Что-то дзудит и дзудит в моём ухе, и от того противного звука я разлепляю веки. В комнате полумрак. Митька спит рядом на раскладушке, а в окно толчётся и толчётся головой и поэтому, наверное, ещё больше обалдевает, настойчивая муха.

«Вот вредная», — думаю я, и тогда это:

— Эй, Демидовна, — чей-то пронзительный голос. — Дождались же внучка?

— Дождалась, Дмитриевна, дождалась. Приехал с другом своим.

— А где ж они, или уже отправились куда?

— Спят ещё. Устали с дороги. Городские же, любят поспать.

— А он мой Василий тоже городской, а ещё рано на свой велосипед, — (нашла чем хвалиться!) — и айда со двора.

«Ага, так это баба того Василия, — подумал я. — Ну-ну», — и подскочил к окну. Однако окно выходило в огород, и видно было только ботву. Тогда я затормошил Митьку за плечо.

— Вставай, Митя, Василева баба пришла.

— А? — сонно отозвался тот.

— Баба пришла Василева, того велосипедиста.

— Тю! За это надо меня будить, — зевнул товарищ. — Пусть себе хоть сто баб, что тебе к ним?

— Да ничего. Я думал, тебе интересно будет.

— Инте-рресно, ха, — снова зевнул товарищ. — Что там интересного?

И вдруг, как не он только едва оторвался от подушки, вскочил на ноги.

— Ну, собирайся скорее. Бери морилку, я — сачки, и пойдём.

— Сразу? — поморщился я.

— А чего откладывать? За три дня соберём, а там гуляй себе сколько хочешь.

— Ага, насобираешь ты за три дня.

— Разве это долго? Сачком — раз, в морилку — два, в коробку — три, булавкой — четыре. Вот и всё!

— А шалаш?

— Так само собой. А куда же мы, по-твоему, идём? Туда! Оборудуем шалаш, а как останется время, то, может, что и уловим.

— О, — облегчённо вздохнул я. — Вот я тебя узнаю. А то испугался сначала. Откуда, думаю, такой пыл?

— А как же иначе, а как же иначе? — распевал Митька, заглядывая в печь. — О, что-то варится. Прекрасно!

Выбежал из дома.

— Доброе утро, бабушка, — слышно уже снаружи. — Покормите нас?

И вот уже на столе дымится молодой картофель, покрытый укропом, и сало, и сметана, и кислое и сладкое молоко...

И вот уже мы идём, нагруженные рюкзаками с едой и всякой всячиной туда, где за рекой шумит лес, где голубизна неба заглядывает в синь лесного озера, где птицы радуются погожему дню, куда влечёт нас свободная жизнь.

— А главное, — говорил дорогой Митя, — ты заметил, какая бабушка? Ни слова не сказала. Другая уже начала бы: «Ой, и куда вы идёте? И что вам там нужно? НЕ купайтесь, потому что утонете! И не ходите в лес, потому что заблудитесь» А моя — ни слова.

— Да, — согласился я, — бабушка что надо.

— А что нам в селе делать? Ребят здесь маловато, да и те все заняты — то огород окучивают, то по хозяйству... А я, было, в позапрошлом году тоже попытался полоть, и что же ты думаешь? Выполол какую-то рассаду, а сорняки оставил. Здесь такие сорняки растут, отнюдь сорняки не похожи. Посмотришь — будто какие овощи, а оно нет, оказывается. Так меня после этого и близко к городу не подпускали. Хотел дров нарубить — Поляшка отскочила и по лбу меня как трахнет! Неделю с шишкой ходил, а топор от меня прятать стали. Хотел даже корову помочь доить, так мало того, что она лягалась, как бешеная, так ещё и мою панамку сжевала.

— Так в позапрошлом! Ты ещё мал был.

Мы отступили с дороги, потому что ею проезжало несколько колхозных грузовиков. На одном стояла какая-то здоровенная часть от комбайна.

— Думаешь, сейчас лучше получится? Здесь умение нужно.

— То-то и есть!

— А где ты его наберёшься? Дома без топора и мотыги обходимся.

Миновав поле, мы приблизились к реке.

— Сейчас над шлюзами перейдём, а потом уже лесом, — пояснил Митя.

У вас здесь и шлюзы есть?

— Конечно! Не Днепрогэс, конечно, но построили лет пять назад, чтобы поля орошать. Видел же путём, канавы какие.

Мы ступили на зыбкий и, казалось, ненадёжный мостик, а внизу грохотала, бурлила, пенилась вода и били вверх, играли на солнце, разноцветные брызги.

— Ух, страшновато! Пойдём, Митя, скорее, а то ещё мостик взломится.

— Взломится! Да он тыщу таких как мы выдержит! Смотри!

И, ухватившись рукой за перила, Митька стал так вытанцовывать, вскидывая ноги, что даже доски подо мной заходили ходуном, и мостик затрясся ещё сильнее.

Изрядно вспотев, зато наглядно доказав мне, что бояться нечего, Митя наконец угомонился, и мы углубились в лес.

— Сейчас берём вправо, — минут через двадцать сказал Митька, — и тропинка до самого озера.

Только мы свернули, как навстречу, прямо на нас, из-за деревьев выскочил велосипед, и давешний хлопец, сидевший на нём, крикнул знакомым насмешливым голосом:

— Эй, мухоловы, с дороги!

Ещё даже не сообразив, что оно и к чему, мы быстро отскочили в сторону и лишь успели увидеть, как мелькнула мимо спортивная Василева майка.

— А чтобы у тебя колесо отпало! — бросил я вслед. — Ну чего он прицепился к нам, Митя?

— А, — махнул он рукой. — Мало дураков? Не обращай!

Однако настроение у нас уже упало, и остальную пути мы шли молча.

Зато у озера... Разве можно оставаться в плохом настроении из-за какого-то пришлёпка, когда видишь перед собой мечту, если не сказать всей жизни, то по крайней мере трёх последних месяцев?!

— Вот откуда, смотри, рыбу ловить!

— А песочек какой!

— А посмотри, где в воду прыгать!

— Ух ты!

— Сила!

— Здоровско!

— Вот это да!

И наконец, визжа «ура», мы бросились друг другу в объятия. Так, вероятно, не радовался ни... ни один ученик шестого класса в мире. Митька шагнул назад и торжественно обратился ко мне:

— От имени... Гм, от имени себя... Нет, от имени себя и общественности, поздравляю вас, Сергей Стеценко, с открытием летнего сезона. Ну, и желаю...

— Понятно, — сказал я. — Мерси. Взаимно. Рад стараться, — и, вытянувшись, взял сачок «на караул», но тут же опустил. — Посмотри, Митя.

Неподалёку, на холме, виднелась какая-то бесформенная куча. Мы бросились вперёд.

— Это же шалаш был! — первым догадался Митя. — А вот и дверь, — указал на две сколоченные доски. — А вот, рядом, и место для костра расчищено.

— А сена сколько! — радовался я. — Этот шалаш отремонтировать — раз плюнуть. И местечко удобное. Интересно, кто здесь жил?

— Не подходи! — крикнул Митя и принялся бегать вокруг кучи хвороста и сена, тыча в неё со всех сторон ручкой сачка.

— Да что с тобой, Митя? — удивился я. — Ты бы отдохнул!

— Нет! — удовлетворённо сказал приятель. — Теперь можно и ремонтировать.

— Чего нет?

— Змей! Они знаешь как сено любят! Заберётся и ждёт, пока ты на неё сядешь. И всё! Вообще, здесь надо быть осторожным, — говорил Митя, роясь в рюкзаке. — Лес всё-таки. Как ни возьми, а всё же глушь. Как укусит случаем — в село бежать далеко. Вот смотри, этим мы шалаш накроем, а сверху ещё и соломы наложим. И никакой ливень не страшен!

— Это же ваша клеёнка, из дома, — узнал я свёрток.

— Конечно! А чем она плоха?

— Конечно, ничем. Но родители...

— А что родители? А когда дождь пойдёт, и мы позастужаемся, и воспаление лёгких подхватим? Так что родителям лучше — наше здоровье или какая-то ничтожная клеёнка? Тем более, будем уезжать,  я её заберу.

На такое жизненное доказательство я даже не нашёл ответа. Мы взялись за работу, и через час никто не поверил бы, что на месте нашего несравненного по удобству и природно-климатическим условиям куреня, ещё утром было неизвестно что.