Я вернулся домой, к Марит, около часа ночи. Заглянув к ней и увидев, что она мирно спит, я не стал беспокоить ее, разделся в комнате для гостей и рухнул в постель. Хотя мне было бы и уютнее, и спокойнее, если бы она лежала рядом со мной, я не был уверен, что мне сейчас нужны спокойствие и уют.

Я не сомневался, что тот предатель, о котором говорил Койот, передал сведения о встрече у Хэла Генриху.

Информация, полученная от Виллема, могла бы помочь выйти на того, кто нанял предателя, но тут в моей логике имелся большой пробел, который мне хотелось бы устранить. Подгонять под теорию факты – последнее дело. Надо искать теорию, соответствующую фактам.

Итак, каковы же факты, которыми я располагаю? Из того, о чем спрашивала Нерис и по ее реакции на мои слова, следовало, что меня пригласили со стороны, чтобы убрать со сцены ее отца. Ее настроение внезапно и резко изменилось именно в тот момент, когда я намекнул, что ее отец, возможно, еще жив. Очевидно, информация, которой он располагал, представляла опасность для Нерис – но я даже не мог предположить, к чему она относилась.

Еще меня интриговала ненависть Нерис к Марит, которой, по-видимому, объяснялось вчерашнее происшествие в "Дэнни Плэйс", ч я по-прежнему терялся в догадках, имеет ли Лейх отношение к тому «Жнецу», которого я застрелил во время побега. Я был уверен, что после таких ранений выжить невозможно, но после визита в иную реальность, когда я на собственном опыте убедился, как нелегко убить драолинга, моя уверенность заметно поколебалась.

И оставалась, разумеется, проблема предателя. Поскольку все члены ячейки знали о предстоящей встрече, на эту роль годился любой. Единственным способом выявить его, был отбор по принципу ограниченной информации. Несмотря на странность того, что произошло в Седоне, Рок Пелл выглядел наиболее подходящим кандидатом. Там нас заманили в заранее устроенную засаду, и он знал, что мы туда собираемся.

Тем не менее это был всего лишь повод для дальнейшего расследования в этом направлении, но никак не доказательство вины.

Пытаясь придумать различные задания для разных людей, я постепенно погрузился в сон. Но мое подсознание продолжало мусолить эту проблему, и результатом стало странное сновидение. Дело происходило на шикарной вечеринке с коктейлями, где каждый, с кем я встречался, казался существом из плоти и крови, но как только я отворачивался, превращался в тонкий, как лист бумаги, силуэт. Одна его сторона выглядела такой, каким человек выглядел при поверхностном рассмотрении, зато другая представляла его в наихудшем свете.

Например, Рок, облаченный в нацистский мундир, пересчитывал тридцать серебряных монет.

Что самое странное, Койот появился сразу в виде белого силуэта и постоянно держался спиной к стене. Я не мог добиться от него ничего, кроме редких одобрительных кивков. Меня это разочаровало, но, когда я оказался перед зеркалом, оттуда на меня тоже глянул белый силуэт. Значит, в моем подсознании Койот и я были единым целым, и эта мысль встревожила меня – но по какой-то причине я бы и сам не смог объяснить.

Внезапно в мое сновидение вторглась черная тень. Я повернулся и увидел знакомое золотое кольцо.

– Эль Эспектро. Вы действительно здесь, или мне только снится?

Тень повернулась, оказавшись более вещественной, чем прочие обитатели моего сна.

– Здесь, так сказать, во плоти.

– Вы говорили с Лорингом?

Человек-тень кивнул:

– Я связался с ним, и это оказалось до странности легко. Боюсь, что он вступил в реальность, к встрече с которой не готов.

– То есть?

Эль Эспектро сделал правой рукой движение, словно отгоняя от зеркала туман, и фон моего сновидения тотчас исчез. Теперь я видел перед собой красноватую равнину, а над ней – черную чашу неба с мигающими звездами. Эль Эспектро шагнул в зеркало, и я последовал за ним. Обернувшись, я увидел, как мир моего сновидения сжимается в точку, взмывает и становится третьей звездой в поясе Ориона.

– Мы с вами только что сменили одну реальность на другую. О способности к этому говорит, в частности., умение видеть цветные сны, а не черно-белые, значит, ваше сознание способно справиться с большим количеством сигналов на входе. Некоторые люди слепы к этим сигналам, другие не могут их обрабатывать – я имею в виду, сами, без посторонней помощи.

– Не уверен, что понимаю, о чем вы мне говорите. – Я пожал плечами. – Насколько я себя помню, хотя это не очень много, я всегда видел цветные сны.

– Мы с вами принадлежим к одаренному меньшинству. Мы – те, кого шарлатаны и медиумы называют сенситивами. У нас есть природный дар принимать и обрабатывать больше сигналов, чем другие люди. По сути дела, это разновидность эмпатии, сродни способности видеть в ультрафиолетовом или инфракрасном диапазоне электромагнитных волн. Мы знаем, что первое доступно некоторым насекомым, а второе – змеям. Для нас, пока мы не обучены и не вооружены умением, эмпатия немногим более, чем умение чувствовать беспокойство в опасных ситуациях и воспринимать тревогу других.

Я улыбнулся.

– В то время как вы, обученный и вооруженный своим искусством, способны читать мысли и творить прочие чудеса.

Эль Эспектро наклонил голову в знак согласия с моим замечанием.

– Верно, хотя на самом деле мои чудеса не слишком отличаются от салонных фокусов. Телекинез, пирокинез, телепатия, психометрия, ясновидение – все это лишь следствие того, что отличает нас от прочих. Мы такие же люди, как все, только сведущи в том, к чему другие слепы.

– И Неро Лоринг один из слепых.

– Именно. К несчастью. Как творческий человек, это один из самых блестящих умов, с какими я имел удовольствие встретиться. Его разум работает настолько быстро и таким сложным образом, что я способен уловить не более чем отзвуки поверхностных мыслей.

Мне легче было бы прочитать "Войну и мир" по-эскимосски, чем углубиться в его разум. И все же, если бы он вчера оказался с нами в протоизмерении, то обнаружил, что попал в мир, наполненный серым желе. Он не видел бы ничего, кроме вас и меня, а если бы мы покинули его, то остался беспомощным.

Комета неудачи черкнула по небу.

– В том, как вы произнесли "к несчастью", мне чудится опасность.

– И к тому же немалая. Года четыре назад, как я теперь понимаю, Лоринг впервые заметил тревожные признаки и начал, по меньшей мере, подозревать о существовании измерений, отличных от того, в котором существует Земля. Он придумал устройство, которое, по его замыслу, должно было позволить ему обнаружить иную вселенную. Неро назвал его радиотелескопом, просматривающим другие измерения. Это было нечто вроде грубого аналога тех пространственных врат, через которые я отправил вас и мисс Фиск обратно в Затмение. Неро занимался этим в свободное время, но примерно четыре месяца назад он обнаружил нечто такое, что его потрясло. Два месяца спустя дочь выставила Лоринга из компании и попыталась убрать совсем, но верные люди помогли ему скрыться.

– И меня вызвали, чтобы я его убил.

Эль Эспектро вскинул голову.

– Умозаключение или вы знаете точно?

– Умозаключение, но весьма обоснованное. Признаки есть, хотя, – я скрестил руки на груди, – я все еще страдаю от амнезии и до конца не уверен. Я сделал этот вывод на основании поведения Нерис. Она очень встревожилась, когда я сказал ей, что ездил в Седону по поводу слухов об ее отце.

– Это может многое усложнить. – Человек-тень ненадолго задумался, потом покачал головой. – Вам придется действовать очень осторожно.

– Не сомневайтесь. А теперь поскорее расскажите о Неро.

– А, да. Когда Лоринга выгнали, он потерял доступ к своей машине. Он провел много времени за изучением некоторых мистических текстов, описывающих иные измерения, иных существ и тому подобное. Не думаю, чтобы он верил в какие-то конкретные описания – скорее искал соответствия тому, что открыл с помощью своего димензиоскопа. У Эдгара По он нашел то, что искал, и решил поверить злобной клевете на мистера По, обнародованной Руфусом В. Грисуолдом.

– То есть о том, что По пристрастился к опиуму? – вставил я.

– Верно, или, скорее, неверно. По мог быть, как мы с вами, эмпатом с большим творческим даром и способностью заглядывать в иные измерения. Неро, начав с этого, укрылся там, где мог получать и использовать психотропные средства, с целью освободить свой разум и странствовать там, куда мог проникнуть с помощью димензиоскопа.

– И это не сработало?

– Представьте себе человека, который изучает географию, прыгнув на плот в надежде, что случайное течение перенесет его из Нью-Йорка в Европу. Неро разрушает свой разум – и разрушает его впустую. – В голосе Эль Эспектро зазвучала тревога. – Каким бы важным ни представлялось ему это дело, в любом случае ему с ним не справиться.

– А чего вы хотите от меня?

– Рана, которую я получил, оказалась опаснее, чем я думал. Я не могу прийти к Неро и отрезвить его. Нужно, чтобы это сделали вы. Вы должны забрать его оттуда, где он сейчас, и оставить у моих друзей в Затмении.

– То есть выступить в качестве посредника?

– Это скорее ради вашей безопасности, нежели моей. – Эль Эспектро приложил ладонь к моему лбу. По коже пробежали мурашки, и я внезапно увидел маршрут, которым должен был ехать туда, где был Лоринг. – Вот, это вам поможет. Желаю удачи и счастья – и, пока вы не знаете, кто предатель, езжайте один.

Силуэт Эль Эспектро начал бледнеть, его голос постепенно затих. Там, где он только что стоял, над краем нашей планеты стал заниматься рассвет. Отвернувшись от яркого света, я почувствовал простыни, обвившиеся вокруг моих ног, и открыл глаза. В зеркальном фасаде цитадели «Сумитомо-Диал» отражалось восходящее солнце.

Я почувствовал запах кофе и взглянул на дверь. Там стояла Марит, в свободно подпоясанном шелковом халате, синем, как брюшко комнатной мухи. Когда она прислонилась к косяку, халат распахнулся, открывая шею, ложбинку на груди и плоский живот. Она держала у лица дымящуюся чашку и, казалось, собиралась вдыхать аромат кофе, чем пить его.

Я улыбнулся:

– Если кофе на вкус таков же, как и на запах, это высший класс.

Марит глубоко вдохнула и улыбнулась:

– Мне надо было проснуться. У меня был кошмар.

– О?

– Да, мне приснилось, что я просыпаюсь, а тебя нет рядом.

– Извини, ночью я не хотел тревожить твой сон.

– Понимаю, но, зная о Хэле, я беспокоилась.

Я сел в кровати и протянул ей, руки. Она поставила чашку на ночной столик, забралась камне в постель, и я обнял ее.

– Не думал, что ты знаешь о Хэле.

– Джитт позвонила ночью и рассказала. Бедная Кенди!

Я почувствовал, как она вздрогнула.

– Да. Но мы живы, и у меня есть след, который нужно исследовать Джитт и Бату.

– Правда? Я могу помочь?

Я покачал головой:

– В этом деле – нет. Но если ты еще один день проведешь в постели…

Она крепче прижалась ко мне.

– С тобой вместе?

– Хотелось бы. – Я приподнял ей подбородок и поцеловал ее в губы. – Мне надо съездить в индейскую резервацию. Если бы ты позвонила вниз и попросила приготовить для меня свой «ариэль», я был бы тебе очень признателен.

– Ради тебя я могу позвонить. Когда он тебе нужен?

– Через час.

– Через ча-а-ас? – Марит произнесла это, надувшись, и таким жалобным тоном, словно я говорил о наносекунде. Навалившись мне на грудь, она припечатала меня к постели. – Сойдемся на двух часах, мистер Кейн, и сделайте мне первый взнос в счет вашей признательности, чтобы скрепить договор.

– С удовольствием, мисс Фиск.

– Взаимно, мистер Кейн.