Покинуть город оказалось проще, чем попасть в него несколько дней назад. Власти ввели гражданские карточки — своего рода удостоверения, по которым жители города могли беспрепятственно проезжать к месту проживания и работы.

В день отъезда у меня уже имелся такой пропуск. На мне были туфли, брюки, голубая сорочка и лёгкий пиджак, в карманах которого расположились: рабочий коммуникатор; ID-карта, являющаяся по совместительству универсальной банковской картой с неограниченным лимитом; немного наличных денег купюрами разного достоинства и валюты; обычный и загранпаспорт; и собственно всё. Хотя нет, было ещё кое-что — задание. Возможно слишком ответственное для такого «зелёного» сотрудника, как я. В любом случае, я согласился на него сам, однако до сих пор не осознал, во что ввязался.

Я имел в запасе два-три дня до вылета. Дело в том, что каждому Наблюдателю, да и многим сотрудникам фонда, доступна так называемая авто-виза — возможность, при необходимости, быстро получить разрешение на въезд в практически любую страну. Быстро — это обычно в срок до трёх суток. Этим временем я и располагал.

На моих пальцах, да и на всём теле, словно сохранился запах Вики — тонкий аромат её кожи, еле уловимый парфюм, оставшийся от прошлой ночи. Бессонной ночи, проведённой в маленькой комнатке девушки, служившей ей временным убежищем. Осознание скорого расставания не давало нам оторваться друг от друга до самого утра, а затем я ушёл. Нам не хватило шести часов, чтобы попрощаться, впрочем, как не хватило бы и целой вечности.

Я поднялся на поверхность по служебной лестнице, ведущей из тоннеля в переход между станциями метрополитена. Там я смешался с редким потоком горожан и вышел на свежий воздух. Подземка работала. Пусть поезда ходили с очень большим интервалом, но ходили. Город как-то жил. Но это был словно призрак того Петербурга, который я покинул месяц назад. Редкие автомобили, редкие прохожие, спешащие и не поднимающие взгляд. Где яркая и беззаботная толпа туристов? Известно где — давно разъехались по домам и прилипли к своим телеприёмникам, без устали транслирующим новостные передачи, с одним только немым вопросом: «Что дальше?».

Будь я корреспондентом ведущего новостного агентства, мог бы сорвать неплохой куш в этой поездке в виде уникального материала, и как следствие — карьерного скачка и признания коллег со зрителями. Рейтинг канала вырос бы до небес, потому что аудитория получила бы ответ на тот самый вопрос. Только не исключён вариант, что ответ понравился бы далеко не всем. Ответ, звучащий как: «Большинство из вас умрут в следующие три недели, а остальные им позавидуют. И только маленькая горстка Избранных будет преспокойно спать в своих уютных криогенных коконах, дожидаясь новой благодатной эры человечества, заботливо сконструированной для них Инженерами Нового Порядка».

Я с трудом отбросил мрачные мысли, проходя контроль уже на втором, за недолгую поездку по городу, блокпосту. Мне нужно было домой. Карантин на Васильевском острове, наконец, сняли.

Захлопнув входную дверь своей квартиры, я погрузился в её привычный уют и тишину. Но чувство это было зыбким и мимолётным, так как заехал я сюда лишь проездом. Сначала я долго, чересчур долго, просто сидел в кресле на лоджии. Потом собрал некоторые важные и особо необходимые вещи, в число которых вошли: утилитарная одежда, обувь, предметы личной гигиены, дробовик и нарезной карабин, различные походные и дорожные принадлежности. Мне не понадобится это в командировке, но я стремился забрать всё, что имеет хоть сколько-нибудь практическую ценность. Модные джинсы, дорогие рубашки, туалетная вода, гаджеты, лыжный костюм — это барахло не в счёт. Есть место, где мой скарб будет в большей сохранности и сможет принести пользу. Туда я и направился. Но перед тем как закинуть сумки, рюкзаки и чехлы в машину и умчаться по сложным лабиринтам дорог, прочь из города, я выпотрошил и разморозил холодильник. На кухне остались только продукты длительного хранения да несколько бутылок воды.

В посёлке у родителей я был поздним вечером, и сразу ощутил явный приток населения. Вдоль центральной аллеи и на подъездных дорожках было припарковано непривычно много автомобилей. И сразу вспомнился характер поселения, где моя семья получила участок по приглашению. Здесь практически не было случайных людей — кандидатуры новичков, когда те приходили по рекомендациям знакомых и друзей, изучались и обсуждались на совете основателей. Звучит патетически? На самом деле основатели посёлка, они же и учредители компании-застройщика и управляющей компании, хотели просто собрать в одном месте «хороших», во всех смыслах этого слова, людей. Контингент населения прослеживался довольно чётко — то были, как правило, семейные пары за сорок, способные вести безбедное существование в отдалении от крупных городов. Кто сдал квартиры в аренду, кто оставил их детям, и сбежал в относительно девственные леса близ границы Тверской и Московской областей.

А сейчас все дети, похоже, решили разом навестить своих родителей, и переждать в спокойном отдалённом месте разворачивающиеся нехорошие события. А что, логично. Народ ведь собрался организованный, сплочённый и адекватный. Так думал я, пробираясь на шаговой скорости по улице, которую ребятня уже экспроприировала под игровые нужды.

Вспомнился план посёлка. Не тот, что доступен всем, а служебный, отражающий его концепцию. Центральная аллея, ровная как стрела, проходила через всю территорию с севера на юг и упиралась одной стороной в «центральную усадьбу», а второй в дорогу, ведущую во внешний мир. «Центральной усадьбой» именовался первый и самый главный квартал, замкнутый в кольцо. Здесь располагались дома основателей поселения и их приближённых. Нам когда-то тоже предлагали поселиться в первом круге, но в силу ряда причин мы вежливо отказались. Во втором круге, который был раза в два больше первого, было как-то просторнее, а люди здесь жили не менее проверенные, чем в первом. А в общем, план представлял собой пять кругов, центры которых были равно смещены на север относительно первого круга, то есть главный квартал был с одной стороны опоясан вторичными кольцами, и в тоже время, вплотную примыкал к лесу с юга.

В центре, который расположился на окраине, находился и, построенный самым первым на этой земле, коттедж, который, в разное время, служил и офисом и демонстрационным домом и временным пристанищем для целых семей. Сейчас в нём организовали клуб, где собирался совет посёлка, состоящий из самих учредителей, а также самых авторитетных и активных жителей. В клубе не просто общались, курили сигары и катали шары в русском бильярде, здесь решались проблемы и принимались решения относительно жизни поселения. Которая, к слову, была организована на пять с плюсом.

Во-первых, территория хорошо охранялась. По периметру, особенно в «слепых» зонах в лесу, были установлены ограждения от диких животных и диких людей. Каждый год устанавливались дополнительные камеры слежения и датчики. За всем этим хозяйством следили три, работающих посменно, охранника, а помогали им и присматривали за порядком патрули народной дружины, набираемой из добровольцев. С добровольцами проблем не было: жители охотно соглашались покататься раз в пару недель на электромобиле по территории, болтая друг с другом и присматривая за соблюдением общественного порядка.

А порядок был простой, но строгий, заключающийся в крылатой фразе: «Свобода одного человека, заканчивается там, где начинается свобода другого». В посёлке все уважали друг друга, соблюдали чистоту, нормы приличия, словом всё то, что позволяло жить мирно на ограниченном пространстве. Однако и снобами поселенцы не были: умели весело отдохнуть, погулять, попраздновать; держали мелкую домашнюю живность. Дядя Миша с компаньонами создали рай для отшельников, пенсионеров и любителей здорового, близкого к натуральному, образу жизни.

Свернув с аллеи на улицу, которая так и называлась — «Второй квартал», я скоро оказался у заветного коттеджа, утопающего в зелени вишнёвых и персиковых деревьев. Во дворе меня уже встречали родители.

Наскоро разгрузившись и приняв душ, я спустился к ужину, который был хоть и поздним, но праздничным, по случаю моего внезапного приезда. Я практически ничего не ел днём, поэтому с осторожностью отнёсся к гастрономическому разнообразию. Хотя не попробовать всего понемногу я просто не мог. Сидели, разговаривали, делились новостями и мнениями о них. Мама подтвердила мою догадку о том, что после известных событий в Питере, в посёлок съехалось много народа: в основном дети, внуки и близкие родственники жителей. Съехались как-то сами по себе, словно повинуясь единому инстинкту. Похоже, удалённое от мира и относительно защищённое местечко, вселяло в людей покой и уверенность.

Обсудили с отцом планы на завтрашний день, и он отправился спать. Я решил помочь ему переодеться и подготовиться ко сну, а когда вернулся в гостиную, мама уже убрала со стола, загрузила посудомоечную машину и заварила чай. За этими посиделками она попыталась выведать ещё какие-либо подробности о моей работе, и стало понятно, что моя, на первый взгляд вполне крепкая, легенда трещит по швам под натиском материнского чутья. Но было поздно, глаза слипались по-настоящему, и скоро мы разошлись.

Я всегда думал, основываясь на фольклоре, что петухи начинаю петь под утро, в крайнем случае, часов с трёх ночи. Но это оказалось не так. Они начинают голосить стабильно с часу ночи, по крайней мере, летом. Таким образом, известное выражение «встать с первыми петухами» потеряло для меня всякий смысл.

Когда наработаешься на свежем воздухе, вечером вкусно поужинаешь, то никакие петухи до утра не разбудят. Но бывают ночи, когда лежишь, думаешь о чём-то, какая-то тревога на душе, не спится, что-то слышится и мерещится во тьме. И вдруг первый петух заорёт. И сразу наваждение отступает, и спится уже лучше.

Но сейчас уже и петушиный крик прокатился по посёлку, и сверчки очень душевно стрекочут, а сна всё нет. Моё лучшее средство для подобных случаев — портативный плеер с аудио-книгами и любимой музыкой — остался у Вики. И тогда ничего не оставалось, как прибегнуть к старому способу засыпания.

Помнится, в студенческие годы, когда даже персональные компьютеры с трудом воспроизводили сжатые музыкальные файлы, а плееры были в основном кассетные, я засыпал либо под радио, либо под «выдумки». Так я это называл. Если не спалось, а в голову лезли лишние мысли, я просто включал воображение и начинал сам себе сочинять истории на ночь. Так и засыпал. Был и приятный побочный эффект — невероятные по масштабу и красочности фантастические сны. Возможно, тогда во мне погиб молодой талантливый писатель.

Этой бессонной ночью решил применить забытую методику. Придумал персонажа, место и настроение, а затем история начала развиваться, обрастая подробностями мира, событиями и другими героями. Ветер за окном шумел в соснах, вдалеке лениво перебрёхивались собаки. Так, спустя какое-то время, я мягко и безмятежно уснул.

Долина, представшая когда-то в виде живого доисторического ландшафта, превратилась в сухую безжизненную равнину. На заднем плане, за горной грядой, полыхают исполинские пожары, протягивая языки кроваво-красного пламени и чёрного дыма прямо к свинцовым тучам. Остатки растительности высохли и поблекли. Кое-где, в лужах грязи, бывшими некогда озёрами и реками, шевелятся крупные рыбы, жадно глотая воздух. Крокодил пытается спрятаться в одном из таких мёртвых водоёмов, закапываясь в ил. Человек превратился в скульптуру — некое подобие античной статуи, без рук и головы, изрядно обветшалую и потрескавшуюся. Как немое напоминание о былой силе и великолепии. От крупного примата остался труп с фиолетовой ссохшейся кожей, покрытой клочками шерсти, под которой копошатся белые и жёлтые черви. Мне не хочется на это смотреть, но я невольно приближаюсь к раздувшимся останкам животного. Кожа натянута как на барабане: малейшее касание и чрево лопнет, выплёскивая наружу продукты гниения плоти. Сильный, резкий и жаркий поток ветра бросает песок и острые осколки камней, труп обезьяны взрывается.

Я открыл глаза, часы показывали начало пятого. А в пять мы с отцом условились выйти к пруду. От неприятного сна осталась липкая испарина на теле да комок слюны во рту, который крайне не хотелось сглатывать. Я не поленился, встал, снял москитную сетку с окна и сплюнул вниз. Затем жадно выпил целый стакан заготовленной с вечера воды и отправился в душ.

Через час, почти по плану, мы выдвинулись на рыбалку. Я катил коляску, а папа держал чехол с удочками и снастями. Перед выходом мне пришлось накопать червей для наживки, и когда я ковырялся в компосте, выбирая из него обитателей, в голове снова промелькнули обрывки странного сновидения, уже третьего в череде подобных. Конечно, и раньше меня посещали навязчивые сны, но теперешний сюжет был запоминающимся до мельчайших подробностей и чётко развивающийся последовательно.

Сначала — доисторический ландшафт, пусть странный и нетипичный, но вполне живой и оптимистичный. И персонажи, пусть ещё более странные в своём составе, но словно отражающие торжество природы, её радость от созерцания своих чад. Затем катастрофа — огненный вихрь медленно, но уверенно поглощающий всё живое. И печальный и сочувствующий взгляд всех трёх существ. И вот, наконец, сегодняшний эпизод: тлен, мёртвые пустоши, виды далёких пожаров. От человека осталось только воспоминание в виде потрескавшейся статуи, обезьяна мертва, а крокодил пытается спастись, закапываясь в жидкую грязь. К чему всё это? Неужели подсознательные отголоски интерпретации новых знаний? Подумаю об этом в самолёте.

Солнце окрасило небосвод в розовое, и лишь только начало пускать первые лучики, а выпавшая на луга роса принялась блестеть и переливаться на развешанных в траве паутинах и на её стеблях. Свет свободно проникал через эти редкие и невероятно красивые бриллианты из капель чистейшей воды. В то время как над озером ещё клубилась плотная дымка тумана.

Шёл второй день ожидания визы, разрешение на вылет могло поступить в любой момент. Однако я выставил глубину, насадил червя и закинул удочку. Не успели мы устроиться поудобнее в ожидании клёва, как отец вытащил из воды средних размеров краснопёрку. Похоже, то была награда за, наконец, свершившиеся планы по совместной рыбалке. Я держал в руках прекрасную рыбу — нашу с отцом любимую — тёмная спинка, золотистый живот и красные, как огоньки, плавники. Улов отправился в садок, а вслед за ним последовали ещё пару десятков разношёрстных рыб: от крупных карпов, до заглатывающих крючок целиком, бешеных окуней. Окуней мы не очень любили, так как каждый раз приходилось извлекать из них крючки пинцетом и с большой осторожностью, в то время, пока остальная рыба дёргала поплавки как заведённая, словно просясь к нам в руки.

Солнце не успело толком подняться над горизонтом, как скоро скрылось за плотной пеленой свинцовых туч. Картина открылась живописнейшая, но гроза приближалась: подул прохладный ветерок, запахло влагой, клёв прекратился.

Нам с лихвой хватило и часа, проведённого у пруда. Я достал садок из воды и сфотографировал его содержимое на телефон, для отчёта. Затем мы с отцом запечатлелись вместе с уловом. И ещё я сделал несколько красивых снимков окрестностей, но начавший накрапывать дождь заставил нас спешно отпускать рыбу и червей обратно в их родные стихии, сматывать удочки и ретироваться домой.

Мама обрадовалась, что мы вернулись без рыбы. Не из злорадства, а потому что не придётся её чистить. За завтраком пришлось включить верхний свет, так как естественное освещение померкло, и сумерки озарялись только вспышками молний. Раскаты грома, сотрясающие посуду в серванте, тоже не заставили себя долго ждать. Дождь хлестал, сбивая листву с деревьев и прижимая к земле ромашки на маминых клумбах.

На просторной кухне, совмещённой со столовой, было уютно и спокойно, как вдруг, во всём доме погас свет. Я достал и зажёг свечи, после чего мы продолжили беседу. Скоро выяснилось, что и мобильная связь пропала. Телефоны продемонстрировали отсутствие сети, когда родители попытались дозвониться в совет и узнать насчёт электричества. Почему-то им не сиделось спокойно, зная что где-то разворачивалась, пусть и коммунальная, но авария.

— Молния ударила, и на трансформаторе защита сработала, — выдвинул я предположение.

— Тогда почему так долго нет света? — скептически поинтересовалась мама.

— Да хоть и замыкание или обрыв, всё равно мы ничем не поможем, — ответил я. — К чему гадать? Как включат, так включат. На крайний случай есть генератор.

Мои доводы не разрядили обстановку, и тогда я вызвался лично съездить в совет, дабы выяснить все подробности из первых уст, и прекратить наконец развитие панических настроений.

* * *

Сердце билось в повышенном ритме, а по лицу стекала солёная дождевая вода, смешавшаяся с выступившим на лице потом, когда я ввалился в двери клуба. Звякнул и затих колокольчик над входом, в глубине помещения слышалась непринуждённая беседа, немного пахло дымком. Проход напротив меня, из просторной прихожей, вёл в гостиную, что освещалась сейчас естественным пламенем, судя по оранжевым всполохам на потолке и стенах. В помещении царил полумрак, и я приходил в себя после странного происшествия.

Мой путь от родительского дома до клуба не занял и десяти минут, включая сборы, прогрев автомобиля и непосредственно поездку. Мама была против того, чтобы я выходил на улицу в такую непогоду. Однако я отверг все возражения, и обещал вернуться с хорошими новостями, дабы развеять неопределённость. Расстояние от крыльца до автомобиля составляло каких-то пять-шесть метров, и я не стал открывать зонт, но за эти три секунды, успел промокнуть довольно основательно. Даже кондиционер не смог достаточно осушить воздух. И я тронулся, как только мутная пелена конденсата испарилась с нижней половины ветрового стекла. Всё равно дождь лил плотной пеленой, ограничивая видимость несколькими метрами.

Ехать пришлось очень медленно, и, сворачивая с центральной улицы на первый кольцевой квартал, я лишь краем глаза заметил в мёртвой зоне за широкой аркой передней двери очень высокий расплывчатый силуэт. Я поворачивал налево, и инстинктивно дёрнул руль вправо, наехав на поребрик, когда силуэт, напоминающий человека верхом на лошади, оказался в опасной близости. Я мог задеть его, но вместо этого лишь проскользнул через край туманного контура. Совершён был наезд или нет, сложно сказать, так как я сильно приложился подвеской о бетонную конструкцию.

Заглушив автомобиль, я выбрался на перекрёсток, укрываясь от ливня под широким зонтом. Видимость и здесь была посредственная, однако можно было разобрать силуэты домов, растительности и дорожных знаков. Никого или ничего похожего на виденный только что силуэт не наблюдалось. Стало жутковато, брызги воды равномерно покрывали меня теперь снизу. Я вернулся в машину и безуспешно попытался её снова завести. Электроника работала, но стартер упорно не хотел реагировать на поворот ключа зажигания.

После нескольких неудачных попыток, я включил аварийную сигнализацию, оставил габариты включёнными и отправился к месту назначения пешком. Искренне пожалев о том, что сам придумал себе это, в целом бессмысленное, приключение, я, тем не менее, упорно двигался к цели. Примерно на полпути появилось чувство, будто за мной кто-то пристально наблюдает. Затем стало казаться, что некто следует за мной по пятам, буквально дыша в затылок. По спине пробежался неприятный холод, и я обернулся.

Ничего. Кроме серой пелены, превратившей день в бесцветное бесформенное пространство.

В таком состоянии я и оказался на пороге здания поселкового совета.

— Это кто там? — послышался знакомый голос из гостиной, выведший меня из оцепенения.

— Это я, дядь Миш, — вымолвил я, — Сергей Романов.

Спустя пять минут мы уже сидели в бильярдной, тускло подсвеченной аварийным освещением бара, которое питало холодильники с едой и напитками. Дядя Миша — давний друг моего отца, выведывал у меня обстановку в Санкт-Петербурге. Я рассказал всё, что успел заметить за то недолгое пребывание в северной столице.

— Вот такие дела, — закончил я рассказ. — Зрелище не из приятных.

— Ничего, Серёга, этот город и не такое переживал. Прорвёмся, — констатировал собеседник и спросил: — А ты-то, какими судьбами?

— Да теми же, что и все остальные, — подумав, ответил я. — Приехал повидать родителей, пока в городе неспокойно.

— А, заметил? У нас тут троекратный прирост населения за неделю, — сообщил дядя Миша. — Но это нормально. Инфраструктура позволяет.

— Ваша инфраструктура — многим на зависть, — сказал я. — Не каждый элитный посёлок так грамотно устроен, а у вас, фактически — дачи.

— Дачи, не дачи, но мы растём, — принялся расхваливать своё детище создатель. — К магазину пристроили склад под тысячу квадратов и забили его в этом году продовольствием и хозтоварами. А в том месяце вкопали две ёмкости по пятьдесят кубов. Одну бензином залили под крышку, а вторую соляркой наполняем. Так что не переживай, мы тут не пропадём. У вас городских проблем больше.

— Согласен, — кивнул я. — А что со светом?

— Выясняем, — с досадой сказал дядя Миша. — Похоже обрыв на линии. На наш трансформатор ничего не приходит. Можем просидеть там и до завтра. Эх, беспокойное это хозяйство конечно, да и знал бы ты, Серёга, как тяжело дался нам проект в принципе. Но не жалею о потраченных годах, вот гляжу теперь на результаты и радуюсь. И главное, что как начинали одной компанией, так и продолжаем.

Дядя Миша кинул взгляд на крупную фотографию, висевшую на стене. Я невольно вгляделся в неё тоже. На снимке был изображён он сам и его партнёры. Стоп! А кто этот четвёртый, также знакомый мне рослый мужчина? Этого просто не может быть!

Я встал и подошёл ближе, пытаясь в полумраке помещения лучше разобрать детали.

— Скажите, — начал я, подбирая слова и указывая на того человека, — а кто это такой?

— Это? — хмыкнул собеседник. — Это хороший мужик. Скала. Больше б я таких людей встречал в жизни, не поседел бы. Он очень помог нам с оформлением участка. Это были девяностые — чистый беспредел. Всё решалось за взятки, а у нас денег было в обрез. Да и земли-то бросовые были, но как узнали чинуши о наших планах, так и решили навариться. Полтора года водили нас за нос с документами. Тогда мы и решили поднимать связи, у кого какие были. У меня-то известно где связи, но пробегал я немало. В итоге, старый приятель по службе посоветовал обратиться вот к нему. Встретились. Я всё рассказал, показал. А тот идею подхватил, насоветовал кучу всего, начал изменения в план вносить. Мы грешным делом подумали, может он отжать себе долю решил, но нет. Оказался честным и толковым парнем. Через полгода документы получили и начали строить. Не взял с нас ни копейки, а помог неоценимо. Всё время только забываю фамилию: интересная такая… На «П». Палтус что ли. Хотя нет…

— Малтис? — задал я решающий вопрос.

— Точно! Малтис, — последовал ответ. — Это звать его — Павел. Поэтому и путаю. Давно не виделись, лет десять. Погоди-ка! А ты откуда его знаешь?

— Я близко знаком с его дочерью, — вымолвил я, до конца не веря в происходящее.

— С дочерью Малтиса?! Ну ты даёшь! — хохотнул дядь Миша и спросил: — И насколько близко? Вплоть до женитьбы?

— Можно и так сказать, — ответил я, не поддержав шутки.

— Вот это новости! Мужики не поверят! — хлопнул себя по коленям собеседник.

— Подождите, дядь Миш, — остановил я его. — Павел Малтис недавно погиб.

Тот как-то сразу обмяк. В слабом свете на лице чётко прорезались морщины. Папин друг, знакомый мне с детства таким, как есть и сейчас, казалось, нестареющий Михаил Иванович, словно накинул на свой возраст лет десять за одно мгновение. Он принялся расспрашивать меня о деталях, о которых я не хотел распространяться, и выдал официальную версию с автокатастрофой. Он всё спрашивал, но сам будто думал о чём-то другом. Затем сказал: «Пойдём со мной, нужно всем рассказать». И мы прошли в просторную гостиную, где горел камин, а вокруг большого овального стола расселись четверо мужчин, занимавшихся кто чем. Огонь играл, создавая на потолке и стенах причудливые живые рисунки объёмного театра теней.

— Это Сергей, сын Валеры Романова, — начал без предисловий дядя Миша. — Он дружит с дочкой Паши Малтиса. Да, того самого… Скоро два месяца, как Павел погиб.

Всё замерло, даже дрова перестали потрескивать, а дым курительной трубки одного из мужчин словно застыл в воздухе. И только мошкара, кружившая вокруг настольной «летучей мыши», напоминала о движении времени. Неужели что-то могло так сильно связывать людей, не встречавшихся много лет.

— Так что, рассказать парню? — нарушил молчание Михаил Иванович, поочерёдно обведя взглядом всех присутствующих.

Возражений не последовало.

— Как зовут девочку? Напомни, — обратился уже ко мне дядя Миша.

— Виктория.

— Где сейчас Виктория? — снова спросил он.

— Она…

И тут я задумался, как ответить, а поймав себя на такой мысли, всерьёз испугался. Уже не только за Вику, но и за собственное психическое здоровье. Я просто ещё не осознал, как тесно сплетались обстоятельства в один гордиев узел. Скоро мне начнут видеться не только всадники без головы, но и рога на голове старых друзей семьи.

— Она у родственников, — всё же солгал я, хотя даже по профессиональным соображениям не мог сказать правды.

— Можешь с ней связаться? — спросил дядя Миша.

— Как? Голубиной почтой? — буркнул один из мужчин, лица которого я не мог разобрать из-за скудного освещения. — Связи-то нет никакой.

— А зачем вам она? — задал я вопрос, и сам удивился, как двусмысленно тот прозвучал.

— Понимаешь, Серёга, — начал Михаил Иванович, собираясь с мыслями, — я сказал, что Малтис нам помог безвозмездно, но это не так. Определённое условие у него было. Во-первых, он внёс существенные корректировки в план посёлка, а во-вторых «застолбил» половину пятого квартала, где лет пять назад мы построили дома. Мы сами и строили, а со стороны заказчиков выступал юрист, представляющий интересы будущих хозяев. Участки и застройку, всё оплатило одно агентство. Только хозяев тех домов мы в глаза не видели. Кто-то туда наведывался конечно, изредка, да и мебель завозили, бытовую технику. За участками наши ребята следили из управляющей компании, за что регулярно оплата приходила. Да только не жил там никто. А в последние недели народ вдруг стал потихоньку подтягиваться. Среди тех домов есть и дом Павла. Кроме всего прочего, он просил позаботиться о его семье, если с ним что-то случится. Твоя Виктория вместе с мамой, по плану, должны были уже с месяц как находиться здесь у нас.

Я стоял, не зная, что сказать. Тот самый легендарный узел затягивался, казалось, уже на моей шее.

Я пообещал связаться с Викой при первой возможности, и начал собираться в обратный путь. Дядя Миша выдал мне портативную радиостанцию, посредством которой предполагалось держать связь, и провёл меня до двери. В последний момент он остановил меня, взяв за плечо, и заговорил пониженным тоном.

— Ты сказал в командировку собираешься, — спросил он, — далеко, надолго?

— Да нет, — снова соврал я.

— Будь осторожен, и Викторию свою предупреди, — сказал Михаил Иванович, а затем совсем понизил голос: — Малтис что-то знал, он предупредил, что если на пятый квартал станут съезжаться люди, то скоро произойдёт что-то нехорошее. Так и случилось. Люди стали съезжаться, а через время в порту рвануло. Только чувствую, на этом не закончится. Чуть что, бросай всё и дуй к нам. Есть основания предполагать, что здесь будет поспокойнее.

— Скажите, дядь Миш, — спросил я напоследок, — а у вас в посёлке никто не ездит верхом?

— Не ездит, и даже лошадей не держат, — ответил он. — А почему интересуешься?

— Да ничего. Просто показалось, — сказал я, выходя в нестихающий дождь. — Просто показалось…