1. Гр-р утверждает, что мне необходимо гнездо с дятлом, а любовная лодка грозит разбиться о быт.
Утро было пасмурным и ветреным. Ночью шел дождь, и кусты сирени, в которых возились дрозды, выискивая подходящие для гнезд прутики, были мокрыми. Гр-р копался в своем рюкзаке, и что-то было не так…
— Гринь, что плохо?
Могу предположить — что. Чувствует себя не в своей тарелке. Одно дело — любовник, пришел — ушел. А совсем другое — муж, который живет в квартире жены. Зная щепетильность Громова, догадываюсь, что он чувствует… Кроме того, до него доехало, что потерял свободу. Теперь и планами должен делиться, и отчитываться… Знал же, на что шел?
— Да все хорошо…
— Гр-р, давай колись…
Он бросил свой рюкзак, обнял меня и зарылся носом в моих волосах.
— Непривычно… Не торопи меня, пожалуйста. Я двадцать лет жил, как холостяк… Всегда знал, что у меня есть нора, где я сам себе хозяин, а теперь ее вроде как не стало… У меня сидит в мозгах, что этот дом — твой… А я — альфонс… Не подумай, что я жалею, что мы расписались. Я счастлив, что ты моя жена. Я знаю, почему настоял на официальном браке — чтобы ты никуда от меня не делась, чтобы сохранить отношения, которые у нас с тобой сложились. Наверное, я повел себя как эгоист, но мне казалось, что и тебя устроит, если все останется по-прежнему… А тебе надо гнездо, и чтобы там твой дятел сидел…
— Дупло…
— Какое дупло?.. При чем здесь дупло?
— Если дятел — то дупло… Они в дуплах живут… Гришка, вот не думала, что у тебя так все запущено… Ты решил, что теперь, заполучив свидетельство о браке, я тебя посажу на цепь возле себя, буду лезть в твою работу, к твоим орхидеям — и какие там у тебя еще тайные страсти? Испугался, что тебе светит стать мужем-подкаблучником?
— Потребовала же ты, чтобы я перенес свои вещи…
— Можешь ограничиться шлепанцами и бритвой… А можешь оставить все, где было… до меня…
Я сняла с себя руки Громова и отправилась на кухню.
— Нет, так нельзя… У нас же медовый месяц, а ты обиделась… — Гр-р уже сидел на кухне.
— На дятлов не обижаются…
— А почему это я дятел?
— Ты же сам сказал, что ты — мой дятел…
— Я сказал?
— Да. Ты.
Громов некоторое время молча рассматривал меня, сдвинув брови, потом вместо хмурого Гр-р я увидела Гр-р, хлопающего себя по лбу, и, наконец, Гр-р смеющегося:
— Никак не научусь въезжать — когда ты говоришь серьезно, а когда дразнишь меня…
Смех смехом, но я-то понимала, что проблема осталась — любовным лодкам свойственно разбиваться о быт… Раньше надо было думать, а то одна любовь на уме… Ладно, лучше поздно, чем никогда:
— Знаешь что, давай так: каждый из нас сформулирует и выдвинет свои предложения, как нам следует организовать нашу семейную жизнь. Скажем, через пару дней соберемся на заседание малого Совнаркома… А сейчас у нас будет первый завтрак… в дупле, и я не хочу омрачать его мыслями о том, где твоя бритва…
А потом зазвонил телефон…
— Я дал твой номер ментам… и всем нашим… чтобы меня можно было быстро найти — я же все время здесь…
— И правильно сделал…
Но на этот раз звонили не Громову, а мне. Пришел контейнер с Перепетуей и остальным моим добром. Но Гр-р все равно отобрал у меня трубку:
— Позволь… Я с этим справлюсь лучше…
Я с упоением слушала, как мой дятел — мой собственный, и ничей больше! — решает мою проблему: куда, когда, к кому, кто, сколько и так далее…
Самые большие собственники в мире — это бабы…
— Завтра утром, в девять, будет здесь. С грузчиками. Что там тяжелое?
— Ничего… Мольберт. А! Кресло мое…
— Понятно… Двоих достаточно…
Телефон зазвонил снова…
— Здрас-с-сте… Гриша у вас?
Нет. Так не пойдет…
— Доброе утро, да, Гриша дома… — и я протянула трубку Гр-р.
Гр-р повел бровью — понял…
Надо в свадебное путешествие ехать — иначе проблемы будут расти, как снежный ком. На нейтральной территории притремся, а когда приедем назад, очаг станет общим. Во всяком случае, психологи так советуют, не зря же молодоженов во всем мире после свадьбы отправляют куда подальше. Но в нашем случае — это голая теория. Надо учитывать, что ни Громов меня, ни я его уже не переделаем. Придется полагаться только на здравый смысл.
Я возилась на кухне. Громов говорил по телефону. Что-то долго…
— Плохие новости. Катя-душитель сбежала. Нигде не могут найти — ни в Энске, ни в Закарске… С Вовкой я переговорил — с Соней в больнице телохранитель будет. С тобой — тоже.
Я не поняла:
— Что со мной будет?
— Не что, а кто… Ты же в музей собралась? С тобой Паша пойдет. Я ему уже позвонил…
— Не надо мне никакого Паши… Лучше прослушку организуй, Катя обязательно будет мне снова звонить. А с ее сестрой, с Наташей, вы уже связались? Может, она знает, где Катя — у друзей, на даче, в деревне у дедушки…
— С прослушкой — облом, и не мечтай. Паша рядом будет — и не спорь. Я пошел. Через полчаса выходи — поедем.
2. Я понимаю, что даже мысли нужно уметь прятать, и даю повод для сплетен.
Полчаса…
Я достала из чемодана зеркало. Что-то часто я чемодан открываю — может, стоит и книге, и зеркалу найти место где-нибудь на стеллаже и не прятать их в желтый чемодан? Но моя интуиция в виде привкуса медной монеты говорила, что зеркалу и книге лучше лежать в чемодане и не светиться.
Что я хотела узнать… Где Катя? Зеркало показало: Катя в своей каталке находилась в странном месте — у высокого узкого окна, пробитого в стене, толщиной метра два.
Я засунула зеркало в чемодан и быстро набросала карандашом на листе бумаги стену, окно и то, как падает на Катю свет из окна — изломанным лучом.
На сборы оставалось десять минут. И что на себя надевать-то? Тоже проблема: музей, кладбище, а потом поминки, и переодеваться не придется… Шкаф трещит от шмоток, а когда надо — все не то… Где там мой пиджачок висит, серый в елочку? Черные брюки к нему — нормально. Бросив в сумку зонт, сотку, косметичку и кошелек, я спустилась во двор. Никого… Я обошла дом — джип Громова был на месте. Через секунду из конторы вылетел злой Гр-р:
— Ты что бродишь вокруг?
— Не ори…
Громов затолкал меня в машину.
— Нина, на тебя охота идет, не понимаешь?
— Чтобы шприцом уколоть или задушить, надо приблизиться. А вокруг никого…
— Это маньяки способ убийства не меняют… Сама же знаешь, что у нас не маньячка, а озлобленное и дьявольски хитрое существо. По-моему, она вообще сумасшедшая… А вдруг пистолет достала? Вот запру тебя дома…
Я вспомнила, как вчера места себе не находила, волнуясь за Гр-р. Теперь мужик волновался за меня. Еще как волновался…
— Гриша, я буду тебя слушаться… Я не подумала…
— Не подумала, не подумала… Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится, ты об этом подумала?
Гр-р достал мобильник:
— Паша, подгребай…
Этого Пашу я, оказывается, видела и раньше — вчера в конторе.
В музей я входила, как плененная Мата Хари, — с двух сторон меня подпирали мужики. Не знаю, как Паша, а у Гр-р подмышкой была кобура с пистолетом — я нашла, когда обняла его в машине.
Тетка, которую ко мне приставили, тоже была знакомой Громова и тоже неровно к нему дышала. Гр-р, ослепительно улыбаясь, представил меня как правнучку губернатора Закревского, желающую познакомиться с имеющимися в музее архивными материалами.
— Вас интересует что-то конкретное?
— Все, что может иметь отношение к биографии Ивана Павловича Закревского…
Громов сказал Паше, что меня надо вывести в половине второго, и исчез. Я осталась с теткой. Паша маячил сзади.
— Сейчас принесу… — промурлыкала музейная дама.
Говорила бы нормально, сладкий голос ни к чему — Громов уже ушел. С другой стороны, Паша-то остался, а Паша, как и все мужики в конторе, парень видный, брутальный, супер, мачо и как-то там еще, в общем, девицам нравится…
Минут через десять я уже сидела за столом, где мне освободили половину квадратного метра, сдвинув в сторону бумажные кучи. Я поинтересовалась, можно ли сделать копии — если что найду. Да, конечно, вы же от Григория Романовича, он просил содействовать…
В картонных папках, помеченных цифрами 1910–1917, были собраны самые разнообразные документы, даже собственноручно начерченная губернатором карта Энской губернии, на которой я нашла и Энск, и Закарск, и Карасик. По всем этим запискам, приказам, донесениям, циркулярам и распоряжениям было видно, что губернатор, действительный статский советник И.П. Закревский трудился не покладая рук: в губернии его стараниями закладывались города, в этих городах прорубались улицы, возводились мосты, открывались школы и дома общественного призрения. Часто мелькала и фамилия вице-губернатора, статского советника А.В. Сурмина. Фамилия Шпинделя мне долго не попадалась. Наконец в списке открытых в 1910 году в Энске предприятий я нашла строку: книжно-газетно-журнальное издательство с собственной типографией — Шпиндель А.В.
Музейная дама не теряла надежды обратить на себя внимание Паши, но у того были свои задачи — не спускать с меня глаз. Или с территории вокруг меня — не знаю, как там положено у телохранителей. Когда я спросила, где можно посмотреть дореволюционные газеты Энска, и она повела меня запутанными ходами в подвал — Паша, естественно, двинулся следом, — одна ее мысль, видимо, крайне навязчивая, вырвалась на свободу: "Почему, почему одним все, а другим ни шиша! Вот у нее — и Громов, и этот самец… А у меня — только фаллоимитатор…"
Упс… Надо, оказывается, не про все думать! Вдруг рядом будут люди вроде меня — умеющие читать чужие мысли…
Газета Шпинделя называлась просто: "Энские новости". Судя по стилю, три четверти статей писал он сам. Я прочитала заметку о благотворительных балах, даваемых губернатором (1910 г.). Г-жа Закревская, супруга "нашего уважаемого г-на губернатора", организовала в Энске первую картинную галерею (1910 г.). Соболезнование вице-губернатору А.В. Сурмину, потерявшему горячо любимую супругу (1912 г.). Соболезнование семье губернатора — в связи с кончиной Полины Федоровны Шпиндель, урожденной Назарьевой, свояченицы г-на губернатора. Соболезнование издателю, г-ну Шпинделю А.В. Трагически, во цвете лет, оборвалась жизнь его молодой супруги — умерла в родах, оставив мальчика (май 1914 г.)…
В июле 1914 г. в газете напечатали фамилии горожан, призванных в армию, — А.В. Сурмин и А.В. Шпиндель среди них.
В газете за первое августа 1915 года: "Как нам стало известно, 23 июля в битве при Манцикерте пал смертью храбрых наш согражданин Антон Владимирович Шпиндель, служивший при штабе командующего Кавказским фронтом генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. Годовалый сын героя остался сиротой — мать умерла при его рождении. Мальчик, на время службы отца бывший на воспитании в семье губернатора — супруга И.П. Закревского приходится ребенку тетей, — останется и в дальнейшем у своих приемных родителей". Заметка оканчивалась призывом: "Жертвуйте на устройство дома для увечных воинов!".
О судьбе Арсения Сурмина из газет я ничего не узнала, как и о судьбе моего прадедушки.
Музейной даме уже надоело думать про фаллоимитатор, но другие мысли ей в голову не приходили, и поэтому она была рада отвлечься от своих горьких раздумий, когда я спросила, знает ли она, что делал губернатор после революции. Да. Со своим заместителем Сурминым ушел в Белую армию. Оба погибли: Сурмин — в 1920, а Закревский — в 1918 году… Где их могилы — неизвестно. Вдова Закревского в 1919 году вышла замуж за Сурмина. Счастье было очень коротким…
Я попросила отксерить найденные заметки. Дама унеслась, а я огляделась в поисках туалета. Определив азимут, я двинулась в выбранном направлении и уже собралась открыть дверь, украшенную большой буквой "Ж", как Паша, о котором я успела забыть, преградил мне вход.
— Сначала я…
Он толкнул дверь в туалет и невозмутимо зашел внутрь. Трое курящих баб разного возраста с воплем ринулись к выходу. Объявив, что все чисто, Паша запустил меня в сортир, закрыл за мной дверь и остался, слава богу, снаружи. Но сплетня про меня и мордоворота, которого я водила в женский туалет, теперь облетит весь Энск.
Вернувшись, мы нашли музейную даму с готовыми копиями. О том, кого ее коллеги видели в туалете, она еще не знала, потому что мысль дамы была прежней: "Почему одним все, а другим — только фаллоимитатор?"
3. Я надеваю бронежилет.
Паша не выпустил меня из музея, пока в холле не появился Громов. Вывели меня опять под конвоем.
— Громов, ты еще руки мне заломи и голову пригни — как в кино, когда злодеев в машину сажают, — прошипела я, забираясь в джип.
— Надо будет — и пригну… Ты же слушаться обещала… Соню сегодня пытались отравить… Если бы не бдительность Дэна — он у Соньки дежурил, Денис, еще один наш сотрудник, — конец бы ей пришел. Такой дрянью Катя накачала фрукты — откуда только берет… Дэн передачу — мандарины обычные — перехватил, ребятам на экспертизу отправил. А так как дело на особом контроле, анализ сделали быстро. Кто передал — неизвестно, баба какая-то, она санитарке сказала, что попросили на улице передать, мандарином за это угостили… Катя в Энске… А ты сейчас наденешь бронежилет…
— Гринь, с ума сошел?
— Возможно. Но ты наденешь бронежилет…
Спорить бессмысленно — это я поняла по бровям Громова, съехавшимся у переносицы. Пришлось снять жакет, потом пиджак. Пиджак на бронежилет не налезал.
— Что, у тебя пошире ничего не нашлось? — нервничал Гр-р.
— Откуда я знала, что надо будет напяливать эту штуку?
Пашка веселился на заднем сидении: пререкаться с шефом — это мало кому удавалось.
Бронежилет мне надели на пиджак, под жакет.
Кладбище — то же самое, на которое в сентябре отвезли Луизу. Галю хоронили в закрытом гробу — не было возможности восстановить лицо. Я слушала, как Громов тихо говорил Паше, что Катя задушила Белову в машине, но так как сама выйти из "запорожца" не могла, открыла дверь — со стороны пассажира — и на ходу выталкивала труп. Какое-то время тело Галины волочилось по асфальту, а чтобы его выбросить, Кате пришлось делать резкие виражи. В конце концов, труп остался лежать у дороги — совершенно измочаленный…
— Громов, ты мне про это не рассказывал…
— Зачем тебя пугать?
— Меня этим не испугаешь… Забыл, что я дочь мента?
— Ага, ну как же, потомственная мисс Марпл…
— Проехали, уже миссис… А тело как опознали?
— По документам… Сумочка с ней была… Ну, и шрамы — от аппендицита и маммопластики; старый перелом, тату на ягодице… Соне повезло: Катя ее выбросила из машины без всякого ралли — поэтому физиономия у Соньки целая осталась…
Мне стало очень неуютно, я прижалась к Громову и даже попыталась пошутить:
— Гринь, а у меня ни шрамов от маммопластики, ни старых переломов… Как ты меня узнаешь, ежели что? Надо срочно сделать тату…
— Нашла тоже тему для веселья! — нахмурился Громов. — Накаркаешь…
Народу собралось много, в основном, знакомые Устюжанина, а родственников Гали всего двое: брат, мальчишка лет шестнадцати, и бабушка — совсем старенькая, мне показалось, она плохо понимала, что происходит.
Катафалк медленно ехал по центральной аллее. Остальные машины похоронного кортежа, в том числе и джип Громова, остались у ворот кладбища. Вся толпа медленно тянулась за катафалком. Гр-р шел рядом со мной, Паша — чуть позади. Сосны, кусты возле каждой могилы. Песок под ногами, поэтому нет удручающей грязи. Дорожки, пересекающие аллею, достаточно широкие, вполне может проехать автомобиль. Они и ездили — то здесь, то там мелькали легковушки, оживленное движение, несмотря на будний день. Обычное занятие по весне — приведение в порядок перезимовавших могил. Вон сколько у покойников родственников осталось на этом свете — с лопатами и граблями…
Короткая панихида, суета с опусканием гроба в могилу, венки, кутья… Поворачиваем назад, к выходу, чтобы рассесться по машинам. Паша по-прежнему прикрывает меня сзади. А Громов? Не вижу его — какие-то тетки заслонили. Я делаю шаг влево, чтобы выяснить, где Гр-р, и получаю удар под левую лопатку, который сбивает меня с ног. Как я долетаю до земли, я уже не знаю. Кто-то выключил свет.
Голоса… Открываю глаза:
— Здравствуйте, Андрей Андреевич! Это опять вы… А можно мне пятьдесят грамм?
И опять куда-то проваливаюсь…
Окончательно прихожу в себя в больнице. Встать? Часиков через пять — вы под капельницей… Что значит — зачем? В вас стреляли… Хорошо, что вы были в бронежилете — остались в живых… Григорий Романович? Он здесь, с врачом беседует…
Вошел Громов — в белом халате, накинутом на куртку:
— Все, можно контору закрывать — баба в кресле-каталке нас, мужиков, сделала… Это же надо так — ниже плинтуса опустить… Я виноват — как я мог от тебя отойти? И Пашка говорит, ты неожиданно рванулась, ну, на долю секунды он тебя выпустил, а ей хватило… Недооценили мы ее… Она из машины стреляла — под прицелом тебя все время держала… В "запорожце" своем караулила, за кустами, пока с Галей прощались…
— Гринь, ты же надел на меня бронежилет — значит, спас… Смог ее действия спрогнозировать… А это только профи под силу. Вот я, — как ты сказал? — потомственная мисс Марпл, и даже экстрасенс, и что? Если бы не твой жилет, успокоилась бы рядом с Галей.
— Утешаешь… — Громов сидел на краю кровати, держа меня за руку.
Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он меня поцеловал, но надо мной нависал здоровенный штатив с двумя литровыми пакетами, из которых по трубкам в меня что-то затекало, и наверняка Гр-р боялся, что уронит на фиг это сооружение, если полезет ко мне с объятиями.
— Ее поймали? — это я спросила, чтобы отвлечь себя от мыслей о поцелуях.
— Нет, Паша за ее "запорожцем" наперерез по могилам пытался гнаться — не догнал, конечно. Перехват объявили — как сквозь землю провалилась…
— Я знаю, где она… Я нарисовала — листок возьми, дома, на журнальном столике… Иди…
Что в меня заливают? Даже говорить не могу… Я закрыла глаза. Последнее ощущение — Гр-р целует мне руку. Последняя мысль — это ж как ему надо было нагнуться — не на коленях же он стоит…