Вот и настал день отъезда! Какой же это был тяжелый и тревожный день! Мама заставила меня надеть новый костюм. Пиджак теснил в плечах, было жарко, но я не перечил — лишь бы скорее уехать.

От бесконечных наставлений у меня шумело в голове:

— Не выходи из вагона — можно отстать…

— Не давай крупных денег — могут не дать сдачи…

— Ночью пиджак клади под голову — могут украсть… — И так далее и тому подобное.

Папа молчал, но поглядывал на меня тревожно и грустно.

На вокзал пришел Мишкин отец. Утешая маму, он сказал:

— Вы напрасно расстраиваетесь. Что с ними может случиться? Они же крепкие мужики…

И он стал довольно сильно тузить нас кулаками. Мишка сразу же встал в позу боксера и сделал ответный выпад. Все это было очень забавно, но вряд ли утешило мою маму.

Духота в вагоне была невообразимая. В толстом джемпере, в новом жестком костюме я сидел, как будто обернутый в компресс. Кроме нас с Мишкой, в купе никого не было, чему мы очень обрадовались. И обрадовались, как нам вскоре пришлось убедиться, преждевременно. За минуту до отхода поезда, когда провожающие уже стояли перед вагонными стеклами и подавали нам непонятные знаки, мы услышали знакомый, но малоприятный голос:

— Товарищ проводник! Вот мой билет. Как не тот? Не может быть! А этот? Опять не тот? Что значит «поторопитесь»? Я и так чуть не опоздала! Вот, вот он! Какое купе? Пятое?..

И в тот момент, когда вагон вздрогнул и вокзал с провожающими поплыл плавно назад, дверь нашего купе открылась и… и мы с Мишкой вытянулись, качнули, как куклы, головами и пролепетали:

— Здравствуйте, Глафира Александровна!

Да, это была она — наша прежняя математичка. Бывают же такие неудачные совпадения! А мы-то мечтали вздохнуть свободно!

— А, — протянула она, — Сундуков и Шилин. Здравствуйте, дети! Вы в дальнем поезде и одни? Как хорошо, что я ваша попутчица! Какие места ваши? Нижние? Вы должны уступить мне нижнее место… Мальчики, выйдите в коридор, я должна переодеться…

Мы вышли в коридор, сели на откидные сидения и стали уныло смотреть в широкое лаково-черное окно.

— Вот скверная баба, — прошептал Шилин, — давай, Толя, будем здесь сидеть до ночи. Мне совсем не хочется попасть сейчас на урок математики.

Дверь нашего купе откатилась в сторону, и Глафира Александровна, шурша красным халатом, встала рядом с нами:

— Кто же теперь учит вас математике? Маркин? Кто такой этот Маркин? Молодой? Интересно, чему он вас выучил? Как он проводит урок?

— Во!! — простодушно воскликнул Мишка и поднял большой палец.

Глафира Александровна строго поджала губы и уплыла в купе.

Ночью мы спали плохо, но утром оба крепко уснули и проснулись, когда поезд подходил к Вязьме. Мне вздумалось купить газету и я вышел на перрон. Я шел, щурясь от яркого утреннего солнца, и вдруг… увидел Ксану. Она ехала в нашем поезде! Неужели в пещеру Маркина? Что делать?.. А этот маленький человечек в зеленом костюме — наверно, это и есть Балясин!..

Нет, я не хочу с ними встречаться.

Я вернулся в вагон без газеты и тотчас же рассказал Мишке о неприятной встрече.

— Все ясно, — мрачно пробасил он, — они едут, чтобы окончательно погубить открытие Маркина.

— Ну, это все только твои предположения, — ответил я.

— Идея! — закричал Мишка. — Ты разведал Маркина, а я разведаю этих двух.

— Как же ты их разведаешь? — удивился я.

— А очень просто. Обедает этот зеленый гусь наверняка в вагоне-ресторане. И, конечно, пойдет с этим историком в юбке. А?

Мишка сделал страшную рожу — это должно было изображать лицо сыщика — и исчез на четыре часа…

Вернулся он едва передвигая ноги, но довольный. Пахло от него так, будто он съел целую фабрику-кухню. Вот как он доложил мне о разведке:

— Сел я за самый дальний столик, чтобы заказ подольше не взяли — и жду. А их нет как нет. Пришлось взять стакан чая. Сижу, прихлебываю, а сам на дверь кошусь. А официант решил, что я собираюсь уйти не заплатив. Встал рядом со столом и тоже ждет. Пришлось заказать коржик…

Тут Мишка погладил себе живот.

— Съел я коржик и опять кошусь на дверь. Опять официант подошел. Пришлось заказать сосиски с капустой. Наконец, вижу, входят. Сели через столик. Балясин сразу в меню носом. Ксана говорит: я так посижу, что-то аппетита нет… Тут ко мне опять подошли — пришлось опять повторить сосиски.

Мишка тяжело вздохнул.

— Сперва разговор у них был неинтересный: опаздывает наш поезд или не опаздывает. Балясин вынул часы и стал определять скорость поезда — так и прилип к окну. Потом объявил, что мы движемся со средней скоростью восемьдесят километров в час. А когда им принесли два борща, он что-то очень длинно говорил о значении горячей пищи для человеческого организма… а я старался есть медленно-медленно…

Мишка опять вздохнул, и в животе у него что-то хрюкнуло.

— Вдруг слышу: «Обратите внимание, Ксения Алексеевна, на эти стены. Видите — от постоянной влажности узор почти исчез. Вот почему в Абхазии с ее очень влажным климатом не могли сохраниться наскальные рисунки. Маркину, с его повышенной… впечатлительностью, конечно, померещились звери в обыкновенных пятнах и натеках. Пещеры Абхазии никогда не были жилыми…

— А Ксана соглашалась? — спросил я.

— «Да, да», говорит, и совсем перестала есть. — «Наверно вы правы, Виталий Валерьянович».

— И все?

Потом они долго спорили, кому платить за обед. А потом они ушли…

Мне подумалось, что результаты разведки бедноваты, но не хотелось огорчать Мишку. Все-таки он не пожалел ни сил, ни желудка для успеха дела. Я поблагодарил его и посоветовал лечь отдохнуть, но он возразил:

— Если я лягу, то буду раздавлен собственной тяжестью, как кит, выкинутый на берег.

День прошел быстро за разговорами, за игрой в «балду». Мы подъезжали к Харькову. На наше счастье, Глафира Александровна нашла себе друзей среди курортников и не мешала нам. Балясина и Ксану я не встречал и начал думать, что они уже сошли с поезда. Я не мог согласиться с Мишкой — едва ли Балясин поедет на Кавказ, чтобы окончательно добить Сергея Сергеевича. Это было бы, как в приключенческом романе. Он, конечно, скептик и сухарь, но не злодей же!

Будущее покажет.