От переводчика

Часто наряду с выходом на экраны очередного блокбастера появляется его литературная версия. Причем за перо обычно берутся маститые авторы. Можно вспомнить, к примеру, трилогию Алана Д. Фостера о Чужих.

Не обошли вниманием талантливые писатели и фильмы о Конане, имевшие оглушительный успех в 80-х годах прошлого столетия. Новеллизации «Варвара» и «Разрушителя» писали продолжатели Саги Р. Говарда, известные мастера жанра фэнтези Л. Спрег де Камп, Лин Картер и Роберт Джордан.

К сожалению, франшиза 2011 г. «Конан-варвар» провалилась в прокате. Причин этому можно найти немало: Слабая режиссура, скомканный сценарий, неубедительная игра актеров, плохое видение мира Роберта Говарда и т. д. Тем не менее, эстафету от предшественников принял Майкл Стэкпол, тоже далеко не новичок в фантастике.

Мне хотелось верить, что новый «Варвар» на бумаге окажется лучше фильма. Поэтому я — давний поклонник Вечного Героя, едва разжившись электронным вариантом текста, сел его переводить. По разным причинам работа затянулась на целый год, но хочу сказать, что время было потрачено не зря. И теперь я с удовольствием могу предложить читателям это произведение на русском языке. Похоже, Майклу Стэкполу, даже стесненному узкими рамками сценария, удалось создать действительно интересный роман. Конечно, исследователи творчества Говарда смогут при желании обнаружить в нем некоторые огрехи… Впрочем, видение Саги у всех разное и лучше оставить все споры на потом.

 

 

Глава 1

Корин — сын Коннахта, кузнец и воин, как собственно любой другой киммериец, наблюдал за молодыми людьми своей деревни. Он окидывал каждого пристальным взглядом, понимая, что вскоре будет ковать им мечи. Будущий клинок должен соответствовать росту и размерам воина, становясь как бы его неотъемлемой частью. На юге бытовало мнение, что киммерийцы буквально рождаются с оружием в руках, но Корин знал, что эти слухи несколько преувеличены. «Мы рождены храбрецами лишь для того, чтобы владеть мечом во славу Крома!» — вспомнил он девиз своего народа и улыбнулся. Все-таки потребности киммерийцев заключаются не только в этом.

Между тем, дюжина молодых людей, у некоторых на лице едва наметилась растительность, практиковалась в кругу, расчищенном от снега. Два опытных воина ходили среди них, следя за порядком и давая наставления. Мечи юношей вспыхивали на солнце, скрещиваясь то вверху, то внизу. Воины раздавали тумаки по животам учеников, когда те показывали плохую защиту, и отвешивали пинки по мягкому месту. Улыбки сразу сходили с лиц юнцов, считающих упражнения в боевом искусстве всего лишь игрой. Ощутимые удары выбивали из них такое ошибочное понятие. Ведь только тот кто остался в живых может позволить себе улыбаться, поскольку его меч закончил свою мрачную работу.

Молодежь двигалась немного неуклюже, хотя некоторые оказывались достаточно смелыми и упорными, чтобы преуспеть в учебном бою. Парни следили за действиями друг друга, стараясь произвести благоприятное впечатление. Отдельные группы хихикающих девчонок, стоящих поодаль в тени хижин, увеличивали их желание покрасоваться и показать себя с выгодной стороны.

Корин покивал головой, украшенной бородой и густой, как у льва, гривой. Несмотря на холодною пору, он не носил рубахи, только кожаный фартук. Сильные руки кузнеца бугрились мускулами, на которых был нанесен узор из белесых шрамов. Немногие из них являлись отметинами от горячего металла из кузницы. Большинство было заработано в сражениях.

Сопение одного подростка привлекло внимание Корина, но кузнец не сразу повернулся к нему. Обернись он немедленно, его улыбку заметили бы все. Тот мальчик не нуждался в поощрении, однако Корин, вспоминая собственное детство, также не видел причин, чтобы препятствовать этому.

Наконец, он, не спеша, перевел взгляд в ту сторону. Напротив круга, где боролись молодые люди, его сын, Конан, подражал их движениям. Палка, которую его воображение преобразовало в прямой киммерийский меч, со свистом разрезала воздух. Вот мальчик увернулся и прокрутился вокруг своей оси. Затем он выбросил палку в ответном выпаде, нанося удар в горло противника. Еще поворот и тут же рубящий удар по нисходящей в голень. Потом палка, сжимаемая обеими руками, описала круг, и невидимый враг лишился головы.

Отец Конана пригладил бороду, пытаясь скрыть улыбку. Конан не копировал в точности молодых бойцов. Во всяком случае, текучесть его движений не походила на их угловатые перемещения. Там, где они казались медленными и робкими, он действовал стремительно и с уверенностью. Безусловно, в реальном противостоянии победа осталось бы за Конаном, тогда как они были бы легко повержены.

Гордость за сына начала распирать грудь Корина, но тут в ушах прозвучал слабый голос умершей жены. Ее тихие слова отозвались эхом в его черепе. По их следу пришла усталость души и боль, которая напомнила ему о старых ранах. Кузнец сделал суровое лицо, нахмурил брови и двинулся к сыну.

— Чем ты занимаешься, мальчик?

Конан замер, палка дрогнула и застыла в его руке, не закончив движение.

— Отец, я был…

— По-моему я послал тебя, Конан, собирать дрова. В кузнице становится холодно.

Мальчик показал на штабель дров:

— Но ведь я…

«Да, это удар в грудь Конана, но не в сердце» — подумал Корин и покачал головой:

— Я даю тебе простое задание и потом нахожу сделанным его лишь наполовину. А ты играешь с палкой, словно один из аквилонских чародеев в историях твоего деда.

Конан бросил палку, как будто она превратилась в гадюку.

— Отец, я не… это не волшебная палочка. Я наблюдал за другими и…

— Послушай, Конан, — Корин притянул сына к себе, — те юноши проходят обучение как воины, потому что заслужили такое право.

— Только будучи старше меня, отец.

— И это означает, что они ближе к смерти, чем ты, — Корин придавал ладонью затылок сына. — В тебе есть задатки, чтобы когда-нибудь стать великим воином, сын мой. Когда-нибудь, но не сегодня.

— Но я перерос Эйрана, а он недавно уже начал бриться…

— Конан, я сказал достаточно.

— Но, отец…

— Хватит, — отрезал Корин и указал на маленькую кучку дров, собранных сыном. — В общем, сложишь это все под навес. Потом я хочу, чтобы ты сходил, проверил расставленные силки. И лучше бы тебе поторопиться, поскольку сейчас в начале зимы быстро темнеет.

— Хорошо, отец, — покорно склонил голову Конан, но его синие глаза сверкали будто льдинки сквозь опустившуюся черную челку. — Просто я всего лишь хочу быть готовым защитить нашу деревню.

Корин поднял бровь. Агрессивность, которая отличает настоящего воина, выросла словно крапива в душе упрямого сына.

Конан, хорошо разбирающийся в мимике своего отца, больше ничего не сказал и приступил к работе. А кузнец, удовлетворившись, вернулся к своим занятиям.

* * *

Обида на отца почти прошла к тому времени, когда Конан убежал достаточно далеко в холмы, чтобы не слышать звон молота Корина по наковальне. Перед уходом из деревни мальчик думал сначала захватить с собой палку, но сравнение с палочкой мага вынудило его от нее отказаться. Вместо этого вооруженный только небольшим разделочным ножом, Конан отбыл выполнять отцовское поручение в лесистые склоны гор Киммерии, пересекая по дороге заснеженные поля.

Предположение Корина, что он лишь через неопределенное время превратится воина, шло вразрез с его юной фантазией. В лесу, подальше от снисходительных улыбок взрослых и пристальных взглядов, Конан в мечтах превращался в мужчину. Очень высокий для своего возраста, он становился еще выше. Его руки и ноги сделались столь же крепкими как у отца, а то и более мощными. Легкие, широкие шаги отмеряли ярды пути, и к тому моменту, когда он скрылся за деревьями, его преображение завершилось.

Теперь больше не было маленького сына кузнеца, посланного забрать из ловушек кроликов. Нет, Конан стал полноправным воином, и искал не жалких зверьков, а солидную добычу. Где-то в чаще вполне могли таиться разведчики пиктских кланов Ворона или Выдры, исследовавшие перед набегом земли киммерийцев. А еще хуже, если аквилонцы снова замыслили вторжение на север с целью отодвинуть границу вглубь страны, на которую не должны были иметь никаких притязаний. Когда-то дед Конана воевал с ними и после часто говорил, что они еще вернутся. Скорее всего, именно аквилонцы представляли более реальную угрозу.

Однако всему этому Конан не предавал особого значения. В любом случае ему следовало передвигаться по лесу быстро и бесшумно, ступая так, чтобы хруст снега под ногами не выдавал его. Перемещаясь от дерева к дереву, он, наконец, спустился в лощину, окруженную стволами сосен и елей. Здесь юный киммериец осмотрелся, вглядываясь в тени за укутанными снегом ветвями, где могли обнаружиться пикты; и прислушался, поскольку звон доспехов обязательно бы указал на присутствие в лесу аквилонцев.

Хотя Конан знал, что сейчас играет в игру, но для него она он стала чем-то большем, нежели просто забава. Мальчик испытывал острые ощущения, наблюдая нечто, наполовину запорошенное снегом и представляя это засадой пиктов. Но все же какая-то его часть, которая была ближе к мужчине, заставляла Конана смотреть, сузив глаза, на предмет детских фантазий по-взрослому. Он вглядывался, пытаясь понять мог ли там действительно скрываться пикт, затем исследовал землю, чтобы удостовериться, что это не было иллюзией.

Никто из других подростков в деревне не обладал таким воображением. Может быть, по этой причине они редко приглашали Конана участвовать в их играх. Старшие говорили, а дети повторяли их слова, что Конан имел душу и жизненный опыт старика. И все знали почему: «Ребенок родился на поле битвы».

Сей факт заставлял многих ждать от Конана неизвестно ничего. А его предназначением было стать великим воином, и он желал оказаться достойным такой судьбы. Его мать умерла при родах там, на том поле. Хотя мальчик не сохранил о ней никаких воспоминаний, но ему сказали, что с последним дыханием она дала новорожденному сыну имя. Теперь ему предстоит прославить свой род и возможно даже всю Киммерию. Пусть имя «Конан» будет вселять страх в сердца пиктов, аквилонцев, ваниров и всех тех, кто тянет к Киммерии жадные руки и верит, что ее можно поработить.

Мальчик выскользнул из-за деревьев и внимательно осмотрел оставленный за спиной след. Потом, двигаясь зигзагами, он проложил себе путь к каменной стене. Конан мог бы продолжить следовать правилам игры и обойти скалу вокруг, чтобы взобраться на вершину по отлогому склону, но вместо этого он подпрыгнул вверх. Его пальцы удержали захват лишь на миг, после чего Конан свалился обратно в снег.

Другой ребенок, возможно, посмеялся бы над неудачей и отказался от дальнейшей попытки, но только не Конан. Молодой киммериец и не думал веселиться. Снова он покатился в снег и встал, отряхивая свой плащ из волчьих шкур. Конан специально избегал использовать точки опоры, которые находились у подножия скалы. Подпрыгнув в третий раз, он уцепился за выступ одной правой рукой, подтянул левую и после начал подъем. Взгляд острых глаз прокладывал дорожку и, таким образом, подросток достиг вершины даже быстрее чем, если б продолжал свою игру.

«Я не оставил никаких следов моего восхождения» — подумал он и усмехнулся. Затем пожал плечами: «Ну, кроме той ямы, что вырыло мое тело при падении».

Лес открылся перед ним, показывая обширный, овальной формы луг, рассеченный темным рубцом речки. Конан заострил внимание на опушке леса, изучая пространство в значительной степени нетронутого снега. Когда он доберется до цепочки следов, то присядет и хорошенько их рассмотрит. Подросток мог определить, не только какие животные проделали тот путь, но и какое время тому назад. Годы наблюдений теперь позволяли ему прочесть следы как животных, так и людей. Если пикты или кто-то еще посещали эту местность, Конан будет знать, сколько их и когда они тут были.

Хотя никакие враги не проходили через луг, но кое-какая мелкая дичь все же здесь пробегала. Конан проверил с десяток ловушек в округе и обнаружил двух пойманных зайцев. Оба казались мертвыми, задохнувшимися в петле, сплетенной из жил. Однако в целях проверки, он свернул им шеи, затем выпотрошил тушки, отбросив в сторону внутренности, чтобы орлы и ястребы могли устроить себе пир. Поправив силки, юный охотник передвинул два из них к звериной тропе, которая вела к водопою.

Самой быстрой дорогой домой являлась та, что привела его к лугу. Однако этот путь был не приемлем. Не то, чтобы там образовалась какая-нибудь преграда, или что утес представлял трудность для спуска. Не то, чтобы враги ожидали в засаде. Нет, просто потому, что возвращение тем же самым образом будет считаться верхом беспечности. Это могло бы послужить приглашением для врагов и привести их прямо к своему дому. Обязанность каждого настоящего воина обеспечить, чтобы подобные вещи никогда не случались.

Конан углубился в лес. Двумя днями ранее, он покинул деревню в северном направлении, а возвратился с востока. На сей раз подросток повернул на запад, где долго продирался сквозь чащу. Передохнул он на вершине холма, который нависал над торговой дорогой, тянущейся вслед заходящему солнцу. Ему случалось ранее путешествовать по ней, когда он навещал своего деда. Но сегодня пустынная дорога не представляла для него интереса.

Большей частью взгляд его был устремлен к горам на юге и к странам, что лежали за ними. Название «Аквилония» звучало довольно часто и не внушало страх, когда мальчик слышал его. Однако такие места как Офир, Коф, Шем, темная Стигия и далекий Кхитай… все они казались чем-то вроде сказки. Мужчины между собой называли деда Конана великим воином, но в то же время говорили, что он также большой выдумщик. Действительно, в его рассказах места, где старик путешествовал и воевал, в глазах соплеменников выглядели настоящим чудом.

Конечно, имея за плечами всего одиннадцать лет, Конан полагал, что его дед сильно преувеличивает. В конце концов, такая страна как Шем вообще не могла существовать. Как, например, может быть жарко круглый год? Как так возможно, что там никогда не выпадает снег, зато бывают песчаные бури? Или то, что неизведанные, непроходимые джунгли изобилуют чудовищным животными и ужасами, сохранившимися с древних времен… Как все это имеет право на существование? Безусловно, подобные истории рассчитаны, чтобы попугать испугать детей и заставить отвиснуть челюсть глупца. К счастью, Конан вырос из веры в такие дикие байки.

Очаровывали же его в историях старого Коннахта люди и их странный образ жизни. Особенно удивляла Конана их потребность в легионах богов и в массивных храмах, возведенных в их честь. Еще из рассказов выходило, что для южан каждый киммериец был всего лишь товаром, который можно купить и продать весьма дешево, в землях, простирающихся за вон теми горами. Конан никогда бы не осмелился назвать деда лжецом, но в глубине души он все равно будет сомневаться, пока сам не увидит все те удивительные вещи.

Юный киммериец выпрямился и улыбнулся, поглядывая на юг. Он станет воином. Если Кром пожелает, то он максимально использует всю храбрость и ум, данные ему при рождении. И в первую очередь, чтобы защитить свою родину.

— Итак, — объявил Конан, обращаясь к ветру, — если цивилизованные люди посмеют нарушить нашу границу, то, клянусь Кромом, я заставлю их дорого за это заплатить.

 

Глава 2

Корин сидел на корточках у очага.

— Кто был на сей раз? Пикты или блестящие аквилонские рыцари? — спросил он, не оборачиваясь.

Скрип закрываемой двери почти заглушил вздох Конана.

— Я проявлял осторожность.

— В целях практики или же существовала веская причина?

Мальчик положил тушки кроликов на дальний от очага край.

— Если б я что-нибудь видел, то так бы прямо и сказал.

Корин усмехнулся и помешал кипящее в котле варево.

— Можешь подвесить свою добычу, пусть посушится денек — другой. Старший сын Ронана охотился с копьем на оленя и принес мне мясо, как предоплату за будущий меч для него. Сейчас я, собственно, тушу часть этого мяса.

— Увальню Арделу захотелось иметь меч? — Конан, связывающий задние лапки кроликов вместе, презрительно фыркнул. — Должно быть тот олень попросту увяз в сугробе.

— Ардел может и медлителен, но копье он бросает метко.

— Оружие киммерийцев — меч.

— А что, если киммериец потеряет свой меч?

У Конана, вешающего тушки на крюк возле двери, округлились глаза:

— Он скорее умрет, чем сделает это.

— Скорее всего так и будет, если он не научился обращаться ни с каким другим оружием, — кузнец зачерпнул половником наваристое мясное рагу и разложил в две деревянные миски. — Воин может хвастаться своим мастерством, рассказывая о битве, в которой уцелел. Но выжить можно в большинстве случаев, если использовать как оружие все, что есть под рукой.

— Нельзя использовать в качестве оружия оружие что — попало, — мальчик недоверчиво тряхнул головой.

— Думаешь, нельзя? — Корин пододвинул сыну дымящуюся миску. — Вот, например, твой ужин. Ты бы мог обратить его в оружие.

Конан морщил лоб и шевелил бровями, изучая коричневое варево с плавающими в нем бобами и кусочками мяса.

— Не столь уж горячо, чтобы обварить. И миска не достаточно тяжела для смертельного удара. Я не вижу, как это сделать.

Кузнец поставил свою миску на стол и протянул руку к сыну.

— Дай-ка сюда и позволь мне показать.

Прищурившись, Конан протянул ему миску.

— Хорошо, а теперь просто посиди на месте, там у двери.

Подросток опустился на пол, а Корин уселся за стол и принялся с аппетитом поглощать свою стряпню. Возможно, куски оленины стали бы вкуснее, приправь их солью, но соль еще предстояло закупить в достаточном количестве, чтобы хватило до весны. Однако и без того, кушанье имело превосходный вкус. Внезапно, кузнецу захотелось хлеба. Такого, как пекла когда-то его жена. Ее буханки славились во всей округе. Сам он не овладел искусством выпечки, и Конан не показал никаких способностей в этом деле. Да, его сын не стремился не к чему иному, кроме того, как стать настоящим воином.

Корин расправился со своей порцией и потянулся к миске Конана. Юный киммериец сидел, вытянув вперед ноги. Одна нога слегка подрагивала, выдавая его нетерпение.

Когда мальчик начал бросать исподлобья негодующие взгляды на отца, тот, наконец, смягчился и повернулся к сыну.

— Итак, ты хочешь знать, как этим тушеным мясом можно кого-либо убить?

Конан кивнул.

— Не считая яда, еда способна убить, как убивала бы сейчас тебя, — Корин отпихнул миску к месту сына за столом. — Но не всякого.

Мальчик нахмурился.

— Что из истории о нашем разгроме аквилонцев в Долине Брайта ты помнишь? — спросил отец.

— Тогда Коннахт убил вражеского сотника и рассеял целый легион рыцарей, — лицо Конана оживилось.

— Действительно, — согласился кузнец. — Но разве ты не помнишь, что предшествовало этому? Почему аквилонцы оказались в Долине Брайта?

— Киммерийцы навязали им там бой. Они знали, что обречены и защищались отчаянно.

— Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты запомнил кое-что. Нечто очень важное.

— Что же?

— Твою душу волновали в детстве рассказы моего отца. И я был таким в твоем возрасте. Но теперь я желаю, чтобы ты посмотрел на эту историю глазами мужчины.

Корин прикрыл на мгновение глаза, вспоминая тот момент, когда сам обо всем узнал. Пусть и Конан узнает от своего отца. Это послужит ему уроком.

— Аквилонцы пришли на север, чтобы наказать киммерийцев за набег на приграничную область, — продолжил кузнец. — На севере они жгли деревни и вырезали жителей. Они были непобедимы, пока не достигли долины. Так что сделало их уязвимыми?

Мальчик открыл было рот, чтобы дать быстрый ответ, но поспешил его опять закрыть. В синих глазах появилась сосредоточенность. Лицо Конана превратилось в железную маску, и Корин почувствовал в груди прилив гордости. Сейчас он видел мужчину — воина, каким мог бы стать его сын и надеялся, что у него хватит сил и терпения, чтобы помочь ему на этом пути.

Серьезный взгляд Конана уперся в миску с мясным рагу.

— Ну, дед описывал рейды, совершаемые на обозы, которые следовали из Аквилонии. Киммерийцы захватывали провиант и уничтожали подкрепление. Они лишили врагов железа и продуктов питания. Они морили их голодом, поэтому аквилонцы не смогли продвинуться далеко!

— Очень хорошо, Конан. Очень хорошо, — кузнец ногой отодвинул скамью от стола. — Заканчивай ужин и получишь еще.

Подросток улыбнулся, одним прыжком достиг своего места и накинулся на еду. Корин позволил ему доесть все, что было в миске и когда тот навалил из котла себе добавки, заговорил вновь:

— Ты должен понять, сын мой, что множество сражений были выиграны еще до того, как была выпущена первая стрела или первый меч покинул ножны. Долина Брайта стала завершением всей компании. Аквилонский генерал выбрал хорошую позицию. И если бы его войска не так голодали, то на этом самом месте, возможно, сейчас бы стояла вилла какого-нибудь дворянина. Нынче аквилонцы знают нас, как мы знаем их… Запомни, наживать себе любого врага, не представляя, каков он — просто безумие.

Конан кивнул, потом зачем-то посмотрел по сторонам.

— Отец, я могу спросить?

— Чего там еще?

— Почему ты никогда не уходил в набеги, как мой дед?

— Неужели ты полагаешь, что у меня не хватает отваги для этого?

Ложка мальчика шлепнулась назад в тушеное мясо.

— Нет же, отец, нет. Мне доводилось слышать… В общем люди говорят, что ты — великий воин. И одно то, что в этой деревне проживает Корин, держит в страхе наших врагов. Лишь только…

Кузнец сдавил покрытой шрамами рукой плечо сына.

— В твоем голосе, сынок, не звучало неуважение. Это хорошо. Рассказами о приключениях твоего деда в свое время были заполнены и мои мысли. Однако я считаю себя более практичным человеком, чем мой отец. Вот почему я — кузнец. Я могу отыскать руду и выплавлять ее. Я могу заполнять ею формы. Могу ковать металл, изготавливать оружие и затачивать его. И, кроме того, умею делать действительно полезные вещи, чтобы облегчить жизнь другим людям, — старший киммериец улыбнулся. — А что стоят истории о несметных сокровищах и добытой славе? Ты видел у своего деда хоть один единственный драгоценный камень? Или знаки отличия, полученные из рук какого-нибудь властелина? Может быть, некоторые материальные блага от иноземного короля? Нет? Зато в нашей деревне нет ни одного мужчины, оружие которого выковано не мной. Я доволен сознанием того, что благодаря мне деревня может чувствовать себя защищенной. Это моя обязанность и отношусь я к ней более, чем серьезно.

— Но ты также знаешь военное дело и мог бы стать великим полководцем.

Корин откинулся назад и рассмеялся.

— Существует одна аквилонская байка, которую Коннахт частенько вспоминал, но не думаю, что тебе она известна: После одержанной крупной победы, военачальник совершает триумфальный проезд через всю Тарантию в золотой колеснице, запряженной восемью белыми жеребцами. На улицы высыпают толпы народа. Они бросают цветы, золотые монеты и предлагают ему своих дочерей. Каждый его обожает.

В глазах Конана читался интерес. Он придвинулся ближе к отцу, забыв про оставшееся недоеденное мясо.

— Но, — кузнец усмехнулся, — в той колеснице, в ногах полководца сидит карлик. На протяжении всего парада, не обращая внимания на ливень из золота и цветов, этот карлик постоянно повторяет одни и те же слова: «Помни, ты всего лишь человек. Как ты убивал, так и тебя убьют. Слава — вещь мимолетная, и память о тебе сотрется прежде, чем свитки с твоим именем обратятся в прах.

Конан запутался, выражение восторга сошло с лица мальчика.

— Это все не имеет смысла. Кром хочет видеть нас храбрыми и жестокими. Именно для этого мы живем.

Корин кивнул.

— Ладно. Ты знаешь о битве в Долине Брайта и ее героях.

— Конечно.

— И что было до того, когда мы отбросили гандеров обратно в Аквилонию?

— Ну, я…

— Или еще раньше?

Неожиданно Конан выпрямился и стукнул кулаком по столу.

— Знаю то, что никто и никогда не забудет Конана, сына Корина!

Корин не смог себя сдержать и от души расхохотался. Затем хлопнул сына по обоим плечам.

— Кром! Не сомневаюсь, что такое заявление сделало бы честь даже богам! А теперь давай, доедай мясо.

Конан уткнулся в миску, а кузнец встал и пересек маленькую хижину. Вытянув руки, он достал обернутый в холстину предмет, спрятанный под потолком на стропилах. После чего вернулся к столу и положил сверток перед сыном.

— Пока ты предавался мечтам о славе, я ковал ее для тебя. Нет-нет, прежде закончи трапезу.

Трудно было не догадаться, что скрывалось под грубой тканью. Длинный, прямой предмет с явно выраженной рукоятью — это должен был быть меч. Не слишком большой, но превышающий размером кинжал.

Подросток проявил большую сдержанность, чем ожидал его отец. Он спокойно доел остатки ужина, потом собрал обе миски, ложки, деревянный черпак и положил все в ведро. Убрав посуду, Конан посмотрел выжидающе на отца, всем видом выражая готовность ее помыть, если будет на то указание. Кузнец сначала заколебался, но потом тряхнул головой и улыбнулся.

— Разверни.

Конан взял в руки сверток и поднял вверх. Затем медленно, осторожно, подобно тому, как Коннахт описывал раздевание наложницы в кофийском гареме, он освободил меч от матерчатого покрова.

Со стальным лезвием длиной в руку Конана, с бронзовым крестообразным эфесом и обтянутой кожей рукоятью, оружие выглядело совсем не игрушкой. Хотя края оставались не заточенными, а кончик закругленным — все равно этого бы хватило, чтобы убить человека, в случае необходимости.

Мальчик потянулся было к рукояти, но вдруг замер и посмотрел на отца.

— Владей, — сказал Корин. — Но хочу сразу прояснить некоторые вещи, — Я переделал его из короткого аквилонского меча, найденного в Долине Брайта. Да, это не киммерийская сталь, но все лучше, чем та палка, которой ты размахивал.

Конан рассеянно кивал, чертя в воздухе лезвием круги. Он лишь вполуха слушал наставления Корина, словно и не ожидал услышать от него что-нибудь другое. Сам же кузнец знал, что ему еще долго придется учить сына и повторять много раз, чтобы привить дисциплину. Однако та осторожность, которую мальчик проявлял в обращении с оружием, не могла не нравиться Корину. Наверняка, любой его ровесник, даже один из тех, кто уже проходил обучение как воин, не удержался бы от того, чтобы тут же не затеять бой с призраками и тенями на середине комнаты.

— Тебе, Конан, еще предстоит самому сделать ножны для клинка. А также не забывать чистить и смазывать. Но не смей затачивать его без моего разрешения. Ты понял?

Сын молча кивнул, рассматривая лезвие.

— Этот меч прямой и твердый, как твой дух, Конан.

Мальчик поднял голову:

— Отец, я…

— Не надо меня благодарить, — оборвал его Корин, подняв руку.

— Но почему?

— Потому что здесь и сейчас я совершил ужасную вещь, сын мой. Надеюсь, что твоя покойная мать простит меня. Еще я знаю, что из-за этого клинка ты будешь сердиться чаще и больше, чем любой из нас хотел бы того запомнить.

— Нет, отец…

— Согласись со мной, Конан. Самое страшное то, что вручая тебе меч, я позволяю мужчине, которым ты станешь, убить ребенка, которым ты был.

Кузнец взял у сына лезвие в свои руки.

— Такое оружие создано для убийства людей.

— Я буду уничтожать наших врагов, — с улыбкой сказал Конан.

— Хорошо, если так. Но ты должен всегда помнить, что этот меч не может отличать друга от врага, — Корин перевернул клинок и протянул сыну рукоятью вперед. — И он может нести смерть на любом из своих концов. А порой даже сразу на обоих.

Конан принял меч и завернул его обратно в ткань.

— Я сделаю ножны. Я не стану заострять лезвие. И буду тренироваться с ним только после того, как закончу работы по хозяйству.

— Вот и отлично.

— Ты поможешь мне в обучении? — с надеждой спросил мальчик.

Вопрос застал Корина врасплох.

— Когда придет время, сынок. Воины…

— Но, отец, я же видел не раз, что они к тебе обращались. Все признают в тебе мастера, — глаза Конана зажглись. — Ты куешь мечи для воинов. Я же хочу, чтобы ты выковал воина из меня.

— Если ты будешь выполнять любую работу со всей тщательностью, тогда я стану тебя обучать, — торжественно пообещал Корин. — Я уже дал своему сыну средство для убийства людей… и я научу его тому — в каких ситуациях оружие следует применять и как сделать это хорошо.

 

Глава 3

Притаившись в вечнозеленых кустарниках, Конан наблюдал за «вражеским отрядом», который пробирался через лес. На левом бедре чувствовалась тяжесть меча. Его покрытые мозолями ладони саднили от постоянной работы с оружием. Он старался дышать через раз и, таким образом, морозная дымка от выдоха успевала рассеиваться среди ветвей. Конан перемещался крайне осторожно, чтобы любое неловкое движение или звук не выдали его позицию.

Ардел вел по лесу других молодых людей. Их послали на патрулирование, но это было несколько более серьезным занятием, нежели игра. Зима окутала Киммерию плотным снежным покровом. Теперь даже самому решительному захватчику пришлось бы ждать схождения снега, прежде чем отправиться в поход на север. Патрулирование считалось поручением для простаков, однако Ардел вел свою группу с видом короля, намеревающегося раздавить орды врагов. Каждый из парней нес с собой клинок в полтора раза больше, чем у Конана. Но мальчик успокаивал себя тем, что любой из них вряд ли сравнится с ним в умении обращаться с оружием.

* * *

В ту суровую зиму, которая для всех была в тягость, Конан отнюдь не страдал, а скорее радовался. Из-за снегопадов некоторые хозяйственные работы стали попросту невозможными и, соответственно, у него появилось намного больше времени для занятий с мечом. Он старался проводить с ним каждую свободную минуту, и первая кровь, появившаяся на руках, являлась следствием лопнувших волдырей на ладонях.

Кузнец разработал для сына особый тренировочный режим. Конан ожидал, что это выльется в то, что другие воины включат его в отряд Ардела. Но такого не случилось, и у Конана закралось сомнение, что отец просто решил испытать стойкость сына. Так или иначе, рутина начала надоедать. Это приводило к невнимательности, а значит, могло иметь в будущем печальные последствия. Некоторые из упражнений вызывали неприязнь, однако когда Конан достигал наивысшей точки отвращения, отец давал ему другое задание…

И все же юный киммериец постепенно начал понимать смысл в действиях отца. Как-то в середине зимы Корин заставил его тащить от соседнего водоема здоровенную глыбу льда, а после дробить ее на части, не превышающие размер пальца. Конан колол лед в течение многих часов, добившись вначале приличных успехов, но потом все больше замедляясь, поскольку натруженные мышцы стало сводить. В конце концов, отец приказал собрать все ледяное крошево, насыпать в корыто и залить водой.

На следующее утро, когда лед застыл, Корин велел сыну проделать то же самое вновь. Так продолжалось три дня подряд. На четвертый день Конан оставил свой меч в ножнах и принес из кузницы молот.

Высокий кузнец, скрестив на груди могучие руки, наблюдал за мальчиком.

— И что ты собрался делать?

— Это лучший инструмент для подобной работы, — Конан помахал молотком.

— Но я хочу, чтобы ты пользовался мечом.

— Почему?

— Да потому что, — глаза отца сузились, — в бою не окажется под рукой молотка. Если тебе кажется, что у клинка края и острие — единственные полезные части, то можешь отправляться на войну вообще без оружия.

Конан отбросил молот и вытащил меч. На сей раз, он бил по льду навершием, сосредоточив внимание не на размерах отлетающих осколков, а на трещины, появляющиеся в глыбе. Вот он обстучал трещину с разных концов, и большой кусок отвалился. Затем опять ударил, и, таким образом, уже через час разделался с ледяным блоком, как того требовало задание.

— Все готово, отец, — доложил подросток, зайдя в кузницу.

— И что ты узнал нового?

— Одни инструменты бывают лучше других для определенной работы. А также то, что лезвие не единственная и даже не лучшая часть меча, для использования в некоторых ситуациях.

На лице кузнеца играли красноватые отблески пламени.

— Ну, а еще? Почему получилось быстрее?

— Я постиг сущность противника, — после минутного раздумия сказал мальчик. — Я узнал его слабые стороны и поражал в уязвимые места.

— Замечательно, сынок. Ты делаешь успехи.

— А теперь ты будешь со мной бороться? — спросил польщенный Конан.

Корин смерил сына взглядом и усмехнулся.

— Не сейчас. Ты узнал достаточно за сегодняшний день. К тому же, тебя ждут кое-какие дела.

— Отец!

— Лухлан принес топор для заточки, — кузнец указал на точильный круг в дальнем углу. — Вот и наточи его.

— Да отец. А можно потом я заострю свой меч?

Корин вздохнул.

— Ты только что усвоил, что можно сделать тупым оружием. Но только когда ты узнаешь о мече столько, сколько орел знает о своих когтях, я разрешу тебе его наточить. А пока займись заточкой кромки топора и совершенствуйся, чтобы не опозорить свой клинок, когда придет время.

Конан хотел было возразить, но напоминание отца о бережном отношении с лезвием, заставило его закрыть рот. Оно послужило причиной запастись терпением. Да, он будет выполнять каждое упражнение сто, двести, тысячу раз, лишь бы стать великим воином! И пусть Корин, удовлетворившись сноровкой сына, предложит перейти к следующему приему, Конан перед этим еще повторит предыдущее действие!

Некоторые вещи, которые требовал от него отец, казались диковинными. К примеру, Корин приделал свинцовые грузила к кончику ножен меча, тем самым значительно утяжеляя клинок и изменяя баланс. Или по его распоряжению сын купался в дыму. Порой, он заставлял мальчика рубить на лету искры, вылетающие из очага. От подобных упражнений Конан истекал потом, а когда падал от усталости, сажа и пыль на теле быстро превращались в твердую корку. Тем не менее, юный киммериец всегда доводил занятие до конца и не останавливался, пока отец не объявлял передышку.

Однажды подросток попробовал пожаловаться на тщетность своих попыток, но Корин лишь скомандовал:

— Ну-ка еще раз.

Мальчик вытер запястьем пот с бровей, размазав по лицу черную сажу. Его отец качал меха и из горна полетели искры. Меч засвистел, поражая огненных мух одну за другой. Стальное лезвие превратилось в продолжение руки Конана. Оно кружилось и взметалось то вверх — то вниз, нанося хлесткие удары. Даже оступившись, Конан успел полоснуть по искре. Он перекатился через голову и встал, чтобы тут же рассечь другую.

Наконец, прозвучало:

— Хватит, сынок.

День за днем, длинными зимними вечерами Конан оттачивал мастерство. Каждый новый прием вытекал из предыдущих. Но, как только он начинать выполнять что-нибудь хорошо, ножны незамедлительно возрастали в весе, или же отец сковывал его лодыжки короткой цепью, требуя при этом сохранять равновесие. Пока еще не достаточно сильный, чтобы разрушить хорошую защиту противника, он усвоил, что быстрый, короткий тычок бывает не менее смертоносным, чем сокрушительный удар.

Конан ставил перед собой две основные цели. Во-первых, нужно было обязательно добиться разрешения на заточку меча. За реакцией Конана мало кто смог бы уследить, и его лезвие молниеносно поразило бы любую часть тела, которую враги оставили неприкрытой. Будь то горло, живот или бедро. Безусловно, он вырастит могучим воином, но с острым мечом в руке можно чувствовать себя уверенно уже сейчас. Во-вторых (а он допускал, что это свершится раньше, чем первое), ему очень хотелось, чтобы отец начал фехтовать с ним в паре. Отказ Корина не был продиктован опасением. Кузнец не ведал страха. Но для Конана каждая отговорка означала то, что он по мнению отца не достоин называться воином. Юный киммериец всей душой желал своего признания и не остановился бы ни перед чем, чтобы его заслужить.

* * *

— Я должен показать ему, — прошептал Конан, вновь выглядывая из-за дерева, тогда как Ардел сотоварищи продолжали плестись, утопая в снегу. Мальчик улыбнулся и снял с плеча сумку с тетеревом, пойманным в западню. Закрепив петлю ремешка на нижней ветке, он зачерпнул горсть снега и слепил из него плотный шарик. Затем скатав еще парочку, выскользнул из своего укрытия.

Пригнувшись, он быстро переместился к россыпи валунов, которые находились как раз на пути отряда, направлявшегося в ущелье. Камни хорошо скрывали его от посторонних глаз. Как только Ардел оказался на расстоянии броска, Конан высунулся и швырнул первый снежок. Снаряд попал точно в цель, Ардел подскочил на месте и стал озираться по сторонам. С его лица мгновенно исчезло самодовольное выражение.

— Это пикты! — завопил он. — Нас обстреливают!

Конан поднялся и снова бросил. Второй снежный комок угодил другому парню в голову. Юноша попятился. Потеряв равновесие, он сбил с ног одного из своих товарищей. Два тела, переплетенных между собой, скатились с тропы в овраг.

— Пикты! Пикты! — в рядах отряда Ардела, ранее организованного, возникла паника и он рассыпался в мгновение ока.

Давясь от смеха, Конан присел обратно за валун, чтобы тут же издать карканье ворона, используемое одним из пиктских кланов, как боевой клич. Эти звуки слились с воплями ужаса, которые постепенно стихали, поскольку перепуганная молодежь бросилась бежать обратно в деревню. Конан послал им вслед еще один подобный «клич». А после, плюхнувшись в снег, уже позволил себе от души посмеяться.

Веселье продолжалось, пока до него не донесся настоящий вороний крик.

Мальчик замер, прижавшись спиной к камню. Его напряженный взгляд скользил по прилегающей к убежищу территории. Однако никакого движения замечено не было. Морозный воздух сохранял безмятежность. Солнечный свет, проникающий сквозь ветви деревьев, рисовал на снегу полосы и круги. Чужих следов, кроме тех, что оставил отряд Ардела, также не наблюдалось.

Тем не менее, все это вовсе не означало, что в окрестностях никого нет. Посему сидящий на корточках Конан, не снимал руки с рукояти меча. Ему хотелось вернуться за тетеревом, но, таким образом, можно было бы попасть в засаду. И все-таки он принял решение. Сглотнув слюну, юный киммериец сделал шаг вперед.

Снова раздалось карканье.

Конан взглянул направо. Большая черная птица с ветки следила за ним.

— Ты просто обычный ворон, или боги послали тебя за мной наблюдать? — мальчик произнес эти слова, чтобы затушить в груди искру страха, понимая, что сейчас подражает манере деда, когда тот рассказывал свои истории. — Так кто ты?

Птице, или посланцу богов, зрелище, по-видимому, наскучило. Каркнув напоследок, ворон расправил черные крылья и взмыл к небесам.

Все еще сохраняя осторожность, несмотря на то, что теперь был уверен в своем одиночестве, Конан направился к дереву, где оставил подвешенного тетерева. Потом он спустился по склону холма, шагая вдоль тропы, вытоптанной в снегу парнями Ардела. Мальчика радовало, что ему удалось их так легко напугать. Вместе с тем, Конан не мог скрыть отвращение от того, что они даже не попытались скрыть свои следы или хоть как-то обмануть вражеских лазутчиков. Их следы вели прямо в деревню.

Конан шел домой, часто останавливаясь, чтобы удостовериться в отсутствии возможной слежки. На выходе из леса он услышал звуки тревожного набата со стороны деревни. Когда же мальчик достиг последнего пригорка, то увидел группу воинов, ведомых Арделом. И главное, среди них был его отец!

Заметив сына, спускающегося с пригорка, Корин упал на колени.

— Хвала Крому, что оставил тебя невредимым! Ты ведь, правда, не пострадал, Конан?

— Со мной все в порядке, отец.

Корин поднялся с колен.

— Ардел, отведи Конана в деревню. Думаю, мы сможем теперь самостоятельно найти пиктов.

Конан засмеялся.

— Нет в лесу никаких пиктов, отец.

— Они там были, — сверкнул маленькими поросячьими глазками Ардел. — Военный отряд, численностью не меньше дюжины. Из клана Ворона. Они заманили нас в ловушку.

Корин схватил сына за плечи.

— Что тебе известно об этом?

— Я видел, как наши парни крались по лесу. Я забросал их снежками, каркая по-вороньи. Они испугались и убежали.

— Он лжет. Я знаю, что видел пиктов, — Ардел стукнул себя в грудь кулаком. — Я ни за что не побежал бы от ребенка.

Кузнец отпустил плечо Конана.

— Следы расскажут нам, что произошло в действительности. Махон и Сенан сходят на разведку. Ты же, Ардел, можешь со своими товарищами вернуться в деревню. Остальные будут дожидаться разведчиков здесь.

Конан ухмыльнулся, глядя как юноши уходят в сторону деревни. Их отослали домой, но его-то оставили с отцом и другими воинами ждать вестей. Наверное, так и должно быть.

— Конан.

— Да, отец? — мальчик покосился на двоих разведчиков. — Я ведь не солгал.

— Я не ожидал другого, — кивнул кузнец. — Но какое задание тебе было дано нынешним утром?

— Проверить силки…

— А разве это подразумевает также слежку и сеяние паники среди старших товарищей?

— Нет, отец.

— Этого мало, — Корин скорбно покачал головой, его плечи поникли. — Оглянись вокруг, Конан. Два десятка воинов отправляются в лес сдержать передовой отряд пиктов, чтобы остальные смогли подготовиться к защите нашей деревни. И все потому, что тебе вздумалось выкинуть шутку.

— Да, но…

— В общем так. Ты немедленно пойдешь в деревню. Будешь заходить в каждый дом и выполнять любую работу, которую тебе поручат в наказание за твою глупость. Ты будешь чистить нужники, колоть дрова, таскать воду. Будешь делать все, что людям необходимо.

Корин помолчал, потом вскинул голову и обратился к воинам:

— Не нужно его жалеть. Мой сын добровольно отказался от детства, желая стать мужчиной. Поэтому ему не удастся избежать наказания, только из-за того, что по годам он еще ребенок. Вы понимаете?

Каждый из воинов угрюмо кивнул. Конан чувствовал себя ничтожным, стоя в круге суровых людей. Он так хотел исполнить свое предназначение, как мужчина, как киммериец, а вместо этого принизил себя в их глазах. К горлу подкатил комок, живот свело. Уголки глаз наполнились слезами, рожденными стыдом и разочарованием. Однако мальчик не позволил упасть ни одной.

— Теперь иди, приступай к своим обязанностям, — сказал Корин.

— Хорошо, отец, — произнес он глухим, хриплым голосом.

— И еще, Конан… — кузнец протянул руку. — Твой меч.

* * *

Когда Конан добрался до дома, солнце уже закатилось, как минимум, часа три назад. Отец сидел за столом. Миска с остывшей тушеной олениной ждала мальчика, но тот совсем не чувствовал голода. Тогда от холма он летел, как на крыльях, и благодарил Крома за то, что никто не видел его слез. Он лишь однажды позволил себе упасть, чтобы снегом стереть их следы со своего лица. Потом он сделал все дела и даже больше, надеясь, что его усилия не помогут вернуть назад меч. Однако в глубине души, подросток опасался, что оружие потеряно навсегда.

— Садись, Конан.

Мальчик присел возле дверии принялся изучать половицы.

— Я не голоден, отец.

— Можешь не есть, а только слушать.

— Я осознал то, что произошло. И понимаю, почему ты меня наказал.

— Тебе предстоит понять нечто большее, если ты хочешь когда-либо снова владеть мечом.

— Я выполнил все требования, — Конан встал на ноги и поплелся к скамье.

— Знаю, знаю. И даже сверх того, — Корин кивал, поглаживая бороду. — Я не сомневался. И ты должен знать, что там не было ни единого человека, не упрекнувшего меня в излишней строгости. Только вдумайся, это говорили киммерийцы!

Конан попробовал улыбнуться, но радость ускользала от него.

— А знаешь, сынок, почему они так поступили?

Мальчик отрицательно помотал головой.

— Они ожидают от тебя, родившегося на поле битвы, многого. Тебя считают предназначенным для великих дел, — Корин наклонялся вперед, положа локти на стол. — А почему я тебя постоянно к этому подталкиваю?

— Потому что я родился на поле битвы?

— Нет. Потому что твоя мать видела в своем сыне человека, которого ждут великие свершения.

 

Глава 4

Встав из-за стола, Корин вылил мясное рагу обратно в котел, перемешал и зачерпнул новую порцию.

— Ты родился во время боя. Когда-нибудь ты поймешь, что каждый родитель ждет первого крика своего новорожденного младенца. С тобой это было вдвойне долгожданно. И означало, что ты был жив. Твой крик на мгновение заглушил стоны умирающих.

Кузнец поставил миску на стол, отошел и начал мерить шагами комнату. Свет камина предал лицу Корина золотистого оттенка. Его взгляд стал отстраненным, как у Коннахта, когда старик готовился к рассказу очередной истории.

— Тот бой мы вели с ванирами. Подлыми рыжими псами, которые периодически тревожат наши земли. По правде сказать, сейчас я уже не могу припомнить, зачем они заявились тогда. Жадность, жажда наживы… Возможно, кто-то из нашего народа убил одного из их сородичей. Причина той войны, да и многих других, была едва ли важней результата. Если бы они одержали верх, то уже какой-то ванир рассказывал бы нынешней ночью своему сыну о славной победе.

Корин посмотрел на сына, его рука легла на плечо Конана.

— Поешь, мальчик, мой рассказ будет долгим.

Конан кивнул, но в этот момент он устыдился своего чувства голода.

— Мы имели мало сведений, — сказал кузнец. — Даже меньше, чем Ардел предоставил нам после твоей выходки. Враги напали сразу с двух сторон, северной и южной. Я держал оборону на юге. Будь твой дед там, в тот день, он бы мог сказать, чей топор отличился, и чье именно копье пронзило конкретного противника. Он наверняка вел бы счет павшим от его руки врагам, но это — не мой удел, Я никогда не стремился к подобным вещам, и мне запомнился только лязг оружия. Однако твой отец гордился фактом, что выкованный им собственноручно меч рубил ванирскую сталь, отсекал черенки копий вместе с пальцами. Мой меч тогда сразил много вражеских воинов.

Корин подошел к очагу, оперся о него обеими руками, глядя в огонь… Кузнец молчал какое-то время, глядя в огонь. Конан чувствовал стеснение в горле, и причине своего состояния он не мог найти объяснения. Когда отец заговорил вновь, его голос стал хриплым и приглушенным:

— Твоя мать, Конан… твоя мать была истинной киммерийкой. У тебя ее синие глаза, правда, твоя черная грива досталась в наследство от моего рода. Но ее род столь же силен и отважен. Несмотря на то, что у нее в чреве находился ребенок, женщина вышла навстречу прорвавшимся с севера ванирам. Она пронзила одного человека острием копья, а затем тупым концом сбила с ног другого. Если бы наши воины продолжали драться рядом с ней, то она бы выстояла. Однако они бежали, позволив ваниру нанести ей в живот смертельную рану, тем самым чуть не убив тебя.

— Твоя мать даже не вскрикнула, — продолжил Корин после короткой паузы. — Не издала ни звука, не доставила ваниру радость победы. Я только видел, как она осела, обхватив одной рукой живот, чтобы удержать внутри плод. Другой же рукой твоя мать потянулась за мечом, а убийца спокойно стоял над ней. Этот глупец колебался, — Корин фыркнул. — Почему? Не знаю и мне все равно. Вот только его нерешительность дала время женщине поднять тот меч и нанести удар ему в брюхо. А прежде, чем он смог ее прикончить, я развалил ванира на две половины.

Руки кузнеца сжали каминную полку. Его плечи сотрясались. Конан был уверен, что это следствие ярости, ведь его отец не способен плакать. Но вместе с тем, по щеке самого мальчика скатилась слеза.

— Твоя мать была при смерти и это понимала, — Корин, наконец, обратил к Конану потемневшее лицо. — Достав из-за пояса кинжал, она вложила лезвие в мои руки со словами: «Возьми своего сына».

Кузнец опустил взгляд на свои ладони.

— Я пытался перечить, хотя раньше никогда ей не отказывал, но она была непреклонна. «Я должна увидеть ребенка прежде, чем умру». И она смотрела мне в глаза, направляя мою руку, пока я делал то, что не закончил ванир. Я вырезал тебя из чрева своей жены и положил ей на грудь. Она поцеловала тебя. Так ты попробовал вкус крови своей матери, но плача ее ты никогда не слышал, — Корин сцепил пальцы рук. — Перед самой смертью она сказала мне: «Увидишь, в его жизни будет присутствовать нечто большее, чем огонь и кровь». А затем дала тебе имя — Конан и испустила последний вздох.

Мальчик отложил ложку. Корин повернулся лицом к двери и указал в сторону деревни:

— Они помнят то, что твое рождение произошло в день великой победы. Появившийся на свет на поле битвы рожден для славы. Вскормленный кровью, а не молоком. Волк, не собака, которому сопутствуют чудеса и знамения. Вспомни истории деда о героях и королях, где их летописцы утверждали, что они были рождены девственницами или же задушили при рождении какое-нибудь чудовище. В общем, породили огромное количество легенд, чтобы эти люди казались более значимыми, чем являлись на самом деле. Вот и наши соплеменники поступили примерно так с правдой о твоем рождении. И все же, если бы я тогда не взял жизнь еще одного ванира, намеревавшегося убить меня, когда я держал на руках младенца, то сейчас никто бы и не вспомнил о чудесах и знамениях. Судьба великого человека не может быть ни чем иным как жизнью, которая позволяет избежать череды бед, — Корин вздохнул. — Но мне день твоего рождения видится по-другому. Я стоял на коленях в снегу. Моя возлюбленная Фиолла мертва. Ее столь хрупкий, голый ребенок в моих руках, покрытых кровью ванира и твоей матери, а может быть, даже моей собственной. Я стоял на коленях посреди поля боя, где умирающие воины вопили будто дети, взывая к своим матерям. Ты же молчал, но в любом случае твоя мать не смогла бы откликнуться на крик своего сына. Потом я слышал, как наши люди приветствовали победу и благодарили богов за сохранение их жизней. Однако в моей голове звучали последние слова твоей матери, которые не давали покоя. Тебе предназначено что-то большее, нежели просто огонь и кровь.

Сбитый с толку Конан нахмурил брови.

— Очевидно, ты имеешь в виду, что она не хотела, чтобы я стал великим воином?

Корин усмехнулся и приобнял сына за плечи.

— Находясь при смерти, она как раз знала, что этого никак не избежать, но чувствовала в тебе потенциал для большего. И я с ней согласен. Ты можешь превзойти своих сверстников и стать лучшим воином нашей деревни. Даже заставить людей забыть, что Коннахт когда-либо существовал. Тем не менее, это все предгорья, а тебя, Конан, ждут горы и звезды. Другие видят в тебе человека, рожденного для больших свершений. А я считаю так же, что ты рожден, чтобы принять на себя большую ответственность.

— Какую ответственность, отец?

— Обязанности, которые ты приобретешь, когда повзрослеешь. Ничего страшного в данный момент, но придет время…

Корин присел за стол, вытянул ноги и посмотрел сыну в глаза.

— Сегодня ты поступил безответственно. Твоя шалость вызвала панику, и некоторые из тех парней, поскольку страх был их первой реакцией, теперь всегда будут реагировать подобным образом. Мы, конечно, постараемся из них это искоренить, но ты очень осложнил нам задачу.

— Да, отец, я виноват.

— Первое правило вождя — не ждать от последователей того, что он может сделать сам, однако изучать способности своих людей и всячески их развивать. Ты пристыдил тех юношей, и поэтому они, скорее всего, будут стараться исправиться. Но это их дело, а ты будешь продолжать безропотно выполнять хозяйственные работы для меня и жителей деревни. Если тебя начнут дразнить, ты будешь держать язык за зубами и сдерживать кулаки. Ты унизил парней, посчитав себя лучше других, поэтому стерпишь их насмешки.

— Хорошо, отец, — хмуро пробормотал Конан, смотря исподлобья.

Корин рассмеялся, хлопая рукой по столу.

— У твоей матери был такой же взгляд. Правда, она одарила меня им лишь однажды, но я поклялся, что больше никогда не удостоюсь его повторно. Ограничение себя в чем-то это не самая трудная в жизни вещь, которую приходиться делать. Просто ты раньше еще не сталкивался с подобными трудностями. Агрессия — достоинство воина, сдержанность — вождя. Ты должен мне обещать, что умеришь свой пыл.

— Я обещаю, отец.

— Вот и замечательно, — кивнул кузнец. — Теперь ты имеешь половину договора, которую выполнишь, а я предложу тебе другую половину. Завтра утром ты найдешь в кузнице свой меч. Можешь наточить его, только начнешь заострять края лезвия на расстоянии ладони от кончика.

Лицо мальчика просветлело, сердце учащенно забилось.

— Значит, ты обучишь меня, мы будем бороться?

— Обязательно будем. Я собираюсь многому тебя научить, но не сразу.

— Почему так? — плечи Конана поникли.

— Все очень просто, сынок, — Корин посмотрел прямо в синие глаза сына. — Ты растешь, и скоро эта аквилонская игрушка станет для тебя мала. Хорошо бы тебе научиться изготавливать настоящие киммерийские клинки.

— Кром дал мне жизнь, чтобы обладать мечами, а не ковать их, — вскинулся подросток.

— Кром дал жизнь и волю всем киммерийцам, — ответил Корин и покачал головой. — Но если хочешь, чтобы лезвие было частью тебя, чтобы оно жило в твоих руках, тогда сначала помоги ему появиться на свет.

* * *

На протяжении следующих шести недель Корин не переставал поражаться тому, что его сын не ощетинился, не сломался, не плакал и не жаловался. Кузнец не хотел давать ему никаких поблажек, и при этом его не удивляло, когда Конан проявлял изобретательность. Мальчик быстро учился. Пусть мелкие ошибки порой огорчали его, но он всегда возвращался к их исправлению с таким упорством, которого кузнец не наблюдал даже у взрослых.

Корин не отказался от замысла научить сына кузнечному делу. Как-то он послал Конана к ближайшему отвалу, чтобы тот собрал для выплавки клинков железную руду и позаимствовал для этих целей мула. Конан вернулся с двумя корзинами руды, навьюченными на спину животного, и еще одной, меньшей, на своих плечах.

Мальчик измельчил породу, готовя ее к плавлению, затем принялся раздувать меха до того момента, пока железо не превратилось в золотисто-красную реку расплавленного металла.

Глядя на Конана, который выливал металл в форму, Корин отметил на его покрасневшем лице чувство гордости. Пока сталь охлаждалась, мальчик занялся дубовой рукоятью и выбрал кожу для обтяжки. Вместе с отцом они отлили из бронзы крестовину и навершие. Потом юный киммериец погрузил остывшую заготовку в пылающие угли и вновь качал меха, а после отнес раскаленное лезвие к наковальне, чтобы начать формирование.

Здесь Конан столкнулся с самой большой проблемой, и сердце у наблюдавшего за ним Корина сжалось. Его сын стремился сделать меч совершенным, однако не имел представления, сколько труда нужно положить на это.

Ковка каждой стороны должна происходить практически одновременно. Растяжка металла слишком истончала лезвие. Появлялись трещины, заготовка разваливалась на части. И тогда, как металл всегда можно повторно разогреть и сварить все части, то разочарование от неудачной попытки приводило к последующим грубым ударам там, где требовалась тонкая работа. А тонкая работа, всегда казалось, отнимает очень много времени…

«Мальчик кует оружие мужчины» — подумал Корин и улыбнулся, вспомнив свои первые неуклюжие усилия. Коннахт не отличался особым терпением относительно него. Но это было связано с предположением отца, что молодой Корин непременно отправится в странствия по миру. Хотя сам Коннахт не раз называл кучу причин, побуждающих его остаться в Киммерии навсегда, но Корин не сомневался: его отец снова покинул бы дом, выпади ему малейший шанс.

Коннахт несказанно удивился, когда узнал, к чему стремится сын. А именно: не создавать меч, который он мог взять с собою в бой, но создавать мечи, которые предназначены для сражений. Коннахт так до конца и не понял своего сына, но, по крайней мере, уважал его и гордился изделиями Корина, как собственными подвигами в полной приключениями юности.

Между тем, Конан опустил меч в корыто. Вода запузырилась, поднялся пар. Он вытащил лезвие, с которого стекали ручейки, и Корин укрепился во мнении, что мальчик в тот миг видит кровь врагов.

— Ты закончил?

Конан перевел взгляд на отца и кивнул.

Корин приблизился к наковальне. Кузнец взял клинок у сына и перевернул. Мальчик неплохо сформировал лезвие. Не испортил сильными ударами. Основание тяжеловато, но не настолько, чтобы нарушить баланс. Кончик сужен в меру.

— Сделано красиво, мальчик.

Лицо Конана, покрытое сажей с дорожками от пота, расплылось в улыбке.

— Однако позволь мне спросить у тебя: Что является самым важным, при ковке лезвия? Огонь или лед?

— Огонь, — хмыкнул подросток.

Корин поднял бровь, продолжая изучать работу сына.

— Тогда лед?

— Ты уверен?

Конан кивал, но нерешительно.

Кузнец размахнулся и ударил клинком по наковальне. Жалобно звякнув, лезвие разлетелось на куски. Конан опешил, его смущенное лицо отразилось в металлических осколках. Расстроенный, он повернулся к Корину.

— Этот урок лучше всего усвоить прямо сейчас, сынок. Мы начнем все заново, — кузнец опустился на колени и начал собирать осколки. — Ты узнаешь то, как настоящий меч делает человека великим воином. И к тому времени ты будешь готов владеть лезвием, которое мы сделаем вместе.

 

Глава 5

Конан глядел с надеждой на отца, который осматривал клинок.

Мальчик рассчитывал завершить его раньше, чем за три недели, но кузнец постоянно оставался недоволен работой и заставлял переделывать. «Ты растешь слишком быстро» — качал головой Корин. Приходилось удлинять и утяжелять лезвие, чтобы меч получился достойным взрослого воина, которым Конану хотелось стать как можно скорее.

— Что ты о нем думаешь, отец?

— Близко, уже совсем близко, — Корин ударил лезвием по наковальне. Сталь завибрировала и ответила чистым звоном. Кузнец сунул клинок снова в огонь и велел сыну: — Добавь еще немного жара.

Несмотря на боль во всех членах от домашних забот и тяжелого процесса обучения, Конан начал качать меха, приложив все оставшиеся силы. Сыпались искры, и температура пламени неуклонно росла. Используя клещи, его отец перевернул раскаленное лезвие на пылающих углях, а затем вытащил его из очага.

— Ну-ка возьми маленький молоток.

Исполнив приказ отца, Конан принялся формировать оружие в местах, где тот указывал.

— Стучи осторожно, сынок, но твердо, — наставлял Корин. — Кузнец, как и меченосец, должен держать контроль над своим инструментом. Выровняй это. Вот здесь и вон там.

Мальчик выстукивал тщательно, с наслаждением слушая перезвон металла с металлом. Эти мелодичные звуки свидетельствовали о прочности изготавливаемого клинка. Они отличались от шипения и скрежета стали на поле брани, где крепкие лезвия становились смертоноснее ядовитых гадюк. Звук, исходящий из-под молотка, означал, что хозяин будущего меча может на него положиться и не бояться в трудную минуту предательства с его стороны. И этого было вполне достаточно для понимания юного киммерийца.

Корин, внимательно изучая работу сына, кивнул на корыто:

— Сюда нужно насыпать побольше льда.

Конан тут же выбежал на улицу. Во дворе он наколол кусков от ледяного блока, потом вернулся в кузницу и вывалил ношу в лохань.

— Ты спрашивал, что важнее огонь или лед, но сам никогда не говорил мне правильный ответ.

Корин поднял клинок вверх, и в тенях под потолком кузницы горячий металл тускло пылал багровым цветом.

— Лезвие должно быть под стать воину, таким же гибким. Хороший меч должен гнуться, не ломаясь при этом. А для того требуется умеренная закалка, — кузнец погрузил меч в корыто. Лед стремительно таял, вода пузырилась и исходила паром, шипя словно тысячи змей. — Тайна стали в том, когда вместе и огонь и лед.

— И теперь это сделано?

— Да, — кивнул Корин, — но не все так просто.

— Почему? Ведь ты же многому меня научил.

— Не хочу, чтобы ты понял меня неправильно. Сейчас тебе известно гораздо больше, чем твоим сверстникам. Однако дело вовсе не в том, что ты узнал, а в том, как ты сможешь применить полученные знания на практике, — кузнец сложил руки на груди. — Помнишь, какой я задал вопрос, когда разбил твой меч?

Лицо Конана вспыхнуло. Сначала он был горд тем, что сделал, а после обнаружил, что его труд ничего не стоит. Тогда он в один момент превратился из победителя в побежденного.

— Я помню.

— А задумывался ли ты о его значимости?

Мальчик неопределенно пожал плечами.

— Тебя не удивило, почему я перешел на другое, не дав тебе поразмыслить над ответом и сам не сказал нечто важное?

— Наверное, ты желал, чтобы я научился как следует работать молотком прежде, чем смогу приступить к работе над мечом, — Конан опустил голову.

— Частично, ты прав, — его отец оперся об наковальню. — Но есть кое-что еще, что ты должен знать. О людях и, непосредственно, о себе. Мужчины постигают жизнь двумя разными способами. Некоторые наблюдают, задают вопросы, обдумывают, а потом действуют. Другие же действуют сразу и, как правило, терпят неудачу. И если они после этого остаются в живых, то извлекают урок из прошлых ошибок. Хотя ты не глуп, сын мой, но ты не задаешь вопросов и не беспокоишься о своем невежестве. Вот поэтому твоя первая попытка выковать меч провалилась. Думаю, ты сделал вывод из этого.

Конан не смог заставить себя выдержать отцовский взгляд. В душе он принимал правоту сказанных слов, по крайней мере, касательно всех мужчин в целом. Но подросток хотел быть не как все. Ему суждено стать великим воином или даже более того, поскольку так желала его мать. И все же отец прав. Конан действительно не любил задавать лишний раз вопросы и порой показывал невежество в каких-то вещах, о которых все остальные прекрасно знали. «Это моя слабость?» — хмурился мальчик: «Скорее, просто упрямство».

— Ты был таким же, отец? — он поднял глаза.

Корин чуть не покатился со смеха.

— Твой дед, человек больших страстей и крутого нрава, не поощрял ни своих ни чужих ошибок. Поэтому я предпочитал наблюдать. Возможно, мне бы хотелось задать вопрос, однако, признаюсь, обычно я просил его рассказать какую-нибудь историю, чтобы скрыть свои намерения. Я научился делать вещи правильно, стараясь никогда не оступаться и не терпеть неудач. Так или иначе, но я выжил и многое узнал.

В голосе отца проскользнули грустные нотки. Глаза Конана сузились:

— Поэтому ты не брал в дом другую жену?

— Твоя мать и ее смерть не связаны с моими неудачами, — Корин опять скрестил руки. — И у нас появился ты, как доказательство этого. Но, когда она умерла, мое сердце ужасно болело. Я выжил. И пусть меня назовут трусом, только я никогда не осмеливался снова влюбляться. Когда ты, сынок, найдешь ту единственную женщину, которая заставит твое сердце биться чаще, которая подарит тебе радость жизни и сделает так, что ты захочешь стать лучше, чем есть — никогда не отпускай ее от себя. Однажды и мне довелось познать такое счастье. Вот потому было бы несправедливо сравнивать кого-то с твоей матерью.

Кузнец затих, и мальчик ничего не сказал ничто, не смея нарушить тишину. Он знал, его отец часто предавался скорби, когда думал, что сын не может его видеть. Корин всегда своим видом показывал перед ним спокойствие и мудрость, но на сей раз его боль отчетливо читалась в складках на лбу. Как бы то ни было, Конан не считал это слабостью. Ведь отец не сдался. «Выживать и учиться».

— Ты будешь гордиться мной! — с чувством произнес мальчик.

Лицо Корина несколько разгладилось.

— Уже горжусь, даже при том, что временами ты разочаровываешь меня.

— Отец, я не буду делать этого впредь.

— Не разбрасывай обещания, которые не сможешь сдержать, Конан, — кузнец склонился к сыну. — Нам всем свойственно огорчать других. Если бы мы так никогда не поступали, значит, жизнь наша прошла без риска, да и не жили мы вовсе. То, что хотела твоя мать для тебя, что я хочу — это чтобы ты прожил большую, насыщенную жизнь, — Корин выпрямился в полный рост и взъерошил волосы мальчика мускулистой, покрытой шрамами рукой, — Ты еще не созрел для этого меча, но с завтрашнего дня мы начнем делать из тебя настоящего воина.

* * *

Весь следующий месяц Корин обучал сына.

— Во-первых тебе следует усвоить, Конан, — то, что воины называют «боем на мечах», хотя правильнее будет — «битва бойцов». Острый ум управляет рукой, которая держит клинок.

Как подтверждение своих слов, Корин приставил сделанный ими вместе меч к верхней части груди сына.

— Давай, порази меня своим лезвием.

Черноволосый мальчик с воодушевлением принял предложение отца. Расстояние и длина меча позволяли дотянуться без особых усилий. Юный киммериец поднырнул под клинок кузнеца, но тот просто отступил на шаг, и тут же острие снова оказалось у груди Конана. Сузив глаза, мальчик со звоном отбил лезвие Корина в сторону. Однако прежде, чем он смог приблизиться, отец опять скользнул назад. Кузнец парировал любой резкий выпад, реагировал на каждое ложное движение. Лицо Конана раскраснелось. Губы приоткрылись, обнажив волчий оскал. Из горла исходило глухое рычание. Мальчик отвел меч и провернулся на месте, но Корин сделал то же самое, попутно хлопнув сына лезвием плашмя по ягодицам. Конан не удержал равновесия и полетел головой в сугроб.

— Ты дерешься не по правилам! — Встав на ноги, пожаловался подросток, отплевываясь от снега.

Кузнец воткнул меч в землю и оперся на рукоять.

— Неужели ты полагаешь, что любой из врагов будет сражаться с тобой по справедливости?

— Мужчины бьются честно.

— Нет. Если тебе так хочется в это верить, то ты погибнешь в первом же бою, — Корин медленно покачал головой. — Те воины, которые выжили в битве, потом говорят своим товарищам, что они честно дрались. Так вот, они лгут. Помнишь все рассказы деда? Разве он хоть раз упомянул, что какой-нибудь кофиец, гандер, либо шемит сражался честно?

Конан встряхнулся будто животное, сбрасывая снег с одежды.

— Нет.

— И ты действительно считаешь, что кто-то из выживших стал бы описывать благородство своего противника?

— Нет.

— Коли так, тогда запомни, сын мой: не тот воин — победитель, кто убил больше всего врагов, а тот, кто выжил в сражении.

— А если я убью всех? — мальчик потер переносицу.

— Ну, в таком случае, ты будешь единственный оставшийся в живых, — Корин выдернул лезвие из снега. — Итак, сначала я покажу тебе, как выживать, а уж после научу убивать.

Конан смотрел настороженно, но перечить не стал.

Корин показывал сыну, как отступать, сохраняя при этом почву под ногами. Кузнец объяснил ему: «четверо ворот». Вверх — вправо, вверх — влево, вниз — вправо, вниз — влево. Прием которым блокируются все косые удары. Он также показал пять уклонов от прямых выпадов и защиту от размашистых ударов широких мечей.

Скорость и проворство, данные от природы, помогли мальчику быстро освоить каждый прием. Только нетерпение никак не давало ему нанести точный ответный удар. Всякий раз, когда Конан предпринимал очередную неуклюжую попытку, кузнец связывал его меч и повергал на землю. Но юный киммериец упорно продолжал нападать, яростно сверкая синими глазами. Из-за своих размеров, умения и опыта, Корин не боялся пораниться. Он сбивал сына снова и снова до тех пор, и это иногда длилось до поздней ночи, пока мальчик больше уже не мог подняться.

Однажды вечером, когда начался снегопад, Корин спросил, глядя сверху вниз:

— Ты не догадываешься, почему я до сих пор избиваю тебя?

— Потому что ты не учишь меня нападению, — Конан сплюнул кровью из разбитых губ.

— Не требуется большого ума и специальных навыков, чтобы нанизать кого-нибудь на что-то острое. Скорпион может это сделать. Оса. Лось, — отец вздохнул. — Скажи лучше, что ты узнал за время обучения?

— Ты бьешься не по правилам.

— Шепот призраков меня нисколько не беспокоит, — отмахнулся кузнец. — Что ты понял?

Мальчик сидел в снегу, его взгляд был мрачен.

— У тебя руки длиннее моих. Ты двигаешься слишком быстро для меня, я не успеваю закрываться.

— И следовательно?

— Я должен стать более быстрым и более сильным.

— Нет, сын, — покачал головой Корин. — Это означает, что ты не должны биться со мной на мечах.

Подросток растерянно заморгал.

— Каждый человек имеет как сильные, так и слабые стороны. И это касается всех, с кем тебе выпадет схлестнуться, будь-то одиночка, отряд воинов или армия. Если ты слепо атакуешь сильную сторону противника, то потерпишь поражение. Но если направишь свою мощь на его недостаток, то победишь.

— У тебя нет слабых сторон, — хмуро пробормотал Конан.

Его отец опустился на одно колено и положил свои руки ему на плечи.

— Есть слабости и у меня, сынок. Просто ты их не замечаешь. Конечно, тебе вряд ли удалось бы использовать их против меня, но, тем не менее, от этого они не исчезнут.

— Значит, я никогда не смогу тебя победить, — мальчик поднял глаза на отца.

— Сможешь, — улыбнулся Корин. — Уже завтра я научу тебя, как это сделать.

* * *

Корин встал на лед, который покрывал реку ледяной коркой, и махнул рукой сыну. Ветры очистили ледяную гладь от снега, поэтому он соблюдал осторожность, когда ставил ноги.

— Две недели ты потратил на изучение атаки. Тебе в правду кажется, что меч тобой заслужен?

Юный киммериец, выбирая точку опоры, кивнул.

— Тогда приди и возьми его.

На мгновение глаза Конана расширились, и он с боевым кличем кинулся вперед.

Мальчик полоснул по ногам, но кузнец блокировал удар «вниз — влево» и тут же поднял рукоять, отбивая высокий выпад, после чего сильно толкнул сына в грудь. Конан пошатнулся, тщетно пытаясь сохранить равновесие, однако все же упал навзничь. Правда, при этом он не потерял контроль над мечом. В месте падения лед пошел трещинами, но мальчик быстро вскочил на ноги и снова набросился на отца.

Конан чередовал, комбинировал высокие и низкие удары. Маневрировал и финтил, применяя все то, чему успел научиться. Корин представить себе не мог, что сын усвоит сложные приемы за такой короткий срок. Удары сыпались со всех сторон, вынуждая кузнеца затрачивать больше усилий на оборону, чем когда-либо.

Безусловно, яростный натиск сына не мог нанести Корину ущерба. Сам он даже не пробовал атаковать, сосредоточившись лишь на парировании ударов. И всякий раз, когда Конан начинал уставать или колебался, кузнец вязал его лезвие, и швырял мальчика на лед.

— В тебе по-прежнему горит огонь, сынок.

Конан с рычанием в очередной раз поднялся. Глаза превратились в щелки на каменном лице. Его меч описал дугу, нанося сверху удар, который обычно разрубает человека на две половины.

Кузнец отпрянул назад.

— Не то. Замедлись. Укрепи позицию!

Сила инерции закрутила Конана вокруг оси, и Корин сбил его с ног. Тяжело приземлившись, мальчика, тем не менее, снова встал, держа низко лезвие. На лице читалась жажда убийства.

— Довольно.

Однако мальчик напал на отца. В его синих глазах появился безумный блеск. Отбив два удара, Корин отвесил сыну тяжелую затрещину.

— Хватит!

Поскольку Конан не собирался останавливаться, кузнец с размаху воткнул большой меч в лед. Поминая Крома, Корин использовал лезвие в качестве рычага. Лед треснул, и от него откололся значительный пласт, образовав полынью.

Набегавший Конан погрузился с головой в мелкую реку.

«По крайней мере, он не потерял меч» — отметил про себя Корин.

— Ты не готов владеть этим клинком.

Вылезший из холодной воды мальчик опешил.

— Но, отец…

— Меч был закален достаточно, в отличие от тебя. В тебе горит огонь, и нет никакого льда. Продолжая подобным образом, ты попросту сломаешься, — Корин спрятал лезвие в ножны. — Когда-нибудь ты будешьего достоин. А сейчас обладание им принесло бы тебе лишь смерть.

— Это означает, что ты больше не будешь меня тренировать? — дрожащим голосом спросил мальчик.

— Нет, сын мой, — вздохнул кузнец. — Это означает, что я должен учить тебя еще лучше.

 

Глава 6

Запыхавшийся Конан обогнул большую хижину. Пробежав мимо стайки хихикающих девчонок, он обдал их снегом, подняв ногами настоящий буран. Подросток, на бегу отряхивая рукава коричневой куртки от налипших белых хлопьев, поднырнул под растянутой тушей лося. Он чуть не лишился уха, когда проскальзывал между разделывавшими ее двумя мясниками.

Отсюда уже можно было услышать голос отца, вещавший из самого центра деревни:

— Если киммериец чувствует жажду, то это жажда крови.

Раскатистый бас Корина превращал слова в команды, но для Конана они все же звучали как предостережения. Те же самые выражения кузнец использовал в качестве поощрения парней вроде Ардела после того конфуза с его сыном.

На пути торопящегося мальчика попадались воины, которые отрабатывали приемы боя или заостряли свои мечи.

— Когда киммериец чувствует холод, это холодный край стали.

Мимоходом, Конан успел удивиться, почему слова отца не вызывали у него желания немедленно взяться за меч. Он улыбнулся про себя, понимая, что все же усвоил некоторые из преподанных ему уроков. Первый проблеск осознания глубины отцовской мудрости коснулся мальчика, и это подталкивало его бежать еще быстрее. Он хотел не разочаровывать отца, а наоборот удивлять своими успехами. Храня верность методам обучения, Конан обязательно достигнет больших возможностей.

Молодежь выстроилась в линию перед Корином. Кузнец держал в руках корзинку с голубоватыми в крапинку вороньими яйцами, которые Конан сам собрал на прошлой неделе, что явилось частью его домашних обязанностей. Каждый юноша открывал рот, а Корин торжественно клал яйцо ему на язык.

Увернувшись от зубов уличной собаки, Конан пристроился в конце шеренги на снежной дорожке. Грудь мальчика тяжело вздымалась. Хотя отец и заметил его, однако не подал виду.

— Киммериец должен быть в меру отважен, — провозгласил кузнец. — Он ни не боится смерти, но и не мчится ей навстречу, сломя голову.

Конан согнулся, изо всех сил пытаясь отдышаться. Косясь на шеренгу молодых людей, он сделал наблюдение, что те немногое поняли из речи его отца.

Между тем, кузнец вложил яйцо в рот последнего юноши.

— Чтобы стать киммерийским воином, вы должны проявлять хитрость и держать равновесие в сочетании с силой и скоростью.

Конан, наконец, выпрямил спину. Отец составил утром для него длинный список хозяйственных работ, с намерениями занять сына на целый день. Как то, он послал его колоть дрова для старого Эйрана, и попросил старика дать Конану тупой топор. Затем предстояло зарезать цыпленка для Дейрдр. Но не одного из тех, что в курятнике, а который сбежал оттуда накануне… Таким образом, все поставленные задачи были направлены на то, чтобы Конан не болтался свободно по деревне. Только отец не предполагал, что в тот день все это мальчик сможет проделать довольно быстро и без особых усилий. А там, где силы и скорости явно не хватало, он выигрывал за счет хитрости.

Корин все-таки удостоил сына взглядом.

— Я вроде бы давал тебе различные задания.

— Уже все готово, отец, — Конан не смог сдержать довольной улыбки.

Кузнец обратился к другим:

— Первый, кто обежит вокруг холма и вернется с неразбитым яйцом, получит право тренироваться вместе с воинами.

Молодые люди гурьбой бросились к холмам.

Конан смотрел им вслед с отвисшей челюстью. Отец глянул в корзинку, достал одно из оставшихся яиц и протянул сыну.

— Кром! А ты, мальчик, чего ждешь?

Запихнув хрупкий предмет в рот, Конан припустил за юношами, подгоняемый досадой и гневом. Поднажав, он быстро настиг группу и тут увидел, как один паренек упал, поскользнувшись. Содержимое яйца с кусочками голубоватой скорлупы потекло по подбородку. Неудачник плюнул с отвращением и бросил снежок в спину юноши, который его подтолкнул. Остальные словно ничего и не заметили.

«Хитрость. Выдержка» — синие глаза Конана сузились. Для того чтобы завершить круг с неповрежденным яйцом требуется не только быстрота ног, но и сноровка. Не разбей тот парень при падении злосчастное яйцо, то он мог бы вполне продолжить состязание: «Значит, яйцо во рту — всеобщая слабость».

Ардел, который не отличался особыми скоростными качествами среди сверстников, тоже это понял. Когда юноши огибали холм, он подцепил ногу ближайшего конкурента, заставив того уткнуться лицом в снег. Как ожидалось, лопнувшее яйцо вылетело изо рта. Тем временем, Ардел выбросил кулак в сторону пробегавшего Конана, однако мальчик сумел увернуться.

«Хитрость». В то время как другие подростки занимались толканием друг друга, Конан покинул тропу, чтобы срезать путь. Дополнительные обязанности, возложенные на него отцом в зимний период, сейчас приносили пользу. Мальчик изучил окрестности так, как его соперникам и не снилось. Он перепрыгивал с валуна на валун и подныривал под стволы поваленных деревьев. Конан перемещался по диагонали поперек склона, хватаясь за молодые деревца, замедляясь и меняя направление. Таким образом, вернувшись, наконец, на проторенную тропу, он опередил всех старших товарищей. Конан вприпрыжку мчался вперед, улыбаясь летевшим ему в спину недовольным выкрикам.

Внезапно Конан поймал себя на мысли, что в лесу кроме них присутствует еще кто-то. На мгновение он подумал, что это волки решили поохотиться. Уж больно быстро и незаметно перемещались от дерева к дереву некие смутные фигуры. Но когда вдалеке промелькнула человеческая нога, а потом рука, сомнения насчет волков сразу отпали. Мальчик остановился, инстинктивно поднимая руку, чтобы предупредить других. «Это пикты!».

Остальные подростки замерли, как вкопанные. Кто-то из них пытался закричать, но подавился яйцом. А между тем, четверо разведчиков пиктов появились на опушке. Завидев их выбритые виски и пучки волос, утыканные иглами дикобраза, киммерийские юноши ударились в бегство в обратном направлении.

Один лишь Конан остался стоять на месте, раздувая ноздри и сжимая кулаки.

В руках одного из пиктов кружилась бола. Просвистев в воздухе, кожаные шнурки с шарами на концах оплели лодыжки юного киммерийца, тем самым повергнув его на землю. Мальчик перевернулся на спину и вытер с лица снег.

Квартет пиктов медленно приближался. Казалось, они совсем не боятся его. В их взглядах читалось скорее любопытство, чем что-нибудь еще, и такое пренебрежение разожгло пламя гнева в душе Конана.

Он разглядывал чужаков, покрытых боевой клановой раскраской и топоры с двойными лезвиями, служившие им оружием. На настороженных лицах врагов лежал отпечаток усталости. Находясь на большом расстоянии от родных краев, пикты не имели при себе никаких припасов, что не могло не сказаться на их общем самочувствии. Они не знали, как поступить с ребенком, и начали обсуждать его судьбу на своем резком языке.

Один указал рукой на юго-запад, где проживали пиктские племена. Другие принялись горячо жестикулировать. По татуировкам и раскраске можно было определить, что они принадлежат к Выдрам. К клану, который обычно промышлял набегами вблизи аквилонской границы. Каким ветром их занесло так далеко на северо-восток, Конан даже не предполагал, но ясно, что пришли они сюда не с добрыми намерениями.

Пока враги были заняты обсуждением, мальчик стал пальцами распутывать длинные ремни, стягивающие ноги. Прежде, чем начать бой, следовало для начала освободиться от пут. Он успел вызволить лишь одну ногу, когда вождь пиктов, оттянув назад за волосы голову Конана, высоко занес кривой нож, намереваясь перерезать пленнику горло. У юного киммерийца времени оставалось только на то, чтобы выскользнуть из сапог и метнуть в противника один из шаров болы по короткой дуге.

Зашитый в кожу круглый камень попал пикту в правую сторону лица. Снаряд раздробил скулу и глазницу. Человек провернулся на месте, разбрызгивая кровь, хлещущей из ужасной раны, и рухнул рядом с босоногим мальчиком.

Конан вытащил оружие из-за пояса побежденного врага и молниеносно откатился в сторону. Замешкайся он хоть на миг, удар топора второго пикта размозжил бы его череп. Кувыркнувшись назад, Конан тут же поднялся. Он стоял в глубоком снегу, игнорируя сковывающий ступни холод. Сейчас важнее всего было не потерять равновесие.

Третий пикт замахнулся топором, чтобы одним ударом разрубить мальчишку от макушки до промежности. Но Конан выставил обретенное оружие «вверх — вправо» и заблокировал этот удар. Глаза дикаря расширились от удивления, тем не менее, он снова поднял топор. Тогда мальчик метнулся вперед, к незащищенному торсу противника и обрушил свой топор на его коленную чашечку. Лезвие прошло сквозь кожаные гетры и человеческую плоть. Колено подогнулось, и пикт начал оседать. Следующий удар Конана разворотил ему грудину. Харкая кровью, вражеский воин завалился на спину. Между тем, Конан отведя удар четвертого пикта, поднырнул под его руку. Таким образом, он закрылся телом человека от атаки последнего из четверки, будто щитом, а после опрокинул врага, сбив подножкой.

Второй пикт попытался быстро поставить защиту, но киммериец превосходя дикаря в скорости, полоснул ему по правому бедру. Пикт отпрыгнул назад, с трудом удержав себя в вертикальном положении. Пару мгновений он смотрел на подростка, а затем опустил плечи и ринулся на него, словно разъяренный бык.

Время для Конана остановилось. Сказались бесконечные часы, проведенные в тренировках с Корином. Пикт старался использовать против мальчика свое преимущество в размерах, пусть и не столь значительное. Дикарю лишь требовалось блокировать несколько выпадов юного киммерийца, после чего его вес и напор должны принести ему победу. Достаточно свалить мальчишку на землю, а уж тогда завершить схватку тяжелым ударом по голове.

Конан взметнул оружие к топору пикта, как будто хотел отвести его в сторону. Вражеский воин нанес удар навстречу лезвию, но мальчик вдруг опустил свой топор, оглушив лежащего на снегу человека. Дальше киммериец предпринял быстрые перемещения то влево, то вправо и крутился подобно смерчу. Внезапно он раскрылся, позволив пикту атаковать, но в последний момент увернулся. Противник пронесся мимо. Его топор просвистел над левым плечом Конана, который вдогонку ударил двухлезвийным оружием по пояснице пикта. У того сразу подкосились ноги, и дикарь ткнулся носом в сугроб.

Последний из пиктов пришел в себя и вытирал налипшие снежные комья с перекошенного от ярости лица. Поскольку агония мужчины со сломанным спинным хребтом заканчивалась, Конан отошел от него, чтобы заняться оставшимся в живых противником. Пригнувшись, пропустив сокрушительный удар над головой, киммериец похоронил лезвие своего топора глубоко в животе пикта. Человек сложился пополам, тщетно стараясь набрать в грудь воздуха. Он все же вытянул руку, чтобы отразить очередную атаку. Но Конан ударил просто по ней сверху. Следующий его удар пришелся по затылку врага, раскроив тому череп.

На поле боя наступила тишина, если не считать последних хрипов третьего разведчика пиктов и раздраженного вороньего карканья. Мальчик присел и пробежался взглядом по прилегающей территории с целью обнаружить любое другое движение. Не заметив ничего подозрительного, победитель вернулся к оставленным в снегу сапогам. К тому времени, когда он натянул их на замерзшие ноги, умирающий пикт перестал дышать.

Конан нагнулся и подобрал кривой нож, который был изначально предназначен, чтобы отведать его крови. Ему предстояло еще выполнить некоторую малоприятную работу.

* * *

Когда первые из молодых людей появились в деревне, удрученные, с подбородками, перемазанными яичным желтком, Корина это не встревожило. Так или иначе, ничего страшного не произошло, ведь мальчики только учатся. Сам он гордился фактом, что Конана среди них не оказалось. Однако увидев страх в глазах самого старшего, Корин почувствовал, как внутри у него зарождается тревога.

Тут Ронан остановил одного паренька и перекинулся с ним парой слов. То был его сын Ардел, на которого как раз смотрел кузнец.

— Корин! Пикты в лесу. Они охотились на мальчиков.

— Сколько их было, Ардел?

— Много, — пробормотал побледневший юноша. — Слишком много.

— И вы, значит, побежали прямо сюда? Собирались привести их в деревню?

Ардел плюхнулся на колени.

— Слишком много…

Корин развернулся, чтобы объявить сбор воинов, но заметил, как одинокая фигура выходит из лесу с южной стороны. Он двинувшись было ей навстречу, остановился и решил подождать.

Между тем, человеческая фигура перешла на бег трусцой, устремившись к деревне. Достигнув деревенской площади, Конан перешел на шаг. Дыхание вырывалось из его рта в виде густых клубов пара. Весь в крови, он не реагировал на перешептывание людей, их вздохи или одобрительные кивки. Продолжая свой путь, он также не обращал внимания на других подростков. На его лице, наполовину скрытом растрепанными волосами, глаза пылали синим огнем.

Конан бросил отрубленные головы пиктов к ногам отца, затем выплюнул совершенно целое яйцо.

— Единственная жажда, которую я знаю, это жажда крови. Единственный холод, который мне известен, — холодный край стали. Моя храбрость умерена. Я не боюсь смерти, но и не ищу безрассудно с ней встречи. Скорость и сила, хитрость и баланс. Я готов обучаться, как воин, — произнося это, мальчик не отрывал взгляда от лица Корина.

Его отец улыбнулся.

— Вижу, ты действительно готов, сын мой. Так сколько?

— Всего лишь четверо, — Конан пихнул одну из голов носком сапога. — При них не было запасов продовольствия. Думаю, где-то в округе расположен их лагерь.

Корин оглядел соплеменников.

— Я хочу, чтобы воины обыскали холмы. Вперед!

— А мне тоже идти, отец?

— Конечно, — кивнул Корин. — Я ведь обращался к воинам, не так ли?

— Да, отец, — Конан просиял, и его радостный вид не мог не тронуть сердце кузнеца.

Мальчик повернулся, собравшись тут же кинуться обратно в лес.

— Эй, Конан.

— Что-нибудь еще, отец?

— Зайди-ка сначала домой и прихвати с собой аквилонский меч. Теперь ты стал воином, — со значением сказал Корин. — Кром! Я сильно подозреваю, что к концу этого дня твой клинок вдоволь напьется вражеской крови.

 

Глава 7

Конан, держа в руке обнаженный меч, достиг холмов, что лежали к западу от деревни. Остальные посланные на разведку воины прочесывали южные склоны, но мальчик отправился к месту, где состоялась его схватка с пиктами. Он решил начать оттуда, выбрав после другое направление.

Грудь подростка распирало от гордости. Конан представлял себе расправу уже над целой дюжиной размалеванных дикарей, ведь та убитая им четверка, возможно, была лишь авангардом большого отряда! И все-таки в душе он признавал ошибочность этой версии, особенно если учитывать довольно плачевное состояние встреченных пиктов. Ему оставалось только сожалеть, что о его подвигах пока не сложат легенды.

Последняя мысль подействовала отрезвляюще. Хотя молодого киммерийца заботило в основном одно отцовское мнение, все же он не мог не заметить выражения на других лицах. Ардел с товарищами выглядели пристыженными и, скорее всего, затаили обиду. Они поддались панике, там где самый младший среди них проявил стойкость и отвагу. Несмотря на юный возраст, Конан допускал, что парни в конечном итоге забудут свой позор, и вместо этого будут упиваться воспоминаниями о том, что им довелось присутствовать, когда Конан с трофеями вернулся в деревню.

Реакция взрослых воинов также легко угадывалась. Кто-то просто отказывался верить. Некоторые участвовали в боях, но не могли похвастаться уничтожением врага. Другие, более опытные, сильно сомневались, что мальчик сделал это в одиночку. Правда, подавляющее большинство соплеменников помнило о предзнаменовании. Для них триумфальное возвращение мальчика только лишний раз послужило подтверждением его исключительности. Однако нашлись немногие, кто отводил взгляд. Эти полагали, что на месте Конана глупо не воспользоваться шансом, подаренным судьбой, и не прожить до старости в мире и благополучии.

Будь он постарше, то понял бы, что дело вовсе не в судьбе. Кром дает мужчинам храбрость. Кром наделяет их при рождении разумом, волей и силой рук. Но Кром больше ничего не гарантирует в дальнейшем. И уж точно не обещает никакого мира и счастья. Конан рожден киммерийцем, а значит должен вести жизнь воина.

Мальчик пробрался через лес к гряде скал, тянущейся до луга, где были расставлены его капканы. Едва вскарабкавшись на вершину и присев, чтобы перевести дух, он услышал бряцание оружия и скрип кожи, доносящиеся снизу. По тропинке к подножию утеса приближалось с полдюжины всадников, облаченных в кольчуги и кожаные доспехи. На их головах красовались стальные конические шлемы. Лица наполовину скрывались под кроваво-красными шарфами.

Конан притаился за корягой. Он никогда раньше не видел подобных людей, даже во время поездки с отцом на юг с целью посетить рынок приграничного городка. Тем не менее, смуглый оттенок кожи и форма шлемов казались смутно знакомыми. Похожие люди упоминались в рассказах деда. Замора? Зингара? Тогда все это выглядело чем-то далеким и экзотическим.

Доехав до скалы, всадники остановились. Их командир заметил цепочку следов, заканчивающихся у основания, и покачал головой. Затем его взор обратился в ту сторону, откуда они вели. Там был дремучий лес, холмы и глубокие снежные сугробы, что не предвещало отряду легкого прохождения. В конце концов, махнув рукой и отдав короткий приказ, он повел своих людей по следу на север, где на расстоянии примерно мили раскинулась родная деревня Конана.

Возмущение, презрение и тревога перемешались в душе мальчика. Мысль о том, что какие-то чужаки посмели запросто вторгнуться в Киммерию, приводила его в неистовство. Неужели они настолько глупы и беспечны? На миг в мозгу промелькнуло, что, возможно, пришельцы прибыли на север, чтобы свершить давнишнюю кровную месть над его дедом.

К счастью, старший всадник, пусть и потратив некоторое время на изучение следов, даже не потрудился посмотреть на вершину утеса. Тем самым, Конан укрепился в подозрении, что это люди не большого ума. Конечно, по размеру отпечатков и длине шагов можно было предположить, что здесь прошел подросток. Но придерживаться мнения, что по склону невозможно подняться — поистине верх глупости! Должно быть, они жители степей!

Плюнув с отвращением, Конан начал спускаться с противоположной стороны холма. Безусловно, спуск по ближнему склону вышел бы значительно короче, однако, вздумай чужаки вернуться, он обязательно угодил бы в ловушку.

Сначала Конан шел вслед за всадниками, затем, углубившись в чащу, свернул чуть к югу. Перейдя на бег, и не встретив на пути никаких проблем, мальчик мог бы достичь деревни прежде всадников и предупредить отца. Отметив, что ниоткуда не доносятся звуки сигнальных киммерийских рожков, он ощутил прилив отваги. Конан спешил не из-за желания прослыть героем, а потому что не хотел оставлять свою деревню без защиты.

Ему ни на мгновение не показалось, что пришельцы могли бы быть мирными путешественниками. Все они имели устрашающий вид. У них не было при себе никакой поклажи, и за ними не шли вьючные животные, тащившие на спинах тюки с вещами. Обнаружив свежие следы, чужаки не стали никого выкликать, чтобы продемонстрировать дружеские намерения. К тому же путь их лежал вдали от широкого торгового тракта на юге. А если двигаться прямо по нему, то попасть в деревню не составляло труда.

Нет, у него не осталось сомнений, что они являлись частью какого-то большого соединения. Или даже, в худшем случае, были частью заградительного кордона, задача которого удостовериться, что никто не ушел. Старый Коннахт в своих рассказах про таких порой упоминал. Но дед никогда не говорил слишком много или что-нибудь хорошее о них.

С горящими легкими, Конан вырвался из леса и остолбенел от ужаса при виде родной деревни.

Огненные стрелы, взметнувшись в небо с юга, устремились вниз по дуге, словно падающие звезды. Они достигли ближайших строений, глубоко увязнув в соломенных крышах. Хижины заполыхали. Ветер погнал клубы черного дыма по деревне прямо на выстроившихся в защитную линию киммерийцев.

Там, в центре, стоял Корин, державший высоко великолепный, длинный меч, выкованный для его сына. Он руководил обороной, расставляя по местам мужчин и женщин. Конан инстинктивно понимал смысл действий отца. Ему отчаянно хотелось встать рядом с ним. Всего пару сотен ярдов отделяло его от деревни, и мальчик бросился бежать со всех ног по заснеженному полю.

Лязг металла по правую руку заставил Конана остановиться. Закованные в броню люди сомкнутыми рядами выступили из леса. Конечно же это аквилонцы, уже виденные им прежде. Короткие мечи в их руках, вытащенные из ножен, мало чем отличались от его собственного клинка. Щиты в форме вытянутых овалов являлись стандартными в легионах Аквилонии, хотя мальчик до сего дня был с ними не знаком. Каждый украшала эмблема, изображавшая человеческое лицо в маске, обрамленной извивающимися щупальцами, от вида которой Конан невольно содрогнулся.

Аквилонцы маршем двинулись к деревне. Позади шагали двое барабанщиков, задававших ритм для солдат. С бешено стучащим сердцем Конан припустил вдвое быстрее, оставляя за спиной вражеские ряды.

Внезапно взревели трубы, и всадники, отделившись от линии деревьев, устремились через снежную равнину. Это не был легковооруженный конный разъезд, но тяжелая кавалерия, с лошадями, заключенными в панцирь из стальных пластин. Всадники размахивали изогнутыми мечами, одинаково подходящими для рубящих и колющих ударов. Воины возвышались бы над Конаном даже пешими, а в седле они и вовсе представляли собой безжалостную, разрушительную силу.

Топот копыт не мог заглушить толстый снежный покров. Конану пришлось изворачиваться, чтобы не быть растоптанным. Крутясь ужом на земле, он, когда последние лошади пронеслись мимо, оказался стоящим на коленях спиной к деревне. С трудом поднявшись на ноги, мальчик начал поворачиваться, и тут аквилонская шеренга разошлась, будто занавес, пропуская одинокого воина.

Он походил на одного из конных рыцарей, поскольку его лошадь была в такой же броне, и меч в ножнах меч имел сходство с ятаганами остальных. Но присутствовали и отличия. Он также носил щит с ужасной маской на нем, однако не как военное снаряжение, а будто родовой герб.

Человек, сидя в седле выпрямившись, внимательно изучал позицию цепким взглядом ястреба. Конан не знал, кто это, но чувствовал, что он крайне опасен. Мальчик вновь рванулся по направлению к деревне, уверенный, что, если незнакомец войдет в нее, то в живых никто не останется.

Молодой киммерийский воин погрузился в яростное сражение, полностью осознавая все происходящее. Звуки вокруг разделялись. Так, резкий скрежет металла по металлу отличался от хруста перерубаемой мечом кости. Или шипение воздуха из пробитых легких нельзя было спутать с шуршанием внутренностей, вываливающихся из распоротого живота. Мужчины кричали. Некоторые давали распоряжения, другие просили о милосердии. Слова гортанного чужого языка смешались с привычными фразами киммерийской речи. Лезвия вспыхивали на свету. Кровь, разлетавшаяся по сторонам красными брызгами, наполняла воздух тяжелым запахом, вытеснявшим дымную гарь.

Конан сделал вывод, который пригодился бы ему в дальнейшем: Бой, казалось, проходящий хаотично, по сути имел порядок и размеренность. Сила была направлена против бессилия. И слабость отступала, пока у нее не появлялась возможность атаковать еще большую слабость. Линии создавались и тут же рушились. Открывались пустоты, чтобы немедленно заполниться. Быстрое движение означало жизнь, тогда как колебание или небрежность мгновенно тонули кровавой реке.

В воздухе просвистело несколько стрел. Конан, захватив руку вражеского воина, подставил его вместо щита. Три стрелы вонзились в грудь аквилонца, и мальчик выскользнул из-под падающего тела, сразу же перерезая подколенные сухожилия другого противника.

В деревню ворвались громадного роста воины, кожа которых была настолько темна, что казалась почти фиолетовой. Вооруженные круглыми щитами, эти жители страны Куш нанизали на свои длинные копья множество жертв. Прежде, чем Конан смог добить аквилонца, один из кушитов сбил с ног его самого. Увернувшись от наконечника, чуть не пригвоздившего юного киммерийца к земле, Конан наугад полоснул мечом. Лезвие распороло человеку живот, и когда тот упал, обливаясь кровью, его убийца был уже далеко.

Он торопился к месту, где последний раз видел фигуру отца, но киммерийской линии больше не существовало. Повсюду лежали утыканные стрелами тела. Смерть не пощадила никого. Ардел лежал, свернувшись калачиком на снегу. Голова юноши соединялась с туловищем лишь узкой полоской кожи. Ронан, его отец, находился неподалеку, пронзенный насквозь кушитским копьем. Компанию ему составлял десяток поверженных им врагов. Других павших деревенских жителей также окружало немало убитых вражеских воинов. Правда, если среди защитников деревни были одни киммерийцы, то орда нападавших состояла из представителей разных народов. Тем не менее, перед смертью они все оказались равны.

Конан озирался по сторонам и не мог найти своего отца. Он пересекал деревню, нанося рубящие и колющие удары. Слишком быстрый, для врагов и слишком маленький, чтобы в него попали. Способный легко потеряться в дымовой завесе.

Из ближайшей хижины вышел захватчик, демонстрируя в высоко поднятой окровавленной руке ожерелье из медных бусинок. Конан подрубил ему колено, а затем снес и голову, даже не заметив, что перед ним женщина. Но какое это имело сейчас значение, когда она была врагом, а он — киммерийским воином?

Добравшись до кузницы, Конан вздохнул с облегчением. Пожар, охвативший южную половину деревни, пока сюда не дотянулся. Он прошмыгнул мимо открытого дверного проема, разглядев внутри множество фигур, и укрылся в сарае. Мальчик прикрыл за собой входную дверь и подошел к заколоченной досками еще одной, которая раньше вела в кузницу. Трещина в косяке обеспечила ему прекрасный обзор.

От увиденного его желудок едва не вывернулся наизнанку. Корин стоял в кольце врагов, с пронзенным черной стрелой правым плечом. Одежда отца вся пропиталась кровью. Один из воинов в богатых кожаных доспехах ухмылялся, тем самым показывая кузнецу, что та стрела была выпущена именно из его лука.

«Это будет стоить тебе жизни» — мысленно пообещал Конан.

Все собравшиеся в помещении выглядели предводителями различных племен, которые сегодня наводнили киммерийскую деревню. Тучный аквилонский генерал с неопрятными волосами и на удивление чистой броней буравил Корина взглядом маленьких поросячьих глаз. Другой, еще более массивный мужчина, явно верховодивший тяжелой конницей, щеголял в латах со связкой цепей. Вождь кушитов имел при себе тяжелую дубинку с шипами из металла и заостренной кости. Лицо еще одного воина украшали незнакомые вытатуированные символы, которые мальчик поклялся запомнить навсегда. Этот тип разглядывал Корина, как кот разглядывает полузадушенную мышь.

И над ними возвышался тот самый человек, который ранее проезжал сквозь ряды аквилонцев. В отличие от остальных, Корин не проявлял к его персоне ни малейших признаков страха. Конан улыбнулся, гордясь выдержкой отца, хотя в синих глазах подростка сквозило холодное презрение к другим.

Военачальник, положа руку на эфес ятагана, с видом принца прошелся вокруг Корина.

— Не считается позором преклонить колени перед Халар Зимом. Вот, например, все эти бойцы покинули свои земли, чтобы присягнуть на верность мне, — человек какое-то время изучал свои ногти, а потом взял в руки большой киммерийский меч. — И поступили они так, поскольку им известно, что однажды я стану Богом.

— Богом или нет, но когда-нибудь и ты падешь, — прищурившись, сказал кузнец.

Военачальник притворно закатил глаза, а затем взмахом руки подозвал кого-то из тени кузницы. Фигура в просторных монашеских одеждах поднесла ему маску, напоминавшую эмблему на щитах захватчиков, только без одного отсутствующего фрагмента. Костяная, оправленная в потускневшее золото и покрытая чешуйками маска, казалось, источала древнее зло. Конан смотрел на нее, одновременно с восторгом и отвращением.

Предводитель взглянул на маску и улыбнулся ее отражению в полированном лезвии меча.

— Ты, безусловно, знаешь, что это такое. Маска Ахерона! Не хватает лишь одной части. И она должна храниться здесь.

На лице Корина не дрогнул ни единый мускул, однако все же по малозаметным признакам его сын понял, что пришелец не солгал. Это открытие потрясло Конана, поскольку он никогда не слышал ни о самой маске, ни о связанной с нею тайной. Возможно, только воинам полагалось это знать, а ему отец просто еще не рассказал. Не успел. Других объяснений быть не может. Уж не о той ли «ответственности» говорил тогда Корин?

Пришелец усмехнулся.

— Твое мужество, киммериец, действительно достойно уважения, но я испытываю очень сильную потребность в последнем куске. Ты можешь отдать его мне добровольно… или умрешь, и я найду это сам.

Кузнец одарил его непринужденной улыбкой, в которой, однако, читался вызов.

— Я предпочел бы смерть.

— Что ж, я так и думал, — кивнул предводитель захватчиков. — Луциус, доверяю тебе эту честь.

Аквилонский генерал выхватил из ножен короткий меч и выступил вперед, поднимая оружие, чтобы обезглавить улыбчивого киммерийца.

 

Глава 8

Конан стремглав ворвался в кузницу, и через мгновение короткий меч, прочертив в воздухе дугу, начисто отсек нос Луциуса. Аквилонец отпрянул назад, зажимая рану ладонью, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Отрубленный орган еще не успел достичь пола, а Конан уже атаковал Халар Зима.

Юный киммериец и предводитель захватчиков закружились в смертельном танце. Блокировав резкий выпад большим мечом, Халар Зим пинком ноги в грудь отправил мальчика прямо в объятия кушитского вождя. Корин сделал движение к военачальнику, но огромный, украшенный цепями человек, ударив кузнеца между лопаток, поверг его на колени.

Халар Зим коснулся мочки своего правого уха. Удивленно посмотрев на испачканные кровью пальцы, он все же смог выдавить из себя улыбку.

— Это твой сын? Безусловно, это твой сын. И, знаешь, он мне нравится.

Конан зарычал и сумел бы вырваться, если б на помощь кушиту не пришел воин с татуировками.

— В нем много огня, киммериец, — продолжал захватчик. — Ты должно быть им гордишься, как и любой отец, имеющий послушного ребенка.

Корин промолчал, и мальчик последовал его примеру.

— Увы, иногда ребенок может доставить не только радость, но и душевную боль. Или ослабить родителя.

Халар Зим отдал отрывистый приказ, который намертво отпечатался в мозгу Конана, хотя язык был ему не знаком. Тут же двое подручных бросились к кузнецу и сковали его цепями. Потом великан в броне вышел во двор и скоро вернулся со стальным шлемом размером с ведро, наполненным мелким металлическим ломом. Он обмотал его цепью, один конец прикрепив к оковам Корина. После чего гигант перекинул другой конец через стропила и приготовился поднимать шлем над головой киммерийца.

Халар Зим махнул помощнику в монашеском одеянии. Колдун протянул руку и провел пальцем по шлему. Начертанный символ ослепительно вспыхнул и сразу потух, но внутри шлема стал нарастать жар. Конан пришел в ужас, видя как на его глазах все истории про магию, которые обычно рассказываются шепотом у костра, воплотились в реальность от простого жеста.

Когда помощник отошел, великан рывком поднял шлем вверх. Золотистая капелька расплавленного металла выплеснулась через край, обжигая бедро Корина. Кузнец стиснул зубы. Плоть вокруг его глаз напряглась, но он даже не попытался сдвинуться в сторону.

Халар Зим пожал плечами.

— Ты можешь кричать. Это никак не повлияет на мое мнение о тебе.

Корин не издал ни звука.

— Наверное, будучи кузнецом, ты способен оценить то, что было сделано с помощью магии. Чтобы расплавить сталь тебе потребовались бы часы работы с мехами. А тут всего лишь легкое прикосновение. Только подумай о той власти, которую я, став богом, мог бы разделить с тобой.

— Киммерийцы не используют колдовство, — фыркнул Корин.

— Жаль. Им бы не помешало, — Халар Зим обвел своих подчиненных хмурым взглядом. — Ну, а вы что ждете? Ищите же это!

— Повелитель, — Луциус склонил голову, — его не может быть среди других черепков, а поблизости нет никакого храма или святилища.

— Глупец, киммерийцы не молятся богам. У них нет ни жрецов, ни проповедников. Это здесь, в обители огня и стали, — Халар Зим описал круг мечом. — Кузница — их храм. Вот, что важно, и осколок следует искать именно тут.

Подручные, кроме кушита, который удерживал Конана, прижав его к полу коленями, принялись обыскивать кузницу. Пусть без излишнего усердия, тем не менее, они проверяли все места, где можно было найти хоть что-нибудь подобное. Если Конан понял правильно, то нужный предмет мог легко уместиться в его сжатом кулаке: «Он хорошенько это спрятал. Им никогда не отыскать этот осколок, а отец ни за что не выдаст его местоположение».

Отец и сын смотрели друг друга в молчаливом взаимопонимании. Они были киммерийцами. Независимо от боли и пыток, врагам не удастся узнать от них ничего. Конечно, Халар Зим не собирается оставлять их в живых. Но даже если было бы по-другому, то жизнь, подаренная тираном за малодушие, не достойна киммерийца. Хотя Конан не знал, где находится вещь, он кивком сообщил отцу, что готов умереть рядом с ним, защищая тайник.

Татуированный мужчина опустился на колени перед Халар Зимом:

— Осколка кости нигде нет.

— Значит, вам ничего нельзя поручать, не правда ли? — Халар Зим снова ощупал свое ухо. Кровь остановилась. Он кивнул и повернулся к Корину: — В твоем сыне присутствуют храбрость и талант. Мальчик так похож на мою дочь. Эй, Марика, — бросил предводитель в темноту кузницы, — без тебя мне сейчас не обойтись.

Маленького роста, хрупкая девочка в длинном, мерцающем фиолетовом плаще из тонкой ткани вышла из дальнего угла, где она ждала, тихая и незримая. Поскольку ее отец сравнил их друг с другом, Конан посмотрел на нее с интересом, и тут по его спине пробежали мурашки. Хотя она на вид была только годом или двумя старше, чем он, ее глаза смотрели куда-то вдаль, словно видели совершенно иные события, отличные от тех, что происходили вокруг в настоящее время. Ее волосы были собраны в массу темных косичек, за исключением челки, чуть прикрывающей лоб. Кожа девочки имела подобную трупу бледность. Конан даже удивился, что от нее не воняло могилой.

— Ты звал, отец?

— Эти недоумки уверяют меня, что фрагмента здесь нет, — Халар Зим усмехнулся.

— Твои люди просто не знают, как он выглядит.

— Но ты найдешь его, Марика? — с улыбкой спросил ее отец.

Девочка покорно опустила голову.

— Как пожелаешь.

Из-под чешуйчатого, фиолетового плаща появилась рука. Все пальцы были заключены в серебряные футляры, похожие на острые когти. Она помахала ими в воздухе, как будто перебирая струны невидимой лиры. В грудь Конана что-то стукнуло, и сразу же вес кушита сместился. Недостаточно, чтобы освободить тело мальчика, однако тот понял, что чернокожий также ощутил толчок.

Другие отступили, когда девочка закружилась по кузнице. Полы ее плаща развевались, хотя движения были плавными и неторопливыми. Наконец, она подняла голову, словно прислушиваясь к чему-то. И, скорее всего, действительно услышала, потому что дальнейший ее путь лежал в один из затененных углов.

— Это там, отец.

Она указала на доску, и та отогнулась от стены, как лоскут кожи. Достав из открывшегося тайника золотую коробку, девочка, держа ее в обеих руках, приблизилась к отцу и с поклоном протянула ему.

Халар Зим отложил меч и вцепился в шкатулку дрожащими пальцами. Откинув крышку, он уставился на содержимое. Его глаза заблестели от возбуждения, а рот приоткрылся. Предводитель достал вещь из коробки и поднял ее с благоговением, как отец поднимает своего первенца.

— Ты хорошо мне послужила, дочка. Мать гордилась бы тобой.

Девочка, не поднимая головы, самодовольно улыбнулась.

Халар Зим любовно провел большим пальцем по фрагменту кости, после чего нахмурился и выражение его лица вновь стало жестким.

— Эх, киммериец, ты вполне мог бы избавить меня от многих неприятностей. Однако вместо того, чтобы поделиться с тобой славой в будущем, теперь я вынужден причинить тебе боль. Но как? Ах, да, да…

Он внимательно взглянул на дочь.

— Марика, хотела бы ты иметь брата? Мы можем взять с собой этого киммерийца и заставить подчиняться нашим желаниям.

Стрельнув в Конана ядовитым взглядом, девочка улыбнулась отцу:

— Как тебе будет угодно.

— Мой господин, Вы не можете… — Луцис тряхнул головой так, что окровавленная тряпка на месте носа чудом удержалась на лице.

— Не могу? Ты говоришь, я не могу сделать что-либо?

Крупный мужчина смертельно побледнел.

— Нет, господин, я лишь подразумевал… — аквилонец торопливо вытащил из ножен свой короткий меч. — Я имел в виду, точнее надеялся, что Вы разрешите мне прикончить этого варвара.

— Не хочу тебя разочаровывать, Луциус, но тебе не суждено причинить боль моему киммерийскому другу, — Халар Зим покрутил кусочек костяной маски у его подбородка. — Однако я знаю, как нам поступить. Ремо! Ахоун! Принесите сюда больше цепей. А остальные пусть соберут людей и спалят деревню дотла.

Повинуясь Халар Зиму, прихвостни прикрепили к шлему другую цепь и также перекинули через стропила. Свободный конец они всунули в руки Конана и поставили мальчика так, что противовес оказался точно над головой его отца. Юный киммериец старался держать груз крепко, однако руки все же дрогнули, и первая упавшая капля расплавленного металла зашипела на плече кузнеца.

Халар Зим присел рядом с Корином.

— Только таким путем можно тебя наказать, киммериец. Ты не кричишь от боли. Ты не страшишься угроз. Худшее из того, что можно сделать — это позволить тебе наблюдать, как умирает твой сын, пробуя спасти тебя. Мы оба отцы и оба знаем, что должно случиться.

Зим встал и повел своих людей прочь из кузницы. От факелов, брошенных на крышу и разложенных вдоль стен, занялось пламя, которое с жадностью накинулось на постройку. Марика ненадолго задержалась, изучая большой киммерийский меч. Улыбнувшись своему отражению в лезвии, она собралась его отложить, но тут ее взгляд остановился на отражении Конана в полированной поверхности. Девочка обернулась, глядя на него с некоторой опаской.

— Хорошо, что ты умрешь здесь, киммериец. В противном случае, хлопот с тобой было бы предостаточно.

Бросив пристальный взгляд в спину выходящего из кузницы отца, она, метнувшись к Конану, слизнула с его щеки кровь пополам с потом.

— Вряд ли наша встреча в будущем могла бы оказаться приятной, но теперь нам уже об этом не узнать, — прошептала на прощанье Марика.

Взметнув пыль полами плаща, она удалилась. Снаружи доносились возгласы празднующих победу людей, однако нарастающий треск пламени быстро поглотил все остальные звуки.

Корин встретился глазами с сыном. Прикованный к раскаленному шлему, истощенный и весь в крови, тот не выглядел сломленным.

— Конан, тебе меня не спасти. Лучше спасайся сам.

Цепь уже ощутимо нагрелась, но мальчик отрицательно мотнул головой:

— Киммерийский воин не боится смерти.

— И при этом он не мчится слепо в ее объятия, — кузнец коснулся оков на шее. — Отпусти цепь, мальчик.

— Я не боюсь умереть!

Горящий уголь, упавший с потолка, прилип к щеке Конана. Боль от ожога была невыносимой, однако если стряхнуть уголь, то отец — обречен. Конан рычал, но мужественно терпел.

— Сынок, посмотри на меня.

Мальчик взглянул отцу в глаза.

— Твоя мать… она хотела, чтобы в твой жизни были не только огонь и кровь. И я желаю того же, — рука Корина напряглась, усилив захват цепи. — Я люблю тебя, сын мой.

С этими словами он резко дернул, его тело упало. Цепь разорвалась. Жидкий металл вылился вниз на кузнеца, на миг придав чертам его лица оттенок красного золота, чтобы тут же их расплавить.

Конан бросился к отцу, но отпрянул от выплеска высокой температуры. В тот же момент обрушились стропила, отрезая его от тела Корина. Усиливающийся жар вынудил Конана отступить к дверям. На пороге мальчик запнулся, ожидая стрелу или удар копьем. Он кувыркнулся в сугроб, пряча в нем лицо и руки. Снег охладил его опаленную плоть, но не мог сделать ничего, чтобы стереть картину смерти отца.

Подросток перевернулся и осмотрел покрытые волдырями ладони. Каждое из звеньев цепи оставило на коже отметину. Он попытался вспомнить отцовские руки: большие, мозолистые, и вместе с тем ласковые, когда того требовали обстоятельства. Однако память, как будто, также утонула в огненном потоке, поглотившем его отца. Конан снова сунул обоженные руки в снег и держал там, пока они не потеряли чувствительность. Холод заглушил боль.

Он понятия не имел, как долго пролежал там. Мальчик действительно не боялся смерти, хотя в тот момент ему казалось, что жизнь все-таки лучше. И если Крому было угодно оставить его в живых, то он будет жить. Лишь бы хватило сил и мужества исполнить свое предназначение. Но вблизи полыхавшей, источающей смрад горелого мяса кузницы, Конан не мог определиться с порядком дальнейших действий.

Тут он услышал какой-то звук, не похожий на потрескивание огня или шипение кипящей воды. Голос. Человеческий голос, свободный от боли и полный ликования. Здесь и сейчас это могло означать только одно.

Конан принял выжидательную позицию и осмотрелся. Сквозь дымовые завихрения, он сумел разглядеть две вещи: Налетчик, явный принадлежащий к тяжелой кавалерии, стоял на коленях над телом женщины. Он захватил два клока ее волос и приподнялся, оттягивая голову жертвы назад, отчего рот несчастной открылся в немом крике. Затем он приложил лезвие меча к месту, откуда начинали расти ее волосы, и одним резким движением снял скальп. Второе, что заметил мальчик, был киммерийский меч, о котором забыли, и который сейчас торчал в сугробе между захватчиком и местом, где находился Конан.

Стремительно и по-кошачьи бесшумно, последний киммерийский воин ринулся вперед. Схватив рукоять меча левой рукой, не думая о лопнувших пузырях, он осторожно ступал по лужам подтаявшего снега, стараясь не привлечь к себе внимание врага.

Человек все же услышал посторонний звук и начал поворачиваться к его источнику. Правая рука приготовилась отразить удар, но Конан первым действием отсек ему запястье, а вторым ударом смял шлем прежде, чем налетчик успел закричать. Враг тяжело осел, ошеломленно глядя на своего противника. Не дав негодяю опомниться, юный киммериец глубоко погрузил меч в его горло и молча наблюдал, пока глаза врага не потускнели.

Присев возле трупа, Конан задумчиво смотрел на горящую деревню. Мальчик, которым он был еще нынешним утром, сдерживал рыдания, хотя раньше лить слезы ему, возможно, и приходилось. Каждый человек может заплакать, но он больше никогда не позволит себе подобную слабость. Кром глух к причитаниям смертных. К тому же у Конана, настроенного претворить в жизнь последние слова Марики, не было времени на траур.

Когда опустилась ночь, а дым пожарища рассеялся, Конан выдернул меч из горла убитого врага. Он взял его нож, забрал скудный паек и отправился на поиски своего деда.

 

Глава 9

Конан проснулся и не почувствовал онемевших рук. Мальчик вытянул их из-под тяжелой, давящей шкуры зубра, увидев, что они распухли, став размером — чуть ли не со свиной окорок каждая. Он попробовал пошевелить пальцами, но большого успеха не добился, зато под тряпками, которыми были обмотаны руки, захлюпало, и от них пошел не слишком приятный аромат.

В ногах кровати, где лежал Конан, кто-то стукнул посохом об пол.

— Если ты опять примешься сдирать мои припарки, то я позволю твоим рукам спокойно гнить.

Мальчик глянул в ту сторону, но смог увидеть только неясный силуэт, перемещающийся по затемненной хижине. Тем не менее, этот голос нельзя было не узнать.

— Дедушка? — Конан хотел спросить твердым голосом, подобающим воину, однако вместо этого вышло какое-то слабое карканье.

— Ни один дурак не стал бы с тобой возиться, кроме меня.

Переворошив угли в очаге, старик подбросил еще дров. Пламя тут же начало расти. Опираясь на палку, Коннахт доковылял до кровати и склонился над внуком.

— Неплохо, — сказал он, приложив ладонь ко лбу мальчика. — Думаю, лихорадка пошла на убыль. Смерть хотела тебя взять, парень, но нам удалось ее обмануть.

— Можно воды?

Старик помог Конану сесть и напиться. Он не позволял мальчику торопиться и делать большие глотки. Не имея возможности держать забинтованными руками кружку, Конану пришлось пить под диктовку деда. Наконец, закончив, он спросил:

— Как долго?

— Неделю. И за это время ты впервые пришел в себя, — Коннахт покачал головой. — У тебя была жестокая лихорадка. Ожоги на твоих руках загноились. Зараза попала в кровь. Твое счастье, что я вспомнил, как шемитский целитель однажды врачевал меня самого. Правда, пришлось использовать жир медведя вместо козьего. Пусть хуже запах, но результат, похоже, одинаков.

— Целая неделя? — Конан уставился на свои руки, лежащие на коленях кусками безжизненной плоти.

— Ты лез напролом через кустарник, обоженный, с безумными глазами.

«Мой отец сгорел…».

— Ты, видимо, был не в своем уме. Пошел прямо на родного деда с обнаженным мечом.

Конан округлил глаза.

— А я не…?

— Ранил меня? — Коннахт засмеялся. — Тогда твоих сил, парень, вряд ли хватило бы даже на то, чтоб разбить молотком яйцо. Кром! Но как ты сюда добрался?

Конан прикрыл веки: «Неужели моего отца больше нет? Действительно ли они все мертвы?».

— Эй, Конан.

Молодой киммериец встряхнулся.

— Налетчики полностью разрушили деревню. Я — единственный, кто выжил.

Лицо Коннахта окаменело.

— Я знаю, что мой внук не бежал от врагов.

— Я не струсил, дедушка. Но… — к горлу Конана подкатил комок.

Коннахт налил воды. Мальчика мучила жажда. Ему требовалось промочить горло, однако, когда дед убрал кружку, он все равно не смог ничего сказать.

— Я видел смерть многих людей. И друзей в том числе, — старик скорбно покачал головой. — Некоторые из них умирали на моих руках, и я разговаривал с ними, чтобы облегчит их переход. Все это тяжело… А мой сын?

Конан опустил голову.

— Я… Я пытался его спасти.

— И он хотел, чтобы ты жил?

Мальчик угрюмо кивнул.

— Ты считаешь, что он был не прав? Или думаешь, что он был глуп?

— Нет же, — юный киммериец поднял испуганные глаза.

— Если не было другого выхода, как подарить одному тебе шанс на спасение, то он поступил правильно, — Коннахт потер шею. — Может, ты другого мнения, но так должно было быть.

— Я убил некоторых из них, — Конан вспомнил последнего захватчика. — Один — здоровый такой мужчина из конницы. Он хотел забрать скальп, а в итоге мне достался его нож.

Старик подошел к стене, где висели ножны, и вытащил из них кинжал.

— Туранец. Далеко же он забрался от дома.

— Там были аквилонцы, кушиты и еще женщины — лучники!

— Полно, парень. Не кипятись, а то лихорадка вернется. Все эти люди вместе и так далеко на севере, — Коннахт прищурился. — Подобных баек даже я не рассказывал.

— Я не лгу! — вскинулся Конан.

— Никто не говорит, что лжешь.

— Захватчики кое-что хотели. Часть маски. Из какого-то Ашурана, как мне показалось. Есть ли вообще такое место?

— Не Ашурана, — старик присел на табурет у кровати. — Наверное, Ахерона. Только его уже давно нет. Прошли тысячелетия.

— Им все-таки удалось это найти.

— Кому?

— Кларзину, или вроде того, — Конан нахмурился, припоминая. — У него есть дочь, Марика. И при нем аквилонец, которого зовут Луциус.

Коннахт усмехнулся.

— Сотни аквилонцев, мальчик, носят имя: Луциус.

— Но не у всех отсутствует нос.

— И куда же он делся?

— Я отрубил ему нос. Отсек одним ударом.

— В самом деле? Ну, что ж, — дед подмигнул многозначительно, — лишение аквилонца носа делает любой день удачным.

Конан улыбнулся, но тут же вспомнил, какой это был ужасный день. Он вздрогнул и опустился на ложе.

Дед откинул прядь черных волос с его лба.

— Пока достаточно. Остальное расскажешь мне позже. Потом мы все обдумаем.

— Хорошо, — Конан опять уставился на свои руки. — Но после того, я собираюсь убить их всех.

* * *

Коннахт менял компрессы и делал перевязки в течение ближайших полутора недель. Конан этому не противился, у него просто не было сил. Мальчик мечтал побыстрее встать и броситься по следу врагов, но его хватало только на то, чтобы откинуть шкуру зубра и присесть на кровати, когда дед приносил ему бульон, а спустя несколько дней — тушеное мясо.

Кроме еды, в жизни Конана имел место еще и сон. Иногда, мучимый кошмарами, он кричал посреди ночи, но дед всегда находился рядом. Успокоив внука, старик рассказывал ему какую-нибудь историю. Эти рассказы немного отличались от тех, которыми Коннахт потчевал слушателей во время посещения им деревни, но звука его голоса было достаточно, чтобы позволить Конану вновь заснуть.

Пару раз мальчик пробуждался в течение дня, и однажды ему показалось, что его дед с кем-то разговаривает за дверью хижины. Чуть позже он поинтересовался об этом у старика.

— Да, было дело, — кивнул Коннахт. — С юга пришел Эйден, чтобы сообщить мне о гибели вашей деревни. После межплеменной стычки люди их клана возвращались домой через твое селение. Не обнаружив выживших, они сложили в кучу все тела и предали огню. Эйден принес некоторые вещи твоего отца, добавив, что среди мертвых тебя не нашли.

— А ты сказал, что я жив?

— Он не спрашивал, но, вероятно, знал. Теперь это не важно.

— Хорошо. Значит, враги не будут меня ждать.

— Конан, ты даже не знаешь о них ничего.

— Кто украшает себя шлемом в виде маски с щупальцами?

— Никто.

— Как это? — воскликнул Конан.

— Я путешествовал по разным странам, парень. Ни один народ не носит подобные шлемы.

— А как же Ахерон?

Коннахт принес внуку миску с похлебкой и ослабил его повязки, но так, чтобы ожоги не оголились.

— Поешь, а я попробую рассказать тебе об Ахероне.

— Ты бывал там?

— Я не настолько стар, Конан, — усмехнулся пожилой киммериец. — Ахерон пал в древние времена, когда Киммерии еще не существовало. Говорят, это было злое место: Бросишь дохлого кота и обязательно попадешь в некроманта, а то и сразу в троих. Запри в одном доме четверых колдунов вместе, и потом оттуда, глядишь, вылупится не меньше десятка. Вот так. Злобные люди, мечтавшие владеть всем миром. Чтобы осуществить задуманное, они сделали эту вещь. Маску. Потом колдуны вручили ее своему богу-королю, или как его там называли. Он и его орды вырезали целые племена… Ну, тебе и Эйдену теперь это известно. Но представь себе падения королевств, Конан. Государства, полностью стертые с лица земли.

Мальчик кивал, все же ища на лице деда хотя бы малейший признак лжи. Он совал ложку в рот, механически жуя и вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Угроза неумолимо распространялась, и люди с севера воспротивились возвышению Ахерона, — продолжал старик. — Несмотря на магию, армии из разных стран объединились и во главе с северянами положили конец его могуществу. Они взяли маску и разбили ее на части. Представитель каждого народа получил один фрагмент, чтобы потом спрятать его подальше. Им оставалось надеяться, что никто впоследствии не сможет это собрать и вновь принести миру ужасные страдания.

— Как кто-то смог узнать про маску? — Конан хрустнул, разгрызая хрящ.

— Можешь не сомневаться, парень, всегда найдется тот, кто будет разнюхивать, что ему не предназначено, а затем создавать настоящую проблему, неумением держать язык за зубами, — на мгновение замолчав, старик хмыкнул: — В своей жизни ты еще столкнешься с множеством таких людей.

Ложка застыла на полпути ко рту Конана.

— Ты стал провидцем?

— Нет, — покачал головой Коннахт, — я лишь делаю выводы из того, что видел раньше. Люди стремятся к власти, и есть некоторые, кто охотится за тайнами Ахерона. Как, например, твой Кларзин. Правда, сохраняется надежда, что демоны заберут этого любителя черной магии прежде, чем он сможет пролить реки крови.

— Не о демонах он должен беспокоиться, — Конан отдал деду пустую миску. — Добавки, пожалуйста. И еще мне нужно твое содействие.

— Конечно, я твой дед, — сказал Коннахт, вернувшись с новой порцией. — Но какой от меня особый прок?

— Я пока не готов пойти и убить этого Кларзина… — мальчик глубоко вздохнул.

— Значит, тебя опять гложут прежние мысли?

— Я нуждаюсь в твоей помощи. Отец многому меня научил. Ты же преподал ему гораздо больше. Я должен все это знать.

Коннахт поднял бровь.

— Даже вся моя наука не уберегла от смерти твоего отца.

— Если откажешься меня обучать, я найду другого мастера меча.

— Нет способа тебя отговорить? — после недолгих размышлений спросил старик.

— Я хочу свершить свою месть.

— И ты будешь беспрекословно выполнять все, что я говорю?

— Да, — выдохнул Конан, слыша в устах деда отцовские слова.

— Очень хорошо. Тогда через неделю мы начинаем. — Коннахт встал. — Заканчивай ужин и спи. Сейчас можно спать, сколько угодно. Ведь, когда ты станешь моим учеником, у тебя совсем не будет времени на подобную ерунду.

Может быть, у Конана и возникали шальные мысли о том, что дед пошутил, но старик очень быстро убедил его в обратном. Он установил режим, при котором Конан, просыпаясь на восходе, заползал в кровать поздно вечером. А если мальчику за день удавалось вообще не двигаться, то это означало выполнение им некого упражнения на силу или сохранение равновесия. Самая малая часть обучения включала в себя работу с мечом, что не могло не раздражать подростка, пока не раскрылся замысел дела.

Первые две недели все было сосредоточено на возвращении его силы и выносливости, так же как на восстановление здоровья рук. Конан никогда не отличался тучностью, но болезнь оставила от него лишь кожу и кости. Однако Коннахт заставлял внука таскать камни по пояс в воде, постепенно увеличивая расстояние. Затем был бег с мешочками, набитыми щебнем либо железным ломом для увеличения веса.

Наибольшее внимание уделялось обожженным рукам. Волдыри давно сошли, и болезнь отступила. Тем не менее, дед постоянно следил, чтобы мальчик втирал в ладони зловонную мазь, изготовленную из рыбьих потрохов, медвежьего жира и каких-то высушенных корешков. Конан также продолжал обертывать руки тряпками и надевал рукавицы при подъеме тяжестей. Кроме того, Коннахт вынуждал его сгибать — разгибать руки сотни раз за день.

— У тебя навсегда останутся шрамы на руках, но это не означает, что ты не должен их разрабатывать, — приговаривал старик.

Долгожданные боевые тренировки, наконец, начались, вот только не в том виде, в каком ожидал Конан. Дед по-прежнему практически не позволял ему касаться меча.

— Клинок лишь металлическое жало. Настоящее оружие воина — его тело. Того, кто умеет им владеть, не волнует, насколько остр меч.

Старик объяснял внуку каждый прием борьбы из арсенала, полученного в течение долгой жизни, полной всяких стычек и драк. Конан подозревал, что после встреч с его дедом немногие смогли уйти на собственных ногах. Коннахт, несмотря на то, что был вчетверо старше, швырял внука, словно тряпичную куклу. Мальчик смутно помнил, как обвинял Корина в нечестной борьбе, но сейчас тот казался ему вершиной благородства по сравнению со своим отцом. От пинков, тычков, ударов головой и локтями Конан летал по всему двору перед хижиной. Коннахт даже умудрился однажды его укусить!

При других обстоятельствах Конан, наверное, запротестовал бы, но он не забыл Кларзина, который, парировав меч, ударил его ногой в грудь. Безусловно, Корин не ошибался. Бойцы вправе сколько угодно рассказывать о честном поединке, опуская при этом определенные детали. Пусть мальчик не мог вспомнить хотя бы одну из дедовских историй, где бы говорилось об укусах им противника, но старик доказал на практике, что подобное, скорее всего, случалось.

Конан отбивался, как умел, и даже иногда доставал деда кулаком или ногой. Только его удары не наносили Коннахту ущерба, и не потому, что тот терпел боль. Просто старик перемещался достаточно быстро, чтобы большинство ударов проходили вскользь, и имел богатый опыт, чтобы предугадывать следующий шаг Конана. Однако с течением времени удачные атакующие действия подростка стали более последовательными, чем промахи. Защита также несравненно улучшилась.

В один прекрасный день Коннахт внезапно подал знак остановки боя.

— Хорошо. Ты все хорошо усвоил.

Конан, согнутый в дугу, переводящий дух, посмотрел снизу вверх.

— Ты так обучал моего отца?

— С его-то размером? Нет, с Корином мы шли иным путем, — старик расправил плечи. — Теперь я хочу, чтобы ты натаскал из реки ведер двадцать, чтобы заполнить бочку, а после сделал еще кое-что. Выполнишь задание, и завтра мы начнем работать с мечом.

Радостный Конан убежал. Чем раньше он доведет бой на мечах до высокого уровня, тем скорее будет в состоянии отомстить за гибель родной деревни. Охваченный мыслями о мести, он таскал воду и не замечал ничего вокруг. Между тем, дед скрылся в хижине и оттуда послышался подозрительный стук, но мальчик не придал этому значения.

В конце концов, бочка наполнилась до краев, и Конан, поставив ведра на место рядом с небольшой наковальней, переступил порог хижины. Там молодой киммериец нашел своего деда, сидящим у очага. Центр комнаты был очищен от скудной мебели. К полу крепилась металлическая пластина с четырьмя футами тяжелой цепи, заканчивающейся железной колодкой.

Коннахт кивнул на конструкцию:

— Вставь туда правую лодыжку и защелкни запор.

Сев на пол, мальчик послушно закрепил оковы на ноге. Тогда старик поднялся, снял со стены меч Конана и подошел к дверям.

— Ты неплохой боец, парень. Ты быстро учишься. Ты ведь хочешь победить Кларзина, не так ли?

Конан закивал.

— И ничто тебя не сможет остановить?

Мальчик замотал головой.

Коннахт выбросил меч во двор.

— Ну, в таком случае, иди и подбери свое оружие. Когда поднимешь его — будешь готов сразиться с Кларзином.

 

Глава 10

Конан вопросительно смотрел на деда. Однако вместо объяснений Коннахт вышел во двор, прикрыв за собой дверь.

Молодой киммериец встряхнул ногой. Тяжелая цепь натянулась, и кандалы больно впились в лодыжку. Захватив звенья, он с силой дернул, но металл не поддавался. К тому же длина цепи не позволяла мальчику добраться до какой-нибудь точки опоры. Самым лучшим вариантом в данной ситуации виделась попытка вырвать заклепки, с помощью которых пластина крепилась к полу. Вот только одной мускульной силы было явно не достаточно, а ничего подходящего в качестве рычага поблизости не наблюдалось.

На коленях Конан подполз к пластине и внимательно изучил крепеж. Все детали были изготовлены из прочной стали. Если не снять закалку в кузнечном горне, то никаких сил не хватит, чтобы сломать конструкцию. Исследовав каждое звено цепи, мальчик не нашел слабых мест. Он попробовал перетереть цепь о пластину, но дед предусмотрительно закруглил край. Такая работа заняла бы несколько дней.

Дужки кандалов также выглядели внушительно, сводя на нет попытки их разомкнуть. Конан не имел никакого инструмента для вскрытия замка. В тот момент он понял чаяния пойманной в ловушку лисицы, которая готова отгрызть собственную лапу лишь бы вырваться на волю. Мало того, что для осуществления этого требовалась звериная гибкость, подросток вовсе не собирался причинять себе вред.

«Здесь должен быть какой-то выход» — ледяные глаза Конана сузились: «Конечно, если б это сделал мой отец, то даже пытаться бы не стоило. А вот Коннахт…».

Еще раз потянув за цепь, мальчик взвыл от досады. Он махал ею вперед и назад, надеясь, что в крепеже проявится скрытый дефект, но его ждало разочарование. Тогда он обернул цепь вокруг самой заклепки и дергал, стараясь согнуть металлический штырь. Однако все его усилия пропали впустую. В итоге Конан оказался сидящим в луже собственного пота, не ближе к свободе, чем прежде.

Он с рычанием принялся обстукивать половицы и тут добился некоторых успехов. Расширив стыки, мальчик ногтями отковыривал щепки. Таким образом, Конан думал освободить пластину целиком. К несчастью, по мере углубления обнаружилось, что старик соединил ее с одной из поперечных балок пола.

И даже это неприятное открытие не обескуражило Конана. Продолжая кромсать древесину, он сумел расшатать штыри и немного стронуть пластину с места. Теперь предстояло, захлестнув цепью, провернуть брус, а потом использовать звенья цепи в качестве пилы. Безусловно, большой вес цепи и твердость дерева не сулили легкой работы, но Конан отступать не собирался.

Вскоре выяснилось, что дед закрепил пластину с нижней стороны балки. Она сидела практически неподвижно, и планы Конана вновь потерпели крах. Со злостью мальчик запустил куском дерева в закрытую дверь. Ему хотелось увидеть реакцию старика. Пусть это будет презрительный смех над его незавидным положением. Либо проклятия по поводу причиненного им урона, или порицательный взгляд с последующими комментариями. Хоть что-нибудь! Однако ответом была полная тишина, как будто он остался один в этом мире.

От подобной мысли похолодело в животе. Вдруг все так и есть? Что, если Кларзину стало известно расположение хижины Коннахта, и он послал убийц? Может быть, Безносый Луциус явился закончить то, что его хозяин не позволил ему сделать в деревне? Конан схватил острую щепку, поскольку отказывался думать о себе, как о беспомощной жертве. Тем не менее, с четырьмя футами тяжелой цепи на ногах, с оружием или без, шансы на выживание представлялись ничтожными.

Отодвинувшись подальше от пластины, мальчик понуро сидел на полу спиной к стене и наблюдал за дверным проемом. Скрежет металлических звеньев напомнил ему о прислужниках Кларзина, и о той цепи, которую он не смог удержать тогда в деревне. Конан посмотрел на свои руки. На них остались шрамы, но гибкость восстановилась. В кузнице цепи связывали его с отцом. Они оба были в ловушке и в равной степени уязвимы. Последние мгновения жизни Корина снова и снова проносились перед глазами его сына.

В какой-то момент солнце скрылось за горизонтом, погрузив Конана в совершенный мрак. В животе урчало, но кладовая деда находилась вне пределов досягаемости. Старик по-прежнему ничем не выдавал своего присутствия. Даже звуки, которые обычно доносились из лесу с приходом ночи, оставались неясными и отдаленными.

Конан несколько раз сильно ударил цепью по полу, наслаждаясь произведенным шумом. Затем он подтянул ее к себе и, свернувшись на боку калачиком, лег спать на пустой желудок.

Проснувшись среди ночи, мальчик огляделся. Вокруг ничего не изменилось. Деда на ложе не было. Больше того, похоже, старик вообще не заходил в хижину и не принес внуку во время его сна воды или какой-нибудь пищи. Конан непроизвольно потер руки, словно втирая бальзам в обожженные ладони, после чего собрался было дернуть цепь. Быстро поняв всю тщетность своих попыток, он оставил это пустое занятие и снова уснул.

Когда на рассвете Конан открыл глаза, то обнаружил плошку с водой, которая стояла на полу. Длины цепи хватало, чтобы завладеть ею. Прыгнув к плошке, мальчик присел и насторожился. Входная дверь была слегка приоткрыта. Конану показалось, что дед только и ждет, когда он начнет пить, чтобы выскочить из укрытия и огреть внука палкой. Или же это не хорошая вода и от нее может стать плохо…

Он хотел еще выждать какое-то время, но жгучая жажда убедила его зацепить пальцем плошку и подтянуть к себе. Прижавшись к задней стене хижины, Конан осторожно начал пить. Попутно он пытался удостовериться, что ни одна капля не попала на грудь, минуя губы.

Вода закончилась удивительно быстро. С досады Конан хотел разбить пустую плошку об угол, однако в последний момент сдержался. Другую посуду дед вполне мог бы и не дать. В конце концов, поставив емкость туда, где она стояла прежде, мальчик вернулся на место сна. Пару раз тряхнув скованной ногой, сын кузнеца убедился, что цепь не полегчала, зато он сам ослабел. Не собираясь больше спать, он, тем не менее, погрузился в дремоту, и уже окончательно пробудился, чтобы увидеть деда, сидящего на табурете у двери.

— Ну, парень, хочешь освободиться?

Конан кивнул.

— Только я не имею в виду цепи.

— Тогда что? — нахмурился юный киммериец.

— Это цепь мести, — Коннахт указал на оковы. — Это — Кларзин. Если твоя цель состоит в том, чтобы стать тем человеком, кто уничтожит его, то ты бы мог преуспеть. Но так он возьмет твою жизнь, поскольку его победитель должен быть человеком, который будет учиться на моем дворе искусству побеждать. А мальчик, не способный выбраться из ловушки, никогда не станет таким воином.

— Но он убил моего отца и твоего сына.

— Все верно, — согласился Коннахт. — Кровь взывает к крови. Только кровная месть никогда ничего не решала. Тебе известно, почему я живу здесь, на севере, вдали от других, хотя сам происхожу из южного клана?

Конан отрицательно мотнул головой.

— Кровная месть… Буйный нрав, жаркие девчонки и не менее горячие слова неоднократно приводили к кровавой развязке. В свое время я убил многих из тех, кто жаждал мести, но оставшиеся никогда не устанут ждать ее свершения. Так что мне пришлось уйти…

— Так ведь Кларзин — не киммериец. Это не будет походить на убийство соплеменника.

— Приобретенные знания, направленные на убийство Кларзина, станут бесполезными после того, как сделаешь это, — покачал головой старик. — С момента твоего рождения мы все знали, что ты предназначен для больших свершений. И мне предпочтительнее видеть своего внука здесь, прикованного к полу и умирающего от голода, чем его же, вредящего себе, ослепленного желанием отомстить за отца. Это его не вернет, как не вернет ни одного из них. Им даже не станет от этого легче в загробном мире. А ты потратишь свою жизнь впустую.

— Значит, врагу, который убил моего отца и разрушил мою деревню, позволено жить, как если бы он ничего не сотворил? — Конан вызывающе вскинул подбородок.

— Ты совсем не слушал меня, — Коннахт выглянул за дверь. — Я сказал, что во дворе ты узнаешь, как убить этого человека, да и вообще любого, кто соберется перейти тебе дорогу. В большом мире ты увидишь много чудес, и переживешь множество приключений, которые заставят тебя забыть Кларзина. Вообрази, что вместо него и его орды, была снежная лавина, стершая деревню с лица земли, пока ты охотился. Ты пошел бы воевать против стихии? Может, ты в состоянии убивать лавины или горы?

— Я никогда его не забуду.

— Да, как не забыл бы лавину. Но не стоит тратить жизнь в охоте на лавины. Лучше научиться своевременно их обнаруживать, справляться с ними и переживать стихию. Ты должен будешь удостовериться, что лавина никогда впредь не обрушится на тебя, а также позаботиться о том, чтобы она не причинила вред другим. Но месть? Жизнь слишком обширна, чтобы сосредотачиваться лишь на столь крошечных вещах. Жить, любить, убивать. Вот, что для тебя главное, а не выслеживание одного единственного человек, который, вероятно, помнит о тебе и твоей деревне не больше, чем ты сам о первой снежинке, залетевшей в твой рот и растаявшей на языке.

Конан зарычал и рванулся. Цепь загремела, но ее вес и боль в лодыжке подчеркнули справедливость слов деда. Как только мальчик в очередной раз хотел отмахнуться от них, считая ерундой, оковы немедленно напоминали ему о том, как он ограничен в своих действиях.

— А если я его найду, дедушка? Что, если наши пути пересекутся?

Старик одарил Конана ядовитой улыбкой.

— В таком случае, убивший моего сына человек сможет оценить степень знаний, которые я вложил в своего внука. Жизнь Кларзина будет выплескиваться вместе с реками крови из растерзанного тела. Ты убьешь также его дочь, это отродье демона, и… мир станет от этого лучше. Но, чтобы все это осуществить, тебе придется усвоить некоторые уроки. Очень важные уроки.

— Да, — хмуро кивнул мальчик. — Мне хочется уничтожить Кларзина, но пока я еще не тот человек, который может справиться с ним.

Коннахт встал.

— Это твое первое здравое заявление.

— Как человеку освободиться от оков? — Конан поднял на деда взгляд.

— Иногда зависит от самих кандалов, — усмехнулся старик. — Некоторые вовсе не беспокоятся об этом, особенно те, кто был захвачен работорговцами, — сказал он и бросил на пол камень размером с кулак. — Когда оковы того позволяют, можно вскрыть замок прямо на месте. Ключ оттягивает защелку назад.

Мальчик посмотрел на булыжник.

— Это не ключ.

— Хитрость подобных кандалов заключается в том, что запор удерживает маленькая пружина. Всего один резкий, точный удар. Вот тут, рядом с замочной скважиной…

Конан незамедлительно вытянул ногу, и ударил туда, куда указывал дед. Ему потребовались три попытки до того, как дужка немного ослабла, и еще две прежде, чем он сумел окончательно вызволить лодыжку.

Коннахт поаплодировал.

— Если тебе скуют запястья, просто стукни посильней браслетами друг об друга. Обычно срабатывает безотказно.

— Итак, я усвоил первый урок, — улыбнулся юный киммериец.

— Нет, Конан, это твой второй урок.

— Тогда, что является…, — растерялся мальчик. — О, я понял! Никогда не попадай в ситуацию, если не знаешь, как из нее выпутаться, — радостно объявил он.

— Очень хорошо, и все же считаю, что время от времени тебе нужно напоминать о том уроке, — Коннахт погладил свой небритый подбородок. — Существуют еще много оков, из которых я буду учить тебя выбираться. Мне кажется, что ты найдешь такую информацию полезной.

Держась за стену, Конан поднялся на ноги.

— Прекрасно! Я готов всему обучиться, но только во дворе, пожалуйста, — он пихнул цепь в сторону. — Я ведь справился с детской забавой.

 

Глава 11

За три года, что Конан прожил со своим дедом, имя «Кларзин» почти полностью стерлось из памяти молодого киммерийца. Также как постепенно забывались те чудовищные действия, которые разрушили его деревню и убили его отца. Иногда воспоминания возвращались к нему непроизвольно, но чаще всего в ночных кошмарах. В последний раз они пришли в виде смутных картинок, составленных из событий того дня, и смягчили самые острые моменты. Если бы не оставшиеся на руках следы от цепей, то он, возможно, забыл бы практически все эти ужасы.

В свою очередь Коннахт не давал мальчику времени предаваться воспоминаниям. Он, не жалея сил, занимался с Конаном, потому что гордился успехами внука, и отчасти потому что чувствовал себя виновным в смерти Корина, убитого пришлыми людьми. Главным виновником старик считал Луциуса, поскольку аквилонцы были знакомыми врагами. Из-за близости аквилонской границы, шансы свершить месть значительно возрастали.

Будучи мужчинами и киммерийцами, ни Конан, ни Коннахт не говорили вслух об их чувствах, мечтах, или опасениях. Они отрицали бы страх, с неохотой признавая лишь остальное. Однако, по мнению Коннахта, Конан действительно верил, что его отец когда-то любил и предполагал, что дед видит у него самого подобную предрасположенность. Сам Коннахт винил бы, наверное, себя, если мальчик оказался бы не в состоянии усвоить урок. Когда это случилось, старик повторял множество раз, пока Конан не овладевал всеми навыками, а уж потом переходил к следующему заданию.

Другой подросток, разделяя общество с дедом — отшельником, наверняка бы заскучал. Большинство юнцов после неотвратимых наказаний за промахи выло бы от боли или затаили злобу на старика. К Конану все это не относилось. Тот, кто родился на поле битвы — никогда не отступит! Настоящему киммерийцу не страшна любая боль! Лишенный семьи и спокойной жизни, Конан старался изо всех сил, чтобы не разочаровывать погибших. Ведь в случае его неудачи, их надежды на отмщение рухнут. Пожелания отца и матери никогда не воплотятся в жизнь. Чтобы не слишком долго горевать над случайными ошибками, Конан вместо этого с еще большим рвением постигал смертоносное искусство.

Коннахт работал с удовольствием и оказался превосходным учителем. Искатель рискованных приключений, он давно был изолирован от соплеменников. Обучив Конана, старик мог гарантировать две вещи. Во-первых — его род не угаснет просто так. Во-вторых — те, кто забыл, кем и чем он когда-то был, вспомнят о нем, благодаря деяниям его внука. В то время как даже сторонние наблюдатели, возможно, признавали, что Конан в будущим станет хорошим киммерийским воином, Коннахт готовил его так, чтобы тот превратился в самого лучшего воина Киммерии. В человека, на которого будут равняться все остальные.

Довольно часто Коннахт рассказывал мальчику о своих похождениях. Как-то уже поздней ночью, дед заканчивал очередную историю о своем бегстве из плена или о том, как он пережил тяжелое сражение. Конан восхищенно смотрел на него широко открытыми глазами, с любовью, словно сын на отца или мать, и бормотал:

— Когда-нибудь, я стану таким же, каким ты был, дедушка.

— Нет, парень, ты будешь лучше. В прежние времена люди запомнили меня как киммерийца. Они и тебя будут помнить как воина из Киммерии.

Поначалу подобное заявление показалась смешным, но позже это превратилось в цель. Оно удивительным образом переплелось с судьбой, которую пророчили ему с рождения, и надеждой родителей на то, что их сын познает нечто большее, чем кровь и огонь. Если он рожден киммерийцем, то должен превзойти обычного бойца. Конан затруднялся дать этому точное определение, но был решительно настроен разобраться в этом.

И в четвертое лето своего проживания у Коннахта, после своего пятнадцатилетия, он получил первую и реальную возможность стать киммерийским воином.

* * *

Аквилонцы издавна жаждали прибрать к рукам киммерийские земли. Каждое новое поколение южан пыталось украсть у соседей, сколько представлялось возможным. Вторгшись в Киммерию, они построили форт, известный как Венариум. Пока крепость была лишь немногим больше обычной торговой фактории, киммерийцы терпели ее существование. Однако когда подтянулись войска, когда каменные стены сменили деревянные, и когда карательные отряды начали совершать вылазки, чтобы наказать местных жителей за прошлые набеги… тогда растущий город превратился в язву, которую было необходимо иссечь.

Киммерийские старейшины долго совещались между собой. Они посылали воззвания племенам и кланам. Даже изолированным деревням и отдельным фермам, заверив людей, что прежних обид больше нет и о любой вражде необходимо забыть перед лицом общей для всей Киммерии угрозы. Не остались в стороне и Конан с Коннахтом Они покинули хозяйство и двинулись в путь, чтобы присоединиться к другим в лагерной стоянке, что возникла на северо-востоке от поселения аквилонцев.

Конан никогда не задумывался о том, какие с ним произошли изменения с момента его прибытия к деду. Он измерял свой рост не в футах или дюймах, а в приобретенных навыках. Тем не менее, то, какими глазами другие мужчины смотрели на него, узнав, что ему всего лишь пятнадцать лет, не оставляло сомнений, что мальчик сильно возмужал. Даже не добрав своей полной стати, он стал человеком шести футов роста, поджарым как волк, но с хорошо развитой мускулатурой, и мог дать фору воину более ста восьмидесяти фунтов веса. Некоторые утверждали, что видят в нем Корина, и его сердце наполнялось гордостью. Он никогда не улыбался и почти всегда держал язык за зубами, поскольку и отец и дед ему говорили: «Лучше пусть молчун считается дураком, чем, открывая рот, устраняет все сомнения».

Пусть и взволнованный тем, что находится в настоящем военном лагере, Конан хотел добиться многого. Да, он не был самым молодым. Другие подростки там также присутствовали. Они составляли резерв и проходили ежедневные, изнурительные тренировки. Каждый из них знал, что, если удача отвернется от воинов в предстоящем сражении, то в бой вступит молодежь, чтобы бороться до победы или умереть. Но из-за внушительных габаритов и обладания отличными боевыми навыками Конан мало общался со своими сверстниками.

Компании взрослых мужчин в свою очередь избегали его самого. Хотя существовал запрет на межплеменные распри, и было объявлено всеобщее прощение, представители южных кланов, узнаваемые по характерной раскраске, явно считали Конана слишком юным. Северные племена также не слишком доверяли Конану. Отчасти, потому что парень был южанином… ну и, конечно, из-за его возраста.

В конце концов, дед и внук влились в разношерстное собрание воинов, которых остальные называли «Бродягами». Хотя старик никого из них не знал, эти люди слышали о нем. Подобно ему, они отважились странствовать далеко за границами Киммерии. Их приключения происходили порой в тех же отдаленных местах, что посещал когда-то Коннахт. Когда вожди обсуждали и планировали боевые действия, Бродяги делились своими мыслями. Все эти воины попадали в похожие, тяжелые ситуации и были готовы к еще более тяжелым. Не один из Бродяг не сомневался, что старейшины сформируют из них отдельный отряд и бросят в самую гущу сражения. Скорее всего, вожди ценили их как искусных воинов, нежели потому что их гибель стала бы для прочих киммерийцев наименьшей потерей.

Кирнан (самый близкий из Бродяг по возрасту) был старше Конана на десять лет. Может, и не такой высокий, он обладал завидной скоростью, сравнимой только с той быстротой, с которой отпускал ответные насмешки товарищам. Однажды, прихватив лук, сохранившийся со времени службы в рядах шемитских наемников, Кирнан пригласил Конана прогуляться с ним и поглядеть издали на Венариум прежде, чем на него двинутся объединенные силы племен.

Два киммерийца, проскользнув по краю горной гряды, нашли площадку для обзора высоко над долиной, где был построен Венариум. Долина расширялась к югу. Река, которая делила ее на две половины, текла к равнинам центральной Аквилонии, являясь по сути притоком Ширки. Вокруг поселения чужаков пространство давно уже очистили от леса. На полях колосилась пшеница. Посевов хватало, чтобы сверх меры обеспечить потребности Венариума в зерне и сене.

Несмотря на то, что Коннахт не скупился на описания городов юга, рассказы деда все равно не подготовили Конана к его первому восприятию одного из них. Торговые поселки, в которых ему доводилось бывать раньше, не сильно отличались от обычных деревень. Но Венариум подавлял своими размерами, нависая над равниной. По периметру его опоясывали каменные стены, к главным воротам вела насыпная дамба. За внутренним кольцом стен стояла крепость с высокой башней, над которой гордо реяло с полдюжины вымпелов.

— Заметил ли ты, Конан, — Кирнан указал в сторону крепости, — что ворота крепости выходят к югу, тогда как главные ворота смотрят на восток?

Его младший товарищ кивнул.

— Когда мы разрушим главные ворота, нам придется огибать крепость, чтобы пробиться к южной стороне. Прольются реки киммерийской крови.”

— И аквилонской, конечно.

— Хотелось бы, — невысокий воин потер подбородок. — Вожди надеются, что аквилонцы выйдут и станут сражаться как мужчины. Но это не в их правилах. В общем, мы, штурмуя ворота, докажем свою храбрость, а они, тем временем, будут сверху нас обстреливать и поливать кипящим маслом.

— Коннахт что-то говорил об осадных машинах…

— О, да, есть такие, — усмехнулся Кирнан. — Безусловно, мы можем нарубить достаточно древесных стволов и связать их вместе, сделав несколько подобий. Только будет ли это работать должным образом? На стенах, на вершине башни у аквилонцев имеются катапульты и онагры. За стенами расположены требучеты. Все это будет варьироваться в зависимости от наших действий.

Конан помрачнел. Он не находил походящих слов для ответа.

— Ели бы у старейшин в свое время хватило ума просто сжечь строящийся Венариум, забросав его факелами, то теперь никакой проблемы не стояло бы. Правда, аквилонцы всячески, в основном играя на жадности отдельных вождей, гасили пыл киммерийцев. Так или иначе, но когда уже выросли каменные стены, нам придется заплатить за победу гораздо большую цену.

— Лучше было заплатить огнем, — Конан посмотрел на свои обожженные ладони. — Сейчас это будет огромный долг крови.

Кирнан улыбнулся.

— Есть другая монета для расчета, парень. Нужно всегда предполагать, что твой враг — умен. Но также помнить, что он всего лишь человек. И у него в подчинении обычные люди, и некоторые умом не отличаются. Значит, следует использовать это против них. В противном случае, даже самые умные из нас будут мертвы… и следом погибнет Киммерия.

— Мы не можем бездействовать, — молодой киммериец нахмурился.

— Согласен. Однако то, что мы должны будем изменить в некоторых умах — не работа для воинов и не дело для киммерийцев, — старший воин пожал плечами. — Хотя я подозреваю, что при сложении легенды о победе, отдельные детали упоминаться не будут. Что-то забудется, и мало кто над этим задумается, чтобы потом выразить недовольство.

* * *

Разведчики вернулись в лагерь и поделились соображениями с другими Бродягами. Хотя мужество любого киммерийского воина не подвергалась сомнению, но Бродяги имели опыт осады и штурма укрепленных городов, тогда как самая большая победа большинства их соплеменников сводилась к удачному набегу с угоном скота. После обсуждения был составлен план, который поручили предложить старейшинам Кирнану и Коннахту. Конан взялся сопровождать деда, и вожди не возмущались по поводу его присутствия, поскольку план действительно оказался мудрым. К тому же в случае неудачи с них снималась всякая ответственность.

Киммерийское воинство разбилось на две части. Один отряд, состоящий из жителей севера, расположился прямо напротив главных ворот Венариума. Воины южных кланов вошел в долину с противоположной стороны, и заняли свое место на расстоянии трехсот ярдов от соплеменников. Киммерийцы не предпринимали никаких попыток окружить город. Они лишь выставили несколько пикетов за пределами досягаемости аквилонских лучников и камнеметных машин. В обоих лагерях наблюдалась слабая организация и почти полное отсутствие дисциплины. На пространстве между ними то и дело вспыхивала очередная драка.

Наконец, представители северян приблизились к воротам, где встретились с посланником аквилонцев. Среди прочих вещей, варвары потребовали демонтаж стен, и дань в виде… трех сотен кошек. Чтобы не отстать от сородичей, лидеры южан запросили себе четыреста крыс и пятьсот летучих мышей. Аквилонцы, пославшие на юг гонцов за подмогой, согласились выполнить эти требования, и обязались в недельный срок выплатить дань варварам.

Многие киммерийцы считали подобные переговоры ерундой, однако Конан был полностью на стороне своего деда и Кирнана. Между тем, командующий аквилонским гарнизоном, наблюдая из башни, мог видеть два равнозначных, но разъединенных лагеря противников. Например, если б войско южан пожелало вернуться домой, то ему пришлось бы пройти через палатки жителей севера. Постоянные стычки служили доказательством, что обе эти группы не испытывали большой любви друг к другу. Варвары пытались изготовить осадные механизмы, вот только их творения были слишком маломощными, и не успели бы разрушить городские стены до прихода подкрепления. Так или иначе, но аквилонскому генералу оставалось лишь внимательно следить за дикарями и ждать прибытия войск, которые устранят его проблему.

Наступило время безлунных ночей.

Население Венариума зависело от колодцев, из которых брали воду для питья и смыва отходов. Коллекторы тянулись на юг, там они соединялись с сетью оросительных каналов, которые несли на поля и воду из реки и удобрения. Аквилонцы держали коллекторы под охраной, закрытыми от посторонних людей, но такая предосторожность не могла остановить кошек, крыс или летучих мышей. Особенно, когда эту мелкую живность варвары отпустили с привязанными к хвостам и лапам корзинками с тлеющими углями.

Перепуганные твари кинулись к Венариуму, проникая в город по канализационным стокам, перелетая через стены, чтобы укрыться в башнях или на чердаках домов. Первые пожары начались после того, как животным удалось избавиться от опасного груза. Была объявлена тревога, и даже не относящиеся к регулярным войскам охранники коллекторов оставили свои посты и поспешили на помощь в борьбе с огнем. Бродягам потребовалось совсем немного усилий, чтобы вскрыть двери коллектора и пробраться в город, почти незамеченные во всеобщем хаосе. Дойди они до главных ворот и открой их, тогда киммерийская ярость начала бы распространяться по городу более стремительно, чем огонь.

Командующий гарнизоном был не глупым человеком, и при этом не страдал от недостатка в храбрости. Независимо от того, видел ли он, что врагам удалось открыть ворота, или же предполагал, что это никак не должно было произойти, аквилонский генерал облачился в латы и повел свою личную когорту сквозь дым по улицам Венариума. Его воины, прикрытые высокими щитами и ощетинившиеся копьями, врезавшись во фланг дикарей, заставили их развернуться спиной к воротом, которые до этого они так отчаянно желали открыть.

Многие из Бродяг попятились, надеясь выиграть время и дождаться помощи, но Конана среди таковых не было. Одетый в почерневшие кожаные доспехи и короткую кольчугу, он вырвался вперед. Тут же двуручным ударом меча молодой киммериец расколол щит ближайшего солдата, отсекая заодно руку его держащую. Пока аквилонец с ужасом разглядывал брызжущий кровью обрубок, Конан снес ему голову.

Он прорубился в самый центр строя аквилонцев. Возможно, в тот момент Конан представлял себя в родной деревне, уничтожая тех, кто убил его отца и односельчан. Добротная киммерийская сталь крушила кости врагов. Во все стороны разлетались кровавые ошметки и мозговое вещество. Прерванные крики и мольбы о милосердии заполнили ночь, то стихая, а то и заглушая лязг металла. Конан сражался, использую все освоенные у Коннахта приемы, которые позволяли ему справиться с любым противником. Копья пробили бреши в кожаной кирасе, короткие мечи разбивали кольца кольчуги и рвали плоть, но ничто не могло сдержать напора юного киммерийского воина. Каждое выпад возвращался врагу стократно. За каждую каплю его пролитой крови аквилонцы платили галлонами своей.

Скоро волна киммерийцев хлынула в ворота и захлестнула стены города.

Венариум пал, еще долго стеная под холодным, бесчувственным небом, на котором, подобно льдинкам, блестели звезды.

* * *

Утром нового дня Конан стоял рядом с Кирнаном и Коннахтом на той удобной позиции, откуда впервые увидел Венариум. То, что казалось когда-то великим, теперь представляло собой дымящиеся руинами, над которыми кружили вороны и другие любители падали. Киммерийцы до сих пор занимали долину. Кто-то грузил на телеги награбленное добро. Кто-то сковывал цепями рабов в длинные вереницы. А некоторые делали насыпи из черепов на южной стороне, в качестве назидания и насмешки над аквилонцами.

Но среди них не было ни одного Бродяги.

— Разве они не понимают, что тем самым поощряют аквилонцев на новое вторжение? — нахмурившись, спросил Конан.

Коннахт пожал плечами.

— Похоже, им все равно.

— Да, — покачал головой Кирнан, — Должно быть, это проклятие всех Бродяг. Увидев однажды большой мир, мы можем видеть будущие, чего другие не в состоянии даже вообразить. Наши соплеменники думают, что Киммерия будет существовать вечно. Только бессмертна она не боле чем Атлантида, Ахерон или любая из забытых империй, дремлющих ныне где-то под толстым слоем песка. Я уверен, что Киммерия останется в памяти людей, но это не то же самое, что бессмертие.

Опершись на меч, вдоволь напившийся аквилонской крови, Конан слушал и кивал. Он любил свою страну, любил ее жителей. Тем не менее, судьба готовила ему жизнь вдали от заснеженных киммерийских гор. И после того, как он покинул родную землю, его возвращение домой стало делом очень долгого времени.

 

Глава 12

Караван медленно тащился по жаре вдоль зингарского побережья. Направляясь в Мессантию, купцы выбрали сухопутный маршрут, поскольку хищнические рейды пиратов сделали доставку товара слишком опасным занятием. Хотя Белит, прозванная Королевой Черного Побережья, погибла, но ее ближайший помощник Конан не остался без дела. Вместе с Артусом и бандой головорезов они нападали на любые суда, осмелившиеся плыть вниз по береговой линии.

Хозяин каравана Наварус еще раз посмотрел в сторону моря. Дорога петляла мимо прибрежных холмов. Отступившая вода создала плоское, песчаное пространство между волнобоем и склоном, тянущимся до дороги. Аргосский торговец не сомневался, что пляж, представляющий собой зыбучие пески, может послужить достаточно хорошей преградой от мародерствующих пиратов. Однако отсутствие в этой местности морских разбойников и даже одинокого паруса на горизонте не сделало его состояние более комфортным, не добавив уверенности в благополучном исходе.

Путешествие посуху грозило растянуться на неделю, тогда как на судне можно было бы уложиться в двухдневный срок. Тем не менее, это давало купцу большую возможность насладиться прелестями заключенных в клетках рабынь. Огорчало лишь то, что пришлось загружать фургоны и вьючных животных провизией для человеческого товара. К мужчинам подобная забота едва ли имела отношение. Рабам предстояло тянуть фургоны до Мессантии, где они все будут проданы Луциусу для работы в шахтах. Из практики выходило, что жизнь таких рабов заканчивалась весьма быстро, а значит, никто не видел смысла откармливать их по дороге.

В то же время женщины требовали более деликатного обращения. Наварус велел задрапировать клетки таким образом, чтобы неласковые поцелуи солнца не оставили волдырей на нежной плоти пленниц. Он даже запасся бочонками ароматических масел для смазывания их кожи. Фрукты и разбавленное водой вино должны были поддерживать здоровье рабынь, а злобная, старая карга, служившая поваром каравана, варила им бульон, чтобы они сохранили гибкость и цветущий вид. К наиболее красивым женщинам торгаш приставил учителя, для обучения изящной словесности, принятой в Аргосе, и стихосложению шемитов. Таким образом, рабыни могли бы скрасить досуг знатных людей и, следовательно, принести купцу большую прибыль.

Один из наемников, охранявших караван, подбежал к хозяину.

— Путь свободен, мастер Наварус.

— Очень хорошо, капитан, — торгаш наморщил нос. Ему в ноздри ударил запах пота, исходивший от доспехов человека. — Как долго нам идти, пока не достигнем места для стоянки?

— Мы движемся хорошим темпом. Думаю, около двух часов и два часа осталось до наступления сумерек. Конечно, мы могли бы пройти и дальше, но там есть пресная вода…

— Да, да, — аргосец прихлопнул муху плеткой из конского волоса, — останемся там до рассвета.

— И скроемся подальше от глаз пиратов, господин.

* * *

Укрывшись в тени одного из холмов, Конан и Артус наблюдали за приближением каравана.

— Клянусь Белом, ты оказался прав, киммериец! Этот Наварус, очевидно, рассчитывал избежать встречи с нами, путешествуя по суше.

Конан, оставивший родину более десятка лет назад, оскалился по-волчьи. Артус не нуждался в ответе, поскольку понимал товарища без слов. Сам он родился от кушитской рабыни в Зингаре среди виноградников Громовой реки, которую киммериец пересекал неоднократно за время своих странствий. Они никогда прежде не враждовали, но и друзьями не считались. Поначалу их связывало взаимное уважение и участие в различных авантюрах. По возвращению с Черного Побережья, Конан обнаружил, что общество Артуса его менее раздражает, чем одиночество, и постепенно между ними расцвела крепкая дружба. У темнокожего разбойника, с прической в виде множества длинных, черных косичек, оказался иммунитет на некоторые не слишком приятные черты характера северянина.

Синие глаза Конана сузились. Томно развалившись на кушетке, установленной в открытой телеге, Наварус ехал во главе каравана. Зонтик, из такого же зеленого шелка, как и просторное одеяние торговца, защищал его от палящих лучей. Коротышка пристроил свое тело так, чтобы было удобнее наблюдать за морской гладью. Конан очень бы хотел видеть выражение лица этого человека, когда произойдет нападение пиратов.

— Ну что? — Артус пихнул приятеля локтем. — Позволим ему жить на сей раз, или прикончим?

— Пусть боги решают, — Конана не заботило, останется ли в живых Наварус или умрет. Но пока работорговец жив, варвар мог бы от души его помучить. Однажды один из агентов Наваруса подмешал сонное зелье в вино киммерийца, намереваясь потом продать северянина какому-либо аристократу в качестве гладиатора. К счастью, могучее телосложение варвара и опыт снятия кандалов, переданный ему Коннахтом, помешали воплощению этого гнусного плана. Расправившись со своим похитителем, Конан не оставил надежду когда-нибудь свернуть тощую шею Наварусу.

— Тогда нам лучше всего побыстрее добраться до наших лошадей.

Конан кивнул и исчез в полумраке с грацией большого кота. Став выше ростом и сильнее, чем был в Венариуме, украсив свою плоть большим количеством шрамов и пережив множество приключений, киммерийский воин не знал себе равных в бою. Поправив доспехи, седевшие на нем как легкая шелковая накидка на юной деве, он вскочил на коня и вытащил меч из ножен. Варвар поднял лезвие, и это послужило сигналом для прячущихся на холме зингарских пиратов.

Меч опустился.

Морские разбойники, которые всю ночь занимались тем, что выкапывали и поднимали рычагами огромные валуны на нужную высоту, выбив удерживающие подпорки, столкнули каменные глыбы вниз. Набирая скорость, камни загрохотали по склону. Некоторые подпрыгивали. Один продолговатый булыжник застрял. Некоторые из катящихся следом обломков ударились в его концы и, подпрыгнув, обрушились на землю, словно снаряды катапульты.

Большинство камней попало в фургоны, перевозившие фрукты и разные безделушки. Корзины с апельсинами взлетели в воздух. Лопнувшие гранаты извергали блестящие семена. Из треснувших кувшинов ручьем текло оливковое масло, а черствые буханки хлеба кувыркались в пыли.

Еще до того, как камнепадом накрыло караван, киммериец пришпорил лошадь и направил ее к подножию холма. За ним, сотрясая воздух громоподобным военным кличем, последовал Артус. Конан сразу же сломал челюсть первому, подвернувшемуся под руку наемнику, а затем круговым ударом меча отправил к праотцам его товарища. Тем временем, Артус скрестил свой клинок с другим охранником. Быстрым поворотом запястья пират выбил оружие из рук противника, чтобы вторым молниеносным движением пронзить ему горло.

В караване воцарился хаос. Отдельные глыбы прошли стороной, сметя со своего пути следящих за побережьем воинов. Те, кто остался в живых, оказались перед лицом испускавших воинственные крики пиратов и разгневанных рабов. Неважно, сколько платил им Наварус. Все равно этого теперь было недостаточно, чтобы идти на верную гибель. Стремясь запутать преследователей, наемники разбились на группы и поспешно отступили. Кто-то побежал к океану, кто-то искал спасение в северо-западном направлении.

— Вернитесь и сражайтесь как мужчины! — кричал им вслед Артус, стоя в стременах и размахивая над головой мечом. — Вы, порождения свиньи, любители сношаться с козами!

Конан осадил коня рядом.

— Ты их оскорбляешь, — сказал он, растянув рот до ушей.

— Кого? — брови у уроженца Зингары изумленно поползли вверх. — Работорговцев?

— Нет. Любителей коз.

Артус расхохотался. И тут раздались другие звуки, совершенно безрадостные, которым вторили испуганные крики невольников. Один из наемников потрясал окровавленным копьем. Возле копыт его лошади лежали тела шестерых рабов и двоих пиратов. Этот человек с лохматыми бровями и вздувшимися на волосатой груди мускулами, криво усмехался. По выражению лица можно было понять, что он уже считает себя мертвецом, и его единственная цель состоит в том, чтобы взять с собой на тот как можно больше народа.

— Наверное, его разозлила твоя шутка, — обратился к Артусу киммериец.

— Но парень смотрит на тебя.

— Он твой по праву.

— Я уступаю его тебе, Конан.

— Ты уверен?

— Я настаиваю, — улыбнулся зингарец.

Варвар ударил пятками в бока лошади. Животное понеслось в бой, громко стуча копытами по дороге. В свою очередь конь наемника, почти с изяществом переступив через трупы, раздувая ноздри, поскакал навстречу. Наемник, оценив противника, поудобнее перехватил древко. Когда лошади сблизились, он прицельно ткнул копьем в лицо врага.

Конан повернул голову ровно настолько, чтобы избежать острия, и все же наконечник окрасил кровью его ухо. Правая рука киммерийца взметнулась вверх. Затем молния сверкающей стали ударила наискось вниз.

Лошади разминулись, и оба всадника оставались все еще в седлах. Но в воздухе кружилась голова наемника с моментально посеревшей кожей, с глазами, затянутыми молочной пеленой. Успев несколько раз кувыркнуться по земле, она остановилась на левом ухе прежде, чем туловище воина упало в пыль.

Конан гарцевал вокруг и удивленно хмыкал, так как обезглавленное тело его противника продолжало дергаться.

Спешившись, Артус поддел голову носком сапога.

— Самая чистая работа, проделанная тобой за последние месяцы.

Киммериец также соскользнул с седла и вытер лезвие о штаны мертвого наемника.

— Бывало и чище.

— И в дальнейшем так будет, друг мой, — вложив меч в ножны, Артус похлопал Конана по плечу. — Ну, а теперь нам следует обратить внимание еще на кое-кого.

Пока основная масса пиратов занималась разграблением повозок и освобождением невольников, два предводителя направились прямо в головную часть каравана. Телега хозяина была разбита вдребезги, однако сам Наварус ухитрился избежать смерти. Сидя с перепачканным кровью и грязью лицом за опрокинутой кушеткой, он прикрылся своим зонтиком, как щитом, и махал по сторонам кухонным тесаком.

— Отойдите все от меня. Я вас предупреждаю.

— Значит, боги должны решать? — Артус подмигнул киммерийцу.

Киммериец ухмыльнулся.

Аргосский купец оглядел двух нависших над ним гигантов, затем плюхнулся на землю и разрыдался.

— Вы грабите меня на море. Вы грабите меня на земле. Почему нельзя оставить меня в покое?

Артус присел на одно колено.

— Все просто, мастер Наварус. Ты ведь такой умный и такой старательный. Если б не ты, нас бы одолела тоска смертная.

Хозяин каравана вытаращил на него глаза.

— Вы делаете это ради развлечения?

— Ну, — повел плечами темнокожий зингарец, — обычно мы извлекаем выгоду из этого. Однако в твоем случае, прежде всего, имеет место скука. Не так ли, Конан?

— Да, — коротко кивнул киммериец. — Ты нас веселишь.

— Веселю? Я заставляю вас смеяться, — Наварус выронил тесак. Слезы прочертили борозды на его грязном лице. — Я не могу… Я не способен…

Артус поднялся, и оба морских разбойника громко рассмеялись. Только это отнюдь не прояснило дальнейшую судьбу работорговца. Остальная часть пиратской команды открыто поддержала веселье, а освобожденные рабы — осторожно. Множество последних, с булыжниками в руках, с налитыми кровью глазами, пробивалось к Наварасу.

Конан остановил их взмахом руки.

— На все воля богов.

Если даже кто-то из рабов подумал, что пираты таким образом хотят сохранить жизнь Наварусу, то все равно промолчал. Не выразив никаких протестов, бывшие невольники принялись помогать своим освободителям в сборе добычи и по возможности в ремонте телег. Горстка пиратов снова поднялась на холм и разожгла сигнальный костер. Заметив в синем небе столб черного дыма, оставшаяся часть команды «Шершня» привела бы судно в бухту напротив дороги.

— Хорошо, что ты вернулся, Конан, — удовлетворенно окинув взглядом место событий, сказал Артус.

Киммериец повернул к нему совершенно бесстрастное лицо.

— У тебя и без того отличная команда.

— Это у нас отличная команда, друг мой, — расплылся в улыбке зингарец. — Не думаешь же ты, что я не разбираюсь в людях? Надеюсь, те, кто сейчас составляют экипаж «Шершня», мне преданы. Каждого из них я в свое время спас от виселицы до того, как палач затянул на его шеи веревку. Конечно, все они больше головорезы, чем моряки, но тем не менее… Кстати, именно ты превратил их в отряд воинов, способных сражаться плечом к плечу.

Он кивнул в сторону холма.

— Ты подготовил нападение на суше, тогда как торгаш ожидал, что нынче мы охотимся на море. Эти морские псы наверняка бы взбунтовались, предложи я им подобный план. Но за тобой они готовы следовать даже в глубины стигийской преисподней. Ты — особенный, и парни это знали еще до того, как имели честь увидеть тебя в бою, размахивающим мечом.

Конан прыснул в кулак.

Артус тоже засмеялся.

— Я сам уверен, что ты предназначен для величия. Понял при нашей первой встречи. Знал это, услышав, что ты отправился в плавание с Белит. Мне хотелось когда-нибудь снова с тобой встретиться и посмотреть, помнишь ли ты меня.

— Я не забываю друзей, Артус, — ответил Конан.

Он не повернулся к товарищу, поскольку сосредоточил взгляд на море. Варвар не нажил множество друзей. Их всех Конан смог бы пересчитать по пальцам одной руки, а тех, кто до сих пор оставался в живых, было и того меньше. Смерть каждого из них оставила в его душе пустоту, которую он с трудом мог постичь, а тем более заполнить. То же самое, наверное, происходило с Корином, особенно после смерти матери Конана.

— Знаю, ты так никогда не поступишь. Терять близких… нет острее боли, — зингарец сочувственно покивал головой. — Сам я не слишком надеюсь на милость богов. Хотя я раньше, когда был вором, отдавал храму Бела часть награбленного. Да и теперь не гнушаюсь пожертвовать морю кувшин доброго вина, добавив к нему и добавить такое количество плоти, какое только может пойти ко дну. Да и теперь не гнушаюсь пожертвовать морю кувшин доброго вина, добавив к нему такое количество плоти, какое только может пойти ко дну. Если мы будем тешить богов, то они, глядишь, смогут позволить нам прожить чуть дольше.

— А если мы пытаем людей, то это доставляет им наибольшее удовольствие, — Конан искоса посмотрел на зингарца. — Так значит, лучше мучить других, чем быть замученным самому?

— Не вижу смысла это отрицать. — Артус глянул туда, где, съежившись, сидел Наварус. Его кушетку выправили, а зонтик купца привязали к древку копья. — Вот он прятался, только какая ему от этого вышла польза. Все, что было скрыто, обязательно будет найдено.

— Хорошо. Но неужели твоя цель — спасать меня от меня самого?

Артус похлопал киммерийца по спине.

— Просто я хотел напомнить тебя о причинах, из-за которых мы цепляемся за жизнь.

Внизу среди толпы возникло какое-то волнение. Оба главаря направились в центр сборища.

— Что случилось? — подбоченясь, поинтересовался Артус.

Один из невольников рухнул на колени к ногам пирата.

— Господин, мы не знаем, что дальше делать.

Артус тряхнул косичками.

Конан обнажил меч и торжественно объявил:

— Уходите. Вы все свободны.

Красивая женщина, с глазами газели, с золотистыми локонами и длинными, стройными ногами, кинулась к варвару:

— Но… но у вашей команды весь запас пищи и воды. Они забрали добычу и оставили нас беззащитными. Куда нам теперь идти?

Конан осмотрел пустынный берег в умирающем свете солнца.

— Ты права. Пусть мужчины возьмут вон те фрукты, хлеб и две телеги для бочек с водой. А этот отведет вас назад в Зингару.

Раб, на которого указал киммериец, нахмурился.

— Мой господин, тут может не хватить для всех нас.

— Я догадываюсь, — усмехнулся Конан. — И поэтому женщины отправятся с нами.

 

Глава 13

Клубы едкого дыма висели под потолком мессантийской харчевни. В темном зале смешались запахи человеческого пота, наркотических курильниц и пролитого пива. Плотный угар растворял в себе даже смех, гасил вспышки глаз отдельных посетителей. Дымные щупальца ласкали тела женщин, когда те переходили из одних пиратских объятий в другие. Здесь царил праздник жизни, на котором, отмечая очередную победу, можно было утолить голод чрева и жажду плоти.

Среди посетителей таверны только двое мужчин оставались в относительном уединении.

Наварус томился в подвешенной клетке, где ранее содержались его рабы. Купец все еще носил шелковый наряд и сжимал в руке свой зонтик. Он изо всех сил пытался сохранить остатки достоинства, в то время как женщины, которыми он наслаждался по дороге, дразнили бывшего хозяина и насмехались над ним. Пираты не отставали от подруг, швыряя ему объедки с той же небрежностью (но не так часто), что и дворовым собакам, вертевшимся между столов. Наварус не подбирал пищу с пола, но иногда украдкой отщипывал от кусочка, застрявшего в полах его халата.

В стороне от работорговца, в самом затемненном углу, расположился Конан. Он выпил достаточно пива, чтобы его лицо приобрело менее мрачное выражение, но не настолько, чтобы разделить компанию с женщинами. Северянин наблюдал, как другие, сбросив всю свою цивилизованность, скатываются не только к дикости, достойной варвара вроде него, но и постепенно впадают в детство, сохраняя тягу к взрослым удовольствиям. Безусловно, такое поведение для киммерийца не было в диковину. Подобным образом вели себя представители всех варварских племен от Нордхейма до Черных Королевств. И все же, те празднования, в которых ему самому многократно доводилось участвовать, несколько отличались от этого. Там все проходило по чести.

Не претендующие на звание цивилизованного человека не испытывали ни малейшей потребности убеждать кого-либо в обратном. Добыча в грабительских набегах доставалась сильнейшему, и никто не видел в том порока. Женщины также принадлежали сильным. Обладание ими обеспечивало удовольствие и комфорт. Воин зарабатывал право на все эти вещи своим мужеством и умением, быстротой и опытом. Варвары знали и уважали это. Даже окажись среди них трус, пробующий плести интриги, острый ум обнаружил бы такого, а сила разрушила бы паутину заговора.

Однако Конан не смотрел на команду «Шершня» с презрением. Скорее это было схоже со снисхождением взрослого человека, наблюдающего детскую возню. В отличие от охранников охранники каравана в большинстве своем разбежавшихся и уже, наверное, находившихся в Зингаре, пираты усердно работали, а некоторые сложили головы ради победы. И теперь женщины вознаграждали своих освободителей всем тем, что могли предложить. Рабство низвергло их почти до животного состояния. Обретенная же свобода вновь даровала им шанс обрести человеческий облик, поэтому горячее желание бывших невольниц отпраздновать свое, по сути, второе рождение никого не должно было удивлять.

Артус поднялся из-за центрального стола и широко развел руки, чуть не повалив при этом на пол двух полуголых прелестниц.

— Есть ли тут хоть один, кто лучше меня? Найдется ли крепкая рука, способная побороть мою?

Морские разбойники притихли. Один дородный пират, отодвинувшись подальше, схватил пивную кружку, чтобы быстро опрокинуть в рот ее содержимое, но в это время его товарищ удержал запястье здоровяка и толкнул в плечо. Пират, взревев от неожиданности, извергнул пенный напиток себе на штаны. Правда, через мгновение он уже смеялся вместе с остальными над собственной неловкостью.

Артус указал на Конана.

— Ну, киммериец. Покажи этим увальням, каким должен быть настоящий мужчина.

Конан покачал головой. Конечно же, Артус не нуждался ни в каких соперниках, и ему нечего было доказывать собравшимся в таверне. Скорее всего, кто-то поспорил с ним на кружку пива. Или одна из женщин стала многообещающе покусывать его ухо, вот он и решил покрасоваться. Таким Артус был всегда, по крайней мере, сколько помнил его Конан.

Зингарец тряхнул своими длинными косичками, которые рассыпались по широким плечам пирата.

— Неужели время, проведенное вдали от льда и снега, размягчило тебя, северянин?

Киммериец подался вперед. Он знал, что Артус не оставит попыток раззадорить его. Не для того, чтобы убедить всех в своем превосходстве, а как человек, стремящийся спасти друга. Обычно Конан сидел тихо в сторонке наедине со своими мыслями, но, по мнению Артуса, варвар поступал так слишком уж часто с момента возвращения.

«А вдруг он прав?» — подумал киммериец, не в состоянии дать ответ на этот вопрос. В действительности Конан чувствовал себя не хуже, чем прежде. Однако, наступали периоды, когда к нему в душу закрадывалась тоска по чему-то ушедшему навсегда. Это ощущение не делало его слабым, но выбивало из равновесия, словно в любой момент он мог упасть и уже не подняться. До встречи с Белит и ее гибели ничего подобного с ним не происходило. Тем не менее, это все не было тем, из-за чего не стоило дальше жить.

Варвар встал и потянулся. Под опаленной южным солнцем кожей заиграли могучие мышцы. Пираты глазели на него, позволяя кислому пиву капать из раскрытых ртов. Кто-то смотрел с интересом. Большинство — испуганно. И лишь несколько человек с гордыми и уверенными улыбками. Женщины также наблюдали за ним из-под полу прикрытых век, любуясь мощным телом и плавностью его движений. Бывшие невольницы уже успели убедиться в силе и боевых навыках северянина, и сейчас гадали, имеет ли он таланты подобного масштаба в других сферах жизни.

Артус громко рассмеялся и подхватил две полные кружки из рук пробегающей мимо служанки.

— Лев соизволил выбраться из логова, чтобы получить урок.

Конан поднял бровь.

Отвесив достойный дворянина поклон, темнокожий зингарец скользнул вдоль стола. Он предложил киммерийцу место с видом на дверь таверны. Тот уселся и поставил правый локоть на залитую пивом столешницу. Тут же одна из женщин, высокая и стройная, положив руки ему на плечо, примостилась на его левом бедре.

Артус занял место напротив.

— Мы будем заключать пари, Конан?

Все вокруг принялись делать ставки. Послышался звон монет. Пираты шепотом взвешивали шансы каждого из соперников.

— Мне нечего поставить, — ответил варвар.

Поймав за талию хихикающую девчонку, Артус притянул ее к себе на колени.

— Вот, пойдет? Моя против твоей. Победителю достаются обе.

Конан покосился на женщину на своем бедре, и поймал тень улыбки до того, как она потупила взгляд.

— Что ж. Справедливая ставка.

Буравя друг друга глазами, двое мужчин взялись за руки.

— Ну как, варвар? Ты готов?

Конан только хмыкнул.

Мускулы вздулись на руках у обоих, когда началась борьба. Артус резко надавил, стремясь к молниеносной победе, но сила зингарца встретила достойный отпор. Киммериец почувствовал, как судорога сводит его руку. Он не заскрипел зубами от боли, в отличие от других, которые могли бы оказаться на месте северянина, а лишь сузил глаза. Губы варвара при этом даже не дрогнули.

Постепенно позиция дрожащих от напряжения рук соперников изменилась. Вначале Артусу удалось своим напором немного пригнуть руку Конана. Варвар сумел восстановить равновесие, и теперь явно одерживал верх.

Артус оскалил зубы и издал рычание. Поднатужившись, он отыграл пару дюймов. Это сопровождалось одобрительными возгласами некоторых зрителей, тогда как другие разочарованно застонали. Женщины замерли в ожидании развязки. Уже слышалось шуршание и звон золотых монет, но тут рука зингарца опять начала клониться к столу.

…И вдруг все закончилось слишком уж быстро.

Киммериец разгадал план своего друга. Артус в тот вечер много пил и гулял, оставив позади большинство членов команды. Это, несомненно, должно было подорвать его силы. Дальновидные люди ставили деньги против него. В случае проигрыша Артуса никто бы не заподозрил подвоха. Ну а Конану достался бы приз, и удовольствия текущей ночи могли бы отодвинуть варвара от края пропасти.

Конан широко улыбнулся.

— Ты победил, зингарец! — северянин нарушил зрительный контакт с Артусом и лизнул шею цепляющейся за него женщины. — Нельзя было ее разочаровывать.

Так же как Артус знал Конана, Конан знал Артуса. Черные глаза зингарца грозно сверкнули. Буркнув сердито, он резко поднялся. Рука Конана хлопнула об стол с таким грохотом, что из кружек выплеснулось пиво.

Артус победно заревел и выбросил вверх два кулака.

Лишь поймав хитрую улыбку Конана, зингарец, наконец, понял, что на самом деле случилось.

— Ты всегда отличался умом, — темнокожий пират ткнул пальцем в грудь киммерийца.

Конан потряс правой рукой и помассировал свой бицепс.

— И тебе силы не занимать.

Артус присел и пригласил обеих женщин присоединиться к нему.

— Знаете, когда я впервые встретил этого варвара, он был худым, маленьким крысенышем, очищающим карманы в Заморе. Тем не менее, именно он украл Сердце Слона и убил чернокнижника Яру.

Красавица, которую Конан проиграл, посмотрела на него с неприкрытым восхищением.

— Так это был ты?

Северянин не стал уточнять. Допив пиво, он вытер запястьем пену с губ.

— Иди, Артус. Приз твой, наслаждайся.

— Я это не забуду, варвар, — сказал зингарец, поднявшись.

— Только сначала позаботься о том, чтобы они тебя не забыли, — подмигнул другу Конан и огляделся. — Кто следующий?

Оглушительный хохот послужил ответом на вопрос, но никто из пиратов не рискнул принять подобное предложение. Лишь один низкорослый человек в рваной одежде и с повязкой на глазу протиснулся сквозь толпу. Он сел напротив киммерийца, низко опустив голову. Если бы не звон цепей, связывающих наручники коротышки, Конан, наверное, просто отмахнулся бы от него или вовсе прогнал.

Варвар окинул взглядом зал таверны. Внутрь вошло с полдюжины мужчин в кожаных доспехах, со штандартом, неизвестным Конану. Эти люди не принадлежали к стражникам Мессантии или какому-нибудь роду войск Аргоса. Однако пришельцы держались так, как будто имели столько же полномочий, если не больше. Совершенно не уместные в данном заведении, они стали объектом повышенного интереса. Но у Конана пропало любопытство, как только вперед выступил их капитан.

Что-то в этом невероятно тучном человеке показалось знакомым киммерийцу, хотя лица он сразу не признал из-за странной маски, закрывающей нос… Или место, где тот должен был находиться. Северянин понял, что им уже доводилось встречаться раньше, только тогда человек был не столь толст и обладал носом.

«Это ведь я лишил его носа».

Капитан приказал своим людям прочесать толпу, а сам отступил обратно в ночь. Когда воины начали осматривать всех посетителей, подсевший к Конану человек сделал попытку встать из-за стола, но киммериец схватил его за руку.

Единственный глаз коротышки округлился от страха.

— Они отправят в шахты нас обоих к шахтам, если ты меня сейчас же не отпустишь.

— Кто они? Кто этот человек без носа?

— Он аквилонец. По-моему его зовут Луцан…

— Может быть — Луциус?

— Да, да, я думаю так и есть, — забормотал одноглазый. Его другая рука вцепилась в Конана. — Пожалуйста, позволь мне уйти.

— Он смотрящий за шахтами?

— За главными шахтами, к северу от Мессантии, — человечка била дрожь. — Прошу тебя. Награда за мою поимку не велика, я готов заплатить даже больше, если отпустишь.

Конан не ослабил захват.

— У меня есть кое-какие дела с Луциусом.

Рассыпавшись веером, солдаты приблизились к столу, где киммериец беседовал с коротышкой. Пираты отодвинулись, перебирая оружие, но Конан отрицательно покачал головой, тем самым озадачив многих.

Воин положил плашмя лезвие короткого аквилонского клинка на плечо маленького человека.

— Этот наш. Оставь его.

— А как насчет вознаграждения? — поинтересовался северянин, подметив, что трое гвардейцев заняли позицию за его спиной.

Стоящий позади человек сжал пальцами шею варвара.

— Ты заработал только что десяток ударов плетью. Или хочешь получить больше?

Конан вскочил на ноги, разбив затылком лицо гвардейца. Из сломанного носа хлынула кровь. С противоположной стороны стола киммерийца атаковал воин, вооруженный коротким мечом. Уклонившись вправо, Конан вывернул ему запястье, и клинок погрузился в живот следующего противника. Варвар незамедлительно выбросил локоть назад, попав в голову солдату, который пытался его заколоть, а затем наугад выбросил кулак навстречу другому гвардейцу.

Он развернулся, чтобы предстать перед двумя оставшимися солдатами. Теперь в его руках был окровавленный короткий меч.

— Я захватил беглеца. Парень сказал, что капитан заплатит за поимку. Вы также обманете меня, как пытались эти люди?

Старший гвардеец прочистил горло.

— Это не было моей идеей.

— Ваши мужчины слабы, — продолжал глумиться варвар. — Вашему хозяину требуются воины подобные мне, — он намеренно растягивал слова, подражая говору жителя Нордхейма. Помня уроки Венариума, Конан позволил аквилонцам воспринимать его не иначе как глупым дикарем и даже стукнул себя в грудь кулаком, чтобы усилить впечатление. — Хозяин должен сделать меня вашим капитаном.

Аквилонец поднял вверх открытые ладони.

— Думаю, ты полностью прав, ванир. Такая должность прямо создана для тебя.

Конан осклабился.

— Ну что ж, в знак доброй воли, я бы мог отвести тебя к нашему хозяину. Я просто уверен, что он возьмет на службу великого воина немедленно. Но только при условии, если ты докажешь свои честные намерения.

— Честные намерения? — киммериец наморщил лоб.

— Да, — подтвердил солдат и указал на стонущих на полу людей. — Конечно, тяга к насилию говорит о твоих достоинствах, но это также призывает соблюдать осторожность.

Варвар растерянно покрутил головой, словно пытаясь постичь смысл сказанного. Потом он улыбнулся и воткнул короткий меч в скамью.

— Честные намерения!

— Но лучше бы ты не использовал оружие против этих бедняг, — вздохнул аквилонец. — Ты, безусловно, принес бы пользу нашему хозяину, и все же тебе не разрешат к нему приблизиться из естественного опасения. Вот если…

— Твой хозяин хорошо платит? — прищурив глаз, спросил киммериец.

— Очень.

Конан присел и снял пару наручников с пояса раненного солдата. Он застегнул один браслет на своем запястье, а другой протянул аквилонцу.

— Веди меня к хозяину, который хорошо платит. В духе доброй воли.

— Мудрое решение, ванир, — кивнул с улыбкой гвардеец. — Поистине мудрое.

 

Глава 14

— Тупоголовый дикарь! Ты рассчитываешь получить за меня награду, — одноглазый плюнул в дорожную пыль, — только она будет в виде стального клинка, торчащего из твоего брюха. Но тебе этого не дано понять из-за недостатка ума, не так ли?

Конан, за время долгой прогулки к рудникам хранивший молчание, смерил попутчика насмешливым взглядом.

— Даже глупец догадался бы, что такие тощие шемитские шавки как ты не пригодны для работы в шахте.

— Что?

— И никто бы не послал бы шестерых охранников вдогонку за сбежавшим рабом, — ухмыльнулся киммериец. — В чем твоя ценность?

Коротышка был явно потрясен.

— Безусловно, тебя интересует — кто я. Ведь иначе, зачем стоило выдавать меня врагам?

Конан кивнул.

— Я — Эла Шан, самый искусный вор в мире. Нет замка, который не поддался бы мне.

Варвар дернул за его цепь.

— По-моему твои браслеты имеют замки.

— Да… Ну, в общем, сейчас я испытываю недостаток в подходящих инструментах, — Эла фыркнул. — Однако мои прежние достижения говорят сами за себя.

Киммериец поднял бровь.

Одноглазый вор вздохнул.

— Ты, наверное, слышал о Башне в Аренджуне, где хранилось Сердце Слона?

— И ты это украл?

— Не совсем… У Яры, владельца талисмана, была небольшая вилла. После его кончины я ловко проник туда и очистил от излишка сокровищ.

— Да ты падальщик, шакал.

— Я просто вор, — пожал плечами человечек, — собирающий добычу там, где она плохо лежит.

Конан улыбнулся. Если бы коротышка стал утверждать, что лично выкрал Сердце Слона, то киммериец придушил бы наглеца прямо на месте. Тем не менее, одноглазый не приписывал себе чужих заслуг, а лишь позабавил рослого собеседника рассказом про удачу в воровской карьере. Учитывая текущее плачевное состояние Элы Шана, он не мог быть слишком уж успешным вором. Но тот факт, что парень умудрился достичь своего возраста, лишившись всего одного глаза, определенно указывал на его знакомство с наукой выживания.

Прежде чем Конан успел вытрясти информацию, с чего вдруг Луциус расщедрился на награду за голову маленького вора, пыльный каньон вывел их на открытое пространство. Справа у подножия холма зияли два круглых отверстия, похожие на ноздри. Согнутые под тяжестью кожаных носилок мужчины таскали груз к партии рабочих, которые дробили руду. Там же другие невольники насыпали лопатами мелкие осколки на тележки, чтобы вести сырье к плавильным печам. Поднимающийся над ними черный дым невольно навеял Конану воспоминания об отцовской кузне.

По левую сторону дороги стояли грубые постройки из валунов, скрепленных между собой глиной. К одной из них охранники повели Конана и Элу Шана.

— Неужели ты всерьез полагаешь, что Луциус одарит тебя за мою поимку? — коротышка посмотрел в лицо киммерийца.

Конан небрежно повел плечом.

— Нет, — нахмурился вор. — Ты не можешь быть настолько глуп.

Когда они вошли в расположение гарнизона, из-за стола навстречу им поднялся холеный улыбчивый мужчина.

— Заставил же ты нас побегать, Эла Шан. Мой хозяин разочарован.

Охранники указали киммерийцу на табурет, и тот молча присел. Двое тут же встали у него за спиной, и один человек спереди. Казалось, кроме них в помещении больше нет солдат и справиться с ними не составляло особого труда. Но все усилия оказались бы напрасными в отсутствие главного противника.

— А это еще кто? — удивился помощник Луциуса.

— Северянин, искалечивший четверых вооруженных людей. Он прибыл сюда в поисках награды за пойманного вора.

— Тогда почему на нем оковы?

Акилонец, заключивший с Конаном договор, осклабился.

— Демонстрация мирных намерений. Варвар надеется, что наш господин примет его на службу.

— О, да, конечно, — хитрая улыбка тронула губы надзирателя. Он схватил Элу Шана за шиворот и поволок коротышку вглубь здания, бросив на ходу: — Как только хозяин закончит дела с вором, то сразу уделит тебе время.

Оба исчезли за углом. До Конана доносились обрывки фраз, но смысла их было не разобрать. Слышался лязг затвора, скрип дверных петель и снова звук входящего в гнездо штыря. Помощник хозяина рудника вскоре вернулся. Теперь его улыбка походила на звериный оскал. Усевшись за стол, человек занес треугольный стилус над глиняной табличкой, но не начинал писать до первого сдавленного крика Элы, нарушившего тишину зала.

— И где твой хозяин? — Конан огляделся по сторонам.

Подручный Луциуса глянул на него с любопытством.

— Надо же, горная обезьяна умеет говорить. Как ты, наверное, догадываешься, господин пока… занят другим.

Опять раздался крик боли маленького вора.

Помощник произвел запись и указал стилусом на Конана:

— Не переживай. У тебя все шансы встретиться с ним довольно скоро.

— Я предпочел бы немедленно.

Конан ударил своими браслетами друг об друга, оковы спали. Моментально вскочив на ноги, киммериец плечом впечатал одного охранника в стену и ударил кулаком в лицо другого. Третьего солдата варвар пнул ногой в грудь. Тот отлетел к противоположной стене и тяжело сполз по ней без чувств.

С перекошенным от ужаса ртом помощник выпрыгнул из-за стола и попытался сбежать, однако Конан оказался быстрее. Цепь обвилась вокруг шеи мужчины и рывком притянула его к киммерийцу.

— Ну что? Отведешь меня теперь к Луциусу?

— Тебе никак не удастся к нему войти. Дверь запирается изнутри, — человек судорожно хватался за звенья цепи. — Ее откроют только мне.

* * *

В ответ на настойчивый стук, к двери подошел охранник. В глазке он увидел лицо помощника Луциуса и принялся открывать засов, ворча:

— Хозяин будет недоволен, что его побеспокоили.

Конан с силой пнул дверь, ударившую прямо в лоб охраннику. Малый отпрянул назад, опрокинув по пути столешницу. На пол посыпались игральные кости и стоявшие на кону монеты. Киммериец вошел в комнату и, прежде чем трое игроков успели подняться с мест, бросил в них отрубленную голову помощника. Она угодила в одного из противников, заставив свалиться со стула. Молниеносный косой удар поверг следующего врага, острие клинка нашло горло другого. Упавшему охраннику Конан распотрошил живот. Оставив лезвие в теле человека, киммериец поймал привратника за ухо и затем резким движением свернул ему шею. Раньше, чем труп грохнулся наземь варвар, покинув прихожую, достиг покоев Луциуса.

Тучный мужчина, возившийся у устройства с тисками, которые сжимали запястья Элы Шана, поднял взгляд. При хорошем освящении ошибиться в его личности не представлялось возможным. Это был человек, лишившийся носа в киммерийской кузнице.

Луциус метнулся к висящему на стене мечу, однако Конан опередил толстяка. Рукоять оставила на лбу Луциуса кровоточащую рану, а толчок отбросил его обратно к пыточному станку.

Приставив лезвие к горлу аквилонца, Конан свободной рукой вызволял из тисков Элу.

— Ты помнишь меня, толстяк?

— Разве я обязан помнить? — Луциус прищурил свои поросячьи глазки.

Варвар кивнул и затем сорвал полумаску с мужчины, выставляя на обозрение провал посреди его лица.

— Я сделал тебя таким.

— Не может быть… — аквилонец смертельно побледнел.

Конан, швырнув Луциуса на станок, приказал Эле Шану:

— Зажми ему руки.

Вор немедленно бросил растирать собственные запястья и принялся втискивать кисти толстяка в пыточное устройство. Конану сначала показалось, что коротышка не справится, но Эла Шан действовал целенаправленно и с усердием. Закрепив в тисках запястья аквилонца, он провернул винт на достаточное количество оборотов, чтобы вызвать шипение у хозяина рудника.

— Пожалуйста, киммериец. Давай будем цивилизованными людьми, — Луциус попробовал выдавить из себя улыбку. — У меня есть золото. Я могу сделать тебя богачом.

Конан хмыкнул.

— Мне нужен человек, разрушивший мою деревню. Я хочу Кларзина.

— Кларзина? — удивленно замигал Луциус. — Возможно, ты хочешь Халар Зима?

Ледяные глаза киммерийца сузились. «Халар Зим». Некогда усталость и бред превратили это имя в «Кларзин». Услышанное вновь, оно разворошило мрачные воспоминания, притупившиеся за годы. Хищное лицо, ястребиный нос, изогнутое лезвие и память о пролитой крови — все мгновенно вернулось к нему.

— Да. Халар Зим, — хмуро подтвердил Конан. Произнесенное им имя сорвалось с языка как проклятие, как презрительный плевок.

— Отлично! — оживился Луциус и, повернув голову, плюнул в сторону знамени на стене. — Там висит его герб. Ахеронская маска с щупальцами. Видишь, я плюю в нее.

Эла закрутил винт еще на пол-оборота.

— Остановитесь! Остановитесь, я говорю правду. Мы с тобой союзники, варвар, — глубоко посаженные глаза Луциуса до краев наполнились слезами. — Однажды я служил под его началом, но не больше. Мне известно, где его искать.

— Продолжай, — кивнул Конан.

— Мне больно, — толстяк показал взглядом на свои запястья. — Прошу.

Киммериец дал знак вору ослабить тиски.

— Я скажу все, что знаю, — Луциус заискивающе улыбнулся. — Мои сведения будут очень полезны для тебя. Но обещай, что сохранишь мне жизнь.

— Рассказывай. Я не убью тебя.

— И ты не пожалеешь об этом, друг мой, — безносый человек облизнул губы. — Итак, Халар Зим… Он странствовал по миру, суля нам великую державу. В вашей деревне, мы нашли последнюю часть Маски Ахерона, расколотой и разделенной тысячелетия назад. Халар Зим заявлял, что с целой маской он станет богом. Мы тоже так думали…

Варвар отвернулся от него и заметил поблизости щипцы, которые тут же поместил в маленькую жаровню.

— Слишком много шума, но ничего ценного.

Глаза аквилонца бегали от Конана к щипцам и обратно.

— Погоди, погоди. Он говорил, что необходим еще один компонент, чтобы активизировать маску и завести на полную мощность. Я не желал столько ждать, поэтому оставил службу. Однако я знаю про его логовище в Хор Калба. И, кстати, твой друг тоже осведомлен. Вместе мы собирались выкрасть Маску Ахерона.

Конан не мог скрыть удивления.

— То что он говорит, правда лишь наполовину, — сказал Эла Шан с застенчивой улыбкой. — Я действительно выработал план и уже собирался отправляться в Хор Калба, но дело сорвалось, — коротышка снова крутанул винт. — А этот тип мне никакой не партнер.

— Мы пришли бы к соглашению, Эла Шан, — попытался возразить Луциус, — отнесись ты к моим словам серьезно.

— Так Халар Зим сейчас в Хор Калба?

— Нет, киммериец, нет. Тем не менее, я знаю его точное местонахождение.

Конан покосился на щипцы, постепенно наливающиеся веселым багрянцем.

— И где же?

— Пустоши, Красные Пустоши.

— Ты лжешь. Там ничего нет.

— То что ищет Халар Зим, скрыто хорошо, киммериец. И он будет возвращаться в Хор Калба через перевал Шайпур.

— Привлекательное место для засады, — вставил Эла.

«Кого Луциус стремится заманить в ловушку, меня или своего прежнего хозяина?» — думал Конан, доставая из огня щипцы.

— Что Халар Зим забыл в Пустошах?

— Нелепо, но он и его отродье ведьмы ищут там одну девчонку.

— На свете полно девчонок, — рассмеялся варвар.

— Особой, особой крови, — Луциус неотрывно следил за щипцами. — Считается, что ее кровь активизирует маску и сделает владельца богом.

Киммериец инстинктивно поежился. Он сторонился любой магии, и терпеть не мог тех, кто с помощью колдовства жаждал получить власть.

— Мне кажется, ты лжешь, аквилонская собака, — раскаленные щипцы приблизились к голове Луциуса, опаляя прядь волос. — Очевидно, ты рассчитывал меня одурачить, послав в Пустоши.

— Полностью согласен, — Эла вновь взялся за тиски.

— Нет, нет! Это правда! — по лицу толстяка ручьем полились слезы. — Во имя всех богов, ты должен мне поверить. Я давно перед ним не пресмыкаюсь и ненавижу его не меньше твоего.

«Оставил бы ты свою лояльность при себе» — Конан рассматривал лежащего человека, представляя их первую встречу.

— Умоляю тебя, киммериец. Я ничего не утаил. Ты обещал.

— Разумеется, — кивнул варвар. — Эла, сними связку ключей со стены. Найди тот, который подходит к оковам рабов.

Глаза Луциуса выкатились из орбит:

— Не надо! Они взбунтуются!

— Успокойся, аквилонец, — Конан налил в кружку пива из кувшина. — Я тебя не трону и невольников освобождать не собираюсь.

— Вот, — коротышка вручил ему маленький ключ.

Подкинув ключик на ладони со старым шрамом от ожога, киммериец запрокинул голову Луциуса. Рот аквилонца открылся от неожиданности и туда полетел ключ, а следом полилась пенная струя.

Толстяк проглотил все. Пивные хлопья украшали его подбородок и грудь.

— О, Митра, зачем? — забормотал он.

— Ты же сам взывал к богам, — щелкнув задвижкой, Конан освободил безносого из тисков и рывком поставил на ноги. — Пошли.

— Погоди, что ты задумал?

Таща за край туники, киммериец выволок Луциуса на солнечный свет. Во дворе находилось только с полудюжины охранников, да и те, заметив варвара, ударились в бегство. Конан презрительно скривил губы и толкнул аквилонца навстречу медленно подступающей толпе рабов.

— Ключ, отпирающий ваши цепи застрял в желудке этого человека, — варвар указал на рыдающего толстяка.

Луциус рухнул на колени.

— Киммериец, ты же дал слово. Ты обещал меня пощадить.

— Я обещал тебя не убивать собственноручно, — Конан развернулся и быстрым шагом пошел прочь, наслаждаясь хрустом гравия под ногами, который пожирал предсмертные вопли Луциуса.

— Эй, северянин… — бросился вдогонку одноглазый вор. — Ты заслужил мою благодарность.

— Да, неужели?

— Всем известно, что Эла Шан никогда не остается в долгу.

— Редкие качества в воровском мире.

Человечек обогнал Конана и засеменил быстро, как только мог.

— Если ты не откажешься от дурацкой затеи преследовать этого Халар Зима в Хор Калба, то советую разыскать меня в Асгалуне. Там я смогу тебе чем-либо помочь.

Варвар покачал головой.

— Ну а ты, Эла Шан, если услышишь о смерти хозяина Хор Калба в Пустошах, знай, что именно Конан из Киммерии расчистил для тебя дорогу.

— Тогда, может, Бел улыбнется тебе, Конан из Киммерии, и придаст скорости твоему мечу, чтобы Халар Зим отправился в преисподнюю.

 

Глава 15

Тамара Амалиат Джорви Карушане стояла на зубчатой стене монастыря, наслаждаясь теплом восходящего солнца. За двадцать лет жизни девушки купание в первых солнечных лучах постепенно вошло в привычку и превратилось в своеобразный ритуал. Глядя на солнце, Тамара чувствовала его власть над миром, хотя сама она тоже по мере сил помогала поддерживать в нем гармонию.

Когда дневное светило поднялось над горизонтом, девушка поклонилась ему и приступила к утренним упражнениям. Годы обучения в монастыре сделали ее экспертом в области боевых дисциплин. Отдавая предпочтение рукопашному бою, Тамара также старательно училась пользоваться луком или ножом. В конце концов, лезвия и стрелы способны причинить серьезный вред даже непреднамеренно. Ведь не зря бытовало высказывание: «Падающий нож не имеет рукояти». Правда, ногами и кулаками, подчас, можно нанести противнику еще больший урон.

Ранним утром стройное девичье тело перетекало из стойки в стойку. Развевающиеся просторные одежды не стесняли членов. Длинные волосы, связанные сзади лентой на манер конского хвоста, деликатно обметали плечи Тамары во время тренировки. Каждый день она сражалась с воображаемыми воинами, обращая атакующую силу и злость противников на них самих.

Плавные движения завораживали. Жизнь наполнена энергией, и девушка умела владеть ей. Подобно тому, как чужая сила направлялась против врага, Тамара могла призывать себе на помощь окружающую энергию. Такова была ее сущность. Она устанавливала порядок в хаотичном мире, без которого тот окончательно превратился бы в океан страдании.

Молодая послушница остановилась на верхнем пролете лестницы и пала на колени, склонив голову. Тамара заметила ее сразу же, и не из-за врожденного девичьего любопытства, а потому что та своим присутствием вторглась в тренировочный процесс.

— Да, сестра, — Тамара оставила комплекс упражнений немного незавершенным, — чем я могу помочь?

Послушница не решалась поднять глаза.

— Мастер Фассир тебя вызывает.

— Где?

— Бассейн Видений.

По спине девушки пробежал холодок. Обычно мастер не устраивал собраний у бассейна в своем жилище. Фассир вместе с советниками постоянно трудились над небесными картами, рисуя линии движения планет и звезд. Они измеряли углы и выполняли сложные вычисления, сверяясь потом с гороскопами и пророчествами. Мастер Фассир предпочитал одиночество и только в редких случаях приглашал кого-либо для серьезного разговора.

— Спасибо, сестра.

Поклонившись, Тамара буквально слетела по лестнице в келью, которую делила с другой монахиней. Там она быстро переоделась в чистое белое одеяние. Из сундука были также извлечены квадратный головной убор и тонкая вуаль, призванная скрывать лицо. Скромно потупив взор и стараясь не предавать походке излишнюю суетливость, девушка поспешила к назначенному месту.

В просторной палате, по краям отделанного гранитом прямоугольного бассейна стояло на коленях несколько монахинь. Солнечный свет проникал в помещение через открытую восточную дверь, однако ни один луч не отражался на противоположной стене от колеблющейся водной глади. Здесь же сидел мастер Фассир, закутанный в белую хламиду и курящий трубку. Настоятель выдыхал ароматный дым медленно, и тот, поднимаясь вверх, походил на занавес, скрывающий черты лица.

Тамара опустилась на колени напротив него и начала смиренно изучать поверхность мелкого водоема. Она могла видеть лишь золотую плитку на дне, но другого и не ожидала, поскольку рукотворный пруд делился тайнами с гораздо более старшими и мудрыми людьми. Все же девушка лелеяла надежду, что когда-нибудь займет место Фассира.

Наконец она ощутила на себе взгляд и решилась посмотреть в лицо наставника. На ее памяти мастер всегда выглядел стариком. Если не считать прибавляющихся вокруг губ и век новых морщин, Фассир почти не менялся. Правда, время выбелило его волосы и бороду, но глаза сохранили доброту.

Настоятель по привычке улыбнулся, мельком взглянул на водоем и выпустил изо рта клуб дыма.

— Приближается мужчина, Тамара. Он еще довольно далеко и я не могу видеть четко. Будет путешествие. Предстоит пересечь море и пески.

— Его путешествие, мастер, или мое?

— Обоих. Две дороги сливаются в одну. Этот человек…

— Наверное, странствующий рыцарь?

Глаза Фассира превратились в щелки.

— Воин, ведомый судьбой. Как в случае с дорогами, так же произойдет соединение ваших судеб.

Тамара нахмурилась: «Моя судьба здесь. Зачем мне искать кого-то и приводить к нам?».

— Каких судеб, мастер?

— Не каких, а чьих, девочка, — поправил Фассир. — Иногда видно слишком мало, чтобы различить детали. Но сейчас так много и не знаешь, что отсеивать.

— И это все, мастер? — спросила Тамара.

Старик отложил трубку и вытер лоб запястьем.

— Похоже, что так. Положение вещей изменяется быстрее, чем мы ожидаем… Эй, вы там, — он вдруг хлопнул в ладоши, — выйдете вон и приступите к своим обязанностям. Все должно быть направлено для обеспечения твоей безопасности, Тамара.

Поднявшись с колен, другие монахини бесшумно покинули покои настоятеля. Фассир тоже встал и молча вывел ученицу через восточную дверь из полутьмы своего жилища. Они оказались на веранде с видом на двор, где занимались различными делами обитатели монастыря.

— Ты будешь при мне, Тамара, — девушка стояла в двух шагах позади учителя и чуть слева, согласно занимаемому ей положению, но тот поманил ее к себе. — Тебе хорошо известно, как люди присоединяются к нам, не так ли?

— Разумеется, мастер. Кое-кто живет в обители с рождения. Многих приверженцев мы находим во время странствий по свету. Некоторые, самые беззащитные, нуждаются в нашей опеке. Их приводят сюда, учат знаниям и охраняют от ужасов внешнего мира, — она слегка подняла склоненную голову: — Я права, учитель? Возможно, мне следует найти и привести в монастырь того мужчину из твоего видения?

— Вовсе нет, — старик рассмеялся. — Такой человек не приспособлен к монастырской жизни. Насколько мы стремимся к порядку, он — к хаосу. Или, по крайней мере, этот воин не любит тех, кто устанавливает разного рода порядки. Сомневаюсь, что тебе удалось бы заманить его к нам, также как уверен, что он никогда не найдет свою дорогу самостоятельно.

— Я постаралась бы сделать все возможное.

— Безусловно, девочка. Однако я затеял разговор не для того, чтобы проверять твое усердие в выполнении любой поставленной задачи.

— Тогда почему?

Фассир широко развел руки, словно хотел объять весь монастырь.

— А почему ты ни разу никого не спросила о том, как здесь очутилась? Например, сам я в монастыре с двенадцати лет и это наверняка обсуждалось тобой с другими. Но вот собственное появление тебя почему-то не интересовало.

— У меня не было к тому потребности, учитель, — нахмурилась Тамара. — Я всегда чувствовала, что мое место именно тут. Поэтому для меня безразлично, откуда я родом. Зачем в таком случае заниматься расспросами?

— Твои ощущения о принадлежности нашему монастырю говорят об правильности действий, которые привели тебя сюда.

— Ты говоришь так, будто меня специально украли у родителей, — в глазах девушки появилось любопытство.

— В чем наша цель здесь и цель монастыря нашей сестры в Гиркании?

— Поддерживать на земле порядок, чтобы мир не скатился к хаосу.

— Да, и мы не плохо с этим справляемся. Порой, кто-нибудь из нас отправляется с заданием далеко за пределы монастырских стен, — старик заложил руки за спину и вздохнул: — Я ведь знаю, что некоторые монахи считают тебя моей любимицей. Небеспочвенно, надо сказать, поскольку ты умнее и талантливее прочих моих учеников. Но есть еще кое-что. К сожалению, всего рассказать я тебе не могу, чтобы не накликать катастрофу, однако и молчать — тоже. Поэтому приходится балансировать на лезвии ножа. Итак, я скажу ровно столько, сколько, по моему мнению, тебе следует сейчас знать. И поверь, нужно всегда полагаться на свой разум и свои чувства. Выбрав золотую середину, ты сможешь найти средства для продолжения своей миссии.

— Ты пугаешь меня, мастер, — Тамара вздрогнула.

— Не стоит ждать страшной сказки для детей, — усмехнулся Фассир. — Во внешнем мире хаос извратил множество умов. Люди видят то, чего нет. Они ищут власть, которая иллюзорна, и порой способны на поступки, вывернувшие бы наизнанку душу у нормального человека. Так же, как мы в набухающих на дереве почках видим приход весны, другой человек может увидеть в рыжем ребенке предвестника новой династии, или в причудливом шраме на коже знак покровительства древнего бога. Все это бред и заблуждения, но они, тем не менее, заставляют отдельных людей наносить остальному миру колоссальный ущерб.

Старик сел на краешек низких, широких перил и пригласил Тамару присоединиться к нему.

— Таким образом, ты родилась в заблуждениях одного безумца. Безусловно, тебя нельзя было винить в каких-либо связях с ним, но мой мастер имел видение, подобное моему сегодняшнему. Он приказал мне найти ребенка. Правда, тот человек тоже отправил во все стороны агентов на поиски. Некоторым из них удалось выкрасть тебя из семьи. Однако прежде, чем ищейки успели передать девочку в лапы своего хозяина, вмешался я. И с тех пор ты здесь.

— А мои родители?

— Я не знаю.

— Разве ты не искал их? Почему никто им не сказал, что я жива?

Фассир опустил взгляд на свои ладони.

— Ради твоего же блага было лучше, чтобы тебя считали погибшей. Я не сомневаюсь, что такое известие могло причинить много страданий твоим родителям. Но, какие муки они испытали бы, зная, что их дочь стала пешкой в игре сумасшедшего? И, кроме того, враг мог бы использовать твоих близких в качестве оружия против тебя. Лишь в монастыре ты находилась под нашей защитой и смогла освоить боевые искусства для самообороны.

По спине девушки сочились холодные струйки. В глубине души начал зарождаться гнев, но годы тренировок научили Тамару контролировать эмоции. В конце концов, здесь был ее дом, и она всегда чувствовала себя частью этого мира. Если Тамара считает свою веру истинной, то все пути, ведущие к ней, справедливы. Значит, ее цель — предотвратить любые козни сумасшедшего.

— Тот человек из твоего видения… Он — безумец, который ищет меня?

— Нет, моя маленькая Тамара. Хотя, он встречался когда-то с тем сумасшедшим, — Фассир взял ученицу за руку. — И я не видел, как все закончится. Единственно готов поручиться за то, что безопасность многих людей напрямую зависит от твоей собственной.

— Именно поэтому ты научил меня защищаться и защищать других, — с улыбкой молвила Тамара.

Фассир погладил запястье девушки, потом встал и выглянул во двор.

— Пора принимать решения. Часть меня хочет, чтобы ты отправлялась немедленно в Гирканию. Я действительно чувствую, что такая поездка скоро тебе предстоит. Только пообещай мне не противиться ей.

— Конечно, мастер, — почтительно склонилась Тамара. — Я даже отведу туда твоего воина, если пожелаешь.

— Боюсь, что его путь не подвластен моим желаниям. Впрочем, я не отказался бы посмотреть, чья воля из вас двоих возьмет верх, — настоятель тряхнул седой гривой. — Однако, дочка, он окажется для тебя весьма крепким орешком.

— Что с сумасшедшим, мастер? — спросила девушка.

Учитель пожал плечам:

— Как стены монастыря скрывают тебя от него, так и он не доступен моему взору. Но если безумец умрет, я обязательно узнаю. Пока же опасность по-прежнему незримо нависает.

— А дороги воина и безумца пересекутся снова?

После недолгого молчания на морщинистом лице Фассира расцвела улыбка. Он начертал пальцем в воздухе таинственные символы.

— Ты прекрасное дитя.

— И все же, мастер?

— Да. Я видел воина в двух местах. Одно — в прошлом. Там дорога сумасшедшего перекрывала его.

— Другое… в будущем?

— Я не знаю, где их путям суждено пересечься, — покачал головой старик.

— Ты должен был видеть хоть что-нибудь, — выпрямилась Тамара.

— Если бы я мог, девочка, — настоятель погладил ее по волосам. В глазах мудреца блестели слезы. — Мне очень жаль.

 

Глава 16

В прекрасном расположении духа Конан вернулся в трактир. Там практически ничего не изменилось. Команда «Шершня» продолжала предаваться шумному веселью. Наварус в грязных лохмотьях валялся на полу своей клетки. Он не умер, а всего лишь крепко спал, скорчившись прямо на острых черепках. Хотя киммериец пропадал целую ночь, похоже, никто так и не встревожился его длительным отсутствием.

При подобном положении дел ему, возможно, следовало бы озадачиться, если бы не два момента. Во-первых, сам он едва ли заметил бы исчезновение кого-то из товарищей. Такова уж природа людей, особенно тех, кто ведет полную риска жизнь. Внезапно возникшее желание возвратиться на родину может закончиться для искателя приключений ударом ножа в темном переулке. Впрочем, и в море бывает повсеместно, когда коварная волна, сломавшаяся мачта, либо вражеский меч уносят чью-нибудь жизнь. Все эти случаи стираются из памяти довольно быстро. Уходят даже те воспоминания, за которые хотелось бы уцепиться…

Вторая причина, исключающая повод для беспокойства, состояла в том, что появление варвара в таверне ознаменовалось улыбками, поднятыми пивными кружками и одобрительными возгласами. Пусть Конан не относился к тем, кого заботило мнение окружающих, однако радость людей, вместе с которыми часто приходилось проливать кровь, наполняла грудь чувством гордости. Эти мужчины и женщины уважали киммерийца не за его давние подвиги. Им представилась не одна возможность, чтобы оценить Конана по заслугам, и множество искренних улыбок свидетельствовало об их отношении к нему.

Подняв голову, Конан увидел Артуса в полном боевом облачении, спускающегося по лестнице со второго этажа.

— Ты уже здесь, киммериец? Будь я проклят, если кто-нибудь из этих прохвостов удосужился шепнуть мне хоть слово, когда тебя увели! Я узнал только пару минут назад и вот собрался было отправиться с ребятами к тебе на выручку.

— Спасибо, друг мой друг, но я свободен, — варвар присел на край скамьи. — А сейчас наступает время моего прощания с командой.

Зингарец хлопнул по плечу девчонку, прикорнувшую на противоположном конце стола:

— Иди-ка погуляй.

В ее темных глазах отразилось удивление, но она не спешила покидать насиженное место. Тогда Артус шлепнул девицу еще раз покрепче и плюхнулся напротив Конана.

— Говорю же ступай, женщина. У нас серьезный разговор.

Стрельнув глазами в варвара, девушка задержалась возле Артуса. Ядовитый женский взгляд зингарцу пришлось выдерживать довольно долго, пока она, наконец, не развернулась и не скрылась в толпе.

Конан смотрел ей вслед с улыбкой.

— Остерегайся, друг, получить нож между ребер при вашей следующей встречи.

Артус лишь махнул рукой и наклонился вперед к Конану.

— Почему ты уходишь?

— Вчера вечером я нашел одного из тех, кто разрушил мой дом.

— Каарзин? Так ты его разыскал? — темнокожий пират тряхнул косичками. — Помниться, ты о нем упоминал, будучи нетрезвым. Я считал, что это какой-то демон из твоего дурного сна. Значит, он в Мессантии?

— Нет, он не ночной кошмар, — Конан колебался, удивляясь осведомленности зингарца. Варвар считал Артуса другом, однако очень немногим людям киммериец мог доверить свои сокровенные тайны. — Здесь я встретил хозяина шахты — Луциуса, который служил при нем. И теперь мне известно имя моего врага. Его зовут Халар Зим, а не Каарзин или Кларзин.

Лицо Артуса окаменело.

— Ты уверен относительно имени?

— Да, — Конан вытащил из поясного мешочка стяг с изображением ужасной маски, висевший в покоях Луциуса, и положил на стол эмблемой кверху. — Под таким знаменем враги уничтожили мою деревню. Оно тебе знакомо, Артус?

— Жуткая вещь, Конан. Темная и непостижимая, — вздохнул пират. — А имя человека, вознесшего ее, настоящее олицетворение ужаса. Лет двадцать или тридцать тому назад он был предводителем орды налетчиков, совершавшей жестокие набеги. Малые и крупные города платили ему дань, чтобы не встать перед угрозой полного уничтожения. Порой он нападал внезапно, и никто не мог предугадать место нанесения следующего удара. Я никогда не видел его, но рассказы матери заставляли меня трястись от страха в детской кровати.

Артус резко встал и крикнул трактирщику:

— Почему мой кувшин пуст? Живей неси сюда бутыль той козлиной мочи, что ты выдаешь за шемитское крепленое вино! И два кубка!

Зычные команды переполошили гостей таверны, разбудив даже злосчастного Наваруса. Пираты настороженно смотрели на своего капитана, ожидая другой вспышки. Лишь когда зингарец снова уселся на скамью, они возобновили празднование, однако сохраняя готовность. Морские волки знали, что ветра переменились и скоро им предстоит очередное плавание. Сейчас для них каждая выпитая кружка каждый поцелуй уличной девки становились более сладкими, поскольку могли стать последними.

— В отличие от некоторых я не боюсь Халар Зима, — произнес Артус, дождавшись заказанного вина. — ведь после стольких вылазок силы истощаются у любого. Тем не менее, ни одной армии не удалось одержать над ним верх. Никто не зажег факел победы над его цитаделью. Обитающие там существа, которыми обычно пугают малышей, вызывают бессонницу у многих коронованных особ. Но если мой брат Конан решил рискнуть головой, то я с ним. И экипаж «Шершня» тоже.

— Нет, Артус, это не ваш путь.

— Пойми меня правильно, Конан, — зингарец сжал плечо друга. — Мне знакомо чувство мести. Он разрушил твою деревню. Он убил твоих соплеменников. За ним долг крови и ты готов взять свое, не сомневаюсь. В общем, Халар Зим твой, но его прихвостни — мои.

Варвар оторвал взгляд от темных глубин кубка, зажатого в ладонях.

— Я с удовольствием предоставил бы тебе его шайку вместе с его сокровищами. Но тогда это будет не месть.

— Правда? Разве ты не хочешь видеть, как кровь твоего врага смешивается с грязью? Разве не стремишься услышать причитания его женщин?

— Я должен справиться сам, — нахмурился Конан. — Слишком долго я оставался в неведении…

Киммерийца умолк, задавшись вопросом: «Вдруг Коннахт догадался, что скрывается под словом «Кларзин» и ничего не сказал?». Возможно, старик тогда желал огородить внука от опрометчивых поступков. Что ж, Конану следует принять и уважать такое решение, как он уважает деда за переданные ему знания.

— Халар Зим стер с лица земли целую киммерийскую деревню за крошечный осколок, — варвар положил руку на изображение маски. — Я не знаю, почему эта часть хранилась у нашего народа. Наверное, были веские причины. И мои сородичи гибли, лишь бы сохранить черепок подальше от него. Теперь их обязательства перешли ко мне. «Через моего отца» — добавил Конан уже про себя.

— Итак, — кивнул Артус, — ты идешь за ним, чтобы забрать то, что принадлежало вам, и убьешь Халар Зима, чтобы отомстить за свое племя.

— Не совсем. Отобрав маску, я убью его. Но не из мести.

— А из-за чего?

Конан угрюмо улыбнулся.

— Полтора десятилетия назад я подрезал только ухо, когда намеревался раскроить ему череп. Нужно заканчивать недоделанную работу, Артус.

* * *

Зингарец настойчиво рекомендовал Конану задействовать команду «Шершня» в своем мероприятии. Варвар всячески противился, мотивируя тем, что информация о Халар Зиме крайне скудна для того, чтобы использовать корабль или его экипаж.

— Я даже не уверен в достоверности сведений, полученных мною от Луциуса, — разводил он руками.

— Конечно, — скалил зубы Артус, — поиски женщины в Пустошах выглядят надуманной байкой. Но, тем не менее, проверить все же надо.

Так или иначе, когда наводнившая город толпа освобожденных рабов стала раздражать мессантийских стражников, пираты покинули трактир и вернулись на «Шершень». Скоро, подняв парус, судно поплыло по течению на юго-восток к берегам Шема, где возле устья мутной реки планировалось высадить Конана с лошадью. Все пришли к соглашению, что киммериец направится вглубь страны искать следы Халар Зима, а «Шершень, пойдет параллельным курсом к месту встречи в бухте близ заставы Шайпур.

Горечь расставания с друзьями улетучилась у варвара после первой мили скачки на добром коне. Безусловно, карьера пирата приучила Конана к морской жизни, но для истинного горца водная стихия всегда оставалась чужеродной средой. И самые теплые воспоминания о мореплавании были связаны исключительно с прекрасной Белит.

После гибели подруги Конан повернулся к океану спиной и начал странствия по земле. Он не знал конечной цели своего путешествия, но не особо о том беспокоился. Море стало пустынным, бездна поглотила все. И хорошее, и плохое исчезло в холодных, темных глубинах. Киммериец сжег «Тигрицу», устроив на ней погребальный костер для Белит, чтобы любимая не мерзла до конца времен в стылой воде.

В его намерение не входило возвращаться опять в море, однако Артус сумел уговорить. Достаточно побродив по суше, Конан надеялся, что воспоминания о том периоде исчезнут. И действительно некоторые из них стерлись, но далеко не все. Случайный скрип палубной доски или пронзительный крик чайки могли в один миг напомнить о потерянной любви.

Хотя боль утраты не спешила покидать его душу, Конан усилием воли боролся с сердечными ранами. Ради Белит. Ведь позволив себе размякнуть, варвар уже никогда бы не стал тем мужчиной, достойным называться ее супругом.

Во время езды по территории Шема, мысли киммерийца перетекли в другое русло, отличное от морских дел. Он сосредоточил чувства и разум на восточном направлении, следуя рассказу толстяка, питавшего слабую надежду спасти свою жизнь. Похоже, Артус поверил другу о его желании закончить с Халар Зимом. Если бы Конан поплыл с пиратами, то, вероятно, тоже убедил бы себя, что это единственная причина найти старого врага.

Такая версия в качестве утешения имела право существовать, только Конан не искал легких путей. Но и месть не являлась предметом поисков варвара. Наставления Коннахта о бессмысленности кровной мести всегда были с ним. А история непрерывных набегов друг на друга Аквилонии и Киммерии, или стычек ваниров с киммерийцами в течение многих поколений — лишний раз подкрепляла слова деда. Убийство Халар Зима несомненно закрыло бы счет между ними, однако кто-то другой мог бы искать ответа у самого Конана, и цикл бы повторился. Хотя варвар не боялся никого из смертных, он не хотел остаток дней ждать неведомых убийц или вступать в поединок с человеком, состоящим даже в самом отдаленном родстве с Халар Зимом.

На ум пришла дочь предводителя налетчиков. «Как же ее звали? Марка?». Киммериец выругался про себя за забывчивость, а потом понял, что не стремился это запомнить. Девчонка была наделена способностями, которые Конан встречал лишь в местах, где люди прибегали к древней магии, направленной во зло. У него засаднила кожа в память о ее шершавом языке.

— Ты предполагала, что наше следующее свидание будет неприятным! — громко рассмеялся Конан. — Кром! Пусть твое пророчество сбудется!

Она забрала с собой меч, выкованный их с отцом совместными усилиями. В те дни клинок казался огромным, подходящим только для руки Корина. Жаль, что сын кузнеца был еще слишком мал, чтобы пустить это оружие в ход. Все могло бы быть по-другому.

Конан нахмурил брови. Как ему хотелось владеть тем мечом. Безусловно, Корин любил сына и видел в нем задатки великого воина. Тем не менее, он, как и покойная жена, желал для мальчика чего-то большего, чем жизнь в огне и крови. Наверное, мирной жизни? Жизни в кузнице?

Не разделяя взгляды отца, обладающий силой и ловкостью юный киммериец тяготел к приключениям, как Коннахт в молодости. Конан с упоением слушал дедовские рассказы, в то время как отец не имел в запасе ни одного. Мальчик чтил обоих, хотя совершенно очевидно Корин и Коннахт принадлежали к разным типам людей. Каждый из них выбрал свой путь, и Конану был по сердцу выбор его неугомонного деда.

«И все же именно мой отец хранил секрет маски» — варвар вдруг пересмотрел мнение о Корине. Да, кузнец не планировал воспитать сына великим воином, но человеком, способным к принятию большой ответственности. Когда Корин сказал, что в нем слишком много огня, то подразумевал не юношеский задор и горячность, а еще не готовность Конана владеть тайной, на которой могла висеть судьба мира.

Однажды лед и пламень смешались бы в Конане. Он доказал бы свою закаленность, как у меча, врученного ему отцом. Тогда кузнец поделился бы с ним секретом маски, столь могущественным и ужасным, что великий киммерийский воин, не раздумывая, последовал бы по стопам Корина. Это, навсегда задержав Конана в киммерийской деревушке, передалось бы от него к сыну, потом к сыну сына и так далее.

Но киммерийские горы отказали Конану в закалке, полученной им через множество опасных приключений в чужих странах. Изначально юноша, скорее всего, не понимал природу зла, таящегося в маске. Но позже он столкнулся с колдуном Ярой и чудовищными деяниями, бывшими для таких людей обыденностью. Халар Зим мог убить Корина лишь как досадную помеху своим амбициям, а кузнец умер в надеждах на предотвращение гибели других.

Такое различие открыло глаза Конана на тщетность мести, чему пытался научить внука старый Коннахт.

— Месть не часть воинских традиций, — втолковывал дед, — а недостойное потакание своим слабостям. Настоящий воин выше, чем эмоциональный человек, слепо бросающийся на источник раздражения. Или ты мститель, или ты воин — третьего не дано.

«И только как воин я могу быть достойным наследия отца» — стиснул зубы киммериец. Халар Зим уничтожил его прошлое, не имея власти над будущем. Одному Конану по силам навредить себя, потворствуя низменным желаниям.

Подведя лошадь к вершине гряды холмов, варвар посмотрел на Красные Пустоши. Название эта бесплодная область, на которой подобно шипам росли скрюченные, черные деревья, получила вовсе не от цвета почвы. Люди прозвали местность так из-за впитанной ею крови.

Где бы там не рыскал Халар Зим, Конан его найдет.

Он надеялся, что земля еще не напилась.

 

Глава 17

Запершись в каюте отцовского сухопутного корабля, обнаженная Марика стояла на коленях перед трюмо. Теплый, золотистый свет от покачивающихся под потолком масляных ламп ласкал ее алебастровую плоть. Женщина, смотрящая из зеркал могла бы вызвать восхищение у самого искушенного знатока красоты. Многие сочли бы ее совершенством, и она охотно бы с этим согласилась, если б в настоящий момент любовалась своим отражением. Большинство людей использовало зеркала по прямому назначению, а Марика пыталась увидеть в них будущее.

Однако видения не отличались четкостью. Как голоса, нашептывающие ей обрывки фраз, так и смутные тени всегда давали повод для размышлений. Соблазн и туманные намеки вместо полной картины и руководства к действию. Колдунья подмечала каждую мелочь, позволяя удовольствию и страху вторгаться в душу, но никогда не разрешала им возобладать над собой.

Сегодня часть увиденного понравилась Марике. Призрачное изображение соответствовало ее замысловатой татуировке. Тайные знаки бежали от плеча к плечу, вокруг шеи, за ушами и даже вдоль лба у корней волос высокой прически. Некоторые из символов ей были знакомы издавна, хотя большинство пришлось выискивать в древних манускриптах, которые считались навсегда утерянными. Она приказала мастерам росписи нанести их на тело в строгом порядке, после чего воины отца убили всех татуировщиков, чтобы те уже никогда не смогли повторить свою работу.

После подобной трансформации сила Марики существенно возросла. Будучи умной женщиной, она понимала, что теперь начертанные на коже письмена давно исчезнувших жрецов-владык Ахерона вполне способны воплотить в жизнь навязчивую идею Халар Зима. Нет, она сделала это не из алчности или жажды власти, не собираясь применять колдовство ради противостояния с отцом. Марика желала, чтобы он стал зависим от нее, если все его усилия не принесут плодов. Когда ей удастся на равных конкурировать с маской в могуществе, Халар Зим забудет про магический артефакт.

«И не будет нуждаться ни в ком, кроме меня» — колдунья улыбнулась своим мыслям, но ее улыбка не отобразилась в зеркале. Вместо этого гладкая поверхность демонстрировала темную линию с рваными краями, тянущуюся вдоль груди. Сначала удивившись полному отсутствию болевых ощущений, Марика вспомнила, что зеркала иногда отражают лишь возможный итог событий будущего.

Тонкий палец скользнул по линии, и изображение стерлось, исчезнув без следа от легкого прикосновения. Это удовлетворило колдунью, теперь в зеркале уже действительно сияла ее улыбка. Упиваясь собственным могуществом, Марика откинулась назад в тихом смехе. Тут ей на глаза попался некий предмет, и она медленно, словно сонная змея, повернулась к нему.

Сухопутный корабль, покоившийся на спинах восьми слонов, мягко покачивался при движении. Многие полагали, что Халар Зим велел создать колоссальное транспортное средство, в качестве символа своей власти, и были не далеки от истины. Кроме того, завоеватель желал, чтобы исполнились неясные пророчества, число которых, наверное, превосходило количество звезд на небосводе. У Марики судно ассоциировалось со слоном, поддерживающим, согласно верованиям разных народов, землю. А значит, ее отец может стать хозяином этого мира и даже более того.

Шелковые занавески на стенах разошлись при качке и открыли взгляду женщины почти забытый ею трофей. Когда-то давно в киммерийской деревне она взяла приз у полумертвого кузнеца и его глупого, дикого ребенка. Марика не думала о них долгие годы, однако сейчас вдруг вспомнила соленый и острый вкус на конце своего языка. В тот момент голос предостерегал юную колдунью от подобного поступка. Тем не менее, она с вызовом облизала щеку мальчишки. Это случилась прежде, чем Марика узнала, что потусторонние голоса не являются лишь посмертными бормотаниями матери.

Женщина плавно встала с колен и приблизилась к месту, где висел меч. Но еще до того, как рука колдуньи коснулась прохладного металл, ее пальцы обожгло, будто крапивой. Осмотрев руку и не найдя никаких следов ожога, она снова потянулась к клинку, чтобы уже не испытать какого-либо дискомфорта.

Марика не собиралась проверять остроту лезвия. Грубая поделка, хотя киммерийцы, скорее всего, гордились своим искусством ковки. И все же эта сталь за много лет не потускнела и не покрылась пятнами ржавчины. Клинок выглядел так, словно варварская деревня была разрушена минувшим днем, или он только вчера родился из кузнечного горна.

Она не спрашивала себя, почему забрала меч. Отец, если и заметил оружие, то не приставал с расспросами о нем. Конечно, ведь ему посчастливилось найти последний фрагмент Маски Ахерона! Во время кражи меча дочерью, Халар Зим грелся в лучах славы своего величайшего триумфа. «Который быстро утратил лоск, в отличие от меча».

Ее отец сосредоточился на реконструкции маски по двум причинам. Изначально им владела навязчивая идея, внушенная женой Маливой — матерью Марики. Супруга, разбирающаяся в тайнах ахеронской магии, утверждала, что собранная из кусков маска наделит нового владельца неслыханной мощью. Под его началом будут легионы восставших мертвецов, которые вновь установят на земле господство Ахерона.

Когда-то варвары, сходные обликом с киммерийцами, разрушили до основания темную империю и раздробили маску. Они повергали памятники и сжигали библиотеки, чтобы само название «Ахерон» кануло в небытие. Неискушенные в колдовстве дикари приложили массу усилий по уничтожению магических артефактов. И кто знает, продлись их деятельность еще несколько лет, то, возможно, извели бы все до единого.

Малива собрала достаточно древних манускриптов, копии которых сейчас находились в трюме сухопутного корабля, а оригиналы в хранилище Хор Калба. Будь она прагматичным и дотошным магом, то осознала бы, что успех дела зависит не только от сбора частей маски. Или все-таки поняла, но просто не успела рассказать об этом мужу. Маливу сожгли заживо как ахеронскую ведьму, а Халар Зим поклялся собрать маску и вернуть любимою из мира мертвых.

Марика хорошо помнила глубокую печаль отца, когда полностью восстановленная маска оказалась бездейственной. Молодая колдунья вычитала из драгоценных материнских книг, что для пробуждения древней магии требуется кровь. Скоро множество поселений подверглось жестокому террору, поскольку Халар Зим надеялся купанием маски в человеческой крови повторно ее оживить. Он искал носителей ахеронской крови, обещая потом их воскресить, но все было напрасно.

Часто, сидя на троне, Халар Зим пытался добиться у сжимаемой в ладонях маски ответа, почему та над ним поглумилась. Тогда же до Марики, издали наблюдавшей за отцом, впервые донесся шепот призраков. Это подтолкнуло ее на занятие вещами, способными окончательно испортить души, без того уже бывшие чернее ночи, и свести с ума людей, кто лишь краем уха слышал о них. Она целыми днями изучала пожелтевшие свитки в поисках ключа к разгадке и, в конце концов, нашла.

Да, кровь оживила бы маску, но не любая, а исключительно прямого потомка последнего короля-жреца Ахерона! Правда, такая новость поначалу не произвела впечатления на отчаявшегося отца, однако через неделю Халар Зим взял себя в руки. Распустив до лучших времен большую часть армии, он начал почти безнадежные поиски наследника владыки исчезнувшей империи…

— Марика, ты мне нужна! Эти тупицы опять меня подвели!

Настойчивость в отцовском голосе заставляла сердце биться учащенно. Марика кинулась бы на зов немедленно, но не хотела представать обнаженной перед свитой. Надев высокие до колен алого цвета сапожки, колдунья выбрала плащ с капюшоном и застежкой на шее. Шелковая подкладка плотного шерстяного плаща приятно холодила ее кожу. В завершение туалета за правым голенищем нашел место короткий кинжал.

Уже на выходе из каюты она еще раз глянула в трюмо, чтобы восхиться собой, затем поймала искаженное отражение в киммерийском лезвии. Колдунья сдернула меч со стены и, держа клинок наподобие посоха, двинулась на главную палубу сухопутного корабля.

Ее отец, высокий и грозный, нависал над двумя униженными, полуголыми мужчинами. Пятна крови отмечали места, где люди цеплялись за доски, а бледный ручеек мочи передавал всю глубину человеческого ужаса.

Халар Зим повернулся к дочери, его глаза горели злобой.

— Они говорят, что не могут найти девчонку, хотя прежде убеждали меня в своей компетентности. И что в итоге?

Марика подошла к отцу. Из-под полы плаща выскользнула вторая рука и легла на рукоять меча. Если кто-то заметил открывшуюся наготу, то не подал виду, даже ублюдок Ремо, который не один год тайно пускал слюни вслед госпоже.

— Здесь нет их вины, отец, — натянуто улыбнулась колдунья. — Мы знаем, что след холоден уже два десятилетия.

— Но они продвинулись так далеко…

— А теперь появилось то, что им мешает, — женщина обратилась к Ремо: — Спускай трап.

Подчиненный отца недовольно заворчал, однако подчинился. Охранники поспешили вниз перед хозяйкой, и погонщикам слонов пришлось успокаивать животных, взволнованных топотом ног по дереву. Марика спускалась легко и грациозно, словно плывя над настилом. Мрачный Халар Зим шел чуть сзади. Вдруг примерно на полпути он остановился и, сложив на груди руки, приготовился наблюдать свысока, как дочь применит на практике свои способности.

Еще не ступив на твердую почву, Марика почуяла присутствие магии. Она давно считала, что, относясь к науке чародейства более ответственно, превзошла покойную мать. Слишком резкая оценка? Возможно, но, тщательно изучив колдовские манускрипты, дочь отчетливо видела все совершенные матерью ошибки в их толковании. Если бы Малива была не настолько небрежна, то сумела бы другими путями предоставить Халар Зиму вожделенную им власть. И в таком случае отпала бы надобность пускаться сейчас в тяжелые скитания.

Меч с силой вошел в землю, и Марика облокотилась на него. Хотя вокруг не было видно явных признаков злых чар, однако Красные Пустоши таили в себе немало колдовских ловушек, куда попадали беспечные глупцы, пренебрегшие элементарными мерами предосторожности. Сама по себе киммерийская сталь не являлась гарантией безопасности, но колдунья могла наложить на нее заклятие, что, скорее всего, оказалось бы неприятным сюрпризом для другого мага.

Женщина села на корточки, разрешив распахнуться полам плаща. Легкий ветерок остудил ее тело. Она медленно провела в воздухе рукой с растопыренными пальцами, затем потерла их друг о друга, будто перебирая невидимую пряжу. Почти сразу Марика почувствовала вибрацию, и тут же в голове начали шептать голоса.

Как всегда, фразы отличались раздражающей неразборчивостью, правда, ни в одной не слышалось предупреждения о надвигающейся опасности. Но колдунья воспринимала это больше в качестве доказательства наличия поблизости магии. Ведь только для дурака, не замечающего разные нюансы, голоса явились бы лишь подтверждением его силы.

Марика вцепилась левой рукой в навершие меча.

— У нее есть защитники, отец. Могущественные покровители, которые тебе противостоят.

— Мне нельзя бросить вызов, девочка, — Халар Зим поднял лицо к небесам. — Слишком долго твоя мать ждала воскрешения. Мы не можем позволить себе никаких дальнейших задержек.

— И их больше не будет, отец.

Снова поиграв пальцами, Марика столкнулась с множеством потоков чужеродной энергии. Некоторые, самые многочисленные, напоминали смерчи, создающие водовороты на поверхности стоячих водоемов, и казались наиболее мощными. Женщина нашла в них определенную привлекательность. Они вращались возле нее в безумном танце, стараясь помешать колдунье выбрать нужное направление.

И там же присутствовали еле уловимые, тонкие нити, похожие на остатки сна после пробуждения. Эти пытались уклониться от протянутой руки, и при мимолетном контакте, скорчившись, безвольно опадали. После «гибели» от них распространялся тошнотворный аромат тлена. Только крепкий захват рукояти меча позволил почувствовавшей дурноту женщине сохранить равновесие.

Преодолев, наконец, головокружение, Марика недобро усмехнулась: «Если хотите играть, давайте поиграем».

— Мы справимся с ними, отец.

— Что ты сказала, дитя мое?

— Ее покровители — болваны. Помогая той, что ты ищешь, защитники помогают также другим. Если бы путь был закрыт для всех, то нам пришлось бы выступить в роли собачьей своры, воющей под их стенами, — Марика подняла с земли горсть пыли: — Ну, а раз они не препятствуют людям искать к ним дорогу, значит и мы дойдем до цели.

Колдунья выпрямилась и плюнула на ладонь. Смешав пыль со слюной до состояния грязной пасты, она стрельнула глазами в Ремо:

— Веди сюда следопытов.

Уродливый прислужник быстро выполнил приказ, швырнув неудачников к ногам госпожи. Каждому из них Марика начертала грязью на сомкнутых веках по символу.

— Если вы откроете глаза, магия вас убьет. Поняли?

Оба согласно кивнули. Тогда она встала между ними и Ремо, сбросив плащ с плеч.

Пригнув разведчиков к земле, женщина украсила их спины еще одним таинственным знаком, после чего произнесла вполголоса заклинание. Сказанные громче и со злым умыслом слова древнего языка могли состарить любого человека на двадцать лет, до того как стихло бы эхо от его крика.

— Когда глаза закрылись, скажите мне, что вы видите.

Один человек растеряно тряс головой, а его товарищ ткнул дрожащим пальцем в южном направлении.

— Там… Оно манит. Тонкие, нежно-голубые нити переплетаются друг с другом. Смешиваются. Притягиваются…

Марика подняла плащ и прикрыла наготу.

— Не смотри за местом соединения, следуй по самим линиям. Не обращай внимания на узлы, следи за мотком.

Говоривший следопыт кивнул и вновь забормотал.

— Но я ничего не вижу, — повернулся лицом к женщине другой.

— Кто бы сомневался, — ехидно сказала колдунья. — Один из вас должен был ослепнуть, чтобы усилить зрение второго. А теперь прикончи его, Ремо.

Простерши руку над дочерью, Халар Зим указал на юг:

— Не теряйте ориентир. Прежде, чем ночь сменит день, мы получим наш приз.

 

Глава 18

Конан стоял на склоне и всматривался вдаль из-под руки. Его конь, опустив поводья, рыл землю в попытке обнаружить что-нибудь съестное. Варвар скептически хмыкнул.

Переночевав на голой вершине холма, он поднялся еще до восхода солнца. Путешествие при свете казалось достаточно легким, однако всаднику едва ли удалось бы продвинуться слишком далеко. Конан видел свои следы, тянущиеся вниз и в беспорядке петляющие вокруг пригорка.

«Колдовство» — киммериец сплюнул, хотя такое проявление магических сил не относилось к категории наиболее зловредных явлений. По крайней мере, оно ему пока не особо мешало. Конан мог въехать на территорию Пустошей безболезненно, и варвара лишь заботила проблема пропитания для себя и лошади. Двигаться же дальше на голодный желудок виделось пустой тратой сил. Но, как ни странно, когда конь обогнул холм, за ним обнаружились родник с чистой водой и проторенная дорога, уводящая вглубь Пустошей.

Возможно, следуй Конан другим путем, то ночь в Пустошах прошла бы в относительно комфортных условиях. Положение было сродни тому, когда Корин, приставив меч к горлу сына, оберегал того от потенциальных травм в их схватках. Неприятно, зато отец не позволял ему наносить себе вред.

«Что ж, похоже, усилия оказались не напрасны» — Конан глубоко вздохнул и посмотрел в сторону запада. Его тень касалась булыжника около двенадцати футов в поперечнике. Подумав, он направил коня прямо к валуну. Проснувшийся внутренний голос убеждал Конана повернуть назад, но варвар уже выбрал направление.

Теперь с каждым шагом чувствовалось сопротивление Красных Пустошей. Невидимый советчик не оставлял надежд отговорить путешественника от дальнейшей поездки, однако, слушая его аргументы, киммериец все больше убеждался, что просто обязан дойти до конца. По сути, любая попытка противодействия только укрепляла намерения Конана разорвать путы колдовства, защищающего эти земли.

И все же, однажды обернувшись, он не смог сдержать глухое рычание. Пейзаж за спиной выглядел так, будто Конан практически не сдвинулся с места. На мгновение душу заполнила безнадежность. А ведь предаваться отчаянию не достойно настоящего воина, как не достойно искать мести. Нет, это не будет частью его традиции, не сломит волю и не завладеет разумом.

Он все с тем же упорством двигался на запад, когда конь вдруг споткнулся, и незримый барьер неожиданно исчез. Хотя Конан не знал причин такой перемены, варварское чутье подсказывало ему, что случилось нечто скверное. Обнажив меч, киммериец ударил пятками в бока лошади и помчался вперед со всей возможной скоростью.

* * *

Тамара встретила рассвет, как всегда на восточной стене монастыря, в глубокой задумчивости. Видение мастера Фассира и его рассказ разбередили душу девушки. Безусловно, она знала о жизни вне монастырских стен. Тамара встречалась с монахами из Гиркании и допускала мысль, что когда-нибудь ей выпадет честь отправиться с миссией во внешний мир. Но при всех обстоятельствах она служила бы порядку и действовала бы в интересах обители.

Рассказ Фассира о ее происхождении и о том, почему кто-то может ее искать, смутил девушку. Да, мастер сказал, что безумец желал с помощью нее обрести неслыханную власть, но такое объяснение давало лишь пищу для множества догадок. Возможно, она была из королевской семьи и являлась сестрой-близнецом другой принцессы? Таким образом, похищение и укрытие младенца в глухом месте могло бы предотвратить гражданскую войну. Вдруг тот сумасшедший был каким-нибудь родственником короля, недовольным его правлением, и желал найти ее, чтобы объявить истинной принцессой?

Подобная, невольно возникшая, идея, казалась глупостью, хотя вносила смятение в душу, поскольку некоторые женщины, услышавшие слова пророчества, подшучивали над Тамарой о странствующем воине. В их воображении он представлялся рыцарем или благородным дворянином, рвущимся ее спасать. Это с легкостью вписывалось в придуманный сценарий девушки, который, пусть и лишенный здравого смысла, имел определенную притягательность.

Глубоко вздохнув, Тамара заставила себя успокоиться. Конечно, никакая она не принцесса, а обычная монахиня. Настоятель видел воина в ее будущем, вот только, когда произойдет их встреча — неизвестно. И она готова отправиться в Гирканию, если ему так необходимо. Дальнее путешествие исключит ее причастность к любой гражданской войне. «Источник моей крови мне безразличен. Я — Тамара Амалиат Джорви Карушане, монахиня. И этого для меня более чем достаточно».

С улыбкой на лице девушка приступила к упражнениям. На балкон противоположной стороны двора вышел Фассир и приветствовал ученицу легким кивком. Поскольку появление старика вернула Тамару к прежним мыслям, она продолжила тренировку с закрытыми глазами. Движения тигра перетекали в дракона, затем в змею.

В один момент, когда Тамара поворачивалась на левой ноге, что-то произошло. От земли стала исходить странная вибрация. Кроме того, послышался ряд глухих ударов. Сбившись с темпа, чего раньше никогда не случалось, девушка разомкнула веки и посмотрела со стены. Как раз, когда первый всадник въезжал во двор монастыря.

Конные люди, заключенные в черную броню, затоптали двух монахов и послушника прежде, чем те успели достать свои мечи. Фассир выкрикивал команды, потом развернулся и побежал. Тамара бросилась вниз по лестнице, прыгнув с нижней ступеньки на ближайшего врага. Удар обеими ногами в грудь выбил человека из седла. Он попробовал встать, но пинок колена в лицо поверг его обратно наземь.

Монахи взялись за луки. Одна стрела, просвистев над головой Тамары, вонзилась в круп лошади. Животное взвилось на дыбы и подбросило седока высоко в воздух. Наездник врезался в каменную лестницу, упав уже холодным трупом, причем его тело сложилось пополам так, что пятки коснулись плеч. Стрелы нашли также других всадников, многие попадали с коней. Тем не менее, даже раненные враги не ослабили натиск.

Вслед за конницей через ворота хлынула толпа пеших солдат. Воздух загудел, наполненный колючими снарядами. Уже скоро множество защитников монастыря лежало, скорчившись, цепляясь за вонзившиеся глубоко в животы стрелы. В побоище, размахивая овальными щитами и острыми копьями, вступил отряд кушитов во главе с чернокожим гигантом. Несколько монахов схватилось с захватчиками врукопашную. Однако, несмотря на то, что обитатели монастыря веками изучали боевые искусства, чтобы стать быстрыми и смертоносными, мускулистые копьеносцы дрались с рвением вне понимания Тамары. Кушиты жаждали убийства.

Потрясенная, девушка заколебалась, и это спасло ей жизнь. Уродливый человек на коне указал в ее сторону мечом:

— Взять девчонку, — мужчина остался на месте, тогда как двое воинов в кольчугах метнулись выполнять приказ.

На мгновение Тамара обмякла, отдавшись в их руки. Но когда враги усилили захват, она встрепенулась. Один кулак обрушился вниз в жестоком ударе по паху, в то время как другой раздробил наглецу нос. Пока противник падал на колени, девушка приложила его товарища сначала лицом о стену, а затем отшвырнула прочь вглубь двора.

— Где мастер Фассир? — вопрос Тамары прозвучал с десяток раз, так и не найдя ответа.

Взбежав по лестнице и достигнув веранды, где они с настоятелем разговаривали накануне, Тамара оглянулась назад. Двор заполонило вражеское войско, повсюду лежали тела убитых монахов. Этим утром привычный мир рухнул. Рухнул навсегда.

Резня подходила к финалу, и, возможно, она умерла бы вместе с остальными, если б не одно событие. Конница создавала грохот, но более низкий, более методичный шум исходил от транспортного средства, существование которого трудно было себе представить. Сначала появился мощный деревянный таран, пробивший зубчатую стену выше ворот монастыря. То, что посыпавшиеся камни раздавили кроме монахов также их противников, казалось, ничуть не обеспокоило экипаж колоссального сухопутного корабля, особенно человека, стоящего на носу.

Мужчина с поднятыми руками в черных кожаных доспехах, которые поглощали свет раннего утра, походил скорее на бога, чем на простого смертного. С высоты он взирал на бойню. Стрелы и копья облетали его стороной, пока кто-то из монахов не выстрелил прицельно. Снаряд попал в поясной ремень, но хозяин судна оставил подобный пустяк без внимания, а спустя мгновение дюжина стрел с черным оперением пронзила сердце незадачливого стрелка.

Наконец, когда упал последний камень и корпус чудовищного судна втиснулся во двор, бой прекратился. Тамара затаила дыхание. Ее дом, место ее убежища было разрушено явившимся неведомо откуда полубогом. Нет, он не мог быть воином из видения Фассира. Девушка боялась, что за ней пришел тот самый «безумец».

Рука, неожиданно вцепившаяся в плечо, отдернула Тамару назад. Она резко обернулась, метя открытой ладонью в лицо хватавшего.

— Скорее иди за мной, — шепнул Фассир, без труда блокируя выпад ученицы.

— Кто этот человек?

— Лучше бы тебе не знать. Если ты, узнав его имя, будешь думать о нем, он сможет тебя поймать.

— Как же он меня здесь разыскал? — удивлено мигнула Тамара.

— Имя врага ничего тебе не скажет, — Фассир тянул ее в глубь монастыря по направлению к западным воротам. — Мы хорошо тебя спрятали, однако не могли предусмотреть, что он отправится на поиски моей персоны. Почему я не отправил тебя в Гирканию еще раньше…

— Я никуда не поеду, — девушка остановилась. — Гибнут наши люди…

— Именно ради всех людей ты должна ехать к гирканцам, — в голосе настоятеля зазвучал металл. — Без колебаний и тени сомнения. Прямо сейчас.

Между тем, на дальнем конце прохода показалась компания из двух десятков копьеносцев.

— Нужно торопиться, — Фассир подтолкнул Тамару к фургону, ожидающему у западных ворот. Тут стояли шесть охранников, готовых сопровождать девушку в поездке. Один монах сидел на козлах. — Видишь, девочка, я позаботился обо всем.

— Я не могу бросить тебя, учитель.

— Ты хочешь меня разочаровать?

— Но, мастер!

— Ты мне веришь?

— Всем сердцем, — закивала она. — Я…

— Тогда не задавай больше вопросов и делай, что велят.

Строгий взгляд настоятеля остудил Тамару. Она отошла от него как во сне. Уезжать не хотелось, однако учитель не предоставил ей никакого выбора. «Ради всех людей…».

— Вы знаете, что делать, — сказал Фассир, войдя в полукруг воинов. — Моих приказов больше не будет.

Хотя Тамаре следовало бежать к фургону и крики других монахов призывали ее к этому, девушка колебалась, находясь под воздействием воли мастера. Фассир всегда был требовательным, но не жестоким наставником. На тренировках он почти доводил учеников до грани, где те могли получить серьезные увечья, чтобы тут же ослабить захват и спокойно объяснить их ошибки.

С подоспевшими же копьеносцами мастер не проявлял никакой сдержанности, все ошибки обернулись против них болью. Первый из нападавших с ухмылкой ринулся вперед, намереваясь пронзить копьем грудь старика. Фассир чуть отклонился, позволяя наконечнику пройти подмышкой, после чего ударил врага локтем в челюсть на встречном движении и завладел его оружием. Вернув телу прежнюю позицию, настоятель стал крутить в руках копье с легкостью и непринужденностью играющегося с палкой подростка.

Затем он вовсе отбросил его далеко в сторону. Древко запрыгало по булыжникам, вымостившим двор.

Как только Тамара забралась в крытую повозку, старик поманил к себе остальных врагов, призывая атаковать. Под цоканье копыт и свист кнута, девушка покинула монастырь, сохранив робкую надежду на то, что мастер выйдет победителем этой схватки и не все еще потеряно.

 

Глава 19

Дочь Халар Зима с немалым трудом поборола искушение остаться в центре монастырского двора монастыря, чтобы вдоволь насладиться лучами черной славы своего отца. В конце концов, впереди ждала важная миссия, и роль Марики в этой победе только начиналась. Колдунья надеялась, что быстрый результат ее трудов затмит даже разгром упорно сопротивлявшихся монахов.

Нарочито медленным шагом, с высоко поднятой головой она поднялась по ступенькам к главному храму. Каждый палец ее вытянутой правой руки был увенчан серебряным когтем стигийской работы. Слишком тонкие для разрывания вражеской плоти в битве, они подразумевали несколько другое предназначение. Кроме солнечных бликов от них исходили невидимые магические нити, которые стремились проникнуть в самые дальние закоулки монастыря и вскоре открыть Марике все тайны монахов.

Кушиты военачальника Укафы копьями согнали к входу в храм молодых монахинь. На некоторых женщинах виднелись следы крови, но ни одна не получила сильных повреждений в соответствии с инструкциями Халар Зима. Такое жесткое условие, безусловно, стоило многим воинам жизни, тем не менее, наконечникам копий и остриям мечей удалось сгрудить женское население обители в одном месте.

Марика сейчас чувствовала себя единовременно охотящейся львицей и победоносной королевой. Из толпы монахинь, жавшихся друг к другу, три были слишком молодыми, а две слишком старыми, чтобы оказаться предметом ее поисков. Колдунья не стала отделять их, поскольку они нервничали больше остальных. «Зачем, ведь страх заразителен. Нервозное состояние может передаться другим и удержит их от глупых выходок, чем существенно облегчит ее задачу.

Выбрав кандидатуру одной монахини, Марика приблизилась к ней. Молодая женщина съежилась и попыталась пасть на колени, но дочь Халар Зима поймала несчастную за подбородок левой рукой. Она подняла девушку, затем откинула голову назад. Легким касанием коготь правой руки провел линию по щеке жертвы, оставив на бледной коже всего одну капельку крови.

Марика подцепила красную каплю и осторожно слизала языком. О том, что первый опыт не удался, она поняла мгновенно, однако вкус ей понравился. Девчонка действительно была целомудренной и обладала некоторой силой, только не желаемого типа и в недостаточном количестве. А уж качество… Слишком сладко, слишком прозрачно — травяной отвар для охотника за крепким вином.

— Ты не та, кого я ищу, — улыбнулась колдунья. — Можешь идти.

Монахиня глянула на нее с недоверием, потом склонилась в знак благодарности. Она торопливо проскользнула мимо Марики, потупив взор, поэтому не увидела движения меча великана Укафы. Кривое лезвие, войдя в затылок, чисто перерезало шею. Труп рухнул наземь, тогда как голова некоторое время кувыркалась в воздухе. Обезглавленное тело несколько раз конвульсивно изогнулась, не мешая голове с отрытыми глазами скатиться по лестнице и найти последний приют возле одного из погибших защитников монастыря.

Подруги убитой монахини попятились, но стена кушитских щитов исключала даже малейшую попытку к бегству.

— Я ищу особенную среди вас, — поигрывая оправленными в серебро пальцами, Марика прошлась вдоль их линии. — В ее жилах течет древняя, благородная кровь, восходящая к последним владыкам Ахерона. Она где-то здесь, я знаю. Я могу чувствовать ее запах, поэтому обращаюсь к ней: Если ты испытываешь хоть немного сострадания к своим друзьям и соратникам, то заяви о себе добровольно.

Женщины с ужасом на лицах растерянно переглядывались. Одна из юных послушниц, отвесив поклон, произнесла:

— Мы не знаем, кого ты ищешь, госпожа.

— Вот она — честность! — Марика с улыбкой развела руки в стороны. — Неужели было так трудно? Что ж, твой поступок достоин награды. Иди с миром.

— Это правда? — робко спросила девушка.

— Разумеется. Ступай, — кивнула колдунья и, обернувшись к Укафе, стрельнула в великана глазами: — Не смей трогать ее.

Огромный кушит нахмурился, но безропотно позволил послушнице сбежать вниз по ступенькам.

«Конечно, откуда тебе понять». Гибкость ума никогда не входила в число достоинств подручных отца. Они все присоединились к нему по простым причинам. Халар Зим был сильнее и умел манипулировать их личными пороками. Отец обещал Укафе власть над Стигией и Черными Королевствами. Черину, бритунскому стрелку, посулили западную часть мира. Луциуса сгубило обжорство, ну а Ремо, несомненно, было обещано превращение в красавца-мужчину. Правда, Марика очень сомневалась, что такие метаморфозы возможны, даже если Халар Зим обретет полномочия бога.

Зато она усвоила, что хитростью можно усилить власть над недалекими людьми. Бесспорно, убийство одной девчонки лишь добавило огня к тому кошмару, который запалила бойня в монастырском дворе. Вместе с тем, освобождение другой послушницы должно вселить надежду в сердца остальных жертв. В отсутствии этой надежды, не так страшно умереть за друзей или принципы, но призрачный шанс спастись становится подобием весов, когда на чашах собственная жизнь может перевесить жизнь товарища.

Среди выстроенных в линию монахинь колдунья поймала чей-то взгляд. Женщина подходящего возраста и описания подняла голову при приближении Марики. На ее лице почти не читалось страха. В профиль она напоминала ахеронских королев, отчеканенных на древних монетах.

— Может быть, ты?

Женщина взглянула на Марику, ее нижняя губа чуть дрожала.

Марика погладила горло монахини и, прикрыв глаза, снова попробовала кровь на вкус. Аромат, играющий на языке, вначале показался правильным. В богатых, жизненно важных оттенках чувствовалась сила, и женщина знала об этом. Она несла в себе тайные знания, о которых старейшины монастыря, возможно, не подозревали. Ее род уходил корнями в глубокую древность. Она была совершенна… почти.

Одна маленькая, едва уловимая кислинка испортила все. Колдунья снова вгляделась в лицо монахини. Да, дочь Ахерона, наверное, связанная с королевским домом, но не на законных основаниях. Рожденная в тени дворца, не достойная короны.

— Ты пыталась одурачить меня, — Марика плюнула с отвращением.

— Нет, госпожа. Я…

Последовал быстрый удар когтями в глазные яблоки женщины. Прежде, чем кровавые слезы потекли по ее щекам, прежде, чем руки вскинулись к пробитым глазницам, яд на втором и третьем когтях начал действовать. Женщина рухнула, ее плоть подверглась мгновенному гниению, обнажая кости и словно тая на свету.

Женщина рухнула, ее плоть подверглась мгновенному гниению, словно тающая на свету.

Марика указала на толпу оправленным в металл пальцем:

— Если я однажды проявила милосердие, не стоит считать меня за дуру. Так или иначе, вам не удастся скрыть то, что мне нужно. Он требует этого! — колдунья повернулась к отцу, стоявшему до сих пор посреди двора.

Однако Халар Зим оставил прежнюю позицию и теперь с суровым видом поднимался к ней по лестнице.

— Отец… — Марика преклонила перед ним колени.

— Ты ее нашла? По твоим словам она должна была находиться здесь.

— Я уже близка…

Халар Зим грубо сжал подбородок дочери и отвесил ей пощечину.

— Твоя мать ждет в пожирающей душу, холодной бездне. Она рассчитывает на тебя, и я тоже рассчитываю, а ты говоришь: близка. В общем, так! Я желаю получить ее немедленно! — отпихнув колдунью, он опять приготовился нанести удар.

Марика подняла левую руку для защиты и тут обнаружила, что правая рука с когтями пребывает в боевой готовности. «Отцовская броня не без изъяна. Пожалуй, меч не отыщет в ней брешь, а коготь? По крайней мере, есть три уязвимых места, чтобы заставить Халар Зима покатился вниз, как жалкого послушника.

И она сделала бы это, ударь отец снова, но его кулак застыл в воздухе. Неожиданно с западной стороны возник отряд воинов, тащивший к основанию храма перепачканного в крови старого монаха.

Старика швырнули на верхние ступеньки, и начальник копьеносцев низко поклонился хозяину.

— Мой господин, этот человек хотел помещать захватить фургон, который улизнул через западные ворота. Ремо взял людей и пустился в погоню.

Марика поднялась на ноги. Никогда не встречаясь со старым монахом прежде, она поняла его сущность, тесно переплетенную с предметом их поисков. «Он сильно пахнет ею даже теперь». Колдунья подалась вперед с растопыренными когтями, но отец отмахнулся от дочери.

— Наши дорожки вновь пересекаются, — сказал Халар Зим, присев на корточки. — Молодости тебе не прибавилось, хотя, думаю, ты стал мудрее.

Монах обратил к нему разбитое лицо. Губы старика кровоточили, один глаз почти полностью закрылся.

— Тобой движет безумие, Халара Зима. Ты следуешь по пути зла.

— Что? Ты бормочешь о зле? — отец Марики выпрямился. — У тебя удобное свойство памяти, Фассир. Тебе отлично известно, какое зло обрушилось на меня.

Взгляд монаха стал жестче.

— Мы живем в мире. Мы не стремимся к войне. Мы не причиняем никому страданий. Тут наше святилище. Мы ценим жизнь.

— Ха! — воитель сжал кулаки, затем показал пальцем на женщин, выстроенных позади Марики. — Вы цените жизнь, значит. А ты высказывал ученикам свою точку зрения на это? Они знают о событиях в офирском лесу?

Старик отрицательно покачал головой.

— Я другого не ожидал, — презрительно фыркнул Халар Зим. — Пусть же они узнают истинное положение вещей. Всю правду о них.

Вышагивая взад-вперед, с покрасневшим от гнева лицом, но с затуманенным взором, он принялся рассказывать окружающим давнюю историю. Марика слышала ее бесчисленное множество раз, причем в различных вариациях, в зависимости от настроения рассказчика. Сейчас отец вещал больше для себя, преподнеся рассказ как великую трагедию, ставшую для него переломным моментом в жизни. Будто именно ради этого он появился на свет и обрел смысл к существованию.

«Только папаша постоянно забывает, что я там тоже была».

Марика помнила собачий лай собак и тяжелый стук копыт, когда всадники преследовали их семью по лесам. Им пришлось оставить вотчину из-за прихоти Маливы. Через изучение томов ахеронских магов ей якобы открылось, что в чащах Офира прячется грот, где бьет Источник Света. Любой искупавшийся в нем способен обрести бессмертие.

К несчастью Малива слишком открыто демонстрировала тягу к запретным знаниям, чем успешно воспользовались враги, скормившие ведьме ложную информацию. Источник Света оказался ловушкой. Марике врезался в память тот день и радостная мать, объявившая о нахождении в манускриптах ключа к источнику. Тем самым, банальная алчность внесла решающий вклад в поимку Маливы. Хорошо еще, что зараза магии Ахерона не успела прицепиться к Халар Зиму или дочери, иначе конец ждал бы их всех.

Схватив в итоге Маливу, враги растянули колдунью на массивном дубовом колесе, никак не меньшем одного из тех, что служили для транспортировки сухопутного судна. Они туго привязали ее руки и ноги к спицам, после чего предали огню. Пламя возросло с неестественной быстротой и свирепостью. В мгновение ока оранжевые языки принялись лизать бледную кожу матери Марики.

Скованная цепью, прижавшаяся к груди отца дочь видела, как ее мать тряхнула горящей копной волос. Девочка отвернулась, ожидая крика, однако вместо него послышался знакомый голос, сильный и свободный от боли. Малива насылала проклятие на своих преследователей.

— Я проклинаю вас. Вы можете сжечь мою плоть, но не мою душу, которая вам не доступна. Муж, возродит меня! Вернет из мертвых, став равным богу!

Когда колесо обвалилось, Халар Зим еще крепче прижал к себе дочь, оросив голову ребенка слезами. Искры еще долго возносились к небу, пока не смешались со звездами. Убийцы Маливы ждали два дня возле тлеющих углей, чтобы потом развеять пепел по ветру. Наконец, отца с дочерью освободили и пустили по миру как скорбный пример платы за чужой грех…

Затянутый в перчатку кулак хлопнул о стальной нагрудник.

— Но все ваши попытки, Фассир, уничтожить нас провалились, — зарычал Халар Зим.

— Монахи не участвовали в сожжении твоей жены. Они невиновны.

— Возможно, их руки не обагрены ее кровью, однако есть и другая кровь. Не так ли? — Халар Зим снова присел. — В то время как вражеская свора травила мою жену, вы вычислили меня. Не знаю, каким образом. По наитию, или на кого-то из вас снизошло озарение — теперь без разницы. Главное вы начали шевелиться еще до казни Маливы.

— Мы выполняли приказ.

— Неужели? Ты собираешься переложить вину на своего предшественника, давно умершего человека? А вам, — Халар Зим обратился к монахиням, — он поведал о своих деяниях? О том, что двадцать лет вышел в свет и похитил ребенка?

— Девочку, которую забрали твои шпионы, хотя ты еще не знал о ее свойствах. Я просто спас младенца от злой участи.

— На самом деле ты сделал гораздо больше. Тобой даже можно восхищаться. Твое невероятное мастерство и хитрость, монах, достойны уважения, — отец Марики покивал, — если бы не гибель многих.

— Это было необходимо.

— С ума сойти, — воитель развел руками. — Я ищу женщину чистой расы, потомка королей-жрецов Ахерона, но не желаю ей смерти. Я нуждаюсь всего в капле ее крови. Маленький пузырек, от которого здоровью не будет никакого ущерба. Пожертвовав частичку себя, она стала бы для меня ближе родной дочери.

Марика вздрогнула при этих словах.

Халар Зим ткнул в старика обвиняющим перстом:

— Поглядите. Он выкрал ребенка у моих людей и принес сюда, лишь бы досадить мне. Но после того… Фассир совершил чудовищное преступление, не подлежащее оправданию. Оставив девочку в монастыре, он направился к ее родным и убил всех до единого — родителей, братьев, сестер, кузенов… Скольких несчастных ты загубил, монах? Сколько душ потребовалось, чтобы заключить мою жену в темнице ада? Дюжина? Две? Ты когда-нибудь подсчитывал? Не можешь вспомнить?

Фассир приподнялся с земли, и Марика почувствовала в нем железную волю.

— Помню каждого, Халар Зим. От грудного младенца до старухи, настолько древней, что собственная жизнь превратилась в обузу.

— Где девчонка? — воитель скрестил руки на груди. — Она ведь в повозке, за которой гонятся мои воины?

Ответа не последовало.

— Конечно там, иначе быть не может. Не ты ли сам послал ее в Гирканию? Не смей изворачиваться. Я умею читать по глазам. Мне знаем о тамошнем монастыре и хотя пока не нашли его точного расположения, но расстояние отсюда до гирканских степей велико, а у меня в достатке опытных разведчиков. Ты проиграл, Фассир. Пусть это известие переполнит тебя горечью.

Старик посмотрел вверх.

— Мое единственное сожаление состоит в том, что я лично не присутствовал при казни твоей ведьмы.

С душераздирающим криком Халар Зим пнул Фассира в живот, после чего схватил согнувшегося пополам настоятеля за волосы и принялся безостановочно бить его головой о каменную плиту. Лишь превратив череп старого монаха в месиво, убийца перевел дух и весь забрызганный кровью сделал несколько шагов к подножию храма.

— Вырежьте всех, — процедил Халар Зим. — И людей и животных. Уничтожьте этот вертеп, чтобы камня на камне не осталось. Предайте огню строения, а трупы засыпьте солью. Они не должны свободно разлагаться. Это место станет предостережением для потомков, каково бросать вызов королю-богу!

 

Глава 20

Пылевой столб пыли указал киммерийцу верное направление задолго до того, как он услышал топот копыт или скрип колесных осей. Конана вело варварское чутье, помогавшее ранее держать правильный курс через холмы и оставляющее время на изучение ситуации перед решительными действиями. Действительно, вскоре с пригорка открылся замечательный вид на дорогу, петляющую вдоль берега давно пересохшего водоема.

Взмыленные лошади, несущиеся бешеным галопом и подхлестываемые возницей, тащили крытую повозку. Чуть позади, скакало шестеро мужчин, одетых в дырявые, запятнанные балахоны и домотканые штаны. Их преследователи — дюжина воинов в полном вооружении, быстро сокращали дистанцию, периодически обстреливая фургон из луков. Тисненная на черной коже доспехов маска с щупальцами даже под слоем пыли красноречиво свидетельствовала, что перед Конаном враги.

Предводитель этой шайки, отталкивающего вида горбун, не сильно изменился со времени набега на киммерийскую деревню, лишь став, наверное, еще более уродливым. Он подгонял своих людей отборными ругательствами. Когда его воины почти настигли защитников фургона, вожак принял немного вправо с явными намерениями самолично захватить экипаж.

Наконечник одной из стрел все-таки нашел спину возницы. Удачный выстрел был, скорее всего, чистой случайностью, поскольку ватага преследователей мастерством стрельбы не отличалась. Бедняга попытался выдернуть стрелу, но ноги его подкосились, и он сполз прямо под колеса. Оставшаяся без управления четверка перепуганных лошадей вырвалась далеко вперед, волоча за собой опасно накренившийся фургон.

Варвар решил, что пора вмешаться и ударил пятками в бока коня. Послушное животное, набрав скорость, преодолело расстояние с вершины холма до фургона за несколько скачков. Киммериец привстал в стременах, затем ловко перемахнул на пустовавшее место кучера и натянул вожжи.

Мимо пролетела стрела, и Конан невесело усмехнулся про себя. Долго удерживать обезумевших лошадей даже при его мощи было делом не простым. К тому же преследователи горят желанием наверстать упущенное. Можно, конечно, продолжить дикую гонку, однако нет никаких гарантий за ее благоприятный исход. Сломанная о булыжник нога или пробитая стрелой шея лошади в равной степени послужат залогом скорейшего свидания с воинами Халар Зима.

— Откуда ты взялся? — из узкой оконной створки выглянуло женское лицо.

— Неважно. А ты способна управлять экипажем?

— Что? Ах, да. Конечно.

— Ну и прекрасно, — оглянувшись, Конан увидел двух быстро приближающихся головорезов. Он протянул ей в щель поводья: — Вот, держи.

— Эй, погоди, — створка закрылась.

Прежде, чем Конан нашел бранные слова в адрес женского непостоянства, дверь фургона распахнулась и в проеме возникла стройная фигура. Оттолкнувшись от косяка, девушка в красивом пируэте приземлилась рядом с варваром.

— Может, тебе требуется помощник, а не возница? — с улыбкой спросила она, забирая вожжи у Конана.

— Просто постарайся выжить, — киммериец вскочил на крышу фургона, сорвав по ходу с плеча плащ.

Будто сетью Конан захлестнул им ближайшего всадника и дернул на себя. Оба оказались на земле. Только запутавшийся солдат Халар Зима сломал при падении с полдесятка ребер, а варвар сумел сгруппироваться так, чтобы в следующее мгновение уже стоять в полный рост с обнаженным мечом.

Он увернулся от удара второго наездника и ударил сам. Лезвие киммерийца перерубило кости и сухожилия врага чуть выше колена. На землю выплеснулся целый ушат горячей, алой крови. Всадник выпал из седла, тогда как отрубленная конечность застряла в стремени. Конь умчался прочь, храпя и взбрыкивая, стремясь освободиться от неприятной ноши.

Конан приложился носком сапога к голове первого неприятеля раньше, чем тот смог подняться, после чего без проблем завладел его стоящим неподалеку конем. Верхом, с зажатой в кулаке уздой он наскоро подвел итоги схватки.

Усилиями охраны отряд преследователей сократился наполовину, но численный перевес все же был на стороне врагов. Четыре защитника фургона лежали мертвыми. Двое еще оказывали сопротивление, несмотря на тяжелые раны. Один из прихвостней Халара Зима занимался ими, в то время как остальные члены шайки налетчиков кинулись за скрывшемся экипажем.

Киммериец направил лошадь им наперерез.

— Задержав нас, ты подвергнешься наказанию Халар Зима! — вражеский солдат угрожающе выставил копье.

— Я уничтожу его с той же легкостью, что и тебя, — Конан поднял вверх окровавленный клинок и послал коня вскачь.

Безусловно, пара бронированных воинов с длинными копьями представляла серьезную опасность. Кроме того, они могли надеяться на подмогу третьего и рано или поздно сомкнуть кольцо вокруг варвара. Поэтому Конану следовало закончить бой с ними максимально быстро.

Он мчался прямо на них, но в последний момент перехватил рукоять меча левой рукой и резко свернул вправо. Такой неожиданный маневр заставил ближнего солдата в спешном порядке перенаправить копье за ускользающей целью. Пронесшийся мимо него Конан ударил наотмашь. Копьеносец успел прикрыться щитом и немного смягчить страшный удар. Хотя лезвие не развалило ему череп на две части, тем не менее, попав в лоб, оно расплющило стальной шлем. Человек опрокинулся навзничь, теряя оружие.

Второму воину помешала лошадь соратника, чем не замедлил воспользоваться Конан. Солдат заерзал, тщетно пытаясь заблокировать выпад. Киммериец просто отвел назад меч, позволяя вражескому клинку потревожить воздух, затем нанес короткий удар в незащищенную подмышку.

Поднявшиеся клубы пыли затрудняли обзор. Лишь когда промелькнул вороной конь с пустым седлом, Конан убедил себя в гибели последнего злоумышленника и рысью поехал вслед за фургоном. Миновав поворот, он увидел в двухстах ярдах по дороге горбатого офицера Халар Зима, прыгающего со спины лошади на крышу экипажа.

Варвар собрался крикнуть предупреждение, однако девушка едва ли услышала бы его. Да и что она могла бы сделать? Конан ускорил темп, пригнувшись к шее коня. «Если срезать расстояние через высохшее озерцо… Хотя бесполезно… Горбун уже подполз совсем близко…» — мелькали мысли в голове. Даже отрасти лошадь крылья, то и в этом случае киммерийцу, возможно, не удалось бы успеть вовремя.

— Халар Зим ответит также за твою смерть, девочка — прорычал Конана.

Беглянка, должно быть, что-то услышала, поскольку метнула взгляд за спину. Без колебаний ее левая нога описала дугу, врезаясь горбуну в живот. Он замахал руками и ухитрился сохранить равновесие. Его безобразное лицо приняло торжествующее выражение, но тут фургон тряхнуло на кочке.

Горбун покатился по крыше, с трудом зацепившись за выступающий край планки. Так дюйм за дюймом, сдирая кожу с пальцев, офицер подтягивал себя обратно наверх.

Девушка оглянулась еще раз и покачала головой. Присев на корточки, она достала откуда-то железный прут, многозначительно погрозила им, затем небрежно отложила в сторону. Пока Конан строил догадки относительно ее дальнейших планов, женщина запрыгнула на круп одной из лошадей. Животное рванулось в сторону, тогда как остальные лошади продолжали бежать вперед.

Экипаж клюнул носом и перевернулся. Колеса и части крепления разлетелись по сторонам. Коробка фургона закувыркалась в направлении середины высохшего озера, крошась об острые камни.

Человек на крыше взлетел в воздух после первого толчка повозки. Сила инерции протащила его по земле не меньше двадцати ярдов. Подъехав к месту остановки горбуна, киммериец спешился. Офицер Халар Зима, бросив на него единственный взгляд, моментально вскочил на ноги и побежал прочь, не разбирая пути. Однако попытка бегства была обречена на провал. Поднятый с земли и пущенный вдогонку Конаном железный обод колеса заплел ему ноги.

Горбун перекатился на спину и с мольбой протянул ладони навстречу приближающемуся варвару:

— Пощады! Прояви милосердие, добрый господин.

Киммериец смотрел сверху вниз, видя искаженное ужасом лицо. То самое лицо, которое когда-то сияло злорадством в свете кузнечного горна.

— У тебя только одна дорога к спасению. Где Халар Зим? — он приставил острие к горлу врага.

Офицер замялся прежде, чем ответить. Таким образом, цивилизованные люди обычно тянули время, чтобы придумать ложь.

— Ну, если ты ищешь Халара Зима, тогда у тебя есть шанс стать очень богатым человеком. Я могу гарантировать это.

— Мне поверить в твои бредни, — нехорошо сощурился Конан, — или сразу прикончить? Я склоняюсь ко второму мнению.

— Подожди, не убивай его, — прозвучал женский голос.

Конан поднял глаза на девушку.

— Я в нем не нуждаюсь. Моя миссия закончится там, где его началась.

— Твоя миссия состоит в том, чтобы взять меня с собой в Гирканию.

Варвар посмотрел на небо, потом снова на нее. Девчонка вроде бы не перегрелась на солнце и не имела вид слабоумной дурочки.

— Я тебя совершенно не знаю.

— Зато мой учитель знал о странствующем воине. У него было видение о тебе.

Киммериец задумался на мгновение. Он считал ложью слова Луциуса о поисках женщины в Красных Пустошах Халар Зимом. Тем не менее, его люди действительно только что гнались за ней. Видение какого-то учителя попахивало колдовством, как, впрочем, и вся история с Красными Пустошами.

— Значит, ты та, кого ищет Халар Зим?

— Кто этот человек, наконец? — нахмурилась она.

— Да, хозяин ищет именно ее, — оживился горбун, игнорируя вопрос девушки. — Он хорошо заплатит за поимку девчонки. Ты можешь присоединиться к нам и впоследствии даже войти в свиту бога!

— Мне ничего не известно о замыслах Халар Зима, — женщина скрестила на груди. — Мастер Фассир лишь сказал, что ты должен привести меня в гирканский монастырь.

— Нет, ты не сделаешь этого, — урод слегка отодвинул кончик меча от своего горла. — Халар Зиму нельзя мешать. В противном случае он будет преследовать тебя повсюду. От Кхитая до Черных Королевств, вплоть до ледяных равнин севера. Уж поверь.

— Я охотно тебе верю, красавчик, ведь раньше мы с ним встречались в Киммерии, — Конан воткнул меч в землю и показал горбуну шрамы на ладонях, оставленные раскаленной цепью. — Теперь я приехал освежить ему память, и это станет для него последним воспоминанием в жизни.

 

Глава 21

Снятие отцовских доспехов вошло у Марики в привычку. Застежки поддавались легко, но колдунья не спешила, поскольку так могла дольше ощущать тепло своего отца. Всякий раз ее наполняла радость за то, что оказанием даже столь незначительной услуги она старается быть ему полезной.

«Когда-нибудь отец поймет истинный смысл всего, что я делаю для него».

Однако на данный момент внимание Халал Зима занимала одна конкретная вещь: Маска Ахерона, лежащая перед ним в просторной каюте сухопутного корабля. Пришедшая из глубины веков; выполненная из потемневшей от времени слоновой кости; имеющая змееобразную текстуру с торчащими по сторонам щупальцами маска казалась отвратительной, но одновременно прекрасной — из-за дремлющей в ней силы. Его пальцы ласкали извилистую поверхность нежно, как кожу любимой женщины.

«Так он гладил лицо моей матери».

Удалив спинную пластину, Марика принялась за следующий ряд пряжек, начиная с верхней.

— Развязка близка, отец. Ты владеешь маской и скоро получишь кровь, чтобы напоить ее.

— Надеюсь, очень скоро. Твоя мать мечтала обладать ею. Магия текла у нее в жилах, как и у тебя. Она стремилась к абсолютной власти посредством древних знаний Ахерона. Поэтому мы сейчас находимся здесь…

Марика украдкой перебирала материал шелковой туники, носимой отцом под латами. Мужской запах пьянил, будоражил душу. Ей хотелось прижаться к спине Халар Зима, почувствовать его естество хотя бы в течение пары мгновений. Правда, это было бы всего каплей в безбрежном океане ее желаний.

— …Ты только вообрази… — Халар Зим оглянулся через плечо.

— Да, отец…

— Представь себе те тайны, которые она принесет с собой из царств мертвых, — его голос окреп. — Малива еще покажет себя, не сомневайся! Такого не знали ни философы, ни некроманты. Даже колдуны, жившие во времена Атлантиды, преклонились бы перед мудростью женщины. Женщины, вернувшейся из мест — откуда не возвращаются.

— Да, отец… — Марика работала над следующей застежкой. «Неужели он действительно забыл о моем непосредственном присутствии при тех событиях? Ему, похоже, нравится трактовать гибель жены по собственному усмотрению. Монахам, например, это было преподнесено как чудовищное преступление. Теперь же смерть Маливы почти выглядит рискованной авантюрой, направленной на поиски тайных и неясных знаний. Однако мать погубили самонадеянность и банальная глупость. Поэтому не трудно догадаться, что по возвращению из мира теней она бы значительно поумнела».

Халар Зим поднес маску к лицу, всматриваясь в пустые глазницы. Молодую колдунью не удивил бы тот факт, если отец поцеловал бы ее, имей маска хоть подобие губ.

— О, Марика, разве ты ничего не чувствуешь? Разве не заглядываешь в будущее? Вдвоем с возлюбленной Маливой мы станем непобедимы! Несметные полчища врагов захотят нас уничтожить, но лягут все, как колосья под серпом жнеца. Я буду топтать королевства, порабощать империи! История начнется заново с меня и моей любимой, чтобы никогда не закончиться без нас.

— Я полностью согласна с этим, — пальцы Марики на миг замерли. — Ты учил меня жизни, а мать передавала знания о магии и пророчествах. Это все тонкие материи. Тем не менее, мы не должны сидеть на месте.

— На что ты намекаешь? — Халар Зим оторвался от маски и удивленно посмотрел на дочь.

— Ремо отсутствует уже много часов. Вдруг он вернется без девчонки?

— Ремо приведет мне ее, или, по крайней мере, пришлет гонца с добрыми вестями, — надменно усмехнулся отец. — Парень скорее умрет, чем захочет разочаровывать меня. Ему легче воспарить к небесам на невидимых крыльях, чем подвести своего господина. В общем, гони прочь такие мысли.

— К сожалению не могу, отец, — Марика на цыпочках попятилась назад, чтобы оказаться за пределами досягаемости его руки, и низко склонила голову, будто прося о милосердии. — Мне пришло на ум…

— Говори, смелее.

— Что если обряд не удастся?

— Потерпит неудачу? Исключено! — воитель поднялся, повесил маску поверх штандарта и зашагал по каюте. — Твоя мать открыла секрет ритуала, точно переведя древний текст. Она пошла на смерть с уверенностью, что мы ее вернем. Обряд будет совершен по всем правилам.

— Ну, а вдруг…

— Этому не бывать! — сверкнул глазами Халар Зим. — Малива вернется к нам.

Колдунья опустилась перед отцом на колени, задирая подбородок и выставляя незащищенную шею. По ее щекам катились горячие слезы отчаяния.

— Мои силы растут, отец. Во мне течет кровь матери, твоей возлюбленной. Я многому научилась и уже знаю больше, чем знала она.

— Дерзкое дитя, — Халар Зим замахнулся, — не смей даже думать, что превзошла свою мать!

Марика опасливо взглянула на тяжелые сапоги отца.

— Я только желала быть достойной наследницей своих родителей, поэтому с усердием постигала знания. Мне открылись сокровенные тайны, — она потянулась и осторожно поцеловала другую, опущенную руку Халар Зима. — Чтобы доказать мою любовь к тебе, я готова бросить их все к твоим ногам, где сейчас стою на коленях сама.

Из горла отца вырвался низкий рык. Занесенная рука опустилась, погладив щеку дочери.

— Да, Марика, ты действительно похожа на свою мать…

Она улыбнулась с надеждой.

— Но ты не она, — Халар Зим резко отстранился.

Воитель быстро покинул каюту, оставив униженную и обессиленную колдунью рыдать под слепым взглядом Маски Ахерона.

* * *

На высоком перевале, под которым петляла дорога к Шайпуру, Конан тщательно проверял крепость пут на теле Ремо. Руки горбуна были стянуты ремнями за спиной, а ноги привязаны к вбитому в землю столбу. Варвар дважды ощупал каждый узел, практически убежденный, что человек самостоятельно не сможет освободиться. Но такая уверенность не давала гарантий, что уродец откажется от попытки сбежать при первом удобном случае.

Стоящая рядом женщина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

— К чему терять драгоценное время, киммериец? Мы должны были выехать в сторону Гиркании без промедления. Мой учитель…

— Ты уже сказала вполне внятно, Тамара Амалиат Джорви Карушане, — скривил губы Конан. — Твой возвышенный мастер Фассир, настоятель монастыря в самом сердце Красных Пустошей, желал отправить тебя в Гирканию. Я не глухой и соображаю неплохо, поэтому мне не нужно повторять.

— И все же, мы до сих пор здесь, — Тамара повернулась к лошадям. — Если отказываешься меня сопровождать, я поеду сама.

— Никуда ты не поедешь.

— Кто ты такой, варвар, чтобы командовать. Я не твоя собственность, — обиженно бросила девушка.

— Она принадлежит моему хозяину, — прошипел сквозь кривые зубы Ремо. — Повелитель искал ее долгие годы. Девчонка — его.

— Я не какая-нибудь вещь.

Конан быстро нагнулся и приставил кинжал к горлу Ремо.

— А ну отвечай, зачем она ему.

— Она… Она особенная, — залопотал горбун. — В ней течет непростая кровь.

Варвар оглянулся на Тамару. Девушка была приятной на вид, но ничуть не красивее рабынь из Мессантии. Ничего специфического в ней не наблюдалось.

— Видимо пора Красным Пустошам отведать вкус твоей крови, лгун.

— Не торопись.

Тамара жестом остановила готового совершить убийство киммерийца.

— Почему ты сказал, что я особенная?

— Все верно, — горбун предпочитал общаться исключительно с Конаном. — Халар Зиму нужна ее кровь, поскольку она последний отпрыск Королевского Дома Ахерона.

— Ты дурак, — Тамара рассмеялась. — Пусть мое детство прошло в изоляции от мира, но даже я знаю, что Ахерон пал тысячелетия назад. Их кровь давно высохла.

— Шлюха врет, господин.

— Можешь кончать с ним, — молодая женщина отвернулась, презрительно фыркнув.

— Нет, пожалуйста, добрый господин. За нее тебе дадут поистине королевский выкуп, обещаю. Ведь Халар Зим потратил на поиски без малого двадцать лет.

Киммериец однако промедлил.

— Откуда такая уверенность? — спросил он, глядя в спину девушки.

— Ее в младенчестве выкрали монахи, — Ремо облизнул толстые губы. — Повелитель, тем не менее, нашел девчонку даже в этих краях и найдет где угодно… со временем. Зато доставившего к нему его приз, он осыплет золотом и предоставит все, чего тот пожелает.

— Тогда нам следует подождать здесь твоего хозяина, — улыбнулся Конан.

Пленник довольно оскалился, очевидно, полагая, что его речи о предстоящей награде заинтересовали варвара.

— Мудрое решение, весьма мудрое. Я все устрою. Я буду твоим посланцем и с радостью доставлю твои слова по адресу.

— Конечно, будешь, — Конан вложил кинжал в ножны, после чего направился туда, где женщина седлала одну из лошадей. Поскольку та возилась с подбрюшным ремешком, он беспрепятственно скинул в пыль незакрепленное седло с конской спины. — Мы остаемся.

Монахиня выпрямилась с покрасневшим от гнева лицом:

— По-моему ты плохо понял, варвар. Я, Тамара Амалиат Джорви Карушане, обязана выполнить священный долг. Если мы не отправимся в путь вместе, значит ты не человек из видения. Что ж, я способна обойтись чьей-либо помощи. Теперь тебе понятно?

Варвар лишь хмыкнул, тем самым еще больше ее распалив.

— О, боги! Почему мастер Фассир не сказал, что видел идиота?!

— С чего такое суждение о моем уме? — Конан сложил могучие руки на груди. — По крайней мере, я знаю, откуда родом… и не нуждаюсь в четырех именах для утверждения в данном мире.

— Серьезно? Ты даже помнишь, как тебя зовут?

— Угу.

— Да? — девушка выгнула брови. — И ты не счел целесообразным поделиться этим со мной?

— Ты представилась мне не меньше пяти раз. Я боялся, что придется повторять свое имя столько же, чтобы ты не забыла его.

— Так назовись, в конце концов, — Тамара топнула ногой.

— Конан.

— Просто Конан?

— Для меня достаточно.

— Это звучит не как цивилизованное имя, — всплеснула она руками.

— Наверное, Халар Зим — цивилизованное?

Тамара хотела нагрубить, но передумала.

— Он разрушил монастырь, Конан. Это было ужасно. Халар Зим не отступится. Пожалуйста, я умоляю тебя, поедем скорее в Гирканию.

— Халар Зим сумел отыскать тебя в уединенной обители, — киммериец спокойно выдержал ее взгляд. — Или ты рассчитывала, что он не выследит тебя в гирканской степи?

— Кто знает, — после паузы сказала она, — хотя расстояние очень велико. Что-то может остановить его.

— Да, Тамара Амалиат Джорви Карушане, точнее кое-кто, — прищурил глаз Конан. — А именно — я и довольно скоро.

— Придется подправить сделанное ранее заявление, — монахиня встряхнула волосами. — Ты не глуп, но совершенно безумен. Разве до тебя не дошли мои слова? Он разгромил монастырь, полный хорошо обученных монахов. Как ты намерен противостоять ему?

— Ты прячешься за четырьмя звучными именами, — киммериец усмехнулся, — он мечтает о возрождении Ахерона. Вы оба гордитесь своей цивилизованностью и поглядываете на меня — дикаря свысока, не понимая, что весь ваш лоск — сплошная иллюзия. То, что пережил ваш монастырь не имеет отношения к цивилизации. Дикость и варварство! Тебе это неприемлемо, но я смотрю на вещи иначе.

— До того, как над моей губой появился юношеский пух, я встретил Халар Зима, — Конан продолжал, обратив взор к северу. — И я, варварский ребенок, пустил ему кровь. Четырьмя годами позже я был среди варваров, которые захватили «форпост цивилизации» — Венариум. Потом, путешествуя по разным странам, я сталкивался с множеством людей, считающих себя цивилизованными, только никому не удалось со мной справиться.

— Вне всяких сомнений ты великий воин. Но Халар Зим…

— Халар Зим всего лишь человек. Вот я и напомню ему об этом, — Конан хлопнул ладонью по ножнам.

— Ты многого не понимаешь, — покачала головой Тамара.

— Не надо так волноваться, лучше поспи немного, — киммериец лукаво подмигнул. — У меня есть план.

 

Глава 22

В каюте были погашены лампы и наглухо зашторены все окна. Оставшаяся в одиночестве Марика намерено лишилась света, чтобы снизить до минимума возможность любоваться собственным отражением. Она с радостью накинула бы на зеркало тяжелое покрывало, но ей почему-то казалось, что призрачные голоса будут недовольны. Выносить их свистящий шепот, в котором обязательно сквозили бы насмешливые замечания, колдунья сейчас желала меньше всего.

Правда, несмотря на плотную ткань гобеленов, одному лучику все же удалось проникнуть в помещение. Марика восприняла это как знак, поскольку падал он на киммерийский меч. Темная рукоятка и бледное лезвие напомнили ей о матери, привязанной к гигантскому колесу перед сожжением. Она посматривала на висящий клинок украдкой, боясь поймать в металле полное отражение своего лица.

Марика ненавидела себя за то, что в какой-то момент пожалела отца. Нет, Халар Зим не одряхлел и не ослаб. Его слава не потускнела с того дня, когда была целиком собрана маска. Но именно тогда он стал одержим навязчивой идеей, которая глубоко пустила корни в мозгу и поставила заслон перед другими реалиями, существующими в мире.

Она не представляла, как отец мог потерять контроль над истинным положением вещей. Мнение матери о своей правоте в итоге привело ее к смерти. Вследствие этого Халар Зим убедил себя в необходимости испытания, легшего на плечи тяжким бременем. Вся их последующая жизнь превратилась в бесконечное путешествие, цель которого заключалась в воскрешении Маливы. Ведь только жена могла предоставить ему неограниченную власть и возродить Империю Ахерон.

Но отец совсем забыл, с чего все началось. Имел ли он право называться потомком ахеронцев? Записи матери не давали точного ответа. Хотя воитель происходил из рода мелких князьков, оставивших Немедию по политическим соображениям, и частица ахеронской крови действительно присутствовала в его венах. «Вытекшая бы полностью из единственной царапины от моего когтя». У Маливы дела обстояли куда лучше. Ее предками считались те, кто издавна населял отдаленную область Ахерона. В свое время родителей матери Марики изгнали оттуда за проступки, противные даже ахеронцам. Зачатый ими ребенок, когда подрос, нашел в Халар Зиме амбициозного человека, питавшего к тому же страсть к древним преданиям.

Пусть Марика не участвовала в поисках с самого начала, мать не раз делилась планами с дочерью. Она мечтала собрать воедино Маску Ахерона, затем пробудить ее, напитав кровью. Через артефакт Малива обрела бы права на полный арсенал жуткого колдовства. Еще матери казалось, что даже давно забытые вещи раскроют ей свои тайны, стоит лишь надеть маску. Таким образом, женщина превратилась бы фактически в богиню, а Халар Зим, оставаясь смертным, правил бы от ее имени.

После гибели супруги Халар Зим возобновил претворение их замыслов. Едва ли любимая жена рассказала ему всю правду, иначе в глазах Марики он выглядел бы круглым дураком, чего колдуньи было трудно вообразить. При своей одержимости отец не растерял талантов. Разрушение обители в Красных Пустошах — подвиг, немыслимый для тех, кто знал о существовании монастыря. Такая же участь постигнет его двойника в Гиркании, неважно до или после захвата девчонки и возвращения мертвой возлюбленной.

Мысли Марики постепенно обратились к тяготам путешествия, но ее отвлек грохот наверху. Что-то свалилось на палубу корабля с высоты. Она выскочила из каюты и взбежала по трапу в кабинет отца, проскользнув мимо здоровяка Укафы.

Потоки солнечного света изливались через огромную дыру в потолке. Голый по пояс Халар Зим сидел на грубом подобии трона, рассматривая обломок скалы перед собой. Дубовые доски верхней палубы не выдержали, но все же погасили силу удара. Вокруг валуна была обернута веревка, стягивающая лодыжки мертвеца. Скорее всего, человека привязали до того как сбросить вниз. Теперь его изуродованное тело лежало грудой тряпья на полу кабинета.

«Ремо!» — Марика склонилась над трупом.

Смерть не сделала горбуна привлекательным, хотя и не смогла сделать более уродливым.

— Да, его трудно не узнать, — Халар Зим поднял указательный палец.

Медленно, как факир, показывающий детям фокус с шелковой лентой, Марика вытянула изо рта Ремо тонкую полоску ткани. Материя полностью соответствовала по цвету одеяниям монахинь, за исключением красных букв на ней. Колдунья моментально почувствовала силу. Она хотела просто упиваться ею, даже если само письмо не сообщило бы ничто нового.

— Это принадлежит той, кого ты ищешь.

Отец не проявил особого энтузиазма. Его вид выражал скорее скуку, чем заинтересованность:

— Наверняка.

Колдунья разгладила ткань руками.

— Здесь написано ее кровью, — объявила Марика после короткой медитации. — Вот: «Женщина у меня. В твоем распоряжении двое суток. Застава Шайпур. Приходи один».

— Один?! — Халар Зим оставался совершенно спокойным до последних двух слов.

— Так написано, — она повернула полоску ткани к свету, чтобы отцу были видны строчки.

Халар Зим подался вперед, упершись локтями в колени и кулаками в подбородок. В глазах впервые появилась острота, словно он стряхнул с себя грезы.

— Приходи один… Значит, у нее появился защитника. Не монах, а новое действующее лицо. Ремо, должно быть, сказал ему о ее ценности, хотя в письме нет ни слова о выкупе. Кто он? Какой-нибудь гирканский собрат по вере поспешил бы спрятать девчонку подальше и оставил бы в назидание привязанный к дереву труп Ремо. Если же это были убийцы Маливы, тогда они сначала убили бы ее, напав затем на нас в попытке разбить маску…

— Распорядись остановить корабль, — обратился воитель к Укафе. — Я хочу осмотреть место, откуда сбросили камень.

— Как пожелает господин, — склонил голову в поклоне кушит.

— А ты, дочь, готовься. То, что мы найдем, будет интересно.

— Отец?

— Некий очень глупый человек ввязался в игру, достойную богов, — глаза Халар Зима сузились. — Смелый шаг, но далеко не безболезненный и, главное, последний в жизни.

* * *

Искоса поглядывая на варвара, Тамара решилась в последний раз переубедить его.

— Я уже высказала тебе, Конан, насчет твоего блестящего плана. По моему разумению, нужно направить Халар Зима в Шайпур, а самим ехать в Гирканию. У нас прекрасные лошади и до следующего полнолуния мы будем на месте. Монахи не богаты, но они щедро отблагодарят тебя.

— Я не так прост, как тебе кажется. Если б мне хотелось золота, то можно было бы заключить выгодную сделку с Халар Зимом и избавить себя от долгой поездки в компании болтливого попутчика.

— Только придет ли он на заставу в одиночку, предугадать ты не можешь, — процедила Тамара. — Если вообще в состоянии…

Киммериец молча одарил ее горячим взглядом.

— Э… прошу прощения… Однако, даже убив главного врага, ты не рассеешь его банду. Видел бы ты войско, идущее с ним.

— Прихвостни меня не заботят, — мотнул головой Конан, — хотя за двумя из них числится старый должок. Они трусы, которые становятся храбрецами в тени хозяина. Их мужество улетучится со смертью повелителя. Мой долг остановить его.

— Ты способен это сделать, убив меня, — девушка прижала ладонь к груди.

Конан натянул узду и ответил резко:

— Цивилизованный человек, возможно, рассмотрел бы подобный вариант. Мне без разницы, являешься ты или нет последним человеком из рода ахеронских владык. Пусть это волнует Халар Зима. Когда я раскрою ему череп и вырежу сердце, когда я уничтожу проклятую маску… тогда все закончится.

— Значит, я всего лишь приманка?

Варвар засмеялся и снова поехал вперед.

— Халар Зим видит, наверное, тебя в качестве приманки. Но ты умеешь бороться, женщина. Твой мастер неплохо поработал над тобой.

— А какой ты видишь меня, Конан?

— Чем-то большим, — киммериец ухмыльнулся в манере, которая раздражала ее. — Я имею план и у тебя в нем отведена роль моего тихого союзника.

* * *

На выступе, откуда открывался вид на Шайпур сидел Халар Зим и чертил пальцем воображаемую линию. Один из его воинов сорвался вниз по нелепой случайности, косвенно подтвердив, что выступ являлся отправной точкой тела Ремо. Неловкость солдата избавила от необходимости скинуть человека вниз для проверки, что, однако, не смутило бы отца Марики.

Халар Зим изучал окрестности с тщательностью охотника, вышедшего на звериную тропу. Взгляд воителя пробегал много раз туда и обратно, почти не задерживаясь на площадке десятью футами ниже, на которой ждала дочь с остальными. Невидимые глазу следы плутали в беспорядке вдоль склона к небольшой долине, где ими уже были обнаружены признаки недавней стоянки, и это не нравилось колдуньи.

— Высокий, грузный мужчина, очень сильный, — встав, Халар Зим кивнул на еле заметную дорожку: — Он поднимался здесь, таща Ремо на плече. Возможно, горбуну сломали шею еще раньше, но в любом случае наш противник хороший скалолаз. Рожденный в горах, без сомнения.

Марика вздрогнула. «Ведь в Киммерии полно гор». Она согнулась, пытаясь найти более четкую подсказку, как вдруг цепочка зыбких следов исчезла. Колдунья прислушалась, но вместо призрачных голосов уловила лишь шелест ветра.

Между тем, Халар Зим развел руки и поднял лицо к солнцу.

— Я хочу привести сюда твою мать, Марика, после воскрешения. С этой вершины мы будем взирать на принадлежащий нам мир, и видеть плоды нашей победы.

— Да, отец…

— Ты почувствовала присутствие женщины? — он посмотрел вниз на нее.

— Она провела ночь там, — Марика указала на брошенный лагерь. — И Ремо также. Следы их ауры и сейчас остаются на месте ночлега.

— Что известно про ее защитнике?

— Ты узнал о нем больше, отец, чем удалось мне. Запах крови девчонки до сих пор имеет силу. Мысли Ремо взывали к колдовству, способному вылечить его от всех бед. А от того человека не сохранилось ничего. Может быть, кроме отголосков проклятий и упоминания холодного, безразличного бога.

Халар Зим спрыгнул к дочери — поступок рискованный и опасный, но воитель верил в свою счастливую звезду.

— Что бы сказала твоя мать?

«Ха! Она пропустила бы даже явный отпечаток в пыли» — подумала колдунья, а в слух произнесла:

— Очевидно гораздо больше, чем я. По крайней мере, выразила бы опасение.

— Малива не усомнилась бы в моих способностях… в отличие от некоторых, — поджал губы Халар Зим.

— Нет, отец, нет, — Марика рухнула на колени и начала целовать его сапоги. — Я люблю тебя не меньше. Всего лишь предостережение, дабы ты не растратил свою драгоценную энергию впустую ради захвата девчонки. Позволь доказать мою любовь. Разреши мне самой привести ее.

— Я уверен в тебе, дочь, и тоже люблю тебя. Только, — Халар Зим усмехнулся, — вызывают-то меня. Конечно, идти в одиночку не слишком умно, но я пойду. Я обязан увидеть собственными глазами человека, осмелившегося диктовать мне условия. Правда, чтобы не играть на твоих чувствах, я возьму тебя с собой.

 

Глава 23

Конан прохаживался по засыпанному песком двору Шайпура мягкими кошачьими шагами. Форпост основали много веков тому назад на вершине утеса, нависающего над морской лагуной. Владыки Аргоса устроили здесь таможню, чтобы чиновники препятствовали деятельности контрабандистов, но мзда последних зачастую превышала королевское жалованье. Со временем земля вокруг истощилась, и застава уже не могла поддерживать достойное существование. Народ постепенно разбежался, унося все более-менее ценное, а пиратские набеги окончательно поставили жирную точку на данном предприятии.

Когда Конан запихивал в рот Ремо написанную кровью записку, он был уверен в двух вещах. Во-первых, падающая глыба не убьет Халара Зима. Цивилизованный человек, наверное, помолился бы госпоже Удаче в надежде, что камень раздавит врага. Киммериец же не верил в милость богов. Хотя некоторые небожители порой снисходили до дел смертных, но Кром к таковым не относился. Ему скорее доставило бы удовольствие наблюдать, как убивает Конан или как убивают Конана. Варвар полагался больше на себя, чтобы потом не разочароваться, в отличие от тех, кто надеялся на высшие силы, и кого везение подводило в самый неподходящий момент.

Во-вторых, киммериец знал почти наверняка, что Халар Зим не придет один. От лишенного чести человека можно ждать любого подвоха. Однако Тамара имела другое мнение. Девушка запомнила его в черной броне, выглядевшего неким богом преступного мира. Такой человек едва ли считает бросившего ему вызов — простаком, но обязательно захочет лично покарать наглеца. Дорожа репутацией, Халар Зим обязательно встретится с противником в открытом бою, чем, возможно, подарит Конану шанс на победу.

Варвар сделал необходимые приготовления к предстоящей встрече. Напротив входа, на балюстраде стояла Тамара. Веревка петлей обхватывала талию девушки и уходила за спину к растрескавшемуся столбу, причем создавалась иллюзия связанных позади рук. С обеих сторон горели факелы, придавая ей вид жертвы, предназначенной какому-то древнему и страшному божеству. В сгибах ее одежды скрывался острый кинжал. Если Халар Зим победит киммерийца, то она, не задумываясь, пришпилит язык безумца к небу.

«Какие все-таки болваны эти цивилизованные люди» — смотря на закат, качал головой Конан. Видимо Халар Зим послал вперед женщин-стрелков занять позицию в провалах у западной стены. Даже если б они не опрокинули несколько камней из груд, сложенных заранее киммерийцем, все равно поднятая пыль выдавала бы их присутствие.

После слуг следовало ожидать прибытие самого хозяина. Халар Зим вступил во двор через полуразрушенные главные ворота, чудь задержавшись под каменным сводом. Одетый в неизменную броню из черной кожи и фиолетовый боевой фартук, которые резко контрастировали с белесыми стенами, он с прищуром оглядел развалины заставы. Такой взгляд мог принадлежать не готовящемуся к схватке бойцу, но завоевателю, рассматривающему осколок обширной империи.

За ним, оставаясь немного в тени, виднелась женская фигура. В ней Конан признал странную девочку, виденную однажды в кузнице Корина. Киммериец поежился, вспомнив ее шершавый язык. Возможно, Халар Зим встал на путь зла не с рождения, тогда как его дочь была буквально пропитана им изначально. После смерти главного врага угроза миру сохранялась бы по-прежнему.

Халар Зим сорвал с поясного ремня небольшой мешочек и швырнул в песок. Из него, позванивая, высыпались монеты.

— А ты храбрец, северянин. Я восхищаюсь доблестью, даже когда она не подкреплена весомыми аргументами. Вот, возьми заслуженную награду.

— Мне не надо твоего золота.

Человек в черных доспехов пару мгновений изучал киммерийца.

— Что же ты хочешь? Драгоценностей? Встать по правую руку вместо Ремо? Или, может, жениться на моей дочери, чтобы унаследовать мою власть? — он кивнул через плечо на женщину. — Не переоценивай себя.

Конан молча обнажил меч.

Лицо Халара Зима вытянулось от удивления.

— Ты собираешься убить меня?

Ответом послужил приглашающий жест.

— Я так надеялся на большее, — вздохнул Халар Зим. — Слишком много людей пыталось это сделать. Однако зрелище становится утомительным, к тому же нет времени на всякие глупости, — воитель поднял руку: — Марика, дитя мое, покажи, насколько ты любишь своего отца. Прикончи варвара.

* * *

Как бы ей не хотелось понежиться в тепле отцовских слов, колдунья отреагировала на команду немедленно. В ее левой ладони было зажато полдюжины глиняных черепков глины, осыпавшихся с внешней крепостной стены. На каждом, используя один из стигийских когтей, Марика нацарапала изображение воина и начертала поверх сильное заклятье. Сейчас она раздавила черепки, затем, раскрыв кулак, сдула с руки глиняный порошок.

Облачко пыливлетело во двор. Киммериец отступил, инстинктивно почувствовав колдовство, еще не осознавая смертельную опасность. Пыль осела на песок и тот начал шевелиться. Следя за колебаниями почвы, варвар искал глазами место, с которого мог бы вести бой.

Марика слегка нервничала. Она раньше не до конца понимала, с кем ей предстоит встретиться. Теперь все сомнения рассеялись. Этот могучий человек, чьи мускулы играли под бронзовой от солнца кожей, был тем киммерийцем. Она потянула носом, пытаясь уловить его запах… и уловила.

У колдуньи свело живот. «Он особенный». Потребовалось всего мгновение, чтобы разобраться с эмоциями. Страх, но такого страха Марика никогда прежде не испытывала. «Варвар может убить ее отца». Отвергая подобную мысль, она не выкрикнула сразу предупреждение. Потом вслед за страхом пришли острые ощущения от вида того, как Халар Зим, беспечный и беззаботный, шествует к связанной женщине мимо своей судьбы, раскручивающей стальной клинок посреди двора.

* * *

Песок продолжал двигаться. То, что срывалось там, походило на стаю акул, копошащуюся в воде после морского сражения. Конан перепрыгнул через песчаные волны и быстро принял низкую стойку, готовый обрушить меч на голову какой-нибудь гребенчатой змеи или ядовитого слепого червя.

Лезвие нашло цель, но вместо головы пресмыкающегося оно чисто перерезало две костяные голени, не встретив особого сопротивления, как в случае с ногами человеческого противника. Тем не менее, радоваться было рано. Песчинки устремились друг к другу сверху и снизу, закрыв срез без намека на шрам. Существо тут же напало с кривым, прозрачным кинжалом. Стеклянный клинок рассыпался, когда Конан блокировал выпад, чтобы снова начать расти.

Киммериец, взмахнув мечом, нанес удар по оскалившемуся черепу, и скелет осыпался на землю песчаным прахом. В это время другой вырос из-за спины, его тень послужила единственным сигналом опасности. Варвар крутанулся вокруг оси, опять метя в голову. Он ожидал, что новый соперник растает подобно первому, и не ошибся. От врага осталась лишь маленькая пирамидка пыли.

Глаза Конана сузились. Он нашел уязвимую точку существ. Не владея магией, киммериец имел богатый опыт противостояния колдовству. У двух его противников в области грудины и на лбу были нарисованы загадочные символы. Несомненно, письмена дали им жизнь, но также указывали на способ их уничтожить. «А после убить Халар Зима и желательно его дочь».

Из песка выскочила парочка воинов, по одному с каждой стороны. Конан ушел на кувырок, перекатившись между ними, и молниеносно развернулся. Песчаные существа вдвоем набросились на него, причем кинжалы превратились в мечи, сходные с тем, что носил Халар Зим. Варвар легко уклонялся от бестолковых ударов, и, выбрав подходящий момент, точно поразил острием иероглиф на груди одной твари. Поскольку враг благополучно исчез, а меч другого разлетелся стеклянными брызгами, Конан позволил себе улыбнуться и метнуть в Марику быстрый взгляд, в котором читалось: «Вам не остановить меня».

* * *

Марике стало холодно под жгучим взглядом киммерийца. Ее необычные воины должны были справиться с варваром без проблем. И тут колдунью озарило. Песчаные существа копировали стиль боя Халар Зима, но только на уровне ее личного восприятия искусства фехтования. Все знания она почерпнула, наблюдая за отцом, и состязаться с варваром в этой сфере никак не могла.

«Сможет ли мой отец?» — В прежние времена ей даже во сне не привиделось бы, что Халар Зим уступит в поединке кому-либо.

Порывшись в поясной сумке, колдунья достала крохотное изображение стрекозы, выполненное из меди, и запечатанный воском пузырек. Она содрала воск, сдвинула вбок еле различимую панель на медном брюшке и вылила вовнутрь густую, черную жидкость. Щелчок и крышка встала на место. Тонкие крылья заблестели, когда яд проник во все полости фигурки.

Пробормотав заклинания, которые в детстве читала мать, вручившая дочери стрекозу для забавы, Марика подкинула ее высоко. И ожившее насекомое отправилось в полет над заставой.

* * *

— Конан!

Киммериец развернулся на крик Тамары и понесся к ней огромными прыжками. Пока варвар вел бой с песочными скелетами, Халар Зим добрался до девушки. Монахиня выхватила кинжал, и он отпрянул, избегая укола. Тамара продолжила натиск, не давая ему обнажить меч, но одно из существ ухватило ее за лодыжку. Халар Зим спрыгнул со ступенек, чтобы встретить подбегавшего Конана на ровной поверхности.

Несколько секунд противники присматривались друг к другу. Наконец, Халар Зим кивнул, и поманил к себе киммерийца таким же небрежным жестом, каким тот подзывал его ранее.

Опустив клинок, Конан ударил им снизу в пах врага. Халар Зим парировал лезвие и в свою очередь выбросил руку с кривым ятаганом вперед. Варвар отвел угрозу, после чего молниеносно провернулся вокруг кругу оси, зная, что достанет мечом цели. Не готовый к такому маневру противник все же уклонился, тем не менее, стальной вихрь повредил ему ухо и заставил упасть возле ступенек.

Воитель ощупал рану. Посмотрев на окровавленные пальцы, он поднял взгляд на Конана.

— Кто ты?

— Я — мальчик, которого ты приковал цепью в киммерийской кузнице и который пришел за вещью, украденной у моего народа.

На лице Халара Зима отразилось изумление, но он лишь фыркнул пренебрежительно:

— Что ж, тогда тебе придется сделать нечто большее, чем царапанье моего уха, сопляк.

Конан, намеревающийся рассечь не сколько уши, а то, что находилось между ними, взвился в воздух. Халар Зим, избегая сокрушающего удара сверху, откатился в сторону, мгновенно встал и вновь скрестил клинки с киммерийцем. И все-таки он был вынужден отступать под градом ударов. Следы на кожаных доспехах показывали, насколько близко меч варвара подходил к его шее.

Пока Конан бился с Халар Зимом в центре двора, Тамара занималась двумя колдовскими тварями. С кинжалом в одной руке и факелом в другой, девушка успешно противостояла песчаным существам. Один сумел поднырнуть под факел, но пинок коленом разрушил символ на его груди. Отскочив подальше от второго, монахиня продвигалась к стене, огораживающей заставу от моря.

Позиция Халар Зима все ухудшалась. Он пятился, вовсе не по тактическим соображениям. В какой-то момент Конан ослабил напор, надеясь, что разоривший его деревню человек попробует доказать свою состоятельность, как воина. Враг действительно перешел в наступление. Киммериец сделал выпад навстречу, однако Халар Зим поднял носком тучу пыли и обкатал острие, попутно наградив Конана увесистым тычком в бок.

Варвара качнуло. Тем временем, оружие Халар Зима вдруг разделилось надвое. Одна половина в форме изогнутой вилки захватила клинок Конана у рукояти, другая — ударила наотмашь, стремясь разрубить тело от плеча до пояса.

Инстинкты спасли киммерийца в очередной раз. Увернувшись каким-то чудом, Конан нанес удар снизу кулаком в лицо противника. Человек отлетел далеко назад, размахивая руками в попытке сохранить равновесие. Это ему удалось, но ноги Халар Зима подкашивались, словно у пьяного, с разбитых губ стекали ручьи крови.

Уголок левого глаза поймал вспышку света прежде, чем Конан смог закрыться. В голове промелькнула мысль, что в него выстрелили из лука. Однако целились плохо, поскольку стрела лишь чиркнула по плечу. На песок упало нечто, напоминающее металлическую стрекозу, которую варвар с презрением растоптал.

— Довольно фокусов, Халар Зим. Пришло время умирать.

Конан шагнул к врагу, и тут его глаза подернулись пеленой. Фигура Халар Зима задрожала, расплываясь, как будто он был миражом в пустыне. Киммериец даже не смог толком блокировать выпад, получив рану на бедре. Кроме того, левая рука начала стремительно терять чувствительность. Варвар оступился, упав у подножия лестницы. Над ним, вращая двумя лезвиями, медленно вырастал Халар Зим.

— Сейчас ты воссоединишься со своими ублюдочными соплеменниками, щенок.

— Тронешь его, и я брошусь с гребня, — Тамара стояла с факелом на стене между бойницами. Ее силуэт виделся Конану тусклым пятном. — Если он умрет, твоим планам — конец.

— Пытаешься в игры играть, монахиня? — Халар Зим остановился.

— Мастер Фассир учил меня всему.

— Увы, не достаточно хорошо, — он взмахнул рукой: — Эй, Черин, пора выступить твоим стрелкам. Действуйте, только аккуратно.

Вдоль западной стены рассыпались женщины с луками и стрелами, имеющими закругленные, тупые наконечники.

— Давай же, Конан! — в голосе Тамары звучала безотлагательность.

Хотя распух язык, хотя в глазах рябило, а тело сотрясал озноб, Конан нашел в себе силы подняться. Он вскарабкался по ступенькам, неуклюже, как ему казалось, тем не менее, крепкие мышцы справились с задачей. Несколько тупых стрел попало в него, но еще больше поразило Тамару. Девушка не удержалась на стене, однако, даже при падении ей хватило присутствия духа кинуть горящий факел в дыру, уходящую вглубь бывшей таможни.

В недалеком прошлом Конан и Артус разведывали заставу на ее пригодность в качестве временного убежища для корсаров. Давно разграбленный форпост требовал затратного ремонта, поэтому не мог удовлетворить их потребности. Зато пираты обнаружили множество полостей, залитых вязкой смесью масла и смолы. Из нее аргосцы обычно делали зажигательные снаряды для обстрела вражеских кораблей. Едва прибыв на заставу, киммериец и наследница ахеронской династии наполнили веществом все найденные урны и бочонки в местах, где Халар Зим наиболее вероятно разместил бы своих воинов. К горючему вели отверстия, в одно из которых Тамара бросила факел.

Поскольку девушка упала практически к ногам Конана, варвар подхватил ее за талию, подтянулся одной рукой на уступ и, не мешкая, прыгнул вместе с Тамарой в море. Позади них громыхали взрывы, ревело пламя. Сгорающие наверху заживо люди метались и страшно кричали. Вслед беглецам летели редкие стрелы, впрочем, без успеха.

Погружаясь в воду, кроме мимолетного видения, огибающего мыс «Шершня», киммериец не запомнил ничего.

 

Глава 24

Им удалось избежать огненной купели. Стоя у стены, Марика и ее отец наблюдали, как с вошедшего в бухту судна спустили два баркаса. Пираты быстро работали веслами и вскоре достигли места, где монахиня удерживала на плаву потерявшего сознание киммерийца.

— Она опять ускользнула, — Халар Зим ударил кулаком в стену.

— Мы непременно получим ее, отец, — Марика тронула его за плечо.

— Мы? Кто мы? — измазанное кровью лицо Халар Зима еще больше покраснело от злости. — Побег девчонки целиком лежит на твоей совести.

— Но почему?

— Твои чары оказались несостоятельными… И мне претит твоя слабость.

Марика отступила, прикрывая живот на всякий случай.

— В чем моя слабость?

— Ты сама знаешь, — отец отвернулся от нее в сторону моря.

— Ты говоришь о моем бессилии? — ледяным тоном спросила колдунья. — Разве не я нашла ее?

— Однако не довела дело до конца. Ты не смогла уничтожить варвара по моей просьбе. В итоге мои люди погибли в огне, а эти двое спокойно уплывут на восток, — он ткнул пальцем в пиратский корабль. — И что теперь подсказывает твое колдовство, дочь? Наверное, они поднимутся по реке Стикс и, оттуда пойдут пешком в Гирканию? Или обогнут Черное Побережье, чтобы начать путь на север из Вендии, а то и из Кхитая? Как будет по твоему разумению?

— Я могу отследить ее, отец, но не в силах предсказать…

— Тогда зачем ты нужна? — Халар Зим еле сдерживал себя. — Твоя мать обладала силой и предсказала бы.

«Как же! Мать даже была не в состоянии предвидеть западню и предугадать собственную смерть. Куда в тот момент подевалась ее волшебная сила?» — Марика стиснула зубы до боли, чтобы не прокричать ему в лицо эти слова.

Она в возмущении отвернулась к океану. Пираты уже втащили тело Конана на баркас. Каким удивительным здоровьем обладает этот киммериец! От такого яда любой человек, получивший даже столь незначительную царапину, не сделал бы двух-трех шагов. А варвар, напротив, еще умудрялся отмахиваться от ее отца. Несомненно, он — лучший из людей.

Внезапно колдунью посетила специфическая мысль, в корне меняющая взгляд на будущее. Марика не сомневалась, что рано или поздно Маска Ахерона проснется, позволив отцу воскресить Маливу. Но это не означало бы, что ее ресурс полностью исчерпан. О свойствах маски Марика знала гораздо больше покойной матери. С активизированной маской на лице Халар Зим стал бы непобедимым в бою. Никакая сила не могла бы противостоять ему. С ним сражались бы вся военная мудрость полководцев Ахерона и магия величайших некромантов. Те блага, что собиралась предложить мужу Малива, выглядели слепыми щенками на фоне матерых волков.

«Только мой отец не единственный, кто достоин Маски Ахерона» — она представила Конана возле себя, или точнее — себя его супругой рядом с ним. С магическими способностями Марики и мастерством киммерийца древняя империя не просто восстала бы из пепла, но и расширилась до невероятных размеров. Мечты Халар Зима о власти и славе не шли ни в какое сравнению с той действительностью, что она и Конан могли бы создать.

— Изображаешь статую? — Халар Зим, теребя кончиком мизинца разбитую губу, смотрел на нее холодными глазами. — Валяйся ты у меня у меня в ногах, я расценил бы это как знак твоего раскаяния в своем бессилии.

— Тебе требуется узнать глубину моей слабости, отец? — Марика, щелкнув пальцами, вызвала колдовского помощника со штандартом, на котором висела Маска Ахерона.

Два удивленных копьеносца Укафы попытались его остановить, но скелет вывернулся из их рук. С удивительной быстротой существо преодолело ступеньки лестницы и врезалось в стену.

Маска повисла на зубце, грозя упасть вниз.

— Значит, я слаба? В таком случае, посмотри, отец, как мое колдовство сотрет маску в порошок и развеет над морем. Понаблюдай, — она кивнула на солдат, прибывающих на заставу, — как лопаются глаза, вскипают мозги и трещат кости твоих воинов. И после всего спроси себя: «Почему я посмел усомниться в силе моей дочери?».

«Ну же, продемонстрируй мне признак твоей собственной несостоятельности. Хоть один признак…». Марика хмурилась и кусала губы. Ей очень хотелось, чтобы на лице Халар Зима дрогнул мускул, чтобы дернулась бровь или затряслись руки. «Дай мне повод, и я уничтожу тебя».

Однако вид отца с чуть наклоненной в сторону головой выражал лишь некоторое любопытство.

— В тебе, Марика, соединены пылкость твоей матери и большая часть моего духа. Пусть в неожиданном сочетании… — промолвил Халар Зим. — Ты заставляешь мое сердце наполняться гордостью.

Колдунья слегка опешила.

— И ты должна извинить отца, ругающего свою любимую дочь, — продолжал он. — Мы так близки к цели. Близки к тому, чтобы восстановить нашу семью и вернуть наше наследие. — Воитель повернулся спиной к морю, где пираты принимали на борт судна монахиню: — Прости за то, что я испытывал тебя.

— Ты меня проверял?

— Да, Марика. Тоска по жене вовсе не ослепила меня перед трудностями будущего. Установленная нами задача по возрождению Ахерона не может быть достигнута в одиночку. Сегодня я подверг тебя самому трудному испытанию из всех возможных. Не сомневаясь ни на минуту в твоей любви ко мне, я, тем не менее, должен был увериться в твоем понимании нашей общей цели. Воскрешение Маливы всего лишь ее составляющая, хотя далеко не основная часть. Именно тебе отведена роль главного игрока.

— Это было испытание? — женщина, нахмурившись, показала рукой на двор заставы.

— И ты его выдержала, — улыбнулся Халар Зим. В тот момент, когда я позволил варвару ударить себя, когда я показал, что нахожусь в опасности, ты отреагировала непроизвольно. Ты, дочь моя, действовала со мной единым целым, чтобы победить его… и так будет всегда. Вместе мы одолеем любых врагов, — он с нежностью погладил ее по щеке.

Проигнорировав то, что Укафа снял с выступа опасно качающийся штандарт, колдунья соединила двумя пальцами рассеченную губу Халар Зима и прошептала:

— Я люблю тебя.

— Знаю, — отец обнял ее за плечи и повел к выходу из догорающей заставы. — Нам пора возвращаться в Хор Калба и приступить к дальнейшим приготовлениям.

— Без нее?

— Проблема надолго не затянется, если мы доверяем друг другу. Ведь правда? — Халар Зим прижал дочь к себе. — Я надеюсь, что твоих несравненных, очень ценных, способностей хватит, чтобы найти девчонку снова.

— Да, отец, я найду ее, — торжественно кивнула Марика. — И ничто не помешает нам совершить ритуал в Хор Калба.

* * *

Возвращение из небытия сопровождалось дрожью в теле. Голова кружилась так, словно весь мир ходил ходуном. По скрипу дерева и характерному запаху морской соли, Конан пришел к выводу, что находится на борту судна. Киммериец попробовал пошевелить рукой, вовсе не уверенный в положительном результате. Тем не менее, запястье не сковывал стальной браслет, звона цепей также не послышалось. Отсюда можно было полагать, что он не захвачен врагами в плен.

Восстановление чувств сопровождалось приходом боли и общей подавленности. Место царапины на плече жгло, но не от яда. Аромат целебной мази напомнил Конану о припарках, которыми много лет тому назад Коннахт лечил его руки. Другие порезы и рассечения кто-то аккуратно зашил. Насколько помнил варвар, неглубокие раны в пиратской среде обычно прижигали лучиной, а не сшивали нитью.

Нежная рука положила ему на лоб прохладный компресс, другая — промокнула чистой тканью ранку на плече. Ушей достиг далекий, почти неуловимый шепот, и в мозгу киммерийца, наконец, сложилась цельная картина происходящего. Он на корабле. За ним ухаживает женщина. У нее ласковые руки. Ее голос дышит теплотой: «Мой возлюбленный…».

Конан открыл глаза, чтобы тут же зажмуриться. Даже слабый свет лампы причинял сильную резь. Во второй попытке он лишь слегка разомкнул веки. Сквозь узкие щелки рассмотреть сидящую на дальнем конце койки женщину не представлялось возможным, но этого и не требовалось.

— Она ушла, Конан. Смерть отступила.

Тут конечности варвара свело судорогой. Силы покинули его.

— Молчи и не вставай, тебе нельзя, — Тамара прижала ладонь к груди варвара. — Яд вызвал лихорадку, правда, кризис уже миновал.

— Сколько? — прохрипел он, сморгнув выступившие слезы.

— Ты плохо меня слушал, — улыбнулась монахиня.

— Как долго? — слова давались киммерийцу с огромным трудом.

— Двое суток. Погони с их стороны не было. В общем, Артус взял курс на восток, — спокойно ответила девушка.

— Нет, — Конан мотнул головой и попытался сесть.

— Успокойся, — легким движением руки Тамара пресекла его порыв. — Мне больше ничто не угрожает.

Киммериец вздохнул. Он намеревался ей объяснить, что пока Халар Зим жив и владеет маской, она никогда не будет в безопасности. Что мастер Фассир ошибся. Что ее поездка в Гирканию и его, Конана, миссия никак не были связаны между собой. Что ему нужно убить Халар Зима и уничтожить Маску Ахерона…

Однако слабость одержала над ним верх. Болезнь и истощение на текущий момент оказались сильнее могучего здоровья Конана. «Пусть так. Сначала необходимо победить яд, а после — того, кто использует отраву».

* * *

Варвару понадобился еще один день, чтобы сползти с койки. Доводы Тамары насчет обморока и разошедшихся швов не помогли. Конан только зарычал в ответ, и девушка бросила бесполезные уговоры, решив, что в самое ближайшее время ее прогноз непременно подтвердится. Она сдержала смешок, когда киммериец действительно через несколько секунд чуть не разбил голову об ступеньку трапа, споткнувшись по дороге на палубу.

Полная луна окрасила волны серебром. Ведя жизнь морского разбойника, Конан часто наслаждался этим зрелищем. «Хвала Крому, что сейчас ночь» — он выпрямился и глубоко задышал, стараясь уберечь глаза от яркого лунного света.

— Смотри-ка, мертвецы воскресают, — заметил друга Артус, стоящий у рулевого колеса.

— Как давно мы оставили Шайпур?

— Три дня назад, — пожал плечами зингарец. — На море полгода царит штиль, но пассаты задуют уже скоро. Я не стал бы связываться со Стиксом. К чему склоняешься ты? Вендия или Кхитай?

Медленно переставляя ноги, Конан взошел к нему на мостик.

— Когда-нибудь побываю в обеих этих странах, только не теперь.

— Так ведь девушка сказала…

— Ты можешь доставить ее в Гирканию, прося богов прибавить вам скорости, — киммериец хлопнул товарища по спине. — Что касается меня… Меня ты высадишь на берегу, едва мы находим место, где продают лошадей. Халар Зим должен направляться в Хор Калба. Я с удовольствием прикончу его там.

— Весьма рискованное предприятие для одного человека, даже такого, как ты, Конан. Позвольте нам сопровождать тебя.

— Нет, — покачал головой киммериец. — Это мое личное дело.

— Или ты сейчас лжешь мне, своему побратиму, или сам заблуждаешься, — Артус махнул рукой в сторону берега, который тонкой полосой чернел у края звездного неба. — Ты говорил, что Халар Зим и маска должны быть уничтожены, чтобы Ахерон не поднялся вновь. Ты уверял, что ответственность за недопущение этого перешла к тебе от твоего отца. Но я хочу спросить, какая судьба ждет меня вместе с разношерстной компанией морских волков, если дело у Халар Зима выгорит? Будет одна империя от гор до океана, от ледников до Черных Королевств? Найдется ли в ней местечко для корсаров и искателей удачи? Скорее всего, нет. Ну, пожалуй, кроме арен, где люди умирают на потеху знати. Никакой свободы. Никаких азартных игр. Никаких веселых девок и прочих радостей жизни. Мои предки были невольниками, но я становиться рабом не желаю. Лучше смерть в борьбе с империей Халар Зима!

У варвара начинала болеть голова. Конан не мог сказать, был ли прав Артус, или он лгал себе, предаваясь мечтам о мести. Хотя какая, в сущности, разница, если любой ответ указывает без оговорок на ту же самую потребность?

— Ты мудр, Артус, и, очевидно, умнее меня, — тяжело выдохнул киммериец. — Ты действительно можешь помочь, даже не поехав со мной.

— Продолжай, — сложил руки темнокожий корсар.

— В случае моей неудачи, девушку необходимо спрятать в Гиркании и оповестить мир о грядущей опасности. Исполнение двух этих задач я возлагаю на тебя.

— Все равно невозможно захватить Хор Калба в одиночку, — нахмурился зингарец.

— А я не собираюсь идти один и, тем более, лезть на штурм, — лицо Конана озарилось улыбкой. — Вспомни, Артус, прежде, чем выйти на морской промысел, мы оба были ворами. Вор сделает то, что не сможет пират… зато пиратам по силам спасти мир.

 

Глава 25

Днем позже Конан упражнялся на палубе с новым мечом. Старый был утерян во время бегства из Шайпура, но трюм «Шершня» располагал прекрасным выбором оружия, награбленного по всему свету. Азартные пираты даже заключали пари, на какой меч положит глаз киммериец.

Конан перепробовал с десяток клинков, намеренно отвергнув те, что напоминали ятаган Халар Зима. А, между тем, сабель и изогнутых тесаков, которые служили в абордажных схватках, имелось на борту судна практически неограниченное количество. Варвара также не удовлетворили слишком короткие аквилонские мечи, к тому же на одном, более-менее подходящем, отсутствовала рукоять. Наконец, в ворохе стального хлама он отыскал длинный палаш, хотя и с весьма узким лезвием. «С таким одержать победу в Шайпуре, было бы раз плюнуть».

Позабавившись с мечом, киммериец обратился к Артусу:

— Хорошо бы нарастить края, затем удлинить мои ножны и я экипирован.

— Думаю, что и так сойдет, — осклабился темнокожий капитан, принимая от своего первого помощника кошелек с золотом.

— Особенно после того как твои кошмарные зубы его обглодали.

— Широкое, грубое лезвие не сочетается со столь изящной рукоятью, — пожал плечами зингарец.

— Точно, — кивнул варвар. — Я беру его. Развязка уже близка.

— Наверное, боги сейчас удивляются. Ты уверен, что чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы отправиться за ним?

— Я буду в отличной форме, когда удивление богов пройдет и они доставят нас к берегу, — потянулся Конан, разминая грудные мышцы. — Честное слово, Артус, ты ничем не отличаешься от Тамары.

— Мы оба беспокоимся за тебя, брат. Кроме того, ты спас ей жизнь.

— Как она мою, — парировал Конан. — Обещай позаботиться о ней.

— Я тебя не подведу. Однако…

— Что еще?

— Почему бы тебе не поехать с девушкой в Гирканию и не ждать Халар Зима там? Это разумно. Нет, — Артус сделал предостерегающий жест, — не старайся убедить меня в обратном. Она ему необходима и он придет.

— Я не из тех, кто привык ждать. Здесь нет для тебя тайны.

— Тут ты прав. Но как близкому человеку мне кажется, что ты скорее убегаешь от нее, чем торопишься к нему.

Конан не успел огрызнуться на друга, поскольку на палубе появилась улыбающаяся Тамара, задрапированная яркими красными и синими шелками.

— Ты похожа на шлюху, — буркнул в сторону девушки киммериец.

Ее глаза вспыхнули.

— И очевидно я — единственная встреченная тобой женщина, кто к таковым не относится.

Не вступая в пререкания, Конан рассек мечом воздух. Один из присутствующих моряков засмеялся.

— Артус, переодень ее в кожу и доспехи. А тебе скажу, — киммериец одарил весельчака уничтожающим взглядом, — она дерется лучше таких как ты, падаль. Помалкивай, и, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы получить доказательства.

* * *

— Я ничего не понимаю, — пробормотала Тамара, глядя в спину варвару.

Артус присел на порог, когда Конан оставил их и поднялся на мостик к штурвалу.

— Большинство людей видят в нем, северянине, прямолинейного громилу. Отчасти это так. Иногда эмоции захлестывают его. Но в решающие моменты — он трезвомыслящий человек… не без хитрости. Поверь, я многое видел за десять лет нашего с ним знакомства.

Девушка потерла горло.

— Тогда ты сможешь просветить меня. Конан обладает комплекцией быка и характером мула. Он внушает страх в бою, но оказывается способен к… Приспешнику Халар Зима, которого мы захватили, киммериец свернул шею, не моргнув глазом.

— С точки зрения варвара тот человек был уже мертв. Будь он настоящим воином, то никогда бы не сдался, а умер бы в бою, — наморщил нос пират. — Готовность заключать сделку сыграла против него. Вне всяких сомнений, парень думал, что сумеет пустить пыль в глаза Конану. Что ж, он не первый, кто совершил такую ошибку, и, конечно, не станет последним, кого постигнет та же участь.

— Неужели Конан, — она взглянула в сторону мостика, — обыкновенный убийца?

— Ты сама в это не веришь. Конан человек больших страстей — вино и женщины, грабежи и приключения. Вместе с тем, предательство ему чуждо. Ты спасла его жизнь. Он никогда этого не забудет и никому не позволит причинить тебе вреда. Знай о том, как знаешь, что солнце встает на востоке.

Тамара кивнула. Конан разительно отличался от виденных ею раньше людей. В монастыре их обучали направлять свои эмоции в конструктивное русло. Развивая боевые навыки, они учились защищать не только себя, но и других. Помыслы киммерийца текли в совершенно ином направлении. Если мастер Фассир был олицетворением порядка, то Конан…

На секунду девушка сравнила их и, как ни странно, увидела много общего между ними. Мастер также имел свои страсти. Он любил обитателей монастыря, и любовь его распространялась на всех остальных людей. Фассир посвятил жизнь срыву планов Халар Зима, однако Конан стремился к тому же, только другим способом.

Тамара сжала плечо Артуса:

— Ты его друг. Скажи мне, такая жизнь делает его счастливым?

— Едва ли он относится к счастливчикам, — поскреб бороду зингарец. — Если другие младенцы впервые попробовали молоко матери, Конан вкусил ее кровь. Рожденный на поле битвы никогда не обретет счастья, кроме разве что в бою.

— Никогда?

— Мы с ним все же не срослись животами, — вздохнул Артус. — Порой, шатаясь вдали от меня, он возвращается в менее грустном настроении. Но мужчинам не пристало спрашивать о подобных вещах.

— Глупо, — она повернулась к лестнице, но Артус поймал ее за рукав. — Эй, отпусти меня.

— Послушай, женщина, ты хочешь исправить то, что не может быть исправлено. По крайней мере, не в настоящий момент, — усмехнулся корсар. — Теперь ступай, переоденься в подходящий для похода наряд. Ну, а коли он не вызовет улыбку на лице киммерийца, то я искренне сомневаюсь, что что-то другое в состоянии развеселить его вообще.

* * *

В глубинах Хор Калба беспокойные воды выплескивались волнами сквозь массивную железную решетку на пол подземелья. Потолок цилиндрической пещеры скрывался во мраке. На стенах висели клети, в которых томились скелеты, а также еще живые скелетообразные узники. Все клетки крепились цепью, перекинутой через блок, чтобы их можно было поднимать или опускать по необходимости.

Прутья решетки напоминали щупальца спрута, и Марике с первого взгляда понравилась такая изысканная симметрия. Халар Зим видел в этом знак, подтверждающий справедливость выбора его резиденции. Правда, он запамятовал, что именно Марика обнаружила данное сооружение, построенное на руинах ахеронской крепости. И более того, по соседству ей удалось найти немало полезных магических артефактов.

Колдунья спускалась вниз с осторожностью ребенка, заблудившегося в незнакомом саду. На каменных плитах были выбиты древние письмена. Ступая по избранным рунам, она чувствовала, как мощный поток темной энергии выходит из них при каждом сделанном ею шаге.

Наконец, она достигла самого дна колодца. В ее поясной сумке лежал умерщвленный недавно кот — одно из тех одичавших существ, что наводняли Хор Калба. Животное поплатилось жизнью за соблазн отведать кусочек сыра. Выпотрошив труп, Марика обернула кошачью печень двумя обрывками ткани со следами крови монахини и написанными лично заклинаниями, потом запихнула все вовнутрь. Завершая ритуал, женщина опустила тело несчастного кота в отверстие решетки и принялась наблюдать, как бездна медленно поглощает его.

Спустя минуту или две, поверхность сильно взволновалась. Через решетку забил фонтан, и Марике пришлось отступить, чтобы капли не попали на нее. Напор постепенно ослабевал, но лишь когда вода опустилась несколькими футами ниже прежнего уровня, колдунья покинула мрачный подвал, уже не заботясь о том, куда ставить ноги.

Ее отец ждал наверху.

— Ну что, успешно?

— Да, готово. Твои воины проникнут на их корабль невидимые никем, и скоро девчонка будет у нас.

* * *

Держась за кормовой брус, Конан задумчиво разглядывал морскую гладь. Вдыхая легкий бриз и слушая крики чаек, он мысленно переносился во времена плавания на «Тигрице» с прекрасной Белит. Киммериец в очередной раз пытался избежать тех воспоминаний, но не смог. Хотя между двумя женщинами не отмечалось явного сходства, варвар, проснувшись после лихорадки, вначале спутал Тамару с Королевой Черного Побережья. «Почему же она оказалась не Белит?».

Конан тряхнул гривой, и тут в его голове зазвучал голос отца: «Когда ты, сынок, найдешь ту единственную женщину, которая заставит учащенно биться твое сердце, рядом с которой тебе захочется стать лучшим человеком, чем прежде — никогда не отпускай ее от себя». А он позволил ей уйти, отдал любимую древнему злу. Чувство вины сковывало Конана якорной цепью, несмотря на то, что ему самому тогда просто повезло остаться в живых.

— Она желает тебе добра, — Артус возник с левой стороны бруса.

Киммериец рыкнул что-то невнятное.

— Если перефразировать, то она не хочет, чтобы ты себе навредил, — чернокожий капитан встал перед ним, — что в сущности одно и тоже.

— Я был резок с ней.

— Все-таки слова не меч и не оставляют глубоких ран. Не знаю, вправе ли напоминать…

Варвар махнулрукой.

— Ну, ладно. Мы познакомились с тобой, киммериец, когда ты был уличным воришкой, не слишком хорошим. Вероятно, смелость и дерзость компенсировали тебе недостаток мастерства. Но городские стражники не трогали тебя лишь потому, что им доставалась львиная доля твоей добычи.

— Подбадривая меня, таким образом, ты не очень в этом преуспеваешь, брат.

— Я веду разговор к тому, что знал тебя юнцом и зрелым мужчиной. Не надо так на меня смотреть. Мне не ведомо, какие мысли бродят в твоем толстом черепе, и я не стремлюсь выпытывать, чем ты занимался вне моей компании, — Артус небрежно сплюнул за борт. — Однако я жалею, что не был свидетелем твоего становления. Ты, определенно, изменился с тех давних пор. Беспечность, присущая юности, прошла… но что-то должно было ее заменить.

— Я рожден в битве, — ответил киммериец, смотря на далекий горизонт. — Кром наделяет нас отвагой и хитростью. Мне приходилось максимально использовать оба качества. Большинство моих друзей и соратников умерло. По многим я скорблю. Только одну…

Зингарец тактично позволил отдаленному прибою поглотить последнее сказанное Конаном. Тем самым, Артус показал себя истинным другом, понимающим киммерийца лучше из кого-либо живущих ныне.

Немного помолчав, Конан искоса посмотрел на товарища, потом повернулся к нему лицом.

— Я не боюсь смерти, брат, хотя костлявая часто прикасалась ко мне. Но иногда становится интересно, вдруг смерть использует меня в качестве наживки, как я, например, девушку? Щадит, чтобы другие с моей помощью следовали в ее царство? Мои друзья помногу не живут. Год спустя, ты будешь знать меня дольше, чем знал мой отец, не говоря о матери. Или…

— Ты мне как брат, — Артус положил покрытые шрамами руки на плечи Конана. — Неважно, кто из нас похоронит другого первым. Я буду возле тебя не из-за призрачной надежды обмануть смерть, а потому что с тобой открыта дорога к удивительным приключениям. Люди уже слагают песни о тебе и о тех, кто находился рядом.

Конан не мог этого отрицать. Действительно «Песнь о Белит» стала популярной в Шеме, и он даже услышал ее однажды в Мессантии.

— Все же существуют более приятные пути к бессмертию.

— Ой ли? — Артус расхохотался, затем указал куда-то на север. — Халар Зим желает бессмертия, и его путь крайне не приятен. Он противен тем, кто мешает ему приблизиться к цели. Большинство народу не смело выступить против него, боясь потерять жизнь. Но своим бездействием они приближают час смерти.

— Итак, ты добиваешься…

— Что мой друг теперь меня выслушает.

— Хорошо, — кивнул варвар.

— Молодец, — пригладил усы Артус. — Скажу о тех, кого мы теряем. Нам не известны их пожелания. Конечно, можно полагать, что они не настроены благодушно.

— И?

— Но они продолжают жить в нашей памяти, Конан — улыбнулся корсар. — Получается, твоя слава — их слава, твои победы — их победы. Ты живешь как бы за них, и всегда будешь подспудно стараться обеспечить им долгую жизнь.

— С годами ты превратился в мудреца.

— А я никогда и не был дураком, — смех зингарца вознесся к небесам. — Только тебе почему-то понадобилось много времени, чтобы понять это.

 

Глава 26

Тамаре не составило труда разыскать Конана, из трюма доносился скрежет точильного камня. Как и предполагалось, киммериец сидел в закутке, затачивая лезвие нового меча. Безусловно, заметив ее присутствие, он не подавал виду, даже когда девушка подошла к нему почти вплотную.

— Мое нынешнее одеяние соответствует твоему вкусу? — Тамара слегка постучала по деревянной переборке.

Варвар соизволил поднять голову, синие глаза ярко вспыхнули в полумраке маленькой каюты. Пристальный взгляд обследовал ее фигуру с ног до головы. Из многообразия скопившейся на корабле одежды Тамара выбрала высокие сапожки коричневого цвета, сочетающиеся с кожаной безрукавкой. Под нее монахиня надела бледно-зеленую мужскую рубашку, имеющую три ножевых разреза, оставшихся после какой-то схватки. Правда, они не были выставлены на показ, и девушка собиралась зашить их позже. С широкого ремня свисали защитные полосы из крепкой кожи, не ограничивающие подвижность ног.

— Сойдет, — кивнул киммериец и вернулся к прежнему занятию.

Тамара ожидала большего, но не дождалась. Сглотнув комок, она сама обратилась к нему:

— Конан, нам надо поговорить.

Варвар поморщился. В настоящий момент ему было гораздо предпочтительнее довести меч до ума, чем болтать с девчонкой. Тем не менее, он, набрав в грудь воздуха, выдохнул:

— Начинай.

— Я надела те шелка вовсе не потому, что хотела выглядеть… вульгарно, — она пожевала губами. — В монастыре мы вели себя очень дисциплинированно. Там царили строгие порядки. Однако дважды в год устраивались яркие праздники в честь усопших. Наши цветастые наряды символизировали их лучшие качества при жизни. Облачившись подобным образом, я впервые поняла, как много потеряла. В тот момент меня не интересовало, что подумает обо мне команда судна. Мои мысли витали далеко и касались совершенно других людей.

Киммериец неопределенно хмыкнул.

— Мне жаль о последнем своем замечании тебе, — хмуро добавила Тамара. — Твой комментарий обидел меня, поэтому последовал такой ответ. Хотя воспитанному человеку так поступать не подобает. Я прошу прощения за несдержанность.

Конан отложил точило, но его меч остался лежать на коленях.

— Шелковое тряпье смотрелось на тебе как на уличной девке. Я видел тебя в бою и знаю твое упорство в исполнении завета наставника. Зачем же ты позорила себя и своего учителя?

— Наверное, ты был прав.

— Да, и выразился точно.

— Я на самом деле не думаю, что ты общался только с блудницами, — Тамара оперлась о переборку.

— В общем-то твое замечание не столь далеко от истины, — криво усмехнулся варвар.

— А как же… твоя мать… — девушка посмотрела вверх: — Артус говорил…

— Он мог сказать, что я мало знаю. Мать родила меня на поле битвы и дала мне имя. Моя память не сохранила ее облик.

— Я тоже не помню родителей, — Тамара сунула пальцы за ремень. — С раннего детства обо мне заботился мастер Фассир. Теперь его нет, и вся привычная жизнь пошла прахом. Если не считать больного воображения сумасшедшего, я даже не вижу тому причины.

— Халар Зим уничтожил нашу деревню ради крошечного осколка кости, — Конан показал мизинец. — Он убил всех, по крайней мере, ему так казалось. Я за много лет почти забыл о нем, но неожиданно столкнулся с Луциусом, а после встретил Ремо, преследующего тебя. У него есть проклятая Маска Ахерона и гнусный замысел покорить мир, с использованием ее. Мой отец до последнего вздоха защищал тот осколок. Я должен его вернуть, или более кардинально решить проблему.

— Маска Ахерона… — она вздрогнула. — Вещи начинают обретать некоторый смысл.

— Что тебе известно о ней? — в глазах киммерийца зажегся огонь.

— К сожалению, мало. Меня учили, что зло проникает в наш мир через мечты и творения человеческих рук. Маска из мечты превратилась в творение, а потом вновь стала мечтой. Короли-некроманты Ахерона, создав ее, поили свое детище кровью, чтобы обрести непомерную силу. Их империя была создана на агонии миллионов людей. Они пировали на костях угнетенных.

— Подобные легенды я слышал неоднократно.

— Наставления мастера Фассира гласили также, что зло напоминает капризную госпожу. Многих своих поклонников она поднимает высоко, чтобы затем посмотреть, как те с помпой разбиваются о скалы отчаяния и собственной несостоятельности. Наделяя человека властью, зло неумолимо извращает его сущность. Тщеславному воину нужен волшебный меч, поскольку в глубине души живет страх поражения. И это чувство становится для него началом конца. Таким образом, Маска Ахерона выставляет на показ слабость Халар Зима.

Варвар издал низкий рык, означающий, по-видимому, согласие. В полутьме он казался немного другим. Великолепно развитое, с рельефными мышцами, тело осталось прежнем, но на задумчивом лице Конана в свете чадящей лампы сейчас отражался целый букет эмоций. Киммериец, наверное, впервые прислушался к словам Тамары и мысленно переоценивал все свои представления о Халар Зиме.

— Человеку с задатками правителя нет необходимости окружать себя фаворитами, — голос Конана прервал наблюдения монахини. — А Халар Зим опирается на них и дочь — ведьму. Рассчитывая на ее колдовство, он не подозревает, что магия Ахерона сведет его в могилу.

— Да, не владея сам тайными знаниями, Халар Зим полагается на магию, как на единственный способ достичь вершин власти. По его мнению, из этого вытекает, что остальные люди без нее представляют собой полное ничтожество. Однако, даже придя к власти с помощью маски, он не добавит себе больше способностей, чем располагают от рождения простые смертные.

— Возможно, тебе следует поменять убеждения, женщина с четырьмя именами.

— Что ты имеешь ввиду, киммериец?

— Ты хорошо смотрелась бы в мантии философа.

— Признайся, ты думал о том же, — рассмеялась девушка.

— Не совсем, — подняв меч, Конан изучал края. — Я думал, что за время долгих странствий мне никогда не попадалось такого порождения колдовства, которое не могло бы одолеть острое лезвие. Если империя Халара Зима будет зиждиться лишь на черной магии, то холодная сталь разрушит ее.

Конан снова взялся за точильный камень, но провел им по мечу всего два раза, потому что Тамара не уходила.

— Еще что-нибудь?

— Когда ты лежал в горячке и я обрабатывала твои раны…

— Я разговаривал в бреду? — лицо варвара потемнело.

— Иногда, случалось, но на непонятном мне, варварском языке, — она подарила ему простодушную улыбку. — Потом жар спал и наступило улучшение… В общем я была не тем человеком, кого ты ожидал увидеть возле койки.

— Разуметься, — сказал Конан после секундного колебания. — Ты не мой дед.

— Не обманывай меня.

— Неужели обвинение во лжи исходят от тех, кто пытается водить меня за нос? — Конан окинул девушку ледяным взглядом.

Страстность его слов и грубый, намеренно усиленный, киммерийский акцент потрясли ее. Тамара отступила на полшага, приложив ладонь к груди, чтобы унять сердцебиение.

— Я хочу объясниться.

— Тебе пора идти.

— Конан, ты должен понять.

Он промолчал, но не отвернулся.

— Мое прошлое стерто. До встречи с тобой я знала только монастырь, которого больше не существует. Отослав в Гирканию, мне не разрешили защищать родной дом от захватчиков. Каждый монах, умирая, стремился защитить меня… при том, что никто кроме настоятеля не ведал — почему. Если б не счастливый случай в твоем лице, я уже висела бы на цепях вниз головой и моя кровь орошала маску… Затем Ремо проболтался, что я последняя из Королевского Дома Ахерона. В конце концов, иллюзии рассеялись. Халар Зим мечтал получить мою кровь, а ты ловил его на живца. И хотя ты поделился со мной планом и видел равным партнером на заставе Шайпур, я не чувствую особых заслуг перед тобой.

— От чего же? Ты показала себя хорошим союзником, — возразил варвар. — Мы сейчас здесь, значит твои усилия принесли плоды.

— Наверное, ты вправе так думать, — сверкнула глазами Тамара. — Твой ужасный вес тянул на дно, но я справилась. Во время твоей болезни у меня появился шанс применить знания по медицине, полученный в монастыре, и ты выжил. Я многим тебе обязана и, кроме того…

— … я стал мостком к твоему прошлому, — закончил Конан.

— Да. Заботясь о больном киммерийце, я разобралась в себе. Женщина с четырьмя именами, раздражающими всяких варваров, вовсе не сосуд для хранения крови печально известного рода. Если я не спасла бы тебя, то, может быть, так и осталась испуганной, одинокой девчонкой.

Киммериец, убрав в сторону меч и точильный камень, встал. Тамара на миг вообразила себя в могучих объятиях. Девушка желала этого, жаждала ощутить теплоту его сильного тела. И действительно могло показаться, будто Конан вот-вот ее обнимет. Но он в пол-оборота к ней уставился на пустой угол каюты.

— Я большую часть жизни прожил один, Тамара Амалиат Джорви Карушане. Иногда так было проще, в другие моменты к этому вынуждали обстоятельства. Однако уход от всего, что мешает личной свободе, не всегда делает жизнь легче. Артус — верный друг, который следит за мной, даже когда я сам за собой не смотрю. Таких людей мне известно немного или, скорее, многие избегали меня, — Конан поднял голову: — Я родился для войны, Тамара, и лучше бороться с судьбой в одиночку, чем в окружении призраков.

Мурашки побежали по спине Тамары. Она тоже была одна, но никогда не чувствовала себя в полном одиночестве. Обитатели монастыря надолго стали ей родными. Семью же киммерийского мальчика вырезали у него на глазах. Менее стойкий человек от горя, возможно, наложил бы на себя руки, а Конан просто взвалил это бремя на плечи и понес дальше.

— Ты и я обязаны друг другу, — варвар повернулся к монахине. — Нас связали узы, выкованные Халар Зимом. Но, лишив тебя и меня близких, он невольно показал нам общую дорогу. Я полагаю, что теперь мы не одиноки в отличие от Халар Зима.

— Как же его дочь… — наморщила лоб Тамара. — Нет-нет, я разделяю твою точку зрения. Будь у него настоящая семья, он бы не пустился с демоническим упорством на поиски, чтобы воссоздать отнятое прошлое.

— За зло, причиненное ему, он платит той же монетой кому попало. Его семья разрушилась — так Халар Зим забрал мою, твою, других, и собирается взять больше. Но, — Конан слегка поднял верхнюю губу, — мы-то с тобой ведь умерим аппетит злодея.

— Я… — Тамара опустила протянутые было к киммерийцу ладони. — Я намеревалась просить тебя остаться с нами и отвезти меня в Гирканию, но передумала.

— Поскольку заранее знала об отказе?

— Поскольку я боюсь, что ты, став хорошим другом, смог бы развеять мои опасения и, тем самым, позволить Халар Зиму убивать людей.

— Ты не нуждаешься в охраннике вроде меня, монахиня, — усмехнулся Конан. — Пожалуй, Халар Зиму стоит держаться от тебя подальше.

— Надеюсь, что ты говоришь искренне, — Тамара потупилась, скрывая улыбку. — И я молю богов, чтобы твои слова не нашли подтверждения.

 

Глава 27

Балп!

Спящий чутко как кошка варвар моментально пробудился и схватил меч. Странный глухой звук вовсе не означал прямую угрозу, а просто показался ему неуместным в спокойствии ночи. Оставив ложе, Конан босиком проделал путь вверх по лестнице до палубы.

Рулевой исчез с мостика, и если б не лужа воды, образовавшаяся между штурвалом и фальшбортом, ничего не насторожило бы киммерийца. С мечом наготове он подошел к корме. Но вместо плавающего на поверхности моря тела Конан разглядел только круги на фоне чего-то массивного, напоминающего чудовищный золотой глаз.

«Да что такое, во имя Крома!». Он едва успел выпрямиться, как на его глазах палубу заполнил сонм темных фигур. Тут присутствовали кушиты с копьями и щитами, пехотинцы Халар Зима в кожаных доспехах и даже несколько лучников. Чужаки спешным порядком направились прямо к трапу, ведущему в трюм.

Конан ударил в судовой колокол рукоятью меча.

— К оружию! Поднимайтесь, иначе сдохните в своих койках! — сам киммериец прыгнул с надстройки, косым ударом разрубая пополам одного из врагов, и кинулся за остальными.

Получив обеими ногами пинок в область поясницы, ближайший кушит полетел кувырком, сбивая по пути товарищей. Конан приземлился на последних ступеньках и мог наблюдать за барахтающимися внизу противниками. Хотя меч выпал из его рук, но это не имело решающего значения. В тесноте трюма кинжал, сорванный им с ремня побежденного воина, выглядел куда предпочтительнее.

— Любой ценой доставить девчонку на лодку! — прогремела команда.

Из сумрака выступил силуэт военачальника Укафы. С рычанием чернокожий великан ринулся вперед, протягивая к киммерийцу узловатые руки. Конан нырнул под перила, одновременно полоснув врага кинжалом. Правда, лезвие оставило только длинную борозду на нагруднике, не причинив вреда кушитскому вождю. К тому же гигант по инерции проскочил достаточно далеко, чтобы варвару сразу удалось его атаковать.

— Я убивал львов этим клинком, северянин, — кушит достал собственный нож и принял боевую стойку.

— Меня называли Амрой в Черных Королевствах, — Конан отметил, как удивленно расширились глаза чернокожего. — Думаю, такой лев окажется тебе не по зубам.

Между тем, проснувшиеся пираты выдавили нападавших на палубу, и лишь два противников остались в трюме. Они кружили вокруг опорных столбов, срывая висевшие по стенам гамаки. Над их головами кипела жестокая схватка. Звуки падающих тел походили на раскаты грома. Кровь то и дело просачивалась сквозь щели, невидимая в затененном кубрике, хотя ее аромат перебивал запах пота бойцов.

Укафа сделал выпад. Конан, пропуская лезвие мимо своего бока, захватил руку врага и ударил ее локтем об сваю. Хрустнула кость, нож покатился по полу, однако великан вцепился другой рукой в волосы киммерийца и резко дернул. Конан перекатился по всему кубрику и врезался в сваю, выронив по пути кинжал. Перевести дух северянину не позволили, поскольку Укафа моментально напал.

Пятка великана пробила пол там, где секунду назад находилась голова Конана. Киммериец извернулся и подсек опорную ногу Укафы. Не давая врагу опомниться, он вскочил на спину гиганту, нанося град ударов.

Со звериным ревом кушит приподнялся и сбросил с плеч противника. Он хотел обрушиться на киммерийца сверху, однако Конан заплел ногами его голень. Укафа начал заваливаться на бок, тогда варвар Конан, скрутив ему запястье, швырнул кушита через переборку.

Глаза чернокожего налились кровью. Сжав кулаки, он захромал к Конану.

— Зря я не прикончил тебя в Киммерии, — процедил Укафа сквозь подпиленные зубы.

— Даже в те времена тебе не удалось бы этого сделать, — Конан шагнул к нему. — Нынешняя охота на льва станет твоей последней.

Кушит широко размахнулся. Конан качнул тело, уходя с линии, чтобы в следующее мгновение поразить уже травмированное предплечье врага. Затем последовала серия ударов в голову Укафы, потому что его кожаный нагрудник лишал возможности повредить торс. Великан с трудом отбивался из-за сломанной руки. Наконец, он решил пойти на бычий прорыв, но и тут потерпел неудачу. Конан просто нагнулся, перебрасывая кушита через себя без контратаки.

С точки зрения какого-нибудь цивилизованного человека, наблюдающего за схваткой, киммериец руководствовался своими доводами. Например, перелом руки Укафы мог быть связан с местью за мучения отца Конана. Ну а тот способ, которым Конан приложил гиганта об пол, выглядел его желанием доказать свое превосходство и преподать тому наглядный урок.

Однако все это могло бы относиться к поединку цивилизованных людей. Здесь же дикарь противостоял дикарю. Конана давно охватила жажда крови. Он действовал не умом, а варварскими инстинктами. Не бросаться сломя голову добивать противника ему подсказало чутье. В темноте трюма пиратского корабля любая поспешность могла бы обернуться не в его пользу. Смерть, как известно, ошибок не прощает.

Бой продолжился стоя. На удар Укафы Конан отвечал двумя. В конце концов, после пары точных попаданий кушит потерял равновесие. Он ухватился за столб, ведь падение было для него сейчас равносильно гибели. Киммериец изо всех сил ударил ногой, попав тяжелым сапогом в лицо кушита. Вдавленный в деревянный брус череп великана, не выдержал и раскололся. Укафа рухнул замертво, после чего Конан, найдя в темноте кинжал, перерезал для верности горло чернокожего гиганта.

— Конан! — на пороге матросского кубрика появилась Тамара с окровавленным стилетом в руке. — Двое из них пришли за мной. Теперь им больше ничего не хочется.

— Там, — заметил киммериец, указывая на потолок, — осталось еще полно желающих. — Отыскав меч возле лестницы, он поднялся наверх. За ним, будто тень, ступала Тамара.

Команда «Шершня» во главе с Артусом жалась к баку. Ощетинившиеся копьями кушиты теснили пиратов. Лучники Халар Зима держали стрелы наготове.

— Похоже, ты меня не ждал, Артус, — весело крикнул Конан.

— Я только что сыграл хорошего хозяина на этой вечеринке, приветствующего дорогого гостя.

Меч варвара запел, пожиная человеческие жизни. От одного мертвого стрелка Тамаре достался лук в наследство. Девушка незамедлительно пустила его в ход, и стрелы нашли многих товарищей убитого прежде, чем те смогли понять — откуда они вылетали.

Воодушевленные корсары принялись выкашивать ряды приспешников Халар Зима. Некоторые из непрошеных гостей предпочли спасаться бегством. Они переваливались через борт, чтобы тут же затеять драку между собой за место в странных светящихся шлюпках, более всего похожих на раковины двухстворчатых моллюсков. На вид каждая вмещала достаточное количество человек, но первые добравшиеся до них счастливчики стремились побыстрее закрыть за собой верхнюю крышку. Покрывавшая корпуса кожа делала их водонепроницаемыми, хотя, как выяснилось в последствии, древесина под ней загоралась довольно легко. Киммериец с палубы не заметил каких-либо признаков паруса или весел, поэтому терялся в догадках о способе передвижения налетчиков по морю до «Шершня».

Высказывание Артуса, свободного от участия в выбросе за борт трупов (на радость кружащимся акулам), тоже не приоткрывало завесу над тайной светящихся лодок:

— Если опустить скромные размеры, отсутствие рулевого механизма и снастей, то они выглядят весьма привлекательно.

— Интересно…

Конан поднялся к штурвалу, чтобы посмотреть с высоты, однако кроме пятерки голодных акул не увидел ничего. «Возможно, причина кроется в колдовстве и игре света?». Ему хотелось надеяться, что так. Предпочтительнее верить в магию, передвигающую небольшие шлюпки, нежели в тащивших их созданий с глазами, не уступающими размером боевому щиту.

— Выходит, колдовство отследило местоположение девушки и доставило лодки сюда? — зингарец смотрел из-под ладони.

— Вероятно.

Пригласив Конана в свою каюту, Артус разложил на столе карту.

— Вот здесь, — он указал пальцем, — находится удобная бухта возле знакомых нам развалин. До нее плыть несколько часов. Мы запасемся пресной водой и уйдем с утренним приливом. Оттуда недалеко до деревни, где ты сможешь украсть лошадь и выдвинуться к Асгалуну. Мы же, в свою очередь…

— Погоди, — Конан остановил друга. — Не делись со мной планами и сам сейчас не планируй. Пусть твое дальнейшее плавание определится броском игральных костей.

— Разумно, — кивнул Артус. — Хотя ты все равно молчал бы, случись тебе попасть в лапы Халар Зиму.

— Живой — да. Но его дочь имеет задатки некроманта.

— В любом случае мы предупредим людей о имперских замашках Халар Зима. Многих это известие не озадачит. Кто-то возжелает ему прислуживать. Однако будем надеяться, что те, кто выступал против него в прошлом, восстанут на борьбу с ним опять.

— Ну а ты позаботишься о девочке и станешь ей таким же отличным другом, каким был для меня. Не так ли? — улыбнулся Конан.

— Я буду охранять ее жизнь, будто свою собственную.

— Спасибо, брат.

Киммериец впился глазами в карту, прикидывая расстояние до Асгалуна, а затем в Хор Калба. «Понадобиться всего несколько дней верхом…».

— Ты не задумывался, друг мой, о том, где мы встретимся вновь?

— В Гиркании, Артус, — Конан водил по карте грязным от крови пальцем. — Если возникнет во мне нужда раньше, то я сам разыщу тебя.

Покинув каюту друга, варвар отправился приводить в порядок оружие. Меч требовалось почистить, смазать маслом и устранить заусенцы. Но прежде, чем он разложил инструмент для работы, его ноздри уловили необычный аромат. Заинтересованный киммериец не поленился встать, и запах привел его к приоткрытой двери временного обиталища Тамары.

Девушка, полностью обнаженная, стояла на коленях перед наспех сделанным алтарем. На нем дымились ароматические палочки. Три золотые монеты образовывали правильный треугольник, в центре которого лежал маленький кусочек сыра. Слева от монахини виднелась плошка с мутной водой и окровавленная тряпица. Каскад распущенных волос, отливающих золотом при искусственном освещении, скрывал наготу Тамары.

Простертыми руками она привлекала к себе фимиам. Конан, наконец, узнал этот аромат, борющийся со зловонием смерти: мирра. Купаясь в ароматном дыму, Тамара возносила молитвы вполголоса.

— Дай знак, о Митра, что мои действия были правильны и приятны тебе. Я брала жизни, чтобы спасти жизнь; я сеяла смерть ради свободы других. Не осуждай поступки моих товарищей, поскольку они от чистого сердца помогают мне претворять твою волю.

Ее опущенная голова немного накренилась в сторону, словно девушка ждала услышать ответ. Конан затаил дыхание, пытаясь остаться незамеченным. Хотя она не ничем не показывала, что знает о его присутствии, варвар сомневался в неведении Тамары, также как не мог уйти прочь.

— Митра, я прошу у тебя силы преодолеть любую заразу, исходящую от моей дурной крови, моих действий или грехов далеких предков. Укрепи меня в вере и укажи пути служения тебе.

Искренность этих слов удивила Конана. Его бог — Кром не располагал к подобной близости. Он слушал только первый крик младенцев, а после их кончины отчет о прижизненных деяниях. Все остальное его не интересовало. Конан часто сталкивался с личностями (простолюдинами, королями и даже верховными жрецами), которые с пеной у рта доказывали свою преданность богам, а затем, не моргнув глазом, хулили недавних кумиров, приписывая славу только себе и обвиняя в бедах небожителей. Варвару не раз приходилось убеждаться в лицемерии большинства цивилизованных людей, благочестивых на словах, но движимых лишь корыстными мотивами.

— … С твоей безграничной мудростью, благослови заботящегося обо мне человека, — голос Тамары чуть повысился. — Сними с него груз боли, как снимаешь это бремя с меня. Ведь мои пожелания не противоречат твоим помыслам. Я твоя навсегда, сердцем и душой.

Она, прижав руки к груди, начала медленно раскачиваться. Клубы ароматного дыма создавали вокруг нее призрачный кокон.

Киммериец сохранял позицию молчаливого наблюдателя, пока не прогорел ладан, и Тамара не прекратила движения. Если б не вздымающаяся при дыхании грудь, девушка могла показаться мертвой. Ступив за порог каюты, Конан аккуратно поднял монахиню. Он отнес ее к койке, обследовал тело на наличие каких-либо повреждений и укрыл одеялом напоследок.

Как Тамара обретала покой в молитвах, так Конан находил его в уходе за своим оружием. Для начала меч с кинжалом были очищены от бурых пятен и протерты промасленной ветошью. Потом киммериец держал их над пламенем лампы, чтобы покрытые копотью лезвия не отражали лунного света. Он также вымазал сажей полоску ткани, призванную скрывать лицо и повторил процесс с вызволенными из матросского сундука кожаными доспехами.

Подготовка боевого снаряжения Конана не уступала в усердии молитвам монахини. Не потому что варвар поклонялся битве, но потому что он родился для нее. Голову посетила мрачная, однако не лишенная удовлетворения, мысль, что пока бушуют на земле войны и люди, вроде Халар Зима, стремятся подмять других, ему не удастся по-настоящему побыть одному. «Война, возможно, не слишком устойчивый компаньон, зато прекрасно мною изученный. И пока я его знаю лучше, чем мои враги, меня никто не уронит».

 

Глава 28

Справедливо ожидая реакцию своего отца, Марика все же недооценила степень его гнева. Халар Зим пнул ногой по бронзовым дверям и вошел в покои дочери такой походкой, как будто он уже стал богом. Ярость переполнила воителя, превратив багровое лицо в страшную маску.

— Чем ты занимаешься?

Колдунья аккуратно свернула легкую фиолетовую тунику и положила поверх седельной сумки прежде, чем повернуться к нему. За безмятежным видом молодой женщины скрывалось сильное волнение.

— Выполняю твой приказ.

Ее ответ остудил Халар Зима. Черты лица смягчились, правда, только на мгновение.

— Ахоун доложил, что чудовище вернулось, — он указал на пол. — Но Укафа пропал вместе с остальными людьми. Их подводное судно исчезло. Отряд потерпел неудачу, то есть ты провалила дело! Девчонка улизнула! Твоя мать останется в могиле!

— Успокойся, отец.

— О каком спокойствии ты говоришь, Марика?! — его скрюченные пальцы взметнулись к куполообразному потолку, голос гремел в палате. — Я до сих пор терпел твои выходки. Для твоего же блага. Ради твоей матери. Но теперь… теперь, когда мы настолько приблизились к цели, ты подвела меня в последний миг. Снова! Где мне искать источник умиротворения?

— Прямо здесь, — колдунья подозвала отца к столу, сохранившемуся с забытых времен, на котором была выложена мозаикой карта ахеронской империи. Береговая линия уже изменилась. Реки поменяли течение, однако горы остались в первозданном виде и служили подходящими ориентирами. В верхней части таблицы возвышался хрустальный колокольчик, ставший ловушкой для какого-то насекомого.

— Никчемная карта старого мира, — продолжал кипеть Халар Зим.

— Возрождающегося мира, отец. Того, что ты всегда желал увидеть. У монахини особая кровь, — Марика выдавила из себя улыбку, — именно поэтому нам с трудом удавалось определить пристанище девчонки. Хитрый настоятель сделал так, чтобы мы тщетно искали древний род в современном мире. Но если искать кровь Ахерона по месту рождения, тогда ее несложно будет найти.

— Каким образом?

— Разве это не очевидно? — всплеснула руками Марика.

— Нет. Букашка на фоне океана не вдохновляет меня.

— Шершень, отец. Корабль, что ее везет, называется «Шершень». Сейчас он курсирует вот тут, недалеко от берега. Лоскут ткани со следами крови монахини указывает на него. Впрочем, девчонка скоро высадится. А я, — она кивнула в сторону багажа, — отправляюсь туда с лично отобранными воинами, чтобы ее заполучить.

— Дорога от Хор Калба займет дня четыре и это если загнать до смерти лошадей, — покачал головой Халар Зим.

— Осмелюсь напомнить тебе, что я дочь своей матери. Имя в союзниках магию, можно не волноваться за лошадей. Легкая поездка на них куда угодно, вплоть за границу жизни, гарантирована.

Халар Зим хрипло засмеялся.

— Что ж, приступай, моя любимая мудрая дочь, — сказал он без злобы в голосе. — Однако заруби на носу: Возвратишься без монахини или опоздаешь с ней к ритуалу до новолуния, и все колдовство мира не защитит тебя от отцовского наказания.

* * *

Тамара с извивающимися в закатном бризе распушенными волосами, одетая как настоящий пират, стояла на мостике и наблюдала прощание Конана с товарищами. Она пробудилась в потели голой, но укрытой мягким одеялом. Ее не посетили сомнения относительно того, кто был так добр к ней. Проведенный обряд подарил покой и немного прояснил ситуацию, хотя вопросы по-прежнему преобладали над ответами.

Девушка думала, что своим нынешним видом тронет сердце варвара. Ей ужасно хотелось молить его остаться — не в связи с боязнью за свою дальнейшую судьбу на «Шершне». Навыки обращения с ножом и луком отлично защитили бы монахиню от назойливого внимания. К тому же Артус объявил во всеуслышанье ее младшей сестрой, которой никогда не имел, и убедительно рекомендовал остальным членам команды поступить аналогично. Угрозы навлечь на себя гнев капитана или Конана не понадобились.

Тамара тревожилась за киммерийца, что казалось несколько странным, поскольку едва ли кто-нибудь мог сравниться с ним бою или внушать врагам такой же страх. Даже мастер Фассир в лучшие годы не выстоял бы против Конана, чего она никогда бы не пожелала.

Беспокойство вызывал его мрачный фатализм. Наверное, всем пиратам приходилось переживать темные периоды, но Конан, похоже, чувствовал там себя комфортно. Быстрый и умный в гонке со смертью, в часы мира он страдал приступами меланхолии. Тамару волновало больше всего, что может наступить момент, когда ее друг пройдет точку не возврата.

Тем не менее, она весело улыбнулась в обращенное к ней лицо Конана:

— Пусть боги ускорят твое возвращение.

Небрежно кивнув, киммериец взвалил на плечи мешок с провизией и спустился по трапу на запущенный причал, у которого морские разбойники бросили якорь. Без оглядки огромный варвар пересек береговую полосу и начал подниматься по ближайшему склону…

— Ну, женщина? — раздался снизу голос Артуса.

— Что угодно, капитану Артусу?

— О, мне нравится, как это звучит: «Капитан Артус»! Слушайте и запоминайте, вы там, шелудивые собаки. Видишь ли, — зингарец выдернул из-за пояса кусок холста, — наш парень забыл карту. Конечно, я послал бы человека, но все они должны заполнять бочки пресной водой. В общем, нужен кто-то, чтобы догнать его.

— Я с удовольствием передам, — Тамара спрыгнула на палубу.

Артус протянул девушке карту, однако не спешил расставаться с ней.

— Учти, мы отплываем с приливом. Постарайся вернуться к рассвету.

— Есть, капитан.

— И, — темнокожий пират усмехнулся, — при случае скажи ему, Тамара, что лучше бы нам с ним встретиться в Гиркании, иначе я достану киммерийца из-под земли.

* * *

Еще до ее появления, Конан догадался, что к нему направляется Тамара. Девушка, возможно, умышленно производила больше шума, чем создала бы толпа пиратов. Варвар взял паузу на заросшем тростником пригорке и с улыбкой поджидал, гостью. Снизу киммерийцу махал рукой Артус.

— Капитан сказал, что ты забыл это, — монахиня вручила ему карту.

— Тебе придется отнести ее обратно, — Конан похлопал свернутой в трубку холстиной по бедру. — Артус не мог не знать, что я сделал копию для себя.

Лицо девушки вытянулось.

— Ты зря проделала путь, Тамара.

— Ты вправе считать меня глупой, — она коснулась руки киммерийца, но за все время в монастыре я никому не говорила: до свидания.

— Вероятно, люди просто умирали, — Конан возобновил свое восхождение.

— Да, — Тамара старалась от него не отставать, — однако тогда я не тревожилась за судьбу ушедших, поскольку их возвращение обратно было невозможным. Никто уже не мог принести о них дурные вести. И я не предполагала, что прощание с живым человеком будет столь тяжелым.

— Действительно плохо, когда у тебя нет возможности попрощаться.

Они достигли вершины холма, и киммериец двинулся в глубь местности. С противоположной стороны возвышения открывался вид на бухту, подобную той, где «Шершень» бросил якорь. Только здесь слой белого песка скрывал руины, оставив видимыми лишь два массивных изваяния. Зарывшиеся по пояс статуи слепо таращились на острые, словно клыки, обломки скал вблизи побережья, препятствующие заходу кораблей в гавань.

— Кто тут жил? — спросила Тамара, останавливаясь. — Неужели люди надеялись победить землю и море?

— Скорее всего, какое-то время им это удавалось.

— А теперь от них остались одни развалины, — девушка пристально посмотрела на Конана: — Ты не задумывался, что наше бытие является частью некого великого плана?

— Не знаю и знать не хочу, — тряхнул гривой варвар. — Я живу, люблю, убиваю и не признаю над собой ничьего главенства. Мне все равно, есть ли другие цели в жизни.

Взгляд Тамары не выражал лукавства или скрытой подоплеки. Она подняла его руку к своим губам и поцеловала.

— Я ничего не хочу от тебя, Конан, разве что скрасить твое одиночество в течение нынешней ночи.

Спустя некоторое время, мужчина и женщина обнаружили полуразрушенную сторожевую башню. Чистый пол, а также вязанка дров указывали на то, что другие путешественники ранее использовали ее для ночлега. Киммериец разжег костер, а Тамара расстелила одеяло. Сбросив одежду с себя, она помогла ему раздеться.

Не в первый раз варвар видел ее обнаженной, но то зрелище на борту «Шершня» сильно отличалось. Теперь длинные волосы, свободно падающие с плеч, не закрывали полные груди с набухшими сосками. Благородные линии тела сходились к талии, чтобы мягко обогнуть крутые бедро и сбежать вниз по стройным ногам. Лицо девушки даже затененное имело поистине королевскую красоту, а тонкие руки, ласкающие его, свидетельствовали о женственности.

Конан с жадностью впился в губы Тамары, но она прервала поцелуй и увлекла киммерийца на одеяло. Коленопреклоненная перед ним она гладила могучее тело воина, нежно целуя каждый из многочисленных шрамов. И постепенно ее ласки теряли налет невинности.

Безусловно, монахиня не была единственной женщиной, которую варвар уложил в постель после событий на Черном Побережье. Конан не мог упомнить всех, ведь он искал их благосклонности исключительно, чтобы отогнать призраков прошлого. В жарких объятиях ему хотелось похоронить память о Белит и сжечь боль утраты. И всякий раз эти усилия терпели неудачу, ибо пустота подобных актов не шла ни в какое сравнение с глубиной того, что он когда-то испытывал.

Тамара же относилась к нему иначе, чем легионы шлюх и любовниц. Только когда ее губы встретились со шрамом на его левом бедре, он вздрогнул.

— Что-то не так…? — девушка подняла лицо.

Конан покачал головой. Ту рану киммериец получил на борту «Бдительного стража», в момент атаки команды «Тигрицы» их маленького судна. Белит сделала варвара своим супругом и повелителем. Прекрасная шемитка танцевала для северянина, а после осыпала поцелуями этот самый рубец.

— Должно быть, грустная память, — глаза Тамары заблестели.

Он кивнул.

— И я невольно ее разбередила, — горячая слеза капнула на шрам.

Киммериец поднял девушку с колен и притянул к себе за густые волосы. Его поцелуй был таким неистовым, будто он целовался в последний раз в жизни.

Их любовная игра не походила ни на неуклюжие ласки юнцов, ни на бесстрастное соединение тел, осуществляемое за плату или в счет долга. В начале страсть была бешенной и торопливой, из-за охватившего обоих взаимного влечения. Возможно, этих двух людей свел случай посредством козней Халар Зима, но дальнейший выбор воин и монахиня сделали осознанно. К тому же, благодаря образовавшемуся союзу, каждый получил частицу другого, чтобы даже после расставания любой из них не чувствовал себя одиноким. Без малейшего сожаления, с все более нарастающей радостью они продолжали наслаждаться друг другом, и в конечном итоге, полностью утолив голод, переплетенные тела любовников замерли у догорающего костра.

Конан держал ее крепко, хотя девушка не предпринимала никаких попыток освободиться из его объятий. Вместо этого Тамара задумчиво водила пальцами по сетки боевых отметин, словно предсказатель, читающий судьбу в линиях ладони. Наконец, она прижалась щекой к его груди.

— Я не успокоюсь пока ты будешь в пути, Конан.

— Три дня до Асгалуна и столько же до Хор Калба.

— Артус велел передать, что, если вы не встретитесь в Гиркании, он все равно выследит тебя. Ты встретишься с ним?

— Конечно, — серьезно ответил киммериец. — Я же должен убедиться, что Артус обеспечил твою безопасность. Если по какой-то причине, он не сумеет, то я выявлю и убью виновника.

— Все будет в порядке, — она игриво лизнула нижнюю губу Конана. — По воде Артус увезет меня очень далеко.

Эти слова могли бы поощрить варвара на предложение женщине его сопровождать. Тем не менее, Конан не отреагировал должным образом. Но и в отличие от кого-нибудь другого Тамара не стала развивать скользкую тему, а просто уткнулась в него.

— До прилива у нас есть несколько часов, — он поцеловал макушку Тамары. — Я провожу тебя на судно и пробуду с тобой до отплытия. После чего двинусь к Хор Калба и навсегда решу проблему.

 

Глава 29

Осторожно выскользнув из теплых объятий Конана, Тамара оделась. Какое-то время она глядела на спящего варвара, слушая его сонное бормотание. Слова были непонятны, и девушка сочла их киммерийским наречьем. Ей хотелось надеяться, что ночь любви подействовала на него умиротворенно.

«Благодарю тебя, Митра, за дарованный ему покой». Тамара подавила искушение нежно поцеловать киммерийца в лоб, боясь разбудить его. Безусловно, она не отказалась бы от повторной близости, но для общего блага монахиня сейчас обязана была уйти и вернуться на «Шершень».

Тамара не считала, что разлука с ним что-то изменит в худшую сторону, поскольку их отношения уже поставили злу подножку. До минувшего вечера они шли по параллельным дорогам, но отныне стали одной командой, способной победить алчность Халар Зима. Даже, если им больше не суждено увидеться вновь — цель и чаяния двух людей объединены с того момента. Без ее крови Халар Зим не в состоянии осуществить свой чудовищный замысел. Таким образом, у Конана вполне достаточно времени, чтобы положить конец его планам.

Монахиня оставила место ночлега и пустилась в обратный путь по песчаной тропинке. Свет убывающей луны серебрил волны, ласкающие подножья наполовину засыпанных статуй. Со временем под толщью песка должно скрыться то, что не удавалось размыть океану. История с Халар Зимом вызывала в ней похожие ассоциации. Как он искал ее, и как они с Конаном его уничтожат. И как их совместные усилия, для добра или зла, сотрутся когда-нибудь из людской памяти.

Однако думать о плохом не хотелось. Только небесные светила безразличны к страданиям людей. Тамара не знала, кто воздвиг руины внизу. Имя чародея, поднявшего из моря каменные зубы для охраны залива и происхождение местных жителей, пытавшихся строить на века, в сущности, значения не имели.

Девушка со счастливой улыбкой спускалась к морю по другому склону холма. Предрассветная прохлада не доставляла ей неудобств, ведь она могла все еще чувствовать теплоту своего возлюбленного. Ее тихий смех, помимо избытка радостных чувств, служил также компенсацией за пережитые в недавнем прошлом ужасы.

Жужжание стало первым сигналом опасности, хотя подобные звуки не являлись исключением для окружающих зарослей. Нечто пролетело мимо, но когда низкий звук повторился уже совсем близко, она поняла, что целились в нее.

Тамара инстинктивно бросилась бежать по направлению их ночного убежища и тут почувствовала укол в плечо. Девушка хлопнула ладонью ужалившее ее механическое насекомое, ломая тонкие крылья и круша бронзовые шестерни. Слишком поздно! Яд уже проник под кожу, правая рука мгновенно перестала слушаться. Ей удалось преодолеть всего несколько ярдов, после чего ноги подкосились, и монахиня упала возле линии кустов.

Тщетно пытаясь встать, она наблюдала, как Марика верхом на кошмарном существе выезжает из лесу.

Вид этого животного с трудом подавался описанию. По началу Тамара решила, что яд насекомого повлиял на рассудок. Действительно, даже отчетливо видимая передняя часть твари напоминала лошадиную, но чешуйчатая, словно у рептилии, и с когтями хищника вместо копыт. Большая половина корпуса существа, почти скрытая фигурой наездника, казалась бесформенным сгустком. Ее угольно-черная поверхность отображала ночное небо, только отраженный свет звезд представлялся яркими пятнами на длинных нитях, которые скручивались в спирали и уходили в бесконечность. Девушка поняла, что одно или несколько обычных животных специально подверглись чудовищной трансформации, что магия, тем самым, убивала их. Хотя, похоже, Марике эти изменения скорее нравились, чем причиняли неудобство.

— Поднимайте ее живее, — колдунья указала плеткой на Тамару.

Двое воинов грубо оторвали монахиню от земли и крепко привязали поперек спины животного. Какого именно — она не успела рассмотреть.

Свистящий шепот ведьмы охладил затылок монахини:

— Теперь тебе некуда деваться. Я доставлю тебя моему отцу, чтобы ты сделала его великим. Ну и меня, конечно, — хихикнула Марика.

Тамара не смогла ответить, поскольку язык во рту окаменел. Оставалось лишь покорно слушать Марику, отдающую распоряжение всадникам убить Конана.

— Принесите мне голову варвара, я найду ей применение. Если же вернетесь с пустыми руками, то придется использовать ваши взамен.

* * *

Отсутствие Тамары под боком не явилось единственной причиной, прогнавшей сон Конана. Воздух наполняли флюиды опасности, и раньше, чем возник какой-либо шорох, он, нащупав меч, откатился в дальний угол помещения. Другой человек, голый за исключением окутывающего его мрака, ощущал бы себя уязвимым. Однако Конану его нынешнее положение без доспехов и сапог внушало страх не больше, нежели собравшемуся на прогулку тигру.

Кроме отдаленного рокота прибоя тишину ничто не нарушало. Не слышалось даже голосов лесных зверей. Тем не менее, ожидание чего-то неизбежного росло как туча на горизонте. То, что на него охотились, Конан не сомневался. Конечно, над Тамарой также нависла угроза, но ее безопасность напрямую зависела от того, выживет ли киммериец. А для выживания ему требовалось уничтожить врагов максимально быстро.

Вглядываясь в темноту увитого лозой окна, варвар усмехался. Кого Халар Зим послал его убить? Наверное, лучших своих воинов. И кто они? Заносчивые жители крупных городов, чья уверенность основывалась на численном превосходстве и ливреи, врученной хозяином. Вместе с тем, из-за боязни или незнания обстановки они утратили сейчас высокомерие цивилизации.

«Но они люди. Смертные. Пришло время им объяснить эту простую истину».

Излишняя осторожность подвела охотников за головами. Один мужчина подполз к окну, возле которого затаился Конан. Используя кинжал, он старался раздвинуть переплетение веток, чтобы изучить внутренний интерьер. Киммериец подождал, пока работа закончится, затем сделал прямой выпад и тут же отдернул руку назад. Меч вернулся с грузом. Лезвие, войдя человеку в глазницу, пронзило череп насквозь. Протащенный сквозь окно труп нашел упокоение на темном полу разрушенной сторожевой башни.

Другие убийцы, не видевшие всей сцены, направились к дверям. Стремительное исчезновение их товарища давало повод для раздумий: Либо он бросился на добычу, либо с ним приключилась неприятность. Двое из них кубарем вкатились в дверной проем, третий наоборот впрыгнул так, чтобы развалить мечом пополам любого оказавшегося на пути человека.

Только киммериец еще раньше вышел через окно наружу, первым ударом раздробив спинной хребет ближнего к нему противника. Налетчик рухнул как подкошенный, крича от ужаса, поскольку его нижняя часть тела превратилась в мертвый кусок плоти. Секундой позже меч варвара перебил бедренную артерию второму убийце, который тяжело осел на визжащего соратника.

Конан скользнул в густые заросли, но оставался поблизости, не обращая внимания на колючие шипы и жгучую крапиву. Киммерийца пробовали ловить и прежде, причем люди, вполне приспособленные к лесной охоте в отличие от убийц Халар Зима. Например, дикари из Черных Королевств гонялись за Конаном по тропическим джунглям и саваннам гораздо успешнее этих цивилизованных болванов. Легион пиктов производил бы меньше шума, чем оставшаяся троица преследователей северянина!

Обладая более мягким характером, Конан мог бы их пожалеть. Но волк не проявляет милосердия к овцам, лев не сожалеет об убитой антилопе. Жалость присуща цивилизованным людям, которые подобными мыслями ограждают себя от действительности. Хотя цивилизованность оказывается часто удобной маской, скрывающей дикость и срываемой в минуты отчаяния или угрозы для жизни. В любом случае, даже если подосланные убийцы вдруг прекратили бы преследование, варвар не собирался давать им шанс спокойно уйти.

Притаившись в засаде, Конан дождался, когда кто-то из них проходил мимо него. Резким ударом кинжала киммериец рассек врагу пяточное сухожилие, невзирая на толстую кожу сапога. Человек осел на колени, уткнувшись лицом в траву. Варвар затянул его вглубь зарослей, и пока тот боролся с колючками, перерезал ему горло.

Он покинул убежище, чтобы проследить за реакцией других на возню. Возможно, имело смысл неожиданно атаковать противников с дерева. Однако такая стратегия скорее подошла бы наемным убийцам, коим не хотелось уподобляться, а значит, Конану нужно было продолжать перемещения, как неутомимому, упорному охотнику.

Поэтому он сделал лишь недолгую остановку, чтобы прислушаться к добыче, которой не требовалось особых усилий для обнаружения себя. Конан покружил немного и, наконец, выбрал место на возвышении, не роняющем чести охотника.

Хрипы умирающего в кустах человека видимо привлекли одного убийцу. Он раздвинул ветви и моментально получил тычок кинжалом в подмышку от подкравшегося слева Конана. Киммериец уложил его на землю, отобрал меч, после чего хорошенько потряс за сальные волосы, сняв предварительно шлем с головы.

— Зови-ка своего дружка.

Иных мер воздействия не понадобилось.

— Сюда! Он здесь! — истошно завопил солдат.

Откликнулись со стороны песочной поляны. Тогда варвар отпустил раненного воина и двинулся на голос.

— Ну, иди же ко мне, — Конан махнул последнему убийце.

Человек приближался, вращая мечом в манере, принятой в большинстве хайборийских школ фехтования. Обманным финтом он швырнул ногой горсть песка в лицо прекрасно знающего такие уловки Конана. То, что варвар не принялся судорожно протирать глаза, обескуражило убийцу и заставило его отнестись к противнику серьезно.

«Некоторые полагают, что мастерство владения мечом и убийство людей — в принципе то же самое» — слова деда всплыли из памяти. Конан шутливо опустил оружие так, будто страх сковал ему живот и дрожь передалась кончику меча.

— Попробуй доказать, что ты мужчина, а не мальчик, балующийся в детские игры.

Оскорбившись небрежной позой варвара или не вынеся насмешки, солдат яростно атаковал, выбрав целью открытую грудь киммерийца. Его не смутило даже то, что первый выпад не принес ему успеха. Но быстрее, нежели противник мог вообразить, Конан перебросил меч из правой руки в левую, прочертив кровавую полосу ему на кожаном нагруднике. Он ринулся вперед, схватил мужчину за глотку и поднял над землей. Стальные пальцы разжались только после того, как раздавили трахею человека. Убийца корчился на песке, издавая свистящие звуки, изо всех сил пытаясь набрать воздуха в легкие.

Конан добил его, а также другого раненого. Потом он оделся, сволок тела убитых в кучу и обезглавил. Изуродованные трупы убийц киммериец сбросил с обрыва, затем пошел по следам Тамары, таща за собой отрубленные головы, связанные вместе их собственными волосами. Там, где ее следы обрывались, варвар остановился и присел, перебирая в руках бронзовые детали и обрывки крыльев.

Пленение монахини людьми Халар Зима сомнений не вызывало, но его дочь, не подобрав останки механического насекомого, похоже, хотела этим сообщить Конану о своей причастности к данному захвату. Впрочем, мотивы колдуньи Конана не касались и не могли отвлечь от важной миссии. У всех хищников есть привычка метить территорию. А он должен убить Халар Зима и уничтожить Маску Ахерона — в каком порядке, без разницы. Ведьма тоже не имела право на существование, однако киммериец не видел причины назначать ей очередность.

Сложив из голов пирамиду, он увенчал ее маленькой частью колдовского механизма. Когда выйдут сроки возвращения Тамары, Артус пошлет разведчиков, которые найдут черепа. Им не составит труда разобраться в послании. Бкз девущки путешествие в Гирканию лишится смысла, и капитан поплывет оповещать народы о надвигающейся опасности.

Пару минут Конан потратил на составление мнения о транспортных средствах похитителей. Отметины на земле были очень странные. Расстояние между ними вдвое, если не втрое, превышало длину скачка лошади. По прибрежной дороге, свернув после на внутреннюю, такие существа достигли бы Хор Калба за поразительно короткий срок. И уж точно намного быстрее любого пешего человека.

Киммериец вернулся обратно в лес, где определил место чьей-то стоянки. С деревьев свисали уздечки и поводья. Из центра черных луж торчали седла в окружении опавшей листвы. Повсюду валялись кости, которые казались выбеленные временем. Как погибли животные, осталось загадкой, тем не менее, сбруя определенно принадлежала недавним знакомым Конана. Ему стало жаль, что убийцы поступили с животными так, как поступил он с ними самими.

Безусловно, любой человек предпочел бы ехать на коне вдоль побережья и дальше через горные перевалы. Но Конан родился в горах. Повернувшись спиной к морю, киммериец зашагал вверх. Преодоление вершин было для него столь же легким делом, как для ворона свободный полет. И когда варвару, в конце концов, посчастливилось украсть лошадь, то уже никакие естественные барьеры не преграждали ему путь к Асгалуну.

 

Глава 30

В глазах Тамары двоилось. Яд продолжал действовать в течение всей поездки, которую хотелось забыть как можно быстрее притом, что память сохранила немногое. Запомнился в основном постоянно издаваемый животными душераздирающий визг, напоминающий скрежет стали о сталь. С приездом в Хор Калба состояние не на много улучшилось, и тело дрожало так, будто гонка еще не подошла к концу.

Четверо слуг вели ее по владениям Халар Зима. Прихожие были столь широки, а потолки столь высоки, что она чувствовала себя крохотной как детская кукла. Версия о внезапном уменьшении размеров выглядела бы правдоподобней веры в существование гигантов, нуждающихся в огромных пространствах, или в высокомерие человека, приписывающего себе их свойства. От гладких колонн и плит из черного мрамора, отполированных бесчисленными подошвами, веяло холодом морозной ночи.

Марика шествовала впереди, гордо подняв голову, словно балованная хозяйская кошка. Перед массивными железными дверьми женщина подняла руку, и те разошлись сами собой с готовностью вышколенных рабов. За ними оказались просторные покои, еще сохраняющие остатки величественной роскоши.

Комнату заполняли изваяния и артефакты эпохи всеобщего страха. Фигуры демонических кумиров сидели на каменных тронах, попирая перепончатыми лапами черепа младенцев. Роспись стен изображала в деталях древние ритуалы, где крови присутствовало больше, чем религиозного рвения. Хотя фанатизма на фресках тоже хватало. Центральное место отводилось Маске Ахерона, всегда вызывавшей трепет и почитание.

Тамара мысленно поблагодарила богов, что не могла видеть полной картины. Ее бесцеремонно швырнула на пол Марика.

— Посмотри, отец, я вернулась с девчонкой.

Халар Зим медленно поднялся с кушетки, неохотно оторвав взгляд от самого ценного экспоната — маски. В темном домашнем халате он пересек спальню. Его глаза постепенно прояснялись, но улыбка, адресованная дочери, ничем не отличалась от той, что озаряла до этого Маску Ахерона.

Присев на корточки, воитель взял Тамару за подбородок и осмотрел лицо с разных сторон.

— Неуловимая беглянка все же решила к нам присоединиться.

— Вы ошибаетесь, — прошептала девушка, не в силах даже помотать головой. — Я не та, кто вам нужен.

— Девчонка говорит правду? — поднял бровь Халар Зим.

Его дочь погладила шею монахини. На стигийском когте заалела капля крови.

— Тебе нужны доказательства?

Он кивнул.

Марика с жадностью обсосала палец, а после слизнула выступившую кровь на коже пленницы.

— Горячая и сладкая на вкус, отец. В ней заключена сила Королевского Дома Ахерона.

— Отлично, — сказал Халар Зим, вставая. — Подготовка практически завершена. Все произойдет в канун Мертвой Луны.

— Да, уже недолго ждать, — прошипела ведьма в ухо Тамары. — В последнюю безлунную ночь, когда воды отступят и обнажатся руины — восстанет из праха Ахерон.

— Я горжусь тобой, Марика, — Халар Зим потрепал дочь за щеку. — Ты даже не представляешь насколько.

Колдунья довольно замурлыкала тогда, как Тамару сотрясли горькие рыдания.

* * *

Конан проезжал зловонные трущобы Асгалуна, стараясь держаться в тени. Между тем, немало цепких взглядов было приковано к его персоне. Но вместо манящего перезвона золотых монет в кошельке, грабители могли услышать только мягкое шуршание доспехов или бряцание перевязи меча. Мощная фигура и уверенная поступь воина охлаждали интерес любопытных. Хотя чужак явно не принадлежал к воровской гильдии города, не выглядя также подвыпившим гулякой, наблюдатели быстро делали вывод, что связываться с ним себе дороже.

Свернув в один из маленьких двориков, киммериец направил коня прямо к строению под вывеской, изображающей семь скрещенных кинжалов. Он спешился, толкнул дубовую дверь и, пригнувшись над низкой притолокой, ступил за порог. Логово «семи клинков» представляло собой плохо освещенный зал с лабиринтом разномастных столов и скамеек. Там присутствовало множество мужчин и женщин самого непотребного вида, однако никто не удосужился взглянуть даже мельком в сторону нового посетителя. Похоже, посторонние люди сюда не заходили, и проблем обычно не возникало. По крайней мере, таких, которые не решались бы с помощью ножа в спину или кубка пряного вина, разбавленного настойкой черного лотоса.

Варвар осмотрел помещение взглядом волка, подбирающего на ужин подходящую овцу. Отсутствие здесь Элы Шана в настоящий момент его не обеспокоило. Преступники редко соблюдали какой-либо график, кроме того, неизвестно добрался ли вообще коротышка до Асгалуна. Однако это не означало, что другие пребывают в неведении насчет местонахождения одноглазого вора.

Выбор Конана пал на упитанного аргосца, восседающего между стойкой и камином. Обликом малый никак не соответствовал человеку, лояльному властям. Правда еще в юности киммериец понял, что большинство законов является пародией на правила цивилизованного общества, и писаны они для того, чтобы оправдать беззаконие власть имущих. Если законы основываются на притворстве и лицемерии, то Конан не будет стремиться их соблюдать.

— Я ищу вора, — он навис над сидящем толстяком.

— Вот как? — притворно удивился аргосец и широко развел руками. — Может, ты хочешь обвинить всех нас в воровстве?

— Я ищу Элу Шана, — повысил голос киммериец.

— И кем же ты себя считаешь, варвар? — щеки толстяка затряслись от смеха.

Конан схватил его за горло и поднял со стула.

— Повторяю, мне нужен Эла Шан.

Ноздри мужчины раздулись, лицо приобрело фиолетовый оттенок. Клиенты заведения, распихивая мебель, соскочили с мест. Заблестела сталь. Наступившую на миг тишину нарушали лишь потрескивание дров и хрипы полузадушенного толстяка.

— Остыньте, вы, дурачье!

Из какой-то темной дыры появился Эла Шан. В расшитых серебряными нитями бархатных одеждах, он выглядел так, будто только что покинул ванну, где плескался целый день. Нынешний вид коротышки крайне мало соответствовал тому образу, который запомнил киммериец. Весу в нем прибавилось несколько фунтов, а единственный глаз смотрел более чем уверенно.

Маленький вор раздвинул лес обнаженных лезвий и встал в середине круга, готового стать ареной смерти.

— Это Конан. Я рассказывал, что обязан жизнью этому человеку, значит, теперь вы должны мне отдать свои. Раньше, чем зад Боваса, — он кивнул на тучного аргосца, — плюхнется обратно на стул, клинок варвара сократит ваши ряды наполовину. Да и остальные, боюсь, не успеют насладиться зрелищем сломавшегося под толстяком стула.

Расценив молчание должным образом, Эла Шан повернулся к Конану:

— Ну все, ты можешь отпустить Боваса. Парень глуп и высокомерен, но это все же не повод его придушить.

Киммериец ослабил хватку, и действительно, как предсказывал одноглазый, стул рассыпался в щепки. Падение толстяка вызвало хохот, ножи опустились. Эла Шан повел Конана по образовавшемуся коридору к стойке и заказал пива.

— Я весьма рад нашей встречи, — осклабился вор. — К тому же наклевывается дело, и для человека твоих талантов…

Конан покачал головой:

— Ты говорил о неком долге. Я пришел за ним.

— Что? — изумился Эла Шан.

— Мне нужно пробраться в Хор Калба.

— Даже не думай, — Эла принял кружку с пенным напитком из рук трактирщика. — Я сейчас сохранил твою жизнь. Мы квиты.

— Ты утверждал, что не существовало замка, который тебе не удалось бы открыть.

— Верно.

— Тогда ты сможешь провести.

— Я многое могу, Конан, но ты видимо никак не хочешь меня понять, — коротышка потер лоб. — Хор Калба гиблое место, друг мой. Крепость строили неприступной, и никто ее не брал с тех пор штурмом. Хотя изнутри она разрушалась не раз в результате смены власти. И каждый последующий владелец что-то менял, добавляя новые замки, ловушки, хитроумные охранные устройства. В любой момент они готовы уничтожить потерявшего разум злоумышленника. А вору там делать нечего, поскольку в крепости нет заслуживающих внимания ценностей.

— С недавних пор есть, — сказал Конан мрачно. — Женщина.

— Возлюбленная?

— Подруга, спасшая меня однажды. Я поклялся ее оберегать, и теперь она в лапах Халар Зима. На краю гибели.

Эла Шан тяжело вздохнул.

— За все золото мира я не присоединился бы к тебе. Однако мой долг тебе равнозначен долгу ей. Что ж, киммериец. Придется нам посрамить остальных воров. По прошествии двух ночей из крепости будет вынесено то, чем хозяин Хор Калба дорожит более всего на свете.

* * *

Из темного угла Марика наблюдала, как рабыни ведут Тамару к мраморному бассейну с плавающими на поверхности цветками сирени. Пристальный взгляд ощупывал обнаженное тело монахини, ища какой-нибудь порок. Но никакой изъян не портил красоту погружаемой в горячую воду молодой женщины.

Колдунья понюхала отрезанную у пленницы прядь волос. Запахи пота, грязи, даже кожные выделения верховых животных не могли перебить нечто более земное, острое и сильное. Аромат варвара! Марика хорошо запомнила его еще с детства.

Пока Тамара мылась, слуги принесли подносы с фруктами и яствами, способными удовлетворить самый изысканный вкус. С отрешенным видом девушка поела и выпила предложенное вино. После чего ее, вынув из бассейна, обтерли красными полотенцами и усадили на мягкую тахту. Две невольницы тщательно расчесывали ей волосы, а полдюжины других начали приводить в порядок ногти Тамары. За время туалета монахиня не проронила ни слова, глядя пустыми глазами на противоположную стену.

Марика машинально отщипнула ветку черного винограда с подноса. Посмотрев на свою руку, она уже собралась отшвырнуть гроздь прочь, но вместо этого приблизилась к тахте и затолкала ягоды в рот Тамаре. Пленница послушно все сжевала, не обращая внимания на текущий по губам сок.

На смену рабыням пришли служанки, которые освободили Тамару от полотенец. Взамен они стали облачать девушку в алое платье, и, закончив, позволили ей снова сесть.

Дождавшись отбытия прислуги, Марика пристроилась на краю тахты.

— Свадебное платье моей матери. Оно тебе идет.

— Я не твоя мать, — одними губами прошептала Тамара.

— Значит, станешь, — рассмеялась колдунья. — Ты не догадываешься, зачем тебя купали в сиреневой воде? Ее любила мать. А вкус черного винограда еще сохранился на твоем языке? Другое ее пристрастие. Скоро музыканты исполнят тебе баллады, от которых трепетало сердце Маливы. Хочешь знать почему?

Слеза блеснула в правом глазу хранившей молчание Тамары.

— Моя мать возьмет тебя, только не так, как брал твой варвар, а полностью. Ты сосуд, который необходимо заполнить любимыми вещами матери, чтобы те напомнили ей о радостях жизни. Когда отец позовет ее из могилы, твоя душа иссякнет, и сущность Маливы войдет в твое тело, проникая через пальцы ног, вверх по пояснице животу и груди. Она будет бежать по твоей шее пока… пока твои голубые глазки не обретут цвет ночи.

— Мне лучше умереть, — встряхнулась монахиня.

— Конечно, моя дорогая. Ты умрешь…

Дверь палаты открылась, пропуская Халар Зима. Улыбка расцветала на его лице, но к досаде Марики предназначалась вновь не ей.

Воитель потянулся к Тамаре. Не желая того, девушка встала к нему. Он обошел вокруг нее, не скрывая восхищения. Его улыбка, как могла заметить дочь, стала еще шире.

— Ты прекрасна, о, любовь моя!

— Она не Малива, — Марика отвернулась, стиснув в кулаке прядь волос.

— Какая разница. Ее смерть ознаменует возвращение твоей матери… и славы Ахерона. Плоть сойдет с костей земных владык от магии Маливы. Вдвоем мы утопим всех соперников в море крови.

— А я, отец? — спросила колдунья, поднявшись. — Какое мне отведено место? Наверное, меня посчитают слишком слабой и никчемной? Неужели ты забудешь все мои заслуги?

— Как я могу забыть того, кто доставил мне этот сосуд и нашел последний осколок маски, — Халар Зим с прищуром смотрел на Марику. — Любовь к твоей матери не заставляет меня любит тебя меньше. Наши враги захлебнутся собственной кровью. А ты — плод нашего союза поднимешься до небывалых высот, и будешь править, как всемогущая принцесса, — он протянул ей открытую ладонь.

Взявшись за руки, они отошли от Тамары. Халар Зим подвел Марику к большому обсидиановому зеркалу.

— Улыбнись же, мое жестокое дитя. Вскоре мы опять будем семьей.

Его дочь рассеянно кивнула, вглядываясь в отражение и надеясь услышать потусторонний шепот. Призраки упорно молчали. Наконец она выдавила из себя смущенную, почти детскую улыбку.

— Да, дорогой отец. Опять единой семьей.

 

Глава 31

Замок Хор Калба высился на побережье вызывающей черной глыбой, словно в насмешку над способностью океана разрушать даже самый твердый камень. В часы отлива оголялась отмель с признаками мелкой морской живности. По ней, разгоняя блеклых крабов, шагали Эла Шан и Конан. Путь двоих мужчин пролегал через россыпи осклизлых булыжников и закончился возле сточной трубы, из которой воняло нечистотами и тиной.

В полу миле от стен крепости виднелось горное образование, весьма похожее на череп великана, пытавшегося выбраться из-под земли. Казалось, будто внутри него спрятан источник света. Раскаленный поток магмы стекал по языку исполина к морю и с шипением погружался в соленую воду. Можно было предположить, что гигант, тем самым, освобождает желудок от не переваренной пищи.

Эла Шан присел в тени трубы.

— Решетка новая. По крайней мере, она моложе Хор Калба. Твой Халар Зим отнюдь не дурак.

Киммериец схватился за толстые, черные прутья. Требовались нечеловеческие усилия, чтобы раздвинуть их. Однако иной лазейки не существовало.

— Погоди, — рука Элы Шана опустилась на его запястье. — Дай мне немного времени. Препятствие в виде железных прутков я нахожу для себя особенно оскорбительным.

Перед походом коротышка обменял свой вычурный наряд на одежду, делающую его почти невидимым в сумерках. Сверху он нацепил жилет с массой отделений и карманов. На взгляд Конана у напарника стали вразвес было, пожалуй, больше, чем у него самого, но в карманах находилось и кое-что другое. Из одного маленький вор вынул пузырек, сломал восковую печать, затем осколком раковины нанес вязкую жидкость на основания двух прутьев. Металл тут же задымился.

Зашвырнув пустой флакон и раковину в море, Эла Шан отступил с наветренной стороны от места, где пузырилось зелье.

— Не желаешь понюхать.

Отрицательно мотнув головой, Конан встал рядом с товарищем.

— Долго?

— Не очень. Вон та пена, как у сбесившейся собаки, сделает за нас всю работу, — одноглазый указал пальцем на вздыбившуюся поверхность. — Корни некоторых растений для комфортного роста производят кислоту, которая способна разъедать металл. Один алхимик собирался с ее помощью превращать всякие отбросы в золото, но не рассчитал концентрацию и лишился рук. Теперь он делится тайной состава с теми, кто оказывает ему различные услуги. Я, например, чешу парню спину. Ну, или нахожу людей для этого…

Не вдаваясь в дальнейшие подробности, киммериец ударил ногой по одному пруту выше точки действия кислоты. Тот надломился с противным хрустом. Второй лопнул еще легче. Эла Шан облил нижние края несколькими горстями воды, тогда Конану уже не составило труда разогнуть прутья для прохода вовнутрь.

Рост Элы Шана позволял ему держаться закругленной стенки, дабы не замочить ног в зловонной жиже. Киммериец не имел такой возможности. Даже с опущенной головой, он задевал плечами свод трубы. Хорошо еще, что зеленоватое свечение, испускаемое произраставшим здесь мхом, кое-как освещало дорогу.

Ниже первой линией стен напарники обнаружили узкий поперечный канал, уходящий под наклоном вверх. Скорее всего, эта выложенная кирпичом темная дыра служила для вентиляции. Коротышка протиснулся бы туда довольно легко в отличие от Конана.

— При других обстоятельствах я пользовался арбалетом и крюком, — вздохнул маленький вор. — Но сейчас мне меньше всего хочется уткнуться носом в сапоги какого-нибудь здоровяка гвардейца, привлеченного нашим подъемом. Думаю, чуть глубже у нас появится возможность отыскать более удобный лаз, о котором в Хор Калба все давно забыли.

Дальше по ходу туннель расширился, равно как поток через него. Еще две трубы вливались сюда же и образовывали большую лужу, преграждающую путь. Мутную пленку на поверхности то и дело разрывали зловонные пузыри.

Конан потыкал мечом.

— Тут, вроде, мелко.

— Не стоит спешить, — предостерег его вор.

В руках Элы Шана появилась коробочка с веществом, похожим на соль. Жестом сеятеля он бросил несколько кристаллов в водоем, и когда крупинки погрузились, то начали искриться зловещим, лиловым цветом. Наметилась кривая дорожка, но главное — какие-то темные силуэты под толщей воды метнулись прочь от нее.

— Разновидность колдовства? — поморщился Конан.

— Нет, друг мой. Магию всегда можно распознать, — Эла Шан продолжал рассыпать кристаллы перед собой. — Это затвердевшая смесь определенного вида лишайника и масла красного эвкалипта. Не многим существам дано ее выносить. Пока есть свет, дорожка безопасна.

Варвар последовал за товарищем на противоположную сторону лужи и вскоре остановился.

— Вода стала холоднее, — заметил он.

— И гораздо свежее, — добавил нагнувшийся коротышка. — Вероятно холодный поток вытекает из водоема значительной глубины. Зачем обитателям крепости понадобился такой, я понятия не имею.

— А я догадываюсь, — сказал киммериец, вспомнив чудовищный глаз у борта «Шершня».

— И…?

Сверху послышался далекий бой барабанов.

— Уже началось. Давай, пошевеливаться.

— Конан, что нам предстоит?

Киммериец повернул к вору напряженное лицо:

— Надеюсь на твой запас кристаллов.

С этими словами он погрузился в темноту.

* * *

Взгляд Марики выражал одновременно ненависть и восторг. Скованная по рукам и ногам длинными цепями Тамара стояла перед нею в платье Маливы. Гордой осанкой девушка напоминала ведьме ее мать.

— Полагаю, что ты готова.

— Разве ты не будешь меня одурманивать снова? — стрельнула глазами монахиня. — В конце концов, я могла бы попытаться убежать.

— Некоторые меры предосторожности доставила бы мне удовольствие, — на правой руке колдуньи сверкнули стигийские когти, — но я не хочу видеть мать в столь немощном теле. Хитрая девочка ведь рассчитывает, что, таким образом, ритуал может сорваться?

Тамара не ответила.

— Вынуждена тебя огорчить. Этой ночью все пройдет гладко, — Марика подошла к окну тронного зала и кивнула на двор: — Воины торопятся вывесить знамена моего отца. Пора уж. И поверь мне, малышка, казнят любого, кто хоть ненароком упомянет твоего киммерийца. Варвар, конечно, мог избежать смерти, но никак не успеет придти к тебе на помощь.

— Я забочусь не о спасении. Мне будет довольно, если он убьет твоего отца и разобьет маску, — Тамара мстительно улыбнулась. — Обязательно убьет. Без вмешательства дочери Халар Зим умер бы еще в Шайпуре.

— Ничто не остановит моего отца! — вызывающим тоном Марика погасила искру сомнения в душе.

Она сняла с подставки киммерийский меч, собираясь взмахнуть им торжествующе. Однако, едва коснувшись прохладного металла, колдунья почувствовала, что огонек тревоги вновь зарождается в груди. Связь между Конаном и лезвием очевидна. Причастен ли он к созданию клинка? На гладкой металлической поверхности ведьма искала подтверждение своим мыслям и ничего не видела. Даже отражения ее правой руки.

«Неужели варвар так близко?» — Марика фыркнула и отвернулась.

— Ты, наверное, не подозреваешь, что я встречалась с твоим дикарем, когда он был мальчишкой, и забрала у него этот меч?

— Похоже, ты не заслуживала внимания, раз Конан ничего о тебе не говорил, — верхняя губа монахини изогнулась в насмешке.

— О, я попробовала его на вкус раньше тебя, — Марика облизнулась. — Говорят, что киммерийская сталь острее и тверже прочих. Что когда ей режут, боль близка к удовольствию. Тебе должно понравиться. Молчишь? — колдунья горячо задышала в ухо Тамары: — После обряда киммериец станет моим… моим супругом. Я познаю его, как познавала ты. Мне достанется все, а маленькая, глупая девочка исчезнет навсегда из мировой истории.

— Я тебя убью, — низким голосом произнесла пленница.

— Ты не получишь даже малейшего шанса.

— Не я, так твоя мать.

Сыпля проклятия, Марика бросилась к дверям палаты.

— Бейте в барабаны! Встречайте свою богиню! — кричала она солдатам и прислуге, заполнявшим коридор. — На того, кто не проявит усердия, обрушатся мой гнев и страшная кара!

* * *

Через двадцать ярдов туннель стал более пологим. Напарники на бегу высматривали какие-нибудь параллельные ответвления, но тщетно. В конце концов, они попали в цилиндрическую пещеру с глубоким бассейном посередине. Водоем покрывала решетка, прутья которой напоминали извивающиеся щупальца. С теряющейся во мраке высоты свисали на цепях железные клетки. Каменные ступени в сочетании с подъемными мостами образовывали двойную спираль, очевидно ведущую к логову господ Хор Калба.

Оценив обстановку с первого взгляда, киммериец сосредоточил внимание на высоком мужчине, покинувшем каменное кресло. Цепи, намотанные вокруг этого подобия трона, напомнили Конану об оковах его отца. «Это же Ахоун, последний из псов Халар Зима». Как только Конан и Эла Шан бросились к лестнице, Ахоун отрезал им путь, разведя цепями мосты.

— Прикончить их немедленно! — приказал великан, указывая на нарушителей спокойствия.

Полуголые люди в кожаных ремнях не заставили себя ждать. Своим обликом и местоположением они походили на палачей, а не на воинов. Свора, вооруженная кнутами и железными палками для клеймения, помчалась вдоль решетки. Но привыкшие к рабской покорности их жертв тюремщики не понимали, какую опасность могут представлять некоторые представители человеческой породы.

Эла Шан, развернувшись на ступеньках, взмахнул руками. В нападавших полетели стальные шипы и метательные лезвия. Один из палачей с распоротым горлом упал на решетку. В горячке он попытался встать, но вынырнувшее серое щупальце обвилось вокруг него и утянуло под воду.

Конан взревел. Его меч описал дугу, развалившую атакующего человека от плеч до бедер. Падение изуродованного трупа помешало атаке другого противника. Третий тюремщик замахнулся клеймом. Варвар уклонился, шутя, и отрубил ему руку по локоть. Поймав железную палку, Конан ткнул ее раскаленным концом в лицо поднявшегося врага. Мужчина отпрянул назад прямо на прутья решетки. Он балансировал лишь пару мгновений прежде, чем исчезнуть в глубине.

Ахоун двинулся к победоносному Конану, помахивая тяжелой палицей в такт доносящемуся сверху грохоту барабанов.

— Хватит тебе, киммериец, доставлять беспокойство моему повелителю.

Если б не предупреждение Элы Шана, то Конан наверняка угодил бы в западню. Звук брошенного на решетку ножа заставил его обернуться и очень своевременно, потому что в воздух взметнулось щупальце. Варвар успел увернуться и даже рубануть по нему мечом. Но для сидящей в воде твари укороченная на шесть дюймов конечность представлялась пустяковой царапиной.

Смех Ахоуна прокатился по пещере.

— Моя ручная зверушка не даст в обиду хозяина.

Конан прыгал взад-вперед, поскольку чудовище не оставляло попыток захватить добычу.

— Трус!

— Умный не значит — малодушный, — возразил Ахоун. — Обитатель глубин, возможно, будет добрее к тебе, чем я.

— Конан, приготовься! — маленький вор, держась за цепь левой рукой, соскочил с лестницы.

Когда Эла Шанн раскачивался по пещере, из его правой руки выпала стеклянная колба. Она разбилась вдребезги точно возле центрального отверстия. Тут же показался дым, вода забурлила, и Конан спешно убрался от решетки.

Не в силах помочь своему питомцу Ахоун лишь наблюдал, как медленно гаснет его золотой глаз. Потом он поднял булаву и издал крик боли, которую сейчас, должно быть, испытывала тварь.

Два бойца кинулись друг на друга одновременно, без мысли об элементарной защите. Один наносил удар сверху, а другой снизу. Молниеносное лезвие Конана вскрыло живот великана до самого позвоночника. С фонтаном крови на землю выплеснулся тугой узел внутренностей, и все же смертельная рана Ахоуна не смогла помешать опуститься булаве.

Вероятно, колючий стальной шар размозжил бы череп киммерийца, однако на излете он встретился с извивающимся щупальцем. Оружие задело Конана только рукояткой, хотя такого касания было достаточно, чтобы варвара отбросило к стене подземелья. Правда, по пути Конан сумел сгруппироваться, и принял удар мягким местом.

Между тем, Ахоун продолжал стоять, тупо уставившись на распоротый живот. Дрожащие руки тянулись к кишкам, будто в стремлении запихнуть их обратно. Наконец он перевел взгляд на варвара. Лютая ненависть заглушила нестерпимую боль.

Гигант сделал всего один шаг к киммерийцу, когда два живых каната оплели его тело и мгновенно скрылись с ним из виду.

Встав на ноги, Конан подбежал к трону Ахоуна. Варвар быстро ослабил цепи, удерживающие мосты в разведенном состоянии, затем присоединился к поджидавшему товарища Эле. Внизу поверхность воды никак не могла успокоиться.

— Что ты сделал?

— Вылил пятилетний сбор яда плюющихся кобр. Тварь не сдохла, только ослеплена.

— Метод, подходящий убийце, а не вору.

— Примени я его на ком-токроме чудовища, то вполне возможно.

Бегущий впереди коротышка достиг железной двери.

— Барабаны слышались отсюда.

— Попробуй открыть.

— Замок тут давно заржавел, но у соседней, думаю, будет более податливым.

С другой дверью Эла Шан справился удивительно быстро. За ней располагалась небольшая казарма, где напарники тихо прирезали двух спящих солдат. Далее по коридору они нашли служебную лестницу и полезли наверх, готовые убивать каждого встречного.

Последний уровень встретил их открытым настежь проемом. Отсутствие стражников на всем протяжении пути косвенно доказывало, что и здесь тоже пусто. Конан выглянул наружу из ближайшего окна. Внизу двигалась длинная процессия во главе с конным человеком в золотых доспехах и знаменосцами чуть позади. Киммерийцу показалось, что его украшает Маска Ахерона. Пышно одетые всадники, среди которых присутствовала Марика, окружали грубую телегу. В середине повозки возвышался столб, с привязанной к нему молодой женщиной. Несмотря на свое положение, девушка держала спину прямой, а голову высоко поднятой.

«Тамара».

— Вроде бы они направляются к горе, — сказал Эла Шан, подходя к окну. — Попасть туда несложно, но посмотри на тех молодцов, что выстроил Халар Зим вдоль дороги. Победить всех мы не в состоянии.

Конан сжал руками плечи вора:

— Твой долг погашен.

— Не надейся, что сможешь бросить меня в самый разгар приключений, киммериец, — хихикнул коротышка. — Я тоже имею понятия о чести.

— Тогда к тебе будетпросьба.

— Какая?

— Ты ведь упоминал, что в Хор Калба множество ловушек.

— Их точно больше, чем спрятанных сокровищ.

— Прекрасно, — Конан вновь глянул в окно. — Я сумею добраться до той горы незаметно для охранников. Я могу уничтожить Халар Зима вместе с маской. Но…

— Но всякое бывает. И ты желаешь, чтобы по возвращению в крепость его ждал неприятный сюрприз.

— Да, — угрюмо кивнул варвар. — Пусть здесь воцарится смерть.

— Мое прежнее ремесло вора становится скучным. Пора начинать карьеру убийцы, — усмехнулся Эла Шан. — Конечно, я выполню твою просьбу, друг мой. Если не получиться его убить, то хотя бы постараюсь обездвижить. И у мира появится шанс сделать эту крепость мавзолеем Халар Зима.

 

Глава 32

С почетного места Марика наблюдала за действиями ниже. Там четверо помощников приковывали цепями Тамару к дубовому колесу. Церемония походила на ту, что когда-то производили над Маливой, ведь девчонка должна будет стать ею. Прислужники, не отличающиеся могучим телосложением, тем не менее, подняли тяжелое колесо и установили на ось, торчащую из расщелины внутри сходной с черепом горы. Рядом заранее построили платформу для ритуала, откуда можно было полюбоваться видом текущего потока лавы.

Колдунья чувствовала особую гордость, поскольку в огненном мареве проступали очертания руин, относящихся к периоду расцвета Ахерона. В древности побережье, где теперь стояла крепость, представляло собой сердце равнины — родины великого города. Падение ахеронской империи сопутствовало изменению рельефа. Люди думали, что море жадно пожрало все, однако большая часть города к счастью сохранилась. Исследования Марики определили его местонахождение, и она убедила отца произвести раскопки вокруг Хор Калба. В конце концов, дочери Халар Зима открылись артефакты, о существовании которых ее мать только грезила, и с помощью их стало возможным совершить обряд воскрешения Маливы.

Она, проведя много времени среди тех развалин, поначалу сомневалась в своей правоте. К тому же говорящим с ней призрачным голосам руины явно не нравились. Но, несмотря ни на что, Марика занялась восстановлением скульптур и мозаики, украшавших сейчас тронный зал Халар Зима. Отец расценил ее усердие как акт почитания бога, которым ему предстояло стать. Подверженный вспышкам гнева Халар Зим всегда прощал дочь, потому что так или иначе она была первым его приверженцем.

Порой Марика раздумывала, знает ли он, что колдунья нашла в руинах много чего интересного. Темные, не подающиеся описанию вещи. Вещи из забытых эпох, равнодушные к переменам и нетронутые поглотившим город морем. Собранным предметам нашлось место в небольших, затененных галереях. О названиях и предназначении некоторых из них можно было лишь строить догадки. И хотя Марика признала в большинстве изображения богов (Младшие и Старшие, Великие и Непостижимые), она воздержалась от поклонения им и расположила по своему усмотрению. Ведьма представляла себя в их окружении. Халар Зим ошибается, если готовит ей участь всего лишь принцессы. Не отец введет ее в пантеон, а она сама без всякого восстания займет там свое законное место. Даже при всем уважении она не сомневалась, что родители использовали дочь в качестве средства для достижения собственных целей. Что ж, тогда Марика поступит подобным образом, чтобы стать тем, кем было предначертано судьбой с рождения.

Внизу заиграли два рожка, вырезанные из клыков мастодонта. Низкий звук прокатился эхом по жертвенной пещере. Марика ощутила знакомое волнение в животе. Воины снаружи, стоящие вдоль дороги, вытянулись, готовые приветствовать новую королеву. Скоро Малива переделает этих людей в существ более рослых и мощных, на силу которых Ахерон полагался на протяжении столетий. Утратив человеческую сущность, они перестанут о чем-либо заботиться, зато превратятся в красавцев. Об их привлекательности могли бы рассказать потемневшие древние фрески.

Колдунья вспомнила Ремо, иногда подглядывавшего за ней украдкой. Горбун видел фрески. Его горячим желанием было преобразиться. Он верил или, по крайней мере надеялся, что Халар Зим отдаст ему в жены Марику. Желание несчастного, возможно, осуществилось бы, правда, трансформация сделала бы для него отношения полов весьма спорными.

Появился Халар Зим, и снова взревели рожки. Воитель надел золотую броню, сияющую неестественно ярко в пещере. Доспехи являлись точной копией лат последнего короля-жреца Ахерона, и сами руины, казалось, передали им энергию, чтобы напомнить призракам прошлого о почти забытом великолепии. Его клинки в ножнах у левого бедра также копировали змееобразную форму лезвий ахеронского владыки. С горящими глазами он подошел к платформе уверенной походкой.

Встав по правую руку от Тамары, спиной к Хор Калба, Халар Зим обвел присутствующих взглядом бога, рассматривающего собрание первосвященников.

— Наступило время восстановить справедливость, — он простер руки вперед. — Благодаря этой женщине и ее жертве должна вернуться моя супруга, а через нее слава Ахерона. Вы, жители далеких земель от Немедии до Турана, от пустынь Стигии и влажных джунглей Кешана до блистательных городов Аквилонии, все разделили со мной тайну. В наших жилах течет ахеронская кровь. Когда Империя пала, многие разбежались по свету. Кого-то тяготило происхождение. Кто-то не знал о нем до недавних пор. Но другие трудились в течение веков, чтобы приблизить этот день.

— И вот оно наше искупление!

Реплика принадлежала Марике. Колдунья приняла от помощника обернутый красным шелком киммерийский меч, затем спустилась по каменным ступенькам к Халар Зиму. Улыбка играла на ее лице. Но явилась ли она результатом гордости за отца, или осознанием того, что вскоре все будут ползать на брюхе перед ней, ведьма не могла сказать наверняка.

Марика развернула лезвие и подняла его высоко. Красный шелк стек по руке подобно кровавому ручейку.

— Однажды меч победоносного варвара разрушил Маску Ахерона, теперь меч побежденного дикаря, изготовленного хранителем последнего черепка маски, вернет ей силу.

Халар Зим взял у дочери обнаженный клинок. В момент передачи бронзовый набалдашник меча ужалил мизинец колдуньи, словно в плоть впился металлический заусенец. «Быть не может… Варвар близко…» — промелькнула мысль, но она ухмыльнулась: «Хотя не настолько близко и ему уже не остановить отца».

Осмотрев лезвие, Халар Зим окунул его в дым кадила. После чего подручный начал размахивать кадилом над Тамарой, а двое других взялись крутить колесо. Под скованной девушкой медленно проплывала огненная бездна, поднимающиеся вверх потоки раскаленного воздуха трепали ее длинные волосы. Четвертый помощник взошел на платформу с золотым подносом, где лежала Маска Ахерона. Марика забрала у него поднос и протянула отцу.

— Милостью сладострастной Деркето, змееголового Сета, Дагона и Нергала мы возрождаем Империю Ахерон… — Халар Зим поднял над головой меч: — Этим лезвием я возьму древнюю кровь и окроплю маску.

Будто заботливый родитель, собирающийся очистить щеку своего ребенка от прилипшей скорлупы, он приложил край меча к ключице Тамары и сделал надрез. Девушка ахнула. Выступившая кровь быстро заполнила ложбинку между грудей, потом заструилась вниз.

Марика опустилась на колени, чтобы подставить поднос и позволив горячей крови обильно оросить маску. Вопреки ожиданиям брызг не последовало. Маска впитывала в себя алую жидкость до капли, как пересохшая ткань. Крошечные пузырьки вскипали вдоль трещин, восстанавливая поврежденную структуру. Твердый материал становился более податливым. Чешуйчатая поверхность вздулась и приобрела глубокий блеск. Возрастной налет исчез на глазах.

Вдруг одно из щупальцев дернулось. Почти незаметно, однако это не было обманом зрения. Следом зашевелились остальные. Отдельные щупальца ударили об поднос, приподняв маску. Марика, чувствовавшая биение через золото, поймала свое отражение на дрожащем дне подноса. На нее смотрела богиня!

Колдунья отвела взгляд. Халар Зим с окровавленным мечом в одной руке, другой — поглаживал маску. Щупальца ласкали его в ответ. Марика не знала, кому завидовать больше: щупальцам за возможность доставить удовольствие отцу, или ему самому, игравшему с пульсировавшим комком, кульминацией его мечты.

— Искусство древних, чьи останки догорают внизу, обессмертило их имена, — Халар Зим восторженно расхохотался. — Трепещите же перед новым владыкой мира, уповая на милосердие.

Левой рукой воитель поднес к лицу ожившую маску. Щупальца, словно чувствуя его дыхание, потянулись к нему, и, едва коснувшись плоти, обернулись вокруг головы. Присоски проникли под кожу, но кровь не хлынула из ран, потому что маска и голова человека стали единым целым.

— Не бойся, дочь. К тебе это не относится, — бросил он Марике. — Я любил и буду тебя любить. И, конечно, прощать многое.

По спине Марики пробежал холодок.

— Мой отец очень добр, — колдунья поклонилась.

— Отец… — голос Халар Зима звучал чуть отстранено. — Не до скончания веков мне быть твоим отцом.

Он отвернулся, протягивая ладонь к Тамаре.

— Малива, моя королева, услышь меня! Я вызываю тебя из глубин преисподней. Возвращайся скорее и принеси с собой знания, неведомые смертным. Пробил час начала нашего вечного правления!

На другой стороне колеса звякнуло о камень кадило. Мертвый прислужник грохнулся наземь, его отрубленная голова покатилась и соскочила с платформы. У второго поперек лба образовалась широкая красная линия. Мужчина, закатив глаза, как бы пытаясь ее рассмотреть, дернулся вперед. Но в следующее мгновение он упал холодным трупом, зацепившись сапогом за деревянную ось.

— Кто посмел?! — в бешенстве зарычал воитель.

— Маска не твоя, Халар Зим. Ее сила не поможет тебе, — киммериец присел в низкой стойке, выставив обагренное кровью лезвие. — Я пришел взять принадлежащий мне осколок, а тебя отправить в ад на свидание с женой.

 

Глава 33

Стряхнув капли крови с лезвия, Конан двинулся по платформе на человека, возомнившего себя богом. Один трубач замахнулся было на него костяным рожком, но осекся под суровым взглядом киммерийца. Остальные свидетели ритуала поспешили отступить, тем самым, расчистив бойцам место для схватки.

Халар Зим ударил плашмя киммерийским мечом по своим доспехам, как немедийский князь, вызывающий противника на турнире. Конан наступал без финтов и обманных маневров, держа длинный клинок обеими руками. Когда Халар Зим сделал выпад, он отвел в сторону отцовское лезвие и ударил врага в висок, высекая из маски сноп искр.

Вместе с искрами Маска Ахерона выплюнула сгусток зеленой энергии, заставившей онеметь руку Конана. Халар Зим упал, не устояв на ногах, и в тот момент земля вздыбилась. Затрещали доски. Платформа просела, сбросив добрую половину присутствующих в пылающую бездну. Начали крошиться и падать камни. За спиной варвара раздался душераздирающий хруст.

— Конан!

Развернувшись, киммериец прыгнул к церемониальному колесу. Поздно, деревянная ось сломалась. Лишь на мгновение встретились их глаза, а затем колесо с Тамарой рухнуло в расщелину. Конан подбежал к краю, ожидая увидеть обугленное тело девушки на поверхности огненной реки.

Однако колесо застряло двадцатью футами ниже, удерживаемое вытянутыми руками двух коленопреклоненных статуй. Черные базальтовые изваяния мужчины и женщины слепо таращились на скованную Тамару. Судьба монахине в буквальном смысле сейчас находилась в руках забытых божеств.

Конан спрыгнул вниз, приземлившись с кошачьей точностью. Ударами рукояти варвар сломал замки наручников, потом мечом перерубил конец цепи, обмотанной вокруг талии девушки.

— Я мигом тебя вытащу.

— Ты, наверное, имеешь в запасе план о том как выбраться отсюда, — слегка улыбнулась Тамара.

Прежде, чем он смог ответить или закончить возиться с оковами, колесо содрогнулось. Халар Зим опустился на его противоположной стороне и топнул ногой. Потерявший равновесие киммериец приложился задней частью к груди базальтовой богини.

— Тамара!!

— Последний болт лопнул и я свободна, Конан. Тут есть уступы.

— Постарайся найти выход.

— Я не оставлю тебя!

— Я надолго не задержусь.

— Марика, не упусти девчонку. Она не должна сбежать, — крикнул вверх Халар Зим.

Он нагнулся и дотронулся до колеса. Его левую руку окутало сияние, но не зеленое, а темно-лиловое, вытекшее из глубоких трещин в руинах. Фиолетовое свечение распространилось вокруг, и от этого колесо, казалось, приобрело большую устойчивость.

— Ну, киммериец, — сказал Халар Зим, выпрямляясь, — похоже, тебе суждено быть первым принесенным в жертву моей славе. Твое имя запомнят на века.

С презрительной усмешкой Конан ответил ему в тон:

— Хотелось бы дожить до того времени, чтобы просто удостовериться, что память о тебе не сохранилась.

* * *

Пробираясь по выступам, Тамара попала в довольно широкий проулок среди почерневших, закопченных развалин. Внизу, справа по течению огненной реки виднелась обрушившаяся платформа. Через поток лавы были переброшены ветхие мосты. Девушка не сомневалась, что путь назад ей отрезан, как и относительно намерений врагов ее изловить.

Дорога шла параллельно реке, затем сворачивала вглубь массива. Тамара заметила в пыли вереницу следов и определилась с направлением. Она бежала вперед, звеня свисающим с правого запястья обрывком цепи, в надежде увидеть сквозь трещину клочок ночного неба или поймать ноздрями дуновение морского бриза. Наконец, вдали забрезжило свечение, и монахиня заспешила к нему.

На полпути мрак разорвала вспышка света. Тамара обнаружила себя среди сборища безобразных истуканов. Вид этих идолов, почти не подающихся описанию, мог радовать только больной разум. По проходу между ними горделиво вышагивала Марика. Колдунья, подобно радушной хозяйки, раскрыла гостье объятия. Однако ее правая рука щетинились стигийскими когтями, а левая сжимала острый кинжал.

— Милости просим в мое царство. Тебе здесь нравится?

— Нисколько, — Тамара медленно накручивала цепь на кулак. — Покажи мне выход.

— Что если нет? — холодно поинтересовалась ведьма.

— Я не одурманена и больше не нахожусь в оковах. Где же твоя охрана? — прищурилась Тамара. — Тебе меня не остановить. Если мне придется доказывать свою правоту, то ты узнаешь цену боли.

* * *

Двое мужчин кружили по ободу. Иногда мечи, будто выстрелившие языки змей, оспаривали им место в центре колеса. Звон киммерийского клинка будил в Конане воспоминания о погибшем отце и разжигал в нем огонь ярости на бесчинства Халар Зима.

Варвар прекрасно контролировал свое тело, ни на секунду не теряя баланса. Он, прощупывая оборону противника, всегда отводил меч назад прежде, чем Халар Зим успевал парировать, и сам с легкостью блокировал ответные выпады.

Недовольство Халар Зима росло. Щупальца нервно корчились на маске. Неудивительно, если она вспомнила разбивших ее в прежние времена варваров. Это было бы достаточно, чтобы заставить врага думать об отвлеченных вещах. Например, о том, что Конан родом из Киммерии, и он единственный человек, который пускал ему кровь в поединках.

— Будь ты проклят киммериец! — сорвалось с перекошенного рта воителя. — Ты долго испытывал мое терпение, так умри!

Человек-бог ринулся в атаку, чередуя высокие и низкие удары. Конан отступал по окружности, Халар Зим наращивал темп. Увидев, что враг замешкался, потомок немедийских князей решил закончить бой. Но в последний момент Конан уклонился влево. Пропуская под рукой лезвие, он сжал кисть Халар Зима мертвой хваткой, затем дважды поразил кулаком его уже страдавшее ранее ухо.

Халар Зим зашатался. Конан, отбросив свой длинный меч, вырвал у него отцовский клинок. Жестокий удар коленом в нагрудник отбросил человека-бога на черное изваяние. Оглушенный немедиец лишь каким-то чудом удержался на краю колеса и не полетел в пропасть вниз головой.

— Сдохни, щенок! — он вскинул кулак, объятый колдовским пламенем. — Демоны тебя побери!

Рука человека-бога упала.

Колесо взорвалось.

* * *

Колдунья по-новому взглянула на монахиню.

— Мне удивляться тобой или возмущаться твоим словам?

— Ты дура, раз оставляешь за собой только два выбора.

Тамара действовала быстро, несмотря даже на неудобное платье Маливы. Раскрученная цепь выбила кинжал у ведьмы раньше, чем та смогла убрать руку. Лезвие, срикошетив о постамент какого-то идола, еще не скрылось в темноте, когда взметнулся кулак Тамары. Из глаз Марики посыпались искры. Она упала навзничь между монахиней и боковым ответвлением коридора.

«Девчонка осмелилась меня ударить!» — сплевывая кровь, колдунья встала на четвереньки и злобно зыркнула на Тамару: «Ты будешь молить, чтобы я позволила тебе умереть!».

Марика бросилась через короткий проход к лестничному маршу, спускающемуся во внутренний дворик. В древности, когда над городом светило солнце, здесь был сад, но огненная река уже выгрызла у здешнего уровня значительный кусок. Двор колдунья заставила полудюжиной статуй рогатых божков, собираясь впоследствии сжечь истуканов. Тем не менее, сейчас они могли бы стать свидетелями ее победы.

Подошедшая Тамара стояла напротив стены бывшего сада.

— Никто не смеет меня бить. Никто, — Марика закашлялась.

— С удовольствием повторю это снова.

— Ты не понимаешь, дорогуша, — ведьма начертила указательным пальцем в воздухе огненный знак. — Тебя учили драться, а я училась убивать.

Движимый силой ахеронского заклинания пылающий символ полетел прямо на Тамару. Монахиня увернулась с впечатляющим проворством, однако ловкость ей не помогла. Символ, поразивший бедро девушки, закрутил ее волчком. Она врезалась в стену, отскочила и тяжело приземлилась на руки.

Схватив Тамару за волосы, Марика запрокинула голову монахини. Стигийский коготь, отливающий золотом в отсветах лавы, нацелился на незащищенное горло жертвы.

— Тебе не жить!

— Но убив меня, ты убьешь свою мать!

Марика расхохоталась:

— Как ты думаешь, кто выдал врагам убежище моей матери?

Монахиня оцепенела от ужаса.

Рука скалившейся ведьмы высоко поднялась и…

…И киммерийский меч чисто срезал ее по локоть.

Марика перевела удивленный взгляд с фонтанирующего кровью обрубка на варвара, притаившегося среди изваяний. Она начала что-то бормотать, но монахиня вновь была на ногах. Тамара с размаху пнула Марику в живот, и колдунья покатилась к реке.

Ее вращение остановил камень. Обломок скалы, сокрушив позвоночник, пробил насквозь грудную клетку. С огромным трудом ведьме удалось освободить свое пронзенное тело из смертельной ловушки. Сверху на нее смотрели равнодушно Конан и Тамара. Марика ответила бы им дерзкой ухмылкой, если б была в состоянии. Потом они исчезли, но вместо них появился отец с двумя мечами в руках. Кровавый след на маске показывал место, куда наносил удары киммериец.

Халар Зим сбежал вниз трусцой и присел на одно колено.

— Эх, Марика, Марика.

— Ты можешь исцелить меня, — колдунья пробовала улыбнуться. — Пожалуйста, дорогой отец.

— Я любил тебя всегда, дочь моя, — качал головой Халар Зим, — и продолжал бы любить вечно. Однако произошло то, что я боялся. В отличие от своей матери ты оказалась слишком слаба, и поэтому твой путь закончится объятиями Смерти.

* * *

Конан и Тамара блуждали по лабиринту древних развалин. Спустившись на нижний уровень, они попали в тупик, затем поднялись на два вверх. Поиски выхода наружу продолжались долго, пока киммериец не заприметил трещину, сквозь которую, по его мнению, проглядывало вечернее небо. Правда, та расщелина находилась на другой стороне реки.

— Нам нужно туда переправиться.

— Вот, по нему, — Тамара указала на мост.

С надеждой в сердце они помчались к деревянному сооружению. Мост состоял из трех пролетов, опираясь центром на два столба еще не разрушенные лавой. Первый пролет казался довольно шатким, хотя выдерживал вес двоих человек. Поднимающийся от расплавленной породы жар не обуглил древесину, возможно, из-за вырезанных на ней странных иероглифов. Конан счел их охранными заклинаниями.

Мужчина и женщина миновали середину, когда у начала моста возникла фигура Халар Зима.

— Беги, спасайся, — сказал Тамаре варвар. — Я остановлю его.

— Нет, — девушка вцепилась в Конана. — Мы уйдем вместе.

Тамара потянула киммерийца за собой, но ее пальцы соскользнули, и она по инерции заскочила на третий пролет. И тут настил под ней провалился.

Метнувшись вперед, Конан успел поймать обрывок кандалов, до сих пор украшавшей запястье монахини. Цепь раскачивалась, и варвар мог ощущать, как бьется тело девушки об каменную опору моста. Звено за звеном, он начал сокращать длину цепи, но планка, используемая им в качестве рычага, треснула.

— Тамара!

— У меня плечо вывихнуто. Я не могу себя подтянуть.

— Я тебя вытащу.

— Сколько это продлится? — Халар Зим, вложив в ножны оба меча, подошел к Конану. — Никто мне не ровня. Все должны пресмыкаться передо мной. Моя мощь беспредельна! — он закрыл на секунду глаза, прислушиваясь к эху. — Малива, я вызываю тебя!!

На конце цепи дернулась Тамара. Лава забурлила, поднимая в воздух облака ярких, подобных звездам, угольков. Они обожгли кожу варвара, опалили волосы.

— Ты в порядке, Тамара?

— Он позвал ее, Конан. Я чувствую, как что-то входит в меня.

— Опять киммерийский мальчик вынужден держать цепь ради жизни другого человека, — хихикал Халар Зим, и маска злорадно полыхала зеленым пламенем.

— Отпусти меня, Конан. Я не в силах бороться с ней.

— Ни за что! — киммериец ударил мечом по ограждению второго пролета. Лезвие, расколовшее покрытую письменами древесину, остановила каменная опора. Мышцы Конана свело судорогой, боль отдалась в плечо. — Его злоба больше не причинит никому вреда.

— Ты уже повержен, мальчик, — человек-бог сложил руки. — Я предлагаю тебе то, что предлагал твоему отцу. Пади предо мной на колени и останешься в живых.

— Конан, она безумна. Хуже, чем ее дочь. Прошу, отпусти меня!

— …Итак, каково твое решение?

Конан, тяжело дыша, смотрел на врага сквозь потные пряди черных волос.

— Тебе хочется знать, почему я мог бить тебя, когда ты владел мечом моего отца?

Лицо Халар Зима напряглось.

— Ну, скажи мне.

— Этот клинок не предназначался мальчику… или новоявленному божеству. Отец выковал его для мужчины — воина, — Конан стиснул рукоять. — Киммериец, рожденный для войны, способен убить даже бога!

Варвар воткнул лезвие глубже в дерево. Как Корин, поднимавший рычагом глыбу льда, чтобы остудить горячность сына, он приподнял настил моста над высокой сваей. Не ожидавший ничего подобного самозванный бог полетел в бездну, из которой не суждено выбраться никому. И все же перед падением Халар Зим увидел, расширенными от страха глазами, свою гибель в виде сверкающей стали. Серебристое лезвие киммерийского меча, войдя через памятное правое ухо, снесло ему половину черепа. Маска Ахерона рассыпалась, и ее куски скрылись вместе с владельцем в массе расплавленной породы.

Произошел выплеск магической силы, которая сотрясла руины до основания. Огненная река вышла из берегов. Рушились террасы, падали камни. Огромный валун превратил в щепки часть моста.

Конан вытянул Тамару и крепко обнял. Затем киммериец подобрал отцовский меч. Вдвоем с девушкой они принялись проверять остатки настила на прочность, но вскоре бросили это бесполезное занятие. Камнепад, так или иначе, нанес мосту урона больше, нежели сломанные Конаном доски. Перебравшись, в конце концов, на другую сторону, они бегом побежали к замеченной ранее расщелине, опасаясь, что скальные обломки закупорят отверстие.

Пещеру преодолели благополучно, однако на выходе Конан немедленно загородил собой Тамару. Если основное войско Халар Зима улепетывало сейчас назад к Хор Калба, то два отряда предпочли остаться. Элитная охрана человека-бога выстроилась с обнаженными мечами перед гротом, а похожие на новобранцев люди, будто в нерешительности, толпились за их спинами.

— Ваш хозяин мертв, его планам пришел конец, — тряхнул головой варвар. — Кто из вас готов погибнуть во имя несбывшихся надежд?

Капитан гвардейцев шагнул вперед.

— Некоторые из нас имеют понятия долга и чести, они не сражаются ради наживы и привилегий.

Человек, доселе не привлекавший к себе внимания, выступил из тени и приставил кинжал к горлу капитана.

— А некоторые из нас, парень, сражаются за своих друзей, — «новобранцы» позади поступили аналогично с последними приспешниками Халар Зима.

Конан чуть не покатился со смеху.

— Артус! Что ты здесь делаешь? Разве тебе не надлежало оповещать народ о Халар Зиме?

— Я шепнул словечко одному шемитскому купцу. Должно быть, к настоящему времени слух облетел полмира, — пожал плечами зингарец. — Мы не стремились рваться в бой, сам видишь… Только желали тебе сообщить, что мы отправляемся в Гирканию и не хотим, чтобы ты опоздал.

 

Эпилог

С вершины холма Конан рассматривал пустынную равнину Гиркании. Рядом стояла Тамара, Артус с лошадьми остался у подножия. Солнце жгло нещадно, и над землей висело марево. Хотя варвар был уверен, что мерцание воздуха вызвано не одной жарой.

— Да, Конан, монастырь там, — улыбаясь, сказала Тамара. — Я это знаю и могу найти свой новый дом.

— Значит, ты все решила.

Девушка тронула его за плечо:

— Твои предложения я обдумала, но меня зовет чувство долга.

— Что ж, — кивнул он. — Ты действительно очень предана своему наставнику.

— Дело не только в нем, — монахиня подняла руки и выставила напоказ рубцы от оков. — Мастер Фассир описывал мне Халар Зима в иносказательной форме. Он говорил, что в мире живут люди, видящие почти во всем скрытые предзнаменования. Таким безумцам не зазорно похищать младенцев и убивать их родителей. Учитель принес меня в монастырь, чтобы спасти от преследований такого сумасшедшего. Его бремя перешло к тебе. И теперь я снимаю этот груз с твоих плеч. Всегда найдется дитя, которого кто-нибудь разыскивает с недобрыми намерениями. Как когда-то мастер Фассир оберегал меня, так я буду заботиться о каждом несчастном ребенке.

— Одному ребенку повезло, — усмехнулся Конан. — Будем надеяться, что твоими усилиями повезет также остальным.

Тамара, не отпуская от себя воина, заглянула ему в глаза.

— Ты вправе пойти со мной.

— Я плохой попутчик, Тамара Амалиат Джорви Карушане.

— Но в монастыре, Конан, ты смог бы обрести покой.

Горячо поцеловав девушку, киммериец отстранился, собираясь уходить.

— Мирное существование не по мне, Тамара. Я варвар. У меня есть надежный меч, конь, чтобы нестись навстречу свершениям, враги, которых необходимо уничтожать. Это моя судьба, девочка, и других радостей жизни я никогда не знал.

WWW.CIMMERIA.RU