18 января 1942

В доме холодно, а морозы в Йоркшире продолжают свирепствовать. Постоянно идет снег, и папа наконец согласился зажечь большой камин в гостиной. Однако нам приходится искать и другие способы, чтобы согреться. Мы ходим по дому, натянув на себя несколько слоев одежды.

Мэри и я спим бóльшую часть времени вместе, прижавшись друг к другу, в наших спальнях. Так гораздо теплее. Мама часто ворчит, что нам уже восемнадцать и мы не должны спать в одной кровати. Но для нас это своего рода игра – мы ждем, пока она заснет, и тайком пробираемся друг к другу в комнату. Одну ночь проводим в моей спальне, другую – у Мэри. Мы пытались объяснить тесную связь, которая существует между близнецами, но никто нас не хочет слышать. Кроме того, нам нравится болтать друг с другом и в темноте сочинять истории с привидениями.

Меня беспокоит Джимми. Ему исполнилось шестнадцать, и, кажется, он начал проявлять нездоровый интерес к горничным. Я много раз слышала, как отец выговаривал ему. Хотя не уверена, что во всем виноват Джимми. Я постоянно замечаю, что, когда он дома, горничные без всякой надобности задерживаются в гостиных, в особенности Молли. Она из бедной деревенской семьи, а Джимми – юноша, которому достанется весьма солидное наследство. Конечно же, она, видя, что он слишком молод, неопытен и легко поддается соблазнам, хочет воспользоваться шансом и поймать его в свои сети. Молли – искусительница, ведет себя чересчур нагло и откровенно, и это не идет ей на пользу. Я попыталась предупредить его о возможных опасностях, рассказать, что его окружают хищницы и авантюристки, но он слишком юн, и ему скучно. Сомневаюсь, что Джимми понял меня, поскольку он получает все, что хочет. В конце концов, он – мужчина. Я волнуюсь, к чему это все приведет, и молюсь, чтобы каникулы закончились поскорее и папа отправил его снова в школу.

Мэри понравился Бенджамин, наш новый камердинер. Он гораздо старше ее, но довольно-таки привлекательный. Он так сладко улыбается, а ей, судя по всему, льстит его внимание. Сегодня я наблюдала за ними в саду. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Я уверена, что они влюбились друг в друга, но сестра мне пока не призналась.

Уже поздно, но Мэри еще не пришла в мою комнату, хотя мы сегодня договорились. Боюсь, что она пошла к нему на свидание ночью, и я немного беспокоюсь. И если сестра действительно встретилась с ним, надеюсь, что она ведет себя благоразумно и не подвергает себя никакому риску. Мама пришла бы в ярость, если бы Мэри сообщила, что она беременна.

Сегодня я прошла мимо Эдди. У меня сразу улучшилось настроение, когда он свистнул мне и подмигнул. Он всегда так приветствует меня днем. Я знаю, что мне нельзя принимать его знаки внимания, и меня беспокоит, что брат и сестра завязывают отношения с прислугой. Тем не менее я считаю, что Эдди отличается от всех остальных, и я стараюсь встретиться с ним при любой возможности, не спрашивая разрешения у папы. Он бы никогда и ни за что не позволил мне общаться с ним. Более спесивого человека, который настолько кичится своим положением в обществе, я не знаю. Он никогда не поймет, что два человека из разных сословий могут стать друзьями. Если вдруг папа узнает о нас, то, вероятно, лишится рассудка.

Мы с Эдди встречаемся на потайной лестнице внутри дома, ведущей в маленькую комнату, прямо под колокольней. Никто, даже слуги, не знает о ней – только родители и мы с братом и сестрой. Однако я рискнула показать ее Эдди. Я не могла придумать, где мы еще могли бы спокойно встречаться и где на нас не наткнулся бы папа во время своих вечерних прогулок вокруг дома.

Я впустила Эдди, и мы поднялись друг за другом по лестнице. Преодолев один пролет, сели на деревянные ступени и держались за руки по крайней мере час. Говорили без остановки, пока не прозвучал колокол, который звонит каждый час. Наступило время чаепития. Звук был настолько громким, что мы сразу вскочили и со смехом побежали вниз по ступенькам, закрыв уши руками. У подножия лестницы мы должны были сдерживать дыхание, чтобы никто не услышал наш хохот. Знаю, что мы не должны так вести себя. Если бы нас кто-то увидел, то я бы обесчестила себя и свою семью, но, быть может, мне стоило пригласить Эдди в комнату за лестницей? Там было бы теплее, чем на ступенях, но я нервничала, потому что там стоит кровать. Я волновалась, что у него могут возникнуть дурные мысли, хотя сомневаюсь, что он воспользовался бы случаем. Однако, прежде всего, меня пугала мысль, что он решит, что я специально туда его пригласила.

Папа хочет, чтобы я удачно вышла замуж. Он мечтает видеть меня женой адвоката, или доктора, или еще кого-то, кто занимает высокий пост. Через год отец будет знакомить меня с каждым холостяком, которого сочтет достойным моей руки. Сначала его пригласят на обед, и, если мы поладим, он придет к нам в дом с родителями, и все они будут притворяться, что восхищены моими талантами и умениями. Конечно, я постараюсь быть скучной и прикинусь, что увлекаюсь рукоделием, вязанием и чтением. Не буду много разговаривать и даже сделаю вид, что заболела или что меня вообще не интересуют молодые люди. Думаю, что один за другим они будут делать мне предложение, потому их родители захотят этого независимо от того, понравлюсь ли я им. Те, вероятно, будут сидеть с папой в библиотеке, ожидая результата.

Мысль о том, что меня будут демонстрировать множеству мужчин, угнетает меня до глубины души, и, честно говоря, я чувствую, что живу в викторианской Англии, а не в 1942 году. Вся наша семья ведет себя согласно правилам той эпохи. Однако папа – важный человек в моей жизни, и я не осмелюсь с ним спорить. Он ни за что не позволит мне перечить ему. Поэтому я буду отказывать каждому кавалеру, стараясь найти какую-нибудь пустяковую причину.

Тем не менее, учитывая, что Мэри и я – близнецы, все будут заключать пари, кто из нас первой сыграет свадьбу. Уверена, что нас обеих выдадут замуж до того, как нам исполнится двадцать один год, так же как маму, которая, надеюсь, до сих пор любит нашего отца. Я не хочу вступать в брак без любви. Мне остается только надеяться и молиться, что времена изменятся, а если нет, то лучше уж буду жить в одиночестве, чем с нелюбимым.

Уверена, Эдди сделал бы мне предложение, если бы знал, что папа согласится. Однако он убежден, что как только попросит моей руки, то сразу потеряет работу. Сторожка, в которой живут Эдди и его мать, находится на территории поместья. То есть если Эдди потеряет работу, то, вероятно, они с матерью уедут отсюда, а значит, мы больше не увидим друг друга.

Пальцы Мадлен перелистывали тонкие выцветшие страницы тетради. Она сидела рядом с Бандитом, дрожа всем телом. Они с удивлением посмотрели друг на друга, когда дневник начал открывать им свои тайны.

– Не могу поверить, что она писала эти строки в 1942 году. Такое впечатление, будто она родилась в девятнадцатом столетии, – сказал Бандит, пока Мадлен переворачивала страницу. – Вам так не кажется?

Она покачала головой:

– Думаю, все это очень грустная история. Должно быть, ей было тяжело осознавать, что родители собирались знакомить ее со всеми этими мужчинами и, более того, выдать ее замуж за одного из них. А что, если никто из них ей не понравился? Она же любила Эдди.

Мадлен вздохнула и открыла новую страницу в надежде прочесть что-то еще, написанное Эмили. Но слов там не оказалось. Вместо них были рисунки карандашом. Она еще никогда не видела более красивых эскизов.

– Вот это да! Должно быть, Эмили была талантливой художницей, посмотри на них, – сказала она. Перед их глазами появилось пять или шесть маленьких картинок, находившихся на расстоянии друг от друга, но соединенных между собой легкими карандашными штрихами.

Мадлен обратила внимание на рисунок в самом центре страницы. На нем был изображен мужчина в старой порванной одежде, которая состояла из слишком коротких брюк, рубашки и жилета. Он опирался на лопату, глубоко воткнутую в землю. Было очевидно, что он решил сделать передышку во время работы в саду. Его правая рука тянулась к кепке, и Мадлен подумала, что, возможно, он собирался ее снять. Его поза была естественной, глаза – добрыми. Он кому-то улыбался, наверное Эмили, которая его рисовала. Возможно, она попросила его встать в эту позу, но не исключено, что в ее памяти запечатлелась картина, как однажды он стоял там, отдыхая от работы на земле ее отца.

– Как ты считаешь, это Эдди? – Мадлен подняла глаза и посмотрела на Бандита. При свете лампы черты его лица смягчились, и она заметила, как губы мужчины тронула задумчивая улыбка, когда он смотрел на рисунок.

– Кто знает! – Он покачал головой.

Мадлен подняла лампу и немного отодвинула ее от картинки. В полумраке человек на картинке казался призраком из прошлого. Он улыбался и в то же самое время выглядел грустным.

– Сейчас, по крайней мере, люди могут любить тех, кто им нравится, – прошептала Мадлен, касаясь рисунка.

Ни одна из знакомых ей семей и замужних подруг не следовала правилам, установленным в прошлые времена. Большинство этих браков, которые были счастливыми и совершенно нетрадиционными, просто не состоялось бы тогда. С тех пор прошло не так много лет, и Мадлен была рада, что времена изменились.

Она смотрела то на мужчину на рисунке, то на Бандита. Ей показалось, что они были чем-то похожи. Если бы она не знала, что картинке было более семидесяти лет, то подумала бы, что на ней изображен именно Бандит. Один и тот же разрез глаз, одинаково поднятый уголок рта, симметричная линия квадратного подбородка. Она только сейчас осознала, что последнее время ее стала интересовать внешность Бандита.