Когда банкиры осознают, что кредитная сделка под угрозой, они порой прибегают к тактике, известной как «суперповышение». Клиенту выставляется настолько высокая цена, что никакой другой претендент не в состоянии ее перебить. Причем ставка может быть так велика, что ставит клиента на грань банкротства. Но это не имеет значения. Важно то, что банкир выигрывает – и получает свой процент. Фуггер не изобретал тактику «суперповышения». Но смерть Максимилиана предоставила ему возможность использовать эту тактику – быть может, впервые в истории человечества.

Едва Максимилиан скончался, Фуггер отправил гонца с новостями в Париж. Он хотел снискать расположение короля Франциска, оказаться первым, кто сообщит французскому монарху о случившемся. Тем самым Фуггер давал понять, что открыт для сотрудничества и готов помочь французской короне выиграть выборы. Конечно, сам Фуггер предпочел бы победу Карла. Он сделался богатейшим человеком Европы, финансируя Габсбургов в маленькой Австрии. Перспективы финансирования династии в Испании и Новом Свете манили и ослепляли. Но он слишком усердно добивался хороших условий и возбудил чрезмерное недоверие к себе среди австрийской знати. Он слишком верил в Максимилиана и приложил слишком мало усилий, чтобы «обаять» Карла персонально. Теперь, когда выборы вновь приобрели актуальность, он столкнулся с реальной опасностью очутиться вне игры. Нет, что бы там ни думали курфюрсты, Фуггер по-прежнему в деле, ибо он – единственный банкир, которому доверяют все вельможи.

Юный король Испании желает бросить его на обочине? Что ж, Фуггер этого не допустит. В конце концов, он был выдающимся финансистом. Подобный исход не только уязвлял самолюбие, но, что было бесконечно хуже, ставил под угрозу его финансовую империю. Габсбурги могли разорвать все контракты, если он поддержит Франциска. Карл вполне способен отобрать у него контракт на добычу серебра и передать права на металл, скажем, тому же Вельцеру. В результате к Якобу выстроится очередь обеспокоенных вкладчиков, требующих своих денег. Как и в жуткие дни после смерти фон Мекау, он не сможет удовлетворить всех единовременно. Перед глазами снова замаячил призрак долговой тюрьмы.

Прикинув все за и против, Фуггер решил воспользоваться своим основным преимуществом – масштабом. Он мог предложить кандидату намного больше денег, чем кто-либо еще. Напомнив курфюрстам о своих возможностях – «рекламную кампанию» Якоб начал с приема в саду в честь Людовика Арагонского и продолжал до самого дня выборов, – он может задрать цену победы столь высоко, что никто не сумеет с ним конкурировать. Соперники отпадут один за другим, и он останется единственным «уцелевшим» банкиром. Надо ставить на амбиции соперничающих королей, рассчитывать, что они не перестанут торговаться – и таким образом вынудят банкиров-конкурентов отступить ввиду чрезмерно высокой цены.

Чтобы план удался, следовало продемонстрировать Карлу, в чьих руках козыри. Именно тут пригодился Франциск. Фуггер хотел, чтобы Карл усвоил простую истину: если он не выберет Фуггера, Фуггер не станет страдать, но предложит свои ресурсы – наиболее крупный свободный капитал Европы – королю Франции. Ничего личного. Якоб хотел, чтобы Карл понял: не курфюрсты решают, кому быть императором, и если Франция получит деньги Фуггера, Габсбурги потеряют Священную Римскую империю – крупнейшее политическое образование Европы – заодно с надеждами на мировое господство. Да, поддержка Франциска принесет дополнительные проблемы, ведь Фуггеру все равно придется вести дела с Габсбургами. Но не важно, всерьез ли Фуггер помышлял переметнуться на сторону Франции. Важно, поверят ли Габсбурги в подобное развитие событий, опасаются ли они такого «предательства» с его стороны. Вот почему Фуггер отправил гонца в Париж. Вот почему он продолжал сообщать Франциску последние новости несколько недель подряд. Вот почему он дал указание своему племяннику Антону, который сменил постаревшего Цинка в Ватикане, поддерживать контакты с людьми Франциска в Риме. Фуггер не мог, разумеется, сделать Франциску прямое предложение о кредите – иначе Габсбурги бы разъярились. Но можно было устроить все так, чтобы Франциск сам пришел к нему. Своими якобы невинными действиями Фуггер пытался добиться именно этого.

Тем временем ситуация складывалась так, что у Фуггера появился еще один шанс доказать Габсбургам свою незаменимость. В Вюртемберге, немецком княжестве неподалеку от французской границы, ряд городов принадлежал не местному правителю, князю Ульриху, а империи, и ими управляли наместники Габсбургов. Это бесило Ульриха, поскольку указанные города платили налоги в имперскую казну, оставляя княжескую ни с чем. Когда Максимилиан умер, Ульрих воспользовался моментом и ввел свои гарнизоны в эти города. Однако он недооценил Габсбургов. Пусть Максимилиан ушел, созданная им структура управления сохранилась. Габсбурги намеревались вернуть свое силой – если найдут денег, чтобы набрать войско. Фуггер не упустил возможность: он предоставил Габсбургам 113000 флоринов на наемников.

Сохранился набросок Дюрера – военная сценка. Рисунок отражает подавляющее превосходство войска, нанятого на деньги Фуггера, над силами противника. На переднем плане – линия пушек с невероятно длинными стволами, нацеленными на замок. Солдаты Габсбургов возле пушек выглядят уверенными в победе. Один явно жалеет защитников замка, которым суждено пасть. Рисунок не оставляет сомнений в конечном триумфе Габсбургов, и этот триумф состоялся. Победа имела немалое значение для Габсбургов, она принесла не только города, но княжество целиком, включая Штутгарт, стратегически важный оплот, учитывая его близость к Франции.

Этот эпизод снова доказал, что Фуггера стоит иметь в друзьях. Чуть позднее раздраженная Маргарита, тетка и наставница Карла в этой кампании, попросила племянника перестать валять дурака и взять кредит у Фуггера, пока не оказалось слишком поздно. Умолчав об очевидном (что у Фуггера денег больше, чем у других банкиров), она прибегла к этическому обоснованию: «Он оказал нам столько услуг и сделал столько полезного, что долг сюзерена побуждает с ним сотрудничать».

Время было на исходе. Сообразив прежде Карла, что победит тот, кого поддержит Фуггер, Франциск направил посланника в Аугсбург – как и ожидал Якоб. Король Франции полагал, что они с Карлом находятся в равных условиях в битве за финансы. За Карлом стояли Вельцеры и итальянцы, за Франциском – лионские банкиры и другие итальянцы, плюс французская казна пополнилась средствами от продажи королевских земель и присвоенным, от имени государства, имуществом министра финансов. Однако Франциск понимал, что ему недостаточно, используя терминологию карточной игры, ответить на ставку Карла. Он должен облегчить выбор курфюрстам, не просто отвечая Карлу, но изрядно перебив ставку последнего. Мысля подобным образом, он запросил у Фуггера кредит в размере 300000 экю, что соответствовало 369000 флоринов. Франциск постарался сделать свое предложение максимально привлекательным для банкира. Он обещал скорейшее погашение кредита за счет французских налоговых поступлений и посулил комиссию в размере 30000 экю. Если Фуггер согласится, Франциск вдвое увеличит ставку Карла. С такими суммами король Франции не мог проиграть. Независимо от того, сколько банкиров войдут в «консорциум» Карла, король Испании будет не в состоянии сопротивляться Франциску и Фуггеру. Тактика «суперповышения» последнего строилась именно на этом. При любых раскладах Франциск получал не перевес в голосах, а все семь голосов курфюрстов. Иными словами, у него возникал шанс объединить Францию и Германию под властью Валуа.

Фуггер позволил сведениям о предложении Франциска просочиться в стан Габсбургов. Фон Бергес, представитель Габсбургов в Аугсбурге, умолял Маргариту вразумить Карла. Он твердил, что Карл обязан взять кредит у Фуггера, иначе все напрасно. «Что касается Фуггера, мадам, королю придется сотрудничать с ним, хочет он того или нет, – писал фон Бергес. – Курфюрсты полагаются на слово Фуггера, прочие для них не существуют». Он добавлял, что Карлу следовало бы призвать Фуггера с самого начала: «Если бы мы поступили так изначально, это немало бы способствовало королевскому успеху и благополучному завершению дела». На Карла давили буквально со всех сторон. Чиновники, отвечавшие за проведение выборов, писали королю, что курфюрсты «не верят никаким купцам, письмам и печатям, кроме Фуггера».

Между тем аппетиты курфюрстов росли. Годом ранее в Аугсбурге Иоахим Бранденбургский получил за поддержку Карла невесту из дома Габсбургов и 300000 флоринов. Ныне, в разгар торгов, он нарушил свое обещание. Иоахим заявил Фуггеру, которому он, по собственным словам, «необыкновенно доверял», что поддержит того, кого выставит Фуггер, и особо уточнял, распространяются ли личные гарантии Фуггера исключительно на Карла – или равно применимы к Франциску.

За Ла-Маншем, в Англии, Генрих VIII правил уже десятый год; в возрасте двадцати девяти лет он был по-прежнему силен и привлекателен. Четырнадцать лет спустя он разведется с Екатериной Арагонской и разругается с Римом. Но пока он дружил со Святым престолом. Папа Лев сделал английскому королю следующее предложение: пусть Генрих тоже примет участие в выборах, ведь ему предоставляется возможность стать первым англичанином со времен графа Корнуолла (1256 год), который будет императором Священной Римской империи.

Лев страшился Карла и Франциска, видел в них обоих угрозу Ватикану. Франциск уже захватил Милан. Если он станет императором и утратит необходимость соперничать с Габсбургами, Франция без труда оккупирует весь полуостров и займет Рим. Карл же виделся еще большей угрозой. Он контролировал практически всю Южную Италию, а значит, мог собрать войско в Неаполе и атаковать Рим с юга.

Льву требовался защитник – кто-то достаточно сильный и достаточно надежный в финансовом отношении, чтобы успешно конкурировать с другими претендентами. Первоначально Лев собирался поддержать Фридриха Мудрого, курфюрста Саксонии. Другим курфюрстам эта кандидатура нравилась, и Фридриху даже намекнули на возможность избрания. Но когда настала пора объявлять о своем решении, он отказался. Мол, он «предпочитает быть полновластным князем, а не слабым королем». Оставался только Генрих. Папа Лев мог рассчитывать на Генриха в случае избрания и на то, что имперская мощь выступит «буфером» между Римом и любой континентальной державой, что попытается напасть на Рим. Теперь следовало убедить Генриха участвовать в выборах.

Уже не в первый раз Генриху предлагали стать императором. Шесть лет назад, еще при жизни Максимилиана, последний осознал, что может не прожить достаточно долго для того, чтобы увидеть, как Карл займет имперский трон. Поэтому он обратился к Генриху, сообщил, что готов того усыновить – и убедить курфюрстов сделать правильный выбор. Тогда Генрих отшутился, но вот просьбу папы он воспринял всерьез. «Запертый» на острове у побережья Европы, он завидовал Карлу и Франциску. Он жаждал такой же власти и такого же могущества. Именно это сулил титул императора. Генрих полагал, что, если немецкие князья поддержат его деньгами и оружием, он сделается наиболее могучим сувереном Европы. Идея выглядела заманчивой, и он согласился. Лев направил королю Англии письмо, обещавшее всемерную поддержку.

Исключительно ловкий ход папы грозил Фуггеру значительными неприятностями. Если курфюрсты одобрят эту кандидатуру, новичок может победить – и оставить Фуггера с убытками. С другой стороны, больше кандидатов – это больше денег на подкуп выборщиков. Значит, и ставки выше (а такие ставки способен обеспечить только он). То есть третий кандидат может окончательно убедить всех в ценности Фуггера.

Посланник Генриха Ричард Пейс прибыл в Германию, чтобы провести переговоры с курфюрстами. Пейс разбирался в немецких делах. Именно он вел переговоры с Фуггером, когда Генрих спонсировал Максимилиана на последнюю итальянскую кампанию. Впрочем, нынешняя миссия была более деликатной. Генрих желает сохранить добрые отношения с другими кандидатами, сказал Пейс, и потому согласится на избрание, только если курфюрсты сами назовут его кандидатуру. Если так случится, Пейсу надлежало упомянуть, что Генрих имеет «германское происхождение», хотя, конечно, король по-немецки не говорил. Еще следовало не скупиться на взятки. Генрих, не представляя объема необходимых расходов, верил, что ганзейские союзники в Любеке ссудят его любой суммой.

Франкфурт в том году страдал из-за небывалой жары. Пейс заболел в пути. Только преданность Генриху заставляла его двигаться дальше. В Кельне он встретил первого курфюрста – городского епископа. Эта встреча придала ему оптимизма, и он написал Генриху, что Кельн, вероятно, поддержит английского короля. В Майнце Пейс встретился с Альбрехтом. Тот требовал секретности, а сам – момент словно из кинематографа – спрятал за куртиной посланника короля Франциска. Затем состоялась встреча Пейса с проницательным и жадным Иоахимом. Он тоже посулил Генриху свою поддержку. Епископ Трира, четвертый курфюрст, также согласился одобрить кандидатуру Генриха. Пейс был в восторге. Казалось, что все складывается чрезвычайно удачно. Он послал Генриху новое письмо – дескать, ваше величество, готовьтесь выехать в Германию. Голоса у вас в кармане.

Когда курфюрсты начали съезжаться во Франкфурт, стан Габсбургов забеспокоился и принялся распускать слух, что Франциск вторгнется в Германию, если победит на выборах. Золотая булла допускала избрание императоров-иноземцев, но общественность, приученная ненавидеть Францию столетиями войн, не желала терпеть «власть французов». Слух был подхвачен, простолюдины искали французов везде, чтобы прикончить на месте. Опасаясь того, что его ошибочно примут за француза, Пейс бежал из Франкфурта в Майнц. Разжигая страсти слухами о неминуемом вторжении, Габсбурги использовали – с поправкой на эпоху, разумеется – тактику запугивания избирателей. Они хотели, чтобы курфюрсты сочли, что толпа непременно их повесит, если они проголосуют за Франциска.

Голосование проходило в соборе Франкфурта. Построенный из розового песчаника, этот собор, где хранился череп святого Варфоломея, стоял на берегу реки Майна. Такое месторасположение позволяло курфюрстам прибывать в собор на лодках, избегая уличного хаоса. Внутри следовало пройти сорок шагов в направлении алтаря, повернуть направо и миновать помещение, в стене которого была деревянная дверь. Эта дверь была настолько мала и столь хорошо спрятана, что непосвященный вряд ли мог ее отыскать. Она вела в часовню, где и проводились выборы. Лишь курфюрсты имели право входить туда. Им приходилось склонять головы и протискивать свои дородные, раздобревшие от добытой на охоте и затем поглощенной дичи тела в узкий проем. Несколько ступенек вводили в часовню со сводчатым потолком, каменным полом и крохотным оконцем над крестом. Курфюрсты обладали наибольшей силой в Германии и отличались невероятно раздутым эго и роскошнейшим образом жизни. Они жили во дворцах размерами с современные торговые центры. Но ради выборов они собирались в помещении размером с придорожный магазинчик и оставались там, пока не приходили к единому мнению (на что порой требовались недели). Они вынужденно спали на циновках, испражнялись в ведра и питались тем, что приносили слуги. Булла устанавливала, кстати, что, если решение не принято за тринадцать дней, дальнейшее пропитание сводилось к хлебу и воде.

Когда отзвонили колокола, курфюрсты в алых одеждах заняли свои места в часовне и приступили к голосованию. Провели мессу, Альбрехт принял у всех присягу. Размышляя о том, как проголосовать, они клялись совершить выбор, неподвластный чужому влиянию и подкупу. «Свой голос на сих поименованных выборах я отдаю вовне всякой прежней договоренности, обещанной платы, назначенной цены или данного обещания, а также вовне любого принуждения. И да помогут мне Господь и все святые заступники». Снаружи между тем ожидала толпа. На случай, если Франциск и вправду отважится напасть, люди Карла привлекли наемников во главе с рыцарем Францем фон Зикингеном. Этот человек был самым могущественным рыцарем Германии. Он собирал войска с той же легкостью, с какой Фуггер собирал деньги. Предложив ему контракт раньше Франциска, Габсбурги тем самым удостоверились, что он не доставит им никаких проблем.

Курфюрсты вели переговоры до последнего. Хотя Альбрехт на словах поддержал Пейса, он, подобно Иоахиму Бранденбургскому, отказывался верить обещаниям, если те исходили не от Фуггера. Курфюрст Пфальца Людовик попросил Фуггера лично заверить обязательство. Поскольку все курфюрсты высказывались за Фуггера, Карл окончательно лишился возможности сопротивляться. Он согласился взять кредит у аугсбургского банкира. Это предопределило результат. Конечно, в часовне могло произойти что угодно, но если курфюрсты желали и далее работать с Фуггером, они должны были голосовать за испанского короля. Через две недели после того, как выборщики съехались во Франкфурт, они вышли из собора, щурясь от дневного света, и объявили, что императорская корона достается Карлу единогласным решением всех курфюрстов.

Сторонники Карла встретили новость по-разному. Во Франкфурте устроили грандиозную попойку, завершившуюся уличными беспорядками. Антверпен провел рыцарский турнир. В Аугсбурге Фуггер предложил организовать многодневный праздник. Городские чиновники не пошли навстречу. Они хотели сохранить спокойствие в городе и вместо празднеств ограничились скромным фейерверком. Генрих Английский тоже радовался, несмотря на свой проигрыш, – все лучше, чем победа французов. В Лондоне состоялась торжественная месса; узнав, сколько денег Карл израсходовал на взятки, король поведал герцогу Саффолку, что счастлив своему поражению: «Когда его королевское величество осведомили о точных суммах, обилии денежных средств и уроне, понесенном вышеозначенным королем латинян во имя обретения указанного достоинства, его величество подивился услышанному и сказал, что воистину рад тому, что ему не пришлось нести оные траты».

Фуггер, сведя окончательный баланс, тоже, возможно, пожелал, чтобы эту затею финансировал кто-то другой. «Обилие денежных средств» на взятки выразилось в сумме 852000 флоринов, включая, что забавно, 600 флоринов Лампартеру, ректору университета, который был женат на внебрачной дочери Фуггера Мехтхильде. Итальянцы внесли пятую долю от общей суммы. Вельцеры – всего шестую. Доля Фуггера составила 544000 флоринов, значительно больше, чем просил Франциск. То есть Якоб выдал самый крупный кредит в мире. На сей раз ссуду не обеспечивала никакая горнодобыча; залогом послужило обещание Карла все оплатить.

Фуггер всегда предоставлял кредиты, обеспеченные надежным залогом – серебряными копями, городами, налоговыми поступлениями. Именно так он гарантировал себе безопасность. Но ради выборов императора он поступился своими принципами, потому что должен был выиграть – либо лишиться почетного статуса среди европейских финансистов. Вдобавок он понимал, что Карл, в отличие от своего терзаемого нищетой деда, по-настоящему богат. Минуло двадцать семь лет с тех пор, как Колумб высадился в Америке. Золото и серебро из Нового Света – контролируемого Габсбургами – уже поступало в Европу. Если взглянуть на дела ближе к дому, Габсбурги владели Испанией и Нидерландами, двумя богатейшими странами Европы. Тем не менее, одно дело быть богатым на бумаге и совсем другое – располагать наличными. В любом случае, Фуггер теперь зависел от милости девятнадцатилетнего заемщика, сидевшего в Испании, в 1200 милях от Аугсбурга.

Хуже того, имперский сейм незамедлительно потребовало от Карла предать Фуггера. Члены сейма опасались, что Карл поставит собственные интересы выше интересов Германии, и подготовили договор – тридцать четыре пункта, – призванный держать нового императора в узде. Договор обязывал Карла защищать империю и церковь; не начинать войн за рубежами без согласия сейма; использовать немецкий язык и латынь в официальных документах; нанимать на должности имперских чиновников исключительно тех, кто говорит по-немецки. Пункт 19 касался коммерции: императору предлагалось расследовать деятельность Фуггера и прочих богатых банкиров. «Мы должны всемерно изучить способы и средства ограничить произвол крупных торговых предприятий, которые по сей день управляются собственными деньгами и действуют в собственных интересах, причиняя ущерб, усугубляя урон и обременяя собой империю, ее граждан и подданных ростом цен».

Посланники Габсбургов подписали этот документ от имени Карла спустя неделю после голосования. Кроме того, Карл начал расследование в отношении человека, который добыл ему императорскую корону.

Карл обликом походил больше на лакея, чем на короля, – тонкий в кости, нескладный, наделенный проклятием Габсбургов – тяжелой нижней челюстью. Смущаясь тем, что на него смотрят за едой, он предпочитал принимать пищу в одиночестве и вообще был тихим и сдержанным человеком. Он выращивал гвоздики и брал с собой в путешествия императорский хор. Ему недоставало лихости Франциска и здоровой энергичности Генриха. Максимилиан считал облик племянника отталкивающим, но наверняка оценил бы интеллект Карла, доведись им провести больше времени вдвоем. «Его затылок выражает больше, нежели лицо», – писал папский чиновник. Подобно Максимилиану, Карл допустил ожидаемую ошибку – предположил, что избрание автоматически наделяет его полномочиями диктатора: «Нам видится, что прежняя империя имела не многих хозяев, но одного, и мы намерены, чтобы так оставалось и впредь». После выборов он созвал кортесы – кастильский парламент – и потребовал повышения налогов для расчета с Фуггером за предвыборные долги. Кортесы сопротивлялись: их депутаты не видели причин оплачивать строительство империи Карла и не понимали, почему Испания должна возмещать долги короля его немецкому банкиру. Испания тут ни при чем, утверждали депутаты. Германию не назовешь новым многообещающим владением, вроде Кубы или Мексики. Она не сулит испанцам никаких богатств, более того, дела с нею чреваты конфликтами с Францией и Италией. В итоге кортесы, пусть неохотно, но все же одобрили повышение налогов – однако лишь после того, как Карл пошел на компромисс. После избрания Карл отправился в Германию для коронации в качестве монарха этой страны и поручил своему бывшему наставнику, кардиналу-книжнику Адриану Утрехтскому, править Испанией в свое отсутствие.

Ткачи Сеговии, возмущенные нововведенными налогами, восстали, захватили городскую ратушу и пленили городских чиновников. Местному прокурору затянули веревку на шее, избили деревянными кольями и затем повесили за ноги. Это был первый акт восстания комунерос, испанской гражданской войны шестнадцатого столетия, спровоцированной в том числе настоятельной просьбой Фуггера погасить кредит. Толедо, Тордесильяс и Вальядолид последовали примеру Сеговии. В Мадриде ополчение примкнуло к повстанцам. Большая часть Кастилии после пяти месяцев восстания оказалась в руках мятежников. Во всеуслышание обсуждалось свержение короля. Агент Фуггера в Испании исправно информировал Аугсбург о происходящем. Одно из его донесений можно считать шедевром преуменьшения: «В Испании не слишком благополучно».

Карл остался в Германии, предоставив епископу Адриану подавлять восстание. Тринадцать кастильских городов признали власть мятежников к тому дню, когда Карл склонил голову перед курфюрстами в кафедральном соборе Ахена и поклялся защищать церковь, слабых и невинных. Фуггер, уже шестидесятидвухлетний, на церемонию не пошел. Зато присутствовал его племянник Ульрих, воочию видевший, как Карл принимает корону, державу и меч. Можно предположить, что Ульрих общался с самим Карлом или с его советниками. Можно также предположить, что он изложил императору последствия «дефолта» Габсбургов и сообщил, что подобное, во-первых, уничтожит репутацию императора, а во-вторых, сделает новые заимствования невозможными. Эти предположения обоснованны, ибо известно, что Карл постоянно помнил о Фуггере. Он писал епископу Адриану из Германии, требуя изыскать способ собрать налоги и доставить деньги в Аугсбург.

Требование шокировало Адриана. Неужели Карл забыл, что Мадрид и другие важные города принадлежат повстанцам? Епископ просил Карла мыслить реалистично. «Ваше величество совершает серьезную ошибку, если полагает, что мы в состоянии собрать налоги и исполнить его пожелание. Ни один город королевства, равно как Севилья с Вальядолидом или любой другой город, не хотят платить ни единого гроша». Адриан выражал сожаление, что бывший ученик вообще заговорил об этом: «Все гранды и члены совета поражены тем, что Ваше величество полагалось на платежи из этих средств».

Фуггер, возможно, спрашивал себя, как он позволил такому произойти. Ведь он всегда был чрезвычайно осторожен. А ныне он рисковал оказаться в том же положении, что и вторая ветвь семейства, «оленьи Фуггеры», которые потеряли все, когда налогоплательщики Левена отказались оплачивать счета Максимилиана. Якоб Фуггер очутился в той же самой ловушке.

Фактически отмахнувшись от вежливых упреков Адриана, Карл велел епископу мобилизовать армию и арестовать и казнить главарей мятежа. Адриан, который позже стал папой, подчинился королевскому приказу. Габсбурги возвращали себе мятежные города один за другим, после взятия Толедо война завершилась. Среди проигравших был и Фуггер. Ради мира Карл согласился отменить повышение налогов. Это означало, что испанский народ уже не заставить оплачивать предвыборные долги монарха. Если Фуггер не задавался этим вопросом раньше, теперь было самое время спросить себя, почему он сглупил, не взяв залог.

В некий момент в разгар выборов императора рабочие повесили табличку на высокой кирпичной стене на восточной окраине Аугсбурга. Табличку украшал текст на латыни, засвидетельствовавший важнейшее достижение рода Фуггеров – еще более важное, чем возведение Карла Испанского на трон Карла Великого. Вероятно, Якоб Фуггер сам сочинил этот текст. Признавая заслуги своих братьев, он попытался соблюсти подобающую скромность, но затем впал в самовосхваление. «Братья Ульрих, Георг и Якоб Фуггеры из Аугсбурга, убежденные в том, что они родились, чтобы служить этому городу, и ощущая себя обязанными вернуть достояние, полученное от всемогущего и справедливого Господа, из благочестия, с открытыми сердцами и в качестве примера для подражания проявили щедрость, передав городу в полновластное владение 106 домов со всем имуществом внутри на благо прилежных и трудолюбивых, но бедных сограждан».

Эта табличка обозначала Фуггерай, жилищный проект для расселения низкооплачиваемых жителей Аугсбурга. Район до сих пор, пятьсот лет спустя, используется по назначению, служит жильем для бедняков. Разница лишь в том, что теперь сюда заезжают туристические автобусы. Это главная достопримечательность Аугсбурга. Гости из таких далеких стран, как Япония и Бразилия, приезжают посмотреть, как жили люди в эпоху Фуггера. Они заходят в дома, гуляют по аккуратно проложенным дорожкам и фотографируют свершение великого аугсбургского банкира и филантропа.

Фуггер начал этот проект, купив четыре небольших дома в нижней части улицы Еврейский холм, у ручья, который впадал в реку Лех. Эти дома ему продали Вельцеры, но вряд ли они сами бывали здесь сколько-нибудь часто. Эту малопривлекательную территорию населял грубый рабочий класс. Если какой-либо район Аугсбурга мог считаться враждебным к банкирам, это было именно тут. Фуггер добился налоговых льгот, указав, что заслуживает поощрения, поскольку будет оплачивать содержание домов.

Рабочие очистили территорию и построили ряд двухэтажных домов с крохотными садиками за каждым. Еще построили больницу для ухода за местными хворыми, стену для защиты от уличной шпаны и трое ворот, чтобы впускать и выпускать жителей. Официальные документы именовали территорию «домами на улице Доброго дела», но уже к открытию этот район получил прозвище Фуггерай. Подобно названию одноименной мануфактуры Фуггеров в Австрии, это название можно перевести как «Место Фуггера» или «Владение Фуггера».

В тогдашней Европе не было ничего подобного. Лейден славился богадельней Святой Анны, в Брюгге имелся Godshuisen для пожилых людей. В Аугсбурге действовало несколько приютов для бездомных. Но нигде число домов не превышало двенадцати. Фуггерай предложит беднякам сразу 106 домов для проживания. Если ориентироваться на цифру пять человек на один дом, Фуггерай был способен вместить более 500 человек, то есть каждого шестидесятого жителя города.

Строил Фуггерай Томас Кребс. Это был его второй проект по заказу Фуггера. Еще он построил ризницу в церкви Святого Маврикия. В Фуггерай он изящно сочетал форму и функциональность. Верхний этаж каждого дома имел отдельный вход, так что семья наверху не доставляла неудобств семье внизу. Каждый этаж, площадью 450 квадратных футов, располагал четырьмя помещениями – двумя спальнями, гостиной и кухней. В кухне имелась печь, которая также служила для обогрева; окно в гостиной позволяло матерям присматривать за играющими на улице детьми. В качестве туалетов использовались ночные горшки, содержимое которых предполагалось выливать в ручей, протекавший через район. Ценя приватность, Кребс, с одобрения Фуггера, не стал планировать центральную площадь. Они с Фуггером хотели, чтобы поселение стало убежищем от суеты общественной жизни, а не имитацией такого убежища.

В конце жизни Дюрер написал несколько книг по художественной теории и, пораженный городской схемой мексиканского Теночтитлана, высказал свои взгляды на планировку города. Он отвергал причудливую «случайность» средневековых городков с их извилистыми улочками и смешением стилей и ратовал за симметрию, единство и пропорциональность. Кребс явно разделял эти взгляды. Он сделал крыши домов Фуггерай вровень с окружающей стеной, а улицы между домами проложил под прямым углом. Одинаковость домов порождала ощущение порядка – и снижала расходы на строительство благодаря единообразию дизайна; правда, все дома в результате похожи друг на друга, как близнецы. Кребс решил эту проблему, пронумеровав каждый дом и тем самым присвоив каждому собственный адрес. Исполненные готическим шрифтом, это были первые номера домов в Аугсбурге. Следуя тому же принципу, Кребс повесил у двери каждого дома уникальный дверной молоток – где с завитками, где квадратный, где в форме якоря; это позволяло жителям находить свою дверь на ощупь в темноте. Фасады домов Кребс оживил фронтонами, что копировали фронтоны на домах богачей Аугсбурга. Неброская элегантность Фуггерай вдохновила подражателей. Рядные дома схожих пропорций появились в самом Аугсбурге и в других городах в последующие годы.

Если Фуггер хотел воздвигнуть себе памятник, способный пережить века, были, конечно, более изысканные варианты, чем жилье для бедных. Он мог построить еще одну часовню или учредить стипендию для священника, наподобие той, которую платил Шпайзеру. А что касается благотворительности, он мог бы предоставить финансирование церкви и поддержать последнюю в попытках накормить нуждающихся. Подобные действия вполне соответствовали характерным для шестнадцатого столетия взглядам на благотворительность. В своем завещании кельнский коммерсант Иоганн Ринк говорит от лица своего сословия, когда признается: «Коммерция ожесточает совесть и душу». Безусловно, жертвователей также мотивировали соображения собственной известности – и уж наверняка такие соображения двигали Фуггером. Его окружали враги, и он искал проект, призванный показать всем тороватого и заботливого человека. Он хотел, чтобы люди, проходя через ворота Фуггерай, видя аккуратные домики и сады, наблюдая детишек, играющих у фонтана, вспоминали Якоба Фуггера как человека с большим сердцем, который, несмотря на свое богатство, не пренебрегал заботой о бедных.

Фуггер никогда не объяснял, что именно побудило его заняться жилой застройкой. Внутренняя документация Фуггерай отражает только его желание «восхвалить и почтить Господа, оказав помощь поденщикам и рабочим». Шаблонная фраза, из которой ничего не следует. Однако правила допуска в Фуггерай позволяют, так сказать, заглянуть за шаблон и показывают, как богачи – что тогда, что теперь – не сомневались в своем праве решать, что лучше для бедняков. Прежде всего, Фуггер отказался селить людей в свои дома бесплатно. Арендатору полагалось платить один флорин в год, иначе его изгоняли из Фуггерай. Это была выгодная цена, лишь четверть рыночной ставки. Тем не менее, простому ткачу приходилось работать шесть недель подряд, чтобы обзавестись нужной суммой. Если кто-либо хотел переселиться в «место Фуггера», ему требовалась работа, поскольку в противном случае он не мог позволить себе платить арендную плату.

Другое условие отсекало нищих. Аугсбург полнился представителями этого ремесла. Некоторым жителям города нравилось их присутствие: они видели в милостыне способ дешево спасти душу. Но Фуггер подозревал в нечестности любого, кто просил денег. Он считал, что бедные делятся на две категории – на достойных и недостойных. Поденщики, что перебиваются случайными заработками, могут прозябать в нищете, но они заслуживают сочувствия и помощи. А вот «профессиональные» нищие, проникающие в Аугсбург каждое утро, едва открываются городские ворота, были недостойными. Не пуская нищих в Фуггерай, Якоб исходил из принципа: все должны работать.

Городской совет был с ним согласен. При жизни Фуггера совет принял несколько суровых законов против попрошаек. Первый закон запрещал попрошайничать под дверями и спать на церковном крыльце. Второй обязывал нищих получать лицензию и носить свинцовый медальон. Третий закон запрещал попрошайничество как таковое. Но нищие пробирались в город каждое утро, несмотря на законы. Наверное, их можно было бы переловить, возникни такое желание, но город не имел возможности задерживать всех попрошаек подряд. А Фуггерай, город в городе, с этим справлялся – его охранники исправно отлавливали нищих.

Фуггер еще настаивал на «комендантском часе». Подобно городским воротам самого Аугсбурга, ворота Фуггерай запирались на ночь. Тем, кто являлся слишком поздно, приходилось платить. Эти штрафы исключали из населения Фуггерай пьяниц и проституток. Пьяницы после вечера в таверне попросту не имели денег, чтобы заплатить, а проститутки, заработок которых составлял обычно ничтожную сумму за вечер, обыкновенно искали жилье, даже более дешевое, чем Фуггерай. Сам Якоб Фуггер вел размеренную и дисциплинированную жизнь. И ожидал того же самого от своих арендаторов.

Одно правило особенно примечательно. Арендаторам полагалось молиться за Якоба Фуггера, его племянников и его покойную мать. Молитвы, даже вознесенные, скажем так, посторонними, считались пропуском на небеса. Фуггер, безусловно, желал спасения. Но он просил малого в сравнении с другими. Так, обитатели богадельни Святого Антония в Аугсбурге были вынуждены проводить в церкви час в день и произносить две молитвы – «Отче наш» и хвалу Деве Марии – пятнадцать раз каждое утро и каждый вечер. Еще от них требовали трех других молитв до и после каждой еды. Если в часовне при богадельне служили мессу, от них требовалось пятьдесят раз произнести «Отче наш» и столько же – хвалу Богородице. Несоблюдение этих требований влекло за собой изгнание. Фуггер настаивал всего на трех молитвах в день и, соблюдая приватность частной жизни, принимал на веру, что арендаторы действительно молятся. Наверное, он думал, что, если в сутки за него молятся пятьсот человек, трех молитв в день с каждого вполне достаточно.

Фуггер учредил фонд пожертвований на Фуггерай, чтобы это начинание не погибло после его кончины. В учредительном письме он распорядился, чтобы фонд существовал, «покуда живы имя и мужская линия рода Фуггеров». На протяжении многих лет ткачи, пивовары, изготовители игрушек и художники называли Фуггерай своим домом. Известно, что там же проживал как минимум один мясник. Стол для разделки туш стоял прямо перед его домом. Самый известный житель Фуггерай – прадед Моцарта Франц. Он жил в доме номер 14 по Миттелерегассе с 1681 года до своей смерти в 1694 году.

Восемнадцать поколений спустя род Фуггеров по мужской линии продолжается, а Фуггерай по-прежнему существует. Теперь это место жительства пожилых католиков. Семья Фуггеров платит за содержание домов, продавая древесину с тех земель, которые Максимилиан некогда отдал Якобу. Плата за проживание до сих пор составляет один флорин в год – в пересчете на современные деньги 85 евроцентов. Если бы известность Якоба благодаря Фуггерай ограничивалась одним Аугсбургом, уже этого было бы достаточно для долгой памяти. А поскольку этот район известен всему миру, о лучшем вложении средств Фуггер вряд ли мог бы мечтать.