У нас дома очень противный будильник. Маме достался он от бабушки, мама гордится им, говорит, что даже если все современные будильники испортятся, с этим ничего не произойдет, он будет тикать вечно.

И правда, время от времени мы с папой покупаем к Рождеству новый будильник, но они, как правило, долго не выдерживают. Покупаем мы их, главным образом, потому, что в отличие от мамы не считаем, что бабушкин будильник тикает.

Папа утверждает, что это замаскированная адская машина, а мне тиканье будильника напоминает пулеметную стрельбу. Будильник к тому же внушительных размеров, и на него ушло немало жести. Но самое ужасное — когда он начинает звонить.

Папа говорит, что при звонке будильника ему кажется, что это труба зовет его на кровавую битву, а я считаю, что звон смахивает на шум при погрузке молочных бидонов.

Короче, это безумный будильник, хоть мама им и гордится. Потому папа и ворчал, когда мама вечером заводила будильник.

— У работающего человека свободная суббота, — считал отец, — а эта адская машина снова утром взорвется. Вот уж радость так радость.

— Мы должны проснуться, — строго сказала мама. — У Боржика завтра экскурсия. Учительница объявила сбор в семь часов, Боржику придется встать в шесть, чтобы позавтракать и не идти в поход натощак.

Тут я не мог не рассмеяться — мама набила в рюкзак столько еды, словно я собрался не на экскурсию, а на Тридцатилетнюю войну. В рюкзаке, кроме одеяла, были пирожки, колбаса, четвертушка хлеба, два яблока и мясные консервы.

Хотя по пятницам мне разрешается ложиться спать позже, на сей раз пришлось отправиться в постель уже в полдесятого. Но я все равно долго не мог уснуть, и, когда в шесть утра будильник взорвался, я не больно-то выспался.

Ну, и возле школы, где мы должны были встретиться с Чендой и Миреком, я, разумеется, оказался первым.

Мне, правда, было немножко стыдно, что у меня такой набитый рюкзак, но когда без четверти семь я увидел, как плетется Мирек, мои страхи рассеялись.

— Знаешь, — пыхтел Мирек, который тащил на спине здоровенную котомку, — я, балда, ляпнул дома, что мы будем спать в палатках, вот папа и навязал мне спальный мешок.

Я мысленно поблагодарил себя за сообразительность: на мамин вопрос, где мы переночуем и куда едем, я ответил, что едем мы в Карлштейн, а спать будем на турбазе.

Так что мама довольствовалась лишь одеялом и напоминанием, чтоб я на турбазе не подцепил каких-нибудь насекомых, например блох.

Ченда появился ровно в семь и еще издали закричал, что несет на спине заправский рождественский подарок.

— Пришлось взять даже два яблока, — пожаловался он и показал нам свои запасы. — Мама считает, что, если хоть на день оставит меня без присмотра, я погибну от недостатка витаминов.

Мы договорились, что на экскурсию все это не потащим, нам вполне хватит одного рюкзака с едой. Все остальное сложим в клубе.

— А рюкзак несем по очереди, — предложил Мирек.

— Естественно, — согласился Ченда, — а куда мы едем?

Я вспомнил, что наболтал маме, и предложил съездить в Карлштейн.

— Ну, это мы еще обсудим, — заявил Мирек.

Вероятно, ему не больно-то это хотелось.

Но по дороге в клуб мы ничего умнее не придумали. И потому, взяв Чендин рюкзак, подсчитали деньги и двинулись на вокзал.

Нам не пришлось долго ждать. Туристский поезд в Карлштейн отправлялся через полчаса.

Как на грех, подобная идея пришла в голову не только нам, но и многим другим людям — поезд был битком набит. Мы прозевали начало посадки и сели на поезд в последний момент, а все из-за Ченды, который стоял в очереди за лимонадом.

В проходе было полно людей.

— Хорошо еще, что нам недолго ехать, — сказал Ченда, держа в руках три стаканчика. — Карлштейн не так уж далеко, а если б мы ехали дальше, остались бы без ног.

— Можно сесть на рюкзак, — предложил Мирек и уселся. — Подайте мне лимонад.

Ченда передал мне и Миреку стаканчики с лимонадом, а какой-то толстяк, прижав меня к стене, просопел:

— Позвольте!

Немного лимонада из моего стаканчика выплеснулось, и Мирек, сидевший внизу на рюкзаке, возмутился — я что, вообразил себя краном, раз лью ему на голову?

Я собирался объяснить, что виноват не я, а мой сосед-толстяк, который все чего-то крутился, но в этом уже не было необходимости: едва Мирек поднес стаканчик ко рту, толстяк вышиб стаканчик из его рук.

Еще с нами стоял лысый мужчина, который ехал с женой и двумя карапузами. В руках у мужчины был фотоаппарат. Малыши высовывались в окно, а мать держала их за штаны и говорила:

— Сейчас будет туннель, вот интересно!

Едва мы въехали в туннель, Мирек заорал, что у него исчез стаканчик и кто-то стоит на его руке; один малыш запищал, что идет дождь, а другой заплакал:

— Мамочка, мамочка, почему я весь мокрый?

Вдруг Мирек умолк, и мне показалось, что он засмеялся. Тут раздался страшный удар, и при свете мелькающих фонарей я увидел, как Мирек сбил с ног толстяка, который наступил ему на руку, и как этот толстый мужчина валится на Ченду.

Мы с Чендой в отчаянии прижались к стене, а толстяк упал на лысого мужчину с фотоаппаратом, и оба рухнули на пол.

— Помогите! Разбойники! — завопил лысый, а малыш, который жаловался матери, что он мокрый, радостно завизжал:

— Нападение гангстеров на Тихоокеанский экспресс!

При следующем мелькании фонарей я заметил, как толстяк пытается подняться и при этом поднимает на себе лысого мужчину с фотоаппаратом.

Едва лысый коротышка, обхватив здоровенного толстяка за шею, оказался наверху, мелькнул свет фонаря, и мать малышей взвизгнула:

— Ты что это делаешь, почему ты взлетаешь?

И свалилась на Ченду, который, упав на Мирека, вылил на него остаток своего лимонада.

Мне стало ясно, что, если туннель в ближайшее время не кончится, я лишусь либо лимонада, либо здоровья — меня поминутно кто-нибудь ударял. Я попытался отодвинуться от места злополучной стычки, но наткнулся на что-то твердое и живое, а оно как взревет! Да так громко, что я от испуга выронил стаканчик.

Тут мы как раз выехали из туннеля, и я увидел, как выглядит облитый лимонадом проводник.

Я вежливо извинился и протянул ему билет. Проводник с отсутствующим видом пробил его и вяло двинулся дальше, хотя выглядел он далеко не так плохо, как лежащий на полу толстяк и мокрые от лимонада малыши.

Толстяк лежал на полу, потому что, как объяснил проводнику лысый, он по ошибке хватил его фотоаппаратом по голове, полагая, что толстяк хотел оскорбить его.

Мать карапузов беспрестанно повторяла, что это сущая правда, потому как ее муж Арношт взлетел на воздух.

В общем, дорога в Карлштейн оказалась увлекательной. У меня даже не осталось времени смотреть в окно. Мирек расчесывал слипшиеся волосы, а Ченда злился, что понапрасну выбросил деньги за лимонад. Все люди в вагоне возмущались, за исключением проводника, которого я облил. И толстяка, который еще не пришел в себя и продолжал лежать на полу.

А проводник сохранял невозмутимость и, даже улыбаясь, напевал.

Позже Ченда уверял меня, что он пел что-то вроде «Едет поезд маленький, уголовничков везет». Но так говорил Ченда.

Я же, когда мы выходили и толстяк наконец пришел в себя, точно слышал, как проводник кричал:

— Млечный путь! Малая и Большая Медведицы! Конечная остановка! Всем сходить!

Стало быть, мы приехали в Карлштейн.

Я немало размышлял, почему люди любят посещать старинные дворцы и замки. Думаю, от зависти. Копят деньги на дачу, машину, путешествия, накупят всего и довольны, поглядывают на других свысока. А когда приедут в старинный замок вроде Карлштейна, приходят просто в замешательство, потому что такое им и не снилось. Вот они и таращат глаза да робеют при виде королевской роскоши. Еще бы! Королям не надо было платить за аренду, не боялись они и подорожания бензина, поскольку обходились лошадьми и каретами.

В замках, конечно, можно увидеть много интересных вещей. Например, латы и старинное оружие. Одежда и чучела зверей меня не особенно интересуют, а что мне жаль, так это то, что нигде не показывают комнату пыток, хотя она есть в любом замке, ведь прежде полиции не существовало, а были жандармы, они с бедным людом не очень-то церемонились, как говорит наша учительница.

Но комнаты пыток в замках не показывают, это факт, а жаль, это очень поучительно.

Когда мы вышли из поезда и потащились в толпе туристов к Карлштейну, Ченда выразил надежду, что в Карлштейне продают прохладительные напитки, потому как он хочет пить.

Мирек дотронулся до слипшихся от лимонада волос и буркнул, что предпочел бы чистую воду.

Я молча нес рюкзак и наблюдал за людьми, обгонявшими нас, чтобы очутиться в замке как можно раньше. Они, наверное, думали, что, оказавшись наверху первыми, смогут отхватить от Карлштейна кусочек или что-нибудь в этом роде.

Возле Карлштейна прохладительные напитки продавались, но там оказался целый класс с учительницей. Стояла изрядная жара, и ребятишки уговаривали учительницу позволить им купить лимонад, но та была непреклонна: перед обедом пить никто не будет, а обед ждет их после осмотра Карлштейна.

Мы кинулись к киоску, купили себе лимонад и с удовольствием наблюдали, как ребятишки, изнемогая от жажды, нам завидуют.

— Школьные экскурсии — жуткая скучища, — сказал Ченда.

— Это самое настоящее ограничение свободы личности, — произнес Мирек и сделал большой глоток.

— Чудесный лимонад, — причмокнул я, а ребятишки строгой учительницы просто позеленели от зависти.

— Не смотреть на этих хулиганов! — скомандовала учительница, окинув нас неприветливым взглядом. — Теперь стройтесь по двое и идем в замок.

Конечно, пока ребятишки строились по двое, мы их опередили и скоро оказались в замке. Нам очень нравилось, что можно было осматривать что угодно и не торопиться, как на экскурсии с классом.

Я завел разговор с экскурсоводом, и он подарил мне бляшку для трости с изображением Карлштейна, только у меня ведь трости нет, и потому я отдал бляшку Ченде, а Ченда — Миреку. Мирек сунул бляшку в карман и сказал, что вечером в клубе мы прибьем ее к стене — на память о поездке.

Осмотрев замок и выйдя на улицу, мы вытащили из рюкзака еду и начали спорить о Карле IV, потому как только что прошли по выставке, открытой в связи с днем его рождения, да и на уроках в школе мы изучали эпоху Карла IV.

— Будь с нами Алеш, — сказал Ченда, отрезая кусок колбасы, — он наверняка сообщил бы нам, что Карл IV построил в Праге Голодную стену.

Только Ченда это сказал, мы сразу помрачнели: нам стало жаль, что Алеш исключен из компании.

— С этой Голодной стеной странная история, — быстро заговорил Мирек. — Зачем Карл IV приказал ее строить, раз она ни на что не пригодна?

— Чтобы дать бедному люду работу, — проявил я свое знание истории.

— Все равно это довольно глупая затея, — пожал плечами Мирек. — Если у людей не было денег на еду, то Карл мог бы дать им эти деньги, а не заставлять ради этого строить стену. И мог бы дать даже больше, чем они заработали, потому что сэкономил бы на материале.

— Точно, — согласился Ченда, — или построил бы что-то нужное. Скажем, еще один дворец на Петршине.

— Это сложно, — сказал я. — Скорее всего, Карл не собирался ничего строить, просто хотел помочь людям. А деньги не дал, потому что, как говорится, хочешь есть калачи — не лежи на печи. Если б люди получали деньги за ничегонеделанье, они бы к этому привыкли, и последующие поколения остались бы без исторических памятников — их бы просто не строили.

— Ага, вполне возможно, — согласился Мирек. — Но я думаю, Карл мог поступить умнее. Раз в стране полно бедняков, нужно было собрать их в войско и завоевывать новые территории. Стали бы мы тогда великой державой; глядишь, сегодня каждый пятый человек в Европе говорил бы по-чешски.

— В ту пору мы и так были великой державой, — возразил Ченда, — только все завоевания Карла последующие правители разбазарили. Одним словом, прогресс.

— К тому же, Карл IV был просвещенный монарх, он основал университет, — добавил я.

— Прогресс! — скривился Мирек. — Посмотрите на Жижку, сколько он сумел сделать мечом. И как усмирил Зигмунда, эту рыжую лису.

— Ну да, — сказал я, — а чем это потом кончилось у Липан?

— Мы с папой видели в Стромовке Марольдову панораму «Битва у Липан», — сказал Ченда. — Очень интересно! Все прямо как в жизни, в картину вделаны настоящие щиты, щебень, войсковые знамена.

Ченда не успел рассказать, что еще он видел в Марольдовой панораме, потому что прямо на нас высыпала школьная экскурсия со строгой учительницей во главе.

Учительница указывала на окна замка и объясняла, какая комната из тех, в которых ребята побывали, за ними находится.

— Это окно часовни святого Креста. Укажите-ка мне на какое-нибудь окно, и я определю, что за ним находится, были мы там или нет, а если были, что видели.

Учительница, вероятно, гордилась своими знаниями. Ребята показывали ей на окна, а она с удовольствием им все объясняла.

Мы с интересом следили за этим до той самой минуты, когда одна девочка указала на окно, которое учительница не смогла определить.

— Это… это, — мямлила она, и было видно, что она напрасно ломает голову.

— Не знает! — прыснул Ченда.

— Ха-ха! — засмеялся Мирек. — Такое известное окно!

— Может, даже самое известное, — весело поддержал я.

Учительница смерила нас строгим взглядом и велела ребятам не обращать на нас внимания.

Но поскольку мы продолжали смеяться, учительница все еще не могла найти ответа, а ребята, того и гляди, начнут возмущаться, она, повернувшись к нам, сердито сказала:

— Ну, если вы такие умные, так что это за окно?

— Это… — начал Ченда.

— Тайная комната Карла IV! — выпалил я.

— Тайная комната? Как так?

— Карл IV после обеда всегда там запирался и давил ухом комара.

— Что? Какого еще комара?

Мирек, понятно, всего лишь имел в виду, что Карл IV ходил туда вздремнуть, и, разумеется, все это мы выдумали, но у учительницы был такой вид, что Мирек невинно добавил:

— Ну конечно. Карл IV ежедневно давил их там от десяти до пятнадцати штук.

— Да, — добавил я, — дворцовый садовник обязан был приносить их в двух коробках.

— И как он их давил?

— По-разному, — разъяснил Ченда, — сначала молотком, а потом…

— Довольно! Довольно! Вы грубияны! — раскричалась учительница, а ребята готовы были накинуться на нас. — Вы бессовестные лгуны! Я вам покажу, как высмеивать историю!

При таком перевесе сил мы предпочли дать деру.

— Ха-ха! — хохотал Ченда. — Во была потеха.

— Карл IV определенно нас простил бы, — сказал я.

— Он-то да, — кивнул Мирек, — а вот учительница не простит никогда. Надеюсь, мы ее видели первый и последний раз в жизни. Да здравствует наша Драбица!

Здесь, в замке Карлштейн, мы с любовью вспоминали нашу классную и ее наказания, а когда Мирек припомнил, как нам не повезло на концерте популярной музыки, я очень жалел, что не рассказал об этом Руженке.

Дело было так. Мирослава просила нас на следующий день одеться поприличней, потому что пойдем на концерт популярной музыки. Мы обрадовались и завопили на весь класс.

«Музыка будет красивая и серьезная», — строго сказала учительница, не разделяя нашего веселья, поскольку, как она добавила, концерт предназначен не для павианов, а для чутких и восприимчивых слушателей.

Мне лично музыка не мешает. Я думаю, что, допустим, арифметика или диктант на твердые окончания гораздо хуже. И так думаю не только я. Так думают все ребята, за исключением Богоушека, разумеется.

Богоушек очень старателен и знает все на свете. Когда классный руководитель спросила, какие мы знаем оперы Смéтаны или Дворжака, Богоушек тут же вскочил и затараторил, что знает все их произведения. По-видимому, так оно и есть. На пении мы изучаем творчество разных композиторов, а поскольку Богоушек поет фальшиво, его выручают обширные теоретические познания. Я, правда, тоже пою фальшиво, но чувствую, что вряд ли мне поможет, если я буду знать, в каком году дедушка Сметаны купил себе трубку. Это меня петь не научит. Так что ясно, почему у Богоушека сплошь пятерки и почему сплошных пятерок нет у меня.

«Отлично, Богоушек», — похвалила нашего гения учительница, а он от радости покраснел, как помидор.

Спорю, что, будь к тому интерес, Богоушек тут же с удовольствием пропел бы какую-нибудь арию. Он так прилежен, что, прикажи ему выучить всю оперу Сметаны «Проданная невеста», он не только сделает это, целый месяц тренируясь в ванной, но и попытается овладеть уникальной способностью петь сразу на два голоса, дуэтом, как назвала пение вдвоем учительница.

«На концерт пойдем на втором уроке, к десяти часам, — сказала учительница, — так что занятия, как всегда, начнутся в восемь, но не беспокойтесь, я вам кое-что расскажу о программе, а если останется время, то мы и попоем, чтобы вы больше вошли в атмосферу концерта».

Мирослава до мельчайших подробностей выполнила обещанное. Правда, программы концерта она не знала, так что рассказывала содержание оперы Сметаны «Поцелуй», и девчонки сразу захихикали. Девчонки вечно хихикают, они еще глупые и не смотрят по телевизору фильмы, которые детям смотреть не разрешается. Ну, а поскольку осталось время, мы спели народные песни «Вставай, Ян!» и «На святую Катерину», у нас сразу появилось нужное настроение, и мы пошли на концерт.

«Главное, ведите себя прилично, — умоляла учительница, — на вас будут устремлены взоры общественности и трех школьных инспекторов. Я не хотела бы, чтобы наше посещение концерта окончилось, как всегда, не лучшим образом».

Учительница желала нам добра. Она всегда желает нам добра.

Дорога прошла сравнительно спокойно, если не считать, что полкласса по ошибке вышло на остановку раньше, так что потом ребята бежали по рельсам за трамваем, а мы, в трамвае, мощно их подбадривали.

Перед концертным залом мы построились парами, и я шел рядом с Чендой.

«Глянь-ка», — Ченда вытащил из кармана сумочку, расшитую блестками.

«Что это?»

«Бинокль», — сказал он таинственно и вытащил из сумочки крошечный бинокль.

«Ну и что с ним делать?»

«Смотреть на людей, умник. По крайней мере, не будет такой скучищи. Смотреть на людей вблизи, когда сам ты находишься далеко, ужасно потешно, — заверил меня Ченда. — Это уж точно интереснее, чем концерт».