Начинаем с бабочек

Разные бывают собиратели. Чаще всего можно встретить любителей марок — филателистов. Есть люди, которые коллекционируют спичечные коробки. Говорят, что есть чудаки, собирающие пуговицы. Но это уже редкость.

Спросите любого собирателя, что дает ему кропотливый и долгий сбор однородных предметов. Вы услышите не один довод в пользу таких занятий.

Собиратель марок, например, скажет, что марки расширяют его познания в области географии и истории. Даже собиратель спичечных коробков объяснит вам, что не мешает, дескать, знать названия всех спичечных фабрик Советского Союза.

А что дает собирание бабочек?

Очень многое. Тут и радость познания родной природы, и здоровый отдых на свежем воздухе, и спортивный интерес, и развитие наблюдательности, и навыки аккуратных и точных движений и, если собирание ведется «по всем правилам», то немалая польза науке… И все-таки я посоветую вам с бабочек лишь начинать изучение природы.

Лучше будет, если наряду с ловлей чешуекрылых вы займетесь составлением гербария, станете наблюдать жизнь птиц — словом, изучать природу во взаимосвязях. Начните с бабочек. Уверен, что, наблюдая их жизнь, воспитывая их дома, вы невольно заинтересуетесь и другими животными, и растениями.

Итак, начинаем с бабочек!

 

Крапивница

Кто не знает этой самой распространенной у нас бабочки?

С крапивницей связаны мои воспоминания о тех днях, когда впервые во мне пробудился интерес к природе.

Помню, как пятилетним мальчиком я помогал старшему брату Пале «воспитывать» бабочек. Как сейчас вижу пустырь, серый дощатый забор и глубокую канаву, заросшую жгучей крапивой. Острый запах бьет в нос. Зубчатые листья увешаны черными иглистыми гусеницами.

Брат осторожно лезет в канаву. Я за ним. Крапива кусает босые ноги. Терплю. С интересом слежу, как Паля срезает сочные стебли. Они вместе с гусеницами падают в картонную коробку.

— А почему гусеницы едят крапиву, а не траву? — спрашиваю я.

— Это ты узнаешь, когда вырастешь, — подумав, отвечает брат.

Я очень не люблю, когда всеведущие взрослые так отвечают. Но что будешь делать?..

Мы возвращаемся. Мама всплескивает руками:

— Опять вонючих червей принесли! Не несите в комнаты! Дались вам эти гусеницы!. Ведь расползутся! Опять в горшок с молоком попадают.

— Я их на чердаке поселю, — отвечает брат.

Наконец все устроено. В коробке сделаны отверстия «для дыхания», а крышка заменена стеклом. Я сажусь на корточки и наблюдаю.

— Лева! Не торчи дома! — слышу я голос мамы. — Марш гулять! А то будешь, как твои черви, худым и черным…

Каждый день мы с братом приносим нашим «червям» свежие листья. И пленники быстро растут.

Гусеница ест лист всегда с ребра. Быстро водит она маленькой круглой головкой сверху вниз, будто кланяется. Прошел день, а от листа уже одни жилки остались.

Потом приходит время, когда гусеница съеживается и, приклеив паутинкой задок к крышке коробки, повисает крючком вниз головой. И вот наступает самое интересное. Долго висит она так. И вдруг начинает с силой встряхиваться. Раз, другой…

Неожиданно с нее спадает шкурка. На миг видишь каплевидный, телесного цвета мешочек. Он вздрагивает. Изнутри его выпирают острые бугорки. И вот уже вместо мешочка поблескивает золотыми пятнами угловатая куколка. На ней можно угадать крылья, усы и брюшко будущей бабочки. А внизу, на дне коробки, валяется сухая шкурка гусеницы с круглой черной головкой.

— Паля, — спрашиваю я, — когда вылезет бабочка?

— Сергей Сергеич говорит, что на четырнадцатый день.

Сергей Сергеич — его учитель зоологии.

Но у нас бабочка вылезла уже на десятый день. Рано утром я увидел, как лопнула спинка куколки и появилась бабочка.

Ее крылья сложены веером. Они дрожат и медленно распрямляются. Часа два они остаются мягкими, как бы матерчатыми. Потом твердеют.

Часто мне приходилось выводить дома бабочек. И всякий раз было интересно.

Да и может ли притупиться радостное чувство, что вот еще одна, пусть маленькая, но настоящая тайна природы замечена тобой!

 

Ласточкин хвост

С прерывающимся от волнения дыханием бежишь к отдыхающему красавцу. Еще мгновение — и он, заметив опасность, быстро пролетает дальше. Теперь начинается отчаянное преследование, видишь, что махаон уносится вдаль; последний взмах сачка… Увы! Красивая бабочка быстро взмывает вверх, исчезая в воздухе.

С. И. Огнев. «Жизнь леса».

Мне было двенадцать лет, когда я начал собирать бабочек. И долгое время моей мечтой было поймать махаона. Эта крупная бабочка не давалась в руки. А ведь махаон часто встречается и в Европе, и в Азии. Летает он даже на Камчатке и в Японии; правда, там он значительно меньшего размера. Не редок махаон и под Ленинградом; и я, наконец, изловил его в Павловском парке, в долине реки Славянки. Охотники говорят, что первая добыча — все равно, зверь или птица — запоминается на всю жизнь. Вот и я запомнил на всю жизнь своего первого махаона. И настолько запомнил, что даже стихи написал об этом знаменательном событии.

Все своеобразие этой бабочки заключено в ее крыльях. Каждое переднее крыло напоминает косой парус, а задние имеют длинные отростки, за что махаона еще называют «ласточкин хвост», а ученые относят его к роду «хвостоносцев». Благодаря этим «хвостам» махаон может летать очень быстро и прямолинейно-стремительно.

Если вы хотите вывести махаона дома, то ищите его гусеницу на растениях семейства зонтичных — на различных дудниках, на дикой моркови, на укропе. Гусеница эта зеленая, толстая, с черными поясками и красными пятнами. Куколка махаона зимует, привязываясь паутинкой к сухому стеблю.

Род хвостоносцев представлен в Европе и в Азии бедно. Кроме махаона, у нас попадается в средней и южной России похожий на него подалирий — вот и все наши хвостоносцы.

Зато на юге Индии, на острове Цейлон и в Новой Гвинее настоящее их царство.

Там летает не меньше двух десятков великолепно окрашенных видов рода хвостоносцев, носящих звучные имена героев древней Греции.

Например, «гектор», задние крылья которого украшены ярко-красными пятнами; зеленый «агамемнон» с черными пятнами и многие другие.

Вот каких интересных родственников имеет наш «ласточкин хвост».

Но откуда взялось у этой бабочки имя: махаон? Так назвал ее великий шведский натуралист Карл Линней. Название взято из «Илиады» Гомера. Есть там такой эпизод: ранен царь Менелай. Греки ищут искусного врача:

Вот и получается, что наша бабочка имеет отношение к «врачебному миру».

 

Червь кровавый

Когда мне было шесть лет, я дружил с мальчиком Сашей. Жили мы тогда в пригороде, вместе бегали по пустырям, а по вечерам Саша, который был старше меня, рассказывал страшные, таинственные истории о колдунах, разбойниках, мертвецах и призраках.

Многое из того, что он говорил, забылось, но крепко запало в память начало не то песни, не то стиха: «Червь кровавый, червь могильный..»

Слова эти заставляли меня ежиться от страха и с опаской оглядываться.

Однажды, истребляя деревянным мечом крапиву вблизи кладбищенской рощи, я увидел на гнилом пне длинного кроваво-красного толстого червя. Страх и отвращение охватили меня.

«Это, наверное, тот самый червь, который живет на кладбищах и ест мертвецов», — подумал я и пустился бежать без оглядки.

Прошли года. Встреча с красным червем потускнела в моей памяти.

Однако мне пришлось увидеть его еще раз. И тогда я уже не испугался, а заинтересовался.

Стояла поздняя осень. В раздетой роще пахло нё грибами, а просто сыростью. У перекрестка двух лесных дорожек я заметил дуплистую старую осину. Было тихо, но сквозь сонную песню дождя слышался скрип. Казалось, что кто-то гложет дерево. Я прислушался. Звуки доносились из дупла. Из него кисло пахло древесным уксусом. Я отломил несколько кусков рыхлого дерева и невольно отдернул руку.

Сразу же вспомнилась строка: «Червь кровавый, червь могильный».

Но мне было уже не шесть, а шестнадцать лет. Я достал «червя» прутиком из его убежища и стал с любопытством рассматривать.

Был он сантиметров десяти в длину, сверху темно-мясного цвета, а с боков и снизу красновато-желтый. Голова черная, шестнадцать ног… Это же гусеница, а не червь! Древоточец пахучий! Тотчас вспомнилось описание его в атласе бабочек. Хорошо бы получить для коллекции древоточца! И я посадил «кровавого» червя обратно в дупло. Я знал, что гусеница эта развивается очень медленно. Иногда она трижды зимует, прежде чем превратится в бурую, с рогом на лбу, куколку…

Весною, щурясь от острых лучей апрельского солнца, я пришел на свидание с древоточцем.

Но где же осина? Вместо нее торчал высокий пень. Не удивительно, что дерево свалилось. Оно было все пронизано «ходами» древоточца. Куколки я не нашел.

Года два спустя удалось мне увидеть и бабочку. В ней не было ничего страшного: толстая, тускло-бурого цвета, неповоротливая.

Но почему же гусеницу древоточца часто видят на кладбищах? Кстати, это и дает пищу суеверному воображению.

Дело в том, что древоточец чаще всего живет в старых деревьях, а старые ивы, тополя и дубы обычно растут на кладбищах, особенно на сельских.

Вот и разгадка «червя кровавого, червя могильного». Как же бороться с этим опасным вредителем лесных, а иногда и плодовых деревьев?

«Ходы» древоточца замазывают ядовитыми веществами. Если же дерево очень сильно поражено, то лучше его срубить и сжечь вместе с вредителем.

На рисунке: сверху вниз — крапивница, адмирал, павлиний глаз с гусеницей, траурница (антиопа) с гусеницей.

 

Вокруг лужи

Я очень люблю забраться в лес, сесть на пенек и притаиться, чтобы все лесные обитатели, забыв о моем присутствии, стали бегать, ползать, прыгать… словом, свободно заниматься своими неотложными лесными делишками.

В жаркий полдень середины июля я остановился отдохнуть в светлой лиственной роще.

Земля изнывала от зноя. Птицы примолкли. Только бабочки продолжали летать от цветка к цветку, но чувствовалось, что им тоже жарко.

Я схоронился за кустом черемухи и глядел на дорожку, на которой темнели лужи — следы ночного дождя.

Нет большего удовольствия для бабочек, чем сидеть в пестром обществе вокруг лужи и потягивать через хоботок прохладную, пахнущую прелыми листьями воду. Лужа на лесной дороге — это своего рода клуб для бабочек.

Из своего укрытия я видел, что на дороге сидели: рыжая перламутровка аглая, у которой на крыльях змеился черный узор, напоминающий число 1556, темно-коричневая с желтым ободком траурница, маленький шелковисто-голубой икар и мохнатая ночница — лунка серебристая. Все четыре бабочки ярко выделялись на серой полосе дороги.

Кроме меня, еще два глаза следили за «лесным клубом».

На старой березе, склонившейся над самой дорогой, сидел пернатый хищник — гроза насекомых — сорокопут-жулан. Он только что позавтракал крупным жуком, но при виде бабочек, сидящих на земле, у него, должно быть, вновь проснулся аппетит. Он нацелился и… бух — камнем бросился вниз.

«Кого же он схватит? — подумал я. — Аглаю, траурницу или не: уклюжую лунку?»

И что же! Сорокопут сидел возле лужи, слегка приоткрыв клюв. Вид у него был озадаченный. Он словно хотел сказать:

— Где же бабочки?

В самом деле бабочек не было видно.

Сорокопут сердито затрещал клювом — должно быть, выругался по-птичьи — и улетел.

Тут я подвинулся ближе и внимательно оглядел дорогу, березу и траву вдоль обочин.

И я увидел членов лесного клуба совсем близко от себя.

Траурница сидела на стволе старой березы в том месте, где отстает черно-белая кора, и была от коры не отличимой. У нее ведь нижняя сторона крыльев черная с белым ободком. Аглая притаилась в траве, где узкие черные тени писали на рыжей земле бесконечные числа, и словно шапку-невидимку надела. Икар по тревоге сел на ближний стебелек, сложил свои крылышки и стал похожим на голубоватый листик клевера.

А лунка поступила всех хитрее. У нее на каждом крыле (в верхнем углу) имеется круглое желтое пятно-, «луна». Бабочка и улетать не стала.

Она придвинулась к луже, и ее «луна» отразилась в воде.

Справа, слева посмотри — нет бабочки, а есть сломанный сухой сучок, лежащий на краю лужи.

Я вспомнил сорокопута, его озадаченный вид — и засмеялся:

— Вот так бабочки! Перехитрили!

 

Катенька

Довелось мне однажды работать в Карелии зимой. Надо было срочно подготовить местность для съемки. Чтобы не ходить далеко на работу, мы с вычислителем Алешей поселились в заброшенной избушке, стоявшей на берегу лесного озера. Избушка эта напоминала старую черную баню, но зато находилась она в самом центре участка и мы были ею довольны.

Вечера зимою длинные, а развлечений у нас было мало. Поужинав, мы проверяли записи, а потом играли в шахматы или читали. Но жар от печурки и сонный свет фонаря «летучая мышь» очень скоро укладывали нас в спальные мешки.

— Собаку бы завести, что ли, — говорил Алеша, — недостает чего-то…

Я и сам чувствовал, что нам недостает третьего товарища; и, наверно, мы завели бы себе какого-нибудь Шарика или Тузика, когда бы не неожиданное вторжение в нашу жизнь нового «зимовщика».

Однажды вечером, иззябнув на работе, мы так раскалили нашу печурку, что она стала даже потрескивать. Я взглянул на термометр: 26 градусов!

— Не хватит ли топить, Алеша? — спросил я.

Вместо ответа я услышал возглас:

— Бабочка!

Действительно, на нашем колченогом столе, заставленном консервными банками и чашками, сидела зеленовато-желтая крушинница. Бабочка медленно ползла, перебирая слабыми лапками, то скручивая, то раскручивая тонкий хоботок.

— Вот чудо! Откуда она взялась? — спросил Алеша.

— Не вижу здесь чуда, — ответил я, — она зимовала в нашей избушке. И, наверно, спала бы до весны, когда бы ее не обмануло тепло…

— А как же, — перебил Алеша, — в стихах говорится:

Ведь эта бабочка уже прожила месяцев пять.

Я объяснил Алеше, что крушинница относится к зимующим насекомым. Она может прожить месяцев десять — самая долговечная бабочка!

Мы предложили нашей гостье каплю сиропа на конце карандаша, но она только ползала взад и вперед, бестолково тыча в стол хоботком.

— Стесняется, — сказал Алеша.

— Нет, — ответил я, — просто зимою бабочки не питаются. При низкой температуре у насекомых прекращаются все жизненные процессы.

Такое состояние называется: анабиоз.

Так мы и улеглись спать, оставив крушинницу бродящей среди посуды.

Утром бабочка исчезла, но к ночи, когда мы вернулись с работы и вновь раскалили печь, она опять деловито ползала по столу. Пила ли она? Не знаю. Как заметить убыль в капле воды?

— Хитрая, — говорил Алеша:-Днем-то, когда холодно, она спит, а как тепло станет, то гулять выходит.

— А где ж она спит? — спросил я.

— Под лавкой. Разве вы не заметили, что она оттуда вылезает?

Скоро мы привыкли к нашей крылатой знакомой, которая скрашивала нам зимние вечера, напоминая своим видом о весне, о цветах.

Мы даже имя ей дали — Катенька.

Только, бывало, сядем ужинать, а уж Катенька тут как тут. Сядет на перевернутую миску и вдруг широко раскинет свои угловатые, светлые крылья. И сразу в нашей «ветхой лачужке» веселее станет.

Но порою, особенно когда за стеной выла метель, бабочка не показывалась из своего убежища. Должно быть, она чуяла плохую погоду. Разглядели и изучили мы нашу крушинницу до мелочей. Так, мы заметили, что один из толстых розовых усов Катеньки чем-то поврежден, искривлен. Да что говорить! Из дюжины крушинниц мы бы безошибочно узнали нашу бабочку.

В конце февраля, окончив работу, мы покинули избушку, на берегу озера. И как же нам было жалко расставаться с нашей Катенькой!

 

Мааков махаон

Около двадцати лет назад довелось мне работать на Дальнем Востоке. Участок, который надо было снять на карту, оказался очень интересным. Тут были и острые сопки, поросшие дубняком, и широкие болота-мари, которые летом щетинились вейником выше человеческого роста, и участки нетронутого леса, где рядом росли могучие кедры и длиннорукие лиственницы с прозрачными ясенями и тенистыми кленами; где рябчики свистели в зарослях орешника, переплетенного диким виноградом.

Здесь сохранилось много животных и растений далекого прошлого.

В середине лета наша палатка стояла на берегу реки Сельгон, вдоль которой цветущие луговины чередовались с болотами и рощами. В отряде было трое рабочих. Жил я с ними дружно. Они скоро заметили, что «товарищ техник», как они меня называли, кроме составления карты, интересуется природой края.

Часто у вечернего костра завязывались беседы о зверях и птицах, о деревьях и травах. Не было дня, чтобы рабочие не приносили мне какой-нибудь диковинки…

Однажды, проверяя на карте высоты, сидел я в душной палатке. Вдруг раздался голос нашего охотника — Ковалева:

— Товарищ техник! Товарищ техник!

Я выскочил наружу.

Ковалев бежал ко мне по высокой траве. В левой руке он нес ружье, а в правой держал огромную бабочку, которую я сперва принял за синюю птицу — зимородка.

Осторожно взял я редкостный подарок.

— Ну, Ковалев!.. Вот спасибо!.. Да как же это ты сумел?

Уже несколько раз пытался я ее изловить — и все напрасно. Летает она высоко и быстро, как ласточка.

— Да, посчастливилось мне! — отвечал Ковалев, широко улыбаясь. — Стоял возле куста черемухи. Вдруг вижу — летит! Недолго думая, шапку с головы — да в нее. И так удачно: бабочка упала в траву и лежит. Оглушил ее, должно быть…

Я еще раз сердечно поблагодарил Ковалева и, отложив карту, занялся махаоном.

Неожиданное приобретение заставило меня задуматься.

Вспомнилось мне, как перед отъездом в экспедицию я побывал в Зоологическом музее Академии наук.

Долго стоял перед витринами животного мира Уссурийского края. Великолепный мааков махаон был там далеко не свеж и неряшливо расправлен.

Тогда же решил привезти из экспедиции совершенно свежую бабочку и подарить ее музею…

И вот мааков махаон в моих руках. Надо сохранить его, до Ленинграда.

Но как это сделать?

Еще три месяца придется странствовать в тайге. Бабочку надо расправить, высушить, поместить в коробку, а я оставил на базе расправилку и энтомологические булавки… Да и как ее носить по тайге все лето? Что от нее останется?

Может быть, отпустить ее?

Нет, об этом и думать не стоит!

Я умертвил бабочку, капнув на нее очищенным бензином, и решительно наколол на свою единственную швейную иглу. Теперь надо делать расправилку.

Только через час она была готова, склеенная фотопастой из двух папиросных коробок «Казбек» и четырех спичечных коробков.

Так вот он каков, мааков махаон — бабочка, названная в честь русского натуралиста Ричарда Маака.

Свыше одиннадцати сантиметров в размахе имеют ее треугольные бархатистые передние крылья. По их черному фону рассыпана мельчайшая изумрудно-зеленая пыль.

Но еще красивее задние крылья. На них переливается волнистый узор из голубых, синих и зеленых лент.

А как хороша нижняя сторона крыльев бабочки! Коричневато-черная, с россыпью золотых точек и с семью розовыми полулуниями на каждом заднем крыле.

Расправив бабочку, я позвал своих спутников.

— Ох, и баская же! — воскликнул, взглянув на нее, уроженец Урала — Крупин.

— Аккуратненькая! — заметил повар Лаптев.

Я объяснил им, что должен увезти бабочку домой, но не знаю, как это сделать.

— Завтра мы уходим в тайгу, а чтобы эту красавицу высушить, надо ее держать на расправилке дней четырнадцать-двадцать. Как быть? Нести ее так невозможно…

— А сюда мы еще вернемся? — спросил Лаптев.

— Если вернемся, то не раньше осени, — ответил я.

— Я так думаю, — продолжал Лаптев, — надо положить ее аккуратненько в фанерный ящик — есть у меня такой из-под вермишели — и зарыть на лето в землю. Пусть нас дожидается.

— Она отсыреет в земле и пропадет, — возразил я.

— У нас на Урале, — сказал Крупин, — коли что надо сохранить, то вешают на дерево, лабаз ставят…

— Вот это правильно! — поддержал его Ковалев. — Но только надо не вешать ящик на дерево, а положить в дупло.

На том и порешили.

Скоро послышались удары топора: это Крупин строил в дуплистом дубе убежище для «синей птицы».

Я устроил бабочку на расправилке в ящике, принесенном поваром.

— Аккуратненько, аккуратненько! — бормотал он, помогая мне.

Ящик закрыли, залепили щели стеарином, чтобы ни один муравей не пролез, и осторожно опустили в дупло, замаскировав отверстие корой и мхом.

Через три месяца, холодной сухой осенью закончилась съемка в сорока километрах от Сельгона. Обстоятельства не позволили мне побывать у заветного дуба. Но это не заставило меня отказаться от маакова махаона.

Остались считанные дни до отъезда домой.

Когда я сказал начальнику, приехавшему на приемку работы, что мне нужно сходить на Сельгон, и объяснил причину, он расхохотался:

— Да что вы, ребенок, что ли? Как, из-за какой-то бабочки ломать ноги? Нет, нет, я вас не отпущу. Вы мне нужны. Будем проверять журналы.

— Но ведь эта бабочка — эндемик… [2]Эндемик — животное или растение, присущее лишь одной области.
— пробовал я возражать.

— Какой там эндемик? Чепуха! — отрезал он.

Что тут будешь делать!

— Иван Петрович, а если я попрошу пойти на Сельгоя рабочих, — вы будете возражать?

— Не буду, потому что знаю, рабочие (вы уж меня извините) умнее вас — и не пойдут. Это же бессмыслица!

— Ковалев! Крупин!

Ковалев и Крупин вошли в палатку.

— Вот в чем дело, товарищи. Мне предстоит срочная работа, поэтому я не могу пойти за бабочкой на Сельгон…

Начальник сердито крякнул.

Я продолжал:

— … То, что я говорю, не приказание, а просьба. Не сходите ли вы за нашей «синей птицей»?.. Заодно поохотитесь.

Крупин только кивнул головой, а Ковалев ответил кратко:

— Что ж, с радостью! — и вышел вместе с товарищем.

— Имейте в виду, — сурово сказал начальник, — если с ними случится что, — вам придется отвечать.

Рано утром провожал я своих товарищей.

Условились, что вернуться они должны на третий день к вечеру.

— Ящик-то несите аккуратненько! — напутствовал их повар.

Трудно сказать, почему так легко согласились пойти Крупин и Ковалев.

Из чувства ли дружбы или просто рады были случаю поохотиться на свободе, — не знаю.

Вернулись они на четвертый день, когда мы уже начали сильно беспокоиться.

— Пришлось нести ящичек в руках, а это мешало шагать, — объяснил Ковалев.

Я крепко-крепко пожал им руки.

В тот же день уезжал начальник. Уже прощаясь, он неожиданно сказал:

— Да покажите же мне вашу драгоценность!

Я открыл крышку ящика.

— Да… — протянул он. — Большая, но ничего особенного не нахожу. У нас, под Кировом, по-моему, таких много летает. Есть даже лучше…

вспомнились мне стихи Тютчева.

Прошло с тех пор много лет. В Зоологическом музее хранится чудесный мааков махаон.

Он чуть поблек от времени, но не потускнело во мне чувство благодарности к моим славным спутникам в странствиях по Дальнему Востоку.

 

Сибирский коконопряд

Это случилось с топографом Сенцовым. В засушливое лето 1946 года он производил съемку в тайге Красноярского края. Работать было трудно.

Только что окончилась война. В колхозах не хватало еще рабочих рук, и в отряд свой Сенцов получил вместо четырех только двух человек.

Заболевший вычислитель остался на базе, и топограф пошел в тайгу с двумя семнадцатилетними пареньками — Петей и Ваней. Была у них еще вьючная лошадь Машка да собака Тузик.

Участок работ не был «белым пятном».

В тридцатых годах здесь прошло лесоустройство, но за пятнадцать лет просеки заросли кустарником и высокими травами — розовым кипреем и белыми зонтиками борщевика.

По утрам брезентовые спецовки наших путников намокали от холодной росы. Днем же в тайге было душно и тучами вилась мошкара.

Впереди шел Ваня. Он умел хорошо выбирать на просеке места для установки угломера, чтобы и вперед далеко видно было, и на старую точку стояния можно было взгляд кинуть и ориентироваться.

Шел он с топором за поясом, с рейкой в правой руке, левой рукой ведя на поводу Машку, которая, тяжело качая вьюк, с трудом переступала через валежник. Коренастый медлительный Петя работал «задним» реечником, то есть он должен был переходить по сигналу топографа на уже обработанную точку.

Так они и двигались по тайге. Впереди Ваня с лошадью, посреди Сенцов с угломером и треногой, позади Петя, с тремя рюкзаками и рейкой.

Стоял душный полдень начала июля. Сенцов, направив трубу угломера на стоящего впереди Ваню, заметил, что тот не следит за сигналами.

На рисунке: вверху — боярышница с гусеницей, крушинница; ниже — капустница с гусеницей; внизу — желтушка.

Струился горячий воздух. Рейка в объективе так «танцевала», что отсчитать по ней было трудно.

Послышался лай Тузика. Рейка наклонилась.

— Рейку прямо! — закричал Сенцов.

Ваня поправил рейку, но продолжал глядеть по сторонам.

— Привал на обед! — скомандовал топограф и, накрыв чехлом инструмент, пошел к переднему реечнику.

— Что случилось?

— А вот посмотрите, Сергей Павлович, — ответил Ваня.

Сенцов огляделся. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Перед ним был участок леса, пораженного страшным вредителем — кедровым или сибирским коконопрядом.

Некоторые деревья, начисто обглоданные гусеницами, стояли словно скелеты, окутанные серой паутиной.

На сучьях можно было заметить коконы, похожие на толстые сигары.

На других соснах, сохранивших еще часть зеленого наряда, неторопливо ползали мохнатые серо-бурые гусеницы.

Пахло умирающим деревом и еще чем-то противным. В тишине слышались резкие крики птицы-кукши, прилетевшей полакомиться гусеницами.

На стволах сидели толстые рыжие бабочки. Их можно было брать руками.

«Вот не было печали!» — подумал Сенцов. Он сразу понял и оценил опасность, грозящую лесу.

Понял он и то, что придется ему послать в лесничество Ваню, а самому остаться в тайге с одним рабочим. Понял и то, что не похвалят его за простой в работе.

Однако он не колебался.

— Ваня, придется тебе в лесничество «сбегать». Это не так далеко. К вечеру завтра доберешься.

— А как же вы, Сергей Павлович?

— А это уже моя печаль.

Пообедали, хотя и без аппетита.

Отвратительный сладкий запах, казалось, сообщился каше и чаю.

— Тьфу, зараза! — не выдержал Петя. — Сергей Павлович, может, спалить их?

— Опасно, можно лесной пожар устроить.

Сенцов написал донесение. Ваня спрятал его за околыш фуражки, взял сухарей на два дня и ушел.

— Давай ставить палатку, Петя. Придется нам с тобой «отдыхать», — невесело пошутил Сенцов.

Петя мрачно уставился в землю.

— Сергей Павлович, давайте продолжать работать.

Топограф удивился:

— Как так! Что нам, Тузика заставить носить рейку?

— Зачем Тузика? Я буду и передним и задним реечником. А вы будете носить инструмент и вести Машку.

Сенцов засмеялся:

— Так, пожалуй, дойдет до того, что и без рабочих научусь снимать.

Потом подумал и сказал:

— Попробуем!

И началась «горе-работа», как говорил Сенцов.

Сам он, нагруженный треногой и угломером, тащил за собою Машку.

Придя на место, надо было привязать лошадь, установить инструмент, производить наблюдения, записывать, чертить — словом, успеть за короткий срок сделать многое.

А Машка не стоит спокойно. Ее донимает мошкара и слепни, и она норовит подойти поближе к хозяину. — Обмахни, мол…

— Пошла, пошла! — сердится Сенцов. — Ты мне инструмент, столкнешь!..

А Пете, установившему рейку на задней точке, приходилось бежать устанавливать переднюю рейку. А потом возвращаться опять назад, чтобы, сняв заднюю, вновь спешить вперед. Проще говоря, ему приходилось каждое расстояние проходить три раза.

Надо сказать, что и Тузик, видимо из преданности, пробегал трижды каждое расстояние. Вперед он бежал с веселым лаем, а вот назад возвращался, горестно подвывая.

За три дня осунулись и почернели лица наших путешественников. Но было утешение, что работа, хотя и медленно, подвигается.

На четвертый день они поднялись на высокий холм с голой вершиной. Отсюда был хорошо виден пораженный участок леса. Серым пятном выделялся он на темно-зеленом ковре тайги.

Наконец-то вернулся Ваня.

Еще издали он кричал:

— Вас очень, очень благодарят, Сергей Павлович!..

Еще через два дня топограф заметил самолет, который кружился над тайгой, постепенно снижаясь.

— Он ставит дымовую завесу! — удивленно закричал Петя.

Действительно, когда самолет прошел на бреющем полете над пораженным участком, за ним протянулось легкое мутно-белое облачко.

— Это не «дымовая завеса», а гексохлоран или ДДТ, — засмеялся Сенцов. — Теперь коконопряду — смерть. Лес спасен.

Когда, спустя месяц, топограф вернулся на базу, то он узнал, что ему объявлен выговор за слабый темп работы и благодарность за бдительность от Управления лесничества.

Впрочем, выговор был вскоре снят.

 

Аполлон

Есть бабочки, при виде которых в памяти возникает определенный пейзаж. Так, белая капустница связана с сырыми зелеными полями Прибалтики, а рыжая крапивница напоминает нам окраины большого города: задворки и пустыри, поросшие мать-мачехой и жгучей крапивой; сине-зеленый мааков махаон неотделим от цветущих луговин Уссурийского края, а бурая, крупная многоцветница связывается у нас с горячими «шляхами» Украины. И есть бабочка, которую встречаешь чаще всего в горах. И названа она по имени древнегреческого бога света — аполлоном.

Возможно, что вы ее никогда не видели. Аполлон редок в Европейской части СССР и встречается, как говорят ученые, «спорадически». Это значит, что нет закономерности в появлении этой бабочки в том или ином месте.

Видел я аполлона на горных пастбищах Кавказа. Помню, как у меня кружилась голова не то от разреженного воздуха, не то от запаха цветов. Там были розовые ромашки и желтые васильки, синие кубки горечавки и лиловые фонарики водосбора. Были и анемоны, растущие не как в наших рощах, не поодиночке, а букетиками. Встречал эту бабочку и на алтайских лугах, на «джейляу».

Там тоже было много цветов. Словно бубенчики из красного золота, лоснились купальницы, горели маки и желтыми цветами был осыпан рододендрон. Нарочно перечисляю так много цветов, чтобы вы поняли: яркая окраска аполлона вполне закономерна. Право, его не так легко заметить среди пестроты альпийского луга.

Крылья у него белые с голубым отливом, прозрачные по краям — совсем как горный лед. По их белому фону рассыпаны многие черные пятна. А среди них горят, словно капли крови, четыре красные точки. Грудь и брюшко бабочки одеты шерсткой, а усики коротки и толсты.

Приходилось ли вам встречать на сухих холмах, на каменистой почве сочное с мясистыми листьями растение, которое называется заячьей капустой? Вот на этой траве и живет черная с красными пятнами гусеница аполлона.

Под Ленинградом эту бабочку можно встретить на Карельском перешейке… а можно и не встретить. Что поделаешь! Аполлон у нас — явление «спорадическое»!..

 

Мертвая голова

Однажды ранней осенью мне пришлось работать в деревне. Белый домик, в котором я поселился, стоял среди плодового сада. Рядом была пасека, а за ней к реке сбегало картофельное поле.

Хозяин мой работал в колхозе огородником. Был он очень стар, но дело свое знал отлично. Одно мне в нем не нравилось, уж слишком он боялся того, чему не находил объяснения.

…Только-только успел я поужинать, как Лука Лукич попросил меня посидеть с ним, а то, мол, страшно.

— Страшно?

— Не людей боюсь, — ответил старик, — неладно стало у нас по вечерам. Третью ночь не сплю. Как, значит, стемнеет, так… — тут Лукич оглянулся, — так запищит что-то: тонко-тонко, будто есть просит.

— Где пищит-то?

— Да и сказать не могу где. Кругом. Я так думаю, что «оно» меду просит.

— Почему меду?

— А потому, что как, значит, «оно» запищит, так пчелы просыпаются и начинают гудеть.

Я уже догадывался, что это за таинственное существо, и, конечно, согласился провести вечер со стариком. Мы вышли в садик и сели на завалинку. С собой захватил я сачок и электрический фонарик. Было тихо. Только за рекой брякали бубенцы — там паслись лошади. Воздух был мягок и душист. В полумраке белели ноги яблонь. В пчелиных домиках все было спокойно.

«Опаздывает ваше „оно“», — хотел уже сказать я Луке Лукичу, как вдруг со стороны картофельного поля долетел до нас тонкий, слабый звук. Звук то затихал, то усиливался и слышался от нас то справа, то слева. Действительно, он был каким-то тоскливым, «волчьим», словно кто-то жаловался или просил чего-то.

Я взглянул на огородника. Он не шевелился. Только белая борода его дрожала. А пчелы проснулись и зашумели в своих общежитиях. Таинственный звук внезапно резко усилился. Какое-то упругое тело шлепнулось на крышу ближайшего улья. Теперь к жужжанию примешивался странный писк. Пчелы бушевали.

Я включил электрический фонарик, схватил сачок и подбежал к улью. Удивительное зрелище открылось мне. На крыше улья кружился какой-то гудящий ком — это шла отчаянная битва пчел с огромной бабочкой-любительницей дарового угощения. Пытаясь отбиться от многочисленных жалящих врагов, она бешено крутила длинными крыльями и издавала резкий писк. Пчелы облепили ее всю. Особенно много висело их на ее толстом длинном брюхе.

— Лука Лукич! Сюда! Вот ваше «оно»! — закричал я. Старик нерешительно подошёл. Пчелы не смогли одолеть необыкновенного вора. Взмах сачка — и гудящий ком упал на дно кисейного мешка. Часть пчел вылетела обратно, но с полдесятка продолжали держаться за бабочку. Мы вернулись в дом. Ульи понемногу успокаивались. Осмотр добычи отложили до утра.

На следующий день старик пожаловался мне, что и в сетке «оно» продолжало пищать, мешая ему спать.

Действительно, бабочка билась в сетке и тонко пищала. Это был бражник, носящий мрачное название — «мертвая голова». Сверху, на груди у бабочки, желтел рисунок, похожий на череп с двумя скрещенными костями.

Длинные, с неясным бурым узором, узкие передние крылья имели в размахе 13 сантиметров. Задние крылья были желтыми с черной каймой, брюхо тоже желтое с черными кольцами. Не бабочка, а маленькое чудовище!

И какое же оно живучее! Пчелы его жалили и не могли убить; мы усыпляли его и серным эфиром, и бензином — и не могли усыпить. Наконец, после вспрыскивания табачного настоя, бабочка затихла. Мертвая голова очень редка у нас на севере, поэтому я радовался ценному приобретению для коллекции.

— Лука Лукич, вы все еще боитесь этой бабочки? — спросил я хозяина.

— Может, это не бабочка? — ответил старик.

— Вот как! Тогда не пожалею редкого экземпляра, чтобы доказать вам, что это только бабочка, хотя и удивительная. — И доказал, — вскрыл зоб, а в зобу оказалось несколько капель меда. Огородник внимательно следил за каждым моим движением.

— Вот вор, так уж вор, — говорил он. — И где он такой, ворюга, родился?

— Да вот на том картофельном поле, наверно, и родился. Может, встречали на картофельной ботве толстенную длинную зеленую гусеницу с синим узором на спине?

— Нет, — ответил старик, — и добавил: — Теперь вижу, что промашку дал…

Позже я узнал, что ученые и до сих пор точно не знают, каким образом «пищит» мертвая голова. По-видимому писк и жужжание происходят от трения частей хоботка. За ее «вой» в некоторых частях Германии эту бабочку называют волком. Любопытно, что и гусеница мертвой головы может производить звуки, напоминающие скрежет зубов.

 

Совки

Да, если судить только по «шерстке», то названы эти бабочки удачно. Мрачная окраска крыльев, пушистость тела, ночной образ жизни — все это напоминает пучеглазых птиц — сов.

Но совы приносят большую пользу истреблением полевых мышей, а гусеницы многих бабочек совок сами являются вредителями сельского хозяйства.

Наверно, вам случалось любоваться свежими всходами озими. Словно мягким зеленым ковром устланы поля. Но присмотритесь внимательнее, и вы заметите в «ковре» черные пятна — плешины. Это значит, что под землей поселился «озимый червь», то есть гусеница озимой совки.

За одну ночь гусеница подгрызает десять — пятнадцать молодых ростков. А ведь бабочка откладывает до тысячи яичек! Страшные бедствия может причинить озимая совка, если с нею не бороться. Недаром описанию земляных совок отведен целый том капитального труда Академии наук — «Фауна СССР».

Ученые изучили во всех подробностях жизнь земляных совок.

На рисунке: сверху вниз — олеандровый бражник; глазчатый бражник с гусеницей, мертвая голова с гусеницей, винный бражник с гусеницей.

Оказалось, что бабочки откладывают яички на сорных травах. Гусеницы, прежде чем переселиться под землю, живут на сорняках. Значит, борьба с сорняками есть и борьба с озимой совкой. Поле, очищенное от сорняков, будет спасено и от «озимого червя».

Чем же еще замечательно семейство совок?

На земном шаре насчитывается около ста тысяч видов бабочек, и почти одна треть этого числа (28 тысяч) падает на совок.

Однако есть среди них бабочки, которые не причиняют значительного вреда нашим лесам и полям, они встречаются довольно редко; и в то же время замечательны своей окраской и поэтому очень милы сердцу собирателя бабочек.

Прежде всего надо рассказать об «орденских лентах».

Так называется род совок, у которых нижние крылья украшены красными, реже голубыми или желтыми «лентами».

Почти что в каждом учебнике зоологии упоминаются эти совки как яркий пример охранительной окраски.

В самом деле, когда орденская лента сидит на стволе дерева (обыкновенно головой вверх), сложив свои крылья кровлеобразно, то ее чрезвычайно трудно заметить. Рисунок ее передних крыльев удивительно напоминает кору лиственных деревьев: старых ив, дубов.

Но попробуйте ее потревожить — мгновенно, с легким треском бабочка расправляет крылья и улетает. Резко бросается в глаза яркая окраска задних крыльев. От неожиданности вы вздрагиваете. Эти красные, желтые или голубые полосы — пример окраски отпугивающей.

Время лёта орденских лент — август месяц. Самая крупная из этих совок — голубая орденская лента — имеет крылья в размахе до 9 сантиметров. Это самая крупная совка Европы. Гусеница ее живет на осинах и тополях. Окукливается она в легком коконе между опавшими листьями.

Чаще встречаются красные орденские ленты. Как ни странно, но в августе прошлого года я увидел бабочку малую красную орденскую ленту на Большом проспекте Васильевского острова в Ленинграде. Она сидела на стволе старого дуба, растущего у самого тротуара. Я был настолько удивлен, что, не поверив глазам, пытался «потрогать ее рукой».

Бабочка мгновенно взлетела, сверкнув красными «лентами», и полетела на другую сторону проспекта. Я бы побежал за ней, но, на беду, дорогу мне преградил троллейбус… И до сих пор я чувствую досаду за свою неловкость.

Почти не встречается у нас на севере желтая орденская лента. Мне еще не приходилось ее видеть.

Она значительно меньше своих сородичей, достигая в размахе всего 5 сантиметров.

Есть еще один род совок, виды которого очень украшают коллекцию. Это металловидки (или богачки).

Называются они так потому, что имеют на крыльях крупные зеленовато-золотые или серебряные пятна.

Сюда относятся металловидки: злаковая, золотая, золотистая и льняная или гамма.

Эта бабочка, несущая на своих крыльях знак, похожий на греческую букву гамму, — вредитель посевов льна.

Вред, причиняемый другими металловидками, не столь значителен. Бабочки эти встречаются часто с весны до осени. Интересны у них гусеницы. Они имеют четыре пары брюшных ножек вместо пяти пар, как обычно, и двигаются шагая, как гусеницы семейства пядениц, изгибая высокой дугой тело.

Можно было бы рассказать и о других совках, но их так много, что придется ограничиться теми тремя родами, о которых шла речь в этом рассказе.

 

Перламутровки

Летом на лесных полянах и дорогах летают пятнистые бабочки-перламутровки.

Называются они так потому, что на исподе задних крыльев у них имеются серебристо-белые угловатые пятна.

Особенно красивы эти пятна у бабочки латоны. У других перламутровок они не так велики, а у большой перламутровки вместо пятен блестят радужно-зеленые ленты. За это в Германии ее называют королевской мантией.

С этими бабочками связаны мои воспоминания о работе с геологами в Алтайских горах.

Наш отряд искал цинковую, руду. Около месяца бродили мы по своему участку — и все безуспешно. Горы не открывали нам своих тайников. Молодые геологи стали поговаривать, что надо, мол, переезжать в другой район.

Однако начальник партии, которого звали Алексеем Иванычем, продолжал давать нам новые маршруты.

Палатки стояли на пологом склоне горного хребта, посреди лесной поляны.

Посмотришь вверх — там зубчатой стеной поднимается еловопихтовый лес или «чернь», как говорят алтайцы.

Посмотришь вниз — там широко раскинулась лиственничная тайга с густым подлеском — смородиной, малиной и жимолостью.

А вокруг палаток росли высокие травы, цвели синие акониты и сочные душистые дудники. Славные места!

Однажды вечером, когда, сидя вокруг костра, мы пили, обжигаясь, чай из алюминиевых кружек, а Алексей Иваныч молча слушал нас, посапывая трубкой, один из геологов, подкрепляя свою речь десятком научных доказательств, высказал то, что давно уже лежало у всех на сердце, — здесь цинка нет и надо переезжать в другой район. Мы поддержали это заключение и ждали, что скажет начальник.

— Быть так, — сказал он, выколачивая трубку, — хотя… чутье мне говорит, что руда должна быть здесь.

И резко закончил, словно оборвал:

— Завтра переезжаем! — И отошел к своей палатке.

Как ни странно, но мы почувствовали облегчение.

— Переезд, переезд! — запела коллектор Люся.

— Уж там-то мы найдем! — воскликнул практикант Володя, на что скептик-геолог пожал плечами и полез в спальный мешок.

— Жаль, что мы тут потерпели поражение, — сказал я, — здесь так хорошо, что и уходить не хочется. Цветов-то сколько! А бабочек!.. Кстати, — тут я, как говорится, сел на своего любимого конька, — заметили вы, сколько тут летает перламутровок? Значит, в лесу должно быть много фиалок.

— А почему? — донесся из темноты голос начальника. Оказалось, что он не спал.

— А потому, что гусеницы их питаются фиалками.

— На каких именно видах?

— Гм… да на разных…

Алексей Иваныч замолчал. Было слышно, как он зажигал фонарь. Зашуршала бумага.

— Намечает, куда завтра ехать, — шепнула Люся.

Но утром начальник не дал нам снимать палатки. Он собрал нас в круг и объявил:

— Мы остаемся здесь еще на неделю. Пойдете по новым маршрутам… я тоже пойду.

И опять потянулись дни по-старому.

Но однажды, когда мы собрались вечером у костра, все заметили, что нет еще Володи. Пришел он, когда совсем стемнело и мы уже подумывали идти его разыскивать.

Он прямо направился к Алексею Иванычу и, развязав рюкзак, доложил:

— Руда найдена!..

— Каламин, настоящий каламин! — говорили мы, когда бледно желтый минерал стал гулять по рукам. — Где, где нашел?.. Да рассказывай скорей!..

Когда все успокоились, я задал вопрос начальнику:

— Алексей Иваныч, почему вы изменили свое решение? Помните, в ту ночь, когда все мы хотели бросить поиски? Что укрепило ваше убеждение, что руда должна быть здесь?

— Вы укрепили.

— Я?

— Да, ваш рассказ о бабочках-перламутровках. Но это интересно не только вам.

— Товарищи, — обратился он ко всем, — вы знаете, что существуют растения-рудоуказчики. Рудоуказчик цинковых руд — фиалка золотистая. Я хотя и не ботаник, но нашел ее. Она здесь растет. Надо признаться, что, увлекаясь недрами, мы не обращали внимания на то, что находится на поверхности. Строение хребтов, состав горных пород — все говорило за присутствие цинка. Но мы его не находили. Когда же наш топограф упомянул о фиалках, то мои предположения перешли в уверенность и я решил продолжать поиски.

— Но позвольте, Алексей Иваныч, — возразил я, — разве можно считать, что всюду, где растут фиалки, где летают перламутровки, в земле находится цинковая руда?

— Нет, конечно. Рудоуказчиком служит только фиалка золотистая, а перламутровки выводятся на любых видах фиалок, ведь вы сами так сказали. Не забывайте, товарищи, о взаимосвязи явлений в природе — это не раз вам поможет.

— А я подумала, какой счастливый случай, что Алексей Иваныч раздумал переезжать! — воскликнула Люся.

Все засмеялись, а Алексей Иваныч ответил:

— Наука — враг случайности!

 

Антиопа или траурница

Начало августа. В зелени берез и осин уже проглядывают желтые листья. Поспевает голубица и брусника. В густой траве на опушке леса поднимают головы грибы: мягкие, чуть вяловатые на солнце, подберезовики, грубые, изжелта-красные подосиновики и липкие маслята.

Жаркие дни отошли. Комары докучают меньше. Хорошо в лесу!

Давайте-ка встанем пораньше, часов в б утра и пойдем в ближайшую березовую рощу.

День будет погожим. Не зря вечером усердно летали навозные жуки. Эта примета верная — к вёдру.

А роса-то, роса! Крупная, холодная, упругая, словно серебряные ягоды созрели за ночь на кустах и травах. Брюки до колен и рубашка на плечах быстро намокают. Зябко, но приятно.

Вот и роща. Мшистые подушки сочно чавкают под ногами. Птицы молчат, — пора песен миновала.

Но мы пришли сюда не затем, чтобы слушать птичьи голоса, а чтобы увидать первых бабочек антиоп.

Еще в июле мы заметили в этой роще мохнатых, черных с рядами красных пятен гусениц, которые жили высоко на березах. Пора бы уж вывестись бабочкам.

Смотрите, под деревом словно кто-то окропил землю красной краской. В старину суеверные люди считали, что это прошел «кровавый дождь». Но мы-то знаем, что это не «дождь», а просто красная жидкость, которую выпускают некоторые виды бабочек при выходе из куколок.

А вот и антиопа!

На кочке, одетой серебристо-белым лишайником, сидит крупная бабочка, широко раскинув прекрасные темные крылья.

Рассмотрим ее внимательно, но нет нужды заново описывать ее. Еще сто лет тому назад это сделал С. Т. Аксаков.

Предоставим ему слово:

«Темно-кофейные, блестящие, лаковые ее крылья, по изобилию цветной пыли, кажутся бархатными, а к самому брюшку или туловищу покрыты как будто мохом или тоненькими волосками рыжеватого цвета, края крыльев, и верхнего и нижнего, оторочены бледно-желтою, палевою, довольно широкою зубчатою каемкою, вырезанною фестончиками; такого же цвета две коротеньких полоски находятся на верхнем крае верхних крыльев, а вдоль палевой каймы, по обоим крыльям, размещены яркие, синие пятнышки…»

Не правда ли, какое подробное и яркое описание!

Действительно, антиопа — одна из самых крупных наших бабочек. Размах ее крыльев доходит до 70 миллиметров.

Подобно крапивнице, она зимует и начинает летать у нас с первыми весенними днями, причем золотисто-желтая кайма ее крыльев выцветает за зиму добела.

Но основное время лёта антиопы — август. Летает она быстро и высоко, — поймать эту бабочку трудно. Лучше всего найти ее рано утром, только что вышедшую из куколки. Тогда и сачка не надо — берите осторожно рукой — и всё. Так я и добыл себе прекрасный экземпляр антиопы, который вот уже тридцать лет украшает мое собрание бабочек.

Вредна ли антиопа? Ведь гусеницы питаются листвой берез и осин.

Нет, вредителем антиопу назвать нельзя. Никогда не замечалось массового размножения этого вида. К тому же лиственные деревья значительно лучше переносят оголение сучьев, чем сосна или елка. Известно, что тополя, например, можно совсем лишить листвы, и они выживут, только за лето не нарастят годовых колец древесины.

Так что смело берите под защиту прекрасную бабочку антиопу, так оживляющую наш родной пейзаж.

Где березы, — там и она.

И если березу называют русским деревом, то и антиопу-траурницу следует считать русской бабочкой. Кстати, так и называет ее С. Т. Аксаков.

 

Необыкновенный подарок

В бою за деревню Фушань капитан Федор Кузьмич Шилко спас из горящей фанзы старого седого Сюе Ляна.

Однажды утром, когда капитан со своей ротой отдыхал у подножия сопки, поросшей золотым осенним дубняком, к нему пришел спасенный китаец и молча положил в руку Федора Кузьмича маленькую круглую коробочку.

— Спасибо, отец, — сказал ему Шилко. — Буду в ней держать пуговицы и тебя вспоминать.

Капитан приоткрыл коробочку. На дне ее лежало нечто, похожее на семена редиски.

— А, понимаю! — воскликнул он. — Ты хочешь, чтобы я посадил эти семена в России. Это, наверно, цветы… — и капитан, взяв со дна «зернышко», хотел уже показать, как он будет сеять неизвестное растение у себя на родине, но Сюе Лян забеспокоился, положил «зерно» обратно в коробочку и ушел, укоризненно покачивая головой.

Но через полчаса он вернулся, ведя за рукав штабного переводчика, который, улыбаясь, сказал Федору Кузьмичу:

— Сюе Лян хочет видеть на вас, капитан, белую гимнастерку из китайского шелка…

— Чесуча, чесуча, — произнес старик.

— Да, костюм из чесучи, — продолжал переводчик. — В этой коробочке лежит грена шелкопряда. Это очень хороший шелкопряд. Сюе Лян сам вывел эту породу. Гусениц можно выкормить листьями березы.

Шилко стал отказываться, уверял старика, что ему не справиться с воспитанием шелкопряда, что у него нет на это времени, но китаец стоял на своем.

— Русский капитан спас мне жизнь, — объяснял он через переводчика, — а потому дарю ему самое ценное, что у меня есть. Пусть он привезет грену своей семье. Пусть жена и дети займутся шелкопрядом.

— У меня нет жены и детей, — возразил Шилко, но китаец был, видимо, уверен, что уговорит капитана.

— До весны, — строго говорил он, — надо держать грену в холоде. Весною следует вынести гусениц в корзине в дубняк или березняк…

Федор Кузьмич невольно заинтересовался.

— Они же расползутся, — заметил он.

— Они умные и не убегут, — ответил китаец.

И ничего не оставалось капитану, как только принять необыкновенный подарок.

А через три дня Шилко был тяжело ранен и контужен. В бессознательном состоянии отправлен он был для лечения в Россию. И всю зиму 1945/46 года чемодан его пролежал на складе военного госпиталя. И никто не знал, что на дне чемодана благополучно перезимовывала грена шелкопряда.

Пришла весна. Первая мирная весна. И, наконец, выздоровев, капитан Шилко стал разбирать свои вещи перед отъездом домой.

Как и его владелец, чемодан Федора Кузьмича проехал много дорог. Трясло его основательно. Капитан открыл крышку и ахнул.

Все в чемодане перемешалось. Старая портупея, ворох писем, фотографий, куски мыла, лиловые зерна гречневого концентрата, пустой флакон из-под одеколона, обрывки газет, изломанные папиросы… И среди этого хаоса ползало несколько десятков крохотных темно-бурых, с красноватой головкой, гусениц.

Шилко схватился за голову — он все вспомнил:

— Что я с вами делать буду? Вы же голодные! Он захлопнул крышку и, тяжело опираясь на палку, пошел в госпитальный сад. К счастью, там были и дубы и березы. Капитан нарвал целую охапку листьев и, отдуваясь, вернулся в свою палату.

— Что с вами? Зачем это вы? — встретил его встревоженный врач.

Шилко засмеялся:

— Нет, я в своем уме. Это не последствия контузии. Не беспокойтесь!

И он рассказал врачу о шелкопряде.

Нелегкая была задача — собирать гусениц, блуждающих среди разного хлама. Целый час возился с ними Федор Кузьмич.

Наконец чемодан был очищен и заполнен листьями. Гусеницы с жадностью принялись за еду. Китаец был прав. Расползаться они и не пытались.

— Отдайте их юннатам, — посоветовал врач.

— Нет, — ответил Шилко, — знаете, я теперь почему-то верю, что это очень ценная порода шелкопряда. И долгом своим считаю отдать их только хорошему ученому институту.

Через неделю, когда капитан сел в поезд, гусеницы заметно подросли. Они уже перенесли первую линьку и были не черными, а зелеными. На каждой большой станции, к удивлению пассажиров, Шилко бегал за кормом для своих воспитанниц. Он шутя говорил потом, что оголил все лиственные деревья вдоль великой сибирской магистрали… Дня через три после приезда Федор Кузьмич со своим плотно населенным чемоданом отправился в одно из научных учреждений.

Ученый энтомолог рассеянно выслушал капитана, потом поглядел на гусениц и сказал:

— К сожалению, товарищ капитан, этот шелкопряд большого интереса не представляет. Особенно у нас, на севере. На юге и в средней полосе России дубовый шелкопряд разводится уже с 1937 года. И успешно. А под Ленинградом его разводить невыгодно. Болеет, не выносит климата. Жаль, конечно, но вы напрасно везли его сюда, за десять тысяч верст. Грена имеется на любой гренажной станции.

Шилко помрачнел, подумал и ответил:

— Я не ученый, но вы меня не разубедите. Я верю, что китаец подарил действительно ценную породу шелкопряда.

Энтомолог развел руками, а капитан захлопнул чемодан и вышел на улицу сердитый и расстроенный. Он так углубился в свои мысли, что не услышал, как вслед за ним из дверей учреждения выбежал молодой человек и окликнул его:

— Товарищ Шилко!

— Я, — по военной привычке ответил капитан.

— Профессор просит вас вернуться.

— Я должен извиниться перед вами, — сказал ученый. — Одно обстоятельство, на которое я не обратил вначале внимания, говорит в вашу пользу. Вы в самом деле получили грену осенью?

— Да, и она зимовала вот в этом чемодане.

Энтомолог вновь, на этот раз очень внимательно, начал рассматривать гусениц.

На рисунке: вверху — большая перламутровка (гусеница внизу), пестрянка луговая (гусеница внизу); нише перламутровка аглая, перламутровка малая.

— Дело вот в чем. В стадии яйца зимует не китайский, а японский шелкопряд. Но это гусеницы китайского дубового шелкопряда. Неужели безвестный китайский крестьянин вывел породу, зимующую в стадии яйца? Ведь над получением этой породы давно работают наши ученые. Очень интересно! С вашего разрешения, мы отправим этих гусениц на опытную станцию.

Шилко вздохнул с облегчением.

Через два месяца Федор Кузьмич получил письмо.

«Уважаемый товарищ Шилко! — писал ему профессор. — Ваши гусеницы вели себя замечательно. Они оказались абсолютно невосприимчивы к обычным болезням шелкопряда. К этому надо прибавить удивительную их всеядность и способность переносить резкие перемены нашего капризного климата. Поздравляю и благодарю вас. Надеюсь, что недалеко то время, когда под Ленинградом будут шелководческие колхозы»…

 

Колибри мира насекомых

Поправим тургеневского лейтенанта Ергунова. Колибри — это крохотные птички, яйца которых не больше горошины. Они живут в Южной Америке; питаются, подобно насекомым, нектаром цветов и сверкают, как самоцветы, под лучами тропического солнца. Недаром, описывая красоту и блеск южных стран, путешественники не забывают вспомнить колибри. Но неужели наша северная русская природа лишена ярких «самоцветных» красок?

Нет, есть и у нас в природе слепящие краски, только искать их надо не в мире пернатых, а в мире насекомых — у бабочек.

Что же это за бабочки?

Пойдемте в середине лета по сельской дороге, бегущей среди клеверных полей и сырых лужков, поросших щавелем.

Все травы в цвету. Воздух густ и синь от душистых испарений. А солнце слепит глаза и припекает плечи. Курчавые, серебристо-белые «облака хорошей погоды» рядами поднимаются из-за дальнего леса. Поют жаворонки. И, словно голубые и красные искры, кружатся над головками клевера какие-то маленькие бабочки. Это голубинки и огнянки. Примечательно, что только самцы этих бабочек обладают блестящей окраской крыльев. Самка «одета» более скромно. Она пятниста или темно-коричнева.

У нас, на севере, из голубянок встречаются чаще всего три вида: весенняя голубка, летающая в конце мая и в июне, икар, встречающийся с весны до осени, и коридон, который довольно редок. Все три вида очень схожи. Весенняя голубка обладает светло-синими крыльями. У икара окраска шелковисто-голубая, с красноватым отсветом. Коридон — серебристо-серый, с голубым отливом. Он несколько крупнее икара и весенней голубки. Кроме того, на нижних крыльях у него чуть заметны черные пятна.

Из рода огнянок у нас часто встречаются два вида: огнянка и червонец огненный. Огнянка красновато-золотая, с угловатыми черными пятнами. Она очень мала. Великолепен самец червонца. Недаром у этой бабочки так много имен: золотая птица, золотая дева, червонец огненный, червонная бабочка.

Как горит она, когда сидя на лиловой корзинке луговой астры, расправляет свои крылья цвета красного золота!

Но торопитесь поймать ее в начале июля. Золотая птица очень нежна, и во второй половине лета встречаются только рваные, потертые экземпляры.

Голубянки выводятся на клевере, а огнянки — на щавеле. Вредители ли они?

Нет, вред, причиняемый ими, незначителен. Куда больше от них пользы.

Эти маленькие бабочки, неутомимо перелетая с цветка на цветок, способствуют перекрестному опылению растений, особенно клевера.

Короткие, мокрицеподобные гусеницы голубянок и огнянок живут очень скрытно.

Мне, например, еще не удалось их найти, чтобы вывести этих бабочек дома.

Ловить их нетрудно. Голубянки любят в жаркие дни садиться возле луж на дороге. Там их можно часто видеть в компании с капустницами и боярышницами.

Вот, значит, каковы «колибри мира насекомых».

 

Желтушки

6 декабря 1832 года один из кораблей английского флота находился у восточных берегов Южной Америки.

Солнце клонилось к западу. Атлантический океан мерно дышал, покачивая на своей груди стройный трехмачтовый бриг.

Было жарко. Паруса едва круглились под слабым ветром.

— Не захватило бы нас штилем. Где мы сейчас? — спросил у капитана стоявший с ним на мостике молодой человек.

Капитан опустил подзорную трубу:

— Мы находимся уже в десяти милях от залива Сан-Блас, Чарлз. Разве вы не заметили, что мутные воды Ла-Платы сменились иссиня-зелеными волнами Атлантики?

— Да, я это заметил, — ответил молодой человек.

На вид ему можно было дать не больше двадцати трех лет. Он не был моряком, но открытое загорелое лицо его дышало умом и энергией.

— Что это? Смотрите! — вдруг закричал Чарлз, указывая на запад.

Огромная желто-черная туча тяжело поднималась из-за горизонта и ползла в сторону корабля.

— Все наверх! — загремела команда.

— Прикажите убрать паруса, сэр!. Это, наверно, шквал! — закричал помощник капитана, лейтенант Джон Уикем.

Капитан молчал, не отрывая глаз от трубы.

Туча быстро приближалась. Скоро стал слышен странный шорох.

«Не саранча ли?» — подумал Чарлз.

Но что это! Туча разорвалась на части, а в океан и на палубу корабля посыпались тысячи и тысячи крылатых существ.

— Идет снег из бабочек! — закричали матросы.

— Что это за бабочки? — спросил капитан.

— Они очень сходны с европейской бабочкой Colias edusa, — определил натуралист.

— Но здесь не только бабочки! — заметил Джон Уикем. — Вот и жук с ними в компании.

— Да… но больше всего тут бабочек рода Colias, — ответил молодой человек.

— Опишите этот феномен, — посоветовал капитан.

— Обязательно! — сказал Дарвин, ибо это был он, а корабль назывался «Бигль», а командовал им славный моряк Роберт Фиц-Рой.

А бабочки?

А бабочки, удивившие команду «Бигля», были желтушки, близкие к тем, что часто летают в окрестностях Ленинграда.

Стремление образовывать рои свойственно не только им, но и репейницам. Не потому ли они и сумели расселиться чуть ли не по всему земному шару?

Чаще всего у нас встречается луговая желтушка. У нее желтые с черными краями крылья, окруженные красной бахромкой. Голова и грудь одеты серовато-розовым пухом, а на исподе задних крыльев имеется серебристое пятно, похожее на широкую восьмерку. И когда я вижу бабочку-желтушку, то всегда вспоминаю случай с Дарвином у берегов Южной Америки сто двадцать с лишним лет назад.

 

Волнянки

Стоял один из вечеров середины июля, когда городская духота кажется особенно нестерпимой.

Небо затягивалось синими тучами.

Возвращаясь домой с работы, я пошел вдоль берега Невы. Обычно пустынная набережная у Фарфорового завода была заполнена гуляющими. Жара выгнала из квартир даже заядлых домоседов. Только-только отошли белые ночи. С грохотом катились трамваи, мчались автобусы, оставляя позади тяжелый запах бензина. В саду играла музыка — там танцевали…

И, не обращая внимания на весь этот шум, свет, тесноту и движение, тысячи белых существ, похожих на комочки плотно сбитого пуха и ваты, продолжали свою игру вокруг старых развесистых тополей. Вверх — вниз, вверх — вниз…

— Массовый лёт! — угрюмо сказал высокий мужчина, стоящий у парапета.

Я подошел к нему и узнал знакомого техника по озеленению. Мы поздоровались.

— Говорил начальству, что нужно повторно обработать деревья гексохлораном, — не поверили. И вот результат, — сердито говорил он. — Не примешь мер, так в будущем году гусеницы ни листика не оставят, подлые!

Сказав это, он резко взмахнул рукой, поймал бабочку и, с силой бросив ее на землю, раздавил каблуком.

Я тоже поймал бабочку. По тельцу, облепленному белым пухом, по полупрозрачным серебристым крыльям тотчас узнал ивовую волнянку.

— Где-то читал, что в жизни насекомых, — сказал техник, — бывают периоды массового размножения какого-либо вида. Есть даже такой термин: «волна жизни». Вот и этих бабочек подняла на гребень «волна жизни». Наверно, условия для развития гусениц были особенно хорошими в этом году…

Темнело. Приближалась гроза. Уже погромыхивало. Казалось, что пахучий воздух насыщен сухой пыльцой волнянок — даже в горле першило.

— Что ж, и с «волной» справимся, — заметил я.

— И гроза поможет, — ответил техник, прощаясь.

Упали первые тяжелые капли. Я поспешил домой. Едва вошел в квартиру, как зашумела непогода, ударил гром, рванул ветер и хлынул косой дождь.

…А утро было свежее, ясное и тихое. На примятых газонах, на гравийных дорожках — везде лежали волнянки, побитые грозой. Иные плавали в лужах, иные были втоптаны в грязь прохожими. Ливень смыл с них пыльцу, и крылышки стали совсем прозрачными.

Здорово потрепала их буря. Пожалуй, что и «волна жизни» пошла на спад.

«Уж не потому ли, — думал я, — что появляются они волнами, русский народ назвал их волнянками?..» Мне не было жалко побитых грозой волнянок.

Я любовался высокими, посвежевшими, словно помолодевшими деревьями и пил полной грудью сладкий чуть терпкий запах тополиных листьев.

 

Адмирал и павлиний глаз

Мое собрание бабочек размещено в десяти ящиках. С первого взгляда привлекает внимание ящик, на котором наклеена этикетка: «нимфалиды».

Действительно, здесь собраны самые яркие, самые пестрые бабочки. Не один раз мои знакомые, увидя этот ящик, говорили мне: «Сразу же видно, что эти бабочки привезены вами из далеких путешествий. Ведь у нас не летают такие красивые!..»

Немалого труда стоит мне разубедить их, объяснить, что красивейшие бабочки из семейства нимфалид, а именно адмирал и павлиний глаз, совсем не редкость на севере. И более того, — что адмиралы летают нередко в самом Ленинграде. Например, в аллеях на Каменном острове они всегда кружатся над клумбами в ясные дни «осени первоначальной».

А бабочка павлиний глаз, находящаяся в моем собрании, поймана мною на тротуаре в самом центре города.

Дело в том, что та самая прозаическая жгучая крапива, на которой выводятся общеизвестные крапивницы, служит кормом гусеницам адмиралов и павлиноглазок.

Сперва расскажу об адмирале.

Свое имя эта бабочка получила за широкую красную полосу, пересекающую наискось каждое переднее черно-коричневое крыло. Эта полоса в сочетании со снежно-белыми пятнами, расположенными на вершинах крыльев, и создает характерную окраску бабочки.

Полет адмирала я бы назвал «бурным». Неожиданно появится он откуда-то сбоку, из-за деревьев, сверкнет на солнце красной лентой, перемахнет через дорогу, взовьется свечой в небо и… пропадет, только его и видели. А ты стоишь, глядишь в пустой воздух и думаешь, — не почудилось ли? Адмирал, как и крапивница, зимует. Ранней весной вылетают из убежища выцветшие, потертые бабочки. А вторично они появляются осенью; уже в конце июля можно встретить свежие экземпляры.

Бабочка павлиний глаз также широко распространена по Советскому Союзу. Я видел ее даже под Комсомольском-на-Амуре.

Каждое из вишнево-красных крыльев несет на себе большое, многоцветное, яркое пятно, называемое обыкновенно «глазом». Особенно красивы «глаза» на передних крыльях, где сочетаются желтые, красные, бурые, черные и синие тона.

Кажется, что это далекий пожар отразился в круглом лесном озере. А пять маленьких голубых пятен, лежащих вдоль зубчатого края каждого верхнего крыла, блестят, как пять брызг чистейшей воды.

Жаль только, что вишневая окраска крыльев скоро выцветает и принимает кирпичный оттенок.

Где чаще всего можно встретить у нас в Ленинграде эту бабочку? Заросшие крапивой и лопухами пустыри, свалки, железнодорожные насыпи, обочины дорог — вот ее излюбленные места обитания. Часто любит она садиться на нагретые солнцем крыши, на рельсы, на шпалы и просто на булыжники мостовой — причудлив нрав у нашей красавицы!

Ни адмирал, ни павлиний глаз не являются вредителями. Поэтому я советую молодым собирателям не слишком увлекаться ловлей этих бабочек, чтобы из «собирания» не получилось «истребления».

Поймав по хорошему экземпляру для коллекции, наложите запрет на этих бабочек.

Бабочек-вредителей — капустниц, боярышниц, озимых совок, волнянок — не только можно, а и должно ловить в любом количестве, но оберегайте красоту нашей родной природы; пусть чаще залетают в наши сады чудесные нимфалиды — адмиралы и павлиньи глаза.

На рисунке: вверху — аполлон с гусеницей; ниже — махаон с гусеницей; внизу — голубянка-икар, червонец огненный.

 

Капустница

Вот бабочка, в защиту которой я не скажу ни одного слова.

Капустница — огородный вредитель. Вредитель назойливый, с которым нельзя ослаблять борьбу. Правда, у нас в Советском Союзе, где силы науки охраняют сельское хозяйство, случаи массового размножения капустницы довольно редки.

Но что было в старину! Заглянем в сообщения натуралистов прошлого века.

Вот три выписки:

«…26 июля 1777 года в 3 часа пополудни пастор Копп увидал великое множество бабочек, летящих наравне с верхушкой колокольни…»

«..В конце лета 1846 года близ английского города Дувра было замечено облако, состоящее из капустниц и репниц, которое, вероятно, перелетело через Ламанш…»

«..В 1854 году гусеницы капустницы, переползая через железную дорогу Прага-Брюнн, остановили поезд. Попадая под колеса, они так „смазали“ рельсы, что локомотив забуксовал…»

Капустница распространена по всей Европе и в Средней Азии. Нет ее в Сибири и на Дальнем Востоке.

Человечество накопило немалый опыт борьбы с этим вредителем. Ученые годами изучали жизнь капустницы.

Оказалось, что первое (весеннее) поколение бабочек выводится на сорняках семейства крестоцветных. Чаще всего — на сурепке. Знаете ли вы эти душистые золотисто-желтые цветы, растущие в мае — июне на пустырях?

Зато второе поколение бабочек откладывает яички на огородную капусту или репу. И если не смотреть за огородом, не опылять рассаду, не обирать гусениц с капусты, то осенью вы найдете на грядках одни кочерыжки.

Можно ли окончательно истребить капустницу или хотя бы убавить во много раз ее численность? Конечно, можно!

Например, совсем недавно сильно вредила плодовым деревьям бабочка боярышница. Но крепко взялись за нее садоводы, даже зимой не оставляли в покое, разоряли гусеничные гнезда — и в результате боярышница стала редкой бабочкой.

Такова будущность и у капустницы.

И правильно! Вредителей надо уничтожать…

И если вам придется увидеть огород, пораженный капустницей, не проходите равнодушно мимо.

Есть еще горе-огородники, которые не умеют бороться с бабочкой-капустницей и капустным «червем».

Объясните им, как надо спасать капусту, а если будет нужно, то и помогите им.

Невеселые воспоминания связаны у меня с капустницей.

Поздним летом тяжелого 1942 года я находился на Ленинградском фронте.

Вокруг расстилались неубранные колхозные поля. Сырой ветер доносил из огородов солоноватый запах вянущей капусты. Целые тучи белых бабочек трепыхались над грядками. У капустницы бывает так, что можно видеть одновременно и гусениц, и бабочек.

Наш взвод, после большого перехода, отдыхал, сидя на обочине дороги.

Старшина Плахов, рослый сорокалетний мужчина, в недалеком прошлом работник овощеводческого совхоза, подозвал к себе маленького мальчика, сидящего на пороге избы.

— Как зовут тебя, парень?

— Савкой.

— Что ж ты, брат Савка, так запустил свое хозяйство? — с деланной суровостью продолжал Плахов. — Ты же теперь — хозяин, должен мамке помогать. Пропадает ведь капуста!

— А что я могу? — ответил мальчик. — Ишь их, червей, сколько!

— В одиночку, конечно, ничего не сделаешь. А ты ребят позови.

— Ребят мало осталось. Разъехались.

Плахов задумался.

— Разрешите, товарищ лейтенант, созвать бойцов, — обратился он ко мне. — Помочь Савке по хозяйству. Мы бы мигом…

— Действуйте! — разрешил я.

Не прошло и десяти минут, как на огороде собрался весь взвод.

Солдаты собирали «червей» в каски, а потом вытряхивали их в яму. Старшина рубил гусениц лопатой и засыпал землей. Савка не спускал с него глаз.

Видно было, что этот сильный человек с медалью «За отвагу» на широкой груди ему очень нравился.

Через час мы отправились дальше.

— Очистили мы, Савка, твой огород, а теперь пойдем наш общий, советский огород очищать, — сказал Плахов.

 

Глазчатый бражник

Началась эта история с того осеннего дня, когда, возвращаясь с работы, я зашел в городской сад. Было солнечно, ветрено и холодно. Шумели пыльные тополя. Блестели серебряными косами ивы, растущие на краю сада. Возле них на асфальтовой дорожке я заметил зеленую толстую гусеницу. По белым косым полоскам на ее боках и кривому, темноголубому рогу на хвостовом конце тела тотчас узнал глазчатого бражника.

Я зажал гусеницу в кулаке. Она напряглась пружиной и начала «бодаться», довольно сильно толкая в ладонь своей твердой головкой.

А что, если попробовать вывести бабочку среди зимы? Как это будет хорошо! За окном снег валит, мороз, а у меня на столе сидит живая бабочка. Чудесно!

Эта мысль мне очень понравилась. Я понес гусеницу домой, и всю дорогу она неутомимо «бодалась».

Мне нужен был деревянный ящик, наполненный землей, мхом и сухими листьями, но дома его не оказалось, и я устроил жилище для гусеницы в стеклянной консервной банке. На дно, поверх земли, положил ивовые листья.

Дом готов, пожалуйте! И, пустив гусеницу в банку, завязал горловину марлей.

Пленница беспокойно ползала, листьев не ела и в землю зарываться не спешила.

За ночь гусеница так изменилась, что уже трудно было узнать в ней прежнюю зеленую красавицу. Она потемнела, сморщилась и ушла наполовину в землю.

Хорошо бы уловить момент, когда она начнет окукливаться.

Но уловить оказалось невозможным. Спустя час гусеница полностью скрылась под землей.

Дня через два рискнул разгрести землю лучинкой. Неглубоко зарытая там лежала темно-коричневая куколка, на которой можно было уже угадать очертания всех частей бабочки. Ни дать ни взять — шоколадка.

Что мне с тобой делать? В саду под кустиком ты бы лежала без движения до середины мая. Но это меня не устраивает. Сделаю-ка тебе очень короткую зиму.

Не помню, в какой ученой книге я прочитал, что для правильного развития многим бабочкам, в том числе и бражникам, требуется зимой период покоя. Ученые называют этот период «диапаузой». Без диапаузы бабочка развиваться не будет и куколка высохнет.

— Подержу-ка тебя дней десять на морозе, — решил я, — а потом постепенно повышу температуру до комнатной.

Но зима в Ленинграде, как водится, не торопилась приходить. Прошел ноябрь, первая половина декабря — морозы не наступали.

— Дядя Лева! — сказал мне мой племянник Толя. — А что, если нам купить электрохолодильник и поместить в него куколку?

— Идея хороша, но боюсь, что бражник обойдется нам слишком дорого… — Наконец, под Новый год ударила стужа, но увы! — она не держалась больше пяти дней. Банка с бражником стояла между окнами. Там же был помещен термометр, но синий столбик упорно не хотел опускаться ниже нулевой черты. А ведь надо обязательно подержать куколку на морозе. Этим советом ученых-энтомологов я не решался пренебречь и продолжал держать банку с бражником между рам так долго, что в конце концов совсем забыл о ней.

Незаметно подошел февраль. Недели три стояли лютые холода, окна заросли серебряными травами, а бражник лежал в банке под легкой марлей.

«Вымерзла, наверно, куколка, — думал я. — Подожду уж до оттепели. Тогда и вытащу».

А оттепели не пришлось ждать долго. Закапало с крыш, снег потемнел и уплотнился.

Прежде всего надо убедиться, что бражник жив. Я достал банку из-за окна и выкатил куколку на ладонь. Она казалась окаменевшей, тяжелой и очень холодной.

Внимание! Я взял ее за головку. О, чудо! Бражник слабо шевельнул брюшком. Теперь надо повышать температуру. И я последовательно переставлял банку: сперва — на подоконник, а потом — на стол.

Прошла неделя. Бражник не подавал признаков жизни. Может быть, мне показалось, что он шевелился?

И еще двадцать дней минуло. В окнах ярко заблестело мартовское солнце, но снег еще не таял. Однажды утром, собираясь идти на работу, я бросил взгляд на банку с бражником.

Что такое! Откуда там взялся сухой пучок листьев?! Бражник! Он вывелся-таки! Но что это с его крыльями? Они покороблены, свернуты в трубочки, как береста на окне.

Эх! Как же я мог забыть, что бабочке для расправления крыльев надо влезть куда-нибудь повыше? Бедняга-бражник не мог влезть по скользкой стеклянной стенке — и вот результат.

Вместо чудесной бабочки — «инвалид».

Надо было хоть лучинку поставить в банку.

Так неудачно окончился у меня первый опыт по выводу бражника среди зимы.

Может быть, у вас получится удачнее? Попробуйте!

 

Моли

Моль залетает в комнату так незаметно, бесшумно; держится так скрытно, что древние ученые приписывали ей способность произвольного зарождения из пыльной шерсти.

Конечно, это неверно. Моль — бабочка. Ее развитие проходит те же стадии, что у обыкновенной капустницы. Только гусеницы капустницы питаются зелеными листьями растений семейства крестоцветных, а гусеницы моли питаются «животной» пищей — шерстью и пером. Капустница-бабочка питается нектаром цветов, у нее есть длинный хоботок, а моль совсем не питается, и хоботок у нее отсутствует.

Молей на земном шаре много — около двенадцати тысяч видов. И большинство их «на одно лицо» — маленькие, с узкими крылышками бабочки, очень скромной окраски. Та шелковисто-серая бабочка, которую все знают, называется шубной молью.

Вам, наверно, приходилось видеть одежду, попорченную молью. Тонкая шерстяная материя обычно проедается гусеницами насквозь — «украшается» дырками. Тут же лежат и куколки, словно скатанные из шерсти, размером с рисовое зерно.

Но не следует думать, что гусеницы всех молей питаются только шерстью, пухом и пером. Нет, есть моли, которые развиваются за счет лишайников, грибов и, как обычные бабочки, на цветковых растениях.

Из громадного количества видов следует вспомнить капустную моль.

Эта бабочка замечательна тем, что она «владеет всем земным шаром». Нет такого края на нашей планете, где бы не летало это маленькое (всего 5–6 миллиметров в размахе крыльев) существо.

Окрашена бабочка очень просто — крылья сероватые или коричневые, с белой волнистой полоской по нижнему краю.

Капустная моль — вредитель. Гусеницы ее питаются капустными листьями. Развитие бабочки проходит очень быстро. Весь цикл, от яйца до бабочки, занимает меньше месяца. Значит, она может дать несколько поколений в год. Борются с ней огородники так же, как и с белянкой-капустницей: опыляют капусту и собирают гусениц.

Считается, что в Советском Союзе около четырехсот видов молей; но в действительности их больше. Изучение этой группы насекомых по-настоящему началось только в последнее время. Только теперь становится ясно, какую большую роль в деятельности человека играют незаметные, тусклые бабочки-моли.

 

О больших и маленьких

В «Занимательной астрономии» вы прочтете о громадной планете Юпитер и о небесных лилипутах-астероидах, узнаете о гигантских звездах и о «видимых ничто» — кометах.

В «Занимательной ботанике» рассказывается о великанах секвойях и о микроскопических водорослях.

И среди бабочек есть свои гиганты и свои карлики.

Как же называется и где летает самая большая бабочка на земле?

Летает она в Южной Америке, называется «агриппина». Размах крыльев ее доходит до 27 сантиметров.

Представьте себе бабочку, способную накрыть своими крыльями две страницы книги. Но окраска у нее скромная, серая. Эта великанша — родня нашим совкам и летает, как и они, по ночам.

А самая маленькая бабочка — это моль-малютка, размах крыльев которой не превышает 3 миллиметров.

В Советском Союзе тоже имеются бабочки, замечательные своими большими размерами. Например, у нас разводят на шелководческих фермах китайский (восточный) дубовый шелкопряд. Самка бабочки достигает в размахе 16 сантиметров. Крылья красивого светло-рыжего цвета, с прозрачными окошечками. Этот шелкопряд дает нам чесучу, особо прочный шелк, из которого делают парашюты. Другой наш великан — большая сатурния. Красивая буро-коричневая бабочка, имеющая в размахе 12 сантиметров. Летает по ночам в мае — июне на юге России.

В Уссурийском крае живет сине-зеленый мааков махаон. Самая большая наша дневная бабочка. Она достигает в размахе 11 сантиметров.

Очень крупны сумеречные бабочки-бражники. Но о них надо говорить не как о самых больших, а как о самых толстых бабочках.

В самом деле, у мертвой головы брюшко достигает толщины большого пальца руки. А самый большой бражник на земле — антей, летающий в Бразилии, обладает телом толщиной в 3 сантиметра. Интересно, что хоботок антея в длину имеет 25 сантиметров.

Самым тонким, относительно величины всей бабочки, телом обладает наша белая горчичница.

Брюшко ее имеет в толщину всего 1 миллиметр. А сама бабочка не так уж мала.

На этом был бы и кончен рассказ о больших и маленьких, о толстых и тонких, но предвижу еще один вопрос: а как называется и где летает самая красивая бабочка на свете?..

Я вспоминаю огромных золотисто-зеленых птицекрылок Новой Гвинеи и зеркально-голубых морфид лесов Амазонки, — они пользуются заслуженной славой среди собирателей бабочек, но, на мой взгляд, прекраснейшая бабочка летает на острове Мадагаскар. Это урания. Трудно описать ее треугольные передние и украшенные несколькими «хвостами» задние крылья. Преобладают бархатные иссиня-черные и золотисто-голубовато-зеленые тона. И тут же горят красные лучистые пятна… нет, словами не описать! Лучше зайдите в Зоологический музей Академии наук и сами оцените красоту бабочки, рожденной роскошным миром тропиков.

 

Арлекин

Началась эта история не в лесу, не в поле, даже не в городском саду, а в одной из шумных комнат универмага, где была размещена выставка новых тканей самых различных расцветок.

— Какой милый рисунок! — воскликнула женщина, пробуя рукой добротность материи.

Действительно, узор показался мне очень привлекательным и странно знакомым. Был он совсем прост. Какая-то комбинация черных и желтых пятен на белом фоне. Но пятна эти были размещены, как говорится, «со вкусом». Они не раздражали пестротой, а радовали глаз.

— Вам, значит, нравится рисунок? — спросил меня стоявший рядом пожилой мужчина. — Видите ли, — продолжал он, — я его автор… — Тут он назвал свою фамилию. Мы познакомились.

— Как это вы придумали такое удачное сочетание черных и желтых пятен?

Художник улыбнулся.

— Я не придумывал, а взял этот узор готовым у природы. Только чуть увеличил, расширил его. Как вы думаете, откуда взяты эти пятна?

— Подозреваю, что это бабочка.

— Правильно.

Петр Петрович, так звали моего нового знакомого, объяснил мне, что обычно художники используют различные цветы и листья для создания новых расцветок тканей, и он обратил внимание на бабочек.

— Дневные бабочки, — говорил он, — слишком ярки. Получится рисунок для галстука — и только.

А вот ночные… особенно те маленькие, что сидят на кустах, — это неисчерпаемый источник для нашей работы.

Признаюсь, меня очень заинтересовал такой взгляд на бабочек. О такой их полезности я ничего не знал.

Но пора рассказать подробно о той бабочке, которая помогла художнику создать удачный рисунок для материи.

Случалось ли вам идти по тропинке, бегущей в густом кустарнике? Вы задеваете плечом упругие зеленые ветки, и на ваш костюм садится белая паутина, падает сор и какие-то тоненькие «червячки» начинают «ходить» по одежде, изгибая высокой дугой свое тело, словно измеряя путь пядь за пядью.

Это не «червячки», а гусеницы обширного семейства бабочек, которых называют пяденицами или землемерами.

Называются так они из-за своих гусениц, которые, не имея средних брюшных ножек, передвигаются «шагая».

Они могут ловко «перешагивать» с листка на лист, с ветки на ветку. Кроме того, гусеницы могут вставать «столбиком», что их делает похожим на сухие сучки.

Это их спасает от нападения птиц… да что птиц! Не всякий человек сумеет разглядеть гусеницу, притаившуюся среди зелени.

Вот к этому-то интересному семейству и относится бабочка, послужившая моделью для художника.

Это крыжовница или арлекин. Гусеницы ее живут на кустах смородины или крыжовника и поэтому вредны.

Интересная особенность арлекина: и бабочка, и гусеница, и даже куколка окрашены одинаково — всюду черные и желтые пятна по белому фону.

Пядениц на земном шаре около пятнадцати тысяч видов. Есть среди них «прославленные» вредители садов — зимняя пяденица и обдирало плодовый, но есть много и безвредных красивых бабочек. Пяденицы очень нежны и малы.

Собирателю стоит не малых трудов расправлять их. Крупные формы среди них редки.

Можно быть уверенным, что художникам пяденицы еще не раз будут помогать находить «мотив» для расцветки тканей.

На рисунке: вверху — лунна и ее гусеница; ниже — совка-гамма (два положения), пятнистый арлекин с гусеницей; внизу — копьеносная пяденица с гусеницей.

 

Тайна змеиного бугра

Я работал с помощниками в одной из деревень Ленинградской области. За избой, в которой мы ночевали, сразу же начинался пустырь. Посреди его когда-то стояла баня, но она давно сгорела, а на месте пожарища, на невысоком бугре, над иссиня-черными бревнами и трещиновато-серыми камнями буйно цвел высокий розовый иван-чай.

— Вы, ребята, не ходите босыми к старой бане, — сказал нам хозяин.

— А что, наколоть можно ногу на гвоздь? — спросил кто-то из нас.

— Нет, змеи там поселились. Правда, еще никого не жалили, но видят их часто, особенно в августе, после сенокоса…

Мы обещали хозяину быть осторожными и с той поры стали называть пожарище «Змеиным бугром». В выходные дни мы развлекались, как умели. Устроили на пустыре спортплощадку и азартно играли в волейбол.

— Ах! — закричали девушки, когда мяч угодил прямехонько в Змеиный бугор.

— Кому доставать? — зашумели все.

— Мяч летел от моей руки, — значит, мне, — сказал я, и хоть побаивался змей, но не показывал виду.

— Дайте палку!..

Осторожно отогнул зеленые стебли. Иван-чай был мне до плеча. Проклятый мяч лежал меж двух бревен. Я подкатил его палкой поближе, схватил и с деланным спокойствием вернулся на площадку.

Только мы стали играть, как мяч опять угодил в заросли иван-чая. На этот раз лезть за ним довелось дочке хозяина, Клаве. Она очень храбро вошла в зеленую чащу и… через секунду выскочила назад с криком: «Змея!»

— Где? Где? — все мы сбежались к Змеиному бугру, и вдруг я увидел маленькую змеиную головку с блестящим круглым глазом. Головка была покрыта черно-серой зернистой кожей, характерной кожей гадов. Она слегка качалась под ветром вместе со стеблями иван-чая.

Не раздумывая, я ударил палкой. Головка исчезла. Уползла?.. Мы довольно долго, хотя и безуспешно, колотили бедные кусты иван-чая.

«Значит, хозяин был прав, — думал я. — Но что это за змея? На гадюку не похожа, да и тонка очень. Загадка!..»

Август шел к концу. Еще раза два мои помощники видели в густой траве змеиные головки, но все не удавалось убить таинственную змею.

Разгадка пришла неожиданно.

Рано утром, идя на работу, я заметил какое-то живое червеобразное существо, пересекающее пыльную дорогу. Черно-серая зернистая кожа показалась мне знакомой. На хвостовом конце тела торчал желтый рог… Да ведь это гусеница какого-то бражника! Вот она, загадочная змеиная головка! Сбоку у гусеницы блестели крупные глазчатые пятна.

Замечательная покровительственная окраска! Сколько птиц отпугнула своим видом эта безобидная гусеница «среднего винного бражника» — очень красивой сумеречной бабочки. Она выводится на иван-чае; потому-то мы и видели гусеницу на Змеином бугре. Бражник этот очень удачно назван «винным». Крылья и брюшко у него великолепного цвета красного вина, а усики и ноги белые.

Он очень часто встречается под Ленинградом: иван-чая у нас много, особенно в пригородах.

Я рассказал о своем «открытии» товарищам. Все согласились со мной, но название «Змеиный бугор» так и осталось за безобидной горкой, заросшей высоким иван-чаем.

 

Ольга

В 1951 году пришлось мне работать в сухих горных степях Армении. Экспедиция была комплексная, — она должна была всесторонне изучить свой район. Входили в ее состав не только геологи и топографы, но и ботаники, и животноводы, и зоологи.

Короткая весна незаметно перешла в прохладное ветреное лето. Прошли дожди. Склоны покрылись редкой растительностью. Заросли колючих кустарников — фисташника, барбариса и держидерева — покрылись цветами. Ботаники называют эти заросли странным словом: «шибляк».

Работа шла своим чередом.

Я был занят съемкой местности, много ходил, но нигде не встречал своих любимцев — бабочек.

Подружились мы со стариком-энтомологом Иваном Ивановичем. Обычно молчаливый, он делался разговорчивым, когда беседа касалась его любимого предмета.

— А есть ли здесь бабочки? — спросил я его.

— Как же, как же, — оживился ученый, — конечно есть. Лёт их начнется именно сейчас. Пусть только ветер утихнет. Я их вам покажу.

Вскоре кто-то из нас принес в лагерь крупную оранжевую с черными краями бабочку, похожую на наших северянок-желтушек.

— Это ольга! — сразу же определил энтомолог.

— Ольга? — все заинтересовались. Посыпались вопросы.

— Почему она так называется? В честь кого? Когда названа?

— Я, кажется, догадалась! — сказала геолог Нина. — Она, наверно, названа в честь жены знаменитого зоолога-путешественника — Алексея Павловича Федченко. Работал он вместе со своей женой, Ольгой Александровной. Это была замечательная женщина. Она сама была хорошим натуралистом. Ясно, что бабочку назвали в ее честь… Как это хорошо! Муж и жена, увлеченные одним делом, связанные крепкой дружбой, — замечательные люди!

Всем показалась убедительной догадка Нины. Я заметил, что Иван Иванович хотел было что-то возразить, но раздумал.

Поздно вечером, когда все уже спали, а мы с энтомологом любовались звездным небом, беседа о таинственной ольге возобновилась.

— Лев Борисович, — обратился ко мне ученый, — а ведь ольга-то не в честь жены Федченко названа.

— А в честь кого? Кем?

— А вот послушайте. Не хотел я молодежь нашу разочаровывать, а вам скажу.

Энтомолог закурил. В темноте повис малиновый огонек папиросы. К дыханию сырой земли примешался запах табака.

— Один из великих князей Романовых, человек весьма недалекий, тщеславный, наверно со скуки стал собирать бабочек. Ну-с, поставил это дело он широко. Сам не ловил, а посылал своих агентов во все концы России. И вот из Закавказья привезли ему бабочку, о которой у нас идет речь. И назвал он ее в честь великой княгини Ольги.

— Тьфу! — не удержался я.

— Подождите, подождите!.. И вот, когда Ниночка так хорошо и увлеченно говорила о жене Федченко, я решил не разубеждать ее.

Подумайте, как это замечательно! Жизнь сама вмешивается и исправляет всякие старые несправедливости. Кому сейчас придет в голову вспоминать при виде этой бабочки вельмож и княгинь? И как хорошо, что Ольга Александровна Федченко, которая при жизни не пользовалась признанием, ныне оценена по заслугам и так близка нам, что молодому ученому и в голову не приходит сомневаться, что бабочка ольга не в ее честь названа. Это прекрасно! Да!..

Иван Иванович глубоко затянулся, помолчал и добавил:

— Кстати, этот случай не единичный. Кто подумает, что уральский минерал «пушкинит» назван не в честь поэта, а по имени какого-то вельможи?.. Однако пора спать…

 

Бабочка-полярница

Владимир Жилин был моим другом со школьных лет. В детстве мы оба мечтали о путешествиях, но если я любил воображать себя Пржевальским, то его героем был Седов.

Прошли годы. Я стал топографом, а друг мой — штурманом дальнего плавания. Переписывались мы редко, а еще реже виделись. Когда я находился в экспедиции, он оказывался в Ленинграде, а стоило мне вернуться домой, как он уплывал за тридевять земель.

И вот однажды получил от него такое письмо.

«Помню, что ты любитель-энтомолог, — писал он, — и поэтому тороплюсь рассказать об интереснейшем случае. Вот уже полгода я нахожусь на острове Врангеля. На этом острове снег никогда полностью не стаивает. Лишь южные склоны возвышенностей обнажаются в короткое арктическое лето. Растут там лишайники да стелющиеся березки. Так вот, на южном склоне горы Советской 10 июля 1939 года я поймал бабочку. Была она пепельно-серая, с неясным узором. Тельце мохнатое, усики гребенчатые, крылья около сорока миллиметров в размахе. И я и мои товарищи думают, что мы открыли новый вид бабочки — полярной… Бабочка, живущая под семьдесят первым градусом северной широты!..»

Прочитав это письмо, я перебрал в памяти описания полярных путешествий, но никакого упоминания о такой бабочке отыскать не мог. Хотел обратиться за разъяснением в Зоологический институт, но надо было срочно собираться в экспедицию. И я уехал, не только не разрешив загадки, но даже не ответив на интересное письмо.

А следующая весточка пришла почти через год и опять с острова Врангеля.

«Слушай, горе-энтомолог, — сердился Владимир, — ты так и не ответил на мое письмо. Наверно, не поверил. А что ты скажешь, если я сообщу об еще одном невероятном факте? В начале апреля, в снегу, на том же южном склоне горы Советской я нашел несколько промороженных насквозь гусениц. Но это еще не все! Гусеницы оттаяли и ожили. Они жадно ели березовые листочки, росли и, наконец, окуклились. Значит, без вреда для себя они перенесли сорокаградусные морозы. Перенесли в замороженном состоянии арктическую зиму! Гусеницы эти бархатисто-черные, густоволосатые. Боюсь, что ты опять не поверишь!..»

Нет, я верил старому другу. После долгих поисков нашел интересные сведения в описании путешествия Джемса Росса, мореплавателя, открывшего северный магнитный полюс.

16 июля 1835 года в проливе Ферри, 72°40′ северной широты и 91°53′ восточной долготы, найдена бабочка из семейства волнянок. Названа она в честь путешественника «волнянкой Росса».

Такую же бабочку нашли на полуострове Лабрадор и на берегу Гренландии.

«Неужели, — подумал я, — на острове Врангеля найдена волнянка Росса?»

Я сразу же послал письмо Жилину, в котором делился своим «открытием».

«Обидно, — ответил он, — но правдоподобно. Все-таки ты не поленись сходить в Зоологический институт. Захвати мои письма. Бабочку и гусеницу сохраню. Скоро вернусь в Ленинград. Встречай с багажом».

И я пришел в Зоологический институт.

— Да, — сказали мне, — существует у нас в Арктике бабочка-волнянка, очень похожая на волнянку Росса. Ваш друг очень точно описал и гусеницу, и бабочку. Названия русского у нас нет, а латинское видовое имя ее — «люгенс». Действительно, гусеница ее может переносить полное промерзание и жестокие морозы. Растет она медленно, иногда зимует дважды…

Я сообщил все это Жилину.

«Что ж, — ответил он, — открытия не удалось сделать, но жалеть ли нам об этом? Как много интересного мы узнали! Как могуча жизнь в своих проявлениях! А есть еще ученые, отрицающие возможность жизни на Марсе. Им бы показать гусениц волнянки, без вреда для себя переносящих арктическую стужу».

И я полностью с ним согласился.

 

Бабочка-путешественница

Установил я теодолит на краю деревни. Под горой синел овал озера, а вокруг шумело краснолесье.

Рыжие колонны сосен стояли на каменистом склоне. Камни выпирали отовсюду. Они чернели в воде, они поднимали серые спины посреди улицы.

Суровый северный край — Карелия.

Возле сельского клуба, перестроенного из церкви, в маленьком саду белели кусты душистого табака. И на желтой дорожке лежало что-то… камень не камень, цветок не цветок. Подошел ближе — и чуть не вскрикнул от удивления.

На песке лежала необыкновенная бабочка.

Мощное плотное тело и узкие длинные крылья были малахитово-зелеными с мраморным рисунком. Я сразу узнал жителя далекого юга — олеандрового бражника — и осторожно положил бабочку на ладонь.

Как она попала сюда? Две тысячи верст надо было ей пролететь, чтобы оказаться в Карелии.

Где она вывелась? На берегу Черного моря, в Крыму? Или в Италии?

Я знал, что эта бабочка самая быстролетная в мире насекомых. Олеандровый бражник может мчаться со скоростью 15 метров в секунду или около 50 километров в час. Бывали случаи, что ее видели на Балтийском побережье. Но в Карелии эту бабочку еще не находили.

Придя на базу, я положил бражника на стол.

«Что заставило, — думал я, — этого маленького богатыря оставить прекрасные берега теплого моря и лететь за тысячи верст навстречу холоду? Или его принесли сюда южные ветры? Что могло привлекать его на севере? Не растут у нас олеандры. Для чего же он летел? На этот вопрос не может еще ответить наука».

На рисунке: сверху вниз — мааков махаон, китайский дубовый шелкопряд, красная орденская лента.

Я наклонился к бражнику: «Эх ты, бедняга! Как истрепала тебя дальняя дорога! Даже двух лапок не хватает и крылья потерты. Если бы ты мог говорить! Как много интересного рассказал бы ты мне о своем путешествии!..»

Тихо-тихо загудел бражник, пытаясь крутить ослабевшими крыльями. Как золотые точки, блестели его глаза, раскручивался и дрожал длинный хоботок. И мне казалось, что он хочет говорить.

… И представилось мне, как на берегу теплого южного моря, у корней вечнозеленого олеандра, лежал он, крепко спеленутый плотной темно-бурой оболочкой. Со стороны бражник походил тогда на спелый желудь.

Но пришел день, когда упругая скорлупа поддалась его усилиям и треснула. Освободив все свои члены от сковывающих покровов, бражник быстро полез по стволу олеандра вверх. Чем чаще и глубже он дышал, тем быстрее разворачивались за его спиной мощные узкие крылья. Едва настал вечер, как бражник начал свой первый полет.

Раз! — остановился, повис над цветком, засунул в венчик гибкий хоботок и жадно выпил сладкий нектар. Раз! — и уже далеко-далеко слился с темнотой южной ночи.

Только под утро, довольный, сытый, усталый, вернулся он к старому олеандру. Залез под сухой виноградный лист и сразу же заснул до вечера.

Так полетели ночи и дни, дни и ночи.

Но однажды, когда он взлетел высоко-высоко над берегом, налетел ветер, подхватил его и понес на север.

«Я его! Я его!» — выла буря, да как бросит бражника на громадную ледяную тучу.

Напрасно он изо всех сил работал крыльями. Поздно. Сырой холодный туман обступил его со всех сторон.

Измученный, полузамерзший бражник полетел вниз. Коснулся земли и оцепенел.

Очнулся, когда стало тепло и светло.

Незнакомая местность окружала его. Над широкой могучей рекой шумели дубы. Белые домики выглядывали из вишневых садов. Путешественник просушил крылья, позавтракал нектаром полевых вьюнков, которые во множестве розовели вдоль обочин дороги, и к вечеру был готов к новым испытаниям.

Снова подхватил ветер. Ух, и быстро же он летел! И вдруг услышал высоко над собой страшный визг: «Взз! Взз!» Это черные стрижи вылетели на охоту. Они летают быстрее бражников, и у них зоркие глаза: «Взз! Взз!.. Взять! Взять!» — завизжали стрижи и кинулись за ним вдогонку. Вправо-влево, вправо-влево метался он. Нет, не уйти от ловких врагов. Одно спасение — спрятаться в кусты, в чащу леса.

Пулей врезался он в густой ивняк, росший на берегу пруда. Трах! — и, обтирая зеленую пыльцу со своих крыльев, пронизал влажную листву и рухнул на землю… Спасен!

Не перечислить все опасности, которым он подвергался во время перелета. Воевал с летучими мышами и с козодоем, узнал холод и голод.

И, наконец, открылись ему с высоты синие озера, серые скалы и красные сосны…

Бражник по-прежнему лежал на столе. Крылья его закостенели, и хоботок, скрученный спиралью, уже не дрожал. Путешественник отдыхал на последнем привале.

 

Советы собирателю

 

Дневная ловля

Подобно охотникам и рыболовам, еще с вечера перед выездом из города проверяющим ружья или спиннинги, собиратели бабочек задолго до похода готовят свое немудреное снаряжение.

Что же является их главным «оружием»?

— Сачок, — ответите вы.

Правильно. Дневных бабочек ловят почти исключительно сачком. Без сачка не выходит в поле ни ученый энтомолог, ни пионер — начинающий юннат. Устройство сачка просто и общеизвестно, но детские ярко окрашенные сачки для серьезного сбора насекомых не годятся. Кисейный мешок должен быть раза в полтора — два длиннее диаметра обруча, а дно мешка должно быть круглым, а не кончаться острым углом. (Рис. 1.)

Рис. 1

Остроугольным детским сачком трудно ловить бабочек на лету, а еще труднее извлекать насекомое, когда оно забивается в угол мешка.

Что же еще берет с собой в поле собиратель бабочек? У каждого энтомолога свои приемы ловли и свое снаряжение, к которому он привык и считает самым удобным; поэтому вместо «инструкции» я ограничусь тем, что поделюсь своим личным опытом ловли. Кроме сачка, я беру с собой в поле набор разных коробочек и флакон с табачным настоем. Для чего мне так много коробочек?

Во-первых, может случиться, что я найду гусеницу или куколку редкой бабочки — вот и нужны будут помещения для находок.

Во-вторых, всех маленьких бабочек я перегоняю из сачка в коробки и приношу домой живыми. В поле или в лесу очень трудно быть аккуратным, а ведь для того, чтобы, не попортив, правильно наколоть на булавку голубянку или пяденицу, нужна точность движений.

В-третьих, если я замечу на стволе дерева или на заборе сидящую ночную бабочку, крылья которой сложены «крышей», то не сачком ловлю ее, а покрываю открытой коробкой, а потом подсовываю под коробку плоский кусок картона. Действие это напоминает один из моментов фотографирования, а именно — задвигание крышки кассеты. Ночная бабочка обычно спокойно переползает на стенку коробки и не делает попытки выбраться наружу, а вот если ее накрыть сачком, то хлопот не оберешься! Ночница будет биться и неминуемо оботрется о кисею мешка.

Мелких сидящих ночных бабочек я ловлю пустым спичечным коробком. «Накрывать» им сидящую ночницу надо открыв крышку на две трети. Когда бабочка «накрыта», то я осторожно, медленно задвигаю крышку.

В-четвертых, в коробках я ношу «добычу».

Умерщвленных бабочек со сложенными крыльями я помещаю в коробки, перекладывая их зелеными листьями. Иные собиратели кладут бабочек в бумажные конвертики, а конвертики помещают в коробку, но тогда бабочки слишком быстро сохнут.

Мелких и средних бабочек умерщвляют простым сжатием груди. Бабочку берут с боков за грудь большим и указательным пальцами. Нажим должен быть не очень слабым, но и не очень сильным, чтобы не оторвать у насекомого ножек.

Крупных бабочек и бабочек с шерстистым телом умерщвлять сжатием нельзя. Как же поступать с могучими бражниками, коконопрядами и сатурниями?

Вероятно, у вас найдется знакомый, который курит трубку или пользуется мундштуком. В мундштуке при курении скопляется бурая густая жидкость — табачный настой — никотин.

Достаточно уколоть бабочку булавкой, смазанной никотином, и насекомое убито.

Для накалывания насекомых употребляются длинные тонкие «энтомологические» булавки. Приобрести их можно в магазинах наглядных пособий. Булавки бывают восьми сортов. Самые тонкие — № 00, а самые толстые — № 6. Для начала купите себе № 1, № 2 или № 3. (Рис. 2.)

Итак, мы берем с собой сачок, флакон с никотином, набор коробок и булавки.

Лучшее время для ловли — ясное утро начала июля.

Куда пойти?

Когда у вас накопится опыт, то вы уже будете знать, где и в какое время летают те или иные бабочки.

Самые лучшие места для ловли — лесные поляны, пригорки, заросшие цветущими растениями, светлые рощи, а также пустыри и полосы отчуждения железных дорог.

Рис. 2

Успешнее всего «охота» наша бывает утром, когда бабочки еще не распуганы. К тому же можно встретить «свежих», только что вышедших из куколок насекомых.

Каждое семейство бабочек связано с определенным кругом растений.

Наши махаоны выводятся на зонтичных, то есть на различных дудниках, моркови, укропе и т. д. Белянки связаны с семейством крестоцветных: капустой, брюквой, репой, сурепкой, дикой горчицей. На крапиве живут гусеницы адмирала, павлиньего глаза, крапивницы, а также косматые гусеницы красивых ночных бабочек-медведиц. Перламутровка связана с фиалками: Голубянки — с клевером. Огнянки — со щавелем. Поэтому заранее можно знать, какие бабочки встретятся в той или иной местности.

Кажется, не так трудно накрыть бабочку сачком, как вынуть ее непотертой. Ни в коем случае не берите бабочку за крылья. Дождитесь момента, когда она сложит крылья и успокоится. Тогда (сквозь кисею) берите ее с боков за грудь большим и указательным пальцами. Легкий нажим — и бабочка оглушена. Разную «мелочь», например пядениц, летающих днем, перегоняйте из сачка в запасную коробку. В поле с ними некогда возиться..

Часто приходится ловить бабочек на лету.

Поймав насекомое, надо сразу же повернуть сачок так, чтобы кисея, запнувшись за обод, закрыла для бабочки выход наружу. Надо сказать, что у каждого вида бабочек свой полет и свои повадки. (Рис. 3.)

Рис. 3

Со временем вы научитесь применяться и к дрожащему неровному полету белянок, и к стремительному, резкому движению ванесс, и к величаво-небрежному скольжению махаонов. А сейчас пойдемте домой. Поймать бабочку — это половина дела. Надо еще уметь расправить ее и высушить.

 

Расправление бабочек

Вот мы и снова дома. Отдохнем с часок, а потом примемся разбирать добычу. Теперь бабочек надо расправить. Для этого служит особое приспособление — расправилка.

Расправилка делается из двух дощечек мягкого дерева, укрепленных на основании так, чтобы между ними был желоб. Снизу этот желоб закрыт полоской торфа. Булавку с бабочкой вонзают так, чтобы грудь и брюшко насекомого вошли в желобок, а крылья лежали плоско на дощечках. Так как бабочки бывают различной величины, то и расправилки надо иметь разные, как с узким, так и с широким желобом. (Рис. 4.)

Рис. 4

Рис. 5

Рис. 6

Рис. 7

Рис. 8

А как быть, если нет у нас ни расправилки, ни мягкого дерева, ни торфа?

В таком случае можно обойтись расправилкой, сделанной из спичечных коробков.

Приготовить ее очень легко. Вырежьте кусок картона размером 9×11 сантиметров. Возьмите девять спичечных коробков. Они должны быть крепкими и одинакового размера. Нам понадобятся только крышки от коробков.

Наклейте их на картон, как показано на рисунке 5. Клей употребляйте густой, столярный.

У вас получилось основание расправилки. Потом вырежьте из толстого картона две полоски длиной в 11 сантиметров. Наклейте их на края основания (рис. 6). А теперь, густо смазав клеем, наклейте на основание остальные четыре крышки (рис. 7). Как видите, и желоб получился, и без мягкого дерева обошлись.

Для прочности и красоты обклейте расправилку тонкой белой бумагой и вставьте в начале и в конце желоба кусок пробки (рис. 8).

Рис. 9

Рис. 10

Расправилка готова. Даже, как у настоящей, имеется легкий наклон верхних плоскостей к желобу.

Что еще нам надо для расправления бабочек? Нужны толстые острые булавки или иголки, а также полоски из плотной бумаги размером примерно 0,3×5 сантиметров. Вот теперь можно приступить к расправлению. Укрепляем бумажную полоску около желоба над левым передним крылом. Держа левой рукой за конец укрепленной бумажной полоски, берем в правую руку тупую булавку. Упирая ее конец под основание крупной жилки левого переднего крыла, передвигаем крыло, пока его внутренний край не встанет перпендикулярно к груди бабочки.

Рис. 11

Соответственно передвигаем и нижнее крыло. Закрепляем булавкой бумажную полоску. Поступаем так же и с правыми крыльями. Кладем усики параллельно передним краям крыльев. Готово! (Рис. 9, 10, 11.)

Если стоит жаркая погода, то, быстро высыхая, крылья бабочки могут загнуться вверх, покоробиться. Поэтому и концы крыльев надо прикрыть бумагой. Чтобы брюшко насекомого не провисало, положите в желоб под него комочек ваты. Сколько дней надо держать бабочек в расправилке? Сохнут они неравномерно. Сперва высыхают усики, потом крылья и, наконец, брюшко.

В сухом помещении в жаркие дни мелкие бабочки высыхают за три — четыре дня.

Рис. 12

В сырой комнате осенью крупные бабочки (бражники, шелкопряды) и за двадцать дней не успевают просохнуть.

Верным показателем того, что бабочка хорошо просушена, служит брюшко. Пока оно мягко поддается на нажим булавки, бабочку снимать рано.

Если, же брюшко стало твердым, то спокойно вынимайте булавки, снимайте бумажные путы и переносите бабочку в свое хранилище.

А как быть, если бабочка засохла нерасправленной?

Ее можно размочить. Положите ее на блюдце, на влажный песок. Прикройте бабочку стаканом и поставьте на сутки в теплое место. Она хорошо «размокнет», и можно будет ее расправить.

Увлекшись расправлением, мы забыли, что в коробках у нас томятся разные мелкие бабочки. Как их умертвить? Ведь их нельзя брать пальцами. Обычно умерщвляют их в морилке. Морилка — это стеклянная банка с пробкой. Туда перегоняют мелких бабочек и туда же опускают комок ваты, смоченный бензином или серным эфиром. (Рис. 12.) Бабочки быстро засыпают. Их вытряхивают на стол и осторожно сажают на самые тонкие булавки.

А как ловить ночных бабочек? Об этом рассказ особый.

 

Ночная ловля

Ловили ли вы бабочек ночью? Это преинтересное занятие.

Как хорошо собраться вечером веселой, дружной компанией и заняться приготовлениями к «охоте»! Всем находится дело. Один вытаскивает стол на балкон, другой «наращивает» провод, чтобы повесить над этим столом лампочку.

Третий мастерит бумажный-абажур.

Девочки несут из кухни стеклянные банки и стаканы… Наконец все готово.

Не подведет ли погода? Если для ловли дневных бабочек требуется ясное небо, то для успеха ночной ловли небо должно быть затянуто облаками. Ночь должна быть теплой, тихой и темной.

В холодные лунные ночи бабочки летать не любят.

Медленно смеркается. Запад меркнет.

Щелчок выключателя — и от деревьев, подступивших к самому дому, протягиваются в глубь сада длинные тени. Все садятся вокруг стола, накрытого белой бумагой. Вот летучая мышь бесшумно перечеркнула крестом ночной сад. Гляди в оба!.. Наконец-то!

Маленькое серое пушистое тело вылетает из темноты и начинает очерчивать круги вокруг лампы. Не ловите бабочку на лету, подождите; она скоро утомится и сядет на абажур, на стол или на стену.

Тогда ее легко накрыть стаканом или коробкой.

Все бросаются рассматривать первую добычу, а между тем новые и новые бабочки, как планеты вокруг солнца, начинают описывать малые и большие орбиты вокруг лампы.

Тут и нежные пяденицы, и грубые совки, и мохнатые шелкопряды.

Вот уже все склянки и коробки заселены крылатыми пленниками, да и время позднее — второй час. И скоро все ложатся спать.

Тишина. Только бабочки ползают по стенкам своих темниц, словно тревожатся об ожидающей их участи.

Есть и другие способы ловли. Можно ловить ночных бабочек на приманку. Эта охота тоже требует больших приготовлений. Сперва надо приготовить приманочные вещества. Дело это отнюдь не простое. Прежде всего надо раздобыть темное пиво. Оно еще называется «бархатным», «черным» или «мартовским».

Пиво смешайте с сиропом или с пчелиным медом, растворенным в воде. Пропорция должна быть такой: две трети пива, одна треть сиропа.

Смесь эту надо вскипятить, а потом еще добавить в нее несколько капель яблочного экстракта. Этой жидкостью надо смазать днем те места на стволах деревьев, где любят сидеть совки, то есть защищенные от ветра углубления в стволах, обычно на северной стороне дерева. Если нет пива, то употребите хлебный квас с сахаром или медом.

Ночью идите с фонариком и обыскивайте ловушки. Говорят и пишут, что таким способом хорошо ловить совок весной и осенью.

Впрочем, у меня ловля на приманку не получается.

Попробуйте, может, вы будете удачливее.

 

Как хранить собрание бабочек

Собрание бабочек — результат долгого кропотливого труда. Поэтому-то и хочется сохранить коллекцию на возможно большой срок.

После того как наши бабочки расправлены и по всем правилам высушены, их следует разместить в особых коробках, имеющих стеклянные крышки. Ширина и длина коробок бывает различной, а вот высота их должна быть не больше и не меньше 4–5 сантиметров, так как энтомологические булавки имеют в длину 3,5 сантиметра. Крышки надевают плотно, «впритирку», чтобы внутрь не могла проникнуть пыль. Стекло укрепляется в «окне» коробки кантами из коленкора, подобно тому, как удерживается стекло на окантованных картинках.

Рис. 13

Прочность коробки должна быть такой, чтобы стенки ее не прогибались, даже если вы будете сжимать коробку изо всех сил между ладонями. Если стенки прогибаются, то утолстите их, обклеивая кусками картона. Клей употребляйте только столярный и очень густой.

Изнутри коробку оклейте ватманом, а снаружи цветной «мраморной» бумагой. (Рис. 13.)

Некоторые собиратели выстилают дно коробки полосками торфа, но я, если нет торфа, рекомендую поступать иначе.

В тех местах, где вы будете вонзать булавки с бабочками, наклейте аккуратно вырезанные кружки пробки.

Размещают бабочек различно. Обычно каждому семейству отводится отдельная коробка. Принято размещать бабочек вертикальными рядами. Особенно ценные экземпляры я храню отдельно.

Однако поместить бабочек в коробку — это еще не значит сохранить их. Надо еще уберечь их от трех врагов: от света, от сырости и от моли. На свету бабочки быстро выгорают, от сырости покрываются плесенью и опускают крылья, а моль может совершенно уничтожить их.

Поэтому храните их в темном и сухом месте, а внутри каждой коробки не забывайте поместить бумажный мешочек с нафталином.

При надлежащем уходе ваша коллекция может храниться десятки лет. У меня есть бабочки, которые пойманы были двадцать — двадцать пять и даже тридцать лет тому назад.

На рисунке: вверху — сосновка, сибирский коконопряд с гусеницей и коконом нише — древоточец пахучий с гусеницей; внизу — волнянки ивовые.

 

Как они «устроены»

 

Бабочки — одно из интереснейших явлений мира насекомых. Все в них привлекает наше внимание: необычайность их развития, яркость и разнообразие форм и, наконец, большое значение их для хозяйственной деятельности человека.

Взгляните на бабочку. Это небольшое существо с четырьмя крыльями, покрытыми цветной пыльцой, с головкой, украшенной двумя длинными усиками, торчащими вперед над крупными, иногда в полголовы, глазами и хоботком, закрученным спиралью. К этому надо прибавить шесть тонких слабых лапок, укрепленных по три с боков груди и мягкое длинное висячее брюшко.

Однако это все признаки, характерные для «взрослого» насекомого, или, как говорят ученые, для бабочки в фазе «имаго», а ведь большую часть своей жизни бабочка проводит в другом обличии, а именно в виде яйца, гусеницы или куколки.

 

Яйцо

Когда мы говорим «яйцо», то представляем себе округлое, почти шарообразное тело с гладкой твердой, большей частью белой поверхностью — скорлупой.

При изучении бабочек нам придется отказаться от этих привычных представлений. Правда, у некоторых видов яйца приближаются (не по размеру, конечно) к форме куриного яйца. Таковы, например, яйца сиреневого бражника.

Но у большинства бабочек наблюдается удивительное разнообразие и причудливость форм яиц.

Голубянка-икар, например, откладывает яйца, напоминающие игральные шашки; кистехвост оставляет на деревьях кучками полосатые «волчки».

У некоторых шелкопрядов яйца напоминают не то лепешку, не то пепельницу.

Капустница откладывает «кувшинчики», а совка орденская лента приклеивает к сучкам осины широкие цилиндрики. Цвет яиц бабочек обычно зеленоватый или желто-бурый. Скорлупка имеет зернистую или сетчатую поверхность. Иногда она пятниста.

«Несутся» бабочки щедро. Каждая самка откладывает несколько сотен яиц. Это не должно удивлять, — ведь у бабочек много врагов и часть яиц попадает на обед к птицам или, зимуя, становится жертвой холодов.

Молодые гусеницы оставляют тесную скорлупу спустя несколько дней после откладки яйца, но у зимующих яиц период покоя — «диапауза»-продолжается месяцев шесть — семь.

Как же устроена гусеница — вторая стадия жизни бабочки?

Рис. 14

 

Гусеница

Тело гусеницы червеобразно, за что ее (несправедливо, конечно) называют иногда «червем». На самом деле она организована намного сложнее червя. У нее имеется ясно выраженная голова, одетая хитиновым твердым щитком. А голову украшают двенадцать простых глазков (шесть слева и шесть справа).

Имеет гусеница челюсти для кусания, а также щупики, усики… Спешу предупредить, что когда мы по отношению к насекомому говорим «глаза, челюсти, усы» и тому подобное, то не следует отожествлять эти органы с глазами, челюстями, усами и тому подобным у позвоночных животных.

У насекомых эти образования не только иначе устроены, но часто имеют совсем другое назначение. К примеру, если усы кошки — орган осязания, то усы бабочки — орган обоняния.

Рис. 15

Длинное тело гусеницы разделено «перехватами» на двенадцать — тринадцать частей, называемых сегментами. Передние три сегмента несут три пары «грудных» ножек, каждая из которых вооружена «когтем».

Кроме того, гусеница обыкновенно имеет пять пар «брюшных» или «ложных» ножек. Эти ножки, напоминающие собой бородавки, помешаются на шестом, седьмом, восьмом, девятом и тринадцатом сегментах.

Последняя пара брюшных ножек раздвинута, как щипчики, и называется подталкивателями. Есть роды бабочек, гусеницы которых лишены брюшных ножек. Они имеют только грудные ножки и подталкиватели. Сюда относятся пяденицы. Такие гусеницы не ползают, а «шагают», изгибая тело высокой дугой.

Каково же внутреннее строение гусеницы?

Если во взрослой стадии бабочка довольствуется нектаром цветов, а то и совсем не питается (шелкопряды), то гусеница должна есть как можно больше, чтобы хватило «на всю жизнь».

И гусеница замечательно приспособлена к этому. Почти всю полость тела ее заполняет пищеварительный аппарат — средняя кишка. Питание и рост — вот главное занятие гусеницы. И делает это она вполне успешно. Например, гусеница дубового китайского шелкопряда за тридцать дней увеличивает свой вес в… 2 500 раз! Сильно развиты в теле гусеницы и паутинные железы. Они представляют собой две длинные трубки, лежащие по бокам кишки. У тутового шелкопряда паутинные железы очень велики и составляют две пятых веса «шелковичного червя».

Очень просто устроена у гусеницы кровеносная и нервная система.

Первая представляет собой только один сосуд, протянувшийся вдоль спины, а вторая — одну цепочку, расположенную вдоль брюшной стороны тела.

Гусеничный период бабочки обычно состоит из пяти возрастов. При переходе из одного возраста в другой гусеница линяет, сбрасывает старую шкурку.

После пятой линьки гусеница начинает готовиться к переходу в следующую стадию развития — в стадию куколки.

Большая часть ночных бабочек окукливается в земляных пещерках. Гусеницы их обыкновенно покрыты голой кожей. Другие ночницы окукливаются, окружая себя паутинным коконом, а то и футляром из сухих листьев. Куколки дневных бабочек обычно висят прикрепленные паутинкой к сучьям деревьев, к заборам и т. д. Большая часть гусениц покрыта щетинками, которые иногда торчат пучками. Таких мохнатых гусениц не всякая птица решится клюнуть. Только кукушки с аппетитом едят самых «мохнатых» гусениц, например соснового коконопряда.

 

Куколка

Куколка — это уже сформировавшаяся бабочка, но одетая крепкой хитиновой оболочкой.

В самом деле, все части «взрослой» бабочки можно различить на твердой коже куколки: вот головка, как бы вдавленная в грудь, вот футляр, в котором заключен хоботок, а вот и тесное помещение для крыльев.

На конце брюшка у куколки обычно имеется короткое острие; ученые называют его: «кремастер».

Есть куколки, защищенные, кроме хитиновой оболочки, еще паутинным коконом, а то еще и футляром из листьев, «сшитых» паутинками.

Рис. 16

Но бывают куколки и «свободные», способные двигать ножками и передвигаться.

Это наблюдается у низко организованных бабочек.

Продолжительность стадии куколки различна: от недели до полугода (у зимующих).

Спрашивается, как и почему возникло у бабочек такое длительное и сложное развитие.

Не проще ли им развиваться прямо из яйца во взрослое насекомое?

Нет, такое развитие у бабочек возникло не случайно. Это результат приспособления организма к неблагоприятным условиям жизни. Многие миллионы поколений бабочек постепенно выработали в себе способность за короткий период наедаться на всю жизнь или пережидать зиму в прочном футляре-куколке, чтобы наконец стать крылатым ярким существом, приспособленным для расселения и размножения.

 

«Имаго»

Действительно, вся своеобразная красота бабочки заключена в ее крыльях. Отрежьте крылья — и останется нечто мало привлекательное, с нелепо длинными слабыми ногами и мягким висячим брюшком.

Если мы будем рассматривать крылья бабочки в микроскоп, то увидим, что пестрый рисунок их создают разноцветные чешуйки, укрепленные на плоскости крыла так, как укрепляется черепица на крышах домов. Чешуйки эти различны по форме: на крыльях они широкие, а на теле бабочки волосообразны. Но отчего на крыльях некоторых бабочек сверкают перламутровые или золотистые пятна?

Иногда чешуйки так ложатся друг на друга, что вызывают преломление света. Таково происхождение перламутрового блеска крыльев бабочек перламутровок. Это пример причины физической.

А вот когда сверкание крыльев происходит от состава веществ, окрашивающих чешуйки, то говорят, что причина этому химическая.

Окраска бабочек вызывала и вызывает большой интерес у ученых. Значение ее для жизни насекомого исключительно велико. Окраска крыльев — это и защита, и сигнальный аппарат, и даже оружие бабочек. Вы знаете, как трудно заметить на стволах деревьев сидящих ночных бабочек, крылья которых «разрисованы» под кору, под лишайники и т. д.

А вспомните-ка неуклюжих толстых бабочек-пестрянок, которые совсем не пугливы и очень ярко окрашены — красные пятна на синем фоне. Вы можете их брать руками, когда они сидят на цветах. Почему же они такие «храбрые»? В чем дело? И птица их не трогает.

А дело в том, что они «разрисованы» под несъедобных жуков, обладающих острым, противным вкусом. Но, может быть, пестрянок тоже нельзя есть? Нет, возможно, что на птичий вкус они хороши, но… боятся трогать их птицы. Верят сигналу — берегись! Брр! Противно!

А вот третий пример. Сидит на стволе ивы глазчатый бражник. Со сложенными крыльями он похож на пучок сухих листьев. Тронем его осторожно соломинкой. Он раздвинет крылья, и вы, пожалуй, вздрогнете. Прямо на вас взглянет страшная рожа с толстым носом и синими глазами. В этом случае окраска работает как оружие, отпугивая врага.

Как и мы с вами, бабочки обладают пятью чувствами — зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусом. Но органы этих чувств совсем не похожи на наши.

Лучше всего у бабочек развито зрение. Пара сложных глаз состоит из колоссального количества простых глазков.

У вьюнкового бражника их до двадцати семи тысяч!

Вот почему бражники хорошо ориентируются при самом стремительном полете. Кроме того, близ основания усиков многие бабочки имеют пару простых глаз, назначение которых неизвестно.

Орган слуха помещается у бабочек в особых ямках при основании брюшка. Не правда ли, забавно? Так сказать, ухо на брюхе!

Обоняние развито у бабочек очень хорошо. Самцы шелкопрядов находят самок по запаху за сотни метров. Но тщетно мы бы искали у бабочки что-либо, похожее на нос. Нет, орган обоняния помещается у них в усах, которые то напоминают ниточки, то частый гребень. Возможно, что усики «по совместительству» являются и органом осязания.

Имеется у бабочек и чувство вкуса. Бабочки дышат, как и все насекомые, с помощью тончайших воздухоносных трубочек, которые называются трахеями. Эти трубочки пронизывают все тело насекомого и соединяются по бокам его в две главные трубки, которые и открываются наружу рядом отверстий — «стигмами». Кровообращение у бабочек очень просто устроено. Нет у них сердца, нет сложной сети артерий и вен. Все заменяет один пульсирующий спинной сосуд, лежащий в брюшке и в виде трубки продолжающийся в голову.

Кровь, большей частью желтая, течет прямо по межклеточным промежуткам. Нервная система бабочек тоже примитивна. Представьте себе нить с рядом узелков на ней. Крайний узелок, более крупный, помещается в голове насекомого. Остальные узелки расположены вдоль его груди и брюшка. Очень своеобразно устроен ротовой аппарат бабочки. Верхняя и нижняя челюсти ее преобразованы в тонкий хоботок, который в спокойном состоянии скручен спиралью. Этим хоботком бабочка может сосать нектар из цветов, как бы он ни был упрятан глубоко на дне венчика. Особенно большого развития достигает хоботок у бабочек семейства бражников, сосущих нектар на лету. У бразильского бражника антея хоботок достигает 25 сантиметров.

Через хоботок пища поступает в пищеварительный канал. Вместо желудка у бабочки есть зоб, который служит только для временного хранения пищи, а не для переваривания. Это своего рода склад-резервуар. Из зоба пища поступает в среднюю кишку. Там и находится, собственно, переваривающий отдел. Надо сказать, что есть семейства бабочек (например, шелкопряды-павлиноглазки), которые совсем лишены хоботка или имеют его недоразвитым;. Эти бабочки не питаются во взрослом состоянии. Выйдя из куколки, они почти сразу же приступают к кладке яиц. Назначение стадии «имаго» — размножение. Поэтому не удивительно, что органы размножения занимают много места в брюшной полости самок. Иногда, наблюдая, как бабочка откладывает яички, начинаешь думать, что насекомое полностью «набито» яйцами. Ведь одна самка способна отложить несколько сот, а иные до двух тысяч яиц.

Я рассказал очень бегло об устройстве бабочек. Но основные удиви тельные детали их строения мною не забыты.

 

Послесловие

У каждого собирателя бабочек свои способы ловли, свои правила расправления и сушки насекомых, но результат должен быть один: коллекция должна быть не только красивой, но и обладать научной ценностью. Собирая бабочек, не забывайте к каждому экземпляру приложить своего рода «паспорт», то есть этикетку, на которой должны быть записаны сведения о месте и времени поимки насекомого.

Этикетка может быть, например, такой:

Если вы не знаете латинского названия бабочки, то поставьте одно русское название.

Если не знаете и русского, то запишите только место и дату поимки.

Эти данные и придают коллекции научную ценность.

Заинтересуется ими ученый-энтомолог, который следит за каждым появлением нового для своего района вида бабочки, особенно бабочки-вредителя, чтобы предупредить массовое размножение насекомого.

Заинтересуется ими и географ, и геолог, и ботаник, и климатолог.

Дело в том, что распространение той или иной бабочки дает возможность ученым уточнять границы географических зон, позволяет иногда делать предположения о далеком прошлом наших материков, а также о вековых изменениях климата.

Бабочки связаны теснейшим образом с растительным миром. Их роль в опылении растений велика, но еще недостаточно изучена. Например, цветы, распускающиеся ночью, опыляются только бабочками. Сейчас ставятся опыты по выяснению роли бабочек в опылении культурных растений, в частности подсолнечника.

Как видите, есть основание, чтобы серьезно изучать жизнь бабочек.

 

Таблица количества видов некоторых семейств бабочек (данные округлены)