В глазах Тамары двоилось. Яд продолжал действовать в течение всей поездки, которую хотелось забыть как можно быстрее притом, что память сохранила немногое. Запомнился в основном постоянно издаваемый животными душераздирающий визг, напоминающий скрежет стали о сталь. С приездом в Хор Калба состояние не на много улучшилось, и тело дрожало так, будто гонка еще не подошла к концу.

Четверо слуг вели ее по владениям Халар Зима. Прихожие были столь широки, а потолки столь высоки, что она чувствовала себя крохотной как детская кукла. Версия о внезапном уменьшении размеров выглядела бы правдоподобней веры в существование гигантов, нуждающихся в огромных пространствах, или в высокомерие человека, приписывающего себе их свойства. От гладких колонн и плит из черного мрамора, отполированных бесчисленными подошвами, веяло холодом морозной ночи.

Марика шествовала впереди, гордо подняв голову, словно балованная хозяйская кошка. Перед массивными железными дверьми женщина подняла руку, и те разошлись сами собой с готовностью вышколенных рабов. За ними оказались просторные покои, еще сохраняющие остатки величественной роскоши.

Комнату заполняли изваяния и артефакты эпохи всеобщего страха. Фигуры демонических кумиров сидели на каменных тронах, попирая перепончатыми лапами черепа младенцев. Роспись стен изображала в деталях древние ритуалы, где крови присутствовало больше, чем религиозного рвения. Хотя фанатизма на фресках тоже хватало. Центральное место отводилось Маске Ахерона, всегда вызывавшей трепет и почитание.

Тамара мысленно поблагодарила богов, что не могла видеть полной картины. Ее бесцеремонно швырнула на пол Марика.

— Посмотри, отец, я вернулась с девчонкой.

Халар Зим медленно поднялся с кушетки, неохотно оторвав взгляд от самого ценного экспоната — маски. В темном домашнем халате он пересек спальню. Его глаза постепенно прояснялись, но улыбка, адресованная дочери, ничем не отличалась от той, что озаряла до этого Маску Ахерона.

Присев на корточки, воитель взял Тамару за подбородок и осмотрел лицо с разных сторон.

— Неуловимая беглянка все же решила к нам присоединиться.

— Вы ошибаетесь, — прошептала девушка, не в силах даже помотать головой. — Я не та, кто вам нужен.

— Девчонка говорит правду? — поднял бровь Халар Зим.

Его дочь погладила шею монахини. На стигийском когте заалела капля крови.

— Тебе нужны доказательства?

Он кивнул.

Марика с жадностью обсосала палец, а после слизнула выступившую кровь на коже пленницы.

— Горячая и сладкая на вкус, отец. В ней заключена сила Королевского Дома Ахерона.

— Отлично, — сказал Халар Зим, вставая. — Подготовка практически завершена. Все произойдет в канун Мертвой Луны.

— Да, уже недолго ждать, — прошипела ведьма в ухо Тамары. — В последнюю безлунную ночь, когда воды отступят и обнажатся руины — восстанет из праха Ахерон.

— Я горжусь тобой, Марика, — Халар Зим потрепал дочь за щеку. — Ты даже не представляешь насколько.

Колдунья довольно замурлыкала тогда, как Тамару сотрясли горькие рыдания.

* * *

Конан проезжал зловонные трущобы Асгалуна, стараясь держаться в тени. Между тем, немало цепких взглядов было приковано к его персоне. Но вместо манящего перезвона золотых монет в кошельке, грабители могли услышать только мягкое шуршание доспехов или бряцание перевязи меча. Мощная фигура и уверенная поступь воина охлаждали интерес любопытных. Хотя чужак явно не принадлежал к воровской гильдии города, не выглядя также подвыпившим гулякой, наблюдатели быстро делали вывод, что связываться с ним себе дороже.

Свернув в один из маленьких двориков, киммериец направил коня прямо к строению под вывеской, изображающей семь скрещенных кинжалов. Он спешился, толкнул дубовую дверь и, пригнувшись над низкой притолокой, ступил за порог. Логово «семи клинков» представляло собой плохо освещенный зал с лабиринтом разномастных столов и скамеек. Там присутствовало множество мужчин и женщин самого непотребного вида, однако никто не удосужился взглянуть даже мельком в сторону нового посетителя. Похоже, посторонние люди сюда не заходили, и проблем обычно не возникало. По крайней мере, таких, которые не решались бы с помощью ножа в спину или кубка пряного вина, разбавленного настойкой черного лотоса.

Варвар осмотрел помещение взглядом волка, подбирающего на ужин подходящую овцу. Отсутствие здесь Элы Шана в настоящий момент его не обеспокоило. Преступники редко соблюдали какой-либо график, кроме того, неизвестно добрался ли вообще коротышка до Асгалуна. Однако это не означало, что другие пребывают в неведении насчет местонахождения одноглазого вора.

Выбор Конана пал на упитанного аргосца, восседающего между стойкой и камином. Обликом малый никак не соответствовал человеку, лояльному властям. Правда еще в юности киммериец понял, что большинство законов является пародией на правила цивилизованного общества, и писаны они для того, чтобы оправдать беззаконие власть имущих. Если законы основываются на притворстве и лицемерии, то Конан не будет стремиться их соблюдать.

— Я ищу вора, — он навис над сидящем толстяком.

— Вот как? — притворно удивился аргосец и широко развел руками. — Может, ты хочешь обвинить всех нас в воровстве?

— Я ищу Элу Шана, — повысил голос киммериец.

— И кем же ты себя считаешь, варвар? — щеки толстяка затряслись от смеха.

Конан схватил его за горло и поднял со стула.

— Повторяю, мне нужен Эла Шан.

Ноздри мужчины раздулись, лицо приобрело фиолетовый оттенок. Клиенты заведения, распихивая мебель, соскочили с мест. Заблестела сталь. Наступившую на миг тишину нарушали лишь потрескивание дров и хрипы полузадушенного толстяка.

— Остыньте, вы, дурачье!

Из какой-то темной дыры появился Эла Шан. В расшитых серебряными нитями бархатных одеждах, он выглядел так, будто только что покинул ванну, где плескался целый день. Нынешний вид коротышки крайне мало соответствовал тому образу, который запомнил киммериец. Весу в нем прибавилось несколько фунтов, а единственный глаз смотрел более чем уверенно.

Маленький вор раздвинул лес обнаженных лезвий и встал в середине круга, готового стать ареной смерти.

— Это Конан. Я рассказывал, что обязан жизнью этому человеку, значит, теперь вы должны мне отдать свои. Раньше, чем зад Боваса, — он кивнул на тучного аргосца, — плюхнется обратно на стул, клинок варвара сократит ваши ряды наполовину. Да и остальные, боюсь, не успеют насладиться зрелищем сломавшегося под толстяком стула.

Расценив молчание должным образом, Эла Шан повернулся к Конану:

— Ну все, ты можешь отпустить Боваса. Парень глуп и высокомерен, но это все же не повод его придушить.

Киммериец ослабил хватку, и действительно, как предсказывал одноглазый, стул рассыпался в щепки. Падение толстяка вызвало хохот, ножи опустились. Эла Шан повел Конана по образовавшемуся коридору к стойке и заказал пива.

— Я весьма рад нашей встречи, — осклабился вор. — К тому же наклевывается дело, и для человека твоих талантов…

Конан покачал головой:

— Ты говорил о неком долге. Я пришел за ним.

— Что? — изумился Эла Шан.

— Мне нужно пробраться в Хор Калба.

— Даже не думай, — Эла принял кружку с пенным напитком из рук трактирщика. — Я сейчас сохранил твою жизнь. Мы квиты.

— Ты утверждал, что не существовало замка, который тебе не удалось бы открыть.

— Верно.

— Тогда ты сможешь провести.

— Я многое могу, Конан, но ты видимо никак не хочешь меня понять, — коротышка потер лоб. — Хор Калба гиблое место, друг мой. Крепость строили неприступной, и никто ее не брал с тех пор штурмом. Хотя изнутри она разрушалась не раз в результате смены власти. И каждый последующий владелец что-то менял, добавляя новые замки, ловушки, хитроумные охранные устройства. В любой момент они готовы уничтожить потерявшего разум злоумышленника. А вору там делать нечего, поскольку в крепости нет заслуживающих внимания ценностей.

— С недавних пор есть, — сказал Конан мрачно. — Женщина.

— Возлюбленная?

— Подруга, спасшая меня однажды. Я поклялся ее оберегать, и теперь она в лапах Халар Зима. На краю гибели.

Эла Шан тяжело вздохнул.

— За все золото мира я не присоединился бы к тебе. Однако мой долг тебе равнозначен долгу ей. Что ж, киммериец. Придется нам посрамить остальных воров. По прошествии двух ночей из крепости будет вынесено то, чем хозяин Хор Калба дорожит более всего на свете.

* * *

Из темного угла Марика наблюдала, как рабыни ведут Тамару к мраморному бассейну с плавающими на поверхности цветками сирени. Пристальный взгляд ощупывал обнаженное тело монахини, ища какой-нибудь порок. Но никакой изъян не портил красоту погружаемой в горячую воду молодой женщины.

Колдунья понюхала отрезанную у пленницы прядь волос. Запахи пота, грязи, даже кожные выделения верховых животных не могли перебить нечто более земное, острое и сильное. Аромат варвара! Марика хорошо запомнила его еще с детства.

Пока Тамара мылась, слуги принесли подносы с фруктами и яствами, способными удовлетворить самый изысканный вкус. С отрешенным видом девушка поела и выпила предложенное вино. После чего ее, вынув из бассейна, обтерли красными полотенцами и усадили на мягкую тахту. Две невольницы тщательно расчесывали ей волосы, а полдюжины других начали приводить в порядок ногти Тамары. За время туалета монахиня не проронила ни слова, глядя пустыми глазами на противоположную стену.

Марика машинально отщипнула ветку черного винограда с подноса. Посмотрев на свою руку, она уже собралась отшвырнуть гроздь прочь, но вместо этого приблизилась к тахте и затолкала ягоды в рот Тамаре. Пленница послушно все сжевала, не обращая внимания на текущий по губам сок.

На смену рабыням пришли служанки, которые освободили Тамару от полотенец. Взамен они стали облачать девушку в алое платье, и, закончив, позволили ей снова сесть.

Дождавшись отбытия прислуги, Марика пристроилась на краю тахты.

— Свадебное платье моей матери. Оно тебе идет.

— Я не твоя мать, — одними губами прошептала Тамара.

— Значит, станешь, — рассмеялась колдунья. — Ты не догадываешься, зачем тебя купали в сиреневой воде? Ее любила мать. А вкус черного винограда еще сохранился на твоем языке? Другое ее пристрастие. Скоро музыканты исполнят тебе баллады, от которых трепетало сердце Маливы. Хочешь знать почему?

Слеза блеснула в правом глазу хранившей молчание Тамары.

— Моя мать возьмет тебя, только не так, как брал твой варвар, а полностью. Ты сосуд, который необходимо заполнить любимыми вещами матери, чтобы те напомнили ей о радостях жизни. Когда отец позовет ее из могилы, твоя душа иссякнет, и сущность Маливы войдет в твое тело, проникая через пальцы ног, вверх по пояснице животу и груди. Она будет бежать по твоей шее пока… пока твои голубые глазки не обретут цвет ночи.

— Мне лучше умереть, — встряхнулась монахиня.

— Конечно, моя дорогая. Ты умрешь…

Дверь палаты открылась, пропуская Халар Зима. Улыбка расцветала на его лице, но к досаде Марики предназначалась вновь не ей.

Воитель потянулся к Тамаре. Не желая того, девушка встала к нему. Он обошел вокруг нее, не скрывая восхищения. Его улыбка, как могла заметить дочь, стала еще шире.

— Ты прекрасна, о, любовь моя!

— Она не Малива, — Марика отвернулась, стиснув в кулаке прядь волос.

— Какая разница. Ее смерть ознаменует возвращение твоей матери… и славы Ахерона. Плоть сойдет с костей земных владык от магии Маливы. Вдвоем мы утопим всех соперников в море крови.

— А я, отец? — спросила колдунья, поднявшись. — Какое мне отведено место? Наверное, меня посчитают слишком слабой и никчемной? Неужели ты забудешь все мои заслуги?

— Как я могу забыть того, кто доставил мне этот сосуд и нашел последний осколок маски, — Халар Зим с прищуром смотрел на Марику. — Любовь к твоей матери не заставляет меня любит тебя меньше. Наши враги захлебнутся собственной кровью. А ты — плод нашего союза поднимешься до небывалых высот, и будешь править, как всемогущая принцесса, — он протянул ей открытую ладонь.

Взявшись за руки, они отошли от Тамары. Халар Зим подвел Марику к большому обсидиановому зеркалу.

— Улыбнись же, мое жестокое дитя. Вскоре мы опять будем семьей.

Его дочь рассеянно кивнула, вглядываясь в отражение и надеясь услышать потусторонний шепот. Призраки упорно молчали. Наконец она выдавила из себя смущенную, почти детскую улыбку.

— Да, дорогой отец. Опять единой семьей.