Новый учитель
Самое трудное — начать писать. Случалось мне читать книги, где рассказ начинался с середины, с самого интересного места, а потом писатель, растравив любопытство, возвращался к началу — вот, дескать, как это все получилось, вот с чего началось.
Если и мне так писать, то начало будет, примерно, такое:
…Фонарь потух. Мрак и тишина обступили нас. Стало так страшно, что дышалось с трудом — будто гора навалилась на грудь.
— Мишка! — крикнул я и не узнал своего голоса — он звучал хрипло и жалобно. — Мишка!..
Ну, как, получилось? Нет, сам вижу, что так начинать не годится. Не выходят у меня такие фокусы. Буду писать, как умею, рассказывать неторопливо, откровенно о всех своих приключениях.
Придется начать эту книгу с признания: я не люблю математики. Конечно, я понимаю, что без математики и Гагарин не полетел бы, но что делать, если у меня, как говорит папа, ярко выраженная склонность к географии и биологии. Я просто не могу представить ученика, одинаково любящего все предметы — от алгебры до пения!
Вот, скажем, Генка Дубинин получает пятерки по всем предметам. Думаете, он второй Ломоносов или Леонардо да Винчи? Как бы не так! Ни одну науку он не любит по-настоящему. Отношения у меня с ним хорошие, но пример с него я брать не хочу.
Я не люблю математики, но вот что удивительно: в седьмом классе моим самым любимым учителем стал математик. А давно ли было так: скажу «математика» — и сразу вижу: Глафира Александровна раскрывает журнал:
— Сейчас пойдет к доске…
Тут такая тишина настает — слышно, как муха на потолке умывается, а Глафира водит карандашом по списку и тянет:
— Сейчас пойдет к доске… — и еще минута, и еще…
— Федосеев.
Ух, как весь класс (кроме Федосеева) облегченно вздыхает!
Вовка Федосеев — отстающий. Он привык к двойкам — ему что! Он весело — руки в карманах — шагает к доске…
— Ой, нет, нет! — вдруг останавливает его Глафира Александровна. — Я тебя недавно спрашивала. Садись, Федосеев.
И опять начинается пытка:
— Сейчас пойдет к доске…
Даже вспоминать не хочется.
На наше счастье, Глафира Александровна то ли сама ушла, то ли ее уволили, и пришел к нам новый учитель — Сергей Сергеевич Маркин. Не знаю, как другим, а мне он сразу понравился — вылитый Жюль Верн или Миклухо-Маклай — черная борода, курчавые волосы. Невысокий, но широкий в плечах, а глаза темные, быстрые. Повернет голову, взглянет, брови сдвинутся — кажется, видит тебя насквозь.
Но наше настоящее знакомство началось с ним в тот день, когда Мишка Шилин принес в школу «Комсомольскую правду» и еще в дверях закричал:
— Ребята, Сергей Сергеевич-то, знаете, кто?
Мы все сгрудились вокруг Мишки, а он, давясь словами от спешки, прочел нам короткую заметку «Интересное открытие молодого спелеолога».
— Что? Что? — закричали ребята. — Какой такой «спелеолог»?
Я читал книгу Кастере «Тридцать лет под землей» и мог объяснить, что спелеологи — это ученые, изучающие пещеры.
В пять минут заметка была прочитана трижды. Оказывается, наш учитель не только математик, а еще и спелеолог. И в прошлое лето ему посчастливилось найти в горах Абхазии пещеру с рисунками первобытных людей. «До сих пор считалось, — писала газета, — что на Кавказе нет и следов наскальной живописи, хотя стоянок первобытных людей там много…»
Еще сообщалось, что наш учитель сделал доклад в Географическом обществе и что решено послать экспедицию «для детального изучения пещеры»…
Едва Сергей Сергеевич вошел в класс, как сразу же заметил необычное оживление.
— Что это вы на меня как-то странно смотрите? — спросил он. — Или у меня галстук развязался? Или… — он забавно проверил на пиджаке пуговицы.
— Это мы прочли… про вас, — не выдержал Мишка и поднял над головой газету.
— Да-да, — полетело по классу, — мы все читали!
Маркин засмеялся. Заметно было, что ему приятно, что он рад бы с нами поболтать, но надо урок вести. Он строго сдвинул брови:
— А ну-ка, ты, последние известия, иди к доске, — позвал он Шилина.
Этого Мишка не ожидал. Он растерянно улыбнулся, вышел на середину класса и взял мел.
— Пиши условие задачи… Требуется вычислить…
Когда, получив тройку, Мишка вернулся на место, у него было такое вытянутое лицо, что все вокруг зафыркали. И Сергей Сергеевич смеялся вместе с нами. В этот день он был счастлив и не мог скрыть этого.
На перемене староста класса Наташа Паукова поручила Шилину собрать ребят. Мишка самый горластый из нас. Его трудно не услышать:
— Седьмой-«б»!! — заорал Мишка, встав на стул. — Ко мне, мои мушкетеры! Есть о чем поговорить!
Когда все столпились у широкого окна в коридоре, Наташа сняла и опять надела очки — такая у нее была привычка:
— Ребята, — начала она очень тихо.
— Ребята, я считаю… надо просить Сергея Сергеевича сделать нам сообщение о его пещере и…
— Правильно! — закричали мы, — и скорей! Сейчас же и просить!..
И поручили это дело мне. На беду, Маркина уже не было в школе, а до следующего урока ждать еще три дня. Как быть?
— Пусть Макарона сходит на квартиру к Сергею Сергеевичу, — крикнула Певцова.
У меня много прозвищ: Макароной зовут девчонки, а для мальчишек я — «Сундук», «Путешественник» и «Писатель». Просто удивительно, как легко пристают ко мне всякие прозвища. Я утешаю себя тем, что и у Пушкина было в лицее не меньше имен: Француз, Сверчок, Обезьяна и… что-то еще было, не помню.
Моя фамилия Сундуков — отсюда и прозвище — «сундук». «Макароной» стал из-за худобы, «Путешественником» и «Писателем» меня прозвали недавно, после того, как я съездил с дядей на Дальний Восток и Наташа Паукова поместила в стенгазете отрывки из моего дневника.
Как назло, в этот день было много задано на дом. Уже смеркалось, когда я вышел из дому, сжимая в кулаке бумажку с адресом.
— Не позже девяти! — крикнула мне вдогонку мама, — и позвони, что доехал благополучно!
Маркин жил далеко — в Невском районе. Целый час трясся я в переполненном автобусе, потом очень долго ходил вдоль совершенно одинаковых корпусов, пока нашел нужный мне номер дома.
Прежде чем позвонить, я потоптался минутку на лестничной площадке, собрался с духом и нажал кнопку.
Дверь мне открыл сам Сергей Сергеевич. Открыл резко, одним толчком:
— Вам кого, молодой человек? — спросил он, не узнав меня.
— Я к вам, Сергей Сергеевич. Можно?
— А, да это же Сундуков! — весело удивился Маркин. — Входи, входи…
Он заставил меня раздеться и, обняв за плечи, повел к себе в комнату.
— Садись-ка, Сундуков, вот сюда на диван и рассказывай.
Я сел и осмотрелся. Комната как комната. Я ждал, что попаду в музей, но музейного ничего не было. Только на письменном столе лежал кристалл горного хрусталя, да на стене, рядом с книжной полкой, висел большой старый рюкзак.
Только я передал просьбу нашего класса, как громко зазвенел звонок. Сергей Сергеевич кинулся к двери. «Вот оно что, — сообразил я, — он кого-то ждал, потому и открыл мне так поспешно».
— У меня, Ксана, гость — говорил Сергей Сергеевич за дверью.
— Гость? — спросил женский голос.
— Да.
Сергей Сергеевич распахнул дверь, и в комнату вошла высокая смуглая девушка.
— Знакомьтесь: Толя Сундуков — мой ученик. А это Ксения Алексеевна Москаленко. Она, брат, знаешь кто? Историк!
Ксана села в кресло и взяла с полки, не глядя, книгу. Она явно ждала, когда я уйду.
— Вот что я тебе скажу, Толя, — повернулся ко мне Сергей Сергеевич, — скажи ребятам, что я буду рассказывать о пещерах девятого февраля. И не только для вашего класса, а для всех старших школьников.
Я неловко попрощался и вышел. Появление Ксаны мне было почему-то неприятно. Сказать по правде, я ждал, что Маркин расскажет мне первому о своей пещере, что мы будем с ним сидеть вдвоем, рассматривая коллекции, советуясь.
«Ну и пусть, — думал я почти сердито, — пусть рассказывает этой Ксане… подумаешь, историк!..»
Лекция
Вот и девятое февраля! В субботу у нас уроков мало. К часу дня наш актовый зал заполнился наполовину. Я и Мишка помогали Сергею Сергеевичу вешать карту Кавказа. Втащили на эстраду черную доску, принесли мел и тряпку. Преподавателей было мало. Только наш директор Николай Иванович пришел одним из первых, сел за столик на эстраде и, налив полный стакан воды, поставил его на кафедру перед Маркиным.
Сергей Сергеевич взял указку и громко спросил:
— Начнем?
Николай Иванович строго постучал карандашом — мы притихли.
— Что такое спелеология? — начал Сергей Сергеевич. — Это раздел физической географии, изучающий пещеры, их происхождение, строение, развитие в них различных форм жизни…
Дверь скрипнула. Я оглянулся. Вошла Ксана и села в последних рядах. Увидел ее Сергей Сергеевич? Конечно, увидел! У него голос как-то посвежел и сам он сошел с кафедры и продолжал говорить с края сцены:
— Спелеология соприкасается с рядом наук: с биологией, историей, археологией…
«А, — подумал я, — вот почему пришла Ксана!»
— Спелеология — увлекательное дело! — продолжал наш математик, — вы, наверно, много читали и слышали про альпинистов. Так вот, спелеолог — это как бы альпинист наоборот…
При этих словах Маркина Николай Иванович повернулся на стуле и, кажется, с тревогой поглядел на докладчика.
— И спелеологи поднимаются по отвесным стенкам, карабкаются по скалам, переходят через трещины, — рассказывал Сергей Сергеевич, — но труд спелеолога намного сложнее и опаснее — он проходит в полной темноте: без фонаря, в пещере пропадешь…
Я слушал и посматривал на ребят — не скучают ли? Как мне хотелось, чтобы все слушали Маркина с увлечением, как я…
Я пробежал глазами по залу: Люда Одинцова вынула из портфеля зеркальце и пытается увидеть себя в профиль, Дубинин углубился в книгу, даже Наташа Паукова — серьезная девчонка и та разговаривает с соседкой — я даже зубами заскрипел от досады…
— И альпинизм и спелеология служат одной цели, — говорил Маркин, — раскрытию последних тайн нашей планеты. Я, как вы знаете, математик. Но каждое лето я провожу в поисках новых пещер. И в прошлое лето мне посчастливилось найти пещеру, в которой люди жили самое меньшее двадцать тысяч лет тому назад.
— Ух ты!.. — удивился Мишка.
— Вижу, у вас на языке вертится вопрос — как нашел? Вот, поглядите на карту. Здесь, возле маленького горского селения Отапи, находится знаменитая Отапская пещера — крупнейшая пещера Абхазии. Длина ее исследованной части два километра. Но она, конечно, тянется и дальше. Абхазцы — отличные пещерники. Каждый год они «удлиняют» метраж Отапской пещеры. Не зря в народе ходят легенды, что Отапская пещера пронизывает весь Кавказский хребет.
— А это верно? — спросил кто-то в первых рядах.
— Нет, конечно. Недра Кавказа сложены сплошными вулканическими породами… Есть у меня в Абхазии хороший знакомый: Гиви Смырк. Это замечательный парень. Семнадцать лет, а уже мастер спорта. Он сумел спуститься в трехсотметровую пропасть по канату, сплетенному из лианы-ломоноса..
Я почувствовал, что Сергей Сергеевич овладел вниманием. Генка Дубинин закрыл книгу, а Люда перестала смотреть в зеркало…
— Вот этот парень и показал мне недалеко от Отапской пещеры несколько новых, еще не обследованных. К одной из них мы и отправились. Сперва пришлось преодолеть сплошные заросли ежевики и сассапарели. Это, ребята, не легче, чем лазанье через проволочные заграждения. На крутом склоне мы нашли старый-престарый загон. В загоне лежат вместе три огромных валуна. Гиви отвалил средний камень. Открылся вход в пещеру. Проще сказать, это была дыра в земле. Если заглянуть в нее, то видно камни, выступающие из стенок колодца. Ну-с, разделись мы, зажгли фонари и полезли. Сперва шел вертикальный спуск, а потом колодец делал колено. За коленом был широкий уступ. Тут мы посидели, подумали, осветили стены. Видим — внизу небольшой зал. Вот это и была та пещера…
Я оглянулся на Ксану. Она вынула блокнотик и рисует что-то или пишет. Может, она все это слышала и не раз?
— Подняли мы фонарик, — продолжал Сергей Сергеевич, — видим, одна из стен гладкая и вся в пятнах. Фонарь у меня сильный, бензино-калильный… Ну-ка, Толя, прикрепи этот рисунок, — обратился он ко мне.
Я развернул кусок ватмана и прикнопил его к доске.
— Вот что я мог разглядеть, — говорил Маркин, водя указкой по рисунку, — справа вверху — олень с огромными рогами, слева — голова пещерного медведя, а внизу — косматый носорог…
В зале поднялся шум. Ребята из последних рядов побежали вперед, чтобы лучше разглядеть рисунок…
Потом все стали смеяться. Я сперва не понял, что всех рассмешило. Оказывается, Николай Иванович подошел к кафедре и выпил воду, приготовленную им же для Сергея Сергеевича.
Директора мы не боялись. Скорее уж он нас побаивался. Вот и сейчас он не на шутку встревожился, потому что мы зашумели, и даже попятился от стола с поднятыми руками.
— Тише! — на весь зал раздался голос Сергея Сергеевича. — Я пущу рисунок по рядам… только, смотрите, не рвать и не пачкать! И не шуметь! Я еще не кончил.
Зал сдержанно гудел, а Сергей Сергеевич продолжал:
— В Абхазии еще не находили наскальных рисунков. Большая влажность воздуха в пещерах уничтожала все знаки. Тем интереснее найти пещеру-редкость. Говорят, что археолог Соловьев нашел лет десять тому назад такую же пещеру, но… ему никто не поверил и сообщение его затерялось, осталось неизученным, непроверенным.
— Я пригласил к нам молодого историка Ксению Алексеевну Москаленко, — продолжал Маркин. — Она расскажет вам о первобытных людях.
Ксана привстала, будто бы колеблясь — идти или не идти. Но мы все захлопали, и она поднялась на эстраду.
Рассказывала она сухо и, на мой взгляд, слишком научно. Не все я понял, но уловил, что еще многие историки (а она?) не верят нашему математику, считают, что рисунок этот «обман зрения», что если до сих пор не находили на Кавказе ничего подобного, значит… надо отнестись к открытию с осторожностью.
— Впрочем, — закончила она, — экспедиция уже выехала. Проверка сообщения товарища Маркина необходима.
— Ясно, — сказал Сергей Сергеевич. — Благодарю вас, Ксения Алексеевна.
— У кого будут вопросы? — встал Николай Иванович.
Зал зашумел, несколько минут ничего нельзя было понять. Наконец поднялась рука:
— Можно?
— Говори, Иванов.
— Может, я и неправ, а только к чему нам пещеры и всякие древности? Все это было и не повторится. Вот космос, ракеты — это да! Это наше будущее, а пещера нам для чего? Я бы в пещеру не полез…
— Тебя никто не приглашает! — вырвалось у меня.
Я Ваську Иванова терпеть не могу. Разве он на самом деле так думает? Как бы не так! Он отлично знает, что история нужна и пещеры интересны, знает! Но вот надо ему вылезти, показать себя — вот, мол, я какой! Активный, имею «собственное мнение»…
— Что, многие думают так, как Иванов? — спросил Маркин.
— Нет, нет, не так!
— Значит, Иванов считает, что человечество должно бежать к будущему без оглядки, смотреть только вперед?.. Нет, так жить нельзя! Мы должны знать все! То, что сегодня кажется второстепенным или даже ненужным, в будущем может оказаться самым необходимым. Науки о прошлом — это фундамент, на котором должно прочно стоять будущее. Если будет слаб фундамент — дом даст трещину… Скоро мы полетим на звезды. Думаете, там не нужна будет спелеология? Еще как нужна!..
Больше вопросов не задавали. И вообще, как мне показалось, доклад прошел не так интересно, как я ожидал.
Потом все кинулись к вешалкам, а я и Мишка поднялись на эстраду убирать доску и карту. Ксаны уже не было. Николай Иванович с папиросой в зубах беседовал с Маркиным об учебном плане. Словно и не было рассказа об открытии удивительной пещеры. И ушел я из школы вконец расстроенный.
Неожиданное решение
Прошло месяца полтора. Мы уже редко вспоминали о пещере, но к Маркину так привязались, что на его уроках чувствовали себя совсем свободно. Не было у нас той давящей тишины, что была при Глафире Александровне: нет, в классе все время стоял легкий рабочий шумок. Он никому не мешал — ни учителю, ни нам.
Однажды Сергей Сергеевич пришел к нам необычно серьезный: ни разу не пошутил, не посмеялся с нами. Иногда он подходил к окну и долго молчал, прерывая объяснения — по всему было видно, что он чем-то озабочен и опечален…
В этот день стояла необычно теплая весенняя погода. Подсыхающие тротуары дымились под солнцем. Я люблю читать газеты, вывешенные на улице. Щурясь от ярких лучей, я бросил взгляд на страницу, и сразу все куда-то отодвинулось. Я не слышал ни чириканья воробьев, ни рева проносящихся самосвалов, ни грохота трамваев… Я читал, перечитывал, не понимая, снова читал.
«НЕДОБРОСОВЕСТНОСТЬ ИЛИ ОШИБКА?
Экспедиция, направленная для исследования пещеры, открытой молодым спелеологом Маркиным, не нашла никаких следов рисунков первобытного человека…»
— Что, Сундуков, начитаться не можешь? — услышал я за спиной знакомый голос.
— Сергей Сергеевич… я…
— Не знаешь, что сказать?.. Вот и я не знаю, что сказать, что сделать. Хочется крикнуть: «Этого не может быть!..» Но вот она, реальность! — он щелкнул пальцем по газете.
— Может, они перепутали и не в той пещере были? — спросил я.
Маркин объяснил, что такая возможность исключена. Он сам прорубил тропинку в зарослях, поставил веху у входа…
— Я потому и не поехал сам — считал, что и без меня обойдутся.
— И что же теперь? — растерянно сказал я, глядя на осунувшееся лицо Маркина.
— Что теперь? — он горько усмехнулся. — Прилепят ярлык «обманщик» или «невежда»…
— Нет, Сергей Сергеевич, что вы! — закричал я… — Мы… я… всегда будем вам верить!
— Спасибо, Толя. Я сейчас не могу бросить занятия и поехать на Кавказ. Но уж в будущем году дам бой. Не может быть, чтобы я ошибся! Я никогда не страдал галлюцинациями! Тут что-то кроется… но что?
Он пожал мне руку, как взрослому, и ушел.
«Он согласен ждать целый год, — с удивлением подумал я. — Целый год считаться обманщиком!» — И тут меня будто что толкнуло: я даже вздрогнул — так неожиданно и определенно пришло решение…
Через полчаса я уже сидел у Мишки Шилина и рассказывал обо всем. Он вытаращил на меня круглые голубые глаза:
— Врешь! Разыгрываешь!
Но, наверно, вид у меня был такой, что он поверил. Поверил и сразу развил бурную деятельность:
— Надо созвать ребят! — и он прыгнул к телефону.
Я остановил его:
— Не надо раньше времени поднимать шум. Сперва послушай, что я придумал… Проедем сами на Кавказ и докажем на месте, что Сергей Сергеевич прав.
— Толька! Молодчина! — И Мишка так ударил меня кулаком в бок, что я чуть не слетел со стула. Потом он почесал в затылке и спросил:
— А деньги? Откуда нам взять деньги на дорогу?
Я объяснил Мишке, что в Сухуми живет мой дядя. Дядя Женя. Он очень хорошо ко мне относится. Сухуми не очень далеко от пещеры — я смотрел по карте. Сергею Сергеевичу говорить не будем, а то он рассердится. Можно потом с дороги написать… Самое трудное — отпроситься из дому. Мама не любит, когда я надолго уезжаю…
— А деньги? — повторил вопрос Мишка.
— Поедем только мы… если в экспедицию включить всех наших ребят, то надо уйму денег, и, конечно, тайны не сохранишь. Попробуй, запрети девчонкам болтать. На два билета можно накопить денег. Я, например продам подписного Жюль Верна или Диккенса… если мама разрешит.
Первый рубеж взят
Пришел май. Скоро летние каникулы, а я еще не отважился сообщить маме о своем решении. Мишка уже начал сердиться и обвинять меня в трусости. Я ему ответил, что тут дело не в трусости, а в осторожности — надо все обдумать, а то можно сразу всю затею погубить.
Сергей Сергеевич продолжал нас учить, но не было прежней веселости, а о пещерах ребята забыли и думать. Наверно, ни Гена, ни Наташа, ни Вовка Федосеев не читали заметку о пещере Маркина. Но это, пожалуй, было нам на руку.
— Сегодня поговорю с мамой, — сказал я Мишке, — решено!
Мишка пытливо взглянул на меня и пробурчал с сомнением:
— Ну, ну…
А потом спросил:
— А дяде Жене писал?
— Написал. Все рассказал ему начистоту. Он меня всегда поддерживал…
Понимаешь, Мишка, детей у него нет, вот он и относится ко мне, как к сыну.
Мишка проводил меня до дверей:
— Ни пуха ни пера!
— К черту! — ответил я, как положено…
— Ты безобразно задерживаешься в школе! Тебя совсем не видишь дома! Что ты делаешь после уроков, не понимаю! Отцу, конечно, твои занятия неинтересны, но мне изволь все говорить, все…
Таким градом упреков встретила меня мама.
— Да ничего особенного не было, — ответил я, — сегодня у нас — коллективная уборка класса… Папа дома?
— Давно уж сидит на диване и газету читает…
— Мама, — войдя в комнату, начал я довольно смело, — можно мне летом поехать к дяде Жене?
— А зачем это тебе понадобилось ехать к дяде Жене за тысячи верст? Мы сняли дачу! Мы, что же, для себя сняли дачу?
— Да ведь Оленька поедет… — Оленька — моя сестренка.
— А ты погляди на себя в зеркало, на что ты похож! Не зря в школе тебя зовут макароной. Макарона и есть! Смотреть противно!
— Папа, — перенес я огонь на отца, — почему мне нельзя поехать к дяде Жене?
Папа с трудом оторвался от газеты:
— Да, мальчик?
Я повторил вопрос.
— К дяде Жене?.. Мм… видишь ли, неудобно без приглашения. И потом — далеко ехать — дорого…
— А если бы он меня пригласил?
— Ну, тогда….
— Тогда, — вступила в разговор мама, — я бы ему ответила, что коли своих детей бог не дал, так нечего чужих сманивать!
— Фу, Даша, что ты говоришь? — болезненно поморщился отец и даже газету отложил в сторону. — Твой брат — отличный человек, умный и сердечный. Уж ему-то можно доверить Толю…
Они спорили минут пять — даже обо мне забыли.
«Что ж, — подумал я, — один рубеж взят. Папа на моей стороне»…
И вдруг — звонок:
— Заказное Сундукову!..
В жизни бывают такие совпадения, каких и в кинофильмах не увидишь: письмо было от дяди Жени. Оно пришло именно в ту минуту, когда моя затея висела на волоске.
«Дорогой Толя — прочел я вслух. — Я очень буду рад твоему приезду. Мне кажется, ты и Миша приняли правильное решение…» — тут я прикусил язык.
— Что это за правильное решение? — подняла ко меня глаза мама.
— А я писал ему, что мы с Мишкой хотим… хотим сделать доклад о работе дяди Жениной станции, — быстро соврал я и продолжал читать:
«Ни ты, ни твой друг не будете мне в тягость. Если сейчас у папы с мамой мало денег, то напиши мне, и я вышлю на дорогу. По приезде потолкуем обо всем прочем…»
— О чем таком прочем? — опять прервала меня мама.
— Ну, как ты не понимаешь? Обо всем, значит, и о прочем.
Папа улыбнулся и закрылся газетой. Хороший у меня папка!
— Ладно, уезжай к своему дяде Жене, уезжай, коли тебе родная мать надоела! — И мама вышла из комнаты.
Очень неприятно, даже тоскливо делается, когда мама так говорит. Но что делать? Я поступаю правильно — так сказал дядя Женя, а я ему верю.
Разведка
Когда мы с Мишкой исполнили незамысловатый танец дикого восторга и упали, отдуваясь, на диван, я сказал:
— Надо зайти к Сергею Сергеевичу. Это будет разведка. Что если он сам решит поехать на Кавказ? Вообще пора нам узнать всякие подробности о пещере…
— А ты не выдашь себя? — прервал меня Шилин. — Пойдем вместе.
Я ответил, что это-то и покажется подозрительным: оба будем задавать наводящие вопросы. Если уж я выдам наш замысел, то Мишка может это сделать не хуже, а значит опасность разоблачения возрастет вдвое.
Кажется, Мишку убедила моя арифметика, и он отпустил меня.
Снова я приехал за Невскую заставу. На этот раз я без труда нашел нужную лестницу и вбежал на пятый этаж…
Дверь в квартиру Маркина оказалась незапертой, и я сделал глупость. Почему-то мне не захотелось звонить, а показалось вполне уместным войти и постучать в комнату нашего учителя. Я шагнул в прихожую, но услышал голос Ксаны и повернул назад. И тут — видно, где-то в квартире была открыта форточка — от сильного потока воздуха дверь захлопнулась.
Долго я жал и вертел круглую медную ручку — замок не открывался, и я попал в плен. Что за глупое положение! Стучать в дверь, за которой звучал низкий голос Ксаны, мне не хотелось. Может, она скоро уйдет?.. Я забился в угол за вешалку и стал ждать. Хорошо хоть в квартире никого не было. Понемногу я успокоился и стал прислушиваться. Говорил Маркин, голос его звучал тихо и мягко:
— Я уже не прошу о большем, но нельзя отказывать человеку в доверии.
— Молчите и оставьте мою руку в покое, — резко оборвала Ксана, — вы опять о том же? Я, кажется, запретила вам даже упоминать об этом, а вы опять…
— Эх, Ксана, — начал было Маркин.
— Вы ужасно самоуверенны. Вы были уверены, что сделали открытие, были уверены, что я почему-то обязательно должна ответить вам взаимностью, теперь вы уверены, что я встану на вашу сторону в споре с Балясиным… Вот Балясин — настоящий ученый и сильный человек. Он хозяин своим мыслям и чувствам. Уж он-то не решился бы на научное сообщение, не взвесив все «за» и «против».
Маркин тихо засмеялся:
— Ох, Ксана, вы не могли ударить меня еще больнее?.. Да ведь ваш Балясин — ничтожество! Я самоуверен? Да разве можно браться за дело без уверенности, что доведешь его до победы? Это же значит заранее обрубить себе крылья. Плох тот ученый, который, начиная работу, не слышит в своей душе голоса Ломоносова или Менделеева. Я, например, уверен, что каждый писатель носит в сердце мечту — писать, как Лев Толстой… Так разве это самоуверенность?..
С минуту за дверью было тихо, потом опять заговорил Сергей Сергеевич:
— Как можно любить и не надеяться на взаимность? Разве можно любить и, как бухгалтер, подсчитывать хладнокровно «за» и «против»? Разве можно скрывать свое чувство только потому, что прошло, скажем, не двести одиннадцать дней, а только двести десять? Да кто это установил такие нормы? Кто же так любит?.. Да будь я трижды урод и четырежды дурак, но всегда во мне будет жить то, что вы назвали самоуверенностью.
— Вы опять… — начала было Ксана.
— А что представляет собой Виталий Балясин? Такие ученые тоже нужны, но не они делают открытия. Ваш Виталий Балясин — просто чернильница на двух ногах.
Дверь в комнату распахнулась и, стуча каблуками, Ксана побежала к выходу. Я вжался в угол. Ксана резко щелкнула замком и… дверь на лестницу отперлась. Маркин не показался. Я выбрался на площадку и позвонил.
— Толя? — удивился Сергей Сергеевич. — Входи, входи…
У него было усталое лицо. Мы сидели рядом за столом. «Палеолит» — прочел я на корешке толстой книги.
— Да, Толя, придется мне опять ехать на Кавказ, — сказал он мне, разворачивая карту.
— Как? Летом? — вырвалось у меня.
Маркин внимательно на меня поглядел. Ему, конечно, была непонятна нотка разочарования в моем голосе.
— Хорошо бы в этом году, да все против меня. Мать опасно заболела. Положили ее в больницу… Да и денег нет… А ты что, серьезно заинтересовался пещерой?
Я ответил, что решил твердо стать в будущем настоящим спелеологом, что, мол, потому я и пришел — хочу узнать, что нужно для спуска в пещеры и как составить карту.
— Покажите, пожалуйста, мне вашу карту.
— Какую карту?
— Ну, на которой вы начертили путь в пещеру.
— Да вот она! — Он мне дал в руки совсем небольшой кусок плана. На нем жирным пунктиром был обозначен путь в пещеру.
— Ты у меня в гостях второй раз, а я тебя ничем не угощаю.
И Маркин вышел в другую комнату, а я поспешно перерисовал планчик в свою записную книжку…
— Разведка выполнена! — по-военному четко доложил я Мишке.
Он мрачно выслушал меня, почесал зачем-то затылок и сказал веско и убежденно:
— Скверная баба!
Сказал — и сразу стал похож на своего отца. Кирилл Михайлович вот так же слушает, слушает, а потом уронит тяжело два слова. Если речь идет о мужчине, то это будет «крепкий мужик» или «пустой мужик», а если о женщине, то «пустая баба» или «добрая баба»…
— Скверная баба! — повторил Мишка. — А получается-то, как в «Двух капитанах». Этот Балясин, наверняка, тайный злодей. Он-то и загубил открытие Сергея Сергеевича.
— А зачем ему губить? — удивился я.
— Ну как ты не понимаешь? Он тоже любит Ксану. Опять-таки как в «Двух капитанах»…
Долго мы сидели с Мишкой в этот вечер. Два раза звонили в справочное, узнали, что поезд на Сухуми уходит в 22–55, узнали стоимость билета, — узнали и поежились…
Путь на юг
Вот и настал день отъезда! Какой же это был тяжелый и тревожный день! Мама заставила меня надеть новый костюм. Пиджак теснил в плечах, было жарко, но я не перечил — лишь бы скорее уехать.
От бесконечных наставлений у меня шумело в голове:
— Не выходи из вагона — можно отстать…
— Не давай крупных денег — могут не дать сдачи…
— Ночью пиджак клади под голову — могут украсть… — И так далее и тому подобное.
Папа молчал, но поглядывал на меня тревожно и грустно.
На вокзал пришел Мишкин отец. Утешая маму, он сказал:
— Вы напрасно расстраиваетесь. Что с ними может случиться? Они же крепкие мужики…
И он стал довольно сильно тузить нас кулаками. Мишка сразу же встал в позу боксера и сделал ответный выпад. Все это было очень забавно, но вряд ли утешило мою маму.
Духота в вагоне была невообразимая. В толстом джемпере, в новом жестком костюме я сидел, как будто обернутый в компресс. Кроме нас с Мишкой, в купе никого не было, чему мы очень обрадовались. И обрадовались, как нам вскоре пришлось убедиться, преждевременно. За минуту до отхода поезда, когда провожающие уже стояли перед вагонными стеклами и подавали нам непонятные знаки, мы услышали знакомый, но малоприятный голос:
— Товарищ проводник! Вот мой билет. Как не тот? Не может быть! А этот? Опять не тот? Что значит «поторопитесь»? Я и так чуть не опоздала! Вот, вот он! Какое купе? Пятое?..
И в тот момент, когда вагон вздрогнул и вокзал с провожающими поплыл плавно назад, дверь нашего купе открылась и… и мы с Мишкой вытянулись, качнули, как куклы, головами и пролепетали:
— Здравствуйте, Глафира Александровна!
Да, это была она — наша прежняя математичка. Бывают же такие неудачные совпадения! А мы-то мечтали вздохнуть свободно!
— А, — протянула она, — Сундуков и Шилин. Здравствуйте, дети! Вы в дальнем поезде и одни? Как хорошо, что я ваша попутчица! Какие места ваши? Нижние? Вы должны уступить мне нижнее место… Мальчики, выйдите в коридор, я должна переодеться…
Мы вышли в коридор, сели на откидные сидения и стали уныло смотреть в широкое лаково-черное окно.
— Вот скверная баба, — прошептал Шилин, — давай, Толя, будем здесь сидеть до ночи. Мне совсем не хочется попасть сейчас на урок математики.
Дверь нашего купе откатилась в сторону, и Глафира Александровна, шурша красным халатом, встала рядом с нами:
— Кто же теперь учит вас математике? Маркин? Кто такой этот Маркин? Молодой? Интересно, чему он вас выучил? Как он проводит урок?
— Во!! — простодушно воскликнул Мишка и поднял большой палец.
Глафира Александровна строго поджала губы и уплыла в купе.
Ночью мы спали плохо, но утром оба крепко уснули и проснулись, когда поезд подходил к Вязьме. Мне вздумалось купить газету и я вышел на перрон. Я шел, щурясь от яркого утреннего солнца, и вдруг… увидел Ксану. Она ехала в нашем поезде! Неужели в пещеру Маркина? Что делать?.. А этот маленький человечек в зеленом костюме — наверно, это и есть Балясин!..
Нет, я не хочу с ними встречаться.
Я вернулся в вагон без газеты и тотчас же рассказал Мишке о неприятной встрече.
— Все ясно, — мрачно пробасил он, — они едут, чтобы окончательно погубить открытие Маркина.
— Ну, это все только твои предположения, — ответил я.
— Идея! — закричал Мишка. — Ты разведал Маркина, а я разведаю этих двух.
— Как же ты их разведаешь? — удивился я.
— А очень просто. Обедает этот зеленый гусь наверняка в вагоне-ресторане. И, конечно, пойдет с этим историком в юбке. А?
Мишка сделал страшную рожу — это должно было изображать лицо сыщика — и исчез на четыре часа…
Вернулся он едва передвигая ноги, но довольный. Пахло от него так, будто он съел целую фабрику-кухню. Вот как он доложил мне о разведке:
— Сел я за самый дальний столик, чтобы заказ подольше не взяли — и жду. А их нет как нет. Пришлось взять стакан чая. Сижу, прихлебываю, а сам на дверь кошусь. А официант решил, что я собираюсь уйти не заплатив. Встал рядом со столом и тоже ждет. Пришлось заказать коржик…
Тут Мишка погладил себе живот.
— Съел я коржик и опять кошусь на дверь. Опять официант подошел. Пришлось заказать сосиски с капустой. Наконец, вижу, входят. Сели через столик. Балясин сразу в меню носом. Ксана говорит: я так посижу, что-то аппетита нет… Тут ко мне опять подошли — пришлось опять повторить сосиски.
Мишка тяжело вздохнул.
— Сперва разговор у них был неинтересный: опаздывает наш поезд или не опаздывает. Балясин вынул часы и стал определять скорость поезда — так и прилип к окну. Потом объявил, что мы движемся со средней скоростью восемьдесят километров в час. А когда им принесли два борща, он что-то очень длинно говорил о значении горячей пищи для человеческого организма… а я старался есть медленно-медленно…
Мишка опять вздохнул, и в животе у него что-то хрюкнуло.
— Вдруг слышу: «Обратите внимание, Ксения Алексеевна, на эти стены. Видите — от постоянной влажности узор почти исчез. Вот почему в Абхазии с ее очень влажным климатом не могли сохраниться наскальные рисунки. Маркину, с его повышенной… впечатлительностью, конечно, померещились звери в обыкновенных пятнах и натеках. Пещеры Абхазии никогда не были жилыми…»
— А Ксана соглашалась? — спросил я.
— «Да, да», говорит, и совсем перестала есть. — «Наверно вы правы, Виталий Валерьянович».
— И все?
Потом они долго спорили, кому платить за обед. А потом они ушли…
Мне подумалось, что результаты разведки бедноваты, но не хотелось огорчать Мишку. Все-таки он не пожалел ни сил, ни желудка для успеха дела. Я поблагодарил его и посоветовал лечь отдохнуть, но он возразил:
— Если я лягу, то буду раздавлен собственной тяжестью, как кит, выкинутый на берег.
День прошел быстро за разговорами, за игрой в «балду». Мы подъезжали к Харькову. На наше счастье, Глафира Александровна нашла себе друзей среди курортников и не мешала нам. Балясина и Ксану я не встречал и начал думать, что они уже сошли с поезда. Я не мог согласиться с Мишкой — едва ли Балясин поедет на Кавказ, чтобы окончательно добить Сергея Сергеевича. Это было бы, как в приключенческом романе. Он, конечно, скептик и сухарь, но не злодей же!
Будущее покажет.
Дядя Женя
— Сухуми! Скоро Сухуми! — разбудил нас ворчливый голос проводницы. — Мальчики, сдавайте постели!..
Мы вскочили и бросились к окну. Солнце обожгло глаза. Оно было слепящее, белое, чуть голубоватое от моря, и от него никуда не скроешься.
— Пальмы! Смотри, Толя, пальмы! — пыхтя от восхищения, закричал Мишка.
Вот и вокзал. И он тоже слепяще-белый, чуть голубоватый, будто его осветила вспышка магния. Мы вышли из вагона и нас обдало таким жаром, что сразу захотелось купаться. А вот и дядя Женя: худой, в полотняном костюме. Он поцеловал меня, хлопнул по плечу Шилина:
— Эк, вас накутали! А ну, снимайте пиджаки!.. Так. А теперь — за мной…
— Ну как, встретили дядю? — услышали мы за спиной голос Глафиры Александровны. — Здравствуйте, здравствуйте! Вашим племянникам очень повезло… В чем? Они были на моем попечении всю дорогу… Не стоит благодарности! Теперь я могу спокойно ехать в санаторий. Передала с рук на руки…
Дядя Женя с недоумением посмотрел ей вслед, улыбнулся, но ничего не сказал. Мы пошли к автобусу.
И тут на другом конце площади я увидел зеленую фигурку Балясина. А вон и Ксана… Значит, и они едут в пещеру! Лишь бы не опередили нас!
Было очень интересно ехать по незнакомому красивому городу, после вагонной духоты дышать свежим, густым от цветочных запахов воздухом. Мимо проносились кусты олеандра с красными и белыми цветами-букетиками. А это что за облезлые деревья? Оказалось — эвкалипты.
— Они летом линяют, как верблюды, — объяснил дядя Женя. — Это кора висит, как лыко. А вот кипарисы!
Белый домик дяди Жени мне очень понравился, а особенно балкон, на котором нам с Мишкой предстояло спать. Море шумело рядом и смотреть на него из окна надо было, раздвигая виноградные листья.
Долго мы купались в теплой воде. Забавно было знать, что Черное море, знакомое нам по округлым очертаниям на географических картах, рядом с нами, можно рукой потрогать.
Вот оно какое! Берег не песчаный, как мы почему-то ожидали, а усыпан круглой галькой. Никаких медуз и раковин не видно.
— Обедать, обедать! — услышали мы голос дяди Жени.
День прошел быстро. Меня очень удивило — дядя Женя ни слова не сказал о том, как и когда мы пойдем в пещеру.
Стемнело, и мы с Мишкой втащили на балкон раскладушки, а я опять спросил дядю:
— Когда же в пещеру?
— Успеешь, Толя… но если уж тебе невтерпеж, то слушай. Я был в пещере Маркина и…
— И?
— И там действительно нет никаких рисунков! Маркин ошибся, но я думаю, что строго взыскивать за эту ошибку нельзя. Очень часто бывает: причудливые пятна, натеки, колеблющиеся тени от фонаря создают подобие фигур животных…
— Нет, — закричал я, — вы не там были, вы не то искали!
— У тебя какая-то слепая вера в Сергея Сергеевича. Он, конечно, хороший человек, но человеку, даже хорошему, свойственно ошибаться. А ничего плохого в этом нет. Ошибки тоже бывают полезными. Вот, слушай.
Дядя Женя взял с полки книгу, с полминуты листал ее, бормоча: — Где это… гм! Ага!.. «Никакой труд на поприще исследований не пропадает даром, даже если исходит из ложных представлений…»
— Кто это сказал?
— Нансен! — ответил дядя. — А он, как ты знаешь, был человек с головой.
Разочарование
Меня разбудил рокот мотора. Внизу на асфальтовой дорожке делал крутой разворот «виллис».
— Подожди с четверть часика, Ваня, — услышал я негромкий голос дяди Жени, — ребята еще спят.
— Не буду ждать, не буду! — сердито, с сильным грузинским акцентом закричал парнишка, сидящий за рулем. — Хотят спать — пусть потом на автобусе поедут. Нельзя ждать! Сейчас уеду! Сейчас!
Он яростно включил мотор… но не уехал.
— Да постой ты, чудило, — было заметно, что дядя улыбается, — входи отдохни, дорога будет трудная…
Но Ваня поднял мрачное лицо к нашей лоджии и вдруг широко и добродушно улыбнулся:
— Вон, встали твои племянники. Тащи их в машину!..
Пока мы умывались и завтракали, дядя Женя объяснил, что ему надо ехать смотреть сады колхоза «Звезда» — дядя работал агрономом. На наше счастье, сады эти были в километре от пещеры Маркина. Вот повезло! В глубине души я все еще верил в рисунки первобытных людей.
— А что нам надеть для пещеры? — спросил я.
— Как что? Ты разве забыл совет Кастере — в пещеру надо лезть голым.
— Голым?
— Конечно. Это удобнее всего. Я, например, всегда остаюсь в одних трусах.
Этот совет дяди Жени очень понравился Мишке, но не мне. Я никогда не читал, чтобы герой приключенческого романа лез в пещеру нагишом.
Дядя положил в брезентовую сумку два электрических фонаря, туда же сунул большой пшеничный хлеб и круг колбасы.
— Все? — закричал Ваня. — Чего мы ждем?
Дядя сел рядом с ним и «виллис» рванулся с места.
Вот это дорога! Вот это езда! Синяя лента шоссе так и бросалась под колеса. Встречные машины пролетали мимо, жужжа, как тяжелые жуки. Путь раскручивался по крутой спирали — мы то взлетали в гору, то с глухим воем катились в долину. Ай да Ваня! Вот это шофер!
Потом дорога испортилась. На смену асфальту пошла щебенка. Нас стало основательно подбрасывать на выбоинах. А Ваня не убавлял хода. Так и мелькали поля кукурузы, плантации чая, табака…
— Тише, Ваня. Этак мы колхоз проедем, — пошутил дядя Женя.
«Виллис» подбросил нас последний раз и остановился как вкопанный.
Целый час ждали мы дядю. Наконец он пришел с невысоким очень смуглым юношей:
— Знакомьтесь, ребята. Это Гиви, слышали о нем?
Конечно, слышали! О нем рассказывал Сергей Сергеевич. Это тот самый абхазец, что спустился в карстовую воронку на глубину триста метров! Спустился без веревок, один, сплетя канат из лианы-ломоноса. Я и Мишка так и уставились на него. Семнадцать лет — и уже мастер спорта. Эх, нам бы так!
Но Гиви, кажется, был самым молчаливым человеком из всех молчаливых людей на свете. Он поздоровался с нами и занялся проверкой фонарей.
Мы пошли по каменистой, еле заметной тропке. Все было так, как рассказывал Маркин: заросли ломоноса, ежевики, сассапарели, будто проволочные заграждения поставлены. Гиви шел впереди, ловко пролезая в узенькие проходы. Зато я и Мишка то и дело застревали в кустах. У меня были расцарапаны ноги, Мишка распорол себе щеку — вот так лес!
Вот и голый крутой склон со старым загоном для овец. Гиви подошел к трем громадным валунам и, не говоря ни слова, стал отваливать средний камень. Все мускулы у Гиви напряглись — он походил на древнюю греческую статую…
«Наконец-то!» — подумал я. Полгода ждал я этой минуты. Если бы дядя Женя не сказал мне вчера, что в пещере нет никаких рисунков! Но все равно — было очень интересно! Я с любопытством смотрел, как переодеваются, а вернее сказать, раздеваются мои спутники. Гиви уже скользнул, как ящерица, в провал между валунами.
— Толя, Толя, торопись! — понукал меня дядя. Он уже был готов к спуску. Я все-таки оставил на ногах спортсменки — в них-то было спокойнее — и шагнул к Мишке… И что же я увидел! У Мишки через голое плечо висел новенький ФЭД.
— Видел? — крикнул Мишка, наслаждаясь моим удивлением. — Отец подарил. Он у меня мировой мужик!
— Мировой, — искренне согласился я.
— Теперь все наши открытия будут документально подтверждены, — важно заметил Мишка. — Я даже магниевую ленту раздобыл.
— Ребята, что же вы? — послышался глухой, «подземный» голос дяди Жени.
Надо лезть. Мишка отважно спустил в провал ноги, нащупал выступы камней, дурашливо послал мне воздушный поцелуй и, крикнув: «Путешествие к центру земли начинается!», скрылся под землей.
Сколько раз представлял я, как это будет! Прямо скажу — мои представления о спуске в пещеру были далеки от действительности. В пещере было грязно и сыро. Ноги вязли в глине. Вязли так, как никогда не вязнут на земле. Никакая земная осенняя дорога так не всасывает ноги. Я не сделал и двух шагов, как расстался со спортсменками. Прав дядя Женя — тут надо ходить голым. А спуск был трудным: из стенок колодца выпирали белесые каменные уступы — настоящая винтовая лестница, устроенная природой. Ступеньки стертые — именно так, как стираются каменные ступени лестниц в старых домах.
— Представьте, ребята, как тысяч двадцать лет назад сюда спускался первобытный человек, — сказал дядя.
Мы стояли на широком уступе и посвечивали фонариками. «Винтовая лестница» сделала колено и дневной свет сюда не доходил. Гиви и дядя чувствовали себя под землей, как дома. Вот они наклонились и прыгнули куда-то в темноту.
— Не трусь! — закричал Мишка и прыгнул за ними.
Прыгнул и я. Ноги погрузились в липкую кашу — проклятая глина!
— Отличная пластическая глина, — услышал я голос дяди.
— Сюда бы скульптора спустить — он был бы в восторге… На, Толя, бери!
Не понимая, что мне протягивает дядя Женя, я спокойно протянул руку… Ладонь нащупала что-то круглое, холодное и пушистое.
— Персик? — удивленно спросил я.
Вместо ответа я услышал смех.
— Держи, держи крепче!
Что же такое я держу?.. Черт возьми! Это летучая мышь! Мне хотелось показать, что я нисколько не боюсь, и я направил луч фонарика на свой сжатый кулак.
— Это подковонос. По-латыни «ринолофус», — заметил дядя Женя. — А ты совсем не испугался? Тогда молодец. Но что же ты, Толя, не спросишь о рисунках, так называемых рисунках, — тотчас поправился дядя Женя. — Они перед нами.
Четыре фонарика уперлись четырьмя тонкими столбиками света в широкую каменную плиту. Сердце у меня забилось, а потом сжалось от огорчения. При всем желании я не мог совместить рисунок Маркина с этой мешаниной пятен, трещин и натеков. Мишка угрюмо молчал — его веселости как не бывало. Дядя Женя тщательно ощупывал какой-то выступ в стене. Гиви явно скучал, и я вполне понимал его. В те минуты мне были противны все пещеры на свете, я стал зябнуть.
«Нет, — думал я, — какое там жилище первобытного человека! Тут не то что человек, а и медведь не выживет — грязь и сырость!»
— А знаете, ребята, — вдруг очень серьезно заговорил дядя Женя. — Сегодня я обнаружил кое-что, говорящее в пользу вашего учителя…
Вот что надумал дядя Женя: если сейчас пещера сыра, то это еще не означает, что она всегда была такой. Десять тысяч лет назад она могла быть обитаемой и сухой. Заметно, что в последние годы, а может быть и месяцы усилилось просачивание воды, а значит, наскальные знаки могли исчезнуть совсем недавно. Возможно, что Маркин — последний, кто успел их увидеть…
Наши размышления прервал дикий крик Мишки:
— Сос!!! Я получил пробоину ниже ватерлинии!
Оказывается, он, как и я, стал мерзнуть и, чтобы согреться, начал прыгать. При втором прыжке он обо что-то сильно порезал пятку.
Мы скрестили лучи фонариков у Мишкиных ног. Дядя Женя нагнулся и поднял острый осколок камня.
— Толя, — изменившимся голосом сказал он, — это не просто осколок. Это… каменный нож!
— Значит, — закричал Мишка, забыв о своей пятке, — пещера была обитаемой!
Со странным, новым для себя чувством смотрел я на зеленовато-серый плоский камень. Я живо представил, как сжимала его сильная волосатая рука-лапа, как этот кремень кромсал жилистое медвежье мясо.
Только Гиви отнесся к находке спокойно:
— Э, — негромко уронил он, — таких много находил. Есть и больше.
— Да, — подтвердил дядя Женя, — в Абхазии такие находки не редкость. Но нам этот нож важен, как доказательство обитаемости пещеры в прошлом. Правда, Балясин может возразить, что, дескать, первобытный человек мог только на пять минут спуститься в пещеру, чтобы потерять в ней свой нож…
Мишка сфотографировал стену с пятнами, и мы вернулись на поверхность земли.
Я проявляю инициативу
— Вот что, ребята, — сказал нам вечером дядя Женя, — я должен здесь задержаться на два дня. Вы можете возвратиться в Сухуми — Ваня вас отвезет. А можете остаться тут, в «Звезде».
Конечно же, мы с Мишкой единодушно решили остаться. Как ни хорош Сухуми, но это все-таки город…
Я проснулся раньше Мишки. Дяди уже не было. В маленьком домике для приезжих стояла густая тишина. Где-то блеяла овца, стрекотали сверчки. Я очень люблю первые минуты после пробуждения — мысли приходят ясные, словно промытые. Вот и сейчас — я не успел протереть глаза, как понял, что надо опять лезть в пещеру.
Со дня на день приедет сюда Ксана с Балясиным… Нет, я не поверил Мишке — они не будут умышленно уничтожать все следы рисунков, если такие следы остались, но Балясин подслеповат, носит очки, а Ксана не спелеолог, а историк… Проверят ли они каждый штрих, каждое пятнышко? Нет, мы должны их опередить! Мы должны сегодня же сделать целую серию снимков.
Я растолкал Шилина. Через полчаса, завтракая в столовой, мы решили, что спустимся одни, без Гиви. Зачем его звать? Парень так откровенно скучал в нашей пещере — пусть уж сидит дома. Справимся!
Подражая дяде Жене, я положил в брезентовую сумку фонарик, спички, лепешку лаваша, записную книжку и авторучку. Мишка опоясался фотоаппаратом.
— Я сделаю снимок в крупном масштабе, — говорил он, — лишь бы хватило магниевой ленты…
Экспедиция Сундукова — Шилина выступила из колхоза «Звезда» ровно в полдень. На этот раз путь к пещере показался коротким. Вот и загон для овец и знакомый запах старого-старого перепревшего навоза.
— Начальник экспедиции — вперед! — сказал Мишка.
«Назвался груздем — полезай в кузов», — вспомнилась мне поговорка.
Раздеваться не хотелось. Полезли в одежде.
Без особых приключений спустились по «винтовой лестнице». Мы были в пещере одни, без взрослых, и, признаюсь, было жутко. Мишка тоже притих.
— Не знаю, как ты, Толя, — сказал он, принимаясь за съемку, — а из меня спелеолога не получится. Жутковато как-то. Ни света, ни запахов, ни звуков, если не считать «кап-кап» с потолка.
Да, эти «кап-кап» звучали все звонче и чаще. Кое-где они просто барабанили — там, где падали не на глину, а на камень. Я направил луч фонарика вверх, и мне стало еще страшнее. Огромная известковая глыба, нависшая над нами, была вся в трещинах. Чтобы победить страх, я занялся «рисунками-пятнами». Ох, и ругал же я себя — как это не догадался скопировать животных, зарисованных Сергеем Сергеевичем. Было бы проще искать их среди натеков.
— Помнится, внизу был носорог, — сопел рядом со мной Мишка. Он согнулся и старательно просматривал нижнюю часть стены.
— В верхнем правом углу гигантский олень, — вслух вспоминал я.
Но в верхнем углу только извилистые желтые натеки да зигзаги трещин…
И вот на какую-то секунду я увидел под натеками огромный ветвистый рог… увидел — и снова потерял.
— Мишка! — заорал я. — Снимай вот это место!
Страха — как не бывало! Мы торопливо приготовили магниевую ленту, зажгли ее и, зажмурясь, сделали снимок.
И опять мне показалось, что я вижу оленя…
— Мишка! — вскрикнул я.
Лента потухла. Только тусклый желтоватый свет фонарика слабо освещал белесоватые пятна. И тут произошло что-то непонятное: с потолка пещеры сорвалась большая стая летучих мышей. Они закружились вокруг нас и бесшумно вылетели наружу.
— Что это? — спросил Мишка. — Что их напугало?
— Наверно, вспышка магния, — неуверенно ответил я. Тут мы услышали глухой гул и потрескивание. Гул усилился, пол пещеры мягко толкнул меня под ноги.
«Это же обвал»… — успел я подумать.
Упругая сильная волна воздуха швырнула нас навзничь.
Заживо погребены
Вот странно! Мне казалось — лежу я на чем-то очень мягком, и так удобно лежать, что и вставать не хочется.
Я открыл глаза и очень удивился — ничего не вижу! Ожила, заболела спина. Нет, не на мягком матрасе я лежу, а на острых камнях. Потом я услышал хриплое дыхание. Не сразу сообразил, что это я сам дышу. А рядом в темноте слышались тихие судорожные всхлипы — кто-то плакал.
Я приподнялся, но голова закружилась и я опять лег.
— Мишка! — позвал я. — Мишка!
И голоса своего не узнал — какой-то он хриплый, жалобный.
— Мишка!
То, что мой неунывающий друг, здоровяк Мишка плакал где-то во мраке, было особенно страшным. Тут и я заплакал — не буду скрывать…
Да, мы плакали, хотя знали, что во всех приключенческих романах герои в опасную минуту только сдвигают брови и стискивают зубы.
Видно, мы с Мишкой не герои.
Я полез в сторону всхлипов, нащупал Мишкино плечо:
— Ты не ранен?
— Нет, — ответил он очень тихо. — Меня трясет очень.
— Фонарь зажги.
— Не горит, — он пошевелился. — Нас откопают?
— Откопают… — ответил я не очень уверенно. — Понимаешь, дядя Женя вернется вечером. Пока он сообразит, куда мы пошли, да пока дойдет до пещеры…
Я ощупал свое лицо, оно было так густо покрыто пылью, что на ощупь казалось бархатным.
— Дай-ка фонарь, — сказал я.
Я несколько раз нажимал кнопку до боли в пальце — света не было. На ощупь я вынул батарейку, зачем-то подул на нее и опять вставил — нет, не зажигается! Проклятый фонарь! Отказал именно в ту минуту, когда он был всего нужнее: без света в пещере пропадешь!
Хорошо хоть, что мы выполнили правило спелеологов и взяли с собой спички.
Не сразу я нашел в кармане коробок. Не только карманы, а и рукава рубашки, туфли — все было забито пылью и мелкими осколками.
Две спички вспыхнули одновременно, но Мишку так трясло, что его спичка упала и погасла. Я поднял слабенький желтый огонек над головой и огляделся…
Огромная известковая плита перегородила вход в пещеру. Совсем недавно она подпирала свод — я узнал узор трещин… Да, это она. Выхода не было.
Тут и меня затрясло, как Мишку. Работы здесь на неделю, а может на целый месяц. Мы погибли! Хотелось закричать, что есть силы… Спичка обожгла пальцы и погасла. Я торопливо зажег вторую, бросился туда, где недавно был вход и, ломая ногти, стал разгребать каменную груду…
Вскоре я совсем обессилел и лег на холодную липкую глину.
— Зажги спичку, — услышал я Мишкин голос.
Я пришел в себя, вытащил третью спичку… Одна из стен пещеры не доходила до потолка. Острые камни громоздились «баррикадой». Там был проход! Но куда? Я с надеждой смотрел на пламя спички. Если бы оно отклонилось! Я читал, что так узнают — есть ли выход из пещеры.
Пламя колебалось во все стороны, так у меня тряслись руки. Не чувствовалось ни дуновения, но я сказал Мишке:
— Нам надо лезть за баррикаду. Ждать, пока нас вызволят, нельзя. Огонь отклонился, — соврал я. Мне хотелось ободрить, расшевелить Мишку.
Лепешку лаваша мы съели перед спуском в пещеру — больше ничего я не взял. Воду раздобыть не трудно — с потолка падали крупные капли.
— Попробуй встать, Мишка. Может, у тебя перелом или вывих?
— Нет, — как-то беззвучно ответил он, — я, наверно, контужен, что ли… тошнит.
Он опять лег.
— Слушай, Мишка, — как можно увереннее заговорил я, — мы оставим здесь записку, а сами перелезем через эту баррикаду. Там должен быть выход — пламя спички отклонилось. Понял?
Шилин согласился. Я зажег четвертую спичку, быстро вырвал из записной книжки листок и крупно написал: «Ищите нас за осыпью…» Пятая спичка оказалась без серы, с шестой и седьмой я, помогая Мишке, полез на баррикаду. Глыбы чуть покачивались — еще не осели после обвала. Мы медленно лезли куда-то вверх в полном мраке. Я экономил спички. Мишка тяжело дышал, но, кажется, приходил в себя. Сколько минут мы поднимались, не знаю. Наконец я почувствовал, что мы влезли на гребень. Я зажег восьмую спичку… Да, мы поднялись на осыпь. Дальше, за крутым спуском, поднималась вторая «баррикада».
— Опять! — сказал Мишка. — Толя, у нас не хватит спичек.
— У нас около ста штук, — ответил я. — Каждая горит секунд пятнадцать. Значит, четырех спичек хватает на минуту… У нас света минут на двадцать… пять…
— Ты плохой математик, — ответил мне Мишка, — ведь не все спички дадут огонь, да мы уже истратили штук десять.
Он пытался шутить — это меня так обрадовало, что и сказать нельзя. Я нащупал Мишкино плечо и крепко сжал его.
— Мы выберемся, — сказал я, — пламя спички опять отклонилось. В закрытых пещерах нет движения воздуха. Это мне еще Сергей Сергеевич говорил.
Сергей Сергеевич! Если бы он увидел нас! Но я все-таки не терял надежды на спасение. Как хорошо, что нас двое! Если бы я был завален один — наверно бы умер от страха.
— Мишка, я зажигаю девятую спичку, — сказал я. — Пока она будет гореть, запомни, куда ползти.
Опять вспыхнул маленький желтый огонек. Мы опустились на колени и быстро поползли вниз. Ох, и острые же камни! Несколько раз я глубоко порезал ладони. Они стали липкими то ли от глины, то ли от крови. Нас охватило лихорадочное нетерпение — скорей, скорей на вторую баррикаду!
Вторая осыпь была выше первой. Она поднималась до самого свода пещеры. Мы с Мишкой влезли на гребень и больно ударились об острые выступы. Потирая головы, зажгли десятую спичку. Чтобы проникнуть за вторую баррикаду, нужно было пролезть в узкий промежуток между гребнем и «потолком» пещеры. Это было очень трудно — Мишка чуть не застрял. Наконец и это препятствие позади. Я чиркаю одиннадцатую спичку. Сера отскакивает и с шипением гаснет. Не зажигается и двенадцатая и тринадцатая — что такое?
— Отсырели, — говорит Мишка.
Я весь похолодел от ужаса. Вытащил сразу несколько спичек и резко провел по коробку… Спички вспыхнули с сильным шипением. Я взглянул вперед… Там внизу между каменных глыб чернела узенькая речка. Слабое пламя осветило ее, и она блеснула черным глянцем.
— Вода, Мишка, ползем туда!
Опять тяжелый спуск в полном мраке. Но вот мои руки уперлись в липкую глину, а потом погрузились в холодную воду. И сразу заболели все порезы и царапины. Мишка чиркал спичку за спичкой — все напрасно.
Мы остались без света.
Ночь во мраке
Мы сидели и слушали, как перед нами чуть слышно журчит вода. Было холодно. Я вспомнил слова дяди Жени, что в пещерах Абхазии всегда ровная невысокая температура — двенадцать тепла. Замерзнуть нельзя, но и согреться трудно. У нас стучали зубы.
— Нам надо пойти по течению речки, — сказал я. — Это можно сделать и без света. Идти по воде — и все тут…
— А если глубоко? — спросил Мишка, и я услышал, как он подвинулся и сунул в воду руку. — Здесь неглубоко… До чего же есть хочется! Давай пить воду — все-таки легче будет!
— Говорят, что без пищи можно жить — была бы вода, — ответил я, — а воды хватает.
Так мы подбадривали друг друга, стараясь заглушить страх. Я осторожно вошел в речку. Было по колено. Мишка перешел ее и сразу уперся в стену — второго берега не было. Мы взялись за руки и осторожно пошли. Шаг, еще шаг… стало глубже.
— Что делать с фонариком? — спросил Мишка. — Может, выбросить? Он только мешает.
Но я не согласился. Взял у него злосчастный фонарик и сунул к себе за пазуху, чтобы руки были свободны. Вода уже доходила до пояса. Но вот мы уперлись в стену.
— Черт! — выругался Мишка. — Куда же бежит вода?
Речка уходила под стену.
— Это называется «сифон», — вспомнил я. — Чтобы дальше идти, надо поднырнуть…
— Поднырнуть?
— Да. Проползти под водой, а вынырнуть уже за стеной.
— Нет, я не полезу, — сказал Мишка. — Я боюсь…
Мы были так измучены, избиты и подавлены, что нырять во мраке под каменную стену нечего было и думать. Мы пошли против течения, но очень скоро опять уперлись в стену. Речка выбегала из нескольких трещин. Тут было мелко, но выхода мы тоже не нашли…
— Который сейчас час? — вдруг спросил Мишка.
Мы сидели спина к спине — так казалось теплее — и молчали.
— Не знаю, — ответил я. — Не смотрел на часы, когда можно было, а теперь как узнаешь? Они идут, тикают…
— Наверно, уже вечер. Дядя Женя хватился, ищет нас, как думаешь?
Так мы сидели и медленно разговаривали. Тело у меня болело, оно как-то окостенело от холода — не разогнуться. Мишке было не легче. Он жаловался на тошноту и головокружение.
Но мы все-таки уснули. И спали, наверно, несколько часов. А пробуждение было удивительное. Мне снилось, что я сижу на мокрой зеленой траве. Она вся в росе — и моя одежда мокрая до ниточки, а в глаза бьет яркое желтое солнце. Но оно совсем не греет, только глаза слепит… я с трудом открываю глаза. Желтый сноп света действительно колет зрачки. Фонарик!! Он светит! Мишка!
Мы вскочили на ноги и… тотчас упали, охая и ругаясь. Все суставы нестерпимо болели. Но черт с ней, с болью. У нас был свет — это важнее!
И вторая неожиданность. Речка за ночь стала мельче и в стене открылся проход. Не велик он, придется согнуться в три погибели, может быть, наглотаться воды с глиной, но пролезть можно.
Я взглянул на часы — семь часов. Значит, я проснулся точно в свой срок. Именно в семь утра я просыпался дома.
— Лезем! — решительно заявил Мишка и зашлепал по речке.
Я с фонариком пошел позади. Мишка лег в воду и просунул голову в пролом…
— Ползу, — глухо прозвучал его голос.
Я тоже лег и, держа фонарик в зубах, двинулся за ним.
Проход был очень узок. Если застрянем — нам конец.
В подземном дворце
Мы не застряли.
Мы стояли в огромном подземном зале. Своды из угловатых серых плит уходили высоко-высоко к гигантской люстре. Я назвал эту странную штуку люстрой, хотя, конечно, никаких ламп в ней не было. Это просто сросшиеся огромные белые сталактиты. Я видел сталактитовые пещеры на картинках в учебниках, но никак не думал, что они так красивы. Может быть, вы мне не поверите, но на несколько минут я забыл о голоде, холоде и страшной опасности остаться под землей навсегда.
— Вот это да! — протянул Мишка. — Смотри, Толя, там настоящие макароны висят.
И вправду с каменного уступа свисали тонкие длинные стеклянные трубочки. Они ломались со слабым звоном у нас в руках, хрустели под ногами…
— Макароны, — повторил я и проглотил слюну, представив тарелку с горячими промасленными макаронами. Сразу навалилась слабость. Хотелось лечь и закрыть глаза.
— Надо идти, Толя, — сказал Мишка. — Пока фонарь горит.
Правильно. Отдыхать сейчас нельзя. Я едва поднялся на ноги. Но чем больше я слабел, тем бодрее держался Мишка. Мы поменялись ролями — теперь он шел впереди с фонарем в руке, а я тащился за ним по холодной черной воде.
Речка сперва сделала петлю по подземному залу, а потом вошла в мрачный узкий коридор.
Мишка вдруг попятился и остановился:
— Паук, — сказал он хрипло.
— Где?
— Вон, на стене… ух, страшилище!..
Но я так отупел от холода и голода, что пошел вперед, взяв у Мишки фонарь.
Да, на стене желтело что-то огромное, многолапое…
Несколько шагов отделяло меня от паука. Отступать было некуда. Путь по речке — наша последняя надежда. Может быть, он нас не заметит? Я сделал еще шаг, и еще шаг. Мишка схватил меня за руку.
— Толя!
Паук не шевелился. Я прошел мимо, стараясь не смотреть на него. Но не удержался и все-таки бросил взгляд на страшилище.
— Мишка! Это не паук! Это просто натеки такие!
— Ух, и испугался же я, — признался Мишка, разглядывая «паука».
Это приключение меня как-то оживило. Опять я пошел вперед. Галерея сузилась, а речка стала глубокой — вода доходила до пояса, а иногда мы погружались по грудь. И высота галереи менялась. Чаще всего мы шли, почти не наклоняя головы, но были место, где потолок опускался к воде. Там приходилось ползти на коленях.
Начались вторые сутки нашего путешествия. Опять речка привела нас в подземный дворец. Тут не было люстры, но зато стоял целый лес колонн. Колонны слабо просвечивали в лучах фонарика — совсем как на станции метро «Автово». Между колоннами на каменном полу стояли глубокие лужи чистой воды.
— На первое — вода, на второе — вода, на третье — вода! — говорил Мишка.
Мы напились и даже умылись. На дне лужи перекатывались маленькие белые шарики.
— Смотри, Мишка, — сказал я. — Подземный горох.
— А ну тебя, — ответил Мишка, — то макароны, теперь горох…
Он отвернулся, а я, не знаю зачем, положил в карман куртки пригоршню подземного гороха…
Усталость росла с каждым часом. Мишка жаловался, что его валит сон. Коридор был так узок, что мы шли, обдирая боками стены. Но мы сумели пролезть в третий зал. В нем была только одна, но толстая, как вековой дуб, колонна. Пол пещеры покрывала вязкая глина. И вдруг…
Сон, бред… или явь?
…и вдруг Мишка закричал:
— След! Толя, смотри! След человека!
— След? — я подошел к Шилину, но тут случилась новая беда. Фонарь погас.
— Погас! Погас! — кричали мы и поочередно трясли фонарик. Он не светил. В полном изнеможении сели на липкую глину — сил больше не было.
— Какой след ты увидел? — спросил я. — Босой ноги?
— Нет, — ответил Мишка, — это след от резинового сапога. Рубчиками.
— Показалось, наверно.
Мишка не ответил. Он заснул.
Я подполз к нему, прижался спиной к его спине и тоже забылся…
Сколько часов прошло — не знаю. Меня разбудил Мишка:
— Толя! Надо идти, Толя.
Но при мысли, что надо опять лезть в холодную воду, мне стало совсем плохо. Я, наверно, простудился — меня знобило, болела голова.
— Я не могу встать, — сказал я. Сказал, как мне показалось, громко и внятно, но Мишка ничего не понял. Он опять повторил, что надо идти, что иначе мы совсем не выйдем.
Я соглашался с ним, даже делал попытки встать, но сразу же валился опять в липкое месиво. Мне казалось, что я кричу Мишке:
— Иди один! Возьми фонарик и иди один! Приведешь на помощь дядю Женю и Гиви! Иди по реке, иди!
На самом деле я только шевелил губами.
Мишка попытался тащить меня. Он перекинул мою руку за плечо, взвалил меня на спину и даже сделал два шага, но тут же упал. Я злился на него, что он не дает мне отдохнуть, а потом заснул.
Я спал, просыпался, пил воду, опять засыпал, видел страшные сны, пытался объяснить Мишке, что он должен уйти один… я понимал, что он рядом, тут же в темноте.
Я никак не мог понять, почему он не уходит.
Потом все куда-то уплыло…
Я очнулся и долго лежал неподвижно, стараясь понять — где я и что со мной? Голод уже не мучил. В голове гудело так, что я не сразу услышал за монотонным плеском речки звуки, напоминающие далекую человеческую речь.
Где-то разговаривали люди. Я даже различал: вот — мужской голос, а вот — женский. Но вокруг по-прежнему стоял полный мрак, тихо сопел спящий Мишка… Это мне чудится, решил я.
Конечно же, чудится! Потом я уловил слабый желтоватый отсвет там, где наша речка уходила в коридор… Мне стало страшно — наверно, я схожу с ума.
Я заткнул уши, закрыл глаза.
Но голоса приблизились. И какие знакомые! Особенно — женский. Где я его слышал? Конечно же, слышал и от него остались какие-то неприятные воспоминания… Я уже различал слова:
— Замечательно! Замечательно! Это лучше всякой диеты! Я чувствую, что худею! Сколько я вешу? Какой нескромный вопрос!.. Сейчас меньше восьмидесяти пяти кило! Пещера хорошо убавляет вес! Ведь так?
— Я думаю, — ответил другой, тоже знакомый женский голос, — что альпинизм помог бы вам больше. Один подъем на Ушбу — и десяти килограммов как не бывало!..
Сквозь плотно сомкнутые веки я чувствовал, как в пещере редел мрак. Нет, я не сошел с ума. Шумно шлепая по воде резиновыми сапогами, ко мне приближалась высокая толстая фигура. Сильный фонарь осветил меня и Мишку. Фигура издала пронзительный вопль…
Это была Глафира Александровна.
Они рассказывают
Я, как сказал Мишка, «вышел из игры» на несколько дней. Вот почему дальше рассказывать буду не я, а Глафира Александровна, дядя Женя, Ксана и Балясин.
Вот как сообщала о нашем спасении своим знакомым Глафира Александровна:
— Два мальчика на дне пропасти. Это ужасно! Я думала, что это трупы! Как я закричала! Узнать их было невозможно, уверяю вас! И я подумала — вот что значит оставить детей без присмотра, без опытной воспитательницы!
Один мальчик уже не мог двигаться. А другой меня сразу узнал. Меня тронуло до слез, когда я услышала: «Здравствуйте, Глафира Александровна!..» И я узнала его. Это был Миша Шилин из седьмого-б.
И я их вынесла на свет… Как вынесла? Очень просто! У моих спутников была кожаная куртка. Из нее они сделали что-то вроде носилок. Ксения Алексеевна и Виталий Валерьяныч потащили Сундукова Толю, а я помогала идти Шилину. Но он такой упрямый, такой упрямый! Ни за что не дал мне нести его фотоаппарат! Ни за что! Так и шел с «лейкой» на шее.
Какое счастье, что у нас была машина! Балясин достал где-то «победу». Где? В каком-то «Обществе по охране памятников культуры».
Прошло всего два часа, и дядя обнял своего племянника. Это было так трогательно, так трогательно!..
А вот как рассказывала Ксана:
— Виталий Валерьяныч предложил мне осмотреть Отапскую пещеру. К нам присоединилась одна курортница. Мы познакомились с ней случайно, обедая в столовой за одним столиком. Очень толстая, но решительная дама. С ней мы дошли до последнего зала пещеры. Зал этот называется залом Абрскила, по имени легендарного абхазского богатыря Абрскила. Этот богатырь воевал с богом и за это был прикован к столбу в глубокой пещере. Легенда меня заинтересовала. Я подумала, а не имеет ли она реальной основы?
Но вместо прикованного к скале богатыря мы нашли двух умирающих от голода подростков. По их словам, они спустились в пещеру Маркина, там их похоронил обвал, но они пробрались какими-то подземными коридорами в Отапскую пещеру.
Я, конечно, им не поверила. Просто ребята заблудились в темноте, когда у них погас фонарь. А сознаться им стыдно. Дети еще!
Вот пример, как полный мрак лишает человека ориентировки! Ведь в Отапской пещере заблудиться очень трудно. Она вся вытянулась по подземной речке Ачтитизге. Иди по речке — и выйдешь на поверхность земли.
Один из мальчиков, тот, который уже не мог двигаться, показался мне знакомым… Но где я его видела? Не могу вспомнить.
Удачно получилось, что я взяла в пещеру кожаную куртку. На ней мы и вынесли мальчика из пещеры. Он не приходил в себя, но сейчас уже вне опасности.
А вот как о том же происшествии сообщал Виталий Валерьянович Балясин:
— Я прибыл в Абхазию с единственной целью получить новые доказательства отсутствия в так называемой «пещере Маркина» наскальной живописи. Любезно согласилась разделить со мной все тяготы путешествия преподаватель истории 333-ей школы Ксения Алексеевна Москаленко. Мы прибыли в селение Отап именно в тот день, когда обвал уничтожил злополучную пещеру.
Тогда мы приняли решение исследовать находящуюся неподалеку известную Отапскую пещеру.
Пещера в своей проходимой части тянется на два километра. Дальше подземная речка Ачтитизга уходит в низкий пролом. В одном из самых дальних залов нами были обнаружены два умирающих от голода подростка. На наши вопросы, как они сюда попали, мы получили весьма фантастические объяснения: якобы их застал обвал в так называемой пещере Маркина и что они сумели выбраться по подземным ходам в Отапскую пещеру. Мне кажется, тяжелые лишения подействовали на их психику…
Вы спросите — откуда я все это узнал?
Рассказы Глафиры Александровны слышал Мишка, а слова Ксаны и речь Балясина я узнал много позднее, уже в Ленинграде, когда Сергей Сергеевич показал мне кусочек письма Ксении Алексеевны и стенограмму выступления Балясина.
А вот что рассказал нам дядя Женя:
— Вернулся я в колхоз поздно, почти ночью, а вас нет. Чего только я не надумал в эту ночь! И что вы упали в пропасть, и что вас разорвали собаки, а вот что вы ушли опять в пещеру — не догадался.
Чуть свет вышел на поиски с Гиви. Он-то и надоумил меня, где вас искать. Гиви — настоящий следопыт. Сразу повел меня к пещере Маркина. И тут — новый удар! Пещера завалена. Я чуть с ума не спятил.
Все селение Отап взялось за раскопки. Да куда там! Как увидели, какие плиты рухнули и закрыли вход — так руки и опустились…
Вызвали стоящую поблизости воинскую часть. Саперы-подрывники взялись за дело. Ради вас, чертенят, люди жизнью рисковали. Только-только приготовились рвать породу, как вдруг мчится «победа». Мне машут. Я подбегаю, а в машине мои беглецы!.. Не будь вы в таком жалком состоянии — всыпал бы крепко!
«Бедный дядя Женя, — подумал я. — Как ему было тяжело. Может быть, тяжелее, чем нам. Что он ответил бы маме… даже жутко подумать!»
Нечего и говорить, что проявляли Мишкину ленту с великими предосторожностями. Боялись, что она пострадала от воды. А уж сколько волнений было с печатаньем снимков!
Но кроме снимков, мы вынесли из пещеры еще кое-что.
Когда я достаточно окреп, чтобы отвечать на вопросы, дядя Женя, многозначительно покашливая, подошел к моей раскладушке и спросил:
— Откуда это у тебя?
На ладони у него лежало несколько «подземных горошин».
— Знаешь ли ты, что это такое? — продолжал он. — Это — редчайшее пещерное образование, это — мечта каждого спелеолога, это — пещерный жемчуг.
Два документа
Вместо заключения я прикладываю к книге два документа: наше письмо Маркину и заметку в «Ленинских искрах».
Здравствуйте, Сергей Сергеевич!
Не сердитесь на нас, что мы втайне поехали обследовать вашу пещеру. Мы боялись, что вы нас не отпустите или отговорите. И еще мы не хотели, чтобы нас опередили Балясин и Ксения Алексеевна.
Хотим вас обрадовать! Мишка сумел крупно сфотографировать всех трех зверей — гигантского оленя, пещерного медведя и косматого носорога. Посылаем вам снимки. Получились они плохо — пленка подпорчена, но зверей узнать можно, а это главное!
Никто теперь не посмеет сказать, что вы приняли пятна и трещины за рисунки первобытного человека. Ура!
Балясин и Ксения Алексеевна не знают, что нам удалось так хорошо сфотографировать рисунки. Они думают, что если ваша пещера завалена, то их недоверие к вам останется навсегда. Пусть там думают! Вы суньте им в нос эти снимки…
Эту фразу, придуманную Мишкой, я зачеркнул, но Сергей Сергеевич ее все-таки прочел.
Сергей Сергеевич! У нас было много опасных приключений но, как в настоящем приключенческом романе, все окончилось хорошо.
До свидания в Ленинграде!
Толя и Миша.
А вот второй документ:
Юные спелеологи.
Два ленинградских школьника Анатолий Сундуков и Михаил Шилин увлекаются исследованием пещер Кавказа. В это лето им удалось обнаружить в Отапской пещере чрезвычайно редкое природное образование — пещерный жемчуг. На днях пятнадцатилетние спелеологи выступят с отчетом перед маститыми учеными-географами. Особый интерес вызывают уникальные снимки наскальных рисунков первобытного человека в так называемой «пещере Маркина».
Еще одна глава
Книга написана и даже прочитана. В просторной квартире Шилина снова собрались мои товарищи. Мы сидели на удобных кожаных стульях, только Мишка, на правах хозяина и председателя нашего собрания, возвышался на письменном столе.
— Вот, ребята, и все, — сказал я, закрывая толстую тетрадь.
— Нет, не все, — крикнул Мишка, — а как ты назвал свою книгу?
— А ведь верно! — удивился я. — Написал, а название не придумал…
— Мы сейчас придумаем, — затараторила Люда. — Назвать надо красиво, чтобы сразу захотелось прочесть книгу. Назовем так — «Пещерный жемчуг».
— А здорово! — восхитился Вовка. — Как припечатала! Мне очень нравится…
— Отставить! — прервал его наш председатель. — Какой такой «пещерный жемчуг»? Ну, нашли его. Но не это главное! Это же не драгоценность какая-нибудь!.. И не за ним лезли мы в пещеру.
Мишка посмотрел на потолок и словно бы прочел на нем название для моей книги:
— «Дядя Женя, Сергей Сергеевич, Мишка и я»! Во, название! Как будто кинофильм. Помните? «Папа, мама, служанка и я».
— Нет, — сказал я. — Таких названий было много и о кино и в журналах. Я не назову так.
— А если назвать… — робко предложил Вова, — «Толя Сундуков и его товарищи». А?
— Но ведь было же «Васек Трубачев и его товарищи», — возразила Наташа. — Давайте поищем у классиков. Они всегда называли одним словом, редко двумя словами. «Накануне», «Новь», «Казаки», «Набег»… — она покраснела и тихо сказала: — Что если так: «Вглубь»!
— Куда «вглубь», — спросил я, — почему «вглубь»? Нет, тут что-то туманное… а название должно быть ясным.
— Я еще придумала, — прервала меня Люда, — название такое, что всем понравится!.. Вот: «Необычайные приключения Толи Сундукова, рассказанные им самим». Опять скажете, что плохо?
— Очень уж старомодно, — протянул я, — да к тому же ничего такого «необычайного» у нас с Мишкой не было.
— Ну и придумывай сам, — рассердилась Люда.
И в этот вечер моя рукопись осталась без названия.
Вот еще наказание! Написать книгу оказалось легче, чем придумать к ней заголовок.
Я объявил дома «закрытый конкурс». Ближе всех подошел к решению задачи мой папа. Он предложил назвать так: «Тайна пещеры Маркина».
— Видишь ли, Толя, — сказал он, — когда я был мальчиком, то читал старые растрепанные книжки о похождениях разбойников и пиратов. Были помнится, такие названия — «Тайна пещеры» — дальше шло имя. Понятно?
— Но Сергей Сергеевич не разбойник и не пират, — возразил я.
— Это верно, — папа с минуту подумал и сказал:
— Так назови просто: «Последняя тайна пещеры».
И я согласился.