– Ради бога, Бандит. Почему мы не можем наконец пройти по этому чертовому туннелю? – в тысячный раз спросила Мадлен, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу, пока Бандит многократно проверял содержимое своего рюкзака.

Прошло два часа с тех пор, как они нашли вход в туннель, и два часа после того, как Мадлен с криком побежала наверх, размазывая по щекам слезы и призывая всех пойти и посмотреть на туннель, о котором, вероятно, никто не знал более пятидесяти лет.

Все без исключения работники отеля поспешили спуститься в подвал и уставиться в темноту сводчатого туннеля. Они делали фотографии на камеру своих мобильных телефонов и шутили на тему, что если туда войти, то можно никогда не вернуться назад. Их черный юмор заставил Бандита задуматься, и он начал разрабатывать настоящий военный стратегический план, как назвала его Мадлен. Был продуман каждый возможный сценарий, а все оборудование, предназначенное для обеспечения безопасности, было запаковано в маленький рюкзак, который он повесил на плечо. Мадлен стояла скрестив руки и наблюдала за ним, ожидая, когда он закончит обсуждать потенциальные проблемы, сверит часы и передаст Номсе написанный план, который был рассчитан с точностью до минуты.

Даже Поппи побывала в подвале, чтобы взглянуть на туннель. Девочка держалась от проема в стене как можно дальше. Потом состроила гримаску и удачно вспомнила, что Джесс упомянула Центр морской жизни. Поппи выбила у своей тети обещание сводить ее туда и стремглав помчалась вверх по ступенькам. Они обе исчезнут на весь день, потому что все, что происходило в подвале, совершенно их не впечатлило.

Бандит еще раз подошел к проему, чтобы посмотреть на туннель. Затем обернулся, взял со скамейки позади него два шлема-каски и три фонаря. Он передал один из шлемов и фонарь Мадлен и спросил:

– Ты идешь?

– Слава Богу, свершилось. Конечно да. – Она включила фонарь и решительно вступила в темноту.

– Мэдди, иди медленно. Все время внимательно смотри по сторонам. Я прошу, если услышишь какой-то звук или заметишь какое-то движение, тут же возвращайся в дом, причем как можно быстрее.

– Есть, сэр! – Она лихо приставила одну ногу к другой, словно была на параде, и направила фонарь прямо ему в лицо. – Ну а сейчас мы наконец можем идти?

Она сразу обратила внимание на облицованные кирпичом своды, которые возвышались над ней огромным полукругом, спрятанным под землей.

– Бандит, именно об этих ходах рассказывает Эмили Эннис в своем дневнике. Это просто потрясающе! – взволнованно произнесла она, думая о дневнике, оставленном на своей кровати. – Странно, что ты раньше не догадался, что вход в них находится в подвале.

– Сам удивляюсь, – ответил он, посветив фонарем себе под подбородок и приняв озадаченный вид.

– И все же он оказался именно здесь. В действительности я и искала его здесь, когда начала читать дневник. Я тогда спускалась в подвал за вином, обыскала все вокруг, но ни в маленьких кладовках, ни за полками ничего не обнаружила. Я считала, что вход можно как-то увидеть.

Смех Бандита разнесся эхом по туннелю.

– Это же секретный туннель, глупышка. Надеюсь, ты не ожидала увидеть знак и стрелку, указывающую на него?

Мадлен шлепнула его по руке:

– Ха-ха, ну ты и ехидный!

– Я? – прошептал он, в темноте сделав шаг по направлению к ней.

Она подняла голову и сразу попала в плен его глаз, горевших неистовым ярким блеском.

– Ну да, быть может, я… я… позволил себе немного иронии, – запинаясь, произнес он, дотрагиваясь до ее щеки.

– Разве?

Он подошел еще ближе к ней, и Мадлен почувствовала его дыхание на своем лице. Она уловила мускусный аромат его лосьона после бритья и пристально посмотрела в его глаза, не пытаясь отвести взгляд. Она с трудом могла дышать, когда его лицо медленно приблизилось к ее лицу. И вдруг она услышала глухой звук и удар, потому что их защитные каски столкнулись.

Они оба нервно засмеялись и, немного поколебавшись, сняли свои головные уборы. Мадлен протянула руку к его лицу, нежно коснулась его щеки, будто призывая к поцелую. Их губы встретились робко и осторожно, словно оба ожидали разрешения друг у друга. Они двигались в унисон, сначала медленно, а потом все быстрее, дразнили один другого своими приоткрытыми ртами и прикосновениями. Их дыхание стало тяжелым и прерывистым. От прикосновений губ Бандита каждую клеточку ее тела прожигали огненные искры желания. Его руки прошлись по ее плечам и остановились сзади на шее. У нее было ощущение, словно по всему ее телу пробежал слабый разряд электрического тока, когда Бандит крепко прижал ее к себе. Неожиданно его губы отпустили ее губы и начали обжигать ее щеку, шею, скользнули дальше вниз. Мадлен слышала его учащенное дыхание и биение сердца в его груди, но внезапно так же, как начался их поцелуй, Бандит сделал шаг назад и отвернулся. Он провел руками по волосам.

– Я… я… думаю… – он оглядел туннель, – что нам не стоит заниматься этим здесь. Это не самое романтическое место, и… и… Прости, все должно быть по-другому. Ты заслуживаешь лучшего, для тебя должна быть создана настоящая романтическая обстановка. – Он отошел назад, снова надел свой шлем, повернулся в ту сторону, куда они начали идти, и протянул ей руку.

Мадлен вдруг стало холодно. Она чувствовала потрясение и сильное разочарование, оттого что их поцелуй так внезапно закончился. Тем не менее она снова водрузила на голову шлем-каску, взяла Бандита за руку и последовала за ним по заброшенному туннелю. Конечно, Бандит был прав, однако желудок выкручивал сальто, а щеки горели от смущения. Почему она позволила этому случиться? Зачем он вообще ее поцеловал? И почему здесь?

Когда Мэдди читала о любви между Эмили и Эдди в дневнике, она представляла себе туннель романтическим местом, а он оказался темным, холодным и бесконечным. Она задумалась о прошлом. Хотя Мадлен знала, что в то время Эмили Эннис пришлось бороться за свою любовь, но только сейчас она осознала, через что ей и Эдди пришлось пройти, чтобы просто быть рядом друг с другом. Несомненно, Эмили вынуждена была идти по туннелю сама, и она писала об этом в своем дневнике. Но время от времени Эдди сопровождал ее. Может быть, они тоже целовались здесь? Испытывали ли они такой же приступ страсти, какой она только что ощутила, или же они целомудренно шли, держась за руки, как они с Бандитом сейчас?

– Вечер был долгим. Думаю, тебе надо что-то съесть, – сказал Бандит, стоя с подносом в руке в дверях кабинета. Он передал ей бокал вина. – Ты работаешь? Где Поппи?

Бандит сел на свободный стул, положил ногу на ногу и посмотрел на нее.

– Да, работаю. Пытаюсь разобраться, как, черт возьми, управлять отелем. Что касается Поппи, то она с Джесс. Я посоветовала сестре занять бывшую папину спальню, пока мы тут приведем все в порядок.

– Я и бутерброды принес, – сообщил с улыбкой Бандит. Мадлен подняла глаза на толстый кусок цельнозернового хлеба, переложенный тунцом с майонезом.

– Выглядит аппетитно, ты сам его приготовил?

– Ммм, если бы я сказал да, ты бы поверила мне? – Он подмигнул и передал ей бутерброд. – Конечно, Номса. Она очень беспокоится, что у тебя с обеда маковой росинки во рту не было.

Мадлен рассмеялась, взяла бутерброд и откусила огромный кусок. Номса была права – она ничего не ела сегодня, кроме бутерброда с беконом поздним утром. Только начав есть, она поняла, насколько была голодна.

– Мне следовало самой догадаться. Номса опекает нас, словно родная мать.

Бандит кивнул в знак согласия.

– Ты удивилась, что там оказалось два хода?

– Ммм, не совсем, – быстро сказала Мадлен, прожевывая очередной кусок и запихивая следующий в рот, – в дневнике был намек на это.

– Жаль, что туннель так внезапно закончился. Как ты думаешь, кто заложил его кирпичами?

Мадлен взяла дневник, который лежал на ее кровати. Она стала листать его страницы.

– Эмили написала, что кто-то посетил летний домик. Но не могу понять, кто именно.

– Скорее всего, что этот кто-то вышел к воротам, пройдя мимо сторожки, – задумчиво сказал Бандит, – важно, каким образом он туда попал. Мой отец постоянно твердит, что проходил через туннель, чтобы встретиться с дамой из поместья. А он жил в сторожке.

– Думаешь, что та женщина была Эмили Эннис? – взволнованно спросила Мадлен, выпрямившись в кресле.

– Вполне возможно. – Бандит машинально потянул за ворсинку на своем свитере и указал на дневник: – Он должен помочь нам найти ответ.

19 июля 1942

Вся моя жизнь разваливается на части, и у меня все из рук валится. Могу только лежать в постели, чувствуя, как разрывается сердце. Я проплакала много часов и до сих пор не могу остановить рыдания.

Мой Эдди ушел на войну, и я даже не представляю, когда он вернется домой и вернется ли вообще. Я умоляла его остаться и передумать, но он не хочет быть трусом и не хочет даже думать о том, что может где-то прятаться, пока не закончится война.

В последний вечер перед своим отъездом он прошел через туннель в летний домик. Я горжусь им, что он смог построить этот домик для нас. Хотя он деревянный, Эдди проделал отличную работу. Домик очень красивый, на окнах висят занавески, в углу расположена крошечная кухня. Там не проведен ни газ для освещения, ни водопровод, но это не имеет значения. Чтобы в комнате было светло, мы зажгли свечу, которая создала романтическую атмосферу, и впервые занялись любовью.

Все было прекрасно, и часть меня хотела, чтобы мы сделали это гораздо раньше. Должно быть, Эдди знал, как для меня много значило отдаться ему. Надеюсь, что война скоро закончится и он вернется целым и невредимым. Я счастлива, что мы провели ночь любви, но именно поэтому мне сейчас еще хуже от осознания, что его у меня забрали. Эдди пообещал, что, как только вернется, постарается убедить папу позволить нам пожениться. Однако папа, кажется, доволен, что Эдди уехал. Так разве у нас есть шанс, что он согласится на наш союз?

И Мэри, и я все еще вынуждены ездить в Лондон. Мы обе не хотим этого, и Мэри устроила настоящий протест. Я слышала, как она причитала и кричала на маму, но сомневаюсь, что ту волновало, что несправедливо поступает по отношению к моей сестре. Для мамы очень важно выдать нас удачно замуж, да и папа много лет твердит об этом. Я даже уверена, что однажды они завели тетрадь, куда записывают имена всех молодых людей, которые возникают в нашей жизни и, по их мнению, могут стать достойными кандидатами на роль наших мужей.

Карточную систему еще не отменили, поэтому жить очень тяжело. Мы редко едим мясо, трудно достать консервированные овощи. Папа отдал деревенскому мяснику одну из наших самых крупных свиней, попросив его припрятать тушу и разделить ее только между жителями Скалби. Теперь, куда бы папа ни шел, местные подходят к нему, похлопывают по спине, пожимают ему руку, благодарно улыбаются, но тем не менее никто не упоминает о мясе.

Я дала Эдди курицу, чтобы у него и его мамы тоже было мясо. Если папа может раздавать мясо, значит, и я могу это делать. Эдди рассказал мне, что его мама плакала и несла эту курицу так бережно, словно та была золотым песком, пообещав приготовить вкусный обед для них обоих перед его отъездом.

Сейчас мне остается только ждать. Ждать известий от Эдди. Ждать, когда меня отвезут в Лондон, и ждать, пока родители будут выставлять нас напоказ перед оставшимися холостяками – теми, кто не служит в армии и не отправился на войну. Знаю, что ближайшие месяцы будут худшими в моей жизни, но я ничего не могу изменить, ничего не могу сделать, чтобы предотвратить то, что должно произойти.