Рисунки П.Вискова
ПОЛУЧАЙ, племянничек! — ещё в дверях закричал дядя Володя. — Прямо из Аф-ри-ки! Это понимать надо!— и он поставил на стол небольшой фанерный ящик.
Я очень люблю дядю Володю. Не всякому так повезёт — иметь дядю — капитана дальнего плавания!
Я поднял лёгкую крышку.
Внутри ящика, на белой жёрдочке сидело
что-то вроде ящерицы.
Я вопросительно поглядел на дядю. Он захохотал:
— Не узнаёшь? Это же хамелеон! Что, никогда не видел живых хамелеонов? Бери! Любуйся! Ишь какое... симпатичное чудовище!
Вот уж действительно симпатичное чудовище! Одна голова чего стоит! На затылке шлем с гребнем, рот «до самых ушей, хоть завязочки пришей». Глаза — настоящие корабельные иллюминаторы... И каждый — сам по себе! Вот один медленно повернулся и уставился на меня, а другой продолжает глядеть в угол ящика.
Острая спинка в мелких зазубринках — прямо пилка. Хвост длинный, спиралью свёрнут вокруг жёрдочки. А лапы-то! Гаечные ключи, а не лапы! И они крепко- накрепко вцепились в палку.
— Спасибо! Вот здорово! — обрадовался я. — Ни у кого нет дома хамелеонов!
Дядя ликовал вместе со мной. Он так и сиял: блестело его загорелое докрасна лицо, блестели золотые нашивки на кителе, блестели медные пуговицы.
— Что же ты не возьмёшь его? Бери, пересаживай... Ну, хоть на фикус...
Я решил попробовать.
— Как бы это тебя... — сказал я, собираясь взять хамелеона-
Странное это ощущение —будто не живое существо под пальцами, а игрушка из картона.
— А ну-ка, ну-ка... — бормотал я, забирая хамелеона в ладонь. Но тут оказалось, что вытащить его из ящика— дело не простое. Я тяну, а он лап не разжимает и хвост не распутывает, да ещё надуваться стал и темнеть. Глазам не верю! Прямо угольночёрным стал.
— Это он сердится, — объяснил мне дядя, — я уже знаю его милый характер. Если у него плохое настроение — темнеет. Если он сыт и всем доволен — шкурка делается светлой, почти белой. Этакий ангелочек! Ну, а если голоден и раздражён, то чё-
рен, как дьявол! Дай-ка, я попробую его вытащить.
Но и могучие ладони капитана не могли разжать лап хамелеона. Дядя вспотел, ругнулся, снял китель и попросил чаю.
— Он вылезет, Лёня, — успокаивал меня дядя Володя, — он же голодный. Как увидит муху, так и покажется... Вот только мух у тебя маловато. Открой окно, выставь блюдце с мёдом, — мигом налетят.
Мы пили чай и косили глаза на ящик. Вокруг жужжали мухи, но хамелеон не показывался. Прошло полчаса. Я подбежал к ящичку...
— Дядя Володя! Он сбежал!
— Прокараулили! — вздохнул дядя. — Видишь, какой интересный! Давай искать. Далеко уйти он не мог-
Мы обшарили фикус и аралию, перебрали лист за листом — нет как нет!
— Что за наваждение! — капитан поглядел на потолок, на стены, но там никого не было. — Ладно, давай пока сыграем в шашки.
Я уже почти пробрался в дамки, как вдруг, бросив взгляд на муху, сидящую на широком листе аралии, заметил, что она исчезла. Не улетела, а именно исчезла.
Я бросился к аралии:
— Дядя Володя! Вот он!
Крепко зажав своими «гаечными ключами» черешок листа, стоял хамелеон. Он не двигался, только большущий рот слабо шевелился — он жевал муху.
— Ну вот и всё в порядке, — сказал дядя Володя, — подарок найден. Смотри на него досыта. И — до свиданья! Мне пора!
Капитан ушёл, а я, как пришитый, долго стоял у цветочного горшка. Мне хоте
лось подсмотреть, как хамелеон ловит мух. Прошло минут десять. У меня стали затекать ноги. Я топтался на месте, но терпел. Ещё десять минут... наконец-то! Муха села на лист и стала чистить лапки. Правый глаз хамелеона повернулся к мухе, левый смотрел на меня. И вот он решился — пошёл. Но как!
Торжественно и плавно поднялись сперва правая передняя и правая задняя лапы. Вот они вынеслись сантиметра на два вперёд и ухватили черешок. Теперь
поднялись левые лапы. Он двигался как иноходец — сперва одной, потом другой стороной. Вот изо рта показался круглый кончик языка. Казалось, он прицеливается... раз! Я ничего не успел заметить. Муха исчезла. Хамелеон жуёт.
— Лёня! Ты чего стоишь столбом?
Я и не заметил, как зашёл Витька. Пришлось его прямо носом ткнуть, чтобы он увидел хамелеона. Зелёного на зелёном листе — никак не углядишь. Теперь мы стояли и караулили вдвоём.
— Ты как его назвал? — спросил Витя, стоя ко мне боком. Он боялся потерять из виду хамелеона.
— Да никак ещё не называл.
— Так надо же имя дать!
И он стал имя придумывать:
— Хам!.. Верно, хорошо! Он, как увидит муху, сразу — хам! И нет её.
— Нет, — ответил я, не поворачиваясь к нему, — хам — это грубо.
— Можно и мягче,- быстро ответил Витя. — Хам-чик, Хамуля, Муля...
Но и эти имена мне не понравились. Так пока и осталось без имени мое симпатичное чудовище. Надо было идти: Витька
принёс билеты в кино.
Вернулись мы часа через два и, конечно, не нашли хамелеона: он куда-то уполз.
— Ну уж и подарочек! — съязвил Витя. — Стой и карауль его целый день- Может, и ночью будешь стоять на часах?
Меня тоже стали раздражать вечные поиски. Усталый и злой, я плюхнулся на диван... и тотчас вскочил, как ужаленный.
— Что с тобой? — испугался Витька.
Нет, меня никто не укусил, но в тот миг, когда я валился на диван, мне пришла в голову мысль: «Диван
у нас зелёный, а что, если хамелеон...»
Именно так и случилось. Правда, мне и хамелеону повезло— я сел не на него, а рядом, чуть-чуть прищемив ему хвост.
И с этого часа настало у меня беспокойное житьё.
Я не мог отлучиться из дома: вдруг, думалось мне, папа возьмёт газету, сядет на диван и... Вдруг придут гости, а гостей всегда просят присесть на диван. Даже иногда приглашают прилечь, отдохнуть! И!..
А хамелеон вскоре совсем перестал дичиться: разгуливал, как невидимка по всей комнате, забирался и на обеденный стол — на нём же любят гулять мухи! — и принимал цвет жёлтой клеёнки. А то'* просто бродил по полу и при этом сам лоснился, как коричневый паркет.
— Что это с нашим мальчиком? — подслушал я однажды тревожный шёпот мамы, — у него стали какие-то странные глаза... блуждающие, растерянные. И ходит он теперь неуверенно, как по льду. Может, свести его к доктору?
В конце лета пришёл к нам дядя Володя:
— Здорово, племянник! Ну как, доволен подарочком? Знаю, знаю, наверно, хочется тебе ещё одного, чтобы была парочка. Отлично! На днях еду в рейс — привезу!
— Ой, не надо! — завопил я.