Мы уже много раз пытались раздобыть себе собаку, но у нас никак не получалось: в большинстве случаев оказывалось, что собака вовсе не бездомная и что хозяева здорово ее стерегут. И вдруг совершенно неожиданно, когда мы сидели на бревнах перед «Барахолкой» и Алеш лопал колбасу, появилась собака. Конечно, она прибежала вовсе не случайно, а из-за колбасы.

— Пошла вон, образина! — крикнул Алеш, но было поздно: собака с колбасой в зубах уже исчезла за нашим клубом.

— Бежим! — воскликнул Алеш. — Если ее не поймать, она сожрет мой завтрак!

В голосе Алеша было столько отчаяния, что казалось, не поймай мы собаку, он неминуемо умрет голодной смертью.

Мы побежали за Алешем, хоть я и думал, что это напрасно, однако я ошибся.

Собака, высунув язык, лежала за клубом.

— Уже сожрала, — удрученно вздохнул Алеш.

Собака встала, подбежала к Алешу и лизнула его в ногу.

— Не больно-то подлизывайся, образина, знаешь, что ты наделала?

Собака печально повела глазами, встала на задние лапы, а переднюю подала Алешу.

— Ишь ты, — удивился Алеш, — только меня этим не проймешь.

Собака положила передние лапы ему на плечи. Мы думали, она вот-вот сожрет Алеша, такая это была здоровенная зверюга, но она дружески заскулила и лизнула Алеша в щеку.

— Братцы, — произнес Мирек, — эта собака дрессированная и ведет себя так, словно Алеш ее хозяин.

Только теперь до нас дошло.

— Но с минуты на минуту здесь наверняка появится хозяин собаки, — скептически заметил Ченда, — да еще обругает нас.

Мы вынуждены были признать правоту Ченды и предпочли не проявлять к собаке особого интереса, хотя она и была очень занятной, так как напоминала помесь бульдога с сенбернаром — лохматая, огромная, с бульдожьей мордой, она была похожа на дедушку Михала, которого я знаю по бабушкиной фотографии с серебряной свадьбы. У собаки не было номерка, и у нас блеснула надежда, что она ничья, хотя мы и делали вид, будто нам это безразлично.

— Сыграем в футбол, — предложил Мирек.

Стали играть, мы с Чендой против Мирека с Алешем, а собака на нас смотрела, и, должно быть, ее эго порядком занимало, потому что всякий раз, когда мяч был у Алеша, она удовлетворенно лаяла, а когда Алеш терял мяч, собака подвывала.

Алеш ринулся к нашим воротам, и Ченда не мог его остановить ничем, кроме подножки, — Алеш растянулся, и в ту же минуту собака сорвалась с места и, прыгнув на Ченду, повалила его.

— На помощь! — закричал Ченда, а собака стояла у него на груди и рычала.

— Алеш, сделай что-нибудь с псом, — нервно потребовал Мирек и начал отступать.

Алеш поднялся на колени и закричал:

— Барбос, не дури, а ну иди ко мне!

Собака оставила Ченду и направилась к Алешу. Усевшись рядом и повернув свою страшную бульдожью морду, она преданно смотрела на Алеша.

— Братцы, — вырвалось у меня, — такой умной собаки я в жизни не видел.

— Я тоже, — согласился Ченда, который уже пришел в себя после испуга.

Алеш сразу возгордился:

— Видите, а все из-за колбасы. Не зря бабушка дает мне с собой завтрак.

Начало смеркаться, и Мирек вспомнил, что ему нужно домой — вечером он идет с родителями в кино. Да и всем нам пора было идти.

— А что нам делать с собакой? — удрученно сказал Алеш.

Словно почувствовав, что мы говорим о ней, собака насторожила уши и завертела хвостом.

— Что, если на ночь запереть ее в клубе? — предложил я.

— Да, точно, — ухмыльнулся Ченда. — Когда хозяин начнет ее искать, она высадит дверь…

— Запереть собаку мы не можем, — перебил Ченду Мирек. — Разве что Алеш возьмет ее домой.

Алеш постучал пальцем по лбу: интересно, что бы сказали Миреку, если б он привел домой такую здоровенную животину, а уж он прекрасно может себе представить бабушкину реакцию.

— Если прямо в дверях бабушка не грохнется в обморок, — добавил Алеш.

— Оставим собаку здесь, — предложил Ченда. — Не уйдет до завтра, значит, бесхозная, и мы сможем считать ее своей.

Ничего более умного никто не придумал, и, согласясь с Чендой, мы собрались домой. Напоследок Алеш еще раз погладил собаку, а Мирек позвал его:

— Ну, идем.

Мы пошли. Оглянувшись, я увидел, что собака по-прежнему сидит перед «Барахолкой» и смотрит нам вслед. Только я хотел сказать об этом Алешу, Алеш тоже оглянулся.

Собака будто ждала этого. Она стремительно помчалась за нами, высунув язык, и настигла Алеша.

— Уходи, дружок, — сказал бедный Алеш, — не могу я тебя взять домой. Будь ты поменьше, я бы спрятал тебя под рубашкой, а такого здорового, как ты, разве что в шкафу пронесешь.

Мы в нерешительности остановились, и Мирек заметил, что Алешу, наверное, от собаки не отделаться, она очень к нему привязалась, это видно.

— Ну хорошо, а что будем делать?

— У меня идея, — сказал я, у меня действительно появилась великолепная идея. — Посадим собаку в клуб.

— Ты уже раз это предлагал, — досадливо поморщился Мирек, — и мы тебе объяснили: а вдруг за собакой кто-нибудь придет?

— Вот именно! — воскликнул я. — А «Барахолку» мы не запрем!

— Ты спятил, — нахмурился Ченда, — что, если туда кто-нибудь залезет?

— Собака будет сторожить, — продолжал я. — Алеш уж как-нибудь ей это объяснит.

— Конечно, объясню, — обрадовался Алеш.

— И все же я не уверен… — буркнул Мирек.

— Так послушай, — продолжал я терпеливо. — Если у собаки есть хозяин и он придет за ней, собака выбежит из клуба. Если хозяина нет, если она захочет остаться с нами, будет сторожить, и я сильно сомневаюсь, чтоб какой-нибудь вор, минуя пса, проник в «Барахолку».

— А-а, — протянул Мирек, — ну тогда ладно.

Пришлось нам снова вернуться, а когда Алеш завел барбоса в клуб, опустился перед ним на колени и что-то шепнул на ухо, мы все твердо уверились, что собака теперь наша.

На другой день мы смогли в этом убедиться. Нас никто не ограбил, и собака верно сторожила «Барахолку».

— Ну что, братцы, не самые ли мы счастливые люди на свете? — выразил Мирек сокровенные наши мысли.

У нас есть клуб и собака. Собака, которая мне приснилась как раз перед тем, как в классе появилась Руженка.

Конечно, Миреку и в голову не приходило, что я один из всех был трижды счастлив: кроме клуба и собаки, у меня в почтовом ящике лежало еще письмо. Четыре густо исписанных страницы. Письмо из Бельгии, хотя марки на нем были люксембургские, куда переехал цирк.

«Дорогой Боржик», — писала Руженка, и я тут же ей ответил, чтобы она получила письмо по люксембургскому адресу. Жаль, что я перестал собирать марки — переписка с Руженкой помогла бы мне составить неплохую коллекцию.

Я хотел написать Руженке о новых событиях и делах, а главными тут были «Барахолка» и собака. И третье событие, о котором я писал осторожнее, но Руженка наверняка поймет, — в нашей компании снова нет вожака и так даже лучше.

«Дорогая Руженка», — начал я свое письмо, но потом листок порвал. Мужчине следует скрывать свои чувства, а я был растроган, что Руженка мне наконец написала. Поэтому письмо, вернее его начало, я порвал и начал по-другому: «Привет, Руженка!» И тут письмо пошло лучше. Правда, я его еще не кончил, потому что мне было интересно, найдем мы поутру Алешеву собаку в «Барахолке» или нет. Ну, а когда нашли, Мирек и произнес те знаменательные слова, выражавшие наши сокровенные мысли.

Собака тоже много чего чувствовала, а больше всего — колбасу, которую принес Алеш. Она ела ее очень быстро, время от времени благодарно взвизгивая. Мы сидели на бревнах перед «Барахолкой», и, должен сказать, меня, Мирека и Ченду собачье поведение бесило.

Если у тебя есть собака, то вполне естественно желание, чтобы собака была дрессированная. Пусть подбегает на зов, пусть кусает твоих врагов, пусть сидит, если так хочет хозяин. Всему этому можно научить собаку, отдавая разные команды. Можно даже таким образом заморочить голову врагу. Например, если научить собаку по команде «тпру» кидаться на врага, тот будет совершенно сбит с толку, наивно полагая, что это едут лошади, вовсе не ожидая, что на него кинется собака.

А вот если у собаки сразу четыре хозяина, то им трудно договориться, какой метод воспитания и какие команды для дрессировки собаки самые подходящие, потому что эта собака слушается только одного из нас, и оттого лишь, что этот один благодаря своим завтракам превратился в ходячую колбасную.

— Вы мне завидуете, — первым делом оскорбился Алеш.

Потом, хотя он и взял свои слова обратно, разгорелся бурный спор, и все кончилось тем, что у Алеша оказалась порвана рубашка, Ченда захромал, у Мирека вскочила на лбу шишка, а мне предстояло объяснение с мамой — почему у меня одна брючина короче другой.

— Необходимо выработать общее мнение по этому вопросу, — сказал охромевший Ченда, не способный на дальнейшие споры.

— Алеш, собственно говоря, подкупает собаку, — шумел Мирек, — а это несправедливо!

— А что, по-твоему, справедливо? Разве я виноват, что мне дают завтраки? Захоти я ее подкупить, я вел бы себя более обдуманно, но я — и все вы можете это подтвердить — вел себя нормально. Нормально! Я всегда ношу завтрак! — обозлился Алеш. — Помнится, раньше для вас это было неважно.

— Сейчас речь идет о нашей собаке.

— Вот именно, — отозвался Алеш. — Лицемеры, вот вы кто!

— Кончай спорить, — вяло повторял Ченда.

— Собака требует дрессировки, — твердил Мирек.

— Меня она слушается, — усмехнулся Алеш, и собака, как бы желая еще пуще нас разозлить, выразительно и преданно заскулила, глядя на Алеша. — Ну хорошо, — согласился Алеш, толкнул Мирека и снял рубашку. — Ты такой практичный человек. Нет ли у тебя случайно иголки с ниткой?

— Предлагаю посмотреть, — предложил Мирек, — как правильно дрессируют собак. Раз это наша собака и все мы равны, — многозначительно добавил он, чтобы Алеш, чего доброго, не подумал, что раз мы приняли его обратно в компанию, то признаем и его право командовать.

Мирек дал Алешу иголку с ниткой, а к своей шишке на лбу старательно прикладывал нож.

Кое-кто из нас молчал. Например, я и отчасти собака.

— Что ты на это скажешь, Боржик?

Я с завистью наблюдал, как Алеш черной ниткой зашивает желтую рубашку и наверняка успокаивает себя, что близорукая бабушка ничего не заметит.

— Я?! — сказал я пренебрежительно.

Меня бесило, что и хромоту, и шишку можно дома объяснить. А вот с укороченной штаниной дело обстоит хуже, потому что родители читают журнал «Млады свет», и попробуй убеди их, что таковы требования нынешней школьной моды.

Собака заворчала, а Алеш нам улыбнулся, спокойно доел завтрак и бросил верному животному кожицу от колбасы.

— Лицемеры! — торжествовал он. — Со всеми вашими разговорами про дрессировку. Меня-то она слушается!

— А должна слушаться всех нас, — несмело произнес Ченда, отобрал у собаки кусок кожицы от колбасы, бросил ее за бревна и приказал: — Ищи!

Собака, вместо того чтобы искать, заворчала на Ченду, оскалила зубы, залаяла, и Ченда, не доведя воспитательную акцию до конца, предпочел юркнуть за бревна и безропотно отдать собаке кожицу. Собака отблагодарила Ченду ворчанием и вместе с кожицей чуть не отхватила его руку.

— Слушай-ка, Алеш, — сказал Мирек, — решай, твоя это собака или наша общая.

Алеш думал недолго:

— Вообще-то общая!

— Вот видишь, — укорил его Мирек, — а слушается только тебя. Мы знаем почему, и с этим нужно что-то делать. Если мы построили клуб, будет очень кстати выдрессировать для него собаку.

— Факт, — загудел Ченда.

— Я спрашиваю, — продолжал серьезно разглагольствовать Мирек, — кто за дрессировку?

Хотя Мирек задавал вопрос довольно угрожающим тоном, мы все, в том числе и Алеш, были «за».

— Ну, блеск, — сказал Мирек, — я знаю, где находится спортплощадка для собак.

— Где? — заинтересовался Ченда.

— В Трое, — ответил Мирек, — чуть подальше переправы в зоопарк.

— Там, где понтонный мост? — спросил Алеш.

— Да, — ответил Мирек.

— Настоящая площадка?

— Настоящая.

— И туда запросто можно любому прийти?

— Любому нет, но с собакой можно, — снисходительно ответил Мирек. — Это же ясно.

— А вдруг туда пускают только по паспорту или по билету собачьего клуба? — усомнился Ченда.

— Надо говорить кинологического, — терпеливо поправил Ченду Мирек.

— Все равно, — сказал Ченда, — мы же не члены киноклуба, и собака тоже.

— А если нас спросят, как ее зовут? — вмешался я в спор.

До этой самой минуты я молча взывал к своей совести: что вечером сказать дома.

— Назвали клуб, назовем и собаку, — рассудительно заметил Мирек, — что вы все так усложняете?

— Но как ее назвать?

— Допустим, Сарделелюб, — выпалил Алеш.

Алеш сроду не ломает себе голову над придумыванием — ляпает первое, что придет на ум, так что ляпы его соответствующего уровня, довольно невысокого. Я не только так подумал, но и высказал, а Алеш обиделся.

— Что в этой кличке плохого?

— А что хорошего?

— Но это правильная кличка, — отстаивал Алеш свое неразумное предложение, — ведь мы подманили ее на сардельку.

Алеш не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть, что сарделька принадлежала ему, так что он нашей собаке ближе всех, мы должны это признать, а следовательно, и прав у него больше, чем у нас.

— Минутку, — сказал Ченда, — ты подманил ее не на сардельку, а на колбасу.

— Верно, — согласился Алеш, — но признайте, что Колбасолюб звучало бы ужасно. В колбасных изделиях я разбираюсь получше вас, поверьте: между колбасой и сарделькой не такая уж большая разница.

— С тобой никто не спорит, только…

У меня не было времени втолковывать Алешу все свои возражения, но тут меня перебил Мирек и окончательно разрушил и рассеял Алешевы надежды относительно собачьей клички.

— Бр, что может быть ужаснее, чем Сарделелюб. Для человека, возможно, это имя и годится, — он многозначительно посмотрел на Алеша, — но породистую собаку оно должно оскорблять.

— Что ты хочешь этим сказать? — Алеш угрожающе начал засучивать рукава.

— Породистая собака? — ухмыльнулся я. — Породистых собак хозяева не бросают на улице или на вокзале, чтобы от них избавиться.

«Гав!» — тявкнул наш гибрид.

— Лучше замолчи, Боржик, — посоветовал мне Алеш, — пожалуй, она не любит таких разговоров.

— Ну хорошо, пошли посмотрим, что там в Трое, — быстро спас положение Ченда, — а если нас спросят, как зовут собаку, назовем первую попавшуюся кличку.

И мы пошли. Но только на следующий день после школы, причем я смог пойти просто чудом. Вечером, когда я объяснялся по поводу оторванной штанины, мама заговорщически шепнула отцу — ее бы устами да мед пить, но только в этой бочке меда была ложка дегтя:

— Ни единому слову Боржика не верю. Думаю, ему стоило бы снова несколько дней отдохнуть дома, вместо того чтобы носиться по улицам, домой он возвращается оборванцем, пусть в тиши обратится к своей совести.

Но папа, к счастью, заявил:

— Футбол уж не тот, что прежде. Раньше можно было верить любимой команде, а теперь все делают только назло.

Отец яростно порвал билет спортивной лотереи и сказал, что, если так дело пойдет дальше, его уж никогда на «Богемке» не увидят.

— Наконец-то разумные слова! — ухватилась за отцовские рассуждения мама — она ведь не понимает, как прекрасно и как трудно быть болельщиком. — Сколько раз я тебе говорила! Какой толк от этого футбола?

Отец, как я и предполагал, возразил, что мама в спорте ничего не понимает, и разгорелся спор. Так, к счастью, было забыто, что мне следует несколько дней взывать дома к совести.

Я скрылся у себя в комнате и продолжал писать письмо Руженке, которое кончил фразой, что усердно придумываю кличку для нашей собаки, потом заклеил конверт и пошел спать.

Утром по дороге в школу я бросил его в почтовый ящик, а после обеда мы отправились в Трою на собачью площадку. Алеш гордо вел нашего гибрида на веревке — на ошейник мы пока не сумели наскрести денег.

Если вы не знаете, как идти в Трою на собачью площадку, то вот как: сначала до Стромовки, вдоль забора парка культуры и отдыха, а потом через мост, вправо от которого находится ипподром, а слева, не доходя перевоза в зоопарк, — собачья площадка. Таким путем мы на нее и пришли.

— Вот это да, — сказал Мирек.

На площадке виднелись разные сооружения и было полно народу с немецкими овчарками. Наш гибрид, радостно залаяв, натянул веревку, на которой держал его Алеш.

— Овчарки — умные собаки, — восхитился Ченда. — Посмотрите, чего только они не умеют!

Они много чего умели, но Алеш обиделся за нашего барбоса:

— Он тоже с этим справится. И еще лучше. Вот увидите.

Мы проскользнули через вход, где на нас, к счастью, никто не обратил внимания, и начали осматриваться — как надо учить собак.

— Хорошо, если она перепрыгнет через вон тот барьер, — предложил Ченда, — для начала это было бы не плохо.

— Нет, — возразил Мирек, — дрессировка должна иметь систему. Посмотрите, как учат овчарок команде «к ноге». С этого и следовало бы начать.

— Обрати внимание, — усмехнулся Алеш, — каждую собаку учит один человек.

— Не спорьте, — сказал я, — здесь масса возможностей для тренировки, и каждый из нас может что-нибудь попробовать.

— Как бы только собака от этого не спятила, — пожал плечами Алеш и сказал нашему гибриду: — Сидеть!

И собака села.

— Лежать!

И собака легла.

— Так что начальную дрессуру пропускаем, — обрадовался я, — теперь моя очередь, Алеш. Мы пойдем к препятствиям.

— Спокойно, — сказал Алеш и передал мне веревку.

Ребята остались стоять на краю площадки, а я с псом двинулся к препятствиям. По дороге я говорил ему всякие приятности, чтоб ему в душу запало, как я люблю собак. У первого барьера находились две овчарки — хозяева готовили их к прыжку. Овчарки сидели, я тоже приказал нашему гибриду:

— Сидеть!

Приказал дважды, но команда успеха не имела.

— Это твоя собака? — спросил мальчик, который тренировал овчарку, он был значительно старше меня — примерно как Роман, Чендин брат.

Но у нашего барбоса, видать, вместо души был один желудок, который Алеш прекрасно снабжал продовольствием. Поскольку пес меня не послушался, я переспросил мальчика:

— Что ты сказал?

— Твоя ли это собака и как ее зовут, — ответил мальчик. — Почему она тебя не слушается?

— Собака бабушкина, — отрезал я, — а зовут ее Султан!

— Понятно, — кивнул мальчик. — А вам не говорили, что у собаки должен быть номерок и ошейник? Она кто, сенбернар или бульдог?

Я понял, что мальчик меня разыгрывает, и хотел ему ответить резкостью, например: «Лучше следи за своей собакой…» — но в эту минуту к нам подошел мужчина:

— Вы как сюда попали?

— Обыкновенно, — показал я на выход, — через эти ворота.

— Так живо убирайтесь тем же путем.

Человек этот так размахивал руками, что мы с ребятами сразу поняли — наши дела плохи, и предпочли поспешно отступить.

— Я так и думал, что здесь только для членов кинематографического общества, — буркнул Ченда.

— Кинологического, — мрачно поправил его Мирек.

— Ну, не беда, — примирительно сказал Алеш, — мы не зря сходили, теперь знаем, как дрессировать собак, и можем дрессировать сами, и барьеры для пса тоже сделаем. Знаете, сколько досок возле «Барахолки»?

— Факт!

Мы сразу повеселели и стали наблюдать, как наш гибрид пьет из реки, протекающей по Голешовицам. И тут, глядя на Влтаву, на Алеша, который всем нам принес лимонад, потому что мы сидели в ресторане «У переправы», Мирек вспомнил:

— А как мы его назовем?

Может, то была случайность, и все-таки мне кажется, ребята не случайно повернулись ко мне.

— Назовем его Собака, по фамилии Голешовицкая, — сказал я. — Нам ведь предстоит пережить вместе еще много несправедливостей и…

— Развлечений, — добавил Алеш.

И Собака Голешовицкая, вся мокрая, примчалась к нашему столику, отряхнулась, всех нас обрызгав, как и положено при торжестве крещения, и как будто все поняла, хотя это и не так, ведь она находилась внизу на набережной и не могла нас слышать. Но тем не менее она пролаяла: «Гав! Гав!», что означало: кончай дебаты, и так всем все ясно. И действительно, нам всем все было ясно.