В 1525 году в Германии вспыхнуло крупнейшее народное восстание, какое когда-либо видела Европа. Ставшее впоследствии известным как крестьянская война в Германии, это восстание оставило после себя десятки, сотни, тысячи выжженных полей, спаленных дотла деревень и разоренных монастырей. Погибли около ста тысяч человек. Жестокость и варварство противников ужасали, а опустошение, принесенное войной, было столь велико, что надолго отпугнуло следующие поколения от самих мыслей о бунтах. Минуло три с половиной столетия, прежде чем европейский рабочий класс – в годы французской революции – набрался решимости снова взяться за оружие. Фридрих Энгельс, соратник Карла Маркса, написал книгу об этой войне и утверждал, что она послужила прообразом конфликта между капитализмом и коммунизмом. «Пора снова показать немецкому народу неладно скроенные, но крепко сшитые фигуры Великой крестьянской войны», – писал Энгельс в предисловии, ибо «противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые».

Фуггер вряд ли нашел бы общий язык с Энгельсом. Как покажут события, Фуггер до последнего защищал частную собственность. Энгельс же захватил бы все, чем владел Фуггер, и раздал народу. Впрочем, оба они трактовали восстание как экономический катаклизм. Именуя крестьян «невежественным сбродом», Фуггер – это весьма забавно – был уверен, что они думают только о деньгах. Он отвергал их жалобы на лишение права ловить рыбу, на продажных священников и несправедливое правосудие. Для него эти жалобы и страдания являлись «дымовой завесой», за которой крестьяне норовили спрятать свои истинные цели – добиться прощения долгов и перераспределить богатство. Строительство жилых домов в Фуггерай свидетельствует о том, что Якоб уважал людей, готовых честно работать. Но взбунтовавшиеся крестьяне к таким людям не относились. Для него они были ленивыми паразитами, жаждущими подачек. «Они хотят стать богатыми, не работая», – писал Фуггер своему клиенту, герцогу Георгу Бранденбургскому. Вообще-то Фуггер был не просто сторонним наблюдателем. Фактически он оказался катализатором крестьянской войны. Для вождей бунтовщиков он олицетворял гнет и принуждение. Многие были бы не прочь убить его. Вынужденный примкнуть к «консерваторам», Фуггер принял деятельное участие в подавлении восстания.

Начала эту войну графиня фон Лупфен, проживавшая в замке в Шварцвальде. Она увлекалась вязанием и использовала раковины улиток в качестве катушек, чтобы наматывать пряжу: легкие, нужного размера, эти раковины вдобавок выглядели намного симпатичнее обычных деревяшек. Осенью 1524 года раковины у графини закончились, и она велела крестьянам отложить все повседневные заботы и набрать еще раковин. Казалось бы, типичная просьба взбалмошной графини, ничего особенного. Но графиня не учла, что крестьяне занимались уборкой урожая и им было не до глупых поручений. Обозленные крестьяне побросали инструменты своего труда и устроили забастовку. Некий очевидец, шокированный тем, что обыкновенно смиренные крестьяне посмели возражать графине, писал, что выглядело все так, будто колосья попросили влаги или коровы потребовали корма. Преувеличение, конечно, – ведь протесты случались и ранее. Однако столкновение в Лупфене быстро вышло за пределы Шварцвальда, и вскоре крестьяне по всей Германии последовали примеру своих лупфенских собратьев.

В Меммингене, в шестидесяти милях от Аугсбурга, около десяти тысяч крестьян собрались в полях за городом. Скорняк по имени Себастьян Лотцер один из немногих в этой толпе умел читать и писать. Он составил петицию к Швабский лиге – военизированной региональной организации, которую Фуггер финансировал в войне рыцарей. Письмо Лотцера стало манифестом восставших. Некоторые требования «меммингенских статей» – налоговые льготы, право на охоту и рыбалку – были просто прогрессивными. Другие – ликвидация частной собственности и крепостного права, возможность самостоятельно выбирать священников – представлялись поистине революционными.

Эрцгерцог Фердинанд был наиболее влиятельным членом Швабской лиги. Он обратил внимание на крестьян после того, как изгнанный герцог Ульрих попытался заручиться их поддержкой, чтобы вернуть себе утраченные владения. Ульрих рассчитывал на крестьянскую массу и потому сулил им всевозможные льготы, если они помогут ему прогнать «оккупантов»-Габсбургов из Штутгарта. Фердинанд решил вмешаться, прежде чем еще больше крестьян примкнет к восстанию. Но лига зависела от наемников, а те по-прежнему не спешили возвращаться из-под Павии. Кроме того, у лиги не было средств на оплату услуг наемников. Фердинанд приказал военачальнику лиги, Георгу фон Трухзессу, повременить с выступлением, пока ищутся деньги. Хохштеттер, аугсбургский банкир, который иногда сотрудничал с Фуггером, только хмыкнул и отказался. Город Ульм усомнился в правильности действий эрцгерцога. Но в итоге Фердинанд отыскал финансы. Он писал фон Трухзессу: «Извещаю, что договорился о займе от Фуггера».

Фуггер не тратил времени на размышления, не прибегал к привычным тактическим уловкам, не притворялся старым и усталым и не выторговывал наилучшие условия. Он понимал необходимость оперативных действий – и стал самым щедрым спонсором Швабской лиги. Он сознавал, что его бизнес и сама жизнь будут под угрозой, если фон Трухзесс не разгромит бунтовщиков; те вполне способны вторгнуться в Аугсбург и изловить банкира. Но, разумеется, о коммерческой стороне сделки Якоб тоже не забывал. Купцы Аугсбурга накупили товара на сотни тысяч флоринов на весенней Франкфуртской ярмарке. Вследствие бунта дороги сделались небезопасными, следовательно, купленные товары никак не могли попасть в Аугсбург. Фуггер желал разогнать «мятежную чернь» и получить свою собственность.

Георг фон Трухзесс принадлежал к мелкопоместным дворянам. Он, среди нескольких прочих, выдвинулся и прославился благодаря этой войне, и его никак не назвать «неладно скроенной, но крепко сшитой фигурой» вроде тех, какими восторгался Энгельс. Он выглядел весьма внушительно – могучий торс, волнистые локоны, аккуратно подстриженная борода… В последующие месяцы он оказывался буквально везде, демонстрируя доблесть, хитроумие и целеустремленность, и никто из крестьянских вожаков не мог с ним сравниться. Фуггеру повезло, что именно этот человек возглавил армию лиги. Фон Трухзессу и раньше доводилось усмирять крестьян. В 1514 году он командовал войсками, подавлявшими мятеж «Бедного Конрада»: почти две тысячи мятежников подверглись пыткам и тюремному заключению. В Меммингене, где умами владел манифест Лотцера, он мастерски тянул время. Когда крестьяне предъявили свои требования, он попросил уточнить отдельные положения. Когда это было сделано, он попросил новых разъяснений. Он назначал встречи ради того, чтобы договориться о будущих встречах. Так продолжалось несколько недель, и крестьяне постепенно раздражались. Однако Лотцер, сведущий в Писании, но ничего не знавший о двуличии благородных, все больше поддавался на обещания, которыми его «кормил» фон Трухзесс. Он составил конституцию, учреждавшую «христианское братство» во главе с крестьянами взамен принцев, епископов и банкиров. Разговоры о братстве побудили Леонгарда фон Экка, алчного канцлера Баварии, пошутить: «Крестьян с их братской любовью мне не нужно… Но я бы не отказался от толики любви Фуггеров».

Фуггер не испытывал желания делиться любовью. Отколовшаяся от основной массы в Меммингене группа крестьян расположилась у ворот Вайссенхорна, крупнейшей вотчины Якоба. У них были пушки, и городские стены подвергались обстрелу.

Возглавлял крестьян священник из маленького городка Лейпгейм по имени Якоб Вее. Он устал от пустой болтовни в Меммингене и был уверен, что переговоры и манифест Лотцера не принесут крестьянам желаемого. На собранные приходом средства Вее набрал шестьдесят повозок снаряжения и три тысячи бойцов и двинулся на север. Он шел к Ульму, оплоту Швабской лиги и центру региональной власти. Ткацкие станки Ульма производили даже больше текстиля, чем станки Аугсбурга; в городе вдобавок находилась самая высокая церковь в мире, местный кафедральный собор, и захват Ульма виделся чрезвычайно важной победой для крестьян. Но сначала, чтобы раздобыть оружие, Вее сосредоточился на малых целях. Дорога привела его в самое сердце владений Фуггеров – к замку Бибербах, где Фуггер укрывался в дни аугсбургского бунта. Замок сдался без боя, как и Пфаффенхорн, другая вотчина Фуггера. Следующим был Вайссенхорн.

Фуггер любил Вайссенхорн. Он щедро тратил на город с тех самых пор, как получил его от императора Максимилиана в 1507 году. Он ремонтировал дома, выделял средства на приобретение ткацких станков и проведение торговой ярмарки. Население Вайссенхорна насчитывало всего несколько тысяч человек. Но при содействии Фуггера Вайссенхорн сделался соперником Ульма, и новые жители прибывали туда каждый день. Тем не менее восставшие нашли сочувствие внутри городских стен. Гильдии поддерживали существующий порядок, но вот рабочие были за крестьян – по той же причине, по какой сами крестьяне собрались в Меммингене: они считали, что их беспощадно эксплуатируют, и хотели отомстить и добиться «лучшей жизни». На старой городской стене сегодня можно увидеть изображение: бургомистр встречает Вее у ворот. Священник озвучил простой выбор – сдаться или погибнуть. Бургомистр не испугался угроз и отказался сдаться. Вее вернулся к своему отряду и приказал выкатывать пушки. Едва крестьяне начали стрелять, гарнизон города открыл ответный огонь. При обычных обстоятельствах защищать Вайссенхорн было бы некому. Но когда крестьяне стали стекаться в Мемминген, Фуггер воспользовался затянувшимися переговорами, нанял солдат и отправил их в Вайссенхорн. Вскоре Вее сообразил, что Вайссенхорн не намерен следовать примеру Бибербаха и Пфаффенхорна. Наоборот, город отчаянно сопротивлялся. Пальба длилась целый день, но и к ночи крестьяне ничего не достигли. Их сторонники внутри сбрасывали со стен еду для мятежников. Но крестьянам требовалась не еда, а пушки помощнее. Не желая тратить боеприпасы впустую, они сняли осаду.

На следующий день Вее обрушился на соседнее аббатство Роггенбург. Случившееся в Роггенбурге свидетельствовало о неорганизованности крестьянского восстания. Аббатство принадлежало богатому епископу. Однажды тот попытался изменить русло местной реки, чтобы пустить воду в обход Вайссенхорна и помешать грандиозным планам Фуггера. Епископ бежал, не дожидаясь прихода Вее, и оставил аббатство без присмотра. Крестьяне разорили церковь и уничтожили орган, разграбили имущество и опустошили винный погреб. Пьяный крестьянин надел епископскую шапку и встал перед алтарем, а его товарищи склонились перед ним в шутливом поклоне.

Когда аббатство оказалось в руках восставших, самые сметливые принялись искать оружие и сокровища. Прочие рыскали по винным погребам и кладовым. Набрав добычи, они подожгли аббатство. Гобелены, картины, книги в библиотеке – все сгорело дотла во имя социальной справедливости. Та же участь постигла страну в целом, а большинство поджигателей постоянно ходили пьяными. «Более пьяного и сытого народа едва ли доводилось видеть», – писал очевидец. Если бы не кровопролитие, вполне можно было усомниться, «взаправдашняя ли это война… война ли это крестьян или война выпивох».

Фон Трухзесс, располагая деньгами Фуггеров, избрал Вее и его отряд своей первой целью. Они напали на Фуггера. Теперь он сам состоял на содержании у Фуггера, а потому, прежде чем подавлять восстание в других местах, должен отомстить за эту дерзость. Узнав, что Вее вернулся в Лейпгейм, фон Трухзесс захватил город. Его псы обнаружили Вее в тайном подземном укрытии в задней части церкви. «Было бы лучше для всех, коли ты проповедовал бы слово Божье, а не призывал к восстанию», – сказал фон Трухзесс.

«Ты ошибаешься, – возразил Вее. – Я как раз и проповедовал слово Божье».

«Мне говорили другое», – коротко ответил фон Трухзесс. Солнце садилось над Лейпгеймом, когда солдаты отвели Вее на казнь. Священник прочитал молитву и покорно положил голову на плаху.

Фуггер, возможно, не хотел казни. Но он мог обосновать ее необходимостью в самозащите. Много таких людей, как Вее, желали перерезать банкиру горло. Так что голова Вее, посмевшего напасть на владения Фуггера, покатилась по траве, а Якоб получил свою первую жертву. Фуггер обвинял в раздувании войны Лютера, писал герцогу Георгу, что этот монах «есть зачинщик и главная причина восстания, беспорядков и кровопролития на немецкой земле».

Кровь лилась повсюду. История графини Маргарете фон Хельфенштайн показывает, какие драмы тогда разыгрывались и насколько была оправданной озабоченность Фуггера личной безопасностью. Графиня была внебрачной дочерью Максимилиана. Когда Фердинанд велел ее мужу оборонять замок Вайнсберг, она решила, что с супругом ей будет надежнее, чем дома, и тоже отправилась в замок. Граф Хельфенштайн истреблял всех крестьян, которых встречал на пути. Крестьяне преследовали его до замка и окружили укрепление утром пасхального воскресенья. Графу очевидно недоставало набранного на средства Фуггера войска. Крестьяне сумели перебраться через стены и захватили самого графа и его жену. Когда графиня взмолилась о пощаде, вожак мятежников, пекарь по имени Йаклейн Рорбах, прижал ее к земле. «Вот, братья, – сказал он, – Йаклейн Рорбах придавил коленом дочку императора». Граф предложил крестьянам выкуп – 60000 флоринов. Рорбах посмеялся и приказал прогнать графа сквозь строй, а графиню заставил смотреть, как ее мужа колют копьями. Наконец цыганка, примкнувшая к крестьянам, нанесла Хельфенштайну удар, оборвавший жизнь. Рорбах вынудил графиню надеть крестьянское платье и посадил на телегу с навозом, что направлялась в близлежащий город Хайльбронн. «Ты прикатила в золотой колеснице, а уезжаешь на телеге с навозом, – сказал он. – Передай это своему императору». Графиня прижала к груди малолетнего сына и принялась молиться. «Я много грешила, и такова моя кара», – бормотала она. Ее сын вырос священником, а сама она умерла в монастыре. Эрцгерцог Фердинанд поклялся отомстить: «Это злодеяние подлежит справедливому возмездию».

Рорбах отослал графиню в Хайльбронн, поскольку этим городом владели крестьяне. Они заняли город еще в начале восстания, вожаки восставших с удобствами расположились в ратуше. Прикидывая свои дальнейшие действия, они обнаружили, что «меммингенские статьи» совершенно бесполезны. Например, манифест ничего не говорил о крупном бизнесе. Крестьяне Хайльбронна считали, что крупный бизнес угнетает их ничуть не меньше церкви и князей. Они вознамерились «исправить» это упущение самостоятельно. «Торговые компании, такие как дома Фуггеров, Хохштеттеров и Вельцеров, должны быть распущены», – гласила предложенная поправка.

Не зная, когда мятежники могут прийти за ними – и придут ли вообще, – Фуггер оставался в Аугсбурге. Сельская местность пылала, Бибербах пал, и потому не было места безопаснее собственного дома. Он присоединился к магистратам, обсуждавшим, как защитить город. Подобно Вайссенхорну, Аугсбург призвал наемников. Впрочем, меры предосторожности не гарантировали безопасности. Лучшим примером тому служила Австрия, где жители Зальцбурга взбунтовались против Маттеуса Ланга, епископа, который короновал Максимилиана в Тренто и который, как бы обнажая тонкую грань между церковью и государством, управлял Тиролем и надзирал за исполнением контрактов Фуггера в Шваце. Ланг происходил из богатой аугсбургской семьи, был жаден и жесток. Купив место епископа, он отменил старинные привилегии и повысил налоги для горожан и крестьян. Угроза «ереси Лютера» обеспечила предлог забрать силой то, что не удавалось взять уговорами. «Прежде всего покончу с бюргерами, – говорил он, – а там дойдет дело и до селян». Подобно папе Юлию II и трирскому епископу фон Грайффенклау, он был клириком с сердцем полководца. Он покинул город, чтобы набрать войско, и вернулся готовым к битве, на белом коне и с четырьмя отрядами солдат. Когда Ланг казнил крестьянина, который освободил осужденного священника-лютеранина, крестьяне присоединились к горожанам, жаждавшим мести. Они напали на людей Ланга с серпами и вилами и преследовали вплоть до замка на вершине холма. Замок имел толстые двойные стены и был возведен на скалистом утесе. Пушки не могли его уничтожить. Однако Ланг очутился в ловушке. Народ Зальцбурга беспрепятственно обстреливал стены и ломал ворота, а Ланг прятался внутри. Прошло четыре месяца, прежде чем фон Трухзесс наконец снял осаду. Эти четыре месяца для Ланга не прошли даром – он впал в безумие.

Среди всех крестьянских вожаков наиболее опасным для Фуггера был Томас Мюнцер. Не потому, что у него было больше всего пушек, но потому, что его популистские речи пользовались громадной популярностью. Священник из Тюрингии, Мюнцер был самопровозглашенным мистиком, верил в общественную собственность и полагал, что только ликвидация частной собственности проложит путь к справедливости. Его последователи радовались, когда он возглашал, что Господь велел убивать богатых. «Если кто хочет по-настоящему реформировать христианство, следует избавиться от спекулирующих извергов, – заявлял он. – Сами вельможи виновны в том, что бедные люди сделались их врагами». Контраст между Фуггером и Мюнцером поистине разительный. Первый – апологет капитализма, второй – ярый коммунист. Оба стали героями своих политических лагерей в годы холодной войны. Западная Германия напечатала портрет Фуггера на почтовой марке, а Восточная Германия поместила портрет Мюнцера на купюре достоинством 5 марок.

Большинство крестьянских вождей решали исключительно локальные вопросы. Мюнцер мыслил глобально и стремился, так сказать, всемерно распространять коммунистический милленаризм. Он проповедовал во Франкфурте, Ганновере и Нюрнберге. После переполоха, устроенного в Фульде, он провел некоторое время за решеткой. Если бы ученики не упросили его вернуться домой, Мюнцер, возможно, остался бы в Южной Германии и нашел бы сторонников в Аугсбурге. Пламенный трибун, он говорил настолько убедительно, что ему внимал даже защитник Лютера, Фридрих Мудрый. Выслушав Мюнцера, Фридрих понял, что не знает, кому верить – Лютеру или Мюнцеру.

Лютер нежданно обрел соперника, человека с конкурирующим и не менее убедительным видением будущего. Лютер воспринимал Мюнцера как врага, который мешает реформировать церковь через возвращение к строгому соблюдению Священного Писания. Он соглашался с Мюнцером в том, что ростовщичество и индульгенции суть преступления и что Германии необходимо освободиться от власти Рима. Но Лютер считал, что Библия, а не папа является авторитетом для верующего, тогда как Мюнцер заявлял, что Бог обращается непосредственно к человеку – и приводил в пример себя. Сторонники Мюнцера потешались над Лютером, желали тому неприятностей и звонили в колокольчики, заглушая его проповеди. Осознав угрозу реформаторскому движению снизу, Лютер отказался от своей приверженности мирным действиям. Он стал невольным союзником Фуггера и призывал правителей сделать все возможное, дабы усмирить крестьян. «Давите их, душите, истребляйте, в тайных укрытиях и прилюдно, как если бы преследовали бешеных собак, – писал Лютер. – Убивайте всех, Господь отличит своих». Мюнцер же подстрекал крестьян: «Нападайте, нападайте, куйте железо, пока оно горячо».

Фон Трухзесс был слишком занят в Западной Германии, чтобы ловить Мюнцера на востоке. Посему эту задачу взяла на себя группа правителей, среди которых был клиент и корреспондент Фуггера герцог Георг Бранденбургский. Вместе с герцогами Гессенским и Брунсвикским Георг атаковал силы Мюнцера в Мюльхаузене, городке, который Мюнцер захватил и в котором пытался построить коммунистическую утопию. Предвидя проблемы, Мюнцер велел отлить пушку и приготовиться к битве. Правители загнали Мюнцера и восемь тысяч его последователей на холм над городом. Крестьяне поставили в круг повозки, но это была лишь видимость оборонительной линии. Герцоги предложили мир, если бунтовщики предадут своего предводителя. Некий священник из числа восставших, сознавая неизбежность поражения, предложил Мюнцеру капитулировать. Мюнцер распорядился его обезглавить.

Томас Мюнцер пытался поддержать боевой дух. Он произнес речь, изобиловавшую упоминаниями Гидеона, Давида и других библейских героев, которые с честью выдержали посланное им испытание. Все вместе мятежники пропели гимн «Восхвалим Духа Святого». В небе появилась радуга. Мюнцер объявил ее знаком Господней милости. Когда срок ультиматума миновал, герцоги приказали открыть огонь. Круг повозок был уничтожен. Крестьяне бросились врассыпную, их убивали тысячами. Мюнцер тоже сбежал, обмотав голову тряпьем. Некий слуга наткнулся на него на чердаке и сдал властям, обнаружив в заплечном мешке уличающие документы. Мюнцера пытали, загоняя иглы под ногти, а затем заперли в башне, решая, как его следует казнить. Мюнцер написал в заключении письмо – он признавал, что «соблазнительно и бунтарски проповедовал многие мнения, злоумышления и ошибочные воззрения… направленные против установлений вселенской христианской церкви». На следующий день Мюнцера вывели из башни, и герцог Георг, не менее ревностный католик, чем Фуггер, обвинил Мюнцера в нарушении обета безбрачия. Священники, напомнил он, не должны вступать в брак. После обезглавливания Мюнцера палач насадил его голову на шест и воткнул этот шест в тело. Больше Фуггеру можно было не опасаться.

Чем больше крестьян присоединялось к бунтовщикам, тем более крупные цели восставшие себе намечали. Штутгарт, Франкфурт, Майнц и Страсбург оказались менее подготовленными к обороне, нежели Вайссенхорн, и сдались. Было только вопросом времени, когда крестьяне двинутся на Аугсбург. Самый большой город Швабии, Аугсбург располагал всем, что требовалось мятежникам: золотом, оружием и добычей. Но Аугсбург готовился к бою. Со всякой «внутренней угрозой» расправились, казнив двух «босоногих». Эти казни устрашили прочих недовольных. Подобно Вайссенхорну, как уже говорилось, Аугсбург привлек наемников. Настал день, когда крестьянский отряд подошел к городским воротам и потребовал капитуляции. С зубчатой стены на них взирали солдаты. Ответ был прост – ступайте себе дальше. Жизнь в Аугсбурге продолжалась. Маттаус Шварц, щеголеватый бухгалтер Фуггеров, носил превосходный двуцветный плащ, который позволял ему путешествовать без опаски и исполнять свои обязанности. В городе он носил плащ красной стороной вверх, а за городом – зеленой, чтобы сливаться с растительностью.

Фон Трухзесс миновал Аугсбург по пути к Боблингену, месту решающей схватки в окрестностях Штутгарта; там ожидали крестьяне из Меммингена, с которых все началось. Крестьян было 12000 человек. Войско фон Трухзесса насчитывало 11000 бойцов. Совокупная численность противников заставляла вспомнить о силах, что по велению двух монархов сошлись под Павией. У крестьян имелось 33 пушки, у фон Трухзесса – еще больше, и его войско значительно превосходило крестьянское в организации. Он занял боблингенский замок, а крестьяне расположились за болотом. Сражение началось утром и быстро превратилось в избиение. Фон Трухзесс преследовал разбегавшихся крестьян и истреблял без счета. Бойня длилась несколько часов. Когда крестьяне окончательно смешались, фон Трухзесс двинул на них свою конницу. Всадники не щадили никого. Один из очевидцев утверждал, что крестьянские тела устилали землю на много миль.

Боблинген – поворотный момент в ходе войны, далее война превратилась в «зачистку». Два события заслуживают особого упоминания, они олицетворяют ту жестокость, к которой, посредством выделенных финансов, был причастен Фуггер. Когда пленили Рорбаха, палача императорского зятя, фон Трухзесс приковал его шестифутовой цепью к вязу, обложил дерево ветвями и поджег. Его люди спокойно наблюдали, как Рорбах корчится, умирая в пламени. Еще упомянем последнюю битву этой войны. Самая крупная крестьянская армия насчитывала 23000 человек; она сосредоточилась недалеко от швейцарской границы, в Кемптене. Фон Трухзесс, который шел от Ингольштадта, вновь миновал Аугсбург на своем пути. Его силы уступали в численности, однако он уравнял шансы, подкупив двух командиров противника. Те велели бойцам оставить надежную позицию за болотом и выстроиться на равнине, где их расстреляли и изрубили. Как и многие другие его инвестиции, ставка Фуггера на фон Трухзесса окупилась сполна. Спокойствие возвратилось в Южную Германию. Что касается товаров на 300000 флоринов, закупленных на Франкфуртской ярмарке, те благополучно прибыли в Аугсбург.

Теперь события переместились в Австрию, где появилась другая, цитируя Энгельса, «крепко сшитая фигура». Эрцгерцог Фердинанд называл крестьянского вожака Михаэля Гайсмайра «главным агитатором, вождем и предводителем» австрийских повстанцев. Сам Гайсмайр считал себя «не разбойником и не убийцей», но «благочестивым и честным человеком, который сражается за Священное Писание».

Гайсмайр был сыном владельца шахты. Он ненавидел Фуггеров и остальную элиту. Он говорил, что Иисус возвещал любовь и сострадание, но власть предержащие – люди, которые должны подавать пример и жить по евангельским заповедям, – угнетают простого человека, подобно цезарям Древнего Рима. За Гайсмайра были его связь с народом, организационные таланты и многолетний практический опыт бюрократической деятельности. Опираясь на войско из крестьян и шахтеров, он заставил Фердинанда изучить составленный им проект «земского устройства», новой конституции Тироля. В документе особо оговаривалась участь Фуггера. Тому предстояло лишиться прав на горнодобычу, передать свое имущество государству и понести суровое наказание за неправедное обогащение.

Гайсмайр присоединился к восстанию по просьбе шахтеров Фуггера. Этих шахтеров подстрекали два священника, что трудились в Тироле. Первый, Якоб Штраус, был солидарен с Мюнцером. Пускай папа одобряет кредитование, но Штраус, как и Мюнцер, считал оное пагубным преступлением. С церковной кафедры Штраус назвал Фуггера злостным преступником. Он не упомянул его по имени, но никто не сомневался, кого конкретно он имеет в виду. «Я очень хорошо знаю, о чем говорю, – вещал Штраус. – К великому сожалению, случается так, что многие сильные и могучие обременены долгами до такой степени, чтобы за каждый грош, каковой правитель получает каждый год, ростовщик берет десять. Я не стану называть того по имени, ибо он премного известен по всему миру».

Другой священник, Урбан Региус, тот самый, кого Фуггер и городской совет изгнали из Аугсбурга, а затем пытались вернуть как альтернативу Шиллингу, был монахом-«босоногим», подбивавшим жителей Аугсбурга к бунту. После бегства из города Региус осел в Шваце. Шахтеры и без того злились на Фуггера, уверяли, что тот задолжал им 40000 флоринов заработной платы, и обвиняли его в инфляции. Региус нашел в Шваце благодарных слушателей. В начале 1525 года шахтеры прекратили работу и перекрыли дороги. Когда управляющие потребовали от них вернуться к работе, они ответили так, словно им приказали собирать улиток в разгар страды, – разграбили контору в Галле, на нижнем этаже старинного замка, откуда люди Фуггера управляли тирольским монетным двором. Шахтеры отказывались снова браться за кирки и кайла, пока Фуггер не повысит зарплату и не погасит долги.

До Инсбрука от Шаца меньше одного дня пешком. Эрцгерцог Фердинанд опасался, что шахтеры придут к нему. Вместо этого толпа устремилась на юг, в Бриксен, где некогда служил епископом клиент Фуггера Мельхиор фон Мекау. Бунтовщики разорили аббатство, подвергли издевательствам священников «старой школы» и выгнали их из города. Новый епископ бежал раньше, и толпа обратила свой гнев на его секретаря – эту должность как раз занимал Гайсмайр. Он отказался отпереть железные двери епископского дворца, и тогда бунтовщики принялись их таранить. Но двери устояли, а на следующий день – по невероятному капризу судьбы – крестьяне признали Гайсмайра своим вожаком.

Эрцгерцог был в панике. Он согласился с требованиями созвать сейм и обсудить проект «земского устройства». На предыдущих заседаниях сейма присутствовали только дворяне, священники и богатые купцы. Перепуганный Фердинанд пошел навстречу притязаниям бунтовщиков, не просто позволил крестьянам присутствовать, но и наделил их правом решающего голоса. Гайсмайр расширил «меммингенские статьи» до 62 пунктов, среди которых один обвинял Фуггеров и других банкиров в завышении цен, обесценивании денег и доведении вольных шахтеров до нищеты. Банкиры своими деньгами «проливают людскую кровь». В результате «весь мир страдает от не подобающего христианам ростовщичества, а они обретают княжеские состояния».

Фердинанд сумел вычеркнуть наиболее радикальные требования Гайсмайра – ликвидацию благородного сословия и политической власти духовенства. Но он не возражал, когда сейм одобрил 30 пунктов Гайсмайра и еще 19 принял с поправками. Некоторые условия виделись бесспорными, например, введение в оборот «достойной полновесной монеты, как при герцоге Зигмунде». Другие – контроль цен, ограничение кредитования и перераспределение частной собственности – по сути, были призваны повернуть вспять экономическое развитие. Что касается пункта, нацеленного на Фуггера, собрание его утвердило и даже расширило. Крестьяне добились того, что не смог сделать тирольский совет, – они вынудили эрцгерцога согласиться на «холощение» Фуггера.

Но этот триумф не означал победы в войне. Заседание еще продолжалось, когда Фердинанда известили, что фон Трухзесс разгромил немецких крестьян и готов воевать в Австрии. Тут-то Фердинанд показал себя во всей красе. Он немедленно распустил сейм, отказался от «земского устройства» и велел схватить Гайсмайра; тот бежал в Швейцарию, и за его голову объявили награду. В лесу возле Цюриха Гайсмайр планировал свой следующий шаг. Он возлагал определенные надежды на шахтеров Шваца, видя в них наиболее радикальных революционеров, готовых, скорее всего, бороться до последнего. Но Фердинанд предвидел это и пошел на уступки шахтерам, вследствие чего они вернулись к работе. Гайсмайр в итоге оказался разменной пешкой в грядущих войнах Габсбургов с Венецией. Он организовал два вооруженных нападения на Тироль – безрезультатно – и пережил более ста покушений на свою жизнь; в 1532 году два испанских авантюриста отыскали его убежище в Падуе. Они пробрались внутрь, ткнули Гайсмайра ножом в сердце и отрезали ему голову в доказательство содеянного.

Фон Трухзесс не встретил в Австрии серьезного сопротивления и лишь слегка «запачкал руки», спасая некоего графа Дитрихштайна. Фуггер познакомился с тем в Вене, когда раздавал взятки вельможам. Когда крестьяне Центральной Австрии восстали, Дитрихштайн, что называется, пустился во все тяжкие: отрезал женщинам груди, мечами извлекал младенцев из утроб… Крестьянский отряд застал его врасплох в городке Шламдинг, и Дитрихштайн сдался, спасая свою жизнь. Фон Трухзесс вызволил его из тюрьмы и в отместку предал город огню. Крестьяне, в том числе женщины и дети, пытались бежать, но солдаты заталкивали их обратно в пламя. Так завершилось крестьянское восстание в Австрии. Удовлетворенный Фердинанд назначил фон Трухзесса правителем Вюртемберга и дал ему несколько имений. А Фуггер, австрийским шахтам которого больше ничто не угрожало, обратился к другим проблемам.

В насыщенный событиями 1525 год Фуггер столкнулся с куда худшими неприятностями, нежели крестьянский бунт. На его теле, прямо над пупком, появился некий нарост, причинявший жуткую боль. Врач, известный доктор Адольф Окко, рекомендовал хирургическое вмешательство.

Медицина той поры еще не вышла из периода, когда врачи являлись больше советниками, чем практиками. Опираясь на представления древних греков, они полагали, что хорошее здоровье обеспечивается правильной комбинацией четырех гуморов – черной желчи, желтой желчи, лимфы и крови. Они прописывали пациентам пиявок или принудительную рвоту, но редко вообще прикасались к людям, а хирургию оставляли тем, кто наиболее умело обращался с острыми лезвиями, – цирюльникам.

Пройдет еще триста лет, прежде чем кто-то догадается стерилизовать хирургические инструменты. Операции часто заканчивались смертью от сепсиса. Брат Якоба Ульрих Фуггер скончался именно после операции. Фуггер не собирался рисковать и отказался от хирургии. К тому времени, когда восстала Венгрия, Фуггер уже не вставал с постели. Его изводила лихорадка, донимала слабость, он был не в состоянии есть. Но сражался с болью и выказывал привычную стойкость.

Эта стойкость очень скоро понадобилась – приближались новые испытания. Крестьянская война отгремела как в Германии, так и в Австрии, зато на грани восстания оказалась Венгрия. Король Людвик (Лайош), марионетка Габсбургов на венгерском престоле, совершил типичную ошибку недальновидных правителей – обесценил валюту, чтобы сбалансировать бюджет королевства. Следствием этого стала инфляция, намного превысившая пределы народного терпения. Работодатели, в том числе Фуггер, платили работникам монетами. До «реформы» Людвика эти монеты отливали серебром. Теперь же они сделались черными от железа. Еда и другие предметы первой необходимости подорожали вдвое, тогда как заработная плата осталась прежней. Народ винил в происходящем Фуггера и Алекси Турзо, одного из сыновей Иоганнеса Турзо. Алекси был одновременно партнером Фуггеров и казначеем Венгерского королевства.

Шахтеры с рудника Фуггера в Нойсоле требовали повышения зарплаты, поскольку расходы сильно выросли. Они отказывались работать, угрожали затопить шахты и разграбить склады, если Фуггер не примет их требования. Агент Фуггера на руднике, Ганс Плосс, вел переговоры, но две недели препирательств не помогли вернуть работников в шахты. Прибегая к тактике, успешно освоенной Швабской лигой, Плосс пытался умиротворить забастовщиков обещаниями. Спустя несколько недель он также – по-видимому, с согласия Фуггера – привел на рудник пять сотен солдат. Это решило проблему без единого выстрела. Едва солдаты под барабанный бой прошли парадом по городской площади, напуганные шахтеры сразу присмирели.

Но обстановка в стране накалялась. Янош Запольяи, богатый землевладелец, который «короновал» крестьянского вождя Дожу, обвинял Людвика в некомпетентности и потакании «габсбургским лоялистам». На встрече венгерского дворянства Запольяи вынудил подать в отставку епископа Залкануса, одного из наиболее влиятельных вельмож. Людвик сохранил трон, но теперь Запольяи подбирал королевских советников и заменил собой эрцгерцога Фердинанда в качестве «кукловода» для венгерского короля.

Кризис разразился, когда толпа, ведомая Запольяи, ворвалась в населенный элитой район Буды и схватила Ганса Альберса, ведущего агента Фуггера в Венгрии. Его притащили в городской замок и заставили подписать бумагу, что передавала венгерские рудники – коронные драгоценности империи Фуггера – в собственность Венгерского государства. Фуггер потратил половину жизни на налаживание бизнеса в Венгрии. Именно там в полной мере проявился его организаторский, финансовый и политический гений. Именно там он заработал свое состояние. И Альберс, под страхом смерти, все погубил.

Заместитель Альберса, человек по имени Дерншвамм, не ведал, что случилось с его боссом. Он знал только, что толпа вломилась во дворец епископа по соседству с представительством фирмы Фуггеров, подожгла этот дворец и ищет новых жертв. Дерншвамм велел хватать порох и мушкеты, вынес арсенал на крышу и скомандовал целиться. Запольяи, подстрекавший толпу ломать и грабить, заметил стволы мушкетов; он испугался бойни и распорядился отступать.

Дерншвамм выиграл немного времени. Понимая, что толпа обязательно вернется, он забрал из сейфа все деньги – 40000 флоринов – и переправил их в венгерский «филиал» Святого престола. Это тоже было небезопасно, но все же надежнее, чем держать деньги при себе. Далее Дерншвамм отправил конного гонца на рудник Нойсол с приказом вывезти казну рудника через польскую границу в Краков. Сотрудников своего отделения он также отослал в Краков – там им ничто не угрожало.

Он готовился к собственному бегству, когда пришла весть о предательстве Альберса. Дерншвамм полагал, что затопление шахт будет лучшим прощальным подарком королю Людвику, но все же решил не устраивать диверсию, рассчитывая, что Фуггер сумеет, тем или иным способом, вернуть шахты обратно. Умелый и преданный работник, мечта любого работодателя, Дерншвамм покинул Буду, убедившись, что сделал все возможное. После этого толпа ворвалась в филиал фирмы Фуггера. А король Людвик, завладев шахтами, велел их управляющим отправлять доходы в королевскую казну.

В письме своему краковскому агенту Фуггер вновь винил во всем Лютера. «Новые священники побуждают народ не подчиняться закону. Так поступали и крестьяне, ослушавшись своих господ». Якоб был в отчаянии. «Не знаю, что еще произойдет», – писал он. В письме к Георгу Бранденбургскому Фуггер сравнивал короля Людвика с крестьянами. Мол, Людвик выступил против него потому, что был должен денег.

Да, Фуггер изрядно растерялся, но нельзя сказать, что он ничего не предпринимал. Наоборот, он поспешил задействовать свою «сеть». Папа Климент в письме Людвику хвалил Фуггера и требовал от короля вернуть Фуггеру захваченную собственность. Швабская лига пригрозила Венгрии вторжением. Император объявил бойкот венгерских товаров. Герцог Баварский последовал его примеру, как и герцог Пфальцский. Даже брат Людвика, король Польши Сигизмунд, пообещал не покупать венгерские товары, пока Людвик не возвратит рудник Фуггеру.

Экономические санкции использовались как оружие минимум 2400 лет – если считать с тех пор, как древние Афины ввели торговое эмбарго против своего соседа Мегары. Императорский двор вводил санкции в отношении Венеции в 1508 году. Но бойкот Венгрии отличался прежде всего своим размахом и стал олицетворением кланового капитализма. Все, кто оказывал давление на Людвика, были клиентами Фуггера. Поддерживая своего кредитора, они, безусловно, рассчитывали на его благосклонность в будущем.

Бойкот был не единственной причиной, по которой Людвик задумался о капитуляции. Государства, как правило, плохо управляют бизнесом, и Венгрия не была исключением. Без навыков и знаний инженеров Фуггера рудник приносил убытки. Люди, которых король послал управлять шахтами, ничего не знали о горнодобыче. Работники не слушались, помпы и печи простаивали. Вдобавок «лоялисты» исполняли распоряжение Дерншвамма (от имени Фуггера) и постоянно устраивали мелкие диверсии. Саботаж, бойкот и собственная беспомощность – все было против Людвика. Рудник, приносивший Фуггеру огромные прибыли, для королевской казны стал тяжким бременем.

Тем не менее, Людвик упорствовал. Чтобы оправдать свои действия и преодолеть международное давление, он вынудил по-прежнему остававшегося в заключении Альберса подписать второй документ. Из бумаги следовало, что Людвик ничего не должен Фуггеру – зато Фуггер задолжал венгерской короне значительную сумму, 200000 флоринов. При этом Людвик согласился вернуть Фуггеру некоторые присвоенные ценности и просил обсудить возможность новых займов, но настаивал на том, что шахты и оборудование останутся за Венгрией. Еще он требовал, чтобы Фуггер отказался от своих претензий. Это предложение было бессмысленным, оно не сулило Фуггеру ровным счетом ничего. Фуггер писал герцогу Георгу, что «мысль [короля] пустая, мертворожденная».

Якоб продолжал тянуть за ниточки, чтобы возвратить свои шахты. Он попытался переманить Запольяи, отправил тому в подарок кольцо с бриллиантом и дары жене и дочери. Признавая собственную непопулярность, он попробовал переложить вину на Алекси Турзо – якобы именно тот придумал обесценить валюту. В ноябре имперские представители встретились с советниками из Баварии и Пфальца в Буде, чтобы провести переговоры с Людвиком. Они надеялись на компромисс, но Людвик не пожелал уступить.

Сулейман Великолепный, султан Турции, пребывал в своих садах удовольствия в Адрианополе, когда ему доложили о неприятностях в империи. Янычары, элитные войска Сулеймана, подняли восстание. Это событие неожиданно помогло Фуггеру.

Сулейман был самым опасным человеком Европы. Правнук Мехмеда Завоевателя, султана, который взял Константинополь, Сулейман намеревался расширить турецкие владения в Европе. В 1521 году триста тысяч бойцов Сулеймана выступили к прежде непобедимому Белграду, цитаделью которого не смог завладеть сам Мехмед. Сулейман занял крепость после семидневной осады. Победа обеспечила Турции доступ в Венгрию с юга. Сулейман остановился только потому, что его отвлекли другие события в обширной Османской империи. Потом была битва при Павии и ошеломительное пленение Карлом французского короля Франциска. У Сулеймана появился достойный противник, император Карл V, не менее могущественный, чем султан. С той поры, как Мехмед взял Константинополь, папы в Риме призывали к крестовому походу против турок. Монархии Европы были по отдельности слишком слабыми, чтобы отважиться на подобное. Однако Карл обрел достаточно силы, чтобы бросить вызов султану.

В янычары набирали детей христианских рабов, которых растили солдатами. Султан платил им военной добычей. Нет войны, значит, нечего и нечем платить. Янычарам же обещали, что большая война – с немалыми возможностями для грабежа – будет вестись каждые три года. Они требовали, чтобы Сулейман напал на Карла, прежде чем тот атакует сам. Они хотели нанести удар по Буде, а затем двинуться на Вену. Когда Сулейман удалился в Адрианополь, чтобы поразмыслить обо всем, янычары потеряли терпение и восстали. В Адрианополе, недалеко от греческой границы, были гарем, кедровые рощи и охотничьи угодья. Султан Сулейман любил это место. Но когда янычары взбунтовались, об удовольствиях пришлось забыть. Султан поспешил обратно в Константинополь, казнил предводителя янычар – и пообещал напасть на Буду.

Людвик отчаянно нуждался в деньгах на укрепление обороны. Главный источник финансирования, медный рудник, приносил одни убытки, поэтому король ничтоже сумняшеся предложил Фуггеру вернуть концессию в обмен на кредит в 150000 флоринов. Фуггер не собирался идти на компромисс. Он потребовал от Людвика возместить все потери бизнеса за украденный со складов металл и оплатить издержки по восстановлению работоспособности шахт. Фуггер уточнил, что относительно формы оплаты привередничать не будет: деньги, шелка, земля, драгоценности – все годится, но сумма должна быть покрыта полностью. Еще он хотел больше привилегий. Права на добычу, указал он, едва компенсируют расходы. Пусть Людвик предложит нечто дополнительно – возможно, другой рудник, землю или акциз, – если королю настолько необходим кредит. Людвик счел, что Фуггер желает слишком многого. Несмотря на наступление турок, он притворился, будто сможет победить самостоятельно, – и отверг притязания Фуггера.

Письма, контракты и бухгалтерские книги, где запечатлен исторический «след» Фуггера, раскрывают подробности коммерческой деятельности Якоба, но мало что говорят о его личной жизни. Мы полагаем, что с женой у него были прохладные взаимоотношения, но не знаем этого наверняка. Известно, что Фуггер был дружелюбен с клиентами и суров со своими племянниками. Но это лишь фрагменты истории. Один такой фрагмент показателен; в нем был замешан Иоганнес Цинк, «глаза и уши» Фуггера в Риме. Случай, имевший место примерно в разгар схватки Якоба с королем Людвиком, представляет Фуггера «упертым» и даже бессердечным человеком.

Когда Фуггер послал своего племянника Антона в Рим на смену Цинку, последний вернулся в Аугсбург больным и с многочисленными долгами. Казалось бы, откуда взяться долгам? Фуггер платил ему весьма щедро, а также Цинк, покупками и взятками, приобрел достаточно церковных должностей, чтобы не бедствовать. Но Цинку всегда было мало. Желая стать еще богаче, он часто занимал – и неизбежно терял, когда рушились мошеннические схемы.

В дни венгерского кризиса семья Цинка умоляла Фуггера принять бывшего римского агента, пока не стало слишком поздно. Возможно, Фуггер проявил сентиментальность и захотел попрощаться. Или, возможно, он рассчитывал узнать напоследок что-то важное о римских делах. Так или иначе, Фуггер навестил Цинка, и тот попросил помощи. Мол, его семья лишится всего, если он умрет, не погасив долги.

Фуггер сам был основным кредитором Цинка. Вместо того чтобы прямо попросить Фуггера аннулировать его обязательства, Цинк попытался отдать Якобу ключ от своего дома. Современники истолковали бы этот жест недвусмысленно. Прими Фуггер ключ, он тем самым взял бы на себя долги Цинка. Фуггер отказался, но сделал это столь ласково, что Цинк умер в уверенности – Якоб соблюдет его интересы. Семья усопшего была шокирована, когда вскоре после похорон к ним явился судебный пристав с требованием немедленно оплатить долги. Цинки не имели других источников дохода, кроме одной церковной должности, которую занимал сын Иоганнеса. Дошло до суда, и суд вынес решение в пользу Фуггера. В итоге Фуггер забрал упомянутую церковную должность и, вероятно, ее перепродал. Наверное, он искренне любил Цинка, но сделка есть сделка.