Мope было синее до самого горизонта. Но это пустые слова всякого, кто не видал того моря, которое разбивает свои волны о берег Вест-Индских островов от мыса Катош до наветренных островов и от пролива Юкатан до Багамских; моря, которое все усеяно подводными камнями и рифами; старого моря буканьеров, над которым когда-то гремела слава о «подвигах» пиратов Кидда, Синглетона и Хорна.

На пропитанный солью белый песок под ослепительными лучами солнца набегали волны, светло-зеленые, прозрачные, как хрусталь, блестящие, как драгоценные камни. Крик чаек, раздававшийся весь день, умолк с наступлением послеполуденных часов прилива. Ветер утих, как будто сожженный солнцем. В пору высшей точки прилива океан всегда точно прерывает свою вечную работу, биение его сердца останавливается, и хотя волны и продолжают разбиваться о берега, но глубокий покой его слышен и виден во всем.

Гаспар Кардильяк, бывший кочегар «Роны», прочищал трубку. Несмотря на то, что он весь погрузился в свое занятие, он чувствовал этот покой так же, как чувствовали его чайки.

Гаспар был типичный южанин, родом из Прованса, смуглый, красивый, сухощавый и живой. Ив, его товарищ, тоже кочегар с «Роны», уцелевший вместе с Гаспаром после крушения этого злополучного судна, был северянин, огромный детина с белокурой бородой. Ив ушел на ту сторону острова промыслить чего-нибудь на обед в трещинах скал и глубоких заливах.

Прямо перед Гаспаром в воде лежал остов «Роны» с разодранным дном, взорвавшимися котлами и разбитыми лодками.

Катастрофа произошла почти молниеносно. Удар об острую верхушку рифа, поджидавшую «Рону» в течение многих тысячелетий, свист пара, крик людей, дикий рев сирены, гром взрывающихся котлов, треск ломающейся палубы, – все эти страшные звуки наполнили воздух. Потом все умолкло, и остался только океан, залитый лунным светом…

Ив был хороший пловец, но он потерял сознание и его неудержимо засасывала воронка, которую образовало в воде погружающееся судно. Он непременно погиб бы, если бы не Гаспар, который плохо плавал и даже не умел нырять. Сухощавый провансалец, смелый, как крыса, держал голову Ива над водой до тех пор, пока тот не пришел в себя и не увидал на волнах большой деревянный брус. Он почувствовал, что волны обливают его лицо, увидел, что Гаспар поймал брус, и тотчас же понял все. И это заставило его быстро очнуться и начать борьбу за спасение своей жизни.

Течение принесло бревно к островку, как будто волны решили спасти этих единственных уцелевших от крушения людей…

К берегу прибивало ящики и корзины, огромное количество провианта и всякого груза, доски, части судна. За несколько дней, прошедших со дня крушения, моряки успели собрать такое количество съестных припасов, которого могло им хватить на долгие месяцы. Под густыми низкорослыми кустарниками, покрывавшими островок от края до края, протекал прозрачный ручей. Островок лежал недалеко от пути торговых судов, и моряки были убеждены, что спасение придет скоро. А все это вместе способствовало поддержанию в них бодрости и отличного настроения.

Прочистив трубку, Гаспар плотно набил ее табаком и закурил. Он лежал на спине в скудной тени пальм, надвинув фуражку на глаза, и дым из его трубки поднимался прямо вверх в тихом прозрачном воздухе.

Но тишина длилась недолго. Прилив кончился, и вместе с падением воды в верхушках пальм пронесся точно легкий вздох. Может быть, этот ветерок донес до ушей Гаспара крик чаек, а может быть – с началом отлива они в самом деле начали кричать громче.

Старая бесконечная песня французских моряков звенела в ушах Гаспара. Он лежал в каком-то оцепенении и вспоминал…

Вот он стоит в машинном отделении «Роны» и засыпает уголь под котел № 2; бумажная фуфайка защищает его руки от огня; он слышит шум чугунной решетки и глухой рев волн…

– Хи! Хи! Хи! – кричали чайки, и Гаспару вдруг вспомнилась трехмачтовая «Тамальпаис», на которой он однажды совершил плавание. Голоса чаек напомнили ему голоса людей, кричавших на палубе при уборке парусов. Но «Тамальпаис» расплылась, растаяла точно в тумане, и вот Гаспар очутился на марсельских верфях, в кабачке перед цинковым прилавком, за которым стояла девушка.

Ага, вот оно что! Вот почему ему все время было как-то не по себе, вот почему смутное чувство тревоги шевелилось в его сердце, несмотря на внешнее спокойствие.

Ее звали Анизетта: она была маленькая и бледная. Не всякий оглянулся бы на нее дважды, но кто бы это сделал, тот непременно оглянулся бы и в третий раз. Гаспар встретил ее в баре «Рига», где собираются шведы и норвежцы. Они зашли туда вместе с Ивом, и она предпочла Ива.

Большой белокурый Ив овладел этим маленьким пиратом в юбке, который до той минуты беззаботно плавал по жизненному морю. Гаспар искренно любил своего товарища, но выбор Анизетты оскорбил его, и он не мог простить Иву этой обиды.

– Хи! Хи! – кричали чайки.

И бар «Рига» исчез, и опять Гаспар очутился в Марселе. «Рона» выходила из гавани. Пассажир дал Иву сигару. Иву всегда везло. Сигара ли, стакан ли вина, – всегда все доставалось Иву. И все-таки Гаспар спас жизнь Иву!

На судне за работой эти мысли спали в сердце Гаспара. Здесь в полной праздности они не давали ему покоя.

Большой краб с шумом упал на песок. Гаспар вскочил, и очутился лицом к лицу с Ивом. Белокурый великан смеялся. Он поймал краба между камнями. У него под мышкой было еще два, с перевязанными веревочкой клешнями. Он нашел парус с одной из лодок «Роны» и небольшой брус, из которых намеревался устроить что-то вроде палатки. Ив бросил находку на песок, сел рядом с товарищем и закурил трубку.

Гаспар, вскрикнувший от изумления при виде краба, лег опять на песок, и оба курили, не обмениваясь ни словом. Посторонний человек мог бы подумать, что они враги, или что между ними произошла размолвка. Но это было не так: те, кто умеют на море вместе работать, те умеют делиться своими мыслями в молчании.

– Хи! Хи! Хи!

Ветер немного посвежел, и крик чаек стал громче. Гаспар, выкурив свою трубку, сдвинул шляпу на затылок и сел.

– Знаешь что, – сказал Ив, – там, где я взял вот эти штучки, я нашел кое-что интересное…

Огромный Ив ухмыльнулся и начал зарывать свои голые ноги в песок.

– Говори же!

– Интересная штучка, честное слово. Я уверен, что ты удивишься, когда увидишь.

– Да что такое?! Говоришь загадками, как старая баба. Если ты нашел что-нибудь чуднее самого себя, – я удивляюсь.

– Лучше всего пойдем и посмотри сам.

Ив поднялся, разостлал парусину на песке, положил на нее крабов и свернул опять; потом, перевязав сверток веревочкой, положил его в тень.

– Тут они останутся целы, пока мы не вернемся, – сказал он. – Идем. – И он пошел вперед, пересекая островок, к северу.

Островок, длиной не больше четверти мили, был весь покрыт кустарниками, доходившими морякам до колен. Единственными деревьями на нем были те пальмы, под которыми мечтал Гаспар.

Ветерок, поднявшийся с началом прилива, опять затих. Когда они шагали к месту находки, солнце, перешедшее уже на западную половину неба, так нагревало им левый бок, как будто они проходили мимо открытой печи. Но они привыкли к жаре, и только Гаспар по обыкновению ворчал.

– Недурная прогулка! Пошли смотреть на что-то интересное. На мой взгляд, интереснее всего то, что мы оба добровольно жаримся и потеем. Вот если бы ты привел меня в порядочный бар…

– Иди, иди, – уговаривал Ив. – Ручаюсь, что ты не пожалеешь, когда увидишь…

Море к востоку от островка было все усеяно рифами; большой риф, который был причиной гибели «Роны», лежал к югу; к северу тоже были рифы. Подход к острову был надежен только с запада.

– Ну вот, мы и дошли, – сказал Ив, выходя к берегу северной бухты.

Гаспар шел за ним. Миновав бухту, Ив начал взбираться на длинную ось коралловых рифов, шедшую прямо от берега, наподобие природного мола. Чаек здесь не было: их рыбная ловля происходила дальше, к юго-востоку, но островок был так мал, а воздух так тих, что крики их доносились до слуха моряков. Уровень волн опустился уже на два фута, и конец косы начал обнажаться. Ясно было, что риф окаймлял лагуну овальной формы, вытянутую с севера на юг.

Пройдя шагов тридцать, Ив остановился и молча указал рукой на зеленую гладь воды слева. Вода была прозрачна до самого дна и блестела, подобно огромному изумруду.

В двадцати шагах от рифа на поверхности воды находился предмет, похожий на плоскую вершину небольшой скалы, покрытую водорослями. Отлив обнажил ее, и водоросли, подобно длинным зеленым лентам, колыхались в воде. Эта вершина скалы увенчивала прямую колонну толще человеческого тела, покрытую разноцветными морскими растениями и опирающуюся на массивное основание. Чтобы лучше рассмотреть, Гаспар лег на скалу и, вглядевшись в глубину прозрачной воды, не мог удержаться от восклицания. Глаз моряка сейчас же разгадал тайну обросшей морскими растениями скалы: колонна была мачтой, а ее основание – корпусом корабля.

– Мачта… толстая, как труба… – сказал Гаспар и умолк, смотря вглубь.

Судно, по-видимому, было повреждено только в носовой части, иначе мачта не могла бы устоять. Принесенное когда-то высокими волнами к берегу островка, оно затонуло в тихой воде лагуны. Может быть, давным-давно из лагуны был выход, впоследствии застроенный неутомимыми кораллами. Теперь уж никто не мог сказать, каким образом судно нашло здесь свой покой и каково было его назначение при жизни. Но никакие громогласные трубы не могли возвестить о гибели корабля лучше и красноречивее той глубокой тишины, которая окружала его теперь.

Футов на восемь от верхушки мачта была покрыта водорослями, и эта отметка указывала на границу отлива. Лагуна казалась замкнутой со всех сторон, но на самом деле она сообщалась с морем посредством десятков отверстий в коралловых рифах и наполнялась, и опорожнялась во время прилива и отлива, подобно огромному решету.

Насколько некрасива была косматая верхушка мачты, настолько же ослепительно прекрасна была подводная часть, укрытая ковром разноцветных морских растений такой богатой окраски, что старая мачта забытого корабля казалась колонной необычайного дворца.

– Смотри-ка, – сказал Ив, указывая на постепенно вырисовывающуюся корму корабля. – Видал ты когда-нибудь суда подобной постройки? Этот корабль должно быть времен Ноя…