но сначала предстояло выбраться отсюда живой и невредимой.

В ресторан Филлис сопровождала молчаливая девушка по имени Кэрол. Филлис с трудом удалось вытянуть из нее некоторые подробности прошлого. Кэрол короткое время работала стюардессой. Однажды самолет совершил вынужденную посадку. Все закончилось благополучно, пассажиры выбрались через запасные выходы, но Кэрол до смерти перепугалась и с радостью схватилась за предложенную работу в «Клиффхэвене». На ленче Филлис тянула время, чтобы задержаться подольше, а потом, когда Кэрол уже достала ключ, чтобы запереть ее в номере, сказала, что забыла какую-то вещь на столике и просит разрешения быстренько сбегать за ней. Кэрол не возражала, и Филлис пошла к ресторану.

В обеденном зале мужчина с оранжевой нарукавной повязкой сосредоточенно подметал пол. Столы уже накрыли к обеду. Филлис подошла к своему, заглянула под него, провела рукой по сиденьям стульев, на случай, что за ней следят. Осмотрела она и соседний столик, походя взяла нож одного из приборов, прижала его к руке, а затем, наклонившись, сунула за голенище. Один из ее нью-йоркских знакомых, который много рассказывал об армии, среди прочего упоминал о том, что штыки обычно не очень остры. Ими колют, а не режут. Вот и обеденный нож, не такой острый, как тот, каким пользуется повар, мог убедить кое-кого оказать ей посильную помощь.

Выходя из ресторана, Филлис похвалила себя за то, что взяла нож с чужого столика.

Около эстакады стоял только один грузовик, выкрашенный в те же оранжево-синие цвета, что и форма сотрудников «Клиффхэвена». Вероятно, это их грузовик, подумала Филлис. Дерьмо! Придется отложить все до завтра и придумывать какой-то новый предлог, чтобы улизнуть от Кэрол.

И тут она услышала натужный рев мощного двигателя. На дороге появился рефрижератор. Когда он подкатил к эстакаде, Филлис увидела, что за рулем сидит толстый мексиканец.

— Жаль, — вздохнула она, — что это не тот долговязый в высоких ботинках, но нищим не приходится выбирать.

Филлис подошла к кабине. Когда водитель заглушил двигатель, спросила, сколько он тут пробудет.

Мексиканец покачал головой.

— Не разрешено разговаривать с гостями. Только с персоналом.

Филлис улыбнулась.

— О, перестань. Такой милый парень, как ты, может говорить, с кем захочет.

В глазах мексиканца мелькнул испуг.

— Не мог бы ты прокатить меня вниз? — продолжила Филлис.

Мексиканец не отвечал, уставившись в какую-то точку за ее спиной.

Филлис обернулась. Кэрол стояла в двадцати шагах от нее.

— О, привет, — Филлис помахала рукой.

— Вы нашли, что искали? — холодно спросила Кэрол.

Филлис пришлось признать, что выбраться из «Клиффхэвена» будет не столь легко, как она поначалу предполагала.

Больше всего Генри досаждала мышечная боль, особенно в пояснице и между плеч. Он попытался опуститься на корточки, но колени сразу уперлись в дверь. А тут еще дал о себе знать мочевой пузырь, наполнившийся после утреннего сока, воды и кофе. Он мог бы помочиться не сходя с места, через трусы и брюки. Возможно, именно этого от него и ждали. Или терпеть до конца. Ему могли назначить и более долгий срок, думал Генри. Что остается людям, которых держат здесь день или два? Только ходить под себя.

Сколько уже прошло времени? Минуты ползли как улитка. Если бы каждый человек Земли простоял четыре часа в крошечном шкафчике, что бы это изменило? Ничего. Братья по боли? Помнят общее наслаждение. Разделенную боль забывают. Генри вновь начал считать… сто один… сто два… сто три… надо хоть как-то мерить крадущиеся секунды.

Из какого-то шкафчика донесся дикий крик. Что прокричал этот человек? Кажется, какое-то слово. Пощадите! А если он начнет кричать: «Выпустите меня отсюда»? И убедит остальных присоединиться к нему? Тут в голове мелькнула новая мысль. Может, тут никого нет. И он слышит лишь запись с магнитофонной ленты? Нет, зря он тешит себя надеждой. Уж веснушчатого заперли наверняка. И мужчина из шкафчика справа предложил ему замолчать. Если б знать, как зовут веснушчатого, стоило его позвать, чтобы наладить контакт. Храбрый парень.

Ничего не помогало. Счет, мысли, планы не позволяли забыть о насущной физиологической надобности, гласе мочевого пузыря. Он уже смирился с тем, что придется сдаться, когда услышал приближающиеся шаги, шебуршание у дверцы его шкафчика, и через мгновение она распахнулась.

— Привет.

Генри вгляделся в лицо Клита, совсем молодого человека, можно сказать, юноши. «Привет», как будто ничего не произошло.

— Ровно четыре часа, — продолжил тот. — Кажется дольше, не так ли?

Генри осторожно шагнул вперед, опасаясь, что потеряет сознание от боли, если выпрямится. Но ему это удалось. Ничего, Маргарет помассирует спину, и все пройдет.

— Где моя жена?

— На ленче.

Клит повел его к выходу.

— Кто сейчас следит за ней?

— Не смешите меня, мистер Браун. Неужели вы думаете, что она убежит, когда вы под замком? Кроме того, я заметил, что ей нравится здешняя еда.

— Все эти крики. Это не магнитофонная запись?

Клит рассмеялся.

— Ну и воображение у вас, мистер Браун. Магнитофонная запись! А как, по-вашему, мы смогли записать этот запах?

— Мне надо в туалет.

— Мы идем в ваш номер. Если вам невтерпеж, можете облегчиться прямо здесь, — он указал на ближайшую стену.

Генри удивленно взглянул на него.

— Никто не видит, — Клит ухмыльнулся. — Кроме меня.

Генри подошел к стене, расстегнул молнию. И, наконец, испытал безмерное облегчение. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он смог застегнуть штаны.

— Эй, хотите я вам кое-что покажу, — Клит достал свой член. — Видите, вам, евреям, не удалось ввести в этой стране поголовное обрезание. Мой отец необрезанный, и я тоже.

Генри менее всего хотелось обсуждать с Клитом целесообразность обрезания.

— Могу я увидеться с моей женой?

— После ванны. Я приготовил вам сюрприз.

В номере Клит указал Генри на небольшое вихревое устройство, установленное на стенке ванны.

— Включите горячую воду.

Когда ванна наполнилась на три четверти, Генри разделся и под пристальным взглядом Клита осторожно ступил в воду. Только бы не поскользнуться, думал он. За четыре часа он разочаровался в своем теле. Он занимался спортом, следил за здоровьем, но попал в экстремальную ситуацию и теперь чувствовал себя совершенно разбитым.

Клит уже хотел вставить вилку в розетку под зеркалом, когда Генри остановил его криком: «Подождите!»

— Что такое?

— Меня убьет током.

— Не болтайте ерунды, — Клит вставил вилку. — Зачем мне это нужно?

У приборчика забурлила вода. Генри опустился в ванну, над поверхностью осталась только его голова. Спинные мышцы горели огнем.

— Несколько минут, и вы почувствуете себя другим человеком, — продолжал Клит. — Горячая вода оказывает магическое действие. Практически все, кого вы видели в ресторане, провели в шкафчике не меньше часа и знают, что такое мышечная боль. Тот, кто умеет себя вести, не попадает туда повторно. Понятно?

Генри надел чистое белье и рубашку. Почему Клит пристально разглядывал меня, пока я одевался, думал он. Может, он гомосексуалист? Непохоже. Или давал мне понять, что я для него не более, чем вещь?

— Теперь я могу присоединиться к моей жене?

— С одним условием.

— Я слушаю.

— Ну почему так печально. Я не потребую от вас невозможного. Просто я хочу, чтобы вы не рассказывали ей о шкафчиках. Если она в чем-то провинится, наш метод наказания должен оказаться для нее сюрпризом.

Я обязан предупредить ее, думал Генри. Нет, Клит хочет, чтобы я предупредил ее. Это будет новое нарушение. Она сможет стоять в полный рост. Ей будет легче.

— Договорились? — спросил Клит.

Генри кивнул. На сегодня, да. Потому что уже вечером они попытаются вырваться отсюда.

Увидев вошедшего в зал Генри, Маргарет поднялась из-за столика, чтобы пойти ему навстречу, но официантка что-то ей шепнула, и она опустилась на стул.

— Как ты? — спросила она, но в ее глазах стоял другой вопрос: «Что они с тобой делали?»

Генри искоса взглянул на Клита, севшего рядом с Маргарет.

— Нормально, — коротко ответил он, надеясь, что его тон удержит жену от дальнейших расспросов в присутствии их тюремщика.

Маргарет уже поела. Генри принесли тушеную рыбу с овощами. Съел он самую малость. И со словами: «Нет аппетита», — откинулся на спинку стула.

— Так посидите, пока я доем, — улыбнулся Клит.

— Я могу поспать после ленча? — спросил Генри какое-то время спустя.

— Да, конечно, — кивнул Клит. — Никаких проблем. А почему бы вам не прилечь вдвоем?

С чего он это предлагает, подумал Генри, чтобы наблюдать за нами по монитору?

Клит поковырял зубочисткой в передних зубах.

— Скажу вам откровенно, мы не запрещаем еврейским парам заниматься сексом у себя в номере, но вам делать этого не следует. Понятно?

— Нет, — ответила Маргарет.

— Вы не еврейка, не так ли?

Лицо Маргарет превратилось в каменную маску.

— Я ничего не имею против вас лично, — продолжил Клит. — Просто мистер Клиффорд убежден, что половые сношения между евреями и не евреями недопустимы. Такова его генетическая теория.

— Мы уже вышли из детородного возраста, — заметила Маргарет.

— Это точно, — кивнул Клит. — Но ваши дети полукровки?

Маргарет не ответила.

— И какая половина у них еврейская? — улыбнулся Клит.

Но они его уже не слушали. И ему это не понравилось.

Маргарет волновало странное выражение глаз Генри. Что они с ним сделали? Наклонившись через стол, она накрыла его руку своей.

— Как трогательно, — голос Клита сочился сарказмом. — Так вы меня поняли?

Идиот, подумала Маргарет.

Как только Клит закрыл за ними дверь, Генри увлек Маргарет в ванную.

— Где ты был? — спросила она.

Генри быстро пустил холодную воду.

— Мне не велено говорить тебе.

— Что значит — не велено?

— Это было ужасно.

— У тебя что-нибудь болит?

Генри кивнул.

— Что?

От такого, чисто профессионального вопроса Генри даже рассмеялся.

— Все.

— Хочешь, чтобы я сделала тебе массаж?

Он покачал головой. Только не перед телекамерой.

— Я не знаю, сколько у нас будет времени. В ресторане нам надо найти способ избавиться от Клита на три-четыре минуты. Нам обоим придется отпроситься в туалет.

Маргарет кивнула.

— Выйдя из зала, мы зайдем в женскую комнату. Окно в ней скрыто кустами. Я проверял. Кусты тянутся до самого леса. Дорога находится с другой стороны, но, спускаясь по склону, мы обойдем «Клиффхэвен» и выйдем на нее. Забудь обо всем, кроме того, что нам надо выбраться отсюда. Мне кажется, я знаю, как заблокировать дверь туалета, чтобы никто не смог открыть ее из коридора. Им потребуется время, чтобы выломать ее, а мы будем уже далеко.

— А если в туалете окажется другая женщина?

— Давай не будем волноваться заранее.

— Я думала, что ты всегда планируешь наперед.

— Ты права, но послушай меня, Маргарет. Прежде всего, мы должны вести себя так, чтобы у Клита не возникло никаких подозрений. Пусть он думает, что мы начали привыкать к местным порядкам.

— Постараюсь стать хорошей актрисой.

— И второе. Маргарет, мы должны хорошо отдохнуть. Вечером нам потребуется много сил.

Когда Клит зашел за ними перед обедом, Маргарет сказала ему, что слегка простудилась, а потому надела джинсы и свитер. Клит никак не отреагировал на ее слова.

— Он чем-то расстроен, — прошептала Маргарет по пути в ресторан.

— Клит, что-нибудь случилось? — спросил Генри, когда они сели за столик.

Тот пожал плечами.

Генри обычно удавалось вызвать молодых на откровенность, а потому он решил попытаться разговорить и Клита. Он полагал, что по ходу беседы им будет проще улучить возможность отпроситься в туалет.

— Нелады с девушкой?

Клит подозрительно покосился на Генри.

— Откуда вы знаете?

— Ничего я не знаю, — улыбнулся Генри. — Просто это наиболее распространенная причина для огорчений.

— Ну, я в этом не уверен. Моя девушка…

Клит замолчал. А потом решил, что от них можно ничего не скрывать.

— Пока вы отдыхали, я решил провести час-полтора с Шарлоттой. Это моя девушка. Красотка, что надо. Я не смог к ней дозвониться, поэтому заглянул в ее комнату и нашел записку. Она уехала в Сан-Диего. На моей машине.

— И что в этом плохого? — удивился Генри.

— Вы что, шутите? Ей бы не позволили уехать туда. Отпуск у нее только в апреле. Нам не разрешено отдыхать вместе. Мистер Клиффорд полагает, что верность «Клиффхэвену» должна быть превыше всего, а, отдыхая вместе, сотрудники могут…

Он вновь замолчал.

— Могут что? — переспросил Генри.

— В общем, она оставила записку Уайттейкеру, нашему управляющему. Ей, мол, позвонили и сообщили о смерти отца. Дерьмо собачье. Ее отец давно умер. А в Сан-Диего у нее был дружок. Готов спорить, он каким-то образом дал о себе знать.

— Так почему вы не поехали за ней?

— Мне поручено присматривать за вами. Ничего, ее привезут назад, она не успела далеко уехать. Но мне-то какая от этого польза, если ее посадят в карцер? Да еще начнут расследование. Уайттейкер до смерти боится, что кто-нибудь из сотрудников согласится продать «Клиффхэвен», польстившись на еврейскую взятку.

— Вы думаете, у Шарлотты были такие намерения?

— Ни в коем разе, — Клит оглядел зал. — Ее досконально проверяли, прежде чем принять на работу. Кроме того, оказавшись здесь, уже никуда не денешься. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Не совсем.

— Работа в «Клиффхэвене» не похожа ни на какую другую. Тут не подашь заявления об уходе.

— Вы хотите сказать, что и работающие в «Клиффхэвене» те же заключенные?

— Не надо меня сердить, — нахмурился Клит.

— У меня и в мыслях этого не было, — успокоил его Генри.

— Гости не могут уехать, в отличие от Шарлотты. А вот и она!

Клит вскочил. Генри и Маргарет повернулись, чтобы проследить за его взглядом.

Между столиками шла высокая, под шесть футов, загорелая, очень красивая девушка с белокурыми, до плеч, волосами. В обычном платье, а не в оранжево-синей униформе.

— Это Шарлотта? — спросил Генри.

Но Клит уже спешил ей навстречу.

Они о чем-то оживленно заговорили. Только тут Генри заметил, что Шарлотту сопровождают двое мужчин средних лет, которых он видел впервые. Ее арестовали? Клит, похоже, спорил с мужчинами. Затем они взяли блондинку за руки и повели к выходу. Клит последовал за ними.

— Что это значит? — спросила Маргарет.

Генри пожал плечами.

— Какая разница. Это наш шанс. Пошли! — он встал. — Ты идешь первой. В женский туалет.

Маргарет явно нервничала. Генри посмотрел ей вслед, затем сунул в карман вилку. Метрдотель не спускал с него глаз, пока он не повернул к коридору с туалетами. Маргарет как раз скрылась за дверью с женской фигуркой.

Когда он вошел в туалет, Маргарет успокаивала пожилую женщину, появившуюся в одной из кабинок.

— Мне нужна твоя помощь, — Генри показал Маргарет, как сцепить руки, чтобы он мог на них встать. — Придется тебе меня подержать.

— Я попробую.

Генри встал ей на руки.

— Долго я не выдержу.

— Еще секунду! — Генри загнал вилку за пневмопривод, что открывал дверь, чтобы заклинить его, и спрыгнул на пол. — Теперь им не войти.

— Выпустите меня, — попросила пожилая женщина.

— Пожалуйста, подождите минуту, — Генри распахнул окно. Как он и рассчитывал, кусты обеспечивали надежное прикрытие. — Только одну минуту.

— Что вы задумали? — воскликнула женщина. — Отсюда не убежишь.

— Пожалуйста, дайте нам этот шанс. Или вы хотите уйти с нами?

— Вы новенькие. И ничего не знаете.

Снаружи уже пытались открыть дверь.

— Пора, — Генри помог Маргарет взобраться на подоконник.

Она спрыгнула вниз. Генри — за ней.

— Сюда, — прошептал он.

Две минуты спустя они уже спускались по крутому, заросшему секвойями склону, цепляясь за молоденькие, а потому тонкие деревца. Генри посмотрел на звездное небо, чтобы определиться, в какую сторону идти. Кроны практически не пропускали света к подножьям деревьев, где землю покрывал толстый слой гниющей листвы.

— Пойдем в том направлении, — решил Генри. — К океану и дороге, — к счастью, до них доносился шум прибоя.

— Далеко мы ушли? — какое-то время спустя спросила Маргарет, тяжело дыша.

— Не очень. Как ты?

— Нормально, — и они двинулись дальше.

— Я исцарапала руки, — вскоре пожаловалась она.

— Я тоже. Ничего не поделаешь.

Погони он не слышал. Если они так и не открыли дверь в туалет, то могли подойти к окну через кусты. Генри повернулся к Маргарет.

— Думаю, нам надо идти быстрее.

— Я не могу, — выдохнула Маргарет.

Происходящее напоминало кошмарный сон. Они словно бежали от собственной тени. Иногда склон становился слишком крутым, будто спешил встретиться с океаном. И Генри приходилось искать более пологие участки, гадая, а ступала ли сюда нога человека. Если кто-то попытался бы бежать в одиночку, упал и сломал ногу, смог бы он выбраться наверх? Скорее всего, нет. Можно, конечно, звать на помощь. Но услышат ли эти крики? Будут ли искать беглеца?

— Будь осторожна, — предостерег он Маргарет.

Они продирались сквозь подлесок, Генри — впереди, Маргарет — чуть сзади. Как в марафоне, им оставалось только одно: бежать, бежать и бежать, не оглядываясь назад. И кто знал, сколько еще до финиша?

Генри остановился, чтобы перевести дух. Маргарет догнала его. Где-то неподалеку по шоссе проносились машины. Осталось совсем немного. Побег удался.

— Еще несколько минут, — подбодрил он Маргарет.

— Я едва стою, — прошептала та. — У меня нет сил. Иди один.

— Нет, — отрезал Генри. Он взял Маргарет за руку, и они пошли вместе.

— Не тяни меня, я пойду сама, — Маргарет высвободила руку. — Все в порядке.

По расчетам Генри до шоссе оставалось несколько сот ярдов. Лес поредел. Ему хотелось бежать, но боязнь потерять Маргарет сдерживала его порыв. Впереди показалась прогалина, залитая лунным светом. Они остановились, тяжело дыша. Генри вновь прислушался. Погони не было. Ни криков людей, ни лая собак.

— Перебегаем прогалину, — распорядился он. — Быстро.

Трава доходила до колен. Приходилось высоко поднимать ноги. Маргарет старалась не отставать от мужа. Еще секунда, и они выскочили на проселочную дорогу. Совсем рядом от сторожевой будки, за которой виднелось шоссе. Скорее всего, подумал Генри, по ночам будка пустует. Быстрее, махнул он Маргарет.

Генри добежал до цепи, перегораживающей пыльную дорогу. С другой стороны стояло шестеро гостей «Клиффхэвена». С дубинками в руках. Они убежали одновременно с ними? Но почему они тут стоят?

Подошла Маргарет. Их разделяло десять футов. Лица показались Генри знакомыми. Ну конечно, в ресторане эти люди сидели за длинным столом, с нарукавными повязками. Один из мужчин, приблизительно того же возраста, что и Генри, выступил вперед.

— Вы должны вернуться в «Клиффхэвен».

— Никогда, — ответил Генри.

Все шестеро подняли дубинки.

— Пожалуйста, — взмолился он.

— Они отомстят остальным, если мы позволим вам уйти. Вы должны вернуться.

— Нет!

— Прошу вас, подчинитесь, — настаивал мужчина. — Так будет лучше для всех.

На шоссе показались фары. Взвизгнув тормозами, около них остановился автомобиль. Генри не мог поверить своей удаче. Патрульная машина дорожной полиции штата Калифорния!

Коп неторопливо вылез из кабины.

— Слава Богу, — выдохнула Маргарет.

Коп окинул взглядом Генри и Маргарет, потом повернулся к шестерым с дубинками. Те кивнули ему как старому знакомому.

— Это мистер и миссис Браун, — прояснил ситуацию мужчина, что говорил с Генри. — Они пытаются покинуть «Клиффхэвен».

Гарри простер к копу руки.

— Они держат взаперти больше ста человек! Пожалуйста, помогите нам.

Коп направился к Генри. Тот опустил руки.

— Пошли, — вновь обратился к Браунам мужчина.

— Что это значит? — возмутился Генри. — Полицейский спасет нас всех.

— Ты, — палец копа ткнулся в грудь Генри. — Делай, что тебе говорят, кайк!

 

Глава 10

Руперт Фоулер родился на семейной ферме в Оклахоме. В 1931 году ему исполнилось двадцать четыре. Энергичный, широкоплечий юноша разбирался в автомобилях лучше, чем доктора в человеческом организме. Окрестные фермеры ценили его мастерство и в случае поломки предпочитали обращаться к нему, а не в ремонтные мастерские. Расплачивались с ним в основном комплиментами, но частично и наличными. Деньги он отдавал отцу, оставляя себя самую малость. Отец, мужчина суровый, втолковывал Руперту, что они фермеры, а не механики, и он должен бросить эту ерунду, тем более, что на нее уходит много времени.

И когда сварливый мистер Мортон отказался заплатить за ремонт «модели Т», которую Руперт вылечил от многих дефектов, вызванных почтенным возрастом, он решил, что машина эта скорее принадлежит ему, чем мистеру Мортону. В ней он и уехал с семейной фермы, захватив узелок с одеждой да немного деньжат, которых хватило на хлеб и на бензин аж до самого Лос-Анджелеса.

Город поразил Руперта. Бесконечные улицы, на которых так легко заблудиться. И люди, шарахающиеся в сторону, если обращаешься к ним с каким-то вопросом. На второй день полицейский взглянул на номерные знаки стоящей у тротуара машины Руперта и спросил, откуда он приехал.

— Из Оклахомы, сэр, — ответил Руперт. — Разве там этого не написано?

— Ты чего это умничаешь? — рявкнул полицейский.

Руперт тут же заверил полицейского, что у него и в мыслях не было ничего такого, но решил убраться из города, чтобы не загреметь в кутузку. Правда, у него подошли к концу и деньги, и бензин, так что сначала следовало пополнить запасы. Поэтому, когда стемнело, он долго кружил по улицам, пока не увидел одинокого прохожего. Подкатив к тротуару, Руперт вылез из машины, подошел к перепуганному пешеходу и спросил, не может ли тот одолжить ему пять долларов.

По тем временам пять долларов составляли целое состояние, но незнакомец, оценив могучую фигуру Руперта и его налитые мышцы, в просьбе не отказал, однако начал торговаться. Руперт понимал, что за избиение человека могут посадить точно так же, как и за кражу автомобиля, и согласился принять три доллара, после чего поехал на север, по автостраде № 1. Когда он добрался до бензоколонки в районе Биг-Сура, от трех долларов осталось лишь несколько пяти- и десятицентовиков, и Руперт решился на свое первое ограбление. У него не было ни ножа, ни пистолета, но по пути он подобрал увесистую палку, грозно выглядевшую в его могучих руках.

На бензоколонке горели фонари, но хозяин не подавал признаков жизни. Руперт посигналил, прикидываясь обычным водителем, однако к нему никто не вышел. Где находилась следующая бензоколонка, он не знал. И не рискнул ехать дальше с практически пустым баком, потому что не хотел застрять где-то в горах. На него могли напасть бандиты и убить, рассердившись на то, что в его карманах ничего нет.

Поэтому Руперт решился войти в лачугу, которую отделяли от бензонасосов тридцать ярдов. В первой комнате, вероятно, служебном помещении, на стене висела дорожная карта, стояли три пирамидки банок машинного масла различных сортов, стол и стул. Руперт решил заглянуть и в остальные комнаты. Каждый раз, перед тем как открыть дверь, он говорил «привет», чтобы из темноты ему не влепили пулю в лоб, прежде чем он успеет произнести хоть слово.

В спальне Руперт нашел мужчину, толстяка лет шестидесяти, в грязном комбинезоне, привалившегося спиной к кровати. Багровое лицо блестело капельками пота, из груди вырывалось прерывистое дыхание. Испуг в глазах мужчины заставил Руперта опустить палку. Тот действительно боялся, но не ограбления, а смерти. Склонившись над мужчиной, Руперт услышал: «Сердечный приступ. Вызовите врача». Далее, с частыми паузами мужчина сказал, что рядом с телефоном-автоматом прикреплена табличка с номерами, которые могут понадобиться в экстренных случаях, в том числе и с номером доктора Брукса.

Руперт объяснил, что у него нет пятицентовой монеты. В действительности монета у него была, но он не хотел тратить ее на незнакомого человека, не зная, возместят ли ему затраты. Старик, несмотря на крайне тяжелое состояние, изумленно глянул на Руперта (он и представить себе не мог, чтобы кто-то ехал по автостраде без гроша в кармане), но ему пришлось сказать Руперту, где он прячет выручку. Руперт никогда не видел столько денег: семьдесят или восемьдесят долларов бумажками да еще груду мелочи. Он взял пятицентовик и позвонил доктору.

Доктор пожелал знать, с кем он говорит.

— Фоулер, — назвался Руперт. — Только что приехал и увидел, что на заправке никого нет. У хозяина сердечный приступ.

— Мистер Фоулер, никуда не уезжайте, — попросил доктор. — Я живу в семнадцати милях, так что скоро буду.

Теперь Руперт жалел, что назвал доктору свою фамилию. Не сглупи он, ничто не помешало бы ему наполнить бензином бак, взять деньги и раствориться в ночи. Тут из спальни донесся сдавленный хрип. Подбежав к мужчине, Руперт увидел, что тот держится за грудь с таким видом, будто кто-то ударил по ней кувалдой. Здравый смысл подсказал Руперту, что мужчину надо уложить на пол. Он снял с кровати подушку и подсунул толстяку под голову. В ванной нашел запачканное маслом полотенце и чистым концом промокнул пот на его лице. Постепенно боль отступила, старику стало лучше, и Руперт убедил свою совесть, что имеет право залить полный бак и взять десять долларов, так как к тому моменту, когда кто-то пересчитает выручку, он будет уже далеко.

Когда он вновь подошел к мужчине, тот, казалось, спокойно спал. Руперт с нетерпением ждал доктора, чтобы тут же уехать. А пока, немного поразмыслив, сунул в карман еще одну десятку и добавил пригоршню монет. Только он задвинул в стол ящик с оставшейся выручкой, как к бензоколонке подкатил видавший виды автомобиль, такой же обшарпанный, как и его «модель Т».

Доктор Брукс пожал Руперту руку, поблагодарил за звонок и поспешил к пациенту. Руперт колебался, войти ему в спальню или нет, но все-таки последовал за доктором. Тот как раз снимал стетоскоп.

— Боюсь, он умер, — вздохнул доктор Брукс.

— Как его звали? — спросил Руперт.

— Макдональд.

Доктор и Руперт перешли в другую комнату. Доктор пообещал позвонить в похоронное бюро, чтобы тело забрали утром. Он заполнил свидетельство о смерти и протянул его Руперту.

— Вы сможете остаться на ночь?

Руперт никуда не спешил и согласился провести ночь на бензоколонке, хотя ему и не нравилось соседство с покойником.

— У него есть родственники? — спросил он доктора.

Тот ответил не сразу.

— Думаю, я не причиню покойному особого вреда, если скажу вам правду. Макдональд был… — доктор запнулся, не зная, поймет этот полуграмотный парень смысл дальнейших слов, но продолжил, — …гомосексуалистом. Его друг, живший здесь, уже десять лет как умер. Иногда кто-нибудь оставался у него на день-другой, но только до первого сердечного приступа, случившегося два года тому назад. Родственников у него нет.

Впервые у Руперта возникло ощущение, что Бог, возможно, подает ему знак, по крайней мере, намекает, что вся выручка может оказаться у него в кармане.

Машины, с рассветом начавшие подъезжать к бензоколонке, принадлежали не похоронному бюро, но людям, отправляющимся в дальнюю дорогу, и, естественно, никто не хотел ехать с полупустым баком. Руперт отпускал бензин и брал деньги. К моменту появления владельца похоронного бюро он получил четырнадцать долларов, не считая мелочи. Тело Макдональда забрали лишь после того, как Руперт согласился подписать долговое обязательство уплатить за похороны сто десять долларов, десять сразу и по десять еженедельно, до полного расчета. Деньги Руперт достал из кармана, так как не хотел, чтобы кто-то еще узнал, где хранится выручка. Обязательство он подписал по одной причине: он не сомневался, что к следующему платежу будет уже совсем в другом месте.

А пока он заправлял автомобили, брал плату и выслушивал соболезнования местных жителей по поводу смерти Макдональда. Они принимали Руперта за родственника усопшего. Он решил, что уедет, как только в цистерне кончится бензин. Но еще до этого как-то утром к колонкам подкатил бензовоз, и, не успел Руперт выйти из лачуги, начал переливать бензин в цистерну-хранилище.

— Где Макдональд? — спросил шофер.

— Умер, — ответил Руперт.

— Ты один из его дружков?

Будь у Руперта в руках палка, он бы отдубасил шофера, а уж потом подумал, следовало ли это делать. Увидев перекосившуюся физиономию Руперта, шофер поспешил извиниться. И Руперт рассказал о том, что произошло. Шофер знал, что смена хозяина частной бензоколонки обычно сопровождается появлением конкурентов и он может потерять важного клиента. Поэтому он предложил Руперту обсудить создавшееся положение. Разговор кончился тем, что Руперт согласился остаться на бензоколонке. Содержимое денежного ящика, где хранилась выручка, теперь принадлежало ему. Так же, как и сумма, остающаяся после расчетов с шофером за бензин и уплаты налогов. В радиусе пяти миль другой заправки не было, так что он мог не волноваться из-за отсутствия покупателей. Вечером Руперт подсчитал, что за неделю может заработать больше пятидесяти долларов. В 1931 году бывшему фермеру за любую работу заплатили бы гораздо меньше.

А вскоре на бензоколонку забрела шестнадцатилетняя девушка, черноволосая, с прекрасными глазами, предложившая за два доллара выполнить все желания Руперта. После отъезда из Оклахомы его сексуальные надобности удовлетворялись правой рукой, поэтому, повесив на насос табличку «Не работает», он увел девушку в дом. Звали ее Синди. Потом она потребовала четыре доллара, так как выполняла его желания дважды. Руперт не рассердился, предвкушая следующий визит, но, будучи бизнесменом, сторговался с ней на три. Не прошло и месяца, как Руперт, уставший от однообразия двух-трех блюд, которые он умел готовить, и вечерней скуки, решил, что дешевле жениться на Синди, чем платить ей три или четыре раза в неделю. Тогда она не только удовлетворяла бы его сексуальные запросы, но стирала бы белье, варила еду и развлекала его.

Два года спустя на свет появился Джо Фоулер, и к тому времени, как он привел на бензоколонку свою жену, мужчины добавили к лачуге Макдональда несколько пристроек и открыли бакалейный магазин, чтобы водители могли купить не только бензин, но и кое-что из еды. Более того, Джо унаследовал золотые руки отца, и вдвоем они занялись ремонтом автомобилей. Каждый из них мог без труда «обезножить» любой автомобиль, пока его владелец заходил в туалет, чтобы потом, за соответствующую плату, незамедлительно исправить поломку.

Френк Фоулер родился в 1960 году, почти через тридцать лет после того, как его дед обосновался на бензоколонке Макдональда. Среди немногочисленного населения Биг-Сура Фоулеры уже считались старожилами. И все знали, что дедушка Руперт, которому перевалило за семьдесят, более всего дорожит денежным ящиком, доставшимся ему от Макдональда, и внуком Френком.

За обедом Фоулеры рассаживались не так, как во многих семьях. Мужчины занимали одну сторону, женщины — другую, а во главе стола усаживался Френк Руперт, самый младший из них. Дедушка Руперт предпочел бы сохранить за собой место Френка, которое занимал, когда был помоложе. Но основные заботы о благополучии семьи лежали теперь на плечах Джо, и во избежание конфликта, в результате которого вспыльчивый сынок мог переехать в другое место, Руперт несколько лет тому назад постановил, что он и Джо должны сидеть на «мужской половине» стола, а женщины — лицом к мужьям.

И вот Синди, что сидела напротив Руперта, уговаривала его поесть жареного риса, раз у него болели недавно вставленные зубы и он не мог обглодать куриную ножку. Рядом с ней расправлялась с такой вот ножкой Матильда, жена папы Джо, рыжеватые волосы которой были стянуты в тугой пучок, а не свободно падали на плечи, как в тот день, когда она известила Джо, что беременна и заставила его жениться на ней, хотя Френк родился через пять лет после официальной церемонии. В больнице Джо, вообще большой шутник, заметил, что это самая длительная беременность в истории Калифорнии. Матильда ответила коротким взглядом, подсказавшим Джо, что тому лучше перестать острить, если, конечно, он хочет спать с женой в одной постели.

Дедушка баловал Френка, а мать потворствовала всем его желаниям. Он заканчивал школу, и Матильда полагала, что ее сын должен продолжить учебу в колледже. После уроков Френк работал на бензоколонке, чтобы иметь деньги на карманные расходы и покупку запасных частей для «шевви». Хотя возрастом автомобиль не намного уступал Френку, благодаря постоянному уходу он выглядел так, словно только что сошел с конвейера. Матильда, однако, не хотела, чтобы Френк всю жизнь заправлял бензином и чинил чужие автомобили, как это делали его дед и отец.

Она спросила сына, почему он сел за стол с такой кислой физиономией.

— Я звонил Клиту, — ответил Френк. — Я же приглашал его к обеду.

— Тебе следовало позвонить заранее.

— Я звонил.

— Месяц тому назад, — напомнила ему Матильда.

— Я звонил и потом.

— Лучше бы тебе дружить с одногодками, — не унималась Матильда. — Клит гораздо старше тебя.

— Твоя мать права, — добавил папа Джо, вытирая рот бумажной салфеткой. — Клит знает, что ты присосался к нему, чтобы получить там работу. Он далеко не дурак.

— Он говорит, что время от времени они берут новых сотрудников.

— Почему ты хочешь работать на еврейском курорте? — прошамкала бабушка Синди.

— Это не совсем курорт, — Френк оглядел лица сидящих за столом, дабы понять, знают ли они о том, что известно ему.

— Не лез бы ты в чужие дела, сынок, — пробурчал Джо.

В этот момент раздался нетерпеливый автомобильный гудок, потом второй, третий.

— Ты не забыл повесить табличку «Закрыто»? — спросил дедушка Руперт.

— Я повесил их две, — ответил Френк. — Я ничего не забываю.

Выйдя на крыльцо, Френк увидел молодого мужчину, стоящего рядом с «мерседесом». Как этот сосунок сумел заработать на автомобиль, который могут позволить себе только богатые люди?

— Бензоколонка закрыта, — крикнул Френк.

— В доме горит свет. Я подумал, что там кто-то есть.

— Мы обедаем, — Френк повернулся и шагнул через порог.

Мужчина последовал за ним.

— Извините, я еду целый день и только сейчас посмотрел на индикатор уровня бензина. Он практически на нуле. Мне не хочется застрять на горной дороге с пустым баком.

— Вы не имеете права входить в дом.

— Я дам вам пять долларов сверху.

Френк оглянулся, всмотрелся в отчаявшееся лицо мужчины. Ему нравилось видеть перед собой испуганных людей. Можно иметь «мерседес», но оставаться круглым идиотом, не знающим, что заправляться надо вовремя. Но парень достал пятидолларовую купюру и протянул Френку.

Отказываться тот не стал.

— Заправляйтесь сами, — он указал на колонку.

— Я не знаю как.

В бак «мерседеса» вошло почти двадцать галлонов.

Когда Френк поднял голову, на пороге стоял его отец.

— Все в порядке?

— Да. Сейчас приду.

Мужчина протянул Френку кредитную карточку «Америкэн экспресс».

— Надеюсь, по ней можно расплатиться? Где тут ближайший мотель?

— Куда вы едете?

— В Кармель.

Френк взглянул на кредитную карточку. Джейкоб Феттерман. Он мог бы догадаться и сам.

— Должен проверить, не фальшивая ли карточка. Я сейчас, — и Френк скрылся в доме.

— Он дал мне пять долларов сверху, чтобы я заправил его автомобиль, — известил он сидящих за столом. Прошел к телефону и набрал номер, который знал наизусть. — Попросите, пожалуйста, Клита, — последовала короткая пауза. — Я уверен, что он поговорит со мной, даже если очень занят. Скажите, что звонит Френк с бензоколонки…

Наконец женщина, снявшая трубку, сказала: «Один момент».

— Что случилось? — тут же спросил Клит.

— О, привет, Клит, — ответил Френк. — Я нашел тебе еще одного. Джейкоб Феттерман. Хочешь, чтобы я послал его к вам или сам заедешь за ним?

 

Глава 11

Клит знал, что Джордж Уайттейкер затаил на него зло. Однажды он постучался в дверь Джорджа и открыл ее слитком быстро, увидев, как тот что-то торопливо засовывает в ящик стола. И теперь он отыгрывается на мне, думал Клит, наказывая Шарлотту. Ну, уехала та на пару часов, так что из этого. А он посадил ее под замок, чтобы показать мне, кто тут хозяин.

На этот раз Клит подождал, пока из-за двери раздастся: «Войдите».

— Привет, босс. У меня сюрприз. Этот парень с бензоколонки отловил еще одного. Не зря я советовал приглядеться к нему. Вы не хотите с ним побеседовать?

— Мистер Клиффорд требует, чтобы мы брали только тех, кому исполнился двадцать один год.

— Я хочу попросить об одном одолжении.

— В смысле?

— Как насчет того, чтобы выпустить Шарлотту? Больше она такого не сделает.

Уайттейкер хмуро смотрел на Клита.

— И ты смеешь о чем-то просить, когда Генри Браун все еще в бегах?

— Так как же Шарлотта? Нельзя держать ее взаперти, словно она одна из этих.

— В «Клиффхэвене» я делаю все, что хочу, — процедил Уайттейкер.

Клит уставился на нижний ящик стола управляющего. Он не сомневался, что Уайттейкер поймет намек.

— Хорошо, — нарушил Клит затянувшееся молчание. — Вы можете делать все, что хотите, а потому я прошу отпустить ее, потому что вы наказываете и меня, а я ничего не сделал. Вам известно, что мистер Клиффорд очень меня любит. Если он узнает, что меня наказали из-за маленькой шалости Шарлотты, ему это не понравится.

Клиту очень хотелось, чтобы Шарлотта оказалась в его комнате. Там бы он поговорил с ней по-мужски, выбил из нее дурь, чтобы она и думать забыла об этом кретине из Сан-Диего.

— У тебя сбежали новенькие, — напомнил Уайттейкер.

— Меня отвлекли эти громилы, повисшие на Шарлотте. Вы бы тоже расстроились, если б они так грубо обошлись с вашей девушкой.

Уайттейкер поджал губы. Клит первым решился указать на то, что у него нет женщины ни в «Клиффхэвене», ни где-то еще. Похоже, Клита пора убирать. Придется устроить несчастный случай. И побыстрее.

— Хорошо, Клит, я отпущу ее. Но ты объяснишь ей, я знаю, ты это умеешь, что здесь такое недопустимо?

— Обязательно, босс, — просиял Клит.

— А теперь марш на бензоколонку. И смотри, чтобы тот тоже не сбежал.

Садясь на мотороллер, Клит похвалил себя за то, что не поленился в отсутствие Уайттейкера заглянуть в нижний правый ящик стола. Он скопировал несколько страниц дневника управляющего и по телефону прочитал их мистеру Клиффорду.

— Клит, — услышал он тогда от мистера Клиффорда, — ты один из самых верных людей, каких мне только доводилось встречать. Со временем ты займешь в «Клиффхэвене» более высокую должность. А пока, хотя бы несколько дней, держись подальше от Джорджа. Как бы он чего не заподозрил. Джордж очень мстительный.

Иногда наступает момент, думал Генри, возглавляя с Маргарет маленькую колонну, плетущуюся в гору, когда человек должен рискнуть своей жизнью. Ему вспомнился далекий январь, когда какой-то мальчишка провалился сквозь лед. Случившееся видели четверо мужчин. Двое не сдвинулись с места из боязни оказаться в холодной воде, а Генри и еще один, помоложе, прыгнули на лед и побежали к мальчику. Тот еще держался на поверхности. Не успел Генри подумать, что «жертвует своей жизнью, спасая другую жизнь», как мужчина крикнул ему: «Стойте здесь», — бросился в воду и подтолкнул мальчика к Генри, который дрожащими руками и вытащил его на лед. Мужчина вылез сам и сказал ему, ничего не сделавшему: «Спасибо, мистер. Извините, что накричал на вас. Я думал, что вы тоже хотите прыгнуть в воду. Тогда никто не смог бы его вытащить». Мужчина, как он потом прочитал в газете, состоял в добровольной пожарной команде и привык к решительным действиям в экстремальной ситуации. Почему он не предложил мужчине остаться на льду, а сам не прыгнул в воду? Может, он струсил? А как же те двое, что застыли на берегу? Неужели они так и не помогли бы мальчику, тонущему у них на глазах, потому что прежде всего думали о собственной безопасности? Или успокоились, увидев, что к нему бегут двое?

Некоторые люди никогда не рискнут своей жизнью. А вот добровольные пожарные по всей Америке, их полная противоположность, по первому зову бросаются на помощь незнакомцу, уверенные в том, что смерть обойдет храбреца стороной. А между этими полюсами? Все остальные, рассчитывающие варианты, чем сейчас занимается и он, думая о шестерых, идущих с дубинками сзади. Да, он мог бы броситься на одного с голыми руками, пытаясь вырвать дубинку. Он бы избил этого подонка до полусмерти, чтобы обрести свободу. Но бросаться на шестерых? Чистейшее безрассудство. А разве сопротивляться бессмысленно? Хотя бы для того, чтобы показать этим кретинам, прислуживающим врагам, что еврей может постоять за себя? А может, дело в том, что власть приказала ему повиноваться, устами стража закона назвав его кайком? И тем самым лишила его йоты безумия, необходимой для того, чтобы пойти на битву с полудюжиной противников в надежде одержать победу?

Генри, ругал он себя, ты слишком много думаешь и чересчур мало делаешь.

Он взглянул на Маргарет, идущую справа от него, мерно переставляющую ноги. Почему-то она напомнила ему паровоз, медленно отваливший от перрона, с колесами, механически перемещающими его массу. Она, должно быть, ужасно устала, продираясь сквозь лес. Ни один из них не привык к таким физическим нагрузкам. Редко он вспоминал о том, что у Маргарет есть тело. Под ее кожей с нежной, бархатистой оболочкой были мышцы, крепящиеся на скелете, пищеварительный тракт с входом и выходом, кровеносная система, все точно такое же по составу, как у других людей, но вместе составляющее целое по имени Маргарет, которое вкупе с разумом, характером, очарованием и являлось тем индивидуумом, которого он любил. Она не просто родила ему Рут и Стэнли. Двадцать пять лет по ночам он находил утешение в ее объятиях. Она уже стала его второй половиной. И его любовь к ней не угасала.

Но сейчас мысль эта лишь отвлекала его внимание. Ему необходимо сконцентрироваться на побеге. Бежать ли вдвоем, или шансы на успех возрастут, если он уйдет один? Потом, естественно, он вернется, чтобы освободить остальных, но не выместят ли создатели «Клиффхэвена» свою злобу на Маргарет? А может, ее не тронут, так как ненавидят только евреев? Или ей достанется вдвойне, как предательнице, вышедшей замуж за еврея?

Видишь, повторил Генри, опять одни еврейские мысли, с одной стороны, с другой, а надо-то действовать!

Он услышал шум мотора, потом из-за поворота показался свет фары, подъехал Клит на мотороллере, сбросил скорость, уперся ногами в землю, когда мотороллер остановился. Только дурак мог ожидать от Клита дружеской улыбки. Он просто кивнул Маргарет и Генри с таким видом, будто с самого начала знал, что их поймают, перекинулся парой слов с одним из охранников, затем прибавил газа и укатил к сторожевой будке, от которой начался их изнурительный подъем.

Семейство Фоулеров в молчании выслушало разговор Френка с Клитом. Сопровождаемый их, как ему показалось, любопытными взглядами Френк направился к выходу. Ни у кого из них на такое не хватит духа.

— Не наживи себе неприятностей, — бросила вслед Матильда.

Френк остановился.

— Каких?

— Придержи язык, — рыкнул папа Джо. — Наша семья живет здесь почти пятьдесят лет. И не наше дело, чем занимаются эти люди с нового курорта.

— Дерьмо собачье, — фыркнул Френк.

— Кого это ты назвал дерьмом? — папа Джо встал.

— Никого, я говорил о наших делах. Разве после появления «Клиффхэвена» мы продаем не больше бензина и продуктов? Мне надо идти.

— Доедай, — взглядом Матильда предложила мужу сесть.

Френк вышел из дома. Какая же лживая у меня семейка. Пока не появился «Клиффхэвен», они только и говорили о евреях Лос-Анджелеса, евреях Сан-Франциско, евреях Нью-Йорка. Они все знали. Но не решались хоть что-то предпринять.

— Вот ваша карточка, мистер, — Френк протянул Феттерману кредитную карточку. — Я позвонил в «Клиффхэвен», и они согласились вас принять.

— Вы говорите об этом курорте? — Феттерман повернулся к рекламному щиту с указателем поворота на «Клиффхэвен», возвышающемуся рядом с бензоколонкой.

— Да, это отличное место.

— Но там, наверное, высокие цены.

О чем волнуется этот богач, удивился Френк.

— Я думаю, они рассчитаются с вами по кредитной карточке.

— Но номер стоит немало? — тут Феттерман заметил взгляд Френка, брошенный на «мерседес». — Я знаю, о чем вы думаете, — он улыбнулся. — Это отцовская машина.

Естественно, хмыкнул про себя Френк, у него наверняка их целый десяток.

— Мой отец в больнице, — продолжил Феттерман. — У него рак. Он разрешает мне брать его машину.

Послышался треск мотора, и вскоре на дороге, ведущей в «Клиффхэвен», засветилась фара мотороллера Клита.

— Привет, Клит, — помахал рукой Френк.

Клит коротко кивнул. Прохладная встреча, подумал Френк. Но Клит уже очаровывал Феттермана.

— Добро пожаловать в «Клиффхэвен», мистер Феттерман, — он протянул руку. — На щите написано, что к нам можно попасть лишь по предварительным заказам, но сегодня у нас есть свободный номер, и мистер Фоулер, — кивок в сторону Френка, — подумал, что вы с удовольствием остановитесь у нас, проведя целый день за рулем.

«Мистер Фоулер!» Однако, приятно. Френк внимательно вслушивался в слова Клита. Скоро, возможно, ему придется говорить то же самое.

— Меня зовут Стив Клит. Я буду вашим гидом. Я привяжу только мотороллер к вашему автомобилю, и мы поедем в «Клиффхэвен».

— Одну минуту, — остановил его Феттерман. — Во сколько мне обойдется ночь на вашем курорте?

Только бы он не передумал, затаил дыхание Френк. А не то все его хлопоты пойдут прахом.

— В шестьдесят долларов, — ответил Клит, — включая стоимость завтрака. Наш ресторан знаменит на всю округу. У вас есть кредитная карточка?

Феттерман кивнул.

— Вот и отлично. Хотите, я сяду за руль? Дорога очень извилистая, и ехать по ней первый раз сложно, особенно ночью.

— Хорошо, — Феттерман обошел «мерседес». — Ключи в замке зажигания.

— Эй, Френк, — крикнул Клит. — Ты сможешь снять цепь?

Френк побежал к сторожевой будке. Клит, привязав мотороллер, сел за руль, Феттерман — рядом с ним. Когда они подъехали к повороту на «Клиффхэвен», Френк уже опустил цепь. И повесил назад, как только «мерседес» переехал через нее. Клит помахал ему рукой. Отличный парень, этот Френк.

Поднимаясь по узкой дороге, Клит облегченно вздохнул, подумав, что чета Браунов и сопровождающая их шестерка ушли далеко вперед. Если б они до сих пор толклись внизу, могли возникнуть непредвиденные осложнения. Ну и гад этот Браун. Попытался-таки бежать.

— Мистер Феттерман, как я понимаю, вы — бизнесмен из Лос-Анджелеса?

— Я студент.

— И где вы учитесь?

— В Калифорнийском университете Лос-Анджелеса.

Не слишком он разговорчив, отметил Клит. Ужас сколько евреев учатся в Калифорнийском университете.

— Некоторые стараются доехать из Лос-Анджелеса до Сан-Франциско за один день. По береговому шоссе это чертовски трудно.

— Моя девушка живет в Пала-Ольто.

— Чудный городок. А моя работает в «Клиффхэвене». Так гораздо удобнее. Пала-Ольто далековато от Лос-Анджелеса.

— Я мог бы добраться туда по автостраде № 101, но я засыпаю на равнинных дорогах и подумал, что горное шоссе не позволит мне сомкнуть глаз.

— Да, здесь очень красиво, — согласился Клит.

Феттерман не ответил, поглощенный своими мыслями. Но Клит полагал, что лучше отвлечь его разговорами, так как они догоняли Браунов и их свиту.

— Ваша девушка ждет вас сегодня?

— Нет.

— Это хорошо. Вы не хотите ей позвонить?

Феттерман смутился.

— Мы говорили по телефону и немного поссорились. Поэтому я и еду в Пала-Ольто. Для нее это будет сюрприз.

Фары «мерседеса» выхватили из темноты спины шестерых охранников. И их дубинки. Услышав шум приближающегося автомобиля, они сошли на обочину, оставив на дороге Генри и Маргарет. Клит надавил на клаксон.

— Рабочие кухни, — пояснил он. — Ночная смена.

— Мы могли бы кого-нибудь подвезти, — Феттерман указал на пустующее заднее сиденье.

— Это не разрешается.

Ну почему Браун не уберется с дороги. Как хорошо, что в «мерседесе» кондиционер и стекла подняты.

Генри Браун бросился к машине. Что-то крича. К нему подскочил мужчина с дубинкой. Клит вдавил в пол педаль газа.

— Среди ночных рабочих попадаются такие странные личности, — прокомментировал случившееся Клит. Феттерман все еще смотрел в заднее стекло. — Естественно, мы не позволяем им общаться с гостями.

Генри понял, что молодой человек, сидящий рядом с Клитом, не услышал его предупреждения. А разъяренный прислужник хозяев «Клиффхэвена», подождав, пока «мерседес» скроется за поворотом, пошел на него с поднятой дубинкой.

— Берегись! — крикнула Маргарет.

Генри прикрыл голову левой рукой.

— Не надо… — начал он, но дубинка уже опустилась на его предплечье. Генри попытался схватить охранника за горло, но слишком поздно понял свою ошибку. Тот вновь взмахнул дубинкой. На этот раз удар пришелся в голову. Перед глазами Генри вспыхнули звезды, и он рухнул на дорогу.

Маргарет склонилась над ним. Охранники стояли полукругом. Она положила руку на его грудь, затем прижалась к ней ухом. Из ссадины на голове Генри сочилась кровь.

Маргарет повернулась к охраннику, что ударил Генри. Смерила его ледяным взглядом.

— Я врач, — этими словами она хотела объяснить свои действия.

Но ее не услышали. Охранники надвинулись на них, двое подхватили Маргарет под руки, потащили сопротивляющуюся к «Клиффхэвену». Трое последовали за ними, а один, ударивший Генри, остался сторожить распростертое тело.

— Мы пришлем машину, — крикнул кто-то из уходящих.

У Генри гудела голова, болела рука. Он понимал, что его притворный обморок мог обмануть охранников, но не Маргарет. Она, должно быть, очень волнуется. И тут сквозь дурманящую боль сверкнула идея. Рядом с ним только один охранник! Еврей, поднявший руку на еврея ради этих психов. Что это за выродок? Откуда он? Какое событие в прошлом послужило причиной того, что он так легко превратился в надзирателя, готового на любое насилие? Ему требовалась еще минута-другая, чтобы окончательно прийти в себя. Дыхание все еще с трудом вырывалось из его груди. Только бы этот подонок подошел поближе.

Как бы отвечая на его безмолвную мольбу, охранник шагнул к Генри и, отложив дубинку, опустился рядом с ним на колени. В следующее мгновение правый кулак Генри врезался в его челюсть. В этот удар Генри вложил всю силу. Охранник повалился на спину, а Генри вонзил большой палец правой руки в его левую глазницу. Дикий крик охранника могли бы услышать и на небесах. Руки Генри тут же сомкнулись на его шее. Он сжимал ее до тех пор, пока не убедился, что охранник потерял сознание.

Генри подхватил дубинку и бросился в лес.

Джейкоб Феттерман проявил исключительную наблюдательность. Великолепие номера произвело на него должное впечатление. Он никогда не бывал на модных курортах. Его родители были заядлыми туристами, и при первой возможности, даже по уикэндам, увозили детей в какую-нибудь глухомань. Однажды, Джейкобу тогда было лет одиннадцать, сильный ливень застал их недалеко от мотеля, но отец Джейкоба настоял на том, чтобы разбить палатки и провести ночь, как и предполагалось, на природе.

— Роскошный номер, — поделился Джейкоб своими впечатлениями с Клитом.

— Я рад, что вам у нас понравилось, мистер Феттерман. Вы будете обедать?

— Уже довольно поздно.

— Кухня еще открыта. У нас отличный ресторан.

— Я целый день провел за рулем и очень устал, — ответил Джейкоб. — И недавно перекусил. Пожалуй, я лягу спать. Что это?

Он уставился на телекамеру, висящую под самым потолком. Впервые на памяти Клита гость сразу заметил следящее устройство.

— О, это, — протянул Клит. — Вам она не понадобится.

— Зачем она нужна? — настаивал Феттерман.

— Мы стараемся следить за модой, знаете ли. Некоторые любят записывать на пленку свои постельные игры. Они тут славно отдыхают, а вернувшись домой, смотрят на себя по видеомагнитофону.

— Но до нее не достать.

— Зато камера висит под наилучшим углом. Мы пользуемся переносной лесенкой. Раз вы не идете обедать, позвольте пожелать вам спокойной ночи, если, разумеется, у вас больше нет вопросов.

— Мне показалось, что люди, шедшие по дороге, несли дубинки. Тут безопасно?

— Разумеется, безопасно. За дубинки вы приняли палки для ходьбы. Многие пользуются ими на крутой дороге. Облегчают подъем, знаете ли. Я поставлю «мерседес» на стоянку и оставлю ключ в бюро оформления.

— Большое спасибо, — Феттерман достал из бумажника два доллара. — Благодарю за помощь. Завтра я хочу встать пораньше, чтобы как можно быстрее попасть в Пала-Ольто.

— Конечно, конечно. Если вам что-нибудь понадобится, снимите трубку и попросите позвать Клита.

Когда Клит ушел, Феттерман вновь взглянул на камеру. Он слышал об отелях, в которых показывали порнографические фильмы, но чтобы записывать на пленку себя?.. Чего только не придумают люди.

Он уже надевал пижаму, когда вспомнил о том, что Клит не оставил ему ключа от входной двери.

Зайдя в «Бюро оформления», Клит положил ключ перед Паолой.

— Еще один. Джейкоб Феттерман, комната 34. Ушлый парень. Сразу заметил камеру.

Паола взяла ключ, и тут же в комнату влетел один из оранжево-синих сотрудников «Клиффхэвена».

— Твой Генри Браун опять удрал. Охранника нашли на дороге. Он без сознания.

— Черт, — Клит побледнел. — Он не мог далеко уйти. Где его жена?

— Ее заперли в их номере.

— Хорошо. Приведи пару ребят, — он протянул руку к Паоле, ладонью вверх.

Она достала из ящика стола стандартный полицейский пистолет тридцать восьмого калибра. Клит сунул его за пояс и вновь протянул руку, на этот раз за обоймой с патронами.

Паола отдала ее со словами:

— Помни о предупреждении мистера Клиффорда.

— Не волнуйся, — ответил Клит. — Я знаю, что надо делать.

 

Глава 12

Дэниэлю Питцу не доводилось видеть столь короткого объявления о найме на работу:

«УПРАВЛЯЮЩИЙ КУРОРТОМ.

АБОНЕНТ 1665».

Сначала он подумал, что трудно представить себе более глупое объявление. На него мог откликнуться кто угодно. Потом, однако, его рассуждения потекли в другом направлении. Эту строчку мог заметить лишь тот, кто остро нуждался в работе. То есть просто любопытные отсекались. Телефон не сообщался, и получить дополнительную информацию он не мог. Оставалось лишь написать письмо абоненту «Лос-Анджелес таймс». Неизвестно кому, знать не зная, о каком курорте пойдет речь. Все зависело только от просителя. Письмо становилось первым и решающим шагом. Работодатели желали разговаривать только с тем, чье письмо убедит их, что его автор соответствует выставленным ими требованиям.

Дэн Питц решил, что объявление поместил умный человек. Таких он уважал. И в себе ценил не столько приятную внешность и физическую силу, хотя не мог пожаловаться на отсутствие ни первого, ни второго, как ум. Когда в школе его поймали на том, что он включил пожарную сирену, учительница спросила: «Ты что, слишком умный?» — «Да, мадам», — ответил он и тут же схлопотал оплеуху. Потом он с ней рассчитался, проколов шилом все четыре колеса ее автомобиля.

Вторую половину воскресного дня, прихватив и часть вечера, Дэн посвятил сочинению письма.

«Дорогой сэр или мадам, — начал он. — Меня заинтриговало ваше лаконичное объявление».

Он сознательно вставил слово «лаконичное», дабы показать, что владеет литературным английским языком.

«Я успешно управлял курортами как в Калифорнии, так и на востоке страны.

Мой отец умер, когда мне не исполнилось и восьми лет. Меня воспитывали мать и старшая сестра. Я закончил Калифорнийский университет Лос-Анджелеса по курсу драмы.

Во время учебы снимался в эпизодических ролях кинофильмов, но после получения диплома счел индустрию развлечений чуждой по духу. Я получил место коммивояжера в одной известной фирме по пошиву одежды, но нашел, что ее владельцы также чужды мне. Судьба улыбнулась мне, когда я начал продавать недвижимость. Клиенты оценили мои деловые качества и предложили устроить меня заместителем управляющего мотелем. Управляющий вскоре трагически погиб в результате несчастного случая. Мотель в это время приносил одни убытки. Управляющим назначили меня, и менее чем за три месяца мотель уже давал прибыль. Владельцы мотеля предложили мне перейти в другой, более крупный мотель с рестораном, расположенный в центральной части Калифорнии. Под моим управлением он также превратился в прибыльное заведение. После восьми лет успешной работы в Калифорнии, я соблазнился предложением поехать на Восток и взять под свою опеку большой респектабельный курорт в Кэтсхиллз. Но окружение оказалось мне чуждым, и я вернулся в Калифорнию.

Я одинок, у меня нет родственников, живущих на моем иждивении. Я могу поехать в любое место, при условии, что ответственность и вознаграждение будут соответствовать моему опыту. По первому требованию я готов представить рекомендации от моих прежних работодателей в Калифорнии».

В гостиной особняка Клиффордов, Мерлин передал Эбигейл пачку писем, полученных в ответ на объявление. Она проглядела их, нацепив на нос очки в золотой оправе, ранее висевшие на черном шнуре у нее на груди. Мерль следил за лицом жены. Ей не нравилось то, что она читала. Когда Эбигейл подняла голову, он протянул ей письмо Дэниэля Питца.

— Автор — напыщенный осел, — прокомментировал Мерль. — Но письмо интересное.

Эбигейл прочитала письмо Питца несколько раз.

— Надо бы выяснить, что он подразумевает под словом «чуждый».

— Могу догадаться. Пожалуй, стоит навести справки об этом молодом человеке.

— А с чего ты взял, что он молод?

— В письме ни слова о возрасте. Он упомянул бы, что полон сил и энергии, если б полагал, что староват для такой работы. Написавший письмо воспринимает кипящую в нем энергию как само собой разумеющееся. Кроме того, Эбигейл, даже напыщенный осел с возрастом просит деньги, а не вознаграждение.

Эбигейл не осталось ничего другого, как рассмеяться.

— Мистер Дэниэль Питц? — спросил мужской голос.

— Я слушаю, — по голосу Дэн понял, что человек на другом конце провода привык повелевать.

— Я звоню по поводу вашего письма. Вы хотели бы получить работу?

— Да, сэр.

— Сколько вам лет?

Молчание.

— Пожалуйста, не лгите, — продолжил голос. — Это нетрудно выяснить.

— Мне тридцать шесть.

— Хорошо. Вы пишете, что ваш отец умер, когда вам не исполнилось и восьми. Что послужило причиной смерти?

— Травма.

О боже, думал Клиффорд, все та же напыщенность.

— Что за травма?

Снова молчание.

— Пожалуйста, мистер Питц. У меня мало времени.

— Извините. Мне все еще трудно говорить об этом. Он умер от огнестрельной раны.

— Стрелял полицейский?

— Нет, нет. Грабитель.

— Где?

— В… его магазине.

— У вашего отца был магазин?

— Да, винный.

— Понятно. Ваша мать жива?

— Нет. Прошу меня извинить, но какое отношение имеют эти вопросы к вашему объявлению?

— Самое непосредственное. Ваша мать умерла естественной смертью?

— Автокатастрофа.

— Ясно. А ваша сестра жива?

— Погибла вместе с матерью.

— Когда это произошло?

— Сейчас скажу. Одиннадцать лет тому назад. Третьего мая.

— Вы можете вспомнить день, когда вас первый раз назначили управляющим мотеля?

Питц без запинки назвал требуемую дату.

— Я проверю все, что вы мне сказали, и позвоню в ближайшие два дня. При условии, что я слышал от вас только правду.

В последующие двадцать четыре часа мысли Дэниэля Питца не раз возвращались к этому телефонному звонку. Судя по всему, его письмо произвело должное впечатление, но почему ему задавались такие странные вопросы? Говорившего с ним совершенно не интересовали его профессиональные знания.

Дэн решил, что надо бы поискать другое место. И уже сел писать ответ на одно из объявлений, когда зазвонил телефон.

— Мы говорили с вами позавчера, мистер Питц. Я навел о вас справки, и теперь вы главный претендент на должность управляющего. Моя фамилия Клиффорд. Жду вас у себя завтра, скажем, в пять часов. Вас это устроит?

У Дэна пересохло в горле.

— Да, конечно, — наконец выдавил он из себя.

Клиффорд продиктовал адрес.

— Привезите с собой список книг, которые вы прочитали за последние пять лет, — добавил он. — Пожалуйста, не приезжайте загодя. Но если вы опоздаете больше чем на десять минут, прошу не беспокоить, — и в трубке раздались гудки отбоя.

Пунктуальность являлась одним из основных требований Мерлина Клиффорда к тем, кого он нанимал на работу. А нанимал он не иначе, как на всю жизнь.

В бытность агентом по продаже недвижимости Дэниэлю Питцу приходилось приезжать в дома состоятельных людей, но особняк Клиффордов превосходил все, виденное им. Железные ворота меж каменных столбов, не сторожевая будка, а целый домик. Не старик-охранник, качающийся от ветра, но здоровенный детина, способный разорвать собаку надвое. Детина признал, что его предупредили о приезде некоего Дэниэля Питца, но потребовал предъявить документы, удостоверяющие личность. А потом позвонил в особняк, сообщил, что гость миновал ворота ровно в пять часов.

Чтобы содержать лужайку и кусты в таком образцовом состоянии, требовалась армия садовников, подумал Питц, но по пути к дому он не встретил ни души. Особняк, построенный в испанском стиле, модном в южной Калифорнии, располагался ярдах в семидесяти пяти от дороги. И скорее напоминал форт, а не жилой дом с черепичными скатами крыши, пересекающимися под разными углами, парапетами и бойницами в каменных стенах, по виду предназначающимися для стрелков или арбалетчиков. Дэна всегда волновало финансовое положение потенциального работодателя. Ему не хотелось нарваться на банкрота. Но хозяева этого особняка, похоже, крепко стояли на ногах.

Он услышал глухое рычание, и тут же увидел немецкую овчарку, преграждавшую ему путь к дверям. Его отец держал в магазине такую же, но ему это не помогло: грабитель застрелил обоих.

— Ко мне, — скомандовал возникший на пороге японец.

Овчарка развернулась, подбежала к нему, скрылась в доме.

— Мистер Клиффорд ждет вас, — японец поклонился. — Сюда, пожалуйста.

Через холл с мраморным полом Дэна провели в громадную гостиную с островерхими, в два этажа, окнами. Он не представлял себе, что бывают такие огромные ковры, как этот, устилавший пол от стены до стены. Мужчина лет шестидесяти положил трубку на пепельницу, встал и пошел ему навстречу, протягивая руку. Женщина, с которой он разговаривал до появления Дэна, осталась на диване, разглядывая гостя.

— Я Мерлин Клиффорд, — представился мужчина.

— Дэниэль Питц, сэр.

— Добро пожаловать. Пожалуйста, давайте присядем. Моя жена хочет познакомиться с вами. Эбигейл, это мистер Питц.

Миссис Клиффорд подняла голову, чтобы получше рассмотреть его. Симпатичный молодой человек. Теперь она выбирала любовников из других слоев общества, но, время от времени, дозволяла обслуживать себя некоторым сотрудникам мужа. Поэтому она с интересом встречала каждого новичка, чтобы понять, на что тот способен.

— Что будете пить? — спросил мистер Клиффорд, как только Дэниэль опустился на краешек стула.

Он предпочел бы пива, но понимал, что от него ждут другого ответа.

— Виски, пожалуйста.

Японец появился как по мановению волшебной палочки.

— Со льдом и содовой?

— Если вас не затруднит.

— Шотландское с содовой мистеру Питцу. Миссис Клиффорд и мне, как обычно, — распорядился мистер Клиффорд и повернулся к Дэну. — Устраивайтесь поудобнее.

Дэн занял большую половину стула.

— Вы принесли список книг? — спросил мистер Клиффорд.

Дэн протянул ему лист бумаги с названиями книг, большинство из которых он только хотел прочесть. К его удивлению, мистер Клиффорд сложил листок и засунул во внутренний карман пиджака, даже не взглянув на него.

— Мы с вами быстро поладим, — продолжал он, — если в разговоре со мной вы будете исходить из того, что я уже знаю ответ на любой заданный вам вопрос. Это понятно?

Дэн кивнул. В необъятной гостиной он внезапно почувствовал себя жалкой букашкой.

— Английский язык — моя страсть. В вашем письме вы трижды упомянули редко встречающееся слово.

— Да?

— Вы помните, что это за слово?

— Нет.

— Чуждый.

Дэн покраснел.

— Что вы подразумевали под словом «чуждый»?

— О, то же, что и все. Неподходящий. Не такой, как надо. Неприятный.

— Вы помните, в каком контексте использовали вы это слово?

— Кажется, я писал о руководстве торговой фирмы.

— Я думаю, чуждыми вам представляются некоторые люди. В киностудиях, в фирме, торгующей одеждой, на курорте в Кэтсхиллз.

— Совершенно верно, — согласился Дэн.

— Все они евреи?

Дэн достал из кармана носовой платок и протер вспотевшие ладони. Тут же, смутившись, убрал платок. Не мог же мистер Клиффорд быть евреем?

— Что вы имеете в виду? — спросил Дэн.

— Вы понимаете, что я имею в виду. Объединяла ли всех людей, которых вы находили чуждыми себе, принадлежность к одной нации. Вы обрезаны, мистер Питц?

Дэн взглянул на миссис Клиффорд. Она не отвела глаз.

— Да. Как и большинство мужчин моего возраста. Но я не еврей.

— Я убедился в этом до того, как пригласил вас сюда. Просто я хочу выяснить, что вы подразумеваете под словом «чуждый». Что именно не нравится вам в евреях?

Дэн уже понял, чего от него ждут.

— Практически все, — и он улыбнулся миссис Клиффорд, заметив, что она тоже улыбается. Эбигейл как раз пришла к выводу, что не прочь при случае побеседовать с этим молодым человеком наедине.

— Пожалуйста, объяснитесь, — не унимался мистер Клиффорд. — Если сможете. Что вас в них не устраивает?

— Ну… — Дэн растопырил пальцы, будто собрался играть на пианино. — Они агрессивны. В школе лезут вперед, стараясь получать только отличные оценки, стипендии, и все такое. Среди юристов их просто тьма. Оба руководителя нашей драматической студии были евреями. Мне казалось несправедливым, что христиане должны играть, а евреи — указывать.

Он надеялся, что такой ответ устроит мистера Клиффорда. Ему не хотелось говорить о евреях вслух. Зачем ему лишние неприятности?

— Продолжайте. Меня интересует ваше мнение.

— Насчет евреев?

— Мне кажется, что мы говорим именно о них.

Дэн посмотрел на миссис Клиффорд. Она вновь улыбнулась. Привлекательная женщина, хотя и чуть старовата на его вкус. Однако, зрелые женщины особенно хороши в постели, с их опытом и осознанием того, что это, возможно, последний раз. Дэн отбросил остававшиеся сомнения.

— Всем известно, что в Голливуде заправляют одни евреи. Они…

— Не совсем верно, — прервал его мистер Клиффорд. — Президент правления «Фокс» не еврей, так же, как и начальник производственного отделения.

— Но евреев там большинство, — торопливо поправился Дэн.

— Продолжайте.

— Все, с кем я встречался в молодости, пытались как-то выделиться. То же самое повторилось и в одежной фирме. Вот почему меня больше устроила торговля недвижимостью.

— Разве евреи этим не занимаются? — подала голос миссис Клиффорд.

Дэн повернулся к ней.

— Разумеется, занимаются, но при желании можно с ними не сталкиваться.

— В присутствии евреев вам не по себе? — спросил мистер Клиффорд.

— Пожалуй, что да.

— Но вы бы не хотели причинить им вред, не так ли?

Клиффорд заметил, как шевельнулась, хотя и не дернулась нижняя челюсть Питца.

— Можете не отвечать на этот вопрос, — нужный ответ мистер Клиффорд уже получил. — Как вы думаете, возникнут у вас трудности при работе с ними?

— С евреями?

— А вот и выпивка, — мистер Клиффорд подождал, пока японец обслужит Эбигейл и Питца, сам взял бокал. Дэн молчал. В присутствии японца говорить не хотелось.

— Можете не беспокоиться о том, что он нас услышит, мистер Питц. Он со мной много лет, и я отношусь к нему почти как к сыну.

Дэн уловил короткий взгляд, брошенный Эбигейл на мужа после этой фразы. Пожалуй, при личной встрече следует спросить, что она хотела этим сказать. Он полагал, что необходимо иметь представление о слабых местах работодателя. И кто, как не жена, знал их лучше других. Он улыбнулся миссис Клиффорд, показывая, что ее интерес к нему не остался незамеченным.

— Я спрашивал, могут ли у вас возникнуть трудности при работе с евреями? — напомнил мистер Клиффорд.

— То есть в объявлении шла речь о еврейском курорте?

— Вы не совсем правы, но евреи там есть.

— А кто владельцы курорта?

— Они перед вами, миссис Клиффорд и я.

— Так это один из закрытых курортов, куда не пускают всех желающих?

Мистер и миссис Клиффорд переглянулись.

— Мистер Питц, — Клиффорд смотрел ему прямо в глаза, — на следующий вопрос вы должны ответить абсолютно честно.

— Разумеется.

— Вы способны на убийство?

Дэн Питц окаменел.

— Пожалуйста, помните, о чем я вас предупреждал. Итак, вы способны на убийство?

Это не зал суда, подумал Питц. Тут можно говорить, что угодно.

— Как и любой человек, — его ладони вновь вспотели.

— Я спрашиваю не о любом человеке, а конкретно о вас, — в голосе Клиффорда слышалось раздражение. — Вы можете убить, если возникнет такая необходимость?

— Думаю, да, — ответил Дэн.

— Хорошо, — кивнул мистер Клиффорд. — Я рад, что вы решили не мутить воду. Чтобы ввести миссис Клиффорд в суть дела, я должен сообщить ей, что ваша сестра и мать погибли в автокатастрофе при обстоятельствах, аналогичным тем, при которых умер управляющий вашего первого мотеля. Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Питц, я не собираюсь обращаться в полицию. Я просмотрел номера газет, соответствующие тем датам, которые вы мне назвали. Мне представляется, что вы использовали сухой порох. Это так?

Как он, черт побери, узнал?

— Каким вы пользовались фитилем, мистер Питц?

— Обычным, для фейерверков.

— И сколько вам понадобилось пороха?

— Примерно полгаллона.

— А почему не нашли контейнер?

— Я пересыпал его в пустой пакет из-под молока.

— Очень, очень предусмотрительно, мистер Питц. Согласно газетной заметке, ваши мать и сестра сидели на переднем сиденье, а вы — на заднем, когда вы обратили внимание на какую-то неисправность. Вы попросили остановить машину, вышли посмотреть, что случилось, и внезапно салон превратился в огненный шар. Вам не оставалось ничего другого, как наблюдать за гибелью матери и сестры.

Дэн кашлянул в кулак.

— Раньше я этого не делал, поэтому зажег фитиль, выскочил из машины и побежал, словно за мной гнался дьявол. Вернулся я только после взрыва. По шоссе ехали другие машины, и я подумал, что лучше держаться поближе.

— В газете написали, что вы пытались вытащить их из огня.

— Нет, — покачал головой Дэн. — В кабине все сгорело до того, как взорвался бензобак.

— Где лежал пакет с порохом?

— В бумажном мешке. Сзади я подсунул его под переднее сиденье.

— Как только машина остановилась, вы подожгли фитиль и выскочили из кабины?

— Да.

— Результат вас устроил?

— В каком смысле?

— Сколько вы унаследовали в результате безвременной смерти матери и сестры?

— Ну…

— Ну — это не сумма.

— Мне досталось примерно двадцать семь тысяч долларов и кое-какая мебель.

— Благодарю за откровенность. А потом вы воспользовались тем же приемом, чтобы продвинуться по службе, не правда ли? Но из этой газетной вырезки следует, что вас не видели около машины управляющего.

Слишком много он знает, этот мистер Клиффорд, озабоченно думал Дэн.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Я не хотел, чтобы меня хоть как-то связали с этим происшествием. Я выбрал дорогу, по которой лишь изредка проезжали машины. Сказал, что мне надо кое-что вынуть из багажника. Управляющий съехал на обочину, я вылез из кабины, открыл багажник, поджег фитиль и побежал. Ни разу не оглянулся. В двух милях проходило другое шоссе. Меня подвезла попутка. Микроавтобус. Водитель ко мне не присматривался. Я уже был в отеле, когда мне сообщили о гибели управляющего.

— Блестящее решение, мистер Питц. Но в основном меня интересует, каким образом, убрав управляющего, вы сумели так быстро сделать мотель прибыльным?

Может, Клиффорд все записывает на пленку.

— Уверяю вас, мистер Питц, наша беседа не записывается на магнитофон, но, если хотите, можете убедиться в этом сами, осмотрев гостиную.

Он читает мысли, вздрогнул Дэн.

— Нет, нет.

— Значит, вы мне доверяете?

Дэн ответил не сразу.

— В моем положении никому нельзя доверять.

— Допустим, я обращусь в полицию? Убийц судят независимо от давности преступления.

— Вы будете говорить одно, я — другое.

— Мои слова подтвердит миссис Клиффорд.

Дэн улыбнулся.

— Вероятно, выход у меня один — убить вас обоих.

Миссис Клиффорд расхохоталась.

— Отлично, отлично, мистер Питц, — покивал мистер Клиффорд. — Но давайте вернемся к мотелю.

— Управляющий не поспевал за темпом жизни, придерживался старомодных взглядов. Не сдавал номера парам, приехавшим без чемоданов. Всегда находил какой-нибудь предлог, но в действительности преградой являлось его ханжество.

— О?

— Я говорил ему, что мы можем увеличить денежные поступления, введя почасовую оплату. Наши расходы состояли бы лишь в стирке белья, да и то с одной кровати. Он не хотел об этом и слышать.

— Понятно.

— Хотя портативные вибраторы уже тогда получили широкое распространение, он не разрешил оборудовать ими номера. И никогда не согласился бы показывать по кабельному телевидению особые фильмы, которые любят смотреть взрослые люди, останавливающиеся в мотелях.

— А вы хотели ввести все эти новшества?

— Да.

— И под вашим руководством мотель расцвел?

— Именно так.

— Жаль, что вам пришлось прибегнуть к крайним мерам, чтобы доказать свою правоту. Но не сделай вы этого, наша беседа могла не состояться. Полагаю, мне пора объяснить, почему ваше умение преодолевать возникающие трудности, вкупе с убеждением, что евреи чужды вам по духу, позволяют выбрать вас в качестве главного претендента на место управляющего нашим курортом. Мистер Питц, позвольте рассказать вам о «Клиффхэвене».

Десять минут спустя Дэн Питц понял, что пути назад больше нет. Теперь чета Клиффордов была у него в руках. Их, однако, это не волновало. Может, они знали, как взять его за горло?

«Клиффхэвен» открылся шесть месяцев тому назад, но строительство началось на полтора года раньше, когда мистер Клиффорд официально ушел в отставку с поста президента созданной им компании, которая занималась производством оборудования для нефтедобычи и приносила немалую прибыль. Теперь мистер Клиффорд сосредоточил свое внимание на реализации своих теоретических изысканий.

— Налить вам еще? — предложил мистер Клиффорд, заметив, что бокал Дэна пуст.

— Нет, благодарю.

— Хорошо, — в какой уж раз повторил мистер Клиффорд. Ему не хотелось вверять «Клиффхэвен» в руки пьяницы.

— Я не изобрел ничего нового, — продолжил мистер Клиффорд. — Евреев не любили ни до рождения Христа, ни в последующие два тысячелетия. Однако они достойные противники для тех из нас, кто хотел бы избежать их компании, потому что способность выживания у евреев, надо это честно признать, просто сверхъестественная.

— Это точно, — кивнул Питц. В отличие от Джордана Эверетта ему не казалось, что мистер Клиффорд сошел с ума.

— Вы представляете себе, мистер Питц, что евреев у нас в восемь раз больше, чем было в Германии при Гитлере?

Дэн снова кивнул.

— И они обладают значительно большим влиянием на властные структуры. Поэтому я высоко ценю проводимый мною социальный эксперимент. Только подумайте, мы изолировали несколько сотен людей, и никаких слухов, ни одной газетной статьи, нет даже намека на то, что кому-то известно, чем мы занимаемся. Однако люди знают. Местные жители. Некоторые полицейские. Многие, мистер Питц, молчаливо одобряют наш эксперимент. В этом причина успеха. Никто не вмешивается. А теперь, мистер Питц, я рассчитываю, что вы пообедаете с нами.

Японец прислуживал за столом. Может, он готовил и еду, подумал Дэн. Конечно, один человек не мог всюду поспеть. Но где другие слуги? Почему не показываются на глаза гостям?

После того, как подали десерт, где-то в глубине дома зазвонил телефон. Дэн по привычке чуть не вскочил со стула. Миссис и мистер Клиффорд не шелохнулись.

Казалось, они ждали его реакции на услышанное.

— Существует ли вероятность того, что мир узнает о «Клиффхэвене»? — спросил Дэн.

— Судя по всему, этот вопрос очень важен для вас, — отметил мистер Клиффорд. — Вы молчали почти двадцать минут. Кто, по-вашему, может раскрыть «Клиффхэвен»?

— Кто угодно.

— Гости не покидают курорта.

— А сотрудники? Разве они не могут уехать? В отпуск или куда-то еще?

— Разумеется, могут. Вы увидите, что они преданы нашему делу. Думаю, я смогу вам это доказать.

Японец как из-под земли возник у стола. Дэн не заметил, как он вошел.

— Вас к телефону, мистер Клиффорд.

— Я же предупреждал, никаких звонков.

— Важное дело, сэр.

Мистер Клиффорд раздраженно отодвинул стул, прошел за перегородку и снял трубку с параллельного аппарата. Дэн хотел бы воспользоваться представившейся возможностью поговорить с миссис Клиффорд, но японец так и застыл у стола.

Вскоре мистер Клиффорд вновь присоединился к ним. Его щеки заметно порозовели.

— Сен, — обратился он к японцу, — мы должны быть в «Клиффхэвене» завтра, желательно до полудня. Мы успеем, если выедем в три часа ночи?

— Да, сэр.

— Мистер Питц, вас ждут непредвиденные хлопоты. Я надеюсь, что вы сможете остаться на ночь и сопровождать меня в этой поездке. Я сам покажу вам «Клиффхэвен».

Дэн колебался.

— Я настаиваю на этом, — добавил мистер Клиффорд. — Мы предоставим вам одну из комнат для гостей. Сен, мистер Питц остается на ночь. Позаботьтесь о том, чтобы разбудить его в половине третьего. Полчаса на сборы вам хватит, мистер Питц? Чтобы не терять времени, Сен возьмет с собой завтрак и термос с кофе. Мы перекусим в дороге. Ну, Эбигейл, — он повернулся к жене, — у нас возникла маленькая проблема, и я хочу посмотреть, как мистер Питц с ней справится. Мистер Питц, я, разумеется, не заставлю вас тратить время даром. На востоке вы получали тридцать тысяч в год.

Ему и это известно, удивился Дэн.

— Я буду платить вам столько же, начиная с завтрашнего дня. И вдвойне за время, проведенное в пути. Одному из наших новых гостей, некоему мистеру Брауну, удалось убежать во второй раз. Мои люди уверены, что он на территории курорта. Волноваться незачем. Его жена осталась у нас. Завтра мы допросим ее. Вам будет интересно наблюдать за ходом допроса.

А вы будете наблюдать за мной, подумал Дэн.

— Между прочим, мистер Питц, в «Клиффхэвене» вы встретитесь с нынешним управляющим, Джорджем Уайттейкером. Я рассчитываю, что вы будете держаться скромно. Видите ли, мистер Уайттейкер думает, что я ищу ему помощника, а не замену.

— Разумеется, сэр, — кивнул Дэн. Почему увольняют Уайттейкера? И стоит ли браться за это дело?

— Миссис Клиффорд покажет вам вашу комнату. Вы найдете там чистую пижаму и смену нижнего белья на завтра. Любого размера. Мы всегда готовы к приему гостей, как здесь, так и в «Клиффхэвене».

 

Глава 13

В темноте Генри набрел на груду листьев, размером не больше гроба, на которую он мог прилечь. Упал на колени, затем повалился на бок, подложив ладони под щеку, как когда-то в детстве.

Я должен отдохнуть, говорил он себе. Хотя бы несколько минут.

Когда они с Маргарет собирались пойти в кино в будний день, перед обедом он ложился на десять-пятнадцать минут, стараясь выбросить из головы все мысли. Именно такой отдых требовался ему и сейчас.

Ни о чем не думать!

Как удобна постель из листьев. Так легко на ней заснуть.

Спать нельзя!

Отдыхать. Ни о чем не думать, но и не спать.

Генри открыл глаза. Никто не спит с открытыми глазами. На фоне звездного неба темнели вершины секвой.

Ни о чем не думать.

Считать звезды.

Что за звуки доносятся с дороги?

Генри сел. Нельзя лежать. Лежа ему слишком хорошо. Медленно он поднялся. Шоссе находилось где-то поблизости.

Остановить патрульную машину? Только не здесь.

Рядом с поворотом бензоколонка. Может, там ему помогут? Грязные руки, грязное лицо, рваная одежда. Его примут за сумасшедшего.

И какой водитель в здравом уме остановится, чтобы подвезти его. Генри слышал треск мотороллеров, подъехал автомобиль, затем другой. Готовилась облава.

Только бы не попасться. Маргарет осталась у них!

Надо идти.

Ему вспомнились времена неиссякаемой энергии, когда он мог делать, что хотелось и сколь угодно долго. Однажды, в двадцать два года, он проболел гриппом целую неделю. Когда температура наконец спала, он сел на кровати, опустил ноги на пол. Потом встал, но ноги подкосились, и он плюхнулся обратно на кровать. И лежал несколько часов, думая о том, что его тело больше не будет служить ему, как прежде. Однако он снова сел, осторожно встал на ноги, опять сел и через неделю забыл и думать о недавнем недуге.

Сейчас ситуация повторялась. Он требовал от своего тела больше, чем оно могло дать. Он упал на кровать. И теперь должен подняться. Осторожно.

Встав на ноги, Генри почувствовал себя лучше. Короткий отдых пошел на пользу. Он мог идти.

И тут с дороги до него донесся собачий лай.

Как-то раз, в восьмилетием возрасте, он гулял со своим приятелем Бобби по парку Ван Кортландта, когда на них загавкала какая-то дворняжка.

— Не шевелись, — крикнул он Бобби, но тот уже мчался наутек.

А собака, вместо того чтобы броситься за ним, продолжала лаять на Генри, держась от него в четырех или пяти футах.

Он решил, что собака успокоится, если тихонько отойти от нее. И уже чувствовал себя в безопасности, но дворняжка внезапно кинулась на него и укусила за ногу, порвав брюки. Генри помнил пронзившую ногу боль, брызнувшую кровь. Он лягнул пса и помчался вслед за Бобби.

Дома мать промыла рану и повела его к врачу, который настоял на противостолбнячном уколе. Он же сказал, что придется делать уколы от бешенства, если они не найдут собаку. Приехал полицейский, и на его машине они отправились в парк, обегали все кусты. Собаки не было. Генри получил сорок уколов. С тех пор он боялся собак.

Став старше, Генри понял, что собаки не виноваты. Плохо, когда тебя кусают, а потом колют несколько недель, но причина страха совсем иная — иррациональность поведения животных. Они не понимали слов. Людей же можно убедить, отговорить от совершения насилия.

Думая об этом, Генри злился на собственную наивность. Мог ли он уговорить хозяев «Клиффхэвена» отказаться от своих планов? Разве человеческие существа относятся друг к другу с меньшей жестокостью, чем животные? Человеческая натура, предмет жарких дискуссий в его доме, осталась непознанной. Человек мог быть свиньей. Стервятником. И даже гиеной.

Генри прислушался. Собак, похоже, две. Страх детства вновь охватил его.

Судя по звукам, они уходили от проселочной дороги, стремясь отрезать его от шоссе. Но поймают ли они его, если он пойдет к «Клиффхэвену»? Или это равносильно самоубийству? Они будут искать его около шоссе, по другую сторону шоссе, но только не наверху. А может, собаки взяли след по клочку одежды, найденному на кусте?

Генри вспомнил случай с заключенным Синг-Синга, о котором в шестидесятые годы писали газеты. Тот сбежал из камеры и отсиживался в каком-то сарае на территории тюрьмы, пока его искали по всем окрестным городкам. Неужели память услужливо помогала ему, показывая путь к спасению: выбраться из леса, где собаки в конце концов найдут его, и спрятаться там, где его не будут искать, откуда он сбежал несколько часов тому назад. Или он совсем обезумел, решив вернуться в тюрьму?

Лай приближался. Выбора не оставалось. Наверх, к «Клиффхэвену», другого пути у него нет.

Подъем оказался ничуть не легче спуска. Но собачий лай постепенно стих. Преследователи не ожидали, что он двинется в этом направлении.

Прошла целая вечность, прежде чем он добрался до «Клиффхэвена». Зашагал вдоль опушки, огибая жилые корпуса, пока не увидел низкое здание с плоской крышей, расположенное чуть в стороне. Построенное из бетонных блоков, оно походило на небольшой фабричный корпус, но отсутствие окон указывало на то, что используется это здание по другому назначению.

Лес и здание разделяли семьдесят пять ярдов открытого пространства. Заметят ли его? Конечно, на дворе ночь, но в лунном свете его силуэт выделялся на фоне деревьев.

Он не стал рисковать и, несмотря на усталость, прополз эти ярды, вспомнив армейский опыт. Мелкие камешки в кровь исцарапали руки. Он не обращал внимание на боль. Тело двигалось как автомат.

У стены Генри встал. Искать дверь? А если внутри кто-то есть? Но как иначе попасть в помещение без окон? Дверь он нашел, толкнул. Заперта.

Генри прислушался. Не доносятся ли изнутри какие-то звуки? Не работают ли там машины? Нет, тихо. Не слышно и собачьего лая.

Он пошел вдоль стены. Удача! Металлическая лестница, ведущая на крышу. Увидят ли его? Деваться все равно некуда.

Он полез вверх. Узкие перекладины врезались в подошвы. Только бы не упасть. Издали он не предполагал, что здание высотой с двухэтажный дом.

Забравшись на крышу, он с радостью отметил, что ее окаймляет двухфутовый парапет. Они могли забраться на крышу тем же путем. Генри попытался затащить лестницу наверх. Весила она немало, а потому ему удалось лишь поднять ее на пару футов. Затем лестница выскользнула из его ослабевших пальцев и упала на землю. Теперь он не мог спуститься вниз. Но Генри это абсолютно не волновало. Главное, он мог выспаться.

Он привалился к парапету, свернулся калачиком. Болело все тело.

Ну и черт с ним. Зато нет нужды больше бороться со сном. Он засунул ладони под щеку и мгновенно провалился в темноту.

 

Глава 14

Занималась заря, когда Маргарет вытянула руки, чтобы обнять Генри.

Его не было.

Она разом проснулась, вспомнив, что осталась одна за запертой дверью.

Если Генри найдут, приведут ли его сюда? Они могут даже не сказать ей, жив он или мертв.

Помогут ли ему, если он доберется до шоссе? А может, рана на голове Генри серьезнее, чем она думает? И его тело бросили в лесу?

В тринадцать лет Маргарет казалось, что она может заболеть чем угодно. В пятнадцать пропали последние сомнения в том, что тяжелые болезни выпадают на долю других людей. После первого курса медицинского института она уже понимала, что заболеть может каждый, в том числе и она, но соблюдение правил личной гигиены, занятия спортом, умеренность в еде и минимальное общение с друзьями, болеющими гриппом, благоприятно сказываются на собственном здоровье.

В отличие от Маргарет знакомые ей молодые люди почитали себя избранниками Бога, с которыми ничего не может случиться, как за рулем автомобиля, так и на войне. Двое погибли в автомобильных авариях. Большинство ушли в армию, не думая о том, на что способны азиатские грибковые заболевания, малярия, дизентерия, ударные волны и шрапнель. В их головах звенела лишь одна фраза: меня это не коснется.

Генри не походил ни на кого из них. Он не рвался в герои, но не был и нытиком, сохраняя оптимизм во всем, кроме одного.

— Я хочу рассказать тебе, каково быть евреем, — с такими словами обратился к ней Генри в одну солнечную субботу, когда они катались на лодке в Центральном парке.

Маргарет удивилась. Он не ходил в синагогу. В его поведении не отмечалось ничего необычного. В его внешности не было ничего еврейского.

— Прежде чем мы ближе узнаем друг друга, — Генри даже поднял весла, чтобы подчеркнуть важность происходящего, — ты должна осознать, что с евреем может случится все, что угодно. Самое худшее.

Она попыталась отшутиться, упомянув пресловутый дамоклов меч, под которым все мы ходим, но Генри покачал головой.

— Маргарет, я тебя люблю.

Разумеется, она тоже любила его. К чему он клонил?

— Союз со мной может навлечь на тебя беду.

— Не унывай, — Маргарет улыбнулась. — Гитлер мертв.

— Он был всего лишь марионеткой.

— Это ужасное столетие, — вздохнула Маргарет.

— Средние века были не лучше. И для евреев, да и для остальных. Резни Лютера. Российские погромы. Польские. Повсеместно к евреям относились одинаково.

— И здесь?

— Везде.

Вспоминал ли потом кто из них об этом разговоре? Она, во всяком случае, нет.

Уснуть Маргарет уже и не пыталась. Наступило утро. Не хотелось и вставать.

Могла ли она квалифицировать некоторые представления Генри как еврейские? Если она собиралась куда-то ехать, он напоминал ей, не каждый раз, но довольно часто, что на бензоколонке надо выключать двигатель. Когда Стэнли впервые отправился в летний лагерь, Генри заготовил ему листок с предупреждениями:

1. Не заплывай далеко, если с тобой не плывет кто-то еще.

2. Не входи в воду, если на берегу нет спасателя.

3. Можно бросаться подушками, но никаких палок, камней и прочего, чем можно поранить других.

4. В общественном туалете обязательно клади бумагу на сиденье, перед тем как опуститься на него.

5. Режь мясо на мелкие кусочки. Можно подавиться едой и умереть от удушья.

6. С незнакомыми людьми говори вежливо, но ни при каких обстоятельствах не садись с ними в машину.

7. Не шляйся, где попало. Всегда говори куратору, куда ты пошел.

Во многих семьях ребенок мог получать такие же наставления, но записать их на листке? Это уже чисто еврейское отношение? Предупреждал ли он Стэнли об опасностях, грозящих человеку лишь потому, что он — еврей?

Стэнли! Они обещали позвонить ему из Санта-Барбары. Поднимет ли он тревогу, не дождавшись звонка? Обеспокоится ли Рут? Пока у нее для этого нет оснований. Пока.

А эти люди, которые томятся здесь долгие месяцы? Разве их никто не искал? Но где искать, если они никому не говорили, что собираются в «Клиффхэвен»? Существуют, однако, бюро по розыску пропавших людей. Именно в одно из них и должен обратиться Стэнли. Мы договорились встретиться в Лос-Анджелесе. Генри обещал, что позвонит ему. О боже, а если он сам отправится на розыски и приедет сюда? И станет еще одним узником. Вот что происходит! Те, кто приезжают в поисках родных, тоже остаются в «Клиффхэвене».

Маргарет вздрогнула от звука вставляемого в замок ключа, вскочила и едва успела набросить халат, как открылась дверь. В комнату вошла очень высокая девушка в оранжевой футболке и синих джинсах, та самая, которую двое мужчин вывели из ресторана. Клит тогда устремился за ними, и они воспользовались этой возможностью, удрав через окно туалета. Как ее звали? Шарлотта?

В руках она держала поднос.

— Вас зовут Шарлотта?

Девушка кивнула.

— Вы — подружка Клита?

Шарлотта поставила поднос.

— Время от времени.

— Вы хотели добраться до Сан-Диего на его автомобиле.

— Далеко я не уехала.

— Они поймали вас так же, как и меня?

— Вы лучше поешьте, доктор Браун, пока все горячее.

— Вы такая же узница, как и мы все?

— Это неправда! — Шарлотта с трудом сдерживала злость. — Просто здесь действуют определенные правила. А мне дадут возможность загладить мою вину.

— Каким образом?

— Я не обязана отвечать на ваши вопросы.

— Так все-таки, каким образом?

— Приглядывая за вами, дорогая. А теперь ешьте.

Маргарет взглянула на поднос. Высокий стакан апельсинового сока, чашечка кофе, гренок, мармелад, кувшинчик молока, глубокая тарелка под крышкой. Предсмертный пир? Она сняла крышку. Яичница с ветчиной.

До этого момента Маргарет не вспоминала о еде, а тут поняла, что голодна как волк.

Но почему завтрак принесли в номер?

— Разве я не могу поесть в ресторане? — спросила Маргарет.

— Вам не разрешат появляться там, пока не поймают вашего мужа, — ответила Шарлотта.

Слава Богу! Они все еще ищут его. Может, Генри удалось убежать?

— Я бы хотела помыться и переодеться, — Маргарет не любила есть в ночной рубашке.

— Помоетесь потом, — отрезала Шарлотта. — Я принесла вам горячую еду. Вот и ешьте ее горячей.

Под взглядом Шарлотты кусок не лез в горло. Вот когда Маргарет особо остро почувствовала, что находится в тюрьме. Очень скоро она отложила вилку. Есть больше не хотелось. Тело предупреждало: еще чуть-чуть и ее вывернет наизнанку.

— На вашем месте я бы ничего не оставляла, — заметила Шарлотта. — Неизвестно, когда вас накормят в следующий раз.

Они подмешали в еду какой-то транквилизатор.

— Меня вырвет, если я проглочу еще кусок, — призналась она. — Честное слово, есть больше не могу. Мне нужно выйти на свежий воздух. Вы не можете вывести меня из номера?

— Гулять вам запрещено. Отвести вас я могу только в спортивный зал. И оставить там под замком.

— Что мне там делать?

— Можете побегать. Поиграть в мяч.

— С кем? — сама мысль о длительном общении с Шарлоттой вызывала у нее отвращение.

— Поиграете с собой, — Шарлотта рассмеялась. — Я хочу сказать, вам придется побыть одной. У меня есть свои дела. В спортзал я вас отведу. Одевайтесь.

Куда угодно, думала Маргарет, лишь бы не остаться в этой клетке.

— Хорошо, — кивнула она. — Я пойду в спортзал.

— Скажите «пожалуйста».

Маргарет пристально посмотрела на высокую девушку. Думай об этом, как об игре, приказала она себе.

— Пожалуйста.

— Вот и хорошо.

По пути в спортзал Шарлотта и Маргарет встретили Кэрол.

— Это жена беглеца? — спросила та.

Шарлотта кивнула.

— Я веду ее в спортзал.

— Я только что заперла там мою подопечную.

— Потрясающе. Они смогут поиграть друг с другом.

Девичьи шутки, думала Маргарет, совсем, как у мальчишек.

Зал оказался совсем крошечным. Деревянный пол, одно баскетбольное кольцо. Волейбольная сетка, свернутая в рулон на одной из съемных стоек. И женщина с баскетбольным мячом в руках, повернувшаяся на звук открывающейся двери.

— Это доктор Браун, — представила Шарлотта свою спутницу.

— Филлис Минтер, — женщина кивнула Маргарет.

— Не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фортель, — добавила Шарлотта. — Здесь только одна дверь.

— Вижу.

— И я запру ее снаружи.

— А что нам делать, если начнется пожар? — спросила Маргарет. Стоит ли подкалывать ее?

— Не балуйтесь со спичками, — фыркнула Шарлотта. — Я приду за вами как только приедет мистер Клиффорд.

— То есть я удостоюсь встречи с сумасшедшим, который организовал этот «курорт»?

— Вы ищете неприятностей, — нахмурилась Шарлотта.

— Мне их и так хватает. Так что новыми меня не удивишь.

— Подождите, пока вами займется сам мистер Клиффорд.

— Мне нечего сказать ни ему, ни любому из вас.

— Доктор Браун, мистер Клиффорд привезет специалиста по допросам. При вашем разговоре будут присутствовать несколько сотрудников «Клиффхэвена».

— Мне не о чем говорить с ними.

— Мне приказано доставить вас в одних наручниках.

— Что значит — «в одних наручниках»?

— Тех, кого допрашивают, раздевают догола, — Шарлотта повернулась и вышла из зала. Закрылась Дверь, щелкнул замок.

— За что это вас так? — спросила Филлис.

— Мой муж убежал.

— Понятно. Как вы думаете, слышат они нас? Есть здесь «жучки»?

Маргарет оглядела потолок, стены. Телекамеры, во всяком случае, не было.

— Не знаю.

— А мне плевать, слышат меня эти мерзавцы или нет. Я хочу сделать то же, что и ваш муж, убежать отсюда к чертовой матери, — она пристально посмотрела на Маргарет, правильно предположив, что та лет на десять старше. — Они собираются вас изнасиловать?

— Не посмеют!

— О, еще как посмеют.

— Шарлотта говорит, что они хотят допросить меня.

— Не будьте так наивны, доктор. Вы — врач?

Маргарет кивнула.

— Хотите поиграть? В баскетбол?

— Я не держала мяч в руках лет двадцать пять.

— Так давайте побросаем по кольцу.

Филлис пробежала несколько шагов, ведя мяч одной рукой, бросила его. Мяч прокатился по дужке кольца и через сетку упал вниз.

— А теперь — вы, — Филлис передала мяч Маргарет.

Та неловко поймала мяч.

— Не знаю, получится ли у меня.

Маргарет ударила мячом об пол, раз, другой, снова взяла его в руки.

— А почему вас держат в спортзале? — спросила она.

— Я заговорила с водителем грузовика, который что-то привез в «Клиффхэвен», — ответила Филлис. — Подумала, что он сможет отвезти меня вниз. Так он чуть не обосрался от страха.

Какая наивность, подумала Маргарет. Своим телом обратного билета не купишь.

Филлис неправильно истолковала молчание Маргарет, решив, что ту шокирует ее лексикон.

— Извините, но я всегда так говорю. Я не врач. Я — никто.

— Я не думала, что «никто» может позволить себе приехать в «Клиффхэвен».

— Деньги у меня есть. Дайте-ка мяч.

Маргарет бросила мяч Филлис.

— Вы замужем?

— Когда как, — засмеялась Филлис. — Послушайте, я ужасно хочу выбраться из этого гадюшника. Как удалось бежать вашему мужу?

— Мы вместе дошли до шоссе через лес.

— И что дальше?

— Внизу нас поджидали шестеро с нарукавными повязками.

— Они же все старики.

— У них были дубинки. А потом подъехал полицейский.

— И вы не сказали ему, что здесь устроили тюрьму? — удивилась Филлис.

— Он обозвал нас кайками.

— Я бы такому яйца отрезала, — Филлис бросила мяч, он ударился об щит, в кольцо не попал и запрыгал по полу. Филлис даже не посмотрела на него.

— По пути назад завязалась драка, — продолжала Маргарет. — Генри ударили по голове. Он упал, словно лишился чувств. Меня повели наверх. Наверное, он перехитрил охранника, что остался с ним.

— Потрясающе, — у Филлис заблестели глаза.

— Они говорят, что он все еще на территории «Клиффхэвена».

— А я уверена, что он сбежал. Он всем расскажет об этом логове, правда?

Маргарет не хотела убивать надежду, вдохнувшую новые силы в молодую женщину.

— Наверняка, — кивнула она.

— Мы же пока должны держаться, так? Послушайте, могу я вам доверять?

— Конечно.

— У меня есть нож. Возьмите его. Если на допросе они попытаются что-то с вами сделать, воспользуйтесь им.

— Я не смогу. Кроме того, если на допрос меня поведут голой, где мне его спрятать?

— Ткните кого-нибудь, пока вас будут раздевать.

— Нет, нет, — покачала головой Маргарет. — Суньте его обратно за голенище. И чем он мне поможет против полудюжины мужчин?

— Если они набросятся на вас, просто ткните им в их… сами знаете куда. Увидите сами, это их остудит.

— Нет, я не смогу, — покачала головой Маргарет.

— А я бы смогла.

— Вот и оставьте нож у себя.

— Если ваш муж найдет вас, возьмите меня с собой. Я в номере двадцать семь. Пожалуйста.

— Я запомню, — пообещала Маргарет.

— Вот и отлично. Откуда вы?

— Из Нью-Йорка.

— Неужели? — заулыбалась Филлис. — Теперь я живу в Калифорнии, но родилась в Бруклине. Давайте побросаем мяч, чтобы немного отвлечься.

Поездка по автостраде № 1 привела Дэна Питца в восторг. В молодости он ненавидел людей, разъезжающих на лимузинах. Теперь он сам ехал на заднем сиденье, главный кандидат в управляющие курортом мистера Клиффорда, умного, многоопытного, богатого.

— За сегодняшний день вы получите двойную оплату, — повторил мистер Клиффорд после завтрака, — но, если мы придем к взаимопониманию, вы будете получать столько же, что и на вашем прежнем месте.

— Плюс расходный счет? — спросил Дэн.

— В «Клиффхэвене» вам не понадобится расходный счет. Там есть все необходимое, — он пристально посмотрел на Дэна. — Причина, по которой я намерен платить вам те же деньги, одна: я хочу убедиться, что не только корыстные интересы влекут вас на эту работу.

— Я понимаю.

— У вас есть серьезный недостаток, — добавил мистер Клиффорд.

Он нашел людей, с которыми я имел дело.

— Вы не любите читать. Возможно, вы много читали в школе, но это дело прошлое. Вы не выработали в себе привычку черпать информацию из книг. В вашем списке сплошь пустые книги. Жаль.

— У меня было много дел.

— Но вам же хватало времени на блуд?

О чем это он?

— Люди находят время для занятий, которые им по душе. Полагаю, вы не читали Козински, Беллоу, Казина, Транка.

— Боюсь, что нет.

— В нашей работе очень важно понимать, как думают евреи. Современные евреи. В «Клиффхэвене» мне не нужны сотрудники-роботы. Вы должны оценивать свою деятельность в ее социальной и исторической значимости. Я подготовлю перечень книг и отведу на каждую соответствующий промежуток времени, по истечении которого буду задавать вам два-три вопроса по содержанию.

Дэн, который ненавидел школу, подумал, что эта работа, возможно, не для него.

— Возможно, эта должность вам не подойдет, — продолжил мистер Клиффорд.

Он читает мысли. Он знает так много обо мне, что я не смогу отказаться, если он предложит мне место управляющего.

— Мальчик мой, — мистер Клиффорд похлопал Дэна по плечу, — волноваться тут не о чем. Вам придется лишь наверстать упущенное. Втянувшись, вы сами удивитесь, сколь легко читать книги.

К повороту на «Клиффхэвен» они прибыли около одиннадцати. Двое в оранжево-синей униформе поджидали их у сторожевой будки. Один, увидев подъезжающий лимузин, опустил цепь, второй, Клит, знаком предложил водителю остановиться.

Мистер Клиффорд нажал кнопку, чуть слышно зажужжал электрический моторчик, опуская стекло.

— Садись в машину, Клит, — распорядился мистер Клиффорд.

— Да, сэр.

Мистер Клиффорд кивнул японцу, и лимузин двинулся вверх по проселочной дороге.

— Это Дэниэль Питц, — представил мистер Клиффорд своего спутника. — Вероятно, он будет заместителем управляющего.

Дэн пожал руку Клита.

— Как идут дела? — спросил мистер Клиффорд.

— С прошлой ночи никаких изменений, сэр. Они вылезли через окно женского туалета в здании ресторана. Лесом добрались до шоссе, но Джордж держал там шестерых охранников.

— Да знаю я, знаю, — мистер Клиффорд нетерпеливо махнул рукой. — Джордж Уайттейкер — управляющий курортом, — добавил он, повернувшись к Питцу.

— По пути назад, — продолжил Клит, — Генри Браун, так зовут беглеца, пытался предупредить нового гостя, которого я вез в «Клиффхэвен». Кто-то из охранников стукнул его дубинкой по голове. Он упал, рядом с ним остался один человек, а остальные повели его жену, она врач, в «Клиффхэвен». Вероятно, Брауна стукнули не так сильно, как показалось охранникам. Он придушил оставшегося с ним охранника и вновь сбежал. Мы прочесали лес с собаками, но пока его не нашли.

Мистер Клиффорд на мгновение задумался.

— Мне кажется, он где-то неподалеку.

— Вы так полагаете, сэр? — с надеждой в голосе спросил Клит.

— Если бы он сбежал, мы бы так или иначе уже знали об этом, — вставил Питц.

— Совершенно верно, — кивнул мистер Клиффорд. — Ваши слова полностью отражают мою точку зрения. Особенно, если учесть, что в первый раз ему не удалось попасть на шоссе.

— Мы пытались отсечь его.

— Если он услышал собачий лай, то, скорее всего, поднялся в «Клиффхэвен». Возможно, он прячется под твоей кроватью, Клит. В побеге виноват ты, не так ли?

Клит кивнул.

— Впервые ты меня разочаровал. Подмочил свою, доселе безупречную, репутацию. И теперь ты должен приложить все силы, чтобы смыть с себя это пятно.

— Мы его найдем, — заверил Клит мистера Клиффорда.

— Да, да, — согласился тот. — Несомненно.

Дэн предполагал, что «Клиффхэвен» ничем не отличается от тех курортов, где он работал раньше.

Великолепные треугольные корпуса, вздымающиеся к небу на фоне окружающих лесов, потрясли его воображение.

— Какая красотища, — пробормотал он.

Самое удаленное от второй сторожевой будки здание выглядело точно так же, как и остальные, но не предназначалось для приема гостей, а служило личной резиденцией миссис и мистера Клиффорд. Одну из стен гостиной занимало громадное окно. Вдоль второй выстроились стеллажи с книгами высотой в десять футов. Дэн с ужасом подумал о том, что все это его заставят прочесть.

— Кто должен присутствовать на допросе доктора Браун? — спросил Клит. — Кроме Джорджа?

— Ты можешь остаться, Клит. Попроси Джорджа привести Робинсона и Трэска. Кто присматривает за женщиной?

— Шарлотта. Наша лучшая сотрудница.

— Хорошо. Приступим.

Маргарет и Филлис вспотели. Баскетбол помог Маргарет отвлечься от мрачных мыслей.

Филлис Минтер заинтересовала Маргарет, вероятно, потому, что резко отличалась от всех ее знакомых. Может, они с Генри слишком сузили круг общения?

Когда Шарлотта уводила Маргарет, они распрощались как давние подруги.

В номере Шарлотта велела Маргарет принять душ.

— А вы собираетесь стоять рядом?

— Кому охота смотреть на такую старую каргу, — фыркнула Шарлотта. — Я вернусь через десять минут.

Отлично, похвалила себя Маргарет, когда Шарлотта ушла, хлопнув дверью. Она злится. В таком состоянии человеку сложнее владеть собой. Может, удастся разозлить и мистера Клиффорда.

Стоя под душем, она думала о Генри. Пожалуйста, Господи, не дай причинить ему вреда! Четверть века она всегда была рядом, чтобы помочь в трудную минуту. Вместе они искали выход из любой ситуации. Когда возникло подозрение, что у Рут останутся икс-образные ножки, Генри настоял, чтобы она не следовала рекомендации трех ортопедов закреплять ноги Рут на ночь в специальных металлических защелках. «Я не хочу травмировать ее психику ради того, чтобы она выиграла конкурс красоты». И действительно, они нашли врача, который решил все проблемы подбором обуви. А когда Генри медлил, не зная, что делать с почтальоном, который крал чеки и даже получил наличные по некоторым из них, она заявила, что потакание вору еще больший грех, чем звонок в полицию. И всякий раз выяснялось, что решение принято оптимальное, ибо один из них был адвокатом дьявола для другого. И сейчас ей так не хватало Генри.

Маргарет терпеть не могла отвечать на неожиданные вопросы. Однажды, стоя на тротуаре, она увидела, как пожилая женщина, выходя из автобуса, угодила ногой в яму на мостовой. Нога подвернулась, и женщина упала. Простой гражданин имел право выбора, но врачу не оставалось ничего другого, как поспешить на помощь. Сразу оценив характер травмы, Маргарет не разрешила перенести женщину на тротуар до приезда «скорой помощи». Правда, она не ожидала, что полиция запишет ее фамилию и старуха подаст в суд на муниципалитет Уайт-Плейнс, а ее вызовут в качестве свидетеля. Приятель Генри, адвокат Гарольд Арнольд, рассказал Маргарет, что ждет ее в зале суда. От нее потребовали бы показаний не только о травме, но и о событиях, ей предшествующих. Она ведь видела, как пожилая женщина ступила в яму. Смотрела она, куда ставит ногу? Виноват ли водитель в том, что открыл дверь у ямы, или он ее не видел? А может, плевать он хотел на здоровье пассажиров? Адвокат истца будет стараться истолковать показания Маргарет в свою пользу, адвокат ответчика — в свою. И для свидетеля, инструктировал ее Арнольд, лучше всего говорить как можно меньше. «Я не знаю. Да. Нет». И эти клиффхэвенские подонки ничего от нее не добьются. Она будет нема как рыба.

Шарлотта говорила, что на допрос ее приведут в одних наручниках. А если начнут бить? Или попытаются изнасиловать? От этих типов можно ждать чего угодно.

Не следовало мне мыться, подумала Маргарет. Почему я должна идти к ним чистой? Нет, я мылась для себя. Главное, пережить этот кошмар и остаться в живых.

Вытеревшись, она посмотрела на свое отражение в большом, в рост человека, зеркале. Белые полоски на животе, растяжение мышц, оставшееся после рождения детей, чуть выступающие вены под левым коленом, о которых она вспоминала каждый раз, надевая купальник. Не могла заставить себя лечь на операционный стол лишь из косметических соображений. На бедрах минимум лишнего жира. Чистая, гладкая кожа. К груди тоже никаких претензий. Что такое? О чем она думает? Главное, остаться в живых.

И где сейчас Генри? Она привыкла к тому, что в любой момент знала, где находится ее муж.

Ну что ж, она создаст им максимум неудобств. Маргарет надела колготки, обтягивающие брюки, бюстгальтер, рубашку на пуговицах. Пусть они попотеют, раздевая ее.

Она сидела в кресле, когда открылась дверь.

— Пошли, — бросила ей Шарлотта.

— Куда?

— В резиденцию мистера Клиффорда.

— Я не собираюсь никуда идти, — Маргарет осталась в кресле.

Шарлотта подошла к телефону.

— Это Шарлотта из двадцатого номера. Пришлите, пожалуйста, двух парней из охраны, чтобы помочь мне доставить нашу гостью в резиденцию мистера Клиффорда. Наручники у меня есть.

Когда она положила трубку, Маргарет уже встала. Надо сопротивляться головой, а не телом, решила она. Силы ей еще понадобятся.

— Я пойду сама.

Шарлотта пренебрежительно улыбнулась, вновь сняла трубку.

— Никого не присылайте. Гостья согласилась идти добровольно.

Переступив порог гостиной, Маргарет пристально всмотрелась в лица пятерых мужчин, которых видела впервые. Она хотела хорошенько запомнить их, чтобы безошибочно опознать, если возникнет такая необходимость.

— Моя фамилия Клиффорд, доктор Браун, — представился один из них, невысокий толстячок. — Это Джордж Уайттейкер, управляющий «Клиффхэвеном», Дэниэль Питц, Оливер Робинсон, Аллен Трэск. Клита вы знаете.

Никто не протянул ей руку. Неужели она на это рассчитывала?

— Шарлотта, — продолжил мистер Клиффорд, — будьте добры, подготовьте доктора Браун.

— Подготовить к чему? — резко спросила Маргарет.

— Шарлотта, разве доктору Браун не известна Цель нашего приезда?

— Известна, сэр.

— Мы хотим задать вам несколько вопросов, доктор Браун. И будет лучше, если вы дадите на них исчерпывающие ответы.

— У меня нет желания говорить ни с вами, ни с вашими прислужниками.

— Ваши желания нас не интересуют, — отрезал Клиффорд. — Шарлотта, проводите ее.

Маргарет позволила увести себя, лишь бы не видеть физиономий этих мерзавцев. Где найти дверь, чтобы убежать, окно, чтобы выпрыгнуть?

Она уже вылезла из одного клиффхэвенского окна, побывала в лесу, но к чему это привело? Нет, она не должна мириться с поражением. Генри смог убежать. Значит, сможет и она.

В холле они столкнулись со слугой-японцем, который прошел мимо, словно они и не существовали. В руке он нес «дипломат», который, войдя в гостиную, положил перед мистером Клиффордом.

— Благодарю вас, Сен. Вам удалось найти то, о чем я вас просил?

— Да, сэр.

— Можете идти. Мы останемся в «Клиффхэвене» до поимки беглеца. Я дам вам знать, когда мы поедем домой.

— Очень хорошо, сэр.

Шарлотта и Маргарет поднялись на три лестничных марша и вошли в роскошную ванную. Зеркало во всю стену, ванна, скорее, небольшой бассейн, где с лихвой хватило бы места пятерым, еще одна, с установкой гидромассажа. А с потолка свисала хрустальная люстра. Такого Маргарет не видела даже в больших европейских отелях.

— Раздевайтесь, — приказала Шарлотта.

Маргарет повернулась, шагнула к ней, пристально посмотрела в глаза.

— Не буду.

— Доктор Браун, вы не первая женщина, которую привели на допрос. Они всегда раздевались, рано или поздно. Поздно означает, что нам придется воспользоваться некоторыми приемами, которым нас обучили аккурат для таких случаев.

— Вы понимаете, что совершаете преступление?

— Так квалифицируются мои действия за пределами «Клиффхэвена». А здесь я лишь следую правилам, которые действуют на его территории. Раздевайтесь!

— Не буду.

Шарлотта приоткрыла дверь.

— Клит!

Секунду спустя тот вошел в ванную.

— Доктор Браун не внимает моим просьбам, — пожаловалась Шарлотта.

— Напрасно вы упрямитесь, — заметил Клит.

Шарлотта достала из кармана наручники и бросила их Клиту. Он стоял позади Маргарет, и ей пришлось повернуться к нему лицом. Клит тут же перебросил наручники Шарлотте. Маргарет повернулась уже к ней, и в следующее мгновение руки Клита железной хваткой сжали ее локти. Подскочившая Шарлотта защелкнула наручники.

— Видите, к чему приводят ваши капризы? Спасибо, Клит.

Клит вышел из ванной.

— Теперь мне придется раздевать вас с этими наручниками.

— Вы не посмеете!

— Ладно, пусть будет по-вашему, — Шарлотта закурила и, вытянув вперед левую руку с сигаретой, двинулась на Маргарет.

Та отпрянула назад.

— Осторожно, милая. Упадете в ванну.

Маргарет оглянулась. И в этот момент Шарлотта схватилась за воротник рубашки и с силой рванула вниз, разорвав ее сверху донизу.

— Тварь! — воскликнула Маргарет.

— Вы вышли замуж за еврея. Кто из нас тварь? — огрызнулась Шарлотта.

В дверь постучали.

— Мы теряем время, — в голосе мистера Клиффорда слышалось недовольство. — Вам не нужна помощь?

— Вы позволите снять остальное или будете сопротивляться? — спросила Шарлотта.

Физическое сопротивление бессмысленно. Если Шарлотта не разденет ее, это сделают мужчины. Бороться надо с их вопросами. Пусть они смотрят на голое тело. Что мне до этого? Или таким образом они хотят подавить мою волю?

— Ну? — голос мистера Клиффорда.

— Мне кажется, она сейчас разденется, — ответила Шарлотта.

— Поторопитесь, — и шаги мистера Клиффорда затихли вдали.

— Могу я выкинуть сигарету? — спросила Шарлотта.

Маргарет кивнула.

Шарлотта подошла к унитазу, подняла крышку, бросила сигарету и спустила воду.

— Не хотите попользоваться туалетом, дорогая?

— Не зовите меня «дорогая»!

— Хотите облегчиться или нет?

— Нет.

Шарлотта расстегнула пуговицу за левом рукаве рубашки, разорвала его, повторила ту же процедуру с правым рукавом, осторожно сняла с Маргарет остатки рубашки, расстегнула бюстгальтер. Он свалился с груди на живот: скованные руки, прижатые к бокам, не давали ему упасть.

Шарлотта встала перед Маргарет.

Она смотрит на мою грудь!

— Зря вы надели брюки.

— Я сама сниму их и бюстгальтер, если вы освободите мне руки.

Шарлотта задумалась. Чтобы надеть наручники, вновь придется звать Клита. Без них ее не станут допрашивать.

— Ничего, я управлюсь.

Она вытянула бюстгальтер, бросила его на пол, расстегнула верхнюю пуговицу, молнию, стянула брюки вниз.

— Черт, — пробормотала Шарлотта, увидев еще и колготки.

С ними она обошлась проще, разодрав по шву на две части.

Маргарет едва не упала, выбираясь из вороха одежды у ее ног.

— Благодарю за содействие, — Шарлотта открыла дверь. — Вы пойдете первой.

Маргарет поймала свое отражение в зеркале. Думай, что они тоже голые, приказала она себе.

— Идите, — Шарлотта толкнула ее в спину.

Маргарет неторопливо спустилась по лестнице. Входя в гостиную, выпрямилась во весь рост и втянула живот. Мистер Клиффорд указал ей на стул с высокой спинкой, стоящий перед полукругом удобных кресел, в которых расположились мужчины.

— Спасибо, Шарлотта, — кивнул мистер Клиффорд. — Если вы понадобитесь, я позвоню.

Маргарет не хотелось, чтобы она уходила. А эти животные смотрели на нее во все глаза.

Маргарет села. Когда она положила ногу на ногу, мистер Клиффорд улыбнулся, как бы показывая, что это единственное послабление, которое они могут ей позволить.

— Доктор Браун, — начал мистер Клиффорд, — вам, разумеется, известно, что ваш муж предпринял глупую попытку убежать от нас.

Маргарет промолчала.

— Вы можете ничего не говорить, за исключением тех случаев, когда вопрос будет адресован непосредственно вам, — пояснил мистер Клиффорд. — Несомненно, вы и ваш муж после первой неудачной попытки спуститься вниз по дороге решили, что же делать дальше. Каким образом вы намеревались покинуть «Клиффхэвен»? Можете отвечать.

Маргарет молчала.

— Я, естественно, рассчитываю на вашу помощь. Видите ли, доктор Браун, в «Клиффхэвене» вы — инородное тело, если не учитывать то прискорбное обстоятельство, что вы, будучи молодой и неопытной, вышли замуж за еврея.

— Мистер Клиффорд, — как только она произнесла первое слово, все тут же подобрались, — почему вас так занимают евреи? Меня вот никогда не волновала национальность.

— Доктор Браун, — процедил мужчина, которого назвали Джорджем Уайттейкером, — вы находитесь здесь, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их.

— О, ничего страшного, Джордж, — остановил своего управляющего мистер Клиффорд. — Пусть это будет дружеская беседа между неевреями, так, доктор Браун? Взглянув на историю нашей страны за последние сорок лет, нельзя не отметить степень влияния евреев на прессу. Если им не принадлежат все газеты, то они контролируют наиболее влиятельные из них, не говоря уже о других средствах массовой информации. Си-би-эс, Эй-би-си, Голливуд, наша культура, как массовая, так и элитарная, подвержена постоянной эрозии еврейским образом мышления. Хотя у нас еще не избирали президента-еврея, вы, доктор Браун, я в этом уверен, обратили внимание, что среди его ближайших помощников обязательно встретятся один-два еврея. Так было при Рузвельте, Трумэне, Эйзенхауэре, Кеннеди, Никсоне, так продолжается и теперь. Мы пристально следим за этим, и нас не обманешь изменением фамилии или формы носа. Вы, конечно, можете спросить, а что в этом плохого?

Ждал ли он ответа? Похоже, что нет.

— Евреи — мигранты, — продолжил мистер Клиффорд. — Они не принадлежат ни Америке, ни какой-либо другой стране, за исключением клочка земли на Ближнем Востоке. И, тем не менее, эти временные постояльцы отравляют наше общество. Подрывают наши духовные устои. Они не верят ни во что, кроме своего умения подзуживать, манипулировать людьми, торговаться, выступая в роли ничего не создающих посредников. Они — эксплуататоры и спекулянты, эти враждебные нам иностранцы, не имеющие ничего общего с нашей Америкой!

Маргарет могла представить себе, какой эффект производили эти речи на молодых калифорнийских недоучек вроде Клита.

— А что сделал бы ваш муж, если б не добился успеха в выбранной им сфере бизнеса? Сами знаете, ответ только один. Он занялся бы чем-либо иным. Евреи, когда их прижимают, склонны идти на переговоры, в этом они большие доки. И, скорее всего, их реакцией на принимаемые нами меры будет стремление уехать в другую страну, туда, где они без помех смогут продолжать свою дьявольскую деятельность. Даже совершив единственную ошибку, вы, не принадлежа к этому племени, должны согласиться, что мои выводы ясны, логичны и базируются на фактическом материале, который без труда можно почерпнуть в нашей истории.

Мистер Клиффорд встал и подошел к Маргарет. Умная женщина. Он с удовольствием обсудил бы с ней некоторые аспекты своей генетической теории. Она поняла бы суть находок Ван ден Гаага. Но не здесь и не сейчас.

— Где намеревался спрятаться ваш муж?

— Не знаю.

— Не лгите мне! — мистер Клиффорд с силой ударил ее по лицу. — Он не мог не сказать вам.

Несмотря на охватившую ее ярость, Маргарет заметила набухшие вены на лице Клиффорда. Эта пощечина стоила ему больше, чем мне, подумала она. Они все смотрели на него. Такая высокопарная речь, а потом обыденная затрещина.

— Джордж, займись ею! — приказал мистер Клиффорд.

Джордж Уайттейкер гордился своим высоким ростом. Ему нравилось разговаривать стоя, дабы собеседнику приходилось смотреть на него снизу вверх.

— Доктор Браун, — Уайттейкер поднялся, — вы — интеллигентная женщина. Вы можете не соглашаться с только что услышанным здесь, но, несомненно, должны признать, что многие влиятельные американские политики с нетерпением ждут успеха нашего начинания. Слишком долго раболепствовали они ради голосов еврейских избирателей. Спросите любого конгрессмена, и он скажет, что ему до смерти надоело еврейское лобби.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответила Маргарет.

— Спросите арабов! — Уайттейкер возвысил голос. — Они не могут найти ни одного человека, который выслушал бы их доводы.

Дэн Питц решил, что ему пора вмешаться, если он хочет произвести впечатление на мистера Клиффорда.

— Извините меня, но мне хотелось бы взглянуть на эту проблему под иным углом.

— Прошу вас, — поощрил его мистер Клиффорд. Для управляющего курортом Джордж слишком вспыльчив, отметил он.

— Доктор Браун, почему вы вышли за вашего мужа?

Ответить проще, подумала Маргарет.

— Потому что любила его.

— Это слишком традиционный ответ, доктор Браун. Клише. А вас совершенно не волновало, что он еврей?

— Его волновало, меня — нет.

— Значит, он волновался?

— Он не хотел навлечь на меня беду.

Дэн искоса глянул на мистера Клиффорда, который с неподдельным интересом следил за разговором.

— Как по-вашему, доктор Браун, люди, ожидающие неприятностей, заслуживают того, чтобы с ними что-то случилось?

— Нет. В мире множество невинных жертв.

— Вы полагаете, что служащие вашего мужа думают о нем как о невинной жертве?

— Служащие моего мужа преданы ему.

— Естественно. Иначе им пришлось бы искать другую работу, — вопросы не приближали его к цели. Требовалось нанести решительный удар. — Доктор Браун, к счастью, вы врач и сможете оценить мой следующий вопрос по существу. Если женщине… Вы внимательно слушаете меня, доктор Браун?

— Да.

— Если женщине вставить во влагалище пропитанный бензином тампон и поджечь его, сможет она после этого любить своего мужа или кого-то еще? Вы стремитесь именно к этому?

Дэн заметил, как вздрогнули остальные. Робинсон, Клит, Трэск. Его мягкий подход усыпил и их бдительность, а последний вопрос застал врасплох.

— Вы садисты! — взвизгнула Маргарет.

Уайттейкер следил за реакцией мистера Клиффорда. Этот Питц представлял собой серьезную опасность.

— Вы чудовища! — кричала Маргарет, понимая, что потеряла контроль за ходом событий, чего не хотела допустить.

А Клиффорд принял решение. Питц знал, как вести себя с этими людьми.

Клиффорд встал. Просто удивительно, каких прекрасных результатов можно добиться, найдя правильный подход.

— Называйте нас как угодно, доктор Браун. Кричите, если вам этого хочется. Думаете, вам это поможет? — он подошел к окну и отдернул портьеру. Внизу несколько человек остановились, услышав вопли Маргарет. Увидев Клиффорда, они поспешили уйти. Мягкотелый сброд. Клиффорд повернулся к Маргарет. — Рузвельт обожал евреев. Помог он им в Европе, когда сидел в Белом доме? Как бы не так. В экстремальной ситуации, доктор Браун, евреи остаются одни! Слышите, доктор Браун, одни! Мы обязательно победим, и единственный ваш шанс на спасение — отделить себя от интересов вашего мужа. Иначе вы разделите его судьбу. Так что вы на это скажете?

С закованными за спиной руками Маргарет не могла вытереть глаза.

— Спрашиваю в последний раз: каковы намерения вашего мужа?

— Мне действительно ничего не известно о его планах, — ответила Маргарет. — Но я бы ничего вам не сказала, мистер Клиффорд, если б и знала.

— Что ж, доктор Браун, это смелый ответ. К сожалению, вас нельзя отнести к знатокам человеческой натуры. Любого из нас можно заставить говорить. В каждом случае важно лишь найти метод воздействия и продолжительность его применения. Вы сделали выбор. Теперь пеняйте только на себя.

Маргарет переводила взгляд с одного на другого, и каждый, хоть на долю секунды, отводил глаза.

— Пусть поможет вам Бог, — выдохнула она. — Вы не христиане.

Клиффорд убил бы ее на месте, задушил голыми руками, но в присутствии подчиненных ему пришлось вести себя иначе. Он не хотел отвечать на дерзость насилием. Существовали более тонкие формы наказания.

— Пусть Бог помогает вашему мужу после того, как мы его найдем, доктор Браун, а я уверен, что произойдет это очень скоро. А пока просите Бога, чтобы он помог вам. Оливер и Аллен, проследите, чтобы эта женщина прикрыла чем-нибудь свое отвратительное тело, и отведите ее в шкафчик.

— Будет исполнено, сэр, — кивнул Оливер Робинсон. — На какой срок, сэр?

— Раз эта дамочка хочет стать христианской мученицей ради еврейского отродья, я просто оставлю ее там.

Когда двое мужчин увели Маргарет, Клиффорд повернулся к Дэну.

— Мистер Питц, вы действительно смогли бы поджечь тампон?

— Разумеется, сэр, — без запинки ответил тот.

— Вот и отлично. Клит, я придумал, как поймать твоего беглеца. Но сначала я хочу, чтобы ты поводил мистера Питца по «Клиффхэвену», показал ему достопримечательности нашего первоклассного гетто. Пусть он сразу полюбит это место.

— Да, сэр, — Клит вскочил.

— Возвращайтесь через двадцать минут. А мы с Джорджем кое-что обсудим.

Едва они остались одни, Клиффорд пригласил Джорджа на кушетку и намеренно сел рядом, зная, что подобная близость всегда раздражала Уайттейкера.

— Что вы думаете о нашем новичке, Джордж?

— Я уверен, что Питц очень мне поможет.

— У него есть одно достоинство, Джордж, которого не было у вас, когда вы приехали в «Клиффхэвен».

— Какое достоинство?

— Он убил трех человек и сумел избежать наказания, Джордж. Разумеется, сейчас на вашем счету гораздо больше покойников, но вам пришлось к этому привыкать. Джордж, меня беспокоит ослабление контроля. Клит виновен в побеге Брауна?

Уайттейкер помнил, что Клиффорд души не чает в этом молокососе.

— Нет, сэр. Клит у нас молодец.

— Согласен. То есть вы берете ответственность на себя?

— Больше этого не повторится.

— Во всяком случае, вы сделаете для этого все, от вас зависящее?

— Совершенно верно, сэр.

— Джордж, у меня есть доказательства того, что вы прямо в этом доме несколько раз вступали в половую связь с миссис Клиффорд. Это правда?

Уайттейкер медлил с ответом.

— Вы хотите просмотреть видеозапись?

— Инициатива исходила от нее, сэр.

— Вы полагаете, это снимает с вас вину?

— Нет, сэр, но что я мог поделать?

— Отказать ей. Надеюсь, в дальнейшем так оно и будет?

— Да, сэр.

— Джордж, я хотел переговорить с вами по более серьезному поводу. Зачем вы ведете дневник?

Уайттейкер побледнел.

— Какой дневник, сэр?

— Значит, у вас их несколько?

— Нет, сэр.

— Только один?

Уайттейкер всегда презирал людей, которые, давая свидетельские показания в суде, ссылались на пятую поправку к конституции. Сейчас он с радостью поступил бы точно так же.

Мистер Клиффорд взял «дипломат», щелкнул замками, откинул крышку, достал дневник.

— Зачем? — повторил он, держа дневник в футе от лица Уайттейкера.

Управляющий опустил голову, лихорадочно пытаясь придумать что-нибудь убедительное.

— Я могу сам ответить на этот вопрос, Джордж. Вы хотели иметь документ, подтверждающий, что во всех делах вы руководствовались моими указаниями. Тогда, в случае разоблачения «Клиффхэвена», вы могли бы прикинуться простым исполнителем. Я прав?

К счастью для Уайттейкера, в дверь постучали.

— Войдите, — крикнул мистер Клиффорд.

Клит и Дэн Питц вернулись в гостиную.

— Как вам наш курорт? — спросил Клиффорд.

— Я потрясен, — честно ответил Дэн.

— Я рад, что вам тут понравилось. Клит, я хочу незамедлительно собрать всех сотрудников. Мы поговорим о том, как поймать Брауна. Я также объявлю, что Джордж попросил освободить его от должности управляющего и его обязанности теперь исполняет Дэниэль Питц. Клит, надеюсь, ты поможешь Джорджу собрать вещи и отвезешь его вниз?

Уайттейкер потянулся за дневником.

— Пусть он останется у меня, — остановил его мистер Клиффорд.

Как только они вышли из резиденции Клиффордов, Уайттейкер повернулся к Клиту.

— Сукин сын! Ты донес ему про дневник?

— Какой дневник?

— Не притворяйся, будто ничего не знаешь.

— Тогда послушай меня, — осклабился Клит. — Ты сам вдалбливал мне в голову — верность, верность, верность, не так ли? И речь шла о верности «Клиффхэвену», а не лично тебе.

— Ну, погоди, Клит.

Клит вытащил пистолет.

— Мне приказано вывезти тебя с территории «Клиффхэвена». Будешь дергаться, я вывезу твое тело, ясно? А теперь пошли за твоими манатками.

Уайттейкер решил, что жизнь дороже мести. С последней можно и подождать. Хватит ли у него духу рассказать правду об этом «курорте»? И признаться в совершенных преступлениях? Этот Клиффорд позаботился о том, чтобы замарать всех.

— У меня много вещей, — заметил Уайттейкер, открывая дверь номера.

— Ничего страшного, — ответил Клит. — На стоянке есть пикап. Там места хватит.

Уайттейкер собирался не спеша, обдумывая следующий шаг. Клит вызвался помочь со сборами. Клит не стал бы помогать, если б не хотел поскорее выдворить его отсюда. Где же ему найти работу? Он не мог сослаться на «Клиффхэвен». Можно представить, какую рекомендацию даст ему мистер Клиффорд.

Чемоданы загрузили в пикап. Клит сел за руль, Уайттейкер — на заднее сиденье. Клит видел, что Уайттейкер заметно нервничает. Он не любил иметь дело с нервными людьми.

— Послушай, Джордж, раз уж у тебя столько вещей, я оставлю тебе пикап, пока ты где-нибудь не обоснуешься. А потом позвонишь, и я приеду за машиной.

По ответу Уайттейкера не чувствовалось, что он заподозрил подвох.

— Спасибо тебе, Клит. Ты довезешь меня до поворота на шоссе?

Клит не ответил.

— Клит, — продолжил Джордж, — а почему бы тебе не привязать мотороллер к пикапу. Тогда тебе не придется идти обратно пешком.

Внезапно пикап рванулся с места, огибая здание ресторана.

— Эй! — крикнул Джордж.

Клит не отрывал взгляда от дороги, ведущей в пропасть. Уайттейкер отчаянно дергал ручку дверцы, наглухо заблокированную Клитом. Пора, скомандовал себе Клит, резко нажал на тормоз раз, другой, скорость еще двадцать миль в час, ну и черт с ней, открыл дверцу заученным движением, как много раз до этого, выпрыгнул из кабины и покатился по земле, как его и учили, слушая крики Джорджа, так похожие на крики евреев, раздающиеся в то мгновение, когда машина валится в пропасть, думая о том, что Питц покруче Уайттейкера, и о предстоящей охоте на Брауна.

 

Глава 15

Генри проснулся с мыслью, что многие неевреи, пришли бы в ужас, узнав о творящемся в «Клиффхэвене».

А над ним сияло солнце, по синему небу плыли редкие облачка. Спал он как убитый.

Генри потянулся. Заныла спина. Все это придумал Клиффорд. Его сторонники слепо подчинялись ему. Но много ли сторонников найдет он за пределами «Клиффхэвена»?

Впрочем, разве не там подбирал он персонал курорта?

Генри коснулся головы и поморщился от боли.

Ты хороший еврей. Не такой, как другие.

Какая фамилия была у твоего отца до того, как он стал Брауном? Браунштейн?

Если у евреев всегда неприятности, наверное, в них самих есть что-то такое, навлекающее эти неприятности, не так ли?

Не надо только впадать в панику. Нужна крепкая воля. Помни, есть неевреи, которые стараются возместить ущерб, нанесенный евреям за долгие столетия угнетения, которые любят евреев. Им нравятся смутьяны? Их привлекает еврейский интеллект, брызжущий идеями, играющий словами, способный найти решение неразрешимых задач? Дерьмо собачье. Их влечет к евреям чувство вины!

Генри, ты заходишь слишком далеко. Как, впрочем, и всегда. Время от времени еврей оглядывается и видит, что никто его не преследует.

Генри рассмеялся. Почувствовал, что его тело возвращается к жизни. Вновь потянулся.

Пора действовать. Осторожно, он приподнялся и выглянул из-за парапета. Вдалеке гости шли на завтрак. Интересно, подумал он, а каково в «Клиффхэвене» тем, кто дома ел только кошерную пищу? Что они едят здесь?

То, что дают.

Дома, почувствовав голод, можно открыть холодильник. В чужом городе — зайти в ресторан или, на худой конец, в закусочную. Генри улыбнулся, подумав о кредитных карточках, что лежали у него в кармане. Маргарет называла их пластиковыми палочками-выручалочками. Но ни они, ни все деньги мира не могли накормить его в «Клиффхэвене», если только он не сдастся врагам. За сто долларов ему не купить зубной щетки, пасты и стакана воды. В тридцатых годах Майкл Голд написал книгу «Евреи без денег?». Тут их полным-полно.

Генри вновь выглянул из-за парапета. Гости все еще тянулись к ресторану. Если среди них и была Маргарет, на таком расстоянии он не мог отличить ее от других. Но, находись Маргарет рядом, она бы сказала: Рассуждай логично. Homo sapiens, используй свой разум.

Генри вспомнил, когда она впервые произнесла эти слова. Через два года после того, как он организовал свою фирму, Центр заказов, превратившийся в предмет постоянных забот. В иной день число жалоб превышало количество заказов. Не хватало денег, работники приходили и уходили, все время приходилось обучать новичков, которые вскоре увольнялись. Казалось, он пытается маленькой чашкой наполнить худое ведро. В конце концов он пришел со своими заботами к Маргарет.

Homo sapiens, сказала она, используй свой разум.

— Какова основная задача твоего Центра заказов?

— Покупатели должны получить то, что заказали, и ничего больше.

— И в чем проблема?

— Они требуют, чтобы заказы доставлялись быстрее, но что я могу поделать? Сортировщики получают самую низкую зарплату. Это тупицы. Они не реагируют даже на стимулы.

— Наоборот, реагируют, — возразила Маргарет. — На антистимулы. На наказание. Они никогда не нарушат правил дорожного движения на глазах у полицейского.

С этого все началось. Весь вечер они проговорили о том, что следует сделать, создавая Центр заново.

Сортировщик каждый день составляет сотни наборов, и любой из них должен содержать только перечисленные в заказе предметы. Однако за эту тяжелую работу платят сущие гроши, поскольку труд этот считается неквалифицированным. Увеличение жалования сортировщиков поставило бы под удар рентабельность Центра. Кроме того, монотонность работы могла свести с ума, и люди, которые могли бы безошибочно составить четыре сотни наборов, предпочитали заниматься чем-то еще. Поэтому Генри с Маргарет пришли к выводу, что необходима система контроля за сортировщиками.

Антистимулы, по терминологии Маргарет.

Он мог нанять двух инспекторов, которые проверяли бы соответствие бланка-заказа готовому набору. Оправдают ли они свою зарплату, думал Генри, если обнаружат за день пять-шесть ошибок? Вероятно, да, учитывая, что сортировщики будут более внимательными, зная о дополнительной проверке наборов. Инспекторы выполняли бы роль полисмена, одно присутствие которого зачастую предотвращает преступление.

Его самые высокооплачиваемые сотрудники сидели в бюро переписки с покупателями. Их работа свелась бы к минимуму, если бы заказы выполнялись правильно и быстро. Главное, быстро. И Генри разработал гибкий график работы фирмы. Первыми на работу приходили служащие, обрабатывающие почту, затем — диспетчеры заказов, следом за ними — сортировщики и последними — упаковщики. Те, кто обрабатывал почту, первыми и уходили, но лишь после того, как последний заказ поступал к диспетчерам. Когда этот заказ переходил к сортировщикам, могли идти домой и диспетчеры. Сортировщики уходили, подготовив для упаковки последний набор. Упаковщики, приходящие последними, покидали Центр позже всех. По понедельникам всем приходилось работать дольше, разбирая накопившиеся за три дня заказы. Зато по пятницам они уходили в полдень, изредка — в час, имея дополнительные полдня к уикэнду.

Генри понадобилось шесть недель, чтобы реализовать свои замыслы на практике. Служащим новшества понравились, особенно изменение времени работы. Хорошие работники начали оставаться. Практически отпала надобность в обучении новичков. Теперь Центр гарантировал доставку заказа в тот же день. Покупатели стали получать только то, что заказывали. В бюро переписки остался только один человек, да и у того появилось свободное время. Так один вечер интенсивной работы мысли позволил превратить убыточный бизнес в прибыльный.

На коленях Генри прополз по всему периметру, проверяя, что делается с каждой из сторон здания. Используй свой разум. Он долго смотрел на лес, под прикрытием которого добрался до «Клиффхэвена».

Одно дело — побег из настоящей тюрьмы. Совсем другое — из той, что не имела права на существование. Побега тут мало, необходимо уничтожить саму тюрьму. Разглядывая далекие деревья, Генри внезапно понял, каким образом один человек, при удаче, может освободить всех пленников «Клиффхэвена» и открыть миру его тайны.

Генри весь горел от возбуждения. А вдруг он найдет помощника? Кого? Что, если тот окажется ненадежным? Но основное достоинство его плана состояло в том, что при необходимости он мог в одиночку воплотить его в жизнь.

Генри услышал приближающиеся шаги. На четвереньках добрался до противоположной стороны крыши, приподнялся над парапетом.

Никого.

Генри рискнул перегнуться через парапет и посмотреть вниз. Увидел мужчину лет шестидесяти, хрупкого телосложения, с оранжевой повязкой на рукаве. Он поставил на землю ведро с тряпкой и ключом открывал дверь. Почувствовав на себе взгляд Генри, мужчина поднял голову, и тот едва успел отпрянуть.

Хлопнула дверь, старик вошел в здание.

Генри оглядел крышу. В середине заметил едва выступающий прямоугольник. Добравшись до него, понял, что это закрашенный световой люк. Генри замахнулся, чтобы разбить стекло, но сдержался. Шум мог привлечь чье-нибудь внимание, а осколки стекла — поранить руку. А если ударить ногой? Впрочем, и этого не потребовалось. Генри заметил замазанную краской задвижку. Попытался сковырнуть краску ногтем. Неудача. Тогда ключом. Получилось. Он выдвинул задвижку, а затем, со всей силой дернув люк, откинул его на крышу.

Старик стоял внизу, с испугом глядя вверх. Генри приложил палец к губам. Старик что-то сказал, но так тихо, что Генри не разобрал слов.

— Я вас не слышу, — прошептал Генри.

— Вы — тот человек, которого они ищут.

Он положил тряпку на пол и посмотрел на дверь.

— Как ваше имя? — спросил Генри.

Старик молчал.

— Меня зовут Генри Браун. Моя жена тоже узница.

— Вам не разрешено употреблять такие слова, — напомнил старик.

— Как ваше имя?

— Мортон Блауштейн. Моя жена здесь, — он указал на стену.

— Я вас не понимаю. Послушайте, мистер Блауштейн, я хочу спуститься и поговорить с вами. На улице, около стены, лежит металлическая лестница. Она достанет до люка.

— Они меня убьют.

— Никто не узнает.

— Они всегда все узнают.

— Так было раньше. Я расскажу вам, что я задумал. Пожалуйста, мистер Блауштейн.

Старик покачал головой.

— Мы должны это сделать! — Генри повысил голос. — От этого зависят наши жизни!

— Я не хочу попасть в беду, мистер.

Если жизнь для него беда, подумал Генри, то чем станет свобода? Катастрофой? Или он готов вечно мыть полы?

— Послушайте, мистер Блауштейн, я вас взгрею почище, чем они.

Старик смотрел на него. Со страхом в глазах.

— Тащи лестницу! — повелительно рявкнул Генри. Старик затрусил к двери. Не убежит ли он? — Блауштейн! — Когда старик обернулся, Генри показал ему кулак.

Блауштейн выскочил за дверь. Генри прислушался к шагам. Старик огибал здание, но не удалялся от него. Прошла целая вечность, прежде чем он вновь появился под люком.

— Она слишком тяжелая. Я не могу ее поднять.

Генри хотелось задушить его. За трусость, за старческую немощь.

Шаги на дорожке они услышали одновременно. О боже, подумал Генри, я не успеваю закрыть люк. Если он загремит, шум обязательно услышат. Он лег, прижавшись щекой к крыше, чтобы видеть происходящее внизу.

Оранжево-синий втолкнул в зал юношу лет двадцати.

— Я привел вам помощника, мистер Блауштейн. Научите его вежливости.

— Пошел ты к черту, — огрызнулся юноша.

Оранжево-синий засмеялся и захлопнул дверь. Его шаги стихли вдали. Когда Генри вновь посмотрел вниз, Блауштейн указывал пальцем на люк. Генри узнал юношу.

— Эй! Вас привезли прошлой ночью на «мерседесе»?

— Да, — кивнул тот.

— Я пытался предупредить вас. На дороге.

— Неужели?

— Как получилось, что вас в первый же день направили на уборку?

— Этот Клит решил, что я слишком умный. А что вы там делаете?

— Не могу спуститься. Прыгать боюсь, высоко. Я знаю, как выбраться отсюда. Я возьму вас с собой, если вы принесете лестницу и поможете мне слезть вниз. Она лежит у стены.

— Конечно, принесу.

— Я не имею права выпускать вас из здания, — заикнулся Блауштейн.

Юноша засмеялся.

— Попробуйте остановить меня.

Он приоткрыл дверь, убедился, что никого поблизости нет, обогнул угол, нашел лестницу, поднял ее, взявшись за середину, и затащил в зал.

— Закройте дверь, — бросил он Блауштейну.

— Нас убьют!

— Замолчите и делайте, что вам говорят!

Генри это понравилось. Юноша только что с воли и так не похож на остальных. Его еще не успели обломать.

Юноша положил лестницу так, чтобы один конец оказался под люком, перешел к другому концу и поставил ногу на первую перекладину.

— Поднимайте лестницу, — приказал он Блауштейну.

— У меня не хватит сил.

— Тогда идите сюда и встаньте, как я.

Блауштейн повиновался. Юноша прошел под люк, поднял свой конец лестницы и двинулся вперед, перебирая руками перекладины. Лестница поползла вверх. Протянув руку, Генри схватился за последнюю перекладину.

— Подтяните ее ко мне, — попросил он.

Юноша кивнул, потянув лестницу на себя.

— Отлично, — воскликнул Генри. Верхняя перекладина легла на кромку люка. — Я спускаюсь.

Юноша крепко держал лестницу, чтобы она не шаталась.

Спустившись на пол, Генри протянул юноше руку.

— Благодарю. Я Генри Браун.

— Джейкоб Феттерман. Можно Джейк.

— А это Блауштейн, — Генри мотнул головой в сторону старика.

Джейк повернулся к нему.

— Что это значит?

Только сейчас Генри заметил длинный ряд звезд Давида, тянущийся по двум стенам. Под каждой звездой крепилась табличка с именем и фамилией.

— Что это, Блауштейн? — повторил он вопрос юноши.

Старик посмотрел на Генри, потом на Джейка.

— Тут они ведут учет.

Секунду или две все молчали.

— Вы хотите сказать, что на табличках написаны имена и фамилии людей, оказавшихся в «Клиффхэвене» после его открытия?

Блауштейн кивнул.

— А ваша жена?

Волоча ноги, ссутулившись, Блауштейн подошел к стене и указал на табличку у самой двери.

— Она выдержала три недели. И все из-за субботы, которую она полагала священной. Она наотрез отказалась работать по субботам. Нас отправили на ферму. Она сказала, что будет работать в воскресенье. Ей этого не разрешили.

— Разве вас никто не искал? — спросил Генри.

— Конечно, искал. Мой сын приехал через неделю. Они схватили и его. Это доконало мою жену. Она умоляла мистера Уайттейкера делать с ней, что угодно, но отпустить нашего мальчика. Уайттейкер только рассмеялся. И назвал ее еврейской мамашей. «Я горжусь тем, что я еврейская мать», — ответила она и плюнула ему в лицо.

— О боже, — прошептал Джейк. — И что случилось с вашим сыном?

— Он работает со мной на ферме. И по субботам тоже. Дважды в неделю я убираю этот зал, а он — шкафчики.

— Шкафчики? — переспросил Джейк.

— Будем надеяться, что вы никогда не узнаете, что это такое, — ответил Генри.

— Вы уже сидели в шкафчике? — удивился Блауштейн. — Что вы натворили? Я думал, вы тут недавно.

— Что это за ферма? — спросил Генри.

— Очень прибыльная, — ответил Блауштейн.

— Что там производят?

— Скоро вы все узнаете сами.

— Блауштейн, когда вы попали сюда?

— Шесть месяцев тому назад. Мы приехали на первой же неделе.

— И что с вами будет?

— Ничего. Я их доверенное лицо.

— И ваш сын тоже?

— Еще нет. Но я не теряю надежды.

— А почему вы хотите, чтобы ваш сын получил эту повязку?

— Это единственная возможность избежать автомобильной прогулки.

Как странно видеть бледнеющее бледное лицо, подумал Генри.

— О чем вы?

— Я и так сказал слишком много. Гостям не положено знать об этом.

— Что такое «автомобильная прогулка»?

— Я ничего вам не скажу.

— Скажете, — Генри шагнул к старику.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросил Джейк.

— Не вмешивайтесь, — Генри смотрел Блауштейну в глаза. Их лица разделяли несколько дюймов.

— Типичное американское выражение, — пробормотал Блауштейн. — Пригласить на автомобильную прогулку.

— Куда?

Блауштейн покачал головой.

— Он тоже должен знать об этом? — быстрый взгляд на Джейка.

— Да.

— Они берут любую машину. Связывают руки. Вталкивают на заднее сиденье одного, двух, трех гостей. За руль садится кто-нибудь из сотрудников «Клиффхэвена». И едут туда, — Блауштейн неопределенно махнул рукой.

— По какой дороге?

— К обрыву. Там есть дорога. Она начинается за рестораном и кончается на обрыве. Пропасть глубиной в восемьсот футов. Машина летит туда вместе с гостями. Иногда слышен удар. Для тех, кто знает, звук этот равносилен выстрелу в висок. Мне сказали, что моя жена умерла в шкафчике от сердечного приступа. Может, она была еще жива. Они не перевели ее в больницу. Они взяли ее на автомобильную прогулку. Здесь фамилии тех, кто лежит на дне пропасти. Случается… — старик вновь посмотрел на Генри, на Джейка. — Если подойти поближе, иной раз можно услышать доносящиеся снизу крики.

— Тех, кто сразу не умирает от удара о камни?

Блауштейн кивнул.

— Может, вы тоже заслужите эти повязки. Вы же не хотите оказаться в пропасти?

Генри вгляделся в лицо Блауштейна. Не такой уж он и старый. Просто смирился со своей участью.

— Вы всегда были трусом? — спросил Генри. — Или они сделали вас таким?

По лицу Блауштейна пробежало подобие улыбки.

— Послушайте, мистер Браун, до «Клиффхэвена» я был бухгалтером. Я складывал прошлое. И не научился управлять будущим.

— Ладно, теперь вам придется научиться управлять собой. Мы не собираемся оставаться здесь, Блауштейн. И я не могу допустить, чтобы вы донесли на нас. Вы пойдете с нами добровольно?

— У меня есть выбор?

— Нет, — твердо ответил Генри.

— Тогда вы ничем не лучше «Клиффхэвена».

— Вы пойдете с нами?

— А как же мой сын?

— Сейчас мы не сможем найти его. Но, если мой план удастся, мы освободим всех. Мы уходим в лес. Вы идете?

— Они убьют меня или вы убьете, какая разница?

— Когда этот оранжево-синий подонок придет за мной? — спросил Джейк.

— Часа через два-три, не раньше.

— Отлично, — кивнул Генри. — Пора идти. Но сначала давайте опустим лестницу, чтобы они не смогли следить за нами с крыши.

Джейк и Генри осторожно положили лестницу на пол.

— Я иду первым, — продолжил Генри. — Держимся около стены, чтобы нас не заметили. Блауштейн, вы идете за мной. Джейк, следите, чтобы он не удрал. Выходим к стене, обращенной к лесу. Открытое пространство, ярдов семьдесят или восемьдесят придется проползти.

— Проползти? — переспросил Блауштейн.

Генри лег на пол и показал, как это делается.

— Вы не служили в армии, Блауштейн?

— Нет.

— А вы, Джейк?

— Нет. Но я видел это в фильмах.

— Хорошо, — Генри встал. — Пошли. Джейк, закройте дверь. Но только тихо.

Генри вышел из здания, осмотрелся. Никого. Где они его ищут? Внизу? Или уже прекратили поиски? Может, они думают, что он ушел по шоссе? Обогнув угол, Генри лег на землю и пополз к лесу.

Левый локоть, толчок вперед. Правый локоть, толчок вперед.

Левый локоть, правый локоть, как автомат. Думать только о движениях тела, ни о чем больше.

Левый локоть, толчок, правый — толчок.

Казалось, что к лесу ползти дольше, чем к зданию. Солнце жгло спину. Он опять сбил в кровь руки. Ползет ли Блауштейн? Сзади не доносилось ни звука. Еще немного. Лес уже рядом.

У первого дерева Генри встал, быстро забежал за него и повернулся к опушке. Блауштейн не прополз и четверти пути, Джейк держался рядом с ним. Почему он ползет так медленно? Тут Джейк обогнал Блауштейна и как большая ящерица устремился к лесу.

Видит ли их кто-нибудь?

Когда Джейк подполз к дереву, Генри схватил его за шиворот.

— Какого черта вы оставили его? Я же велел держаться сзади!

— Он полз слишком медленно.

— Это был приказ. Чтобы добиться успеха, надо выполнять приказы.

— Хорошо, хорошо.

Блауштейн поднялся на ноги ярдах в двадцати пяти от них.

— Он собирается удрать, — воскликнул Джейк. — Я поймаю его.

— Не надо, — остановил его Генри.

Блауштейн уже бежал к ним.

— Я не мог больше ползти, — дыхание со свистом вырывалось у него из груди. — Извините.

— Будем надеяться, что вас не заметили.

Генри вглядывался вдаль, прислушивался. Все тихо. Слава Богу, все тихо.

Он повернулся к своим спутникам.

— А теперь внимательно слушайте. Вдоль опушки полно маленьких полянок. Нам надо собрать на каждой как можно больше сушняка. По всему периметру.

— А зачем? — спросил Блауштейн.

— Мы подожжем лес вокруг «Клиффхэвена».

— Черт побери! — Джейк ударил кулаком в раскрытую ладонь. — В такую жару дерево вспыхнет как порох.

— Правильно. Чтобы потушить такой пожар, им придется обращаться в службу защиты леса.

— Не загорятся ли здания? — спросил Блауштейн.

— Надеюсь, что нет. Они отделены от леса открытым пространством.

— Горящие ветки могут долететь по воздуху, — заметил Джейк.

— Будем рассчитывать на лучшее. В «Клиффхэвене» много людей. Среди них и моя жена.

— А что будет с нами, когда загорится лес? — спросил Блауштейн.

— Нам придется вернуться в «Клиффхэвен».

— Они нас поймают, — лицо Блауштейна исказилось от ужаса. — Они нас убьют! Это не план, это самоубийство!

 

Глава 16

Подруга Стэнли, Кэти, жила не в кампусе Санта-Круса, а на квартире, которую снимала еще с тремя девушками. Каждая имела отдельную спальню, запирающуюся на задвижку, а гостиная и кухня были общими. Кавалеров кормили на кухне, а если кто оставался на ночь, уйти он должен был до завтрака, потому что девушки никому не хотели показываться в «разобранном» виде.

— Позовите, пожалуйста, Кэти?

— Кэти Браун, к телефону! — услышал он.

— Могу я сейчас заехать к тебе? — спросил он, как только Кэти взяла трубку.

— У меня месячные.

— Перестань, Кэти, мне сейчас не до этого.

— Мне тоже, дурачок. Я просто говорю тебе, чтобы ты не волновался.

Стэнли все позабыл.

Две недели тому назад он пообещал быть осторожным и не сдержал слова. Кэти плакала, говорила, что теперь забеременеет. Он волновался. А потом забыл.

— Извини, — ответил Стэнли. — То есть, я рад.

В трубке послышался серебристый смех Кэти.

— Так я могу приехать?

— Конечно. Правда, в гостиной бардак после вчерашней вечеринки. А сегодня все учились целый день. Ну ничего, мы поговорим в моей комнате.

Дверь открыла Кэти. Гостиная служила не только четверым девушкам, но еще и двум десяткам друзей, которые постоянно заглядывали «на огонек». Вот и сейчас везде стояли пустые банки из-под пива, бумажные тарелки с остатками пиццы, валялись мятые салфетки. Вся обстановка состояла из трех гигантских, яркой окраски диванных подушек, лежащих на полу, да задвинутой в дальний угол кушетки. На стенах висели плакаты, оставшиеся от прежних квартиросъемщиков, и женские трусики, происхождение которых уже обросло и продолжало обрастать многочисленными легендами.

Стэнли заметил, что на Кэти простенькое, из тонкой материи платьице, через которое проглядывали ее трусики.

— Ты его недавно купила? — спросил он.

— Нет, просто давно не надевала, — ответила Кэти. — Когда я в нем, люди смотрят на мою грудь, а не в лицо.

— Лицо красивое.

— Благодарю. Я жду.

— Чего?

— Должен же ты похвалить мою грудь. Так в чем дело?

— Что значит, в чем дело?

— Ты все еще волнуешься.

— Да, — признал Стэнли.

— У тебя это написано на лице. Ты постоянно о чем-то волнуешься, — Кэти закрыла за ними дверь спальни, забралась с ногами на кровать, села по-турецки. — Присядь, — она шлепнула рукой по покрывалу. — Рассказывай.

Стэнли устроился рядом, неловко подсунув под себя ноги, чем вызвал смех Кэти. Ей эта поза давалась без труда.

— Так вот, ты помнишь наши планы на уик-энд. Мы вылетаем в пятницу утром и показываем им город. Мы только не знали, где они остановятся. Он ждал, освободится ли номер в «Беверли-Хиллз», или им придется останавливаться в другом отеле. Он сказал, что позвонит из Санта-Барбары. И не позвонил.

— День еще не кончился, — напомнила Кэти.

— Он не стал бы тянуть до последней минуты.

— Может, он звонил, когда тебя не было.

— Конечно, я был. Или мой сосед. Он всегда звонит, если обещает.

— О боже, ну как ты любишь волноваться. А может, они нашли хорошее местечко и решили задержаться там на пару дней.

— Тем более он бы позвонил, чтобы я не волновался. Если он что-то обещает, то держит слово. Я позвонил в «Бичкомбер» в Санта-Барбару. Они там не появлялись. Они заранее забронировали номер, то есть должны заплатить за него, даже если не будут там жить. На него это не похоже.

— Знаешь, Стэнли, счет на одну ночь в гостинице не разорит твоего старика. Хочешь пива?

— Нет. Послушай, я чувствую, что-то случилось.

— Ерунда. Ты ничего не знаешь наверняка. Просто ты всегда ищешь повод для тревоги. Неужели все евреи такие?

— Какие?

— Мрачные и унылые.

— Послушай, большинство комиков — евреи.

— И они все зануды.

— Спасибо тебе за поддержку. Пойду домой. Мне надо кое-куда позвонить.

— Ты только что пришел.

— Я не хочу, чтобы тебе прислали счет с астрономическими цифрами.

— Ты сможешь оплатить свои разговоры, в квитанции пишут, что сколько стоит.

— Пожалуй, что да.

— А почему бы тебе не позвонить на этот курорт в Биг-Суре. Как он называется?

— Кажется, «Клиффхэвен».

— Позвони. И покончим с этим.

А если мне скажут, что они уехали, думал Стэнли, пока в справочной ему искали телефон «Клиффхэвена». Раз они не приехали в Санта-Барбару, значит, разбили «форд» по дороге. Кэти удивляется, что я волнуюсь. У меня есть все основания для беспокойства.

Он записал номер и тут же перезвонил в «Клиффхэвен».

— Останавливались ли у вас мистер и миссис Генри Браун?

Девушка на другом конце провода кому-то что-то сказала, но закрыла трубку рукой, и Стэнли не разобрал слов.

— Нет. В регистрационной книге такой фамилии не значится.

— А может, они уже выписались? Посмотрите, пожалуйста, записи за два-три последних дня.

Опять невнятное бормотание.

— Извините, сэр, но мистер и миссис Генри Браун к нам не приезжали.

— Вы уверены? — Стэнли повернулся к Кэти. — Она положила трубку.

— Она же сидит на коммутаторе, у нее нет времени болтать с каждым. Что ты собираешься делать?

— Еще раз позвоню, ладно?

— Конечно.

Стэнли набрал нью-йоркский номер.

— Рут? Это я, Стэнли, — он взглянул на Кэти. — Это моя сестра, не ревнуй… Да, я встретил их в Сан-Франциско как примерный сын, и они на пару часов заехали в университет. Они не звонили тебе? Папа обещал мне позвонить. Что из этого? Нет, я не волнуюсь, просто хочу знать. Ладно, ладно, если он или мама позвонят, скажи, чтобы они связались со мной. Ты уходишь сегодня вечером? Понятно, не забудь взять с собой диафрагму, Рути. Боб Цукерман? Это идея. Да, у меня есть его номер. Спасибо. До свидания.

— У меня отличная сестра, — он улыбнулся Кэти. — Никто не звонил. Она напомнила мне о Бобе Цукермане.

— Кто это?

— Самый близкий друг отца, — Стэнли выудил из бумажника пластиковую карточку, на которой записывал нужные ему телефоны, и позвонил в контору Боба Цукермана.

— Он на совещании, — ответила секретарь. — Вы можете перезвонить попозже?

— Я в Калифорнии, в квартире у друзей.

— Оставьте мне ваш номер. Мистер Цукерман вам позвонит.

— Меня тут уже не будет.

— Одну минуту, кажется, совещание закончилось.

И тут же в трубке раздался пронзительный голос Боба.

— Стэнли? Что случилось?

— Мой отец не звонил вам?

— Нет. А зачем?

— Он сейчас в Калифорнии.

— Я знаю. Разве ты не виделся с ним?

— Конечно, виделся. Среду они собирались провести в Биг-Суре, в четверг приехать в Санта-Барбару, в субботу вылететь домой из Лос-Анджелеса. Мы договорились встретиться в Лос-Анджелесе.

— И что?

— Он обещал позвонить из Санта-Барбары. Но не приехал в «Бичкомбер».

— Может, он предпочел другой отель. Или задержался в Биг-Суре. Чего волноваться?

— Мне сказали, что он не появлялся в Биг-Суре. Он всегда звонит, если обещает.

— Стэнли, твой отец сможет позаботиться о себе, он уже большой мальчик. Даже если он заболеет, под рукой всегда есть доктор. Твои волнения абсолютно напрасны. Послушай, если он позвонит мне, я скажу, что ты ждешь его звонка, идет? Мне надо бежать. Береги себя, Стэнли, и не трать нервы по пустякам.

Стэнли бросил трубку на рычаг.

— Дерьмо.

— Что теперь не так?

— Меня не хотят слушать. Береги себя, — передразнил он Цукермана. — Вонючая задница.

— Чего ты так разошелся?

— Я позвоню еще раз. В Бюро по розыску пропавших людей.

— Ты псих.

— Ладно, я псих, — он поднялся и, не попрощавшись, выскочил из комнаты.

В комнате Стэнли зазвонил телефон. Он схватил трубку.

— Это я, — сказала Кэти. — Терпела два часа. Села за курсовую, но никак не могла сосредоточиться. Извини, я не хотела разозлить тебя.

— Я тоже. Я хочу сказать, извини, что я рассердился. В Бюро по розыску ничего не знают. Я вспомнил, что они собирались заехать в Кармель, и нашел отель, в котором они останавливались. Я убежден, что-то произошло, причем между Кармелем и Санта-Барбарой. Может, они попали в аварию и находятся в таком состоянии, что не могут говорить и попросить кого-то связаться со мной.

— Теперь и я начала волноваться. Что ты собираешься делать?

— Хочу поехать следом по автостраде № 1 и что-либо выяснить.

— Ты все-таки псих. А как же занятия?

— Мне сейчас не до занятий. Я должен ехать.

— Я бы хотела, чтобы и обо мне так заботились.

— Так и будет. Хочешь поехать со мной? Мы пропустим только пятницу. А по пятницам тебе не преподают ничего важного. Ты сама говорила мне об этом.

— А как насчет колес?

— Обратиться к Джерри? Предложить заплатить ему?

— Он может согласиться.

— Я ему позвоню.

— А потом мне, псих.

— Джерри согласен. Сначала он потребовал десять долларов в день, а когда узнал, зачем мне машина, отдал ее так. Ты едешь?

— Пожалуйста, подожди до утра. Я закончу курсовую, и Бетти сдаст ее за меня, ладно? Кроме того, твой отец может позвонить, и тогда нам не придется ехать.

— Я заеду к тебе в семь.

— Лучше в восемь.

— Я хочу выехать пораньше, раз мы решили ждать до завтра.

— Восемь — это рано.

— В семь тридцать?

— Вечно ты торгуешься. Хорошо, в половине восьмого. Если он позвонит, немедленно дай мне знать.

Стэнли положил трубку, тут же взял ее вновь. Мать говорила ему — доверяй интуиции. Он набрал номер «Клиффхэвена», и ему ответил тот же женский голос.

— Пожалуйста, не бросайте трубку. Меня зовут Стэнли Браун. Я разыскиваю своих родителей. Вы уверены, что они не приезжали к вам?

В трубке раздались гудки отбоя.

Молодая женщина взглянула на Клита.

— Если у него не было подозрений, то теперь они появятся, — улыбнулась она.

— Это точно, — кивнул Клит. — Я с нетерпением жду с ним встречи.

 

Глава 17

Маргарет, этот пожар для тебя, думал Генри, собирая вместе с Джейком большие, в рост человека, кучи хвороста. В Масаде они умерли, сражаясь. Это ложь. Они покончили с собой. Поработали за своих врагов. От меня они такого не дождутся.

Генри взглянул на Джейка. Юноша, весь в поту, двигался куда быстрее. Джейк моложе, Джейк сильнее. Голова Джейка, Генри мог поспорить на это с кем угодно, не забита противоречивыми мыслями.

— Ты станешь поджигателем, Джейк. Тебя это не тревожит?

Джейк рассмеялся в ответ. В его возрасте людей посылали на войну. «Клиффхэвен» — враг. Сжечь его дотла.

Направляясь с окраины в центр Нью-Йорка, Генри всегда проезжал в Южном Бронксе квартал кирпичных остовов выгоревших домов, пожарище внутри города.

— Достаточно, Джейк, — крикнул Генри и начал собирать новую кучу.

Эти испаноязычные люди просто сумасшедшие, думал Генри. Поджечь собственные дома. Дикий народ, имея в виду, что мы на такое не способны.

Сломать ветку, бросить в кучу. Поднять ветку, бросить в кучу. Когда она разгорится, молодые деревца займутся тут же.

Болели руки. Не время думать о боли. Перчатки были бы очень кстати. Ничего, можно обойтись и голыми руками, чтобы подготовить лес к пожару. Плохие средства для достижения хорошей цели. Моральные устои, разрушаемые ради самосохранения. Ничего этого не потребовалось бы, обрати кто внимание на бойскаутов, марширующих в штурмовых колоннах по Сент-Луису или Нью-Йорку. На свободе их игнорируют, в концлагере уже поздно что-то предпринимать.

— Переходим к следующей! — крикнул он Джейку, и они двинулись дальше.

Мафия оставляет тела на тротуарах в Куинс, на мостовых Бруклина, на автострадах Нью-Джерси. Даже полицию это ничуть не волнует. Все в порядке, пока нас не трогают.

— Живее, Блауштейн! Догоняйте Джейка!

Мужчина в Техасе убил двадцать семь человек, на счету тринадцатилетнего подростка из Чикаго — двадцать две жертвы. Сожалеет ли он об этом, спросили его, когда поймали. Нет, кричал он, он жалеет о том, что арестован. Мы полагали, что к нам это не имеет ни малейшего отношения.

— Отлично, Джейк! — вовремя сказанное доброе слово удваивает энергию.

А религиозные секты, закрытые от посторонних глаз до тех пор, пока кто-то не хватится пропавшей дочери. А дочь, миловидная молодая женщина, чуть располневшая, уверенная в себе, говорит в объективы телекамер, что обрела тут счастье. Дело закрыто. Отличается «Клиффхэвен» от такой секты? Могли мы с Маргарет, свернув с шоссе на проселок, поднимающийся в горы, знать, что он приведет нас в такую секту? И по замыслу ее вдохновителей мы должны остаться тут навсегда, ибо я, к своему несчастью, подпадаю под категорию, выбранную в «Клиффхэвене» на роль жертвы.

Параноики этого мира, не ездите на незнакомые курорты. Это не выход. Теперь мы знаем. Теперь мы можем что-то сделать. Генри, сказал он себе, сгребая очередную кучу, думать сейчас некогда. Надо бить во все колокола, чтобы мир узнал, что ему уготовано.

— Сколько мы собрали куч? — спросил Генри Джейка и Блауштейна. — Шестнадцать?

— Семнадцать, — ответил Джейк.

— Этого мало. Мы должны обложить весь периметр.

— Можно сложить и сто куч, а потом попасться, — заметил Блауштейн.

— Может, зажжем то, что есть? — предложил Джейк.

— Один самолет без труда зальет этот участок. Мы должны разжечь пожар, который не удастся сразу погасить. Я хочу, чтобы вы собирали хворост еще Два часа.

— А куда пойдете вы? — воскликнул Джейк, осознав, что остается без лидера.

Мог ли он дать логичный ответ? Мог ли сказать о мысли, внезапно вспыхнувшей в мозгу, словно посланной Маргарет.

— Мы с Джейком должны работать вместе или порознь? — нервно спросил Блауштейн.

Раз он задал такой вопрос, подумал Генри, значит, Джейку лучше приглядывать за ним.

— Вдвоем работать быстрее, — ответил он.

Джейк, бросив ветку в кучу, выпрямился.

— Куда вы идете?

— Не останавливайтесь. Я хочу освободить тех, кто сидит в шкафчиках, чтобы они не сгорели заживо. Джейк, поглядывайте на часы. Если я не вернусь через два часа, поджигайте хворост.

— Как?

— Возьмите вот такую палку, — Генри развел руки. — Сейчас я все покажу, — он поднял сухую ветвь. Слишком длинная. Уперев конец в землю, обломил ее. — То, что надо, — Генри привязал к ветви носовой платок. — Разорвите свою футболку. Сделайте еще два факела. Всего их будет три. И мы сможем одновременно поджигать по три кучи. Вы возьмете на себя треть периметра, Джейк, я — остальное. Буду поджигать их через одну, промежуточные оставлю Блауштейну. Это самый быстрый способ. Ясно?

Джейк прижал палец ко рту, призывая к молчанию.

Генри оглянулся. Двое оранжево-синих вышли из-за здания, на крыше которого прятался Генри. Они смотрели на лес.

— Они нас не видят, — прошептал Джейк.

— Они всегда всех ловят, — вздохнул Блауштейн.

— Заткнитесь, — прикрикнул на него Джейк. И добавил, повернувшись к Генри: — Лучше оставайтесь здесь. Не рискуйте.

— Они уходят, — Генри подхватил палку с носовым платком на конце. — Возьму ее с собой. На всякий случай.

— Это глупо. Вас поймают.

— Если я не вернусь, делайте все, как я сказал.

Генри шел лесом, пока не поравнялся с низким зданием, в котором находились шкафчики. Ползти он не решился. Слишком долго, да еще надо тащить палку. Бежать? Незачем привлекать внимание. Он решил просто идти, не торопясь, спокойно, будто имея на это полное право. Если бы кто заметил его, он мог вернуться в лес и немедленно поджечь хворост.

А если дверь заперта, как он откроет ее? Есть ли там окна? Он не помнил.

Генри облегченно вздохнул, увидев приоткрытую дверь. И тут же радость сменилась тревогой. Если дверь открыта, внутри кто-то из оранжево-синих. До него уже доносились крики, которые он слышал, стоя в шкафчике.

Напрасно я иду туда, подумал он, переступая порог. Мужчина в оранжевой футболке и синих джинсах, со спины — вылитый Клит, с кем-то возился у дальней стены. Он обернулся. Не Клит, немного старше, с усами.

— Ты что тут делаешь? — воскликнул усатый.

Молодость против палки.

— Эй, да ты, должно быть, Браун.

Усатый не выказывал страха. Он не подозревает, что я намерен его убить, думал Генри.

— Дай мне палку.

Он привык к повиновению.

Усатый шел на него. Женщина, которую он тискал, прижалась к стене, не сводя с Генри испуганных глаз.

Он полагает, что я такой же покорный, как и остальные, подумал Генри. Идиот.

Когда расстояние между ними сократилось до пяти футов, оранжево-синий остановился.

— Дай мне палку, — повторил он.

— Возьмите, пожалуйста, — с этими словами Генри выставил вперед левую ногу и, держа палку как бейсбольную биту, взмахнул ей, целя в голову усатого. Тот успел поднять руку, но палка, скользнув по предплечью, врезалась в скулу, порвав кожу.

— Сукин сын, — усатый отпрянул; брызнула кровь.

Вновь палка взлетела в воздух, чтобы обрушиться на челюсть усатого. Он пошатнулся и рухнул у ног Генри. Кровь хлынула изо рта, окрасив кончики усов. На сером бетонном полу расползалась амебоподобная красная лужа. Надеюсь, он не умрет, подумал Генри.

Если не считать плача женщины у стены, в здании воцарилась полная тишина. Люди в шкафчиках затаили дыхание, не понимая, что происходит.

— Слушайте меня, — крикнул Генри. — Вас сейчас освободят. Я открою шкафчики. Маргарет! Ты здесь, Маргарет?

Гул голосов поглотил его последние слова.

— Пожалуйста, — продолжал Генри, — идите к ресторану. Там вы будете в безопасности. Не подходите к лесу, а то сгорите. Маргарет!

Тело у его ног зашевелилось. Ручейки крови текли теперь из носа и ушей. Генри не смог заставить себя ударить оранжево-синего еще раз. Он начал открывать шкафчики, изредка поглядывая на распростертого мужчину. Его следовало отправить в больницу.

Из шкафчиков появлялись жалкие существа, мужчины и женщины, лишенные воли, скрюченные от долгого заточения. Они тут же валились или сползали на пол.

Где тот веснушчатый мужчина, которого посадили на восемь часов? Восемь часов давно истекли, и он, скорее всего, в своем номере. Господи, сколько просидели здесь эти люди? Сутки?

— Вы свободны! — кричал Генри. — Уходите. Дверь там. Идите к ресторану.

В этот момент он услышал ее голос и свое имя. Пропустив три или четыре шкафчика, Генри открыл тот, из которого, как ему показалось, его позвала Маргарет. Внутри стоял мертвый мужчина.

Маргарет Генри нашел в следующем шкафчике. Никогда еще он не видел ее в таком состоянии. Она упала в его объятия, и он осторожно опустил ее на пол. Губы Маргарет пересохли, ноги затекли от долгого стояния.

Подняв голову, Генри увидел, как какой-то мужчина пытается забраться обратно в шкафчик.

Генри схватил его за плечо.

— Нет, нет! — вопил мужчина. Он сошел с ума.

— Уходите! — крикнул Генри и опустился на колени рядом с Маргарет.

— Ты можешь идти?

Она кивнула.

— Конечно. Как только приду в себя.

— Нам надо уходить, — Генри поднял голову, обращаясь к остальным. — Вы должны уйти отсюда. Пошевеливайтесь! — Никто не двинулся с места.

К нему подошел высокий, мускулистый мужчина:

— Я открыл остальные шкафчики, но они боятся выйти из здания. Некоторые совсем плохие.

Он резко отличался от остальных. В нем чувствовалась сила.

— Вы можете мне помочь? — обратился к нему Генри.

— Конечно.

Вдвоем они подхватили Маргарет, поставили ее на ноги. Она массировала бедра.

— Сейчас все будет в порядке.

— Мы должны как можно быстрее добраться до леса, — пояснил Генри.

Едва они вышли из здания, мозг Генри пронзила новая мысль: а как же люди в запертых номерах? Они сгорят заживо, если огонь доберется до зданий. Но он не мог помочь всем. Может, пожарные команды прибудут до того, как займутся основные корпуса.

Добравшись до леса, они остановились, чтобы перевести дух, и тут же Генри заметил Джейка, призывно машущего ему рукой. Поспешил к нему.

Юноша привязывал Блауштейна к дереву его же поясом.

— Он пытался удрать. Ему нельзя доверять. Это ваша жена?

Генри кивнул.

— А тот?

— Его я не знаю.

Маргарет и мускулистый мужчина подошли к ним.

— Маргарет, это Джейк, — представил юношу Генри. — Он помогал мне.

Мужчина протянул руку.

— Меня зовут Шамир.

— Генри Браун, — ответил Генри, пожимая ее. — Моя жена, Маргарет.

Джейк пожал руку Шамиру.

— Джейк Феттерман.

— Давно вы в «Клиффхэвене», Шамир? — спросил Генри.

— С прошлой недели. Я тут на хорошем счету. Побывал в шкафчиках дважды. А сегодня простоял только два часа, так что даже не устал.

— А что вы такого сделали?

— Мой гид привел меня в номер и сказал что-то о моей внешности. Кажется, отметил, что я не похож на еврея. Я ответил, что и в нем нет ничего еврейского. Короче, мы заспорили, и я предложил ему заниматься своим делом и помалкивать. А в результате провел в шкафчике четыре часа до того, как распаковал чемодан.

— Потрясающе. А кто порекомендовал вам приехать сюда?

— Видите ли, я фотограф. Добирался на попутках из Сан-Франциско в Сан-Диего. Я довольно часто путешествую таким способом. Во-первых, экономятся деньги, во-вторых, встречаешь интересных людей. В Сан-Франциско кто-то сказал мне, что «Клиффхэвен» расположен в исключительно живописном месте.

— Они схватили и того, кто подвозил вас?

— Нет, нет, — покачал головой Шамир. — Увидев поворот на «Клиффхэвен», я попросил меня высадить. И пришел сюда сам, с маленьким чемоданом, внезапно оказавшись в тюрьме. Они взяли два хороших фотоаппарата. Очень хороших. А этот не нашли.

Шамир достал из кармана крошечную «минолту».

— Я сделал потрясающие снимки, дождался темноты, а потом спустился той же дорогой, по которой и пришел.

— И у шоссе встретили шестерых с дубинками?

— Вы тоже? — спросил Шамир.

Генри кивнул.

— И что вы собираетесь делать?

— Хотим поджечь этот лес. Сколько ты собрал куч, Джейк?

— Шесть или семь, а потом заметил, что Блауштейн собрался дать деру.

— Одну минуту, — вмешался Шамир, — вы можете показать, где находится самая дальняя куча?

— Думаю, там, — указал Генри.

— А в эту сторону?

Генри взглянул на Феттермана. Джейк показал, где собрал последнюю кучу.

— Простите, — покачал головой Шамир, — но этого явно недостаточно, если вы стремитесь к большому пожару. Самолет с запасом нитрата аммония потушит огонь в два-три захода.

— Откуда вы это знаете? — спросил Генри.

— Где-то читал. Сам я не тушил пожары, но служил в авиации.

— Если в «Клиффхэвене» есть средства пожаротушения, в их состав наверняка не входят самолеты, — заметил Генри.

— Если лес загорится, пожарникам придется обратиться за помощью к армии. Тут все пересохло. Год назад в лесном пожаре сгорело несколько тысяч акров.

— «Клиффхэвен» не станет просить о помощи.

— Тогда попросим мы, — заявил Шамир.

— Все телефонные линии идут через коммутатор, — Генри взглянул на Блауштейна. — Или я не прав?

Блауштейн закашлялся.

Генри подошел к нему вплотную.

— В чем дело? Вы больны?

Блауштейн покачал головой.

Генри поднял руку и ударил его по лицу.

— Не бейте меня, — заверещал Блауштейн.

— Отвечайте.

— Прямой телефон есть в доме мистера Клиффорда.

— Надеюсь, провода не сгорят до того, как мы доберемся туда, — Шамир потянулся. — Ну что, будем собирать хворост?

— Нет, — покачал головой Генри. — Обойдемся тем, что есть. Они могут начать поиски и поймать нас до того, как мы зажжем хоть одну кучу. Нельзя идти на такой риск, — он взглянул на Маргарет. — Ты нам поможешь?

— Конечно, — ответила та.

— Отлично. Давайте начнем с крайних куч и будем двигаться к центру. Дайте мне спички, Джейк.

— Я не курю, — ответил Феттерман. — А вы?

Генри посмотрел на Шамира, но тот пожал плечами.

— То есть после всех наших трудов выясняется, что нам нечем зажечь хворост?

 

Глава 18

Мистер Клиффорд обычно проводил собрания в углу ресторанного зала, где он мог встать на самой высокой площадке и видеть лица всех сотрудников. Сегодня он испытывал такое же возбуждение, как и в тот день, когда узнал о бомбежке Пёрл-Харбора. Предчувствие битвы вдохновляло его. На щеках Клиффорда горели пятна румянца. Он поднял руки, призывая к тишине.

— Дамы и господа, сегодня, как вам всем известно, у нас не совсем обычная встреча. По этому поводу я хочу сделать два сообщения.

Собрались все, за исключением пяти-шести человек, охраняющих границы «Клиффхэвена». Ничего, Аллен Трэск проинструктирует их позже.

— Вы все знаете, что один из наших гостей, Генри Браун, сбежал, избив одного из охранников. За это он, разумеется, понесет суровое наказание.

Присутствующие засмеялись. Они понимали, что это значит.

— Но сначала мы должны поймать его.

Опять смех.

— Пока никому не удавалось уйти от нас.

Клиффорду понравилась реакция персонала. На этот раз его слова вызвали аплодисменты. Он вспомнил первого беглеца, очень высокого мужчину с курчавыми волосами, который сломал ногу, спускаясь по горному склону. Согласно полученным инструкциям, с ним поступили как с загнанной лошадью.

— В настоящий момент мы уверены, что он находится на территории «Клиффхэвена». Его жена, приехавшая с ним, ждет Брауна в самом безопасном месте… — Клиффорд подождал, пока стихнет смех. — В персональном шкафчике. Я разработал план, о нем вы сейчас узнаете, который позволит поймать беглеца. Для его осуществления потребуются наши совместные усилия. Как обычно, я не сомневаюсь в успехе.

Он вновь поднял руку, и одобрительное гудение стихло.

— Всем вам известно, что в «Клиффхэвене» запрещено вести дневник. Или любой иной учет каждодневных событий.

Тут и там сотрудники согласно закивали. Клиффорд переводил взгляд с одного лица на другое.

— Несколько месяцев тому назад на общем собрании я спрашивал, ведет ли кто дневник. Все ответили отрицательно. Как выяснилось, один человек солгал.

Он заметил заметавшиеся взгляды.

— У меня есть доказательства того, что Джордж Уайттейкер, которому я доверил управление «Клиффхэвеном», совершил акт предательства. Он вел дневник, чтобы обелить себя на тот случай, что кто-то выдаст «Клиффхэвен» нашим общим врагам.

Все повернулись к столу, за которым всегда сидел Уайттейкер.

— Вы не найдете Джорджа в этом зале, — спокойно продолжил Клиффорд. Возможно, некоторые сотрудники были преданы бывшему управляющему. Он хотел убедиться, что все согласны с его решением.

— «Клиффхэвен» стоит у истоков общегосударственного движения. Я уверен, вы гордитесь тем, что принимаете участие в самом успешном социальном эксперименте за всю историю Соединенных Штатов.

Он разрешил им поаплодировать. Но почему-то некоторые сидели, сложа руки. Правда, пока он оглядывал зал, они поняли, что от них требуется.

— Предательство Джорджа Уайттейкера не оставило мне другого выхода, кроме как… принять его немедленную отставку.

Они ждали, что за этим последует.

— Наша коллективная безопасность, я говорю обо всех, основана на абсолютном доверии. Вопрос заключался в следующем: мог ли я довериться Уайттейкеру и разрешить ему покинуть «Клиффхэвен»? Мне представляется, что наши враги с радостью озолотили бы такого, как Уайттейкер, если б он согласился работать на них, даже дать ложные показания против нашего общего дела. Надо честно признать, такие мысли могли придти в голову и тем, кто сейчас сидит в этом зале. Поэтому вы должны знать о принятых мною мерах. В «Клиффхэвен» вложено слишком много, и духовного, и материального. Я не допущу, чтобы кто-либо помешал нам… — Клиффорд оглядел сидящих перед ним, дабы подчеркнуть важность сказанного. — По какой угодно причине.

Они нуждались в уроке.

— Ведя дневник, Джордж Уайттейкер преступил черту. Таким образом, он уже не принадлежал ни «Клиффхэвену», ни окружающему миру.

Они поняли.

— Предательство наказано. Я надеюсь, такое больше не повторится.

Мистер Клиффорд несколько секунд изучал обращенные к нему лица. Беседа, судя по всему, пошла на пользу.

— А теперь перейдем к хорошим новостям. Позвольте представить вам нового управляющего «Клиффхэвеном», Дэниэля Питца.

Раздались жидкие аплодисменты. На челе Клиффорда появилось легкое облачко. Аплодисменты усилились и скоро перешли в овацию. Дэн, стоявший рядом с мистером Клиффордом, пришел к выводу, что некоторые сотрудники уважали Уайттейкера. А может, испугались, осознав, что с этой работы не увольняют. А Уайттейкер просто дурак, если хранил дневник там, где его смогли найти.

Дэн приветственно помахал рукой, разглядывая своих подчиненных, при этом отдавая предпочтение женщинам.

— Мистер Питц, — продолжал Клиффорд, — управлял несколькими курортами и получил самые лестные отзывы о своей работе. Кроме того… — боковым зрением Дэн увидел, что Клиффорд, широко улыбаясь, смотрит на него. — Кроме того, мистера Питца отличают уникальные особенности характера, столь необходимые для управляющего «Клиффхэвеном».

Пожалуйста, хватит, мысленно попросил Питц.

— На этом я закончу. В ближайшие дни всем вам представится возможность познакомиться с ним поближе. Теперь я хочу сообщить, что перед общим собранием говорил с Клитом, опекавшим Браунов в «Клиффхэвене». Я уверен, что Клит не виновен в побеге Брауна. Однако, я сказал Клиту и сейчас повторю вам, что при первом же разговоре с гостем следует установить, будет он нарушать заведенный порядок или нет. Если вам покажется, что наш гость — потенциальный смутьян, немедленно ставьте в известность мистера Питца.

Клиффорд замолчал, увидев входящего в зал Оливера Робинсона, ответственного на время собрания за охрану курорта. Робинсон подбежал к нему и что-то прошептал на ухо.

— Хорошо, — Клиффорд выпрямился, кровь прилила к лицу. — Я не ошибся, предположив, что Генри Браун не покинул территории «Клиффхэвена». Он освободил наших гостей, отбывающих наказание в шкафчиках. К счастью для них, только двое решились уйти вместе с Брауном, чтобы продолжать творить зло. Но еще один новичок, Джейкоб Феттерман, молодой человек, оставленный под надзором Мортона Блауштейна, которому мы доверяли, и сам Блауштейн также исчезли с места работы. Поэтому я предлагаю перейти к немедленной реализации моего плана. Вы все под командой Питца, Трэска и Робинсона образуете кольцо по внешнему периметру «Клиффхэвена». Вы должны встать так, чтобы видеть ближайшего соседа справа и слева. Затем, по сигналу, вы двинетесь к центру курорта. Обыскивайте все здания. Открывайте каждую запертую дверь и проверяйте, кто за ней находится. Не забывайте осматривать крыши. Идите дальше, только убедившись, что не оставили за собой никаких тайников. Мы прочешем всю территорию, и в течение часа Браун, Феттерман и остальные беглецы будут у нас в руках. Я надеюсь, что они не причинили вреда Блауштейну. Он с нами уже полгода и доказал свою преданность.

Клиффорд сознательно не упомянул о том, что среди двух беглецов из шкафчиков была жена Брауна. Он ненавидел ее как любую еврейку. Клиффорд решил, что она разделит судьбу Брауна, когда их поймают.

Присутствие Маргарет вдохнуло в Генри новые силы. Он не мог поверить, что потерпел поражение только из-за отсутствия спичек у Джейка и Шамира. Он пойдет к жилым корпусам и достанет спички. Генри взглянул на Маргарет. Опять разлука.

Надсадный кашель Блауштейна прервал его размышления.

— Вы что, больны? — спросил Генри.

— Нет, — вмешалась Маргарет, — он не болен. Это кашель курильщика.

— Джейк, — скомандовал Генри, — посмотрите, что у него в карманах.

Джейк обыскал Блауштейна и нашел спички.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Генри.

Спички отсырели от пота, пропитавшего одежду Блауштейна. Первая вспыхнула и тут же погасла. Под встревоженными взглядами Маргарет, Джейка, Шамира Генри выбрал самую сухую.

— Молитесь!

Спичка загорелась. Он поджег один факел, затем еще три.

— А теперь не будем терять времени.

— Я сгорю заживо, — запротестовал Блауштейн, привязанный к дереву.

— Если мы развяжем его, он убежит, — резонно заметил Джейк.

Генри подошел к старику.

— Блауштейн, будь на дворе средние века, я бы вырвал вам язык и отпустил на все четыре стороны. Вы все время будете рядом со мной, чтобы я мог присматривать за вами. Если вы что-нибудь удумаете, я вас убью. Понятно?

Блауштейн кивнул.

Генри развязал ремень, и старик начал растирать покрасневшие запястья. Джейк уже бежал к дальней куче. Шамир — к середине. Оставались считанные секунды до появления первых языков пламени.

— Я иду на тот конец, — Генри махнул факелом в направлении, противоположном тому, куда устремился Джейк. — Ты, Маргарет, иди навстречу Шамиру. Справишься?

— Я чувствую, что роль поджигателя придется мне по душе, — ответила Маргарет. — Не спускай с него глаз.

— Пошли, Блауштейн, — Генри подтолкнул старика. — Вы идете первым. Вперед.

И хворост запылал ярким пламенем.

 

Глава 19

Оранжево-синие взяли в кольцо корпуса «Клиффхэвена» и, ожидая сигнала, смотрели на здание ресторана, около которого, подняв руку, стоял Дэн Питц. Кое-кто гадал, каким образом он получил эту работу, где нашел его мистер Клиффорд. Те, кто думал о нем, не завидовали Дэну. Еще бы, в первый же день ловить беглеца.

Многие из оранжево-синих приехали в «Клиффхэвен» одновременно с его открытием, а потому помнили Матуцки, одного из первых гостей, широкоплечего мужчину лет сорока, которому хватило смелости приходить в ресторан в ритуальной шали, бормоча молитвы. Выведенный из себя насмешками над шалью и молитвами, он с кулаками набросился на своего провожатого. Потребовалась помощь еще трех человек, чтобы свалить его на пол, А потом Джордж Уайттейкер пригвоздил его к земле ударом каблука в зубы. Матуцки лишился передних зубов, но нашел в себе силы подняться и с криком «Петлюра!» харкнул тому кровью в лицо. Его вновь повалили и избили до потери сознания.

Матуцки первым провел в шкафчике больше двадцати четырех часов. Когда его выпускали, у шкафчика собралось четверо или пятеро оранжево-синих. Они рассчитывали увидеть смирившегося грешника, воняющего калом и мочой. Вместо этого Матуцки вылетел из шкафчика как разъяренный вепрь, расстегнул ширинку, достал член и окатил оранжево-синих мощной струей. Те бросились врассыпную от психа, который терпел столько времени, лишь бы полить их мочой, одновременно ругаясь на идише, иврите, польском и русском.

В итоге Матуцки, закованный в наручники, но непокоренный, первым отправился на автомобильную прогулку. В зале, где мистер Клиффорд решил вести учет погибшим, фамилия Матуцки заняла крайнюю табличку в нижнем ряду. Там же мистер Клиффорд собрал остальных гостей, — тогда их было двадцать или тридцать, — и показал им чистые таблички, ждущие фамилий тех, кто последует примеру Матуцки. Мистер Клиффорд посоветовал им вести себя тихо, если, конечно, они хотели жить. Однако, не веря евреям на слово и помня о тысячелетиях их бесполезного сопротивления, от Масады до Варшавы, он распорядился дополнить дисциплинарные меры наркотиками. И в еду начали добавлять часть урожая с полей индийской конопли.

Глядя на юношей и девушек, взявших в кольцо «Клиффхэвен», Клиффорд думал о том, что, возможно, пора вплотную заняться созданием банка спермы, взятой у этих молодых парней, чтобы ускорить процесс генетических изменений. Как медленно претворяется в жизнь его план! Надо обязательно расширять масштабы эксперимента. Он допустил ошибку, занявшись поисками союзников, обратившись за помощью к Джордану. История подсказывала, что любое великое начинание требовало только одного лидера, остальные лишь выполняли его приказы. Нельзя ждать, пока другие начнут создавать свои «Клиффхэвены». Он должен заняться этим сам! Около Хьюстона уже найден подходящий участок. Незачем терять время, надо незамедлительно закладывать «Клиффхэвен-2». Сердце его учащенно забилось. Как только они покончат с беглецами, скорее всего, завтра, он сразу этим займется. Он должен сообщить о своем решении Эбигейл.

— Поторопитесь, — бросил он Питцу.

Дэн оглядел редкую цепочку оранжево-синих, занявших исходную позицию, и махнул рукой.

— Начали! — крикнул он. — Начали, начали!

Его почти никто не услышал, но, следуя знаку, оранжево-синие двинулись к жилым корпусам «Клиффхэвена».

Клит не отрывал взгляда от мистера Клиффорда. Сначала ему показалось, что тот говорит сам с собой. Потом он все понял: мистер Клиффорд что-то увидел за кольцом оранжево-синих. Он повернулся к Питцу, но тот ничего не замечал.

Клит вырвался из строя и со всех ног помчался к мистеру Клиффорду.

— Эй! — взревел Питц. — Ты что тут делаешь? Марш на место!

— Что случилось, мистер Клиффорд? — прокричал Клит, не обращая внимания на Питца.

— Там кто-то есть! — мистер Клиффорд указывал на лес. — Вон он! Там!

Присмотревшись, Клит увидел мелькающую меж деревьев человеческую фигуру. В тот же момент она исчезла за ярким пламенем.

— Господи! — прорычал Клит.

— Поймай его! — приказал мистер Клиффорд.

И Клит помчался к лесу. Боковым зрением он увидел пылающие костры. Что происходит, черт побери? Но он не отрывал взгляда от бегущего человека.

Джейк понял, что его заметили. Если б он держался подальше от опушки! Он остановился перед очередной кучей хвороста и поджег ее. Тут же увидел подбегающего Клита, а Клит — его.

— Сукин ты сын! — взревел Клит.

Джейк выставил перед собой факел. Клит подхватил с земли толстую ветвь.

Стоять и драться ни к чему, решил Джейк. Надо поджигать хворост. Он повернулся и побежал к следующей куче.

Клит превосходил его в скорости и догнал Джейка, когда тот остановился, чтобы поднести факел к хворосту. Его дубинка ударила Джейка по ногам. Тот начал валиться назад, но следующий удар пришелся по спине. Джейк вскрикнул от боли, выронил факел и свалился в только что зажженный им костер.

С горящими волосами и одеждой Джейк попытался выбраться из огня. Но Клит ударил его в лицо, послав обратно в огненное горнило.

И еще несколько секунд стоял, не в силах оторвать глаз от живого факела. Так надо поступать с каждым из них, думал он, вместо того, чтобы носиться с сумасшедшими генетическими теориями. Клит уже видел тысячи грузовиков, свозящих евреев к огромному костру, где они сгорали так же, как Джейк. Может, он, Клит, а не мистер Клиффорд или этот новичок должен возглавить нарождающееся движение.

Клит побежал к мистеру Клиффорду. Стычка стоила ему нескольких царапин да дырки в джинсах. Ничтожная плата за жизнь беглеца.

— С ним покончено, сэр, — доложил он.

— Другие, другие, — Клиффорд показал еще на две цепочки костров. Поднявшийся ветер быстро соединял их в единый фронт пламени, охватывающий «Клиффхэвен».

Надо потушить пожар, думал Клит, а потом разделаться с этим поганым народом. Придется взять инициативу на себя.

Криками он призвал нескольких оранжево-синих, остановившихся на полпути к корпусам, следовать за ним. Двое побежали. Клит запомнил тех, кто не двинулся с места. Он поговорит с ними позднее. Оставив остолбеневшего Клиффорда, они втроем помчались к ангару, в котором хранилось противопожарное оборудование.

Дэн, заметно напуганный, подбежал к мистеру Клиффорду.

— Это сделали евреи, — бормотал мистер Клиффорд. — Те, что удрали от нас.

— Что у вас есть для тушения пожара?

— Это сделали евреи, — повторил мистер Клиффорд.

— Мистер Клиффорд, — Дэн потряс его за плечо. — Где противопожарное оборудование?

— Там, — мистер Клиффорд махнул рукой. — Туда пошел Клит.

Кольца из оранжево-синих уже не существовало. Сотрудники «Клиффхэвена» тянулись к зданию ресторана.

Дэн поспешил за Клитом. К своему удивлению, в ангаре он увидел лишь маленький насос-помпу, две тридцатифутовые лестницы да большую бухту шланга в кузове грузовичка.

Клит возился с насосом.

Старик на такое не рассчитывал. Мы могли бы потушить пожар в номере, даже в зале ресторана или на кухне. Кто ж думал, что загорится лес.

Взревел двигатель грузовичка.

— Это безумие, — воскликнул Дэн. — Надо немедленно звонить в Службу охраны леса.

— Клиффорд этого не допустит, — ответил Клит, наконец подсоединив привод насоса к двигателю грузовика. — Мы должны справиться сами. Поехали.

Дэн сел в кабину рядом с Клитом.

— А где у вас вода?

Когда они выехали из ангара, Клит указал на водонапорную башню.

— Эта жестянка? — удивился Дэн. — Сколько же там воды?

— Похоже, что немного.

— Разве вы не подключены к общему водопроводу?

— Нет, у нас только артезианские скважины. Мистер Клиффорд не хотел попадать в зависимость от посторонних.

— В какую зависимость?

— Они могли бы отрезать нас от воды.

— О боже! — Дэн схватил Клита за руку.

— Не мешайте вести машину! — рявкнул Клит.

— Остановите грузовик около Клиффорда.

— Я еду к водонапорной башне, — Клит смотрел прямо перед собой.

— Тогда я выйду прямо сейчас! — проревел Дэн, подумав, что еще посчитается с этим подонком.

Клит сбавил скорость, Дэн на ходу спрыгнул на землю, и грузовичок покатил к водонапорной башне, где уже собралась кучка оранжево-синих.

Дэн направился к мистеру Клиффорду.

— Никто из гостей не должен уйти, — такими словами встретил его Клиффорд.

— Мистер Клиффорд, — воскликнул Дэн, надеясь, что сумеет вразумить старика, — я служил в пожарной охране. Чтобы затушить такой пожар, нам необходимо обратиться за помощью.

— Вам представился случай продемонстрировать свои способности, молодой человек, — ответил мистер Клиффорд. — Полагаю, мне не придется сожалеть о том, что я назначил вас управляющим «Клиффхэвеном».

— Я думаю, жилым корпусам ничего не грозит, сэр.

— Совершенно верно. От леса их отделяет полоса отчуждения шириной не меньше семидесяти ярдов. Мы рассчитывали, что открытое пространство будет лучшей преградой огню.

— Сэр, — добавил Дэн, — воздух над горящим вокруг лесом сильно нагреется, и тогда дым будет стягиваться в середину. Посмотрите сами, — с севера на «Клиффхэвен» неотвратимо надвигалось серое облако.

— Я иду к себе, — решил мистер Клиффорд. — Мне надо поговорить с женой.

Дэн двинулся следом.

— Почему вы сопровождаете меня?

— Из-за них, — Дэн указал на гостей курорта.

Большинство смотрели на горящий лес. Некоторые — на мистера Клиффорда.

— Они не посмеют, — заявил мистер Клиффорд. Странное выражение, отмеченное на лицах гостей, он отнес к страху перед пожаром.

Безопасность старика ни в коей мере не волновала Дэна. Ему хотелось добраться до телефона.

— Я все равно пойду с вами. На всякий случай.

У дверей резиденции мистер Клиффорд повернулся к Питцу.

— А теперь возвращайтесь и займитесь тушением пожара.

— Может, нам обратиться за помощью? — рискнул спросить Дэн.

— Никогда, — отрезал мистер Клиффорд, вновь подумав, а не ошибся ли он в выборе управляющего. Но изменить он ничего не мог: труп Уайттейкера уже лежал на дне пропасти.

 

Глава 20

Стэнли увидел цепь, перегораживающую проселочную дорогу, ведущую к «Клиффхэвену», и нажал на педаль тормоза.

— Я уверен, это здесь.

— Надеюсь, ты прав, — ответила Кэти.

Из сторожевой будки вышел мужчина в синих Джинсах и оранжевой футболке. Он напомнил Стэнли официанта закусочной, где можно поесть, не выходя из машины.

— У нас нет свободных мест.

— Номер нам не нужен, — пояснил Стэнли. — Я просто хочу узнать, не останавливались ли здесь мои родители.

В выражении лица мужчины что-то изменилось.

— Как вас зовут?

— Стэнли Браун. Это Кэти.

Кэти кивнула.

Мужчина на мгновение задумался. Они как раз ищут Брауна. Если это его сын, мистер Клиффорд с удовольствием побеседует с ним.

— Одну секунду, я позвоню наверх.

Мужчина вошел в будку и снял телефонную трубку. Стэнли уже начал терять терпение, когда оранжево-синий вновь вышел из будки.

— Не могу дозвониться. На коммутаторе не берут трубку.

— Попробуйте еще раз, — попросил Стэнли. — Это очень важно.

Как только мужчина вновь взялся за трубку, Стэнли приложил палец к губам, призывая Кэти к молчанию, выскользнул из кабины, оставив дверцу открытой, снял цепь, прыгнул за руль, захлопнул дверцу, и машина рванулась вперед. В зеркало заднего обзора он увидел, как мужчина, оранжево-синий, машет руками и что кричит им вслед. Пошел он к черту, подумал Стэнли.

Дорога сузилась и он сбросил скорость. Ему не хотелось свалиться под откос или, наехав на камень, что-то сломать.

— Интересно, что они делают, если одна машина едет вверх, а другая спускается ей навстречу? — спросила Кэти.

— Одна поднимается в воздух и ждет, пока под ней проедет вторая, — ответил Стэнли. — Скорее всего, здесь есть широкие участки, где они могут разъехаться.

— Мне кажется…

— Что?

— Твои родители не стали бы останавливаться в заурядном отеле, не так ли? А в классный отель должна вести хорошая дорога.

— Возможно, они рассчитывают, что по такой дороге никто не уедет, не расплатившись. Тут очень легко поймать беглеца.

— Что там такое? — обеспокоилась Кэти.

— Вдохни поглубже.

Кэти вдохнула.

— Горит лес?

Стэнли кивнул. Еще поворот, и они увидели поднимающееся облако дыма. Стэнли прибавил газа и тут заметил бегущего к ним мужчину.

— Ты только посмотри на него, — он повернулся к Кэти.

Мужчина отчаянно махал руками, словно призывая их остановиться.

Стэнли поставил машину на ручной тормоз и вышел из кабины.

— Что случилось?

Мужчина с трудом перевел дыхание.

— Горит лес. Там все сгорит. Пожалуйста, разворачивайтесь, найдите телефон, позвоните пожарникам, в полицию, куда угодно.

— Там могут быть мои отец и мать, — ответил Стэнли.

Лицо мужчины закаменело.

— Ты — еврей? — он оглянулся.

— Какое это имеет значение?

— Сынок, если твои родители наверху, ты сможешь помочь им, только позвонив в полицию. Вон он идет.

— Кто?

Послышались торопливые шаги.

— Разворачивайся! Быстро! — крикнул мужчина.

Стэнли ничего не мог понять. Он решил, что у его собеседника не все дома.

— Я поеду вперед и развернусь наверху.

— Они вас не выпустят. Пожалуйста, делай то, что я говорю.

Шаги приближались.

— Позвольте мне уехать с… — начал мужчина и тут из-за поворота показался оранжево-синий.

— Мистер Мейер, — позвал он. — Куда это вы собрались?

— Я всегда слушался, — запричитал Мейер. — Просто не хотел сгореть заживо.

— Мы потушим пожар. Идемте со мной.

Что же это за курорт, подумал Стэнли.

— Поехали отсюда, — крикнула из кабины Кэти.

— Ты права.

С большим трудом ему удалось развернуться на узкой дороге.

— Садитесь, — предложил он мужчине.

— Он мне не разрешит, — вздохнул Мейер.

Это безумие, думал Стэнли.

Оранжево-синий знаком предложил Мейеру подниматься наверх, но тот не мог оторвать взгляда от машины Стэнли. Правда, теперь оранжево-синий стоял между ним и машиной.

Стэнли смотрел на небо.

Над темным лесом поднимался не только дым, но и искры.

Он поехал вниз, быстрее, чем поднимался наверх, проходя повороты в визге шин.

— Господи, — прошептала Кэти.

— Комментируешь мое умение управлять автомобилем? — полюбопытствовал Стэнли.

— Нет, — ответила Кэти. И повторила: — Господи.

Приближаясь к перегораживающей дорогу цепи, Стэнли думал о том, что ему делать, если сторож попытается их задержать.

В фильмах машины врезались в цепь и вырывали ее из столбов. Но он не мог повредить автомобиль Джерри.

— Кэти, я остановлюсь перед цепью, выскочу из кабины и побегу на бензоколонку, что около поворота на «Клиффхэвен». Ты тоже беги туда. Как можно быстрее. Поняла?

Кэти кивнула.

— Я тебя не слышу, — Стэнли не отрывал глаз от извилистой дороги.

— Да, — выдохнула она.

Стэнли пробежал мимо Френка Фоулера, заправлявшего трейлер, и влетел в дом. Матильда Фоулер отложила газету.

— В чем дело?

— Где у вас телефон?

— Что?

— Пожалуйста, позвольте мне позвонить. Наверху большой пожар.

В дверях возник Френк.

— Наверху?

— Около курорта. «Клиффхэвена», так его, кажется, называют.

— Они справятся сами, — твердо заявил Френк.

— Только не с таким пожаром. Лес горит вокруг всего курорта.

— Эй! — послышался голос водителя трейлера. — Где моя сдача?

Френк вышел, а его мать указала на телефонный аппарат.

— Скажите телефонистке, что произошло.

Вошла Кэти.

— Вы куда, девушка? — спросила Матильда.

— Я с ним, — Кэти посмотрела на Стэнли.

На другом конце провода взяли трубку.

— Я хочу сообщить о большом пожаре в «Клиффхэвене». Биг-Сур, — он продиктовал номер, написанный на табличке под диском. В следующее мгновение он уже говорил с кем-то еще. — Да, Биг-Сур, курорт под названием «Клиффхэвен». Я не добрался до зданий, мы развернулись на дороге. Горит лес. Да, вокруг. Пожалуйста, поторопитесь.

Стэнли положил трубку. Взглянув на испуганное лицо Кэти, подошел к ней, крепко прижал к себе.

Через его плечо Кэти увидела Френка Фоулера, стоящего у двери с дробовиком в руках.

— Зачем ты это сделал? — процедил Френк.

Шестидесятивосьмилетний Моше Перлман, старейшина «Клиффхэвена», выглядел на все восемьдесят лет, возможно, из-за окладистой седой бороды. Вид горящего леса потряс его до глубины души. Он не сомневался, что видит перед собой дело рук Господних. И не мог не возблагодарить Создателя. Моше надел ермолку, к которой не прикасался со второго дня пребывания в «Клиффхэвене», и начал молиться. Sh'ma yisroel adonoi elochenu adonoi echod…

Два других гостя «Клиффхэвена» подошли к нему и осторожно подхватили под руки.

— Пойдемте, — сказал один. — Тут слишком жарко.

Моше Перлман хотел уехать из «Клиффхэвена», как только увидел роскошные корпуса, столь несоответствующие его скромным запросам, но жена убедила его остаться на несколько дней. Она была моложе лет на двадцать, и Моше часто уступал ее прихотям. Когда вечером она не пришла в номер, он подумал, что та увлеклась каким-нибудь более молодым мужчиной. Но он не увидел жену ни утром следующего дня, ни потом. Встревожившись, Моше обратился к оранжево-синим, державшим его взаперти. Но те лишь смеялись и говорили, что такому старику жена уже ни к чему.

— Пойдемте, — повторил мужчина, поддерживающий Моше Перлмана под правую руку. — В бассейне безопаснее.

— Я не умею плавать, — возразил Моше.

— Мы встанем там, где мелко. Посмотрите, остальные уже пошли туда.

Моше позволил увести себя к бассейну. Возможно, Бог хотел, чтобы он утонул. Теперь это уже не имело значения.

Блауштейн, бухгалтер, не привык к физическим нагрузкам. Генри пришлось толкать его в спину. Он уже зажег свои кучи и возвращался назад, по широкой дуге огибая те, что зажгла Маргарет.

— Эй! — крикнул он, заметив жену.

— Жарко! — Блауштейн тяжело дышал. — Я больше не могу.

— Что так долго? — спросила Маргарет.

Генри махнул рукой в сторону Блауштейна.

— Зря я отвязал его от дерева, — он указал на низкое здание, на крыше которого провел ночь. — Пойдем туда.

Маргарет подожгла последнюю кучу хвороста и бросила в нее факел.

— Все? — спросил Генри.

Она кивнула.

— А где Шамир и Джейк?

— Они увидят нас, если мы останемся с этой стороны здания. Двинулись. Все вместе.

Они побежали. Маргарет надеялась, что их не заметят. После допроса у Клиффорда она не сомневалась, что, поймав Генри, они разделались бы с ним на месте.

Шамир подносил факел к последней куче, когда увидел три фигурки, выбежавшие из леса. Пора и мне, решил он и помчался к опушке, лавируя между островами огня. С каждой секундой становилось все жарче. Но вот деревья остались позади, и Шамир наискосок помчался к своим друзьям. Минуту спустя, тяжело дыша, он упал рядом с ними на землю.

— Я зажег все. А вы?

Генри кивнул.

— Где же Джейк?

Они посмотрели направо. Большинство куч Джейка слилось с общим фронтом пламени, но дальний конец остался нетронутым.

— Он еще не поджег все кучи, — заметил Генри.

— Лучше б он бежал сюда, — Маргарет уже поняла, что Джейку помешали довести до конца начатое дело. — Может, он упал и сломал ногу?

Пожар набирал силу. Занялись уже большие деревья.

— Может, он убежал, — пробормотал Блауштейн.

— Совсем ребенок, — Генри встал. — Чуть старше Стэнли. Я найду его.

— В этом пламени? — удивился Шамир.

Генри побежал к тому месту, где Джейк мог зажечь свою последнюю кучу.

— Вернитесь! — крикнул вслед Шамир. — Вы сумасшедший!

— Нет, — вздохнула Маргарет, — он не сумасшедший. Такой уж у него характер.

Маргарет, Шамир и Блауштейн наблюдали как Генри пересек открытое пространство и исчез в лесу.

Я молюсь обоим нашим богам, Генри, думала Маргарет. Я не могу доверять только тому, что заботится о евреях.

— Возвращайся, — шептал Шамир, будто разговаривая с самим собой.

Время застыло. Внезапно из леса вырвалась знакомая фигура. Маргарет встала. Когда Генри пробежал половину пути, они увидели сажу на его лице.

Поднялся и Шамир.

— Как вы? — прокричал он.

Генри махнул рукой, как бы показывая, что о нем нечего и говорить.

— Нормально, — он шумно выдохнул. — Устал. Джейка я не нашел. Будем надеяться, что в лесу его нет.

— Я же говорил, он, скорее всего, убежал, — вставил Блауштейн.

Это вряд ли, подумал Генри. Он сел у стены, положив руки и голову на поднятые колени.

Отдышавшись, Генри огляделся. Пылал лес, потоки горячего воздуха устремлялись ввысь, верхние ветки начинали дымиться и вспыхивали прежде чем до них доставали языки пламени. Огненная корона сияла над гигантской печью, превращая величественные деревья в жалкие угли.

Наклонившись к Маргарет, Генри поцеловал ее, не задумываясь, где они и с кем. Поцелуй жизни.

Когда они оторвались друг от друга, Маргарет увидела, что Блауштейн уставился в землю между колен, смущенный выставленными напоказ чувствами других людей. Шамир тронул Генри за плечо.

— Смотрите!

Оранжево-синие тянули пожарный шланг, словно муравьи, пытающиеся свернуть гору. Тоненькая струйка воды не могла погасить ревущую стену огня. Генри торжествующе взглянул на своих спутников. Его замысел полностью удался. На трех четвертях периметра бушевал огненный смерч.

Он прижался щекой к груди Маргарет, как когда-то в Центральном парке, еще до свадьбы. Когда успели пройти все эти годы? Рут, Стэнли, целая жизнь, пролетевшая в один миг. После того, что произошло с ними, можно научиться наслаждаться минутами.

Генри уже начал засыпать, но почувствовал, как напряглась Маргарет. Открыв глаза, он увидел троих мужчин с нарукавными повязками, появившихся из-за угла. Они остановились в десяти футах.

Генри сразу же узнал их, как и они — его. Прошлым вечером они встретились у цепи, перегораживающей поворот на шоссе.

 

Глава 21

Дэн Питц, горько сожалея о том, что ответил на газетное объявление, наблюдал за пожаром не с фанатизмом обращенного в новую веру, но как посторонний, трезво оценивающий шансы на спасение. Дорога, ведущая вниз, едва ли могла стать преградой огню: воздушные вихри без труда перенесли бы через нее горящие ветки. Тогда не только гости, столпившиеся у бассейна, но и сотрудники «Клиффхэвена» оказались бы в ловушке. Пожар такой силы мог сжечь все дотла. Мистер Клиффорд, возможно, предпочел бы такой исход, чтобы стереть все следы своего проекта, но Дэну, сжегшему трех человек, не хотелось превращаться в жареный каштан.

Он обрадовался, увидев бегущих к нему Оливера Робинсона и Аллена Трэска. Им не потребовалось много слов, чтобы понять друг друга.

— Ничего у них не выйдет, — Робинсон показал на Клита и горстку оранжево-синих, пытающихся справиться с огнем.

— Надо вывести наших сотрудников по дороге, — распорядился Дэн. — Оставим двух-трех человек с пистолетами, чтобы они задержали гостей.

Робинсон мечтал о должности управляющего «Клиффхэвеном». Теперь он благодарил Бога за то, что не получил ее.

— Наверное, мистер Клиффорд не даст мне рекомендательное письмо за один день работы, — продолжил Дэн.

Робинсон рассмеялся.

— Пожалуй, пора вывозить старика, — заметил Трэск.

В этот момент они услышали стрекотание вертолета и посмотрели вверх.

Баззу Болларду, пилоту «белл рейнджера», было сорок шесть. Самым сильным воспоминанием детства остался у него вой сирены, который поднимал отца, члена добровольной пожарной команды, с постели в любое время ночи. Быстро одевшись, он целовал жену в щеку и мчался к пожарной машине. А юный Базз оставался у окна, пока мигающий синий маячок не исчезал за углом.

Однажды, за праздничным столом, миссис Боллард спросила мужа, зачем ему все это надо? Мистер Боллард ответил скорее не жене, а сыну: «Врачи вылечивают своих пациентов, но не всех. Адвокаты добиваются освобождения многих клиентов, но некоторые все же попадают за решетку. Мы всегда побеждаем огонь. Рано или поздно, победа остается за нами».

В восемнадцать Базз стал морским летчиком. После демобилизации его уже не прельщала долгая тряска в машине, а затем схватка с огнем со шлангом в руках. Он привык к другим скоростям.

И Базз поступил в Федеральную службу охраны лесов, бомбардировщики которой могли обрушить на горящий лес тонны химических реагентов. Со временем Базз перешел на вертолеты, патрулирующие лесные массивы в поисках очагов пожара. Сейчас, спустившись до трехсот футов, он вызвал на связь Эда Боллантайна.

— Записывай координаты, Эд. — Продиктовав их, Базз продолжил: — Лес горит вокруг девяти или десяти зданий. Между ними я вижу человек сто пятьдесят, может, сто семьдесят пять. Почему-то никто не уходит по дороге, ни пешком, ни на машинах. Не понимаю, в чем дело?

Он выслушал вопросы Эда, вновь включил передатчик.

— Корпуса пока не горят. Характер пожара предполагает наличие множественных возгораний. Не могу исключить поджога.

— Страховые компании помогают владельцам мотелей, которые не умеют зарабатывать деньги, — цинично заметил Эд, который боролся с огнем, не вставая из-за стола.

— Эд, тут не мотель, а большой курорт. Рекомендую объявить боевую готовность бомбардировщикам с нитратом аммония. Потребуется не меньше дюжины вылетов. Если дорога останется свободной, мы сможем подогнать по ней пожарные машины. Если огонь перекинется через нее, придется обходиться одними бомбардировщиками. Эд, я думаю, надо эвакуировать индейцев из резервации. Пожар движется на них. Подожди минуту.

Базз спустился ниже и облетел «Клиффхэвен» по периметру. И гости, и сотрудники, задрав головы, смотрели на одинокий «белл рейнджер». Вертолет вновь набрал высоту.

— Слушай, Эд, огонь может перерезать дорогу в двухстах ярдах от расчищенной зоны. Она там зажата между двух больших скал. С обоих сторон густая растительность. Вызывай спасательные вертолеты береговой охраны из Монтерея и «геркулесы» из Форт-Орда, если хочешь вовремя вытащить этих людей. И перебрось сюда десяток парней, чтобы организовать эвакуацию. Иначе будет давка. Я пока задержусь здесь.

Вскоре Базз вновь связался с Эдом.

— Около бассейна собралась целая толпа. Внизу, должно быть, чертовски жарко. В воде места всем не хватает. Горит не меньше двадцати акров.

Боллард взглянул на индикатор уровня горючего.

— Эд, вертолеты уже летят? Отлично. Слушай, я ничего не понимаю. Полно народу, а на стоянке лишь несколько автомобилей. А к востоку есть небольшая расщелина, которая удивила меня больше всего. На дне валяются десятки машин, причем их туда сбросили целыми. Чем они тут занимаются? Что? Нет, больше сотни. Если в баках бензин… И побыстрее организуй здесь командный пункт. А я лечу на базу, горючее на исходе.

Генри решил, что ему лучше встать. Та же мысль посетила и Шамира. Жаль, что нет Джейка, подумал он, тогда бы их было трое против троих. Блауштейн, скрючившийся у стены, заговорил первым.

— Я ничего не делал.

Один из мужчин с презрением глянул на бывшего бухгалтера.

— Это ваша работа? — спросил он, подняв глаза на Генри.

Тот молча смотрел на него.

Мужчина нервно переминался с ноги на ногу.

— Мы трое считаем, что вы правы, — наконец, вырвалось у него. — Напрасно мы шли на поводу у хозяев «Клиффхэвена».

— А теперь вы боитесь, что вас накажут?

Мужчина кивнул. Все, как обычно, подумал Генри. Крысы первыми бегут с тонущего корабля.

— Что же нам делать? — спросил мужчина.

— Дураки, — бросил Генри. — Для начала снимите повязки.

Блауштейн, воспользовавшись тем, что про него забыли, отлепился от стены и со всех ног помчался к жилым корпусам.

— В чем дело, Клит? — послышался сзади голос Дэна Питца.

Клит как раз отдал команду выключить воду. Когда давление упало, он опустил шланг на землю.

— С такой струйкой ничего не получится.

— Жаль, что мистер Клиффорд не разрешил обратиться в лесную охрану.

— Чтобы они увидели, что мы тут делаем? — Клит засомневался, в своем ли уме новый управляющий.

— Я уверен, что пилот вертолета доложил о пожаре, — добавил Питц.

— Тогда нам надо покончить с этими у бассейна. О господи, некоторые направляются к дороге!

— У меня идея, — Питц думал совсем о другом. — Если ты готов ее выслушать…

Клит повернулся к нему.

— Я слушаю.

— Давай договоримся о следующем. Когда все закончится…

— Да?

— Я не назову тебя, если ты не назовешь меня.

Клит смотрел Питцу прямо в глаза. Хорошего гуся подобрал мистер Клиффорд.

Питц протянул руку, чтобы скрепить договор.

Клит пожал ее, одновременно левой рукой схватив Дэна за предплечье и неуловимым движением бросив на землю. Прежде чем Дэн успел придти в себя, Клит уже упирался коленом ему в грудь.

— Сукин ты сын, — прорычал он. — Волнуешься, значит, как бы я тебя не опознал? А эти евреи? Возможно, они не запомнили новичка, я даже не знаю, видели ли они тебя, но меня-то они узнают, будь уверен. А теперь слушай! — Клит поднес правый кулак к лицу Питца. — Сейчас я возьму оружие, что хранится в «Бюро оформления». Раздадим его нашим людям и перегородим дорогу. А потом перестреляем всех евреев. Ясно?

Дэн кивнул. Он согласился бы с чем угодно, лишь бы отделаться от этого психа. Секунду спустя Клит уже бежал к «Бюро оформления».

К счастью, он знал, где лежит ключ от сейфа, потому что в маленькой комнатке никого не было. Он выдвинул второй ящик справа и открыл картонную коробку. Ключа не было! Клит перебрал все ключи в верхнем ящике. Ага, вот он! В сейфе Клит нашел двенадцать пистолетов, побросал их в брезентовый мешок вместе с несколькими коробками патронов. Свой пистолет он засунул за пояс и выскочил на улицу.

Дэн Питц куда-то скрылся. Не увидел Клит ни Робинсона, ни Трэска. Восемь или десять гостей «Клиффхэвена» в мокрой одежде шли к дороге. Должно быть, они только что вылезли из бассейна. И еще оглядывались, опасаясь, что их поймают. И где Шарлотта, черт побери? Она бы ему помогла.

Клит быстро собрал десяток оранжево-синих, раздал оружие, объяснил, что от них требуется. Оставшийся пистолет он тоже засунул за пояс. Зарядив пистолеты, они побежали к дороге, наперерез беглецам. Клит помнил, что у сторожевой будки стоят козлы для пилки дров и две загородки с табличками «ПРОХОДА НЕТ». Конечно, такая баррикада не могла остановить толпу. Ничего, настоящий заслон они соорудят из тел!

Оранжево-синие послушно выстроились поперек дороги, хотя изменившиеся обстоятельства изрядно напугали некоторых из них.

— Не надо волноваться, — крикнул Клит. — Когда мы закончим, свидетелей не будет!

— Что ты собираешься делать? — спросил его сосед слева.

— Слушайте все! — взревел Клит, чувствуя нарастающее возбуждение, поняв наконец, что он, и только он, является настоящим лидером, вырвавшимся из-под каблука таких недоносков как Дэн Питц или Джордж Уайттейкер. — Сосчитайте патроны!

Гости «Клиффхэвена», приблизившись к загородкам, остановились.

— Дорожите каждой пулей, — продолжал Клит. — Трупы мы побросаем в грузовик, тех, кого не пристрелим, загоним в фургон и отправим обе машины в пропасть. Помните, свидетели нам не нужны!

Человек двенадцать стояли в футах десяти от цепочки оранжево-синих, но от бассейна к ним тянулись и остальные.

Клит поднял пистолет на уровень глаз.

— Попусту патронов не тратить! Каждый целится в того, кто стоит перед ним. Все готовы?

Оранжево-синие прицелились, у многих дрожали руки.

— Огонь! — пуля Клита попала мужчине в грудь. Тот упал, широко раскинув руки. Клит удовлетворенно кивнул, но тут же нахмурился. От десяти выстрелов грохота было бы гораздо больше. Похоже, стреляли не все. А Слим, высокий парень из Пасадены, вообще опустил пистолет.

Клит шагнул к нему.

— В чем дело, Слим? Струсил?

Слим не ответил.

Он не видел, как Клит поднял пистолет, и лишь ощутил внезапный удар, сопровождаемый грохотом выстрела. Слим согнулся, потом упал на землю, а Клит, наступив ногой на его правое запястье, выхватил пистолет. И отвернулся, не обращая внимания на вопли Слима.

— Кто еще трусит? — крик его перекрыл рев огня.

Оранжево-синие молчали.

Он вновь приказал им прицелиться. Гости «Клиффхэвена» попятились, и Клит двинул своих людей вперед. Он хотел стрелять только наверняка.

И тут Клит увидел фигурку, бегущую к лесу. Их разделяло ярдов сто пятьдесят, но он узнал Филлис Минтер. Женщина, которую он ненавидел больше других, пыталась удрать через участок леса, еще не охваченный пламенем. Дура, подумал Клит, огонь очень быстро настиг бы ее.

— Не двигаться, — прокричал он, подав знак опустить оружие, и бросился за Филлис. Он ей покажет. Расстреляет ее перед толпой, дабы преподать евреям наглядный урок.

Филлис заметила его. И пистолет в вытянутой руке. Она могла бы скрыться в лесу, но остановилась, повернулась к Клиту лицом.

— Что я вижу, маленький мальчик с большим пистолетом? Похоже, кто-то поджег ваш парк развлечений.

— Горит только лес, крошка. Остальное мы сохраним для твоих родственничков. А теперь иди! — Клит указал пистолетом на жилые корпуса.

Филлис не собиралась подчиняться этому мерзавцу, и молча показала ему фигу.

Клита всегда бесило неповиновение, особенно со стороны женщин и евреев. Он ударил, целя рукояткой пистолета в кулак Филлис, но та успела отдернуть руку.

— Ты промахнулся, — Филлис наклонилась и вытащила нож, спрятанный за голенищем.

Клит знал, что он с ней сделает. Разденет ее перед всеми, а затем выстрелит в курчавый треугольник, разворотит ее «персик». Но сначала надо отнять нож.

— Иди сюда, крошка, — процедил Клит. — И отдай нож, — он протянул левую руку, держа Филлис на мушке.

— Обязательно, — кивнула Филлис. — Если ты обещаешь не стрелять.

— Зачем мне стрелять, крошка? Ты знаешь, чего я от тебя хочу. Сможешь ли ты дать мне это мертвой?

Филлис подняла руку, как бы для того, чтобы положить нож в открытую ладонь Клита, и шагнула вперед. Она видела, что Клит не слишком умело обращается с пистолетом. Дуло смотрело в небо, а не в нее. В следующее мгновение она рванулась вперед и вонзила нож в грудь Клита.

Тот инстинктивно попытался отвести удар, но левая рука с раскрытой ладонью оказалась бесполезной, а правая не успела опуститься. Клит почувствовал удар, и с ужасом увидел, что лезвие целиком вошло в грудь. Очень важно, подумал он, не упасть на рукоятку. Хотя тело уже отказывалось служить Клиту, ему удалось упасть на бок, потом перекатиться на спину. Затуманенным взглядом он нашел Филлис, стоявшую в четырех футах от него. Вдали люди бежали врассыпную от сооруженной на дороге баррикады. В небе появились какие-то точки. Вертолеты? Во всем виновата эта женщина, говорил себе Клит. Она отвлекла его, искушая убийством, так же, как раньше искушала желанием. Он поднял пистолет, сжимая его обеими руками, чтобы поймать цель на мушку. Дуло все равно прыгало у него перед глазами. Филлис отступила назад, прикрывая голову руками, но Клит выстрелил в другое место.

Генри, Маргарет и Шамир обогнули угол и увидели баррикаду, перегораживающую дорогу вниз, и несколько лежащих рядом с ней тел. Цепочка оранжево-синих с пистолетами в руках, смотрящих на Клита, о чем-то спорящего с женщиной, в которой Маргарет сразу же узнала Филлис.

Генри увидел, как женщина с силой вонзила нож в грудь Клита. Он уже пробежал полпути, когда Клит, лежа на спине, поднял пистолет.

— Клит! — во всю мощь заорал Генри, надеясь отвлечь его, но тот, лежа на земле, не слышал ничего, кроме внутреннего голоса, повторяющего: «Убей ее, убей ее, убей…»

Пуля пронзила тазовую кость и вошла в живот. Падая, Филлис думала об отце, который вернулся живым с войны, но получил роковую пулю в манхэттенском такси. А может, она не умрет. Господи, как она не хотела умирать.

Генри вышиб пистолет из руки Клита, хотя это уже и не имело особого значения. Клит потерял сознание. Подбежавшая Маргарет опустилась рядом с ним на колени, чтобы посмотреть, можно ли чем помочь. Оторвав клок от футболки, она свернула его в комок и приложила к ране в груди. На этом ее возможности иссякли.

— Маргарет, — позвал Генри. — Женщина.

Разумеется, женщина. Ей в первую очередь требовалось внимание.

Маргарет показала Шамиру, как надо держать тряпку, чтобы приостановить кровотечение.

— Кровь перестанет течь, если наложить жгут на шею, — мрачно заметил Шамир, но его реплика осталась неуслышанной.

Держа набухшую от крови тряпку левой рукой, правой Шамир обшарил карманы Клита. В одном нашел то, что искал: ключи с оранжево-синим брелком. Теперь он мог выпустить тех, кого заперли в номерах.

Как красива эта женщина, думала Маргарет, склонившись над Филлис. И в каком критическом она положении. Пуля раздробила кость. Ее осколки, в свою очередь, превратились в пули, разрывающие внутренности. Да и что по силам врачу, если под рукой нет морфия, хирургических инструментов, донорской крови для замены той, что пятнала сейчас пересушенную землю?

Для Филлис Минтер Маргарет сделала все, что могла. Теперь требовался хирург, причем в самое ближайшее время. Через десять, пятнадцать минут эта женщина умрет, она уже на пути к смерти, и голыми руками тут не помочь.

Знакомое чувство отчаяния охватило Маргарет. Она медленно поднялась, всматриваясь в лицо Филлис. По крайней мере, она без сознания. Прощай Филлис, мысленно сказала она.

Затем, вспомнив об окружающем мире, Маргарет огляделась. Над Клитом склонилась женщина в оранжевой футболке. Маргарет узнала ее — Шарлотта!

— Он умер? — спросила Шарлотта Шамира.

— Нет, — ответил Шамир, — но может умереть. Подержите-ка эту тряпку у его раны. У меня есть другие дела.

Когда Шамир приподнял тряпку, из раны брызнула кровь. Шарлотта выпрямилась. Она не выносила вида крови, а тут смотрела на кровь человека, с которым провела больше времени, чем с кем бы то ни было. Он больше не будет спать ни с ней, ни с другими.

— Что же вы? — крикнул Шамир. — Он же один из вас!

Шарлотта отступила на несколько шагов, повернулась и пошла прочь, в свою комнату, куда больше никогда не заглянет Клит. Думала она о том, сколько потребуется времени, чтобы собрать вещи; Она хотела побыстрее собрать вещи, до того, как евреи опомнятся и начнут сводить с ней счеты.

Шамир с удивлением смотрел вслед убегающей Шарлотте.

— Черт, — пробурчал он и повернулся к Брауну. — Генри, подержите эту тряпку. Я должен открыть двери в корпусах.

 

Глава 22

Блауштейн с облегчением вздохнул, удрав от этого сумасшедшего и его жены-гойки. На что надеялся этот человек? За кого принимал себя — за Моисея?

Я прожил здесь шесть месяцев, думал Блауштейн, потому что не отрывался от реальности. От таких, как Генри Браун, надо держаться подальше. Он делает все, чтобы получить пулю в лоб. Или от сотрудника «Клиффхэвена», или от полицейского, или от кого-то еще.

Несмотря на жару, становившуюся все нестерпимее с каждой минутой, гости «Клиффхэвена» начали выбираться из бассейна и потянулись к дороге. Надо остановить этих идиотов. Тут он заметил толпу, собравшуюся вокруг человека, которого он хорошо знал, хотя и недолюбливал, — доктора Гудзона. Он полагал, что так называемые эксперименты доктора — просто чушь. Совсем не обязательно лишать человека необходимых ему пищи и воды, чтобы доказывать их необходимость.

Приглядевшись, Блауштейн понял, что доктора Гудзона бьют. Ну вот, вздохнул он, евреи начали убивать друг друга. Блауштейн почувствовал грозящую ему опасность. И поспешил к резиденции мистера Клиффорда.

Большое окно закрывала портьера. Он не знал, один мистер Клиффорд или нет.

Блауштейн не стал ломиться в парадную дверь. Обежал здание и воспользовался черным ходом, ведущим на кухню. Почему-то дверь оказалась открытой. На месте мистера Клиффорда он бы запер ее на все замки.

В кухне его взгляд задержался на длинном ряду медных сковород, висевших на стене, словно украшения. Какое расточительство, заговорил в Блауштейне бухгалтер. Его жене хватало двух, большой и маленькой.

Послышались шаги.

— Что ты тут делаешь?

— О, мистер Клиффорд, — Блауштейн привычно сжался в комочек.

— Что тебе надо?

— Я не имею к этому никакого отношения.

— К чему?

— К пожару, — ответил Блауштейн. — Лес поджег Генри Браун. Я пытался предупредить кого-нибудь из сотрудников, но меня привязали к дереву.

Мистер Клиффорд подошел к нему вплотную.

— Ты помогал ему, Блауштейн?

Тот отпрянул.

— Он заставил меня.

— Ты слизняк, Блауштейн. Убирайся отсюда!

— Я одним из первых стал помогать вам, мистер Клиффорд. Разве вы этого не помните?

— Ты давно бы умер, не подбери я тебя.

— Да, но я работал на вас.

— Ты обязан мне жизнью, Блауштейн. И тем не менее помог этому негодяю сжечь «Клиффхэвен». Такова твоя благодарность?

— Они заставили меня, — захныкал Блауштейн. — Я только выполнял приказы.

Мистер Клиффорд засмеялся.

— И при первой возможности прибежал к вам, чтобы сказать, кто это сделал.

Мистер Клиффорд открыл дверь черного хода.

— Уходи, Блауштейн, пока я не пришиб тебя. Ступай к бассейну, может, тебя убьют другие.

Как только Блауштейн поспешно ретировался, он закрыл и запер дверь, а потом, прислушиваясь к далекому стрекотанию вертолетов, пошел к телефону, чтобы позвонить Эбигейл.

«Гелитек» Бадди Арнольда, сменивший «белл рейнджер» Болларда, завис высоко над «Клиффхэвеном». Бадди докладывал Монтерею о развитии событий.

Три спасательных вертолета береговой охраны осторожно опустились в центре горящего кольца. Последние люди выбрались из бассейна и спешили к вертолетам. Со всех сторон к ним сбегались и остальные. Бадди оставалось только надеяться, что они не подойдут слишком близко. Лопасти без труда разрубали человека пополам.

Энсин, выпрыгнувший из первого вертолета, поднял руки, призывая толпу не приближаться. Похоже, он задавал вопросы, указывая на высокие корпуса. Кто-то обратил его внимание на низкое серое здание, чуть отстоящее от корпусов. Бадди увидел, как энсин побежал туда в сопровождении двух мужчин, с которыми говорил. В здании он пробыл не больше минуты, пулей вылетел оттуда и понесся к вертолету. И тут же связался с Бадди по рации.

— Говорит Чарли два-пять-ноль.

— Слушаю, — ответил Бадди.

Голос энсина дрожал.

— Это не курорт. Тут что-то другое. Срочно вызывайте врачей. Я полагаю, не меньше тридцати человек нуждаются в медицинской помощи.

— Что с ними?

— Не знаю. Это здание… за всю жизнь не видел ничего ужаснее. Вдоль стен пустые шкафчики, страшная вонь, а на полу грязные, больные люди, которые боятся выйти, потому что думают, что за дверью их убьют. Надо бы связаться и с ФБР. Помощь нужна нам как можно скорее. А пока я постараюсь хоть как-то упорядочить отправку людей. Каждый вертолет может взять не больше пяти человек. Некоторым потребуются носилки. Нас всего одиннадцать.

Бадди показалось, что энсин едва сдерживает слезы. Должно быть, новичок, никогда не нюхавший пороха.

— Я все передам, — пообещал он.

— Спасибо.

МОНТЕРЕЙ, Калифорния (Ассошиэйтед пресс). Еще один лесной пожар замечен сегодня утром неподалеку от заповедника Вентана, где в 1977 году сгорели тысячи акров, заросшие секвойями. По первым сообщениям, очаг возгорания возник рядом с уединенным горным курортом в Биг-Суре. Федеральная служба охраны леса намерена начать бомбардировку нитратом аммония, эффективность которого уже не раз доказана на практике. Из других штатов на помощь вызваны опытные пилоты. А пока спасательные вертолеты береговой охраны из Монтерея и военные вертолеты с базы Форт-Орд обеспечивают эвакуацию отдыхающих, застигнутых пожаром на курорте. В настоящее время ничего не известно о числе жертв, также как и об общем количестве людей, находящихся в опасной зоне. Курорт, называющийся «Клиффхэвен», открылся шесть месяцев тому назад.

ВСЕМ РЕДАКТОРАМ… СРОЧНО… ДОПОЛНЕНИЕ К СООБЩЕНИЮ О ПОЖАРЕ В ВЕНТАНЕ… НЕОЖИДАННОЕ ДОНЕСЕНИЕ СПАСАТЕЛЕЙ… ВОЗМОЖНО, ЭТО НЕ ПРОСТО ПОЖАР… ВЕРОЯТЕН ПОДЖОГ ОКРУЖАЮЩЕГО ЛЕСА ОТДЫХАЮЩИМИ КУРОРТА… РЕПОРТЕР ВЫЛЕТАЕТ СО СПАСАТЕЛЬНЫМИ ВЕРТОЛЕТАМИ… ЖДИТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ СООБЩЕНИЙ.

Энсин и трое санитаров разделили людей, выпущенных из шкафчиков, на три группы. Две женщины лежали без сознания. Их следовало вывезти в первую очередь. Десять человек, в основном мужчин, многие с температурой, в горячечном бреду, составили вторую группу. К третьей энсин отнес тех, кто страдал только от физической боли после долгого стояния в шкафчике. Восемь или десять человек уже полностью пришли в себя. Именно к ним и обратился энсин.

— Что здесь такое?

Мгновение тому назад они благодарили его как своего спасителя. Теперь они молчали.

— Это оздоровительный курорт, не так ли?

Кто-то кивнул.

— Что происходит?

Они молча переглянулись.

— Почему с вами так поступили? — не унимался энсин.

Ему ответила седовласая женщина, по возрасту годящаяся энсину в матери:

— Мы евреи.

Френк Фоулер продолжал держать Стэнли на мушке дробовика. На девушку он не обращал внимания. Прибытие пожарных означало конец «Клиффхэвена». Этот парень лишил его возможности получить работу.

— И долго ты собираешься так стоять? — спросила мать Френка. — Если появится коп, он отберет эту штуку и упрячет тебя за решетку, Френк.

Что она понимала? «Клиффхэвен» для нее ничего не значил.

— Кто просил тебя звонить?

— Я уже объяснил. Горит лес. Они наверняка позвонили раньше меня.

— Нет, — покачал головой Френк. — Я знаю их порядки.

— Послушайте, уберите ружье, — Стэнли не повышал голоса, избегая резких интонаций. Он не сомневался, что имеет дело с сумасшедшим.

— Ты говоришь, там твои отец и мать, так?

— Совершенно верно.

— Ты еврей?

Стэнли как-то раз задумывался над этим. Какая половина у него еврейская? Он решил, что каждая вторая клетка.

— Не такой чистокровный, как Иисус, — ответил Стэнли. — Пожалуйста, направьте дробовик куда-то еще.

— Не упоминай всуе имя Господне, — Френк побагровел.

— Ничего я не упоминаю, — Стэнли посмотрел на Матильду. — Заставьте его убрать дробовик, пока он кого-нибудь не подстрелил.

— Делай, что он говорит, — поддержала Стэнли Матильда.

— Ни один паршивый христопродавец не будет командовать мной! — фыркнул Френк.

Кэти стояла ближе всех к двери.

— Беги за полицией, — крикнул ей Стэнли.

— Нет! — рявкнул Френк, направив дробовик на Кэти.

В тот же момент Стэнли подскочил к нему и, схватившись за дуло, попытался вырвать дробовик.

Френк отступил на шаг, дернул дробовик на себя. Стэнли потерял равновесие, но не выпустил дробовика, стараясь держать его дулом вниз, даже когда Френк нажал на спусковые крючки. Оба заряда вонзились в ноги Стэнли и в пол. Он начал валиться на бок, удивляясь, что видит кровь и не чувствует боли, слыша, как кричит и кричит Кэти.

 

Глава 23

У Генри появление вертолетов с пожарниками вызвало смешанное чувство облегчения и горести. Он бросил спичку, и теперь целая армия собиралась начать борьбу с огнем. Но прилетели бы эти сильные, знающие свое дело люди, если б речь шла не о пожаре, а о спасении евреев?

Вернулся Шамир. Теперь он торопливо снимал происходящее маленьким фотоаппаратом. Генри завидовал ему. Его не устраивала роль пассивного наблюдателя. Поэтому он подошел к мужчине в берете морского десантника, который хриплым голосом отдавал приказания прибывающим пожарным.

— Простите, пожалуйста, не могу я чем-нибудь помочь?

Мужчина повернулся.

— Отойдите, мистер. Положитесь на профессионалов. Сядьте вон там, — он указал на гостей «Клиффхэвена», ждущих своей очереди на посадку в вертолеты.

Генри видел, что Шамир, слышавший этот разговор, сейчас взорвется от негодования, и успокоил, положив руку ему на плечо.

— Нам есть чем заняться. Вы все сфотографировали?

— Пока, да.

— Вы не знаете, где сейчас мистер Клиффорд?

— Я знаю, где находится его резиденция, — подала голос Маргарет. — Но не уверена, что мы найдем его там.

Генри удивленно посмотрел на нее. Откуда она знала то, что не известно ему?

— Я там была, — ответила Маргарет на невысказанный вопрос. — Потом обо всем расскажу.

Маргарет повела Генри и Шамира к самому дальнему из корпусов. Там же стоял черный лимузин. За рулем сидел шофер. Возможно, они успели вовремя.

— Давайте войдем через парадную дверь, — Генри взглянул на Шамира. — И договоримся сразу. Мы лишь передадим его властям.

— Я бы предпочел задушить его, — ответил Шамир.

— У меня наверняка больше оснований питать к нему личную неприязнь, — вмешалась Маргарет, — но Генри прав. Мы — не полиция.

Мистер Клиффорд заканчивал телефонный разговор с Эбигейл.

— Моя дорогая, тут столько посторонних, что сохранить все в тайне не удастся. Сен в машине, готовый увезти меня в любую минуту, но ты нас не жди. Я рекомендую Аргентину. Если нет мест в первом классе, лети в экономическом. Я буду с тобой через день-два. Я тоже люблю тебя, дорогая.

Кладя трубку на рычаг, он услышал как что-то тяжелое ударило в высокое, в два этажа окно. К счастью, он задернул портьеры.

Шамир, как заправский толкатель ядра, метнул в окно булыжник размером с небольшую дыню. Звякнуло стекло, от образовавшейся дыры поползли трещины, затем верхняя часть окна, как в замедленном кино, поползла вниз, чтобы с грохотом разлететься на сверкающие осколки.

Шамир сиял, как нашкодивший мальчишка, оставшийся безнаказанным. Он залез в оконный проем, предлагая Генри и Маргарет следовать за ним, и одним резким движением сорвал портьеру.

Мистер Клиффорд наблюдал, как все трое вошли в его гостиную. Маргарет он узнал сразу. Мужчина постарше, должно быть, ее муж, беглец, заваривший всю эту кашу. Он встретил их с пистолетом в руке.

— Вы нарушаете право собственности. Чего вы хотите?

— Я бы с удовольствием повесил вашу безумную голову над каминной доской в моем доме, — ответил Шамир.

— Я имею полное право убить людей, которые врываются в мой дом, угрожая насилием, — рука с пистолетом заметно дрожала.

— Мы передадим вас властям, — пообещал Генри.

Мистер Клиффорд рассмеялся.

— Я никогда не буду раскаиваться в том, что застрелил трех евреев.

Для него я тоже еврейка, подумала Маргарет.

Из глубины дома послышались приближающиеся шаги.

— Кто там? — заорал мистер Клиффорд.

— Сен, сэр, — ответил японец. — Чемодан в машине. Вам требуется помощь, сэр?

Сейчас он нас перестреляет, подумала Маргарет.

— Я знаю, о чем вы думаете, — Клиффорд, похоже, прочел ее мысли. — Вы ошибаетесь. Сам я не могу лишить жизни человеческое существо.

Шамир шагнул вперед.

Тут же мистер Клиффорд наставил на него пистолет.

— А вот Сен имеет в этом деле некоторый опыт, и с удовольствием продемонстрирует свое мастерство.

Под их взглядами Клиффорд отступил назад и скрылся в кухне. Хлопнула дверь, заурчал мощный двигатель. Когда они выскочили на улицу, лимузин уже трогался с места.

Генри и Шамир побежали вдогонку.

— Остановите его! Остановите! — кричали они, но никто из пожарных даже не взглянул в сторону лимузина.

Набирая скорость, лимузин вырулил на дорогу, ведущую к шоссе. Десять или двенадцать гостей «Клиффхэвена» стояли на пути, у сторожевой будки. Шофер, не сбавляя скорости, подал сигнал. Большинство успело отскочить, но трое или четверо угодили под колеса.

Матильда Фоулер вырвала дробовик из рук сына, затем посмотрела на девушку, одежда которой пропиталась кровью юноши, рядом с которым она стояла на коленях.

— Тебе лучше уехать, — посоветовала она сыну. — И побыстрее.

— Куда? — спросил Френк, который никогда не заезжал дальше Монтерея на севере и Санта-Барбары на юге.

— В Оклахому. Я дам тебе адрес родственников. Возьми свои деньги и смену белья. Поторапливайся.

За свою жизнь Кэти лишь один раз сталкивалась с насилием. Соседскую собаку раздавил автомобиль. Подошел полицейский. Мать, предчувствуя, что за этим последует, попыталась увести шестилетнюю Кэти в дом. Но Кэти упиралась достаточно долго, чтобы увидеть, как полицейский достал пистолет, поднес к голове собаки и нажал на спусковой крючок. Выстрел прогремел не так громко, как с экрана телевизора. Голова дернулась, а затем легла на лапы, словно собака уснула.

Кэти и представить себе не могла, что могут сделать два заряда дроби с ногами человека. Он бедер до лодыжек появились десятки кровавых точек. Как она могла помочь кричащему от боли Стэнли? Она знала, что можно остановить кровотечение, наложив жгут. Для жгута подошел бы ремень Стэнли, если б она вытащила его из брюк. В панике Кэти выбежала из дома. Френк Фоулер садился в старенький автомобиль. Он мог застрелить и ее. Кэти увидела колонну из трех желтых автобусов, следующую на север, и выбежала на середину проезжей части. Водитель первого автобуса хотел объехать ее, но заметив кровь на одежде, нажал на педаль тормоза, отпустил ее, вновь нажал, надеясь, что второй автобус не долбанет его сзади.

Из автобуса высыпали пожарные. Их командир подошел к Кэти, и она, глотая слезы, сбивчиво объяснила, что ее приятеля застрелили.

Пожарник прошел в дом, взглянул на Стэнли, лежащего без сознания, и вернулся к автобусам.

— Пожалуйста, — молила Кэти, — не бросайте его.

Пожарник и не собирался этого делать. Оставив при себе двух человек, он распределил ехавших вместе с ним по двум другим автобусам. Они спешили к вертолетной площадке в Монтерее и задержались только на три минуты. С двумя оставшимися пожарниками он перенес Стэнли в первый автобус. А по дороге в больницу наложил жгуты на его обе ноги.

— Откуда вы? — спросил пожарник Кэти.

— Из кампуса в Санта-Крусе, — ответила Кэти. И добавила, объясняя свое появление в Биг-Суре: — Он думает, что его родители на курорте, где пожар.

В отделении реанимации Кэти спросили, будет ли она ждать. Стэнли уже перелили кровь и повезли на рентген, готовя к операции.

— Могу я побыть с ним? — спросила Кэти.

Медицинская сестра покачала головой.

— Вас пустят к нему только в палате. Туда его переведут нескоро.

— Я должна сообщить его родителям.

Пожарники предложили довезти ее до любого места между больницей и вертолетной площадкой.

— Мне некуда ехать, — покачала головой Кэти. — Возьмите меня с собой. Его родители в «Клиффхэвене» и ничего не знают.

— Пожар — не место для прогулок, — заметил старший пожарник.

— Но я должна попасть туда. Кто иначе скажет им о случившемся?

Пожарник, дети которого были того же возраста, что и Кэти, взглянул на своих товарищей, согласно кивнул.

— Хорошо.

Только когда они поднялись в воздух, Кэти вновь обратилась к нему:

— Дело в том, что я никогда не видела его родителей.

Когда Кэти выскочила из вертолета, пожарник на секунду задержал ее.

— Не подходи близко к огню, детка. Удачи тебе, — и поспешил к огненной стене.

— Вы не знаете мистера и миссис Браун? — спрашивала Кэти то одного, то другого. Люди казались ей какими-то странными, будто их всех изрядно потрепала жизнь. Может, все дело в нестерпимой жаре, подумала она.

— Вы не знаете мистера и миссис Браун?

Мимо проходила женщина, очень похожая на Стэнли, и Кэти остановила ее.

— Вы — доктор Браун?

У Маргарет, сразу увидевшей кровь на одежде Кэти, перехватило дыхание.

— Где Стэнли? — выдохнула она, предчувствуя, что ответ не сулит ей ничего хорошего.

Если Маргарет и задумывалась, почему она стала врачом, то объясняла выбор профессии одной причиной: полученные знания позволят при необходимости спасти жизнь ее ребенку, потому что она рядом и знает, что надо делать. И вот теперь, сидя в вертолете рядом с Генри, самым близким ей человеком, и Кэти, совершенно ей незнакомой, но в то же время единственной ниточкой, связывающей ее сейчас со Стэнли, Маргарет понимала, как далеко она от сына в тот самый момент, когда он более всего нуждался в ее заботе.

Естественно, такие поездки всегда длятся целую вечность. Сначала вертолет, потом долгий путь в больницу по извилистому шоссе. Они вырвались из «Клиффхэвена», чтобы вновь угодить в экстремальную ситуацию. И, что хуже всего, они ничего не могли изменить, не попав в больницу, да и там им предстояло удовольствоваться ролью наблюдателей.

Маргарет представилась дежурному врачу отделения реанимации. Как мать раненого юноши, она получила лишь привычное сочувствие. Слова о том, что она — доктор, вызвали уже искреннюю теплоту. Дежурный врач сказал, что операция продолжается. Рентгеновские снимки выявили многочисленные трещины костей. Пока еще нет полной ясности относительно степени повреждения мягких тканей и нервных путей. Не хочет ли она чашечку кофе?

Нет, ответила Маргарет, она хочет пройти в операционную. Она не сказала, что многолетний опыт научил ее не доверять другим врачам.

— Если вы пройдете со мной, доктор Браун, я покажу, где вы можете помыться и переодеться, — дежурный врач вышел из-за стола.

— Одну минуту, — остановила его Маргарет. — Я только скажу пару слов мужу.

Генри она нашла в комнате ожидания.

— Где Кэти? — спросила она.

Какая Кэти, едва не закричал Генри. Как мой сын?

Он шумно глотнул, потому что голосовые связки никак не желали подчиняться.

— Кэти пошла в туалет. Скажи мне?

Что она могла сказать? Стэнли тяжело ранен? Он и так это знал. Он в операционной? Ему и об этом известно.

— Сможет ли он играть в теннис?

— Я не знаю, — Маргарет полагала, что эта маленькая ложь не причинит вреда.

И поспешила за дежурным врачом.

Прошло еще сорок минут томительного ожидания. Генри думал о том, как бы ему умереть, сохранив тем самым жизнь Стэнли. И проклинал рационализм своего мозга, утверждающего, что такие обмены невозможны.

А Маргарет следила за неторопливым ходом операции. Никогда не видела она у сына такого бледного лица. Он казался мертвым, возможно, из-за резиновой трубки, уходящей в дыхательное горло и обеспечивающей вентиляцию легких. Едва поднимающаяся грудь. Капельницы на обеих руках.

Наконец, хирург повернулся к ней.

— Думаю, мы извлекли всю дробь. В некотором смысле нам повезло. Я видел раны от дробовиков, которые не позволяли сохранить конечность.

— Вы же не думали об ампутации? — Маргарет разом осипла.

— Честно говоря, поначалу я не видел другого выхода. Эта операция, как вы понимаете, далеко не последняя. Через несколько недель вы сможете перевезти его в Нью-Йорк, но только в горизонтальном положении. Вам придется закупить в самолете ряд кресел. И кто-то должен будет его сопровождать.

Она ничего не слышала, кроме слов, что Стэнли выживет. Ее сердце рвалось из груди.

Она должна сказать Генри. Их сын останется с ними!

Рядом с Кэти и Генри стоял мужчина в форме дорожной полиции штата Калифорния, с наручниками в руках.

— Что происходит? — встревожилась Маргарет.

— Как он? — спросил Генри.

— Операция заканчивается. С ним все в порядке. Что происходит?

— Вы — его жена? — осведомился полицейский.

Маргарет кивнула.

— Он арестован. Один из эвакуированных, по фамилии Блауштейн, показал под присягой, что лес поджег ваш муж. Он сказал, что видел это своими глазами, — полицейский повернулся к Генри. — Вы имеете право молчать. Все, сказанное вами, может быть использовано в суде против вас.

— Но… — начал Генри. Взглянул на Маргарет. — Могу я пройти к нему?

— Вы можете пройти только со мной, — полицейский защелкнул наручники на запястьях Генри.

— Подождите! — в ярости воскликнула Маргарет.

— Приберегите ваши слова для судьи, — спокойно заметил полицейский. — Я лишь выполняю свою работу.

 

Глава 24

Дело Генри Брауна вел судья Силверст Бонингтон, разочаровавшийся в жизни, но когда-то мечтавший попасть в Верховный суд. Теперь, в шестьдесят четыре года, он уже не рассматривал судебные процессы как средство привлечения внимания к собственной персоне со стороны политиков, прессы, публики. Твердо решив уйти на заслуженный отдых, в последний перед пенсией год он судил, руководствуясь только законом.

Еще до начала судебного заседания, на котором прокурор намеревался выдвинуть против Генри обвинение в поджоге федерального лесного заповедника, Бонингтон познакомился с первыми сообщениями из «Клиффхэвена» и понимал, что суд над Генри, поддержи он обвинение, получит широкую огласку. А он сам, как судья, станет известен в каждом доме, где есть телевизор. Но здравый смысл возобладал над искушением.

Так как Генри Браун жил в другом штате и хотел связаться со своим адвокатом, чтобы тот порекомендовал ему достойного коллегу в Калифорнии, судья Бонингтон назначил местного адвоката, по фамилии Хилки, для оказания Генри необходимой юридической помощи. Разумеется, лишь до прибытия адвоката, которого выберет обвиняемый. Поджог являлся серьезным обвинением, и судья хотел выслушать Хилки, прежде чем назначить сумму залога. Обвиняемого не знали в Калифорнии, но в Нью-Йорке он считался преуспевающим бизнесменом и ни разу не привлекался к судебной ответственности.

Рассказ Генри и Маргарет поверг Хилки в ужас. Они провели вместе полтора часа. Он разделял их горе, так как сам несколько лет тому назад потерял сына и понимал, сколь болезненно чувство несправедливости, испытываемое Браунами. Хилки решил попросить судью провести предварительно совещание с представителем прокуратуры. Когда они уселись за круглым столом в кабинете судьи Бонингтона, тот спросил Хилки, готов ли он высказать свои соображения о сумме залога.

— Ваша честь, — ответил Хилки, — я полагаю, что прокуратурой учтены не все факты, и прошу разрешения познакомить вас с некоторыми обстоятельствами, послужившими причиной совершенного правонарушения.

Заместитель окружного прокурора счел за лучшее не возражать, и Хилки проинформировал их о том, что произошло с Генри и Маргарет Браунами после их прибытия в «Клиффхэвен». Он не забыл упомянуть ни о четырех часах, проведенных Генри в шкафчике, ни о допросе Маргарет, ни о способе получения от Маргарет сведений о местонахождении ее сбежавшего мужа, предложенном новым управляющим «Клиффхэвеном». В заключение Хилки рассказал, как застрелили их сына, который разыскивал родителей и сообщил властям о пожаре. Хотя эту информацию он получил из вторых рук, так как сам не беседовал ни с девушкой, свидетельницей рокового выстрела, ни с матерью стрелявшего юноши, Хилки счел необходимым осветить и это происшествие.

— Ваша честь, множество тяжелых преступлений, таких как похищение людей, насилие над личностью, побои, массовые убийства, совершены в одном месте, на территории штата Калифорния, но арестовано лишь несколько преступников. Мне представляется, что ведомствам, ответственным за соблюдение правопорядка, как федеральным, так и штата Калифорния, предстоит гигантский труд по выявлению лиц, виновных в совершении этих преступлений. И среди них не должно быть человека, который использовал единственное, имеющееся в его распоряжении средство, чтобы открыть миру ужасы, творящиеся в «Клиффхэвене» и освободить больше ста человек, которых не успели лишить жизни. Ваша честь, я не представляю себе, как в свете вышеизложенного Большое жюри сможет признать Генри Брауна виновным, — Хилки взглянул на молодого заместителя окружного прокурора. — Откровенно говоря, я сомневаюсь, что прокуратура будет настаивать на наказании моего подзащитного. Я вношу предложение снять обвинения, выдвинутые против мистера Брауна. Он согласен по первому требованию вернуться в Калифорнию для дачи показаний на суде над настоящими преступниками.

Судья посовещался с заместителем окружного прокурора, который попросил разрешения позвонить начальству.

Отсутствовал он недолго.

— Мы снимаем обвинения, — заявил он по возвращении в кабинет судьи.

Хилки поблагодарил прокурора и судью и поспешил к Генри, чтобы сообщить, что тот свободен. Он давно научился контролировать свои эмоции и смутился, когда его временный клиент, мужчина зрелых лет, разрыдался. Мистер Хилки не понимал, что Генри скорбит не только о своем бессилии помочь сыну. Сердце Генри переполняло отчаяние, ибо впервые в жизни он почувствовал себя изгнанником в родной стране.

 

Глава 25

Три месяца спустя, в Уэстчестере, маленьком городке к северу от Нью-Йорка, Генри и Маргарет ждали гостя, мистера Уэбстера Линна, второго по влиянию человека в министерстве юстиции и, как полагали многие, следующего генерального прокурора Соединенных Штатов.

Шел сильный дождь, когда мистер Линн вышел из такси, доставившего его из аэропорта Ла Гардия. Он раскрыл зонт и неторопливо поднялся по семи широким ступенькам, ведущим к двери. Второго мужчину, вылезшего из кабины вслед за Линном, они не ждали.

Линн представил его как Френсиса Стентона. На загнутых кверху полях шляпы Стентона скопилась вода, и он осторожно снял ее, чтобы ни капли не упало на сверкающий паркет. Маргарет унесла шляпу Стентона на кухню, где Генри уже повесил пальто обоих гостей. Она дала Линну бумажное полотенце, чтобы тот вытер брифкейс. Стентон, ростом на голову выше Линна, слегка наклонился, доставая бумажник, и показал им удостоверение сотрудника ФБР.

— В жизни вы интереснее, чем на фотографии, — отметила Маргарет. — Вы охраняете мистера Линна?

Линн, который стремился как можно дольше поддерживать хорошее настроение Генри и Маргарет, первым делом извинился за присутствие Стентона.

— Я только утром узнал, что он поедет со мной.

От Маргарет не укрылось, что Стентону неловко, возможно, из-за лжи Линна. Она решила его подбодрить.

— Мистер Стентон, ваши коллеги очень оперативно вышли на Клиффорда, арестовав его в аэропорту, прежде чем он успел удрать.

Стентон даже покраснел.

— Нам не составило труда узнать, что его жена улетела в Аргентину. В аэропорту перед каждым следующим рейсом на Буэнос-Айрес дежурило по сорок агентов. Человек, снабдивший его фальшивым паспортом, незамедлительно сообщил нам об этом, впрочем, как и всегда. Так что арест Клиффорда не доставил нам особых хлопот.

— Вряд ли его бы взяли, занимайся этим только власти Калифорнии, — вставил Линн.

— Вероятно, ему следовало затаиться где-нибудь в Калифорнии, — предположил Генри. — Они выдадут его жену?

— Боюсь, что нет, — ответил Линн. — Соучастие в Аргентине не считается серьезным преступлением. Да и наши прокуроры обычно придерживаются того же мнения.

Маргарет предложила гостям выпить кофе. Ей бы очень хотелось посмотреть на женщину, вышедшую замуж за Клиффорда.

Когда они уселись перед уютно потрескивающим камином, Линн не сразу затронул вопрос, волнующий министерство юстиции и администрацию президента.

— Как ваш сын? — поинтересовался он.

— Его настроение поднялось после возвращения домой, — ответил Генри. — Если же вы хотите знать мнение специалиста, обратитесь к моей жене.

Линн не рассчитывал на дружелюбие Генри, так что с радостью повернулся к Маргарет.

— На этой неделе Стэнли предстоит вторая операция на левой ноге в Центральной больнице Нью-Йорка. Потом наступит черед правой. Впереди еще несколько операций. Примерно через год мы будем знать, сможет ли он передвигаться без инвалидного кресла.

— Я уверен, что так оно и будет, — подбодрил ее Линн. — Надеюсь, вы уже оправились после этой неприятной истории?

Под неприятной историей Линн подразумевал не происшедшее в «Клиффхэвене», но письмо, адресованное Маргарет и начинающееся словами:

«Дорогая доктор Браун!

Если Вы и испытываете некоторую удовлетворенность в связи с арестом Мерлина Клиффорда, пожалуйста, помните, что те из нас, кто верит в его идеи, используют все наши многочисленные и разнообразные возможности для защиты его гражданских прав и скорейшего освобождения. А пока новый курорт, двойник „Клиффхэвена“, распахнул свои двери в другом месте, и там нашли работу несколько бывших сотрудников „Клиффхэвена“, избежавших ареста…»

Дойдя до последнего абзаца, Маргарет кинулась к телефону, чтобы позвонить в местный полицейский участок.

«…Сейчас мы очень заняты, доктор Браун, но, смеем Вас заверить, что при первом удобном случае пошлем двух надежных снайперов, чтобы стереть с земли Вашу семью, из-за которой…»

Приехавший полицейский высказался в том смысле, что письмо отправил какой-то псих. Правда, он предложил связаться с министерством связи, чтобы там определили, кем и откуда оно послано. Но Генри, полагавший почту главным врагом Центра заказов, предпочел обратиться в ФБР. Так как в письме содержалась угроза физического насилия, Бюро сочло возможным провести расследование.

Один раз ФБР «прокололось», проморгав появление «Клиффхэвена», так что в случае с письмом они постарались не ударить в грязь лицом. Однако добились немногого. Вашингтонская лаборатория установила, что имеющиеся на письме и конверте отпечатки пальцев принадлежат только Маргарет и местному почтальону. Письмо напечатали на электрической машинке очень распространенной модели, а опустили в ящик в торговом центре в Огайо, где ежедневно бывали десятки тысяч людей. Отделения Бюро в Кливленде, Колумбусе и Цинциннати проверили все отдаленные курорты, но не обнаружили ничего подозрительного. Руководитель расследования предположил, что письмо доставлено в Огайо из другого штата, а уж затем послано по адресу Маргарет.

— Человек, отправивший это письмо, далеко не глуп, — заключил он.

— Очень важно, чтобы вы оба выступили свидетелями в калифорнийском суде, — продолжил Линн. — Как вам известно, обвинение будет представлять очень способный окружной прокурор Южной Калифорнии.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросила Маргарет.

— Нет, кофе более чем достаточно, благодарю, — Линн не хотел отвлекаться. — Участие Министерства юстиции обусловлено исключительно тем значением, которое придает президент этому процессу.

— Я объясню, почему решила отказаться от свидетельских показаний, — повернулась к нему Маргарет.

— Надеюсь, ваше решение не окончательное, — быстро ввернул Линн.

— После письма нам еще четыре раза звонили.

Стентон наклонился вперед.

— Насколько мне известно, вы полагаете, что звонил тот же человек.

— Мне так показалось.

— Я хотел сказать, что он же и написал письмо.

— Он использовал слова из письма.

— Какие именно?

— Он сказал — надежные снайперы.

— Если я не ошибаюсь, сотрудники местного отделения ФБР установили на ваш телефон подслушивающее устройство. Я уверен, они сказали вам, что, услышав в трубке голос этого человека, вы должны тихонько положить ее на стол. Пусть он говорит. Вам слушать не обязательно, все и так будет зафиксировано на пленке.

— Мистер Стентон, если б вашей жене раз за разом звонили и… полагаю, у вас есть жена?

Стентон кивнул.

— Подобные звонки очень расстроили бы ее.

— Вы абсолютно правы, — согласился Стентон.

— Видите ли, — продолжила Маргарет, — я — врач с двадцатилетним стажем. Общение с психами мне не в диковинку. Это профессиональный риск, которому подвергает себя каждый из тех, кому приходится встречаться с самыми разными людьми один на один. Меня трудно испугать, во всяком случае, словами. Но угроза физической расправы тревожит меня. Я видела этих людей. Так же, как и мой муж. И сын. Более того, теперь у меня появились обязательства не только перед родителями, ко и перед моим главным пациентом, Стэнли. Я не собираюсь оставлять его одного, в больнице или дома, и тащиться в Калифорнию. Если вам нужны мои письменные показания, нет вопросов, но я никуда не поеду, пока Стэнли не поправится.

Мистер Линн словно только этого и ждал.

— Доктор Браун, я уполномочен предложить вам и вашему мужу содействие в рамках Федеральной программы защиты свидетелей после того, как вы дадите показания. Все сказанное относится, разумеется, и к вашему сыну.

Тут не выдержал Генри.

— Вы сошли с ума?

После «Клиффхэвена» Генри частенько срывался на крик. Маргарет прописала ему транквилизаторы, по таблетке три раза в день, но он практически сразу перестал их принимать, потому что они вгоняли его в сон.

— Стать другими людьми? Уехать к черту на кулички?

Маргарет поспешила вмешаться.

— Даже если бы мы и хотели этого, вы должны понимать, что практикующий врач…

— Доктор Браун, — перебил ее Линн, — уверяю вас, мы подумали и об этом. У вашего мужа процветающая фирма. У вас хорошо оплачиваемая работа в больнице. Но мы готовы компенсировать ваши материальные потери и предпочли бы…

— Никогда! — отрезал Генри.

— Разумеется, нет, — Маргарет взяла Генри за руку и потянула вниз, предлагая ему сесть.

— Хорошо, — теперь Линн обращался только к Маргарет, которая, похоже, лучше владела собой (все-таки она нееврейка, подумал он). — Мне кажется, вы опасаетесь того, что на суде всплывет инцидент с тампоном. Поэтому и колеблетесь. Полагаю, вам не придется рассказывать об этом. Я договорюсь с прокурором, чтобы он обходил стороной эту часть вашего допроса в резиденции Клиффорда, пока защита не поднимет этого вопроса.

— С какой стати защите спрашивать об этом?

— Доктор Браун, — вмешался Стентон, — думаю, вы должны знать о том, что мы достигли договоренности с адвокатом Дэна Питца. Так как он проработал в «Клиффхэвене» меньше одного дня и за это время никому не причинил вреда, прокурор согласился, в обмен на его свидетельские показания…

Генри вновь вскочил. Его глаза метали молнии.

— Я все понял! Скажите нам!

— …ограничиться в отношении Питца условным приговором, — закончил фразу Стентона Линн. — Его показания для нас бесценны.

— Тогда вы лишитесь моих, — Маргарет вновь усадила Генри.

— Не хотелось бы, — Линн тяжело вздохнул. — Видите ли, по закону мы обязаны представить защите список свидетелей обвинения. Как только адвокат Клиффорда увидит в нем фамилию Питца, он спросит о нем своего клиента и выяснит, что Питц первым заговорил о тампоне. И защита обязательно ухватится за это, чтобы поставить под сомнение прочие показания Питца. А выставляя вас в качестве свидетеля, мы докажем, что при допросе присутствовали Клиффорд и еще три человека, вел допрос сам Клиффорд, а Питц просто старался перед ним выслужиться, предложив нечто шокирующее. Теперь, доктор Браун, прежде чем ваш муж снова выйдет из себя, позвольте отметить, что ваши письменные показания о пребывании в «Клиффхэвене» — краеугольный камень обвинения. Так как совершенное уголовное преступление будет разбираться в федеральном суде, прокуратура может потребовать вашего присутствия в качестве свидетеля. Если вы откажетесь, вас оштрафуют или даже посадят в тюрьму, а судебные заседания будут отложены до тех пор, пока вы не согласитесь давать показания. Естественно, вы имеете право выяснить у вашего адвоката, соответствуют ли мои слова действующему законодательству.

— Я не могу в это поверить.

— Тем не менее, таков закон.

— Тогда на все вопросы я буду отвечать: «Я не помню». Вам это не поможет, не так ли?

Линн кашлянул в ладонь.

— Лгать под присягой — преступление, доктор Браун. А ответ «я не помню», узнайте и об этом у вашего адвоката, может быть классифицирован как ложное утверждение согласно статье 1623 раздела 18 уголовного кодекса Соединенных Штатов Америки.

— Я думала, у нас свободная страна.

— Так оно и есть, — подал голос Стентон. — И мы приложим все силы, чтобы найти человека, пославшего это письмо.

— Хотите, я предложу вам пари? — вмешался Генри.

Стентон сухо улыбнулся.

— Никакие пари Бюро не интересуют.

— Что касается Стэнли, — продолжал Линн, — если вы обеспокоены его благополучием, я уверен, что мистер Стентон свяжется с местным отделением Бюро, и в ваше отсутствие около него всегда кто-то будет, и дома, и в больнице.

— Ему нужен врач, а не охранник, — возразила Маргарет.

— Я не сомневаюсь, что вы подберете достойного коллегу, кому можно доверить контроль за здоровьем вашего сына. Думаю, при необходимости мы компенсируем вам дополнительные расходы. Я обещаю, что поездка не займет у вас больше трех дней, включая дорогу. Надеюсь, теперь вы понимаете, что ехать необходимо.

Принуждение — естественная функция государства, подумала Маргарет.

— Я рад, что с этим у нас достигнуто полное взаимопонимание, — Линн повернулся к Генри. — Я хотел бы коснуться еще одной проблемы. Как сообщил мне один из моих сотрудников, вы согласились дать эксклюзивное интервью о вашем пребывании в «Клиффхэвене» корреспонденту «Ю-эс ньюс энд уорлд рипот».

Генри не удивила их осведомленность.

— Я посоветовался с окружным прокурором Южной Калифорнии, и он, а я с ним полностью согласен, полагает, что интервью, опубликованное до суда, серьезно ослабит наши позиции.

— Каким образом? — удивился Генри. — Я не собираюсь говорить ничего, кроме правды, только о том, что действительно произошло, час за часом.

— Разве вы не понимаете, что тем самым вы бросите защите спасательный круг? Вся правда поможет хорошему адвокату найти массу зацепок для того, чтобы очернить ваши показания. Освобождая людей из шкафчиков, вы нанесли серьезную травму одному из сотрудников «Клиффхэвена». Вы избили его палкой, хотя лично он ничем не навредил вам. Как будет выглядеть этот эпизод, если защита вытащит его на свет божий? Вы подожгли заповедный лес, причинив ущерб на миллионы долларов. Почему мы не судим вас, поинтересуется адвокат Клиффорда.

— В отличие от Питца, со мной вы ни о чем не договаривались, — ответил Генри.

— Разумеется, нет, но дело можно представить именно так. Мы бы предпочли тщательно выверить каждое слово ваших показаний, чтобы вы не сказали ничего лишнего, отвечая на вопросы прокурора и адвоката защиты.

— Все это делается для вашей же пользы, — добавил Стентон. — Мы хотим отправить Клиффорда и его приспешников в тюрьму. Мы на вашей стороне.

Казалось, Генри не слышит его, задумавшись о чем-то своем. Когда же он заговорил, Маргарет с удовлетворением отметила, что ее муж наконец-то не повышает голоса.

— Со дня возвращения домой я читаю «Лос-Анджелес таймс». И у меня создалось впечатление, что большинство жителей Калифорнии обеспокоено числом сотрудников «Клиффхэвена», все еще остающихся на свободе, а не тем, что происходило на этом «курорте».

Линн откашлялся.

— Вполне естественно, что люди прежде всего заботятся о собственной безопасности. Я думаю, у нас достаточно доказательств того, что среди персонала имелись преступные элементы…

— Под преступными элементами, — прервал его Генри, — вы подразумеваете тех, кто совершал преступления не только против евреев?

Еще до приезда в Нью-Йорк Линн понимал, что с Генри ему придется несладко, но все равно не ожидал такой воинственности.

— «Лос-Анджелес таймс» рассчитывает, — продолжал Генри, — что полиция штата расчистит остатки клиффхэвенской грязи. Кажется, в передовице они употребили именно такое словосочетание. Все лучше, чем статья в «Нью-Йорк таймс», автор которой, рассуждая о «Клиффхэвене», трижды обращался к совести человечества.

— Не удивительно, — заметил Линн. — Совесть человечества возмущена тем, что произошло.

— Полностью с этим согласен, — поддержал его Стентон.

— По моему убеждению, нет исторических доказательств существования такого понятия как совесть человечества. Я упомянул эти влиятельные газеты, чтобы показать две точки зрения на события в «Клиффхэвене», которые оставили меня равнодушным.

Маргарет показалось, что Генри сейчас в очередной раз сорвется, но она ошиблась.

— Вот почему я решил изложить свои показания так, как считаю нужным. Они будут записаны на пленку и в полном объеме. Для того, чтобы люди прочли их вне зависимости от хода судебного процесса. Более того, мистер Линн, я не собираюсь забыть о «Клиффхэвене» и после суда. Я никогда не отличался склонностью к публичным выступлениям. Теперь она у меня появилась. Я буду выступать перед евреями, перед христианами, перед теми и другими вместе, перед студентами, перед всеми, кто захочет слушать. Я собираюсь нанять рекламное агентство, имеющее опыт в таких делах, и рассказать о «Клиффхэвене» по радио и телевидению…

— Мистер Браун! — Линн вскочил. — Мне бы не хотелось лишать вас иллюзий, но еще три месяца — и о вашей истории забудут. Вы не найдете ни единого слушателя. Суд — вот где вы должны высказаться!

— Я не столь наивен, мистер Линн. Мне известно, как проходят судебные процессы. Я видел, как лимузин Клиффорда ехал сквозь толпу, но на суде все может повернуться так, что виноват один шофер. И лишь в том, что не справился с управлением. А Клиффорд будет утверждать, что не имеет к этому ни малейшего отношения.

— Хочу вас заверить, мистер Браун, я лично прослежу за тем, чтобы Клиффорда признали виновным по всем пунктам. И в этом меня полностью поддерживает вашингтонская администрация.

— О, я вижу, президент опять озабочен голосами еврейских избирателей. Вот что я вам скажу, мистер Линн. Ни вы, ни президент не войдете в состав Большого жюри. А присяжным наплевать на предвыборную кампанию. Я могу привести несколько убедительных примеров тому, что Клиффорд, скорее всего, отделается очень легким приговором. Вряд ли у присяжных не останется абсолютно никаких сомнений в виновности Клиффорда по большинству пунктов обвинительного заключения. А закон гласит, что вина считается доказанной, когда сомнений в этом не остается. Мистер Линн, вот у меня их нет. Я сидел в шкафчике. Я видел зал с табличками под шестиконечными звездами. Я знаю, почему не встретил там ни одного ребенка. Но сбор доказательств! Я не желаю, чтобы моя миссия закончилась судом, на котором Клиффорда отмоют от налипшей на него грязи.

Линн, поняв, что выбранный им путь завел в тупик, решил зайти с другой стороны. Короткий взгляд на часы подсказал, что времени остается в обрез: с минуты на минуту к дому Браунов подъедет заказанное такси, чтобы доставить его и Стентона в аэропорт.

— Мистер Браун, а почему бы не предложить «Ю-эс ньюс» задержать публикацию до окончания судебного разбирательства? Это разумно, не так ли?

Генри рассмеялся.

— Потому что их интересуют новости, а не послесудебная отрыжка. Я уже поднимал этот вопрос и получил вот такой ответ. Сейчас или никогда.

— Ну что ж, — Линн встал, — вы определенно опровергаете устоявшееся мнение о том, что евреям недостает силы духа. Думаю, мистер Стентон согласится со мной. Но я вынужден принять все меры для того, чтобы публикации в прессе не поставили под угрозу исход процесса. Разумеется, я могу обратиться к окружному прокурору Южной Калифорнии с предложением попросить судью наложить запрет на публикацию вашего интервью в «Ю-эс ньюс». Вы оскорбите суд, если попытаетесь до процесса поделиться с кем-либо своими показаниями.

— Считайте, что я его уже оскорбил, — и на губах Генри заиграла легкая улыбка, заметить которую могла только Маргарет.

— Не в ваших интересах склонять суд к такому выводу. Надеюсь, вы обсудите мое пожелание между собой и позвоните мне завтра.

С улицы донесся автомобильный гудок. Прибыло такси. Генри и Маргарет проводили гостей до двери.

— Не выходите, а то намокнете, — Линн раскрыл зонт и вместе со Стентоном зашагал к машине.

Сев в кабину, помахал на прощание рукой.

Чтобы подчеркнуть, что мы расстаемся друзьями, подумал Генри.

Закрыв дверь, он повернулся к Маргарет.

— Тебе кажется, что я тронулся умом?

— Нет, — покачала головой Маргарет.

Они прошли к креслам перед камином. Генри долго смотрел на огонь. Пляшущие язычки пламени всегда успокаивали его.

— Есть ли в этом смысл? — спросила Маргарет.

— В чем?

— В том, что ты собираешься делать?

Генри глубоко задумался. Затянувшееся молчание прервала Маргарет.

— Человеческая натура не меняется, — она вздохнула. — Мы умеем лечить лишь раны тела.

Они услышали звон колокольчика, лежащего на ночном столике у кровати Стэнли. Ему что-то потребовалось.

Маргарет тут же вскочила.

— Я пойду к нему.

Поднялся и Генри.

— Я тоже.

Маргарет хотела сказать, что справится сама, но передумала.

Оказалось, что в кувшине Стэнли кончилась вода. От лекарств ему все время хотелось пить.

Они сели с разных сторон кровати.

— Я рад, что тебя заставили давать показания, — заметил Генри.

Маргарет вопросительно посмотрела на мужа.

— «Клиффхэвен» — изобретение неевреев. Я думаю, пришло время, чтобы они узнали о таких изобретениях от себе подобных. Мы, евреи, всего лишь жертвы.

— А мы, полукровки, — добавил Стэнли, — оказываемся посередине, между молотом и наковальней.

— Это точно, — Маргарет погладила сына по руке.

Спускаясь вниз, Генри задержался на площадке. Маргарет сошла с последней ступеньки и повернулась к нему.

— Ты так и не ответил мне. Собираешься ты дать интервью и организовать цикл выступлений, о которых ты говорил Линну?

Генри не смог сразу ответить «разумеется», как требовала его совесть. Сорвавшееся с губ слово определило бы его дальнейшую судьбу. Он никогда не рвался в какие-либо комитеты, в председатели чего бы то ни было. Он всегда был частным лицом и вот оказался на грани превращения в общественного деятеля, перехода в новое состояние, изменить которое не удастся до конца своих дней. Если люди знают твое лицо, даже не помня, где они его видели, они всегда будут пожимать тебе руку. Ты будешь принадлежать им.

Ему вспомнился сон: он стоит на трибуне, сотни лиц обращены к нему, ожидая его слов, но голосовые связки отказываются повиноваться. То был детский страх. Теперь, наяву, он становился орудием собственной воли.

Маргарет, должно быть, понимала важность момента. Он не сойдет вниз, как наивный Моисей, неся заповеди, на которые никто не обратит внимания. Он родился в любимом столетии дьявола. Люди слезли с деревьев, чтобы творить друг по отношению к другу такое, что никогда не пришло бы в голову обезьяне. Он не может изменить их природу, но должен высказать им все, что знает, ибо надежда — единственное лекарство, которое со временем не выходит из употребления.

— Ты это сделаешь, — в голосе Маргарет, когда Генри спустился к ней, не слышалось вопросительной интонации.

— Разумеется, — наконец, ответил он.