4

Лето выдалось тяжелым, жарким и влажным. Металлический запах подземки выбивался из-под тротуаров, смешиваясь с привычными уличными ароматами — запахом потных тел, горячих булочек с горчицей, выхлопных газов, вырывающихся из-под провисших боков стареньких автобусов. Диану Манхэттен встретил неприветливо. Ее крошечная квартирка в Челси стоила непомерно дорого, а содержалась дурно. Она чувствовала себя одинокой, подавленной этим морем незнакомых лиц. Но больше всего ее беспокоило то, что ей никак не удавалось найти работу на телевидении.

После трех месяцев собеседований со снисходительными мужчинами — мелкими начальниками — она пришла к выводу, что ей либо придется поумерить свои претензии, либо поискать другую работу. Но ей не хотелось отказываться от своей мечты, поэтому она принялась просматривать подряд все объявления в «Тайме» в поисках чего-либо хоть отдаленно подходящего. И вот сегодня, всего через две недели, она согласилась работать секретарем у мистера Kappa, продюсера большой телевизионной программы «В цель».

Диана провела свой первый рабочий день, заполняя различные анкеты, и пребывала в приподнятом настроении. Эта работа давала ей возможность изучить внутренние рычаги телевизионного канала — и шанс на дальнейшее продвижение по службе. Если, конечно, ей удастся доказать мистеру Джордану Карру, что у нее есть соответствующие способности. Она улыбнулась, представив свою фамилию, выгравированную на золотой табличке на тяжелой дубовой двери офиса.

Погруженная в свои мысли, Диана совершенно не замечала идущего рядом мужчину, пока он вдруг не коснулся ее локтя. Диана машинально прижала к себе сумочку.

— О, не пугайтесь, я совершенно безобиден, уверяю вас, — сказал он, улыбаясь. — Но вы не очень внимательны. Я иду за вами уже три квартала.

Диана проигнорировала его и ускорила шаг. Она достаточно давно жила в городе, чтобы усвоить оборонительную манеру поведения — особенно с незнакомыми мужчинами на улице.

— Вы не могли бы идти помедленнее? Я уже совсем запыхался.

Не успев подумать, Диана удивленно взглянула на него, и он рассмеялся. Этот негромкий смех совсем сбил ее с толку.

— Спасибо. Уделите мне, пожалуйста, пять минут, а потом я оставлю вас в покое.

На улице было полно народу, Диана понимала, что вряд ли это подходящее место для нападения, но все равно ей было не по себе, пока она не встретилась с ним глазами.

— Ну вот, так куда лучше, — сказал он. — Я знал, что у вас голубые глаза. Это одна из причин, почему я пошел за вами. Обожаю голубые глаза!

Его собственные глаза были густо-зеленого цвета и почему-то показались Диане печальными.

— Вы заставляете меня нервничать, — сказала она, невольно замедляя шаг.

— Почему?

— Потому что у меня нет привычки разговаривать с незнакомыми людьми.

Наверное, это в целом разумно, но в данном случае все в порядке. Уверяю вас, я абсолютно надежен. Я каждый день меняю носки, всегда плачу за квартиру, и меня никогда не арестовывали.

Диана невольно улыбнулась. Похоже, другого поощрения ему и не требовалось.

— Не хотите выпить чего-нибудь холодного? А то со мной скоро случится солнечный удар.

— Не думаю. Мне пора домой.

— Мы быстренько! Если вас устраивает кока-кола, го на углу через дорогу есть кафе.

Диана поколебалась. В нем не было ничего пугающего. Открытое лицо, дружелюбное и выразительное, а у нее ведь вообще не было друзей в этом городе…

— Хорошо, но у меня всего несколько минут. Он просиял:

— Тогда пошли!

Кафе оказалось темным и длинным, втиснутым между двумя высокими зданиями. Отчетливо ощущался запах сигаретного дыма и пережаренного жира от сотен гамбургеров. У нескольких мужчин, сидящих у бара, был такой потерянный вид, словно они уже исчерпали весь запас своих возможностей и смирились с поражением. Грудастая официантка, казалось, находилась в летаргическом сне и даже не трудилась улыбаться клиентам.

— Явно не самое фешенебельное место в городе, — заметил он, ведя ее к свободной кабинке. — Люди готовы мириться с любыми условиями, только бы жить в Манхэттене.

Диана пожала плечами:

— Но дело того стоит — во всяком случае, я так думаю. Я сама приехала сюда всего три месяца назад.

Он задумчиво посмотрел на нее и улыбнулся.

— Вы со Среднего Запада?

— Сначала жила в Канзасе, но последние четыре года училась в колледже в Массачусетсе.

В его глазах светилось любопытство, но Диана замолчала, раздраженная собственной болтливостью.

— Почему же вы приехали в Нью-Йорк?

Она снова пожала плечами, но потом поддалась желанию поделиться хоть с кем-нибудь своими планами.

— Мне хотелось работать на телевидении. И представьте себе, как раз сегодня я наконец получила работу.

— Значит, вы по этой причине улыбались как идиотка, когда выходили из здания?

Официантка наконец дошаркала до их столика, и, пока он делал заказ, Диана тайком рассматривала его. Слишком большой нос, вьющиеся русые волосы уже начали редеть. Все, что можно было про него сказать, — «славный», но тем не менее он обладал каким-то особым шармом и замечательной улыбкой, которая была способна преодолеть все барьеры. Диана чувствовала себя с ним удивительно спокойно.

— Ладно, на чем мы остановились? — спросил он.

— Я улыбалась… как идиотка.

Его живые глаза блеснули, он смутился, потом рассмеялся.

— Простите. Это я зря сказал. Но если вы имеете дело с комиком, пытающимся пробиться в люди, вам поневоле иногда приходится наталкиваться на резкости.

— В самом деле? В смысле, вы правда комик?

— Смотря что подразумевать под этим словом. Если речь идет о занюханных забегаловках в Хобокене, то я почти что Чарли Чаплин. Что делать? Приходится работать там, чтобы не умереть с голода. Но я верю в свою звезду.

— Ничего нет страшного в том, что иногда приходится идти на уступки, — тихо сказала Диана. — Если, конечно, не забывать, к чему ты на самом деле стремишься.

Она встретилась с ним взглядом и поразилась тому чувству взаимопонимания, которое возникло между ними.

— Кто вы? — мягко спросил он. — Мне кажется, я знаю вас всю жизнь.

— Диана Хендерсон.

— Диана, мне кажется, мы избежали нескольких месяцев пустых разговоров.

Она кивнула, обрадовавшись, что и он испытывает то же чувство.

— А вас как зовут?

— Джоуэл Эллиот. Вы поужинаете со мной завтра?

— С удовольствием, — просто ответила она. Он снова улыбнулся и взял ее за руку.

— Как вы смотрите на то, чтобы выбраться из этой темницы?

Едва войдя в свою квартиру в Челси, Диана сбросила с себя платье и включила маленький вентилятор, которому явно было не под силу справиться с изнуряющей жарой. Затем она в одном белье плюхнулась на диван и позволила себе подумать о Джоуэле Эллиоте и об их странной встрече. Ей еще не доводилось так быстро сблизиться с кем-то. По дороге к остановке ее автобуса они тоже разговаривали легко и непринужденно.

Сгущались сумерки, и отсвет вывески бара на противоположной стороне улицы играл на стене комнаты. Чем темнее становилось в малюсенькой квартире, тем более одинокой чувствовала себя Диана. Вместо того чтобы отпраздновать с друзьями начало ее новой работы где-нибудь в ярко освещенном баре или ресторане, она сидела одна в убогой квартирке на четвертом этаже в доме без лифта и страдала от отсутствия человеческого голоса.

Диана было решила позвонить отцу, но он считал междугородние звонки непростительным расточительством, и его молчаливое недовольство только еще больше испортило бы ее настроение. Затем она подумала о Рейчел. В последний раз они говорили несколько недель назад, и ей было неприятно вспоминать, каким напряженным получился этот разговор с долгими и неприятными паузы. Хотя они и пытались делать вид, что остались прежними, Рик Конти, как беспокойный призрак, стоял между ними.

Поколебавшись несколько минут, Диана решительно сняла трубку. В конце концов, Рейчел ее подруга. Если между ними возникла преграда, нужно попытаться сломать ее.

— Рейч? Это я, Диана.

— Надо Же! Я сегодня весь день о тебе думала.

— Почему? Рейчел вздохнула:

— Мне хотелось позвонить тебе, но все так паршиво, что я решила немного подождать.

— Что паршиво?

— Жить здесь! Я просто с ума схожу! Мои родители хотят, чтобы я…

— Что?

— Жила так же, как они. Мы спорим о том, что я ем, куда иду в пятницу вечером. Они никак не хотят смириться, что я выросла не той послушной еврейской дочерью, какой они хотели бы меня видеть.

Хотя Диана и радовалась, что на этот раз обошлось без мучительных пауз, ей было очень жаль подругу. Все годы их дружбы Рейчел боролась со своим ортодоксальным воспитанием.

— Может быть, стоит с ними поговорить? Объяснить, что ты чувствуешь.

— Я пыталась, но они и слушать не хотят. — Рейчел помолчала и сменила тему: — А что у тебя? Все в порядке?

— Ну, как тебе сказать… Я по-прежнему плохо сплю. Понимаешь… кошмары снятся.

— И мне тоже. Ты что-нибудь знаешь о Гасси или Хелен?

— Я им обеим писала, но ответа не получила.

— Ничего удивительного. — Снова пауза, на этот раз неловкая. — Знаешь, я как раз собиралась уходить… Я перезвоню тебе через пару недель.

— Конечно.

Диана положила трубку и только тогда сообразила, что даже не рассказала Рейчел о новой работе. Она растянулась на потрепанном диване, зная, что пройдет несколько часов, прежде чем ей удастся заснуть. Неужели этот страх так никогда и не исчезнет?

Эд Блейк сидел в своем роскошном офисе и подсчитывал убытки. Теперь, когда Джордан Карр взял себе новую секретаршу, у Эда больше не было доступа к эксклюзивной информации. Ему довольно легко удавалось манипулировать делами в компании, когда Джули Риверс передавала ему все секреты Карра. Без ее помощи ему придется нелегко.

Откинувшись в кресле, он принялся барабанить пальцами по столу, пытаясь решить, стоит ли приручить новую девицу Карра. Она была ему совершенно незнакома, так что приближаться к ней следовало осторожно. Джули было нетрудно завоевать, поскольку она жила явно не по средствам и с удовольствием соглашалась поужинать в хорошем ресторане в Ист-Сайде или пойти в театр. А эта Диана Хендерсон может оказаться не такой легкой добычей. Хотя Эд в принципе ненавидел нерешительность, на этот раз он решил действовать крайне осторожно.

Когда через несколько минут Джордан Карр появился в дверях, Эд автоматически поправил галстук и пригладил редеющие темные волосы.

— Доброе утро, Джордан. Я проверил эти пленки по незаконному игорному бизнесу. Ты был прав. Картинка со слишком крупным зерном. Не понимаю, как такое могло случиться.

— Мы обсудим это позже, — сказал Джордан, нахмурившись. Он несколько секунд внимательно смотрел на Эда, затем отступил, пропуская вперед Диану.

— Это моя новая секретарша, Диана Хендерсон. — Он повернулся к Диане: — Это Эд Блейк, мой помощник. Он покажет вам студию.

Эд встал и протянул руку со снисходительной улыбкой.

— Рад познакомиться, Диана. Надеюсь, вам здесь понравится. Мы очень хорошо относимся к нашим девушкам.

Диана ответила вежливо, но внутри у нее все кипело. Ей никогда еще не приходилось испытывать такого мгновенного и глубокого отвращения. Еще час назад ей бы такое показалось невозможным. Было в этом Эде нечто скользкое и масленое, но одновременно Диана заметила хитрость и ум в его глазах. Она сразу поняла, что он будет для нее безжалостным противником.

Сказав несколько дежурных фраз, Карр похлопал ее по плечу и оставил с Эдом. Она чувствовала себя не в своей тарелке, а Блейк явно наслаждался ее дискомфортом, неторопливо складывая бумаги в аккуратную стопку. Закончив с этим важным делом, он взглянул на нее:

— Вы хорошо знаете Джордана?

— Совсем не знаю, — удивилась Диана. — А что? Он пожал плечами:

— Я подумал, что вы друг семьи. Здесь такое происходит сплошь и рядом. У нас редко принимают на работу случайных людей.

— Ну, со мной все по-другому. Я увидела объявление в газете и подала заявление.

Он обошел стол и взял ее под руку. Лицо его ничего не выражало.

— Мы можем начать с помещения, где лежат файлы. Вам рано или поздно придется познакомиться с системой организации файлов, но сегодня мы только посмотрим.

Они поднялись в лифте на девятый этаж, где находился производственный отдел. Диана была абсолютно незнакома с техническими аспектами телевидения, но она внимательно слушала, как Эд рассказывает о съемках, монтаже и редактировании видеопленки. Через два часа экскурсий по лабораториям и помещениям для озвучивания он привел ее в кафетерий. Несколько сотрудников в углу сидели за поздним завтраком, но большинство столиков пустовало. Эд принес кофе и сел рядом с ней за столик у окна.

— Ну, какое впечатление?

— Мне придется многому учиться.

Он засмеялся и полез в карман за сигаретами.

— Поверьте, никто не рассчитывает, что вы научитесь разбираться в технических вопросах. Я только хотел, чтобы вы получили хотя бы смутное представление о том, что здесь происходит.

Диану страшно раздражал его высокомерный тон; она так поспешно глотнула горячего кофе, что обожгла язык.

— Я собираюсь изучить весь производственный процесс.

— В этом нет необходимости. Вы ведь всего лишь секретарша.

Диана заметила плохо скрываемую враждебность в узких глазах и поняла, что совершила серьезную ошибку. Джордан Карр отнесся к ней очень доброжелательно, но Эд Блейк явно воспринял ее как потенциальную угрозу, как соперницу. Разозлившись на себя за такую грубую оплошность, Диана ничего не ответила, надеясь, что он отвлечется. Но Эд Блейк отличался завидной настырностью.

— Чего именно вы хотите, Диана?

На этот раз она крайне осторожно подбирала слова.

— В данный момент я хочу узнать достаточно, чтобы стать хорошей секретаршей.

— А потом?

— Потом посмотрим.

— А вы отдаете себе отчет, как трудно женщине пробиться в этом бизнесе?

Она молча кивнула, помешивая кофе.

— И это вас не пугает? Сразу видно, что вы очень амбициозны.

Диане не хотелось отвечать ему, поэтому она снова промолчала, а он тем временем разглядывал ее лицо. Под его взглядом она чувствовала себя неловко, невольно вспоминая все недостатки своей внешности; на нее снова накатила волна враждебности.

Эд продолжал смотреть на нее, совершенно не смущаясь тем, что она молчит.

— Будьте осторожнее, Диана, — заметил он наконец. — Джордан не отличается гибкостью. Если он догадается, на что вы нацелились, боюсь, придется вам стоять в очереди за государственным пособием.

Диане стало ясно, что в лице Эда она теперь имеет могущественного врага. Она только не могла понять, зачем ему понадобилось пугать ее, когда он мог бы просто признаться в своем собственном презрительном отношении к женщинам. Так или иначе, она почувствовала, что между Эдом и Джорданом очень непростые отношения. И ей хотелось бы знать, в какие опасные игры играет Блейк, чтобы самой не оказаться жертвой в этой борьбе за власть.

Когда Диана приехала в рыбный ресторанчик «У Умберто», Джоуэл уже сидел за столиком на террасе и потягивал недорогое красное вино. Увидев ее, он улыбнулся.

— Слава богу! А то я уже решил, что ты мне приснилась.

— Извини, я запуталась с поездами. — Она села напротив и огляделась. — Мне здесь нравится. Пахнет Нью-Йорком.

Он усмехнулся и взял ее за руку.

— А каким тебе кажется Нью-Йорк?

— Деловым, интересным… сразу и не скажешь. Только не говори мне, что на самом деле он грязный и опасный и вообще обитель порока. Я это уже сто раз слышала. Лучше расскажи о прослушивании.

Улыбка исчезла с его лица.

— Я полностью провалился, дорогая. Через три минуты хозяин клуба вышвырнул меня со сцены. — Он снова улыбнулся, пытаясь спрятать свою боль и унижение, но зеленые глаза слишком выразительно говорили о том, что ему пришлось пережить. — Так что я возвращаюсь в Хобокен. Наверное, мне над моей сценкой надо еще поработать.

— Может быть, у владельца клуба просто выдался плохой день?..

Джоуэл сжал ее руку:

— Не надо меня жалеть. Я и в самом деле был отвратителен. Чем больше старался, тем хуже у меня выходило.

— Ты, наверное, очень нервничал.

— Черт, откуда мне знать?! — Он взглянул на нее, словно хотел что-то добавить, потом махнул рукой: — Хватит обо мне. Давай что-нибудь закажем. И ты расскажешь мне о своем первом рабочем дне.

Диана предложила ему выбрать за двоих. Она заметила, что обшлага его бледно-голубой рубашки обтрепаны, дешевые летние слаксы вытянулись на коленях. У него явно было мало денег, но она знала, что он обидится, если она предложит заплатить за себя самой.

Когда официант принял заказ, Джоуэл отпустил ее руку и откинулся на спинку стула.

— Ну, и как все прошло?

— Неплохо. Правда, я чувствовала себя полной идиоткой, но мистер Карр всячески старался помочь мне.

— Тогда что не так?

— Откуда ты…

— У тебя глаза грустные.

И снова Диана поразилась их взаимопониманию и той легкости, с которой она могла все ему рассказать.

— У мистера Карра довольно противный помощник. А я по глупости призналась ему, что я многого хочу достичь на телевидении.

— И какое его собачье дело? Диана пожала плечами:

— У него наверняка проблемы с амбициозными женщинами. Но главное, я, кажется, помешала каким-то его планам.

— И он обладает там реальной властью? Она невольно поежилась:

— Думаю, да. К тому же он дьявольски хитер и может попытаться вбить клин между мной и мистером Карром.

Тогда тебе надо научиться играть по его правилам и всегда опережать его на шаг. Это большой город, моя дорогая. Если ты ему позволишь, он проглотит тебя и не поперхнется.

Глаза его внезапно стали жесткими и циничными, и Диана испугалась. А вдруг она составила о нем неправильное представление, вдруг его мягкость — только внешняя оболочка? Но тут он улыбнулся, и она сразу расслабилась. Джоуэл был таким, каким казался, — изумительным человеком, способным все понимать с полуслова; человеком, достойным ее доверия.

Диана прожила несколько недель, ни разу не услышав звонка во входную дверь. Поэтому она очень удивилась, когда такой звонок раздался. Подойдя к двери, она заглянула в «глазок» — и вздрогнула, увидев в полутемном холле Ральфа Эдвардса, шефа полиции Хайяниса. Не в силах двинуться с места, она молча смотрела на него, уверенная, что он пришел ее арестовать.

— Мисс Хендерсон, вы дома? Пожалуйста, откройте дверь.

Диана какое-то мгновение не могла пошевелиться. Потом, повинуясь властному голосу, медленно открыла дверь.

— Здравствуйте, мисс Хендерсон, — вежливо сказал он. — Не уверен, что вы меня помните. Я Ральф Эдварде из полиции Хайяниса. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

Диана тупо смотрела на него. Хотя в его мягкой улыбке не было ничего угрожающего, ее охватила паника.

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Хендерсон? — спросил он. — Мне бы не хотелось вас волновать.

— Я… я просто удивилась, увидев вас. Входите, пожалуйста.

Пока Эдварде шел за ней в гостиную, Диана пыталась взять себя в руки. Похоже, он не собирался ее арестовывать — разве что она потеряет контроль над собой и выболтает всю правду.

— Не возражаете, если я сяду? — спросил Эдварде.

— Да, конечно, пожалуйста.

Она смотрела, как он садится в старенькое кресло и выуживает из кармана потрепанную записную книжку. Внешне он выглядел как типичный провинциал, впервые попавший в большой город, — такой безобидный и наивный. Но Диана знала, что это всего лишь искусная маска. Ральф Эдварде был каким угодно, но только не наивным.

Диана осторожно опустилась на продавленный диван и стала ждать его вопросов. Но Эдварде, казалось, глубоко задумался. Наконец он взглянул на нее и сказал:

— Рик Конти все еще числится в пропавших без вести. Я знаю, мы с вами об этом уже говорили, но мне бы хотелось еще раз услышать, что же произошло в ту ночь, когда он исчез.

— Я не уверена, что точно помню, что случилось. Ведь уже три месяца прошло. Наверное, я что-то уже забыла.

Он мило улыбнулся:

— А вы попробуйте.

Диана с трудом подавила желание отодвинуться подальше от его пронизывающего взгляда. Она постаралась вспомнить, что говорила ему в прошлый раз, но голова ее напоминала чердак, доверху забитый различными вариантами трагедии.

После продолжительного молчания она, запинаясь, изложила более или менее точный вариант своей первоначальной истории. Во всяком случае, ей так казалось. Она то и дело взглядывала на Эдвардса, но его лицо ничего не выражало. Когда она закончила, он спросил:

— Почему вы так уверены, что Конти был пьян?

— Ну, он… он выпил много шампанского. Мне показалось, его покачивало, он плохо ориентировался.

— Вы не знаете, почему он вдруг отправился гулять по пляжу среди ночи?

Диане показалось, что она в ловушке.

— Может, он хотел протрезветь?..

— А может, Конти ушел из дома из-за ссоры? — спросил Эдварде. — Ведь ссора была, не так ли, мисс Хендерсон?

Резко втянув воздух, Диана покачала головой:

— Нет, никаких ссор не было.

Эдварде наклонился вперед; его взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь.

— Кое-кто из прислуги утверждает, что Бренда Гэллоуэй и Рик Конти постоянно ссорились.

— Я… я не знаю. — Ее голос дрожал. — Мытам были всего одну ночь. Я не видела, чтобы они ссорились.

Не сводя с нее взгляда, Эдварде тихо спросил:

— Почему вы так нервничаете, мисс Хендерсон?

— Ничего подобного. Я… — Поняв, что бесполезно отрицать очевидное, Диана тяжело вздохнула. — Я никогда не попадала в такие истории… я хочу сказать, связанные с полицией.

Эдварде продолжал изучать ее. Ей было ясно, что он взвешивает ее слова, ищет в них противоречия, доказательства того, что она лжет.

— Мисс Хендерсон, что, по-вашему, случилось с Риком Конти? — спросил он наконец.

— Я не знаю, — прошептала она. — Наверное, он утонул. Эдварде покачал головой:

— Не похоже. Утопленников рано или поздно выбрасывает на берег.

— Тогда он… куда-нибудь уехал.

Последовала продолжительная пауза. Внезапно Эдварде вздохнул и выбрался из кресла.

— Ладно, мисс Хендерсон, спасибо вам за помощь. Если вспомните что-нибудь еще, свяжитесь со мной.

Диана поднялась на ноги с таким ощущением, будто она вся резиновая, и проводила его до дверей, боясь перевести дыхание. Только когда за ним закрылась дверь лифта, она с облегчением вздохнула — и тут же начала неудержимо дрожать.

На какое-то время она в безопасности. Но как знать, когда он снова вернется, чтобы допрашивать ее, сверлить глазами, пытаясь проникнуть ей в душу? А в том, что он вернется, она не сомневалась…

На следующее утро Ральф Эдварде выехал из гостиницы в Манхэттене и направился в Хайянис. Он не любил таких дальних поездок: вынужденное бездействие в замкнутом пространстве сводило его с ума. Но на этот раз ему было о чем подумать, так что времени для клаустрофобии не оставалось.

Стена молчания, окружавшая дело Конти, наконец начала давать легкие трещины. На его лице появилась улыбка, когда он вспомнил свои беседы с Рейчел Вайс и Дианой Хендерсон. В основном их истории как будто бы совпадали, но ему удалось обнаружить несколько несоответствий. Вайс, например, утверждала, что Конти был вполне трезв, когда уходил из дома на пляже. Более того, она также призналась, что после ужина Бренда Гэллоуэй и Ред Конти поссорились. Это признание могло привести к далеко идущим выводам. Во всяком случае, оно давало достаточно оснований для продолжения расследования.

Влившись в поток машин, стремящихся на север, к повороту на Коннектикут, Эдварде раздумывал, что же ему делать дальше. Наиболее логичным шагом был бы визит к Огасте Тремейн, которую все звали Гасси. Но здесь следовало быть осторожным, чтобы не навлечь на себя гнев сенатора. Только круглый идиот станет связываться с таким могущественным человеком, как Тремейн, не имея никаких конкретных улик, а Эдварде идиотом не был.

Оставалась Хелен Гэллоуэй, которую Эдвардсу таки не удалось повидать. Сначала идея перелета в Калифорнию показалась ему абсурдной, но чем больше он об этом думал, тем больше склонялся в пользу этой поездки. Эдварде прекрасно понимал, что без разговора с Хелен Гэллоуэй не обойтись, хотя был практически уверен, что городской совет никогда не согласится оплатить ему это путешествие. Ведь у него нет ни трупа, ни каких-либо весомых улик. Зато у него имелось несколько дней неиспользованного отпуска, и он решил, что может сократить расходы, остановившись в Лос-Анджелесе у Мика Тревиса. Внезапно у Эдвардса возникло предчувствие удачи. После долгих лет возни с мелкими преступлениями у него наконец появилось стоящее дело, требующее серьезной работы. Он найдет Рика Конти, и это станет венцом его карьеры!

 

5

Все еще обеспокоенная, Рейчел стояла на ступеньках Батлер-холла Колумбийского университета, держа в руках антивоенные листовки, вспоминала о визите шефа полиции Эдвардса. Все это ей очень не нравилось: она надеялась, что это дело того гляди закроют, но Эдварде оказался упрямым человеком. Внезапно она заметила худого блондина, который сидел на ступеньках и ел бутерброд, уставившись в учебник. Она видела его и раньше в этом же месте, всегда погруженного в какую-нибудь книгу и, очевидно, не обращающего никакого внимания на то, что происходило вокруг.

Странно, но каждый день, приходя на это место, она первым делом искала его. У него было интересное лицо — угловатое, суровое, несколько смягченное россыпью веснушек. Глаза были ясного голубого цвета и смотрели уверенно. Обычно ей было достаточно его молчаливого присутствия, но сегодня она решила с ним заговорить.

Когда Рейчел подошла и села рядом, он лишь мельком взглянул на нее.

— Вы сегодня пойдете на митинг в защиту мира? — спросила она.

Он молча покачал головой и принялся чистить апельсин.

— Почему? — не отставала Рейчел.

— Во время последней кампании я голосовал за Хемфри. Рейчел поежилась. Одно-единственное предложение — и они сразу оказались по разные стороны баррикад.

— Вы что, в самом деле поддерживаете войну?

— Все не так просто. Никто не хочет войны, но у нас есть обязательства перед вьетнамцами. Если мы оттуда уйдем, Вьетконг захватит всю страну.

Расстроенная, Рейчел полезла в сумку за пачкой сигарет.

— Неужели вы не понимаете, что это все правительственная пропаганда?

Он полез в карман, достал золотую зажигалку, дал ей прикурить и улыбнулся.

— Меня довольно трудно переубедить, давай поговорим о чем-нибудь другом.

Его улыбка обезоруживала: она была теплой и дружелюбной. Рейчел хотела отвернуться, но странное любопытство приковывало ее взгляд к его лицу.

— Боюсь, нам с вами не о чем разговаривать.

— Очень даже есть о чем. Вы ведь здесь учитесь, верно? Что вы изучаете?

— Педагогику. Я работаю над диссертацией.

Он кивнул и протянул ей дольку апельсина. Рейчел некоторое время смотрела на нее так, будто это тридцать сребреников. Затем, чувствуя себя довольно глупо, сунула дольку в рот.

— Разве можно принимать что-нибудь от врага? — ухмыльнулся он.

Рейчел резко подняла голову:

— Как вы догадались, о чем я думаю?

— Это написано у вас на лице.

Апельсин оказался сочным и сладким. Наслаждаясь приятным вкусом, Рейчел украдкой изучала его лицо. Как ни странно, ей очень понравился их разговор, хотя вообще-то она никогда не чувствовала себя слишком уютно с мужчинами. Две ее интимные связи были скорее интеллектуальными, чем эмоциональными. Удивившись тому, что он пробудил в ней воспоминания о бывших любовниках, она немного отодвинулась от него.

— Я вас просто дразню, — сказал он. — Вот. Съешьте еще дольку.

На этот раз она взяла дольку охотно.

— Я видела вас здесь раньше. Странное место вы выбрали для ленча.

— Мне просто нравится заниматься на свежем воздухе. Голова лучше работает.

Рейчел улыбнулась. Этот странный парень все больше интересовал ее. Он казался несколько староватым для студента, да и не был похож на других парней из университета. Например, вместо футболки и джинсов на нем был дорогой двубортный костюм.

— Вы профессор?

Он улыбнулся и покачал головой:

— С чего вы взяли?

— Сужу по вашей одежде.

— Я на последнем курсе юридического факультета. В суд надо являться в костюме.

— Значит, вы собираетесь стать юристом? Это многое объясняет…

— Например?

— Ну, почему вы работаете на Губерта Хемфри, почему поддерживаете эту аморальную войну. Вы хотите иметь шанс заполучить большие бабки от государства?

Он заметно напрягся:

— Деньги не имеют абсолютно ничего общего с моим отношением к войне, черт побери!

Рейчел презрительно рассмеялась:

— Тогда зачем же выступать в одной команде с убийцами?

Затем, что я провел два года во Вьетнаме! — В его глазах светился гнев, но было там и нечто другое — душераздирающая тоска. — Я видел все собственными глазами, детка, и не тебе меня учить. Я видел, как вьетконговцы уничтожали целые семьи, я видел, как маленькие дети швыряли гранаты — не игрушечные, а самые настоящие. Я видел такое, что ты и представить себе не можешь, так что прибереги нравоучения для своих друзей-пацифистов. Мне это неинтересно.

Пораженная его выпадом, Рейчел поежилась, как от холода. Ей вдруг захотелось дотронуться до него, взять на себя часть его боли. Они уже не были противниками — они были просто людьми с оголенными нервами. Рейчел осторожно коснулась его руки.

— Извини. Мне и в голову не приходило, что ты мог побывать там.

Он провел пальцами по своим густым светлым волосам, явно поражаясь собственной несдержанности.

— Ладно, проехали. Я не имел никакого права так на тебя набрасываться.

Они помолчали, и Рейчел начала расслабляться. Немного погодя он спросил:

— Как тебя зовут?

— Рейчел Вайс.

— А я — Брайан Макдональд.

Это имя показалось ей знакомым. Перед глазами сразу возникла внушительная фигура председателя Верховного суда, прославившегося своей приверженностью букве закона.

— Ты случайно не родственник Клитусу Макдоначьду?

— Племянник.

Он расправил плечи, явно приготовившись к обороне, но Рейчел проглотила саркастическое замечание. Ей не хотелось разрушить тоненькую связующую нить, возникшую между ними.

— Значит, юриспруденция — семейная традиция?

— Некоторым образом, — согласился он, расслабляясь. — Мой отец и оба брата — полицейские. Я тоже собирался стать полицейским, но после Вьетнама захотелось чего-то большего. Я уже подписал контракт с конторой окружного прокурора Манхэттена.

Рейчел с шумом втянула воздух, представив себе картинку — она стоит лицом к лицу с Брайаном Макдональдом в зале суда в качестве обвиняемой по делу о сокрытии факта убийства.

— В чем дело? Тебе нехорошо?

Рейчел и сама почувствовала, что побледнела. Она моргнула, пытаясь отогнать неприятное видение.

— Да нет, просто мысль дурацкая в голову пришла. Ничего серьезного.

— А я уж решил, что это отвращение к будущему помощнику окружного прокурора.

Рейчел слабо улыбнулась и покачала головой. Потом взглянула на часы и вскочила на ноги.

— Мне пора. Скоро митинг начнется.

Брайан поднял голову, заслонив глаза ладонью от солнца.

— Завтра здесь же?

Она внезапно почувствовала угрозу в его живой улыбке и низком тембре голоса.

— Не думаю, что это удачная мысль.

В его глазах отразилось разочарование, но, похоже, он понял причину ее отказа и принял ее.

— Ну, приятно было с тобой поболтать-, Рейчел Вайс. Кто знает, может, еще и встретимся.

— Конечно, все может быть.

Рейчел торопливо спустилась по ступенькам и присоединилась к группе студентов, собравшихся у библиотеки. Даже на расстоянии чувствовалось, как от них исходят волны недовольства. Плакаты, которые они держали, выражали резкий протест против правительства, ведущего войну. Некоторые из них были просто издевательскими. Громкие голоса нарушали тишину солнечного, полдня.

Когда Рейчел подошла к толпе, оратор уже занял свое место у микрофона. .Странно, но его спокойная манера, казалось, еще больше усиливала агрессивность собравшихся. Пока он гладкими фразами порицал войну, толпа заряжалась какой-то психической энергией.

Вскоре оратора сменил черный молодой человек с худым и жестким лицом.

— Братья и сестры! — крикнул он. — Не забывайте, что вы принадлежите своему собственному народу!

Чернокожая девушка, стоящая рядом с Рейчел, подняла сжатую в кулак руку в знак поддержки. Юноша тем временем оглядывал толпу; от него исходили какие-то почти фанатические флюиды.

— Слушайте меня! Кончайте целовать белые задницы. Больше никаких игр. Мы хотим власти — черной власти!

Несколько белых студентов начали было протестовать, но оратор не обращал на них внимания. Он говорил для своих соплеменников.

Рейчел повернулась к стоящей рядом девушке:

— Кто это?

— Кэл Хаукинс. Он организовал Черное Братство.

Рейчел кивнула: это имя было ей знакомо. Кэл Хаукинс когда-то учился на медицинском факультете, но потом разочаровался в обществе и бросил университет, чтобы бороться за расовое равенство. Его Черное Братство базировалось в Гарлеме, оказывая значительную помощь его жителям.

Когда толпа утихомирилась, Кэл снова заговорил:

— Сегодня я кое-что пообещал детишкам в Гарлеме. Я обещал им открыть школу, где их смогут научить гордиться своим народом, школу, где учителям будет не наплевать, научатся ли они читать и писать. Но мне нужна ваша помощь. Мне нужны деньги, чтобы купить книги. Мне нужны опытные преподаватели, чтобы учить детей. Мне нужна черная солидарность!

По толпе пробежал рокот одобрения. Студенты поддались магнетизму этого завораживающего голоса.

— Взгляните, что происходит за пределами студенческого городка, — продолжил Кэл, махнув рукой ё сторону Гарлема. — Там ваш народ. Их нищета — ваша нищета, их голод — ваш голод. Пока хоть один черный взывает к справедливости, никто из нас не свободен!

Когда он закончил, по толпе пошли несколько черных парней, собирая пожертвования. Рейчел бросила десять долларов в ведерко и начала проталкиваться сквозь толпу к Хаукинсу. Но когда она добралась до него, ее вдруг охватила паника. Его оценивающий взгляд, казалось, прожигал ее насквозь, проникая в самые сокровенные мысли.

— Что тебе нужно? — спросил он низким угрожающим голосом.

— Я хочу помогать вашей школе.

— Ты? — Он, казалось, удивился. — Зачем тебе это нужно? И зачем ты нужна нам?

Хаукинс отвернулся, и Рейчел поняла, что от нее отделываются.

— Я учительница с дипломом, — быстро сказала она. — И я верю в то, что вы делаете.

Он снова внимательно вгляделся в нее, потом покачал головой:

— Можешь верить во что хочешь, но тебе никогда не понять, что значит быть черным в этой расистской стране белых.

— Может быть, и нет, но сейчас вам нужна моя помощь. Я чертовски хорошая учительница! — не отставала Рейчел.

Хаукинс неожиданно улыбнулся:

— Ты упрямая женщина. Она кивнула.

— Ладно, приходи в штаб Братства завтра утром в девять. Найдешь меня там.

Рейчел улыбнулась и протянула ему руку. Она была рада, что нашла способ поработать ради будущего и, возможно, хоть частично искупить грехи прошлого.

 

6

Элизабет Тремейейн сидела на террасе своего элегантного особняка в Джорджтауне с чашкой утреннего кофе. Террасу окружали хризантемы и поздние розы, которые покачивались под легким сентябрьским ветерком, издавая нежный аромат. Но она была слишком погружена в мысли о перевыборной кампании своего мужа, чтобы обращать на это внимание. Она вообще редко замечала такие пустяки, как запах цветов. Элизабет с детства внушали, что единственное предназначение женщины — помогать тщательно выбранному супругу плыть по бурным волнам общественной жизни. И она посвятила всю себя стремлению преуспеть в этой роли.

Элизабет была необыкновенно красивой женщиной, знала это и очень ценила. Она твердо придерживалась строгого режима питания и физических упражнений, чтобы сохранить свое тело стройным как можно дольше. Когда ее натуральные светлые волосы начали тускнеть, она не стала, подобно многим дамам в возрасте, красить их в желтый цвет, а выбрала серебристую седину, которая превосходно оттеняла идеальный цвет ее лица. Гардероб ее был довольно простым, но каждая вещь подбиралась с особой тщательностью. Все в Элизабет говорило о больших деньгах.

Из задумчивости ее вывели легкие шаги. Элизабет подняла голову и удивилась, увидев Гасси, стоящую в дверях дома с чашкой кофе в руках.

— Почему ты так рано встала?

Гасси села рядом с ней за столик из кованого железа.

— Я снова плохо сплю.

Элизабет нахмурилась и постучала карандашом по блюдцу, выдавая свое нетерпение. Хроническое недовольство Гасси стало для нее еще одной заботой, притаившейся где-то в подсознании и всплывающей в самые неподходящие моменты.

— Что с тобой, дорогая?

— Я чувствую себя абсолютно бесполезной. Я не хочу провести всю жизнь между разными ленчами и ужинами. Я хочу работать!

Элизабет подняла брови:

— О какой работе ты говоришь? Надо же найти что то подходящее, как ты понимаешь.

— Я пока ничего не решила, но уверена, что диплом Брентвуда дает мне право рассчитывать на нечто большее, чем работа в твоих скучных комитетах.

Непривычное презрение в голосе дочери рассердило и озадачило Элизабет. Гасси всегда была сговорчивой, послушной, но в последнее время ее выходки грозили внести раскол в их гармоничные отношения.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Я думала, может быть… Есть вакансия младшего научного сотрудника на факультете политологии в университете Джорджтауна.

— Это совершенно не годится. Предположим, тебе поручат изучать деятельность собственного отца. Только представь себе, как отреагирует пресса!

Гасси вздохнула:

— Тогда я найду что-то другое, но такую скуку я больше не могу переносить.

— Хочешь, я поговорю с твоим отцом? Я уверена, он может…

— Что? — Роберт Тремейн пересек патио и сел на свободный стул, стараясь не помять свой голубой полотняный костюм. — Что еще вы от меня хотите?

Элизабет улыбнулась мужу, как всегда порадовавшись, насколько привлекательно он выглядит. Высокий, широкоплечий, все еще стройный, в прекрасной форме. Седые волосы искусно подстрижены и уложены так, чтобы скрыть маленькую лысинку на макушке; голубые глаза смотрят прямо и честно. Только она одна знала, как тщательно и долго он работал над этим своим имиджем государственного деятеля.

— Я подумала: ты мог бы помочь Огасте найти подходящую работу.

Роберт повернулся к Гасси с улыбкой, в которой явно не было энтузиазма.

— Разве тебя не устраивает работа с матерью на мою перевыборную кампанию?

Гасси поерзала на стуле, нервно вертя на пальце кольцо с опалом. Пришлось снова подготовиться к обороне.

— Я хочу иметь свою собственную работу.

— Это не так просто, Огаста. Куда бы ты ни устроилась, ты будешь под пристальным наблюдением общественности. Если ты не справишься с работой, мне придется защищать тебя, объяснять, почему ты не преуспела…

Гасси вспыхнула:

— Спасибо за доверие!

— Отец не это имел в виду, — быстро вмешалась Элизабет. — Просто нам следует быть осторожными. Мы ведь знаем, как пресса умеет искажать правду.

— Какое прессе дело до моей работы?!

Роберт хотел было ответить, но Элизабет поспешно положила руку ему на запястье.

— Ты права. Дело тут не в прессе. Меня больше беспокоит твое настроение. Если ты чувствуешь себя несчастной, надо что-то сделать. Что ты предлагаешь, Роберт?

Раздражение сенатора было очевидным.

— Я поспрашиваю, — неохотно пообещал он. — А тем временем ты могла бы найти себе какое-нибудь занятие в штабе перевыборной кампании.

Гасси не посмела возразить, но Элизабет заметила, как вспыхнули ее глаза, и решила найти ей подходящую работу, пока недовольство дочери не достигло угрожающих размеров. В год выборов нельзя было допустить ни малейшего намека на скандал.

Через неделю Гасси уже занималась составлением каталогов в институте «Американа». Работа была невероятно скучной, а ее начальник, человек крайне неприятный, не упускал случая ткнуть ее носом в допущенные ошибки. С мечтой о блестящей карьере пришлось расстаться, но, по крайней мере, ей теперь не нужно было посещать благотворительные завтраки, ужины и показы мод. В институте работало много девушек ее возраста, так что у нее было с кем пообщаться. А главное, она была теперь слишком занята, чтобы размышлять о смерти Рика Конти.

Все лето Гасси то и дело вспоминала об этой трагедии, причем в самые неожиданные моменты, и тогда ей снова начинали сниться кошмары. Но теперь у нее была работа и новые друзья, которые занимали все ее мысли.

Особенно нравилась Гасси одна девушка. Алиса Монро была секретаршей. Ее родители принадлежали к среднему классу и отличались отсутствием претензий, то есть совсем не походили на те семьи, с которыми Гасси обычно общалась. Но что-то в Алисе с ее жаждой приключений завораживало Гасси, и они начали много времени проводить вместе. Алиса часто смеялась, обладала тонким чувством юмора и напоминала Гасси Рейчел Вайс. С ней Гасси отдыхала душой.

Как-то во время короткого перерыва Алиса утащила Гасси в кафетерий.

— Что ты сегодня делаешь? — возбужденно спросила она.

— Ничего особенного. А что?

— Мы с друзьями собираемся в бар «У Харви» после работы. Почему бы тебе не пойти с нами?

Гасси много слышала об этом баре, который являлся скорее клубом для одиноких состоятельных молодых людей. Она несколько раз проезжала мимо, испытывая любопытство, но не решаясь толкнуть тяжелую дубовую дверь и войти.

— Зачем мне идти туда, где люди только и думают о том, чтобы кого-нибудь подцепите? — сказала она, боясь признаться даже самой себе, насколько ей хочется согласиться.

Алиса отпила глоток кока-колы прямо из банки.

— Там интересно… полно красивых мужиков, будущих богачей.

— Ты когда-нибудь там была?

— Конечно. Я там встретила Кипа — парня, с которым жила прошлым летом.

— Ты жила с мужчиной? Алиса рассмеялась:

— Подумаешь, большое дело!

— И что случилось?

— Ничего. Мне просто надоело. Я слишком молода, чтобы привязываться к одному мужику.

— А как же насчет… Я хочу сказать, ты с ним спала? Алиса снова рассмеялась, а Гасси почувствовала себя старомодной наивной дурочкой.

— Разумеется! Я спала со многими мужиками. Проснись, Гасси! На дворе новый мир.

Новый мир… Как часто ей приходилось слышать эти слова от Рейчел! Достаточно часто, чтобы понять, что они выражали лишь часть правды. И теперь далеко не все женщины способны легко отбросить свои страхи. Свобода многих пугает: ведь приходится надеяться только на себя, причем не существует никаких четких правил. Вы можете наделать ошибок, которые изменят всю вашу будущую жизнь. Свобода означает выбор, а это дело рискованное.

Алиса помахала рукой перед лицом Гасси.

— Эй, ты меня слышишь?

Гасси вздрогнула и сообразила, что Алиса уже некоторое время что-то говорит.

— Извини. Что ты сказала?

— Я пыталась убедить тебя перестать жить как монашка. Пойдем сегодня с нами. Тебе понравится.

— А как же твои друзья? Я буду чувствовать себя полной дурой, сидя в одиночестве.

— Обещаю, я тебя не брошу.

— Ладно, — неохотно согласилась Гасси. — Но если ты уйдешь с каким-нибудь мужчиной, я тебя никогда не прощу!

Алиса ухмыльнулась, швырнула пустую банку в урну и встала из-за стола.

— Как знать? Может, ты сама меня бросишь.

— Не говори глупости. Меня знакомство с мужчинами не интересуют. Во всяком случае, в баре.

Бар «У Харви» не мог похвастаться занимательной историей. Многие годы он был неприметной забегаловкой, куда заскакивали после работы уставшие государственные служащие — опрокинуть стаканчик. Правда, там был довольно уютный интерьер с кожаными удобными сиденьями в кабинках и дубовым баром. Потом этот бар внезапно обнаружили несколько юристов, быстро продвигающихся по служебной лестнице, и не прошло и нескольких недель, как туда зачастили молодые, подающие надежды служащие Вашингтона.

Пораженный хозяин по достоинству оценил удачу, выпавшую на его долю и превратившую его скромный бар в сенсацию. Но вместо того, чтобы тратить доходы на всяческие новшества, он оставил все точно так, как было. Медные перила, опоясывающие бар, потемнели от времени, старый алюминиевый потолок слегка провис, а вмятина в центре танцевальной площадки требовала от танцоров определенной ловкости. О возрастном благосостоянии говорил лишь более современный подбор пластинок.

Внутренний интерьер бара сначала разочаровал Гасси, но уже через пять минут она поддалась гипнозу ровного гула ожидания, царящего в баре. Казалось, все подчеркнуто громко перекрикивались со знакомыми, пытаясь обратить на себя внимание, и разглядывали, за кем бы поволочиться. Все мужчины были хорошо одеты, выглядели преуспевающими и были явно не прочь познакомиться с интересной женщиной.

Алиса потащила Гасси мимо кабинок к бару, шепотом объясняя, что легче подцепить мужчину, если до тебя проще добраться. Гасси нахмурилась, но пошла за ней, поскольку боялась остаться одна.

Пока они ждали очереди к бармену, Гасси испытывала лишь незначительную неловкость, но когда в ее руке оказался коктейль с водкой, ей стало казаться, что все на нее смотрят и думают: вот еще одна искательница приключений. Мускулы вокруг ее рта напряглись, придав ей сердитый и недовольный вид.

— Да расслабься же наконец, — сказала Алиса. — Так к тебе никогда никто не подойдет. Вот увидишь: станцуешь пару танцев и почувствуешь себя лучше.

До этого мгновения Гасси не обращала внимания на тесную танцплощадку в конце бара, но теперь заметила несколько пар, двигающихся в такт музыке. Они так тесно прижимались друг к другу, как будто танец был лишь прелюдией к другому, более интимному акту. Это показалось ей абсолютно неприличным, но в то же время она почувствовала, что в ней проснулось какое-то похотливое любопытство, и это ее шокировало. Что чувствует женщина, когда незнакомый мужчина проводит руками по ее бедрам, прижимает ее к своей груди? Она представила себе это ощущение, но тут же, пристыженная такими греховными мыслями, отвела взгляд.

Большинство подруг Алисы уже обзавелись кавалерами. На их лицах играла самодовольная улыбка: еще бы, они наконец покинули ряды нежеланных женщин. Гасси наблюдала, как они заботливо охраняли свои приобретения, и вдруг поняла, что в таком месте, как этот бар, женщина много теряет. Неумение привлечь мужчину оборачивается утратой чувства собственного достоинства?

Нелегко пережить жалость друзей, их лживые уверения, что в следующий раз все будет по-другому, и сознание, что в тебе самой есть какой-то дефект?

Несколько минут в объятиях мужчины вряд ли стоили такого унижения.

— Я ухожу, — заявила она, повернувшись к Алисе, и поставила нетронутый стакан на стойку бара. — Увидимся утром.

Алиса схватила ее за рукав:

— Никуда ты не пойдешь! Все еще только начинается. Выпей сначала.

Но Гасси покачала головой и начала проталкиваться через толпу. Внезапно на ее пути возник какой-то незнакомый мужчина и легонько коснулся ее плеча.

— Пожалуйста, не уходите. Мы еще с вами не танцевали. Возможно, дело было в его легком акценте или низком красивом голосе, но Гасси остановилась и взглянула на него.

— Мне не хочется танцевать.

— Тогда позвольте вас угостить. Пойдемте поищем пустую кабинку. — Он решительно взял ее под руку и, не давая возразить, повел к кабинке. Когда они сели, он улыбнулся и помахал официантке. — Что будете пить?

— Я… водочный коктейль.

Пока он заказывал, Гасси ругала себя за то, что позволила так собой манипулировать. Однако вместо того, чтобы встать и уйти, она сидела и разглядывала его.

Он молчал несколько минут, пока официантка не вернулась с заказом, а Гасси никак не могла перестать на него таращиться. У него было интересное лицо — темная смуглая кожа, резкие черты, которые могли бы показаться грубыми, если бы их не смягчала улыбка, полные губы, зубы невероятной белизны. Он казался таинственным иностранцем, а его черный шелковый костюм помогал создавать иллюзию очень опасного мужчины.

Расплатившись с официанткой, он обратил все свое внимание на Гасси:

— Расскажите, почему вы так торопились уйти?

— Мне здесь не нравится.

В глубине черных глаз мелькнула улыбка.

— Вы здесь в первый раз?

Гасси утвердительно кивнула и отпила глоток коктейля, внезапно обидевшись, — ей показалось, что он над ней подсмеивается.

— У меня есть занятия поинтересней.

— Тогда вам повезло.

Она удивленно взглянула на него.

— Если бы вы не пришли сюда сегодня, мы никогда бы не встретились.

«Уж больно он уверен в себе», — подумала она.

— Вы всем так говорите? Он взял ее руку в свою.

— Вы мне поверите, если я скажу, что я тоже здесь впервые?

— Наверное, нет.

— Тем не менее это правда. Я пришел выпить с деловым партнером и заметил вас у бара. До той минуты я не собирался здесь ни с кем знакомиться.

Гасси пожала плечами:

— Я должна чувствовать себя польщенной?

— Ничего подобного. Я просто пытаюсь вам объяснить, что я не Ромео из бара. Я слишком хорошо отношусь к женщинам, чтобы смотреть, как их здесь унижают.

Гасси почему-то поверила ему, и ее враждебность сразу растаяла.

— И вправду унижают. Именно поэтому мне и захотелось уйти.

— Сейчас вы чувствуете себя комфортнее? Она кивнула и улыбнулась.

— Достаточно комфортно, чтобы назвать мне свое имя?

— Огаста Тремейн. Но чаще меня зовут Гасси.

— Гасси? Мне нравится. А я — Тони Де Коста.

Ее интриговал его акцент — незначительный, но придающий особую музыкальность голосу.

— Откуда вы?

— Я родился в Италии, но провел все детство, путешествуя между Венецией и Нью-Йорком.

— Почему?

— У моего отца обширные деловые связи в этой стране. И он очень рано начал брать меня с собой.

Гасси попыталась представить, чем может заниматься в Нью-Йорке его отец, и сама устыдилась своих мыслей.

— Не хотите потанцевать? — Он встал и протянул руку.

— С удовольствием.

На танцевальной площадке было полутемно, Тони прижал ее к себе, и Гасси вдруг снова стало не по себе. Тони Де Коста — не какой-нибудь прыщавый парнишка из колледжа, который удовольствуется часом обжимания в машине. Он взрослый мужчина, который вполне может предположить, что ее интересуют сексуальные отношения. Эта мысль ужаснула и одновременно возбудила ее.

Казалось, они танцевали несколько часов. Тони время от времени шептал ей что-то на ухо, но по большей части они молчали, и Гасси целиком отдалась во власть завораживающего, необыкновенно эротического ритма. Никогда еще она так явственно не ощущала себя женщиной; ей казалось, что она внутренне расцветает. В конце концов Гасси поймала себя на том, что дышит тяжело и прерывисто, и решила, что ей необходимо поскорее избавиться от Тони Де Коста, пока она не совершила ничего непоправимого.

— Мне пора идти, — сказала она резко, когда кончился очередной танец.

— Поужинайте со мной.

— Нет, спасибо. Меня ждут родители.

— Тогда завтра.

— Не знаю. Может быть.

— Я буду ждать вас «У Антонио».

Гасси понимала, что не должна соглашаться. Ее родители придут в ужас, если узнают, что она встречается с человеком, которого они относят к категории иммигрантов, хуже того — с итальянцем, у которого могут быть весьма сомнительные связи. Но, несмотря на все эти соображения, ей очень хотелось с ним поужинать.

— Хорошо. Когда?

— В семь.

Она высвободилась из его объятий и слабо улыбнулась.

— Тогда увидимся.

Направляясь к дверям, Гасси чувствовала его взгляд, следящий за ней, и снова напомнила себе, что родители сочтут Тони Де Коста совершенно неподходящей кандидатурой.

Прошел месяц. Гасси почти каждый вечер встречалась с Тони Де Коста — они ужинали в роскошных ресторанах, а потом танцевали до утра в каком-нибудь из привилегированных клубов Джорджтауна. Их поцелуи становились все более страстными, Гасси с ужасом чувствовала, что изнывает от желания, но каждый вечер она отказывала себе и возвращалась в свою одинокую спальню. Там она часами лежала без сна, перебирая в голове причины, по которым они не могут быть вместе. Прежде всего родители. Они и представления не имели, что она встречается с Тони, и ее беспокоило, насколько легко и свободно она научилась их обманывать. Для объяснения своих поздних возвращений Гасси изобрела студента юридического факультета, но ей было ясно, что долго врать не удастся. Рано или поздно Элизабет потребует, чтобы она познакомила его с ними: должны же они решить, подходит ли он для их дочери. И тогда Гасси придется признаться, что она их обманывала, или познакомить их с Тони. Но даже от одной мысли, какому гневному неодобрению они ее подвергнут, ей становилось тошно.

Странно, но те самые черты, которые казались ей в Тони такими привлекательными, она одновременно видела глазами родителей и сознавала, что они — следствие его «чужого» и, вероятно, «низкого» происхождения. Гасси знала, например, что смуглый цвет его кожи немедленно вызовет подозрения у родителей, но сама она была им очарована, и эта страстная влюбленность была куда сильнее простого сексуального влечения. Впервые в жизни она начала осторожно называть любовью те чувства, которые были готовы поглотить ее. Она часами искала какого-нибудь компромисса, временного решения, которое удовлетворило бы родителей и позволило бы ей продолжать встречаться с Тони…

Подъехав к аэропорту, Гасси расплатилась с водителем, подняла глаза на серый горизонт и подумала, что и в Нью-Йорке, вероятно, такая же унылая погода. Всю неделю она жила в ожидании, как полетит туда на реактивном самолете компании Де Коста вместе с Тони, но мрачное небо и непрекращающийся дождь слегка поубавили энтузиазма. Даже перспектива ленча с Дианой и Рейчел не подняла настроения.

Тони ждал ее внутри терминала. Его темные волосы растрепал ветер, на щеках блестели капли дождя. Он выглядел невероятно красивым, и Гасси вздрогнула, когда он притянул ее к себе и поцеловал.

— Ты даже под дождем прекрасна, — прошептал он. Гасси никак не могла привыкнуть к подобным словам и густо покраснела. Тони улыбнулся.

— Почему ты краснеешь, когда я делаю тебе комплименты?

— Мне неловко.

Казалось, Тони хотел еще что-то сказать, но после короткой паузы взял ее под руку и повел по длинному коридору, отведенному для пассажиров частных самолетов.

На борту их встретил стюард, обращающийся к Тони с явным почтением. Внутри самолет напомнил Гасси роскошный гостиничный номер — несколько мягких кресел и диванов, обтянутых синей тканью разных оттенков, изящные столики, в конце салона — широкая кровать за ширмой. Все было продумано для максимального комфорта пассажиров, расходы явно во внимание не принимались. Гасси пришла в восторг. Ей до сих пор если и приходилось летать на частных самолетах, то это были государственные машины, которые оборудовались всем необходимым без малейшей роскоши. Ей и в голову не приходило, что бывают такие самолеты, как этот.

Как только они взлетели, стюард подал им напитки и тут же исчез. Тони намазал на тост икру и протянул Гасси, но она отрицательно покачала головой.

— Погода, похоже, становится все хуже, — вздохнула она. — Надеюсь, это не помешает нам вернуться сегодня домой?

— Мы можем остаться на ночь в Нью-Йорке.

— Нет, мне нужно домой. Мои родители представления не имеют, где я.

Тони нахмурился и взглянул ей в глаза:

— Почему ты не расскажешь им про нас? Гасси поежилась:

— Все жду подходящего момента. Пока не получилось. Он нахмурился еще сильнее:

— Ты боишься, что они станут возражать, потому что я итальянец?

— Нет, я… Видишь ли, они сейчас с головой ушли в перевыборную кампанию. Я решила, что скажу им после выборов.

— Мне надоело играть в эти игры, Гасси. Я уже не подросток, чтобы прятаться по углам, и ты мне слишком дорога. Я хочу наконец познакомиться с твоими родителями.

Гасси представила себе встречу своих родителей с Тони, и у нее задрожали коленки. Он все правильно понял: Роберт Тремейн никогда не примет иммигранта-итальянца в качестве потенциального зятя. Его расовая терпимость распространялась только на митинги и собрания. У себя дома он без стеснения употреблял такие слова, как «черномазый» и «макаронник». Тот факт, что Тони управлял огромной компанией по импорту, ничего не значил для Роберта Тремейна.

Не стоило забывать и о матери. Гасси не сомневалась: Элизабет придет в ужас, узнав, что ее дочь встречается с таким неподходящим, с точки зрения общества, человеком. Сначала она сляжет в постель с мигренью на несколько часов, потом появится в комнате Гасси с видом оскорбленного достоинства, испепеляя дочь взглядом.

Ясно, такой встречи надо постараться избежать, но Гасси была еще не готова поставить под удар свои отношения с Тони, честно ему во всем признавшись.

— Пожалуйста, дай мне еще несколько недель, — попросила она. — Родители так трясутся надо мной… Я хочу их подготовить.

Вздохнув, он взял ее руку и провел большим пальцем по запястью.

— Несколько недель, не больше.

Гасси одарила его сияющей улыбкой, потом откинулась в кресле и закрыла глаза. Сердце ее бешено колотилось.

Рейчел и Диана уже сидели за столиком, когда Гасси приехала в Артистическое кафе. Она настояла на том, чтобы их встреча состоялась в дорогом ресторане, надеясь, что роскошная обстановка вынудит Рейчел вести себя более скромно. Однако когда она увидела настенную роспись и интерьер в стиле тридцатых годов, то подумала, что несколько переборщила. Но менять планы было уже поздно. Растянув губы в искусственной улыбке, Гасси последовала за метрдотелем к столику, за которым сидели ее подруги.

— Самое время, — заметила Рейчел. — Ты в курсе, сколько здесь выпивка стоит?

— Вы могли бы подождать меня в фойе.

— Целый час?

— Извините. На дороге из аэропорта страшные пробки. Диана, которая всегда всех мирила, сжала ей руку.

— Я так рада тебя видеть! Я очень соскучилась.

На этом, похоже, темы для разговора были исчерпаны, и они долго сидели молча. Гасси с грустью подумала, что раньше им всегда было о чем поболтать.

Молчание нарушила Рейчел.

— Вы что-нибудь знаете о Хелен? — спросила Диана.

— Я ей писала трижды, но она не ответила, — сообщила Диана.

Гасси сделала вид, что внимательно изучает меню, но Рейчел не оставила ее в покое:

— А ты?

— Я ей звонила один раз, несколько недель назад. Она была…

— Что?

— Какая-то странная. Мне показалось, что она пьяна.

— О господи! — вздохнула Рейчел. — И что она сказала?

— Почти ничего. Бренда все еще в Испании. Связалась с каким-то испанским графом и собирается остаться там на неопределенное время.

— Бедняжка Хелен! — сказала Диана. — Она работает?

— Не знаю. До этого мы не дошли. Она еле говорила хотя было три часа дня.

Рейчел оставила пустой бокал и закурила.

— Жаль, что мы ничего не можем сделать.

— Мы ей не гувернантки, — резко сказала Гасси. — К тому же она за три тысячи миль отсюда.

— Значит, так и позволить ей спиться? Как ты можешь быть такой бессердечной?!

— Я не бессердечная, — обиделась Гасси. — Я просто достаточно взрослая, чтобы понять, что я не могу спасти мир.

Диана громко откашлялась:

— Ваш спор Хелен не поможет. Я ей позвоню. Может быть, мне удастся поговорить с ней по душам.

— Только зря потеряешь время, — заявила Гасси. — Хелен нужен психиатр. Мы всегда знали, что у нее проблемы.

Они снова замолчали, и снова Рейчел прервала паузу:

— С ней было бы все в порядке… но она не смогла справиться с тем, что случилось.

Гасси изо всех сил сжала в руке бокал, пытаясь выбросить из головы воспоминания о Рике Конти.

— Мне кажется, мы договорились не касаться этой темы.

— Ничего не могу поделать, все время об этом думаю, — сказала Рейчел. — Неужели Ральф Эдварде так тебя и не навестил? Скорее всего, он боится твоего отца.

— И слава богу, — заметила Гасси. — А теперь давайте .сменим тему.

Подошел официант, чтобы взять заказ, и после его ухода они принялись говорить о работе и тех переменах, которые произошли в их жизни за последнее время. Постепенно напряжение исчезло не без помощи хорошего вина и вкусной еды.

— Давай теперь признавайся, — сказала Рейчел. — Кто этот парень с собственным самолетом?

— Просто друг.

— Ничего себе друг! У тебя улыбка, как у мартовской кошки.

Гасси опустила глаза, обиженная такой грубостью. Господи, неужели у нее все написано палице?!

— Ты говоришь пошлости.

Рейчел рассмеялась и откинулась в кресле. Официант снова наполнил их бокалы.

— Да будет тебе, Гасси! Расскажи нам о нем.

— Да нечего рассказывать. Он бизнесмен. Мы познакомились месяц назад. Иногда встречаемся, но ничего серьезного, честное слово.

— Ты останешься на ночь в городе? — ухмыльнулась Рейчел.

— Разумеется, нет! У него деловая встреча, вот он и предложил мне поехать с ним и походить по магазинам. После ужина мы летим домой.

— И все-таки что он собой представляет? — спросила Диана. — Нам же интересно!

После недолгого колебания Гасси пробормотала:

— Он иммигрант из Италии. Рейчел мгновенно ощетинилась:

— Ну и что?

— С моими родителями случится припадок, если они узнают, что я с ним встречаюсь. Ситуация безвыходная.

— Ты хочешь сказать, что сенатор Тремейн не любит итальянцев?

Гасси сообразила, что сказала лишнее, и быстро дала задний ход.

— Почему ты меня допрашиваешь? Я же сказала, между нами нет ничего серьезного. — Затем взглянула на часы и взяла свой чек. — Мне пора. Мы встречаемся с Тони у «Блумингдейла».

Пока они ждали официанта, Гасси вдруг захотелось поговорить о Рике Конти. Но вместо того, чтобы признаться, что чувствует вину и страх, она быстро выбросила эти мысли из головы, как будто они были смертельными зарядами, которых нельзя даже касаться.

 

7

Даже по меркам Беверли-Хиллз особняк Гэллоуэй был чем-то из ряда вон выходящим. Он был построен в двадцатые годы и напоминал французские шато. Все его восемнадцать комнат были отделаны мрамором Каррары и сверкали люстрами Баккара. Тенистый участок, обнесенный высоким забором с электронной защитой, прятал от посторонних глаз бассейн в форме сердца и теннисные корты. Несомненно, особняк был очень красив, но ему явно не хватало теплоты. Создавалось впечатление, что все это было куплено оптом в качестве музея.

Хелен в этом доме всегда чувствовала себя потерянной, а сейчас добавился еще и страх, который особенно давал себя знать по ночам. Она ужасно боялась жить там одна. Порой ей казалось, что по дому бродит какое-то злобное привидение и иногда кричит в темноте. Она спала со светом, заперев все окна, но страх продолжал терзать ее, и она быстро выяснила, что единственным спасением от паники является бутылка виски.

Когда позвонила Диана, Хелен как раз отсыпалась после ночи, проведенной в обнимку с бутылкой. Она слышала звонок, но ей даже в голову не пришло как-то на него отреагировать. Наконец трубку сняла одна из горничных, которая потом робко вошла в спальню.

— Вас спрашивают по междугородному, мисс Хелен. Хелен открыла глаза, но тут же поспешно их закрыла.

От яркою света ее затошнило, во рту пересохло.

— Мисс Хелен, сказать, что вас нет дома?

— Кто звонит?

— Диана Хендерсон.

Хелен моргнула и медленно подняла голову.

— Попросите ее подождать. Я подойду через минуту.

Когда горничная ушла, Хелен осторожно села на кровати, держась обеими руками за голову. Все тело болело, в голове шумело, но ей ужасно хотелось поговорить с Дианой. Немного еще поколебавшись, она взяла трубку.

— Алло.

— Хелен, это ты?

— Да.

— Что случилось? У тебя странный голос.

— Вчера слишком много выпила.

Последовало долгое молчание, потом Диана быстро заговорила, наверняка произнося заранее заготовленные слова:

— Что бы там ни было, но выпивка не спасет. Будет только хуже.

— Только так я могу заснуть.

— Но это опасно! Ты можешь спиться.

Хелен хотелось рассказать о своих ночных кошмарах, но она была в таком состоянии, что вряд ли смогла бы описать то странное ощущение, будто кто-то наблюдает за ней и старается утянуть в темную, бездонную пропасть.

— Послушай меня, Хелен. Ты должна взять себя в руки. Где Бренда? Когда она собирается возвращаться домой?

Надеюсь, что никогда. — Хелен засмеялась, но смех был резким, безрадостным. — У нее новый любовник, испанский граф.

Диана шумно вздохнула:

— Ты пьешь из-за того ужасного случая?

— Ты о чем?

— О Рике Конти.

Хелен почувствовала, как все внутри заледенело. Она никогда сознательно не вспоминала про Рика Конти, хотя иногда его образ возникал в ее сознании, и тогда ей действительно хотелось выпить.

— Пожалуйста, не надо. Я не хочу о нем говорить.

— Ты уверена? Может быть, это поможет. Мне тоже снятся кошмары.

— Мне очень жаль… Мне жаль, что тебе снятся кошмары, но ничего не… Пожалуйста, не будем об этом!

— Ладно, — неуверенно согласилась Диана. — Ты мне позвонишь?

— Обязательно. Когда решу, что буду делать, я непременно дам тебе знать.

— Будь осторожна, Хелен.

— Хорошо.

Вечером Хелен сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде. Она провела весь день, раздумывая о пустоте в своей жизни, и наконец твердо решила жить дальше без поддержки бутылки. Но солнце село за далекие горы, и ее страхи медленно начали выползать из тени, накрывая плечи как шалью.

Ощутив привычный приступ паники, она стремительно побежала в дом, натянула джинсы и поспешила в гараж. Она соскучилась по ярким огням, человеческим голосам, общению. Она села в «Ягуар» Бренды и помчалась по тихим улицам Беверли-Хиллз, затем вниз по бульвару Голливуд и остановилась у неприметного бара.

Внутри пахло застоявшимся табачным дымом и пролитым пивом. В углу несколько байкеров играли в бильярд, и их хриплый хохот порой заглушал музыку кантри, рвущуюся из музыкального автомата. Хелен заказала себе кока-колу и села со стаканом за маленький черный столик. Через несколько минут к ней подсел долговязый мужчина, одетый как ковбой.

У него была наглая улыбка и жесткие голубые глаза, но, когда он пригласил ее танцевать и прижал к себе, она почувствовала себя лучше. Страх немного отпустил ее. Ей уже не хотелось пить, только прижиматься к сухопарому телу своего партнера.

Протанцевав без передышки целый час, они вышли на парковку, и он улыбнулся, когда она предложила ему сесть за руль «Ягуара». Грубоватое лицо оживилось, когда он положил руки на руль мощной машины. Хелен уселась поудобнее и расслабилась.

Они проездили почти всю ночь, петляя по извилистой дороге, пробираясь по кромке обрывистых каньонов. Хелен пьянило и возбуждало чувство опасности. Когда они наконец остановились перед ее особняком, она взяла его за руку и повела в спальню.

Их любовь была короткой и бурной — примитивный акт освобождения. Хелен радостно встречала каждый толчок, но как только оргазм прошел, снова нагрянули страхи, и она вцепилась в него.

— Останься! Не бросай меня одну! Он хрипло рассмеялся:

— Конечно, лапочка. Я останусь, пока ты меня сама не прогонишь.

Хелен свернулась в калачик рядом с ним и закрыла глаза, но, когда она проснулась утром, его уже не было. Только пятна спермы на ногах и легкая ломота во всем теле говорили о том, что ей ничего не приснилось. И она поняла, что медленно разлагается.

Хелен попыталась стереть унизительные воспоминания о ковбое с помощью большого количества виски, но ее видения не исчезли, наоборот, стали ярче. После нескольких дней непрерывного пьянства она заставила себя вылезти из постели и подойти к зеркалу. Ее собственный вид потряс ее. Кожа под глазами припухла, цвет лица стал серым и тусклым. Она выглядела пьянчужкой, абсолютно опустившейся женщиной.

Хелен потребовалась почти неделя, чтобы привести себя в божеский вид после запоя. Она все еще плохо спала, но упрямо отказывалась прибегнуть к спасительной помощи алкоголя. Каждое утро она долго плавала в бассейне, заставляла себя плотно позавтракать и начинала обход агентств, занимающихся поиском талантливых молодых людей. Хелен с детства мечтала о карьере в кино, поэтому и действовать начала именно в этом направлении. Однако ее походы по агентствам не приносили желаемых результатов. Хелен решительно не хотела использовать фамилию матери, а сама она никого не интересовала, и ей сразу отказывали.

Ретта Грин сидела за столом в своем офисе и тупо смотрела на не слишком привлекательный пейзаж в конце бульвара Сансет. Каждый раз, как она бросала взгляд за окно, что-то внутри ее умирало. Она была вынуждена разместить свое начинающее агентство далеко не в самой лучшей части Голливуда, и ей противно было думать о своем ненадежном финансовом положении.

Ретта всегда мечтала стать удачливым независимым агентом. За несколько лет каторжного труда в блестящем агентстве «Стэндиш» она приобрела связи и знания, достаточные, чтобы открыть собственное агентство. Но для успеха требовались деньги, а Ретта едва сводила концы с концами.

От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь. Она отвернулась от окна и пригласила секретаршу войти.

Милли буквально ввинтилась в комнату. Она носила такую тесную юбку, что была вынуждена делать малюсенькие шажки — настоящая пародия на секретаршу из преуспевающего агентства.

— Там к вам девушка пришла. Она хорошо выглядит, Ретт.

— Прекрасно. А чем еще она может похвастать? Милли сунула в рот жвачку и покачала головой:

— Не знаю, есть ли у этой девицы способности, но у нее великолепное личико и фигура, как у Твигги.

Ретта вздохнула, предвидя разговор еще с одной девчушкой из Мичигана, которой безумно хотелось увидеть свое имя на афишах. Не важно, что у нее не было ни таланта, ни мозгов.

— Почему они все приходят сюда?

— Наверное, ее отовсюду выгнали.

— Спасибо. Очень помогает самоуважению. Милли рассмеялась:

— Так что ей сказать?

— Пусть зайдет. Я попытаюсь уговорить ее сесть на следующий автобус до Каламазу.

Когда Милли вышла, Ретта пригладила свои тусклые седые волосы и задумалась: почему она вечно испытывает нелепое чувство ответственности за этих жаждущих славы детишек, которые забредают в ее офис? Они все одинаковые — с ясным взором и полными надежд улыбками, — и они никогда не слушают, что им говорят. Никогда не верят, что Голливуд сжует их и выплюнет, как ненужный мусор. Каждая думала, что от нее исходит особое сияние, что есть в ней таинственная искра, которая осветит небосклон Голливуда. О неудаче не думал почти никто. Только немногие вовремя спохватывались и возвращались домой, к своим родителям и возлюбленным. Другие находили работу на периферии киноиндустрии. Но были и такие, которых увозили домой в сосновых гробах. И именно поэтому Ретта никогда не решалась отделаться от этих девушек, не попытавшись сначала втолковать им несколько прописных истин.

Милли ввела в» кабинет молодую женщину. Ретта сразу заметила, что на ней костюм от Бласс, и невольно почувствовала любопытство. Большинство девиц, жаждуших стать актрисами, приходили в старых джинсах или в костюме из ближайшего магазина, украшенного шарфом или какой-нибудь побрякушкой. Ее интерес вырос, и она внимательно присмотрелась к девушке.

— Ретта, — Сказала Милли, — это Хелен Грегори. Одарив девушку профессиональной улыбкой, в которой не было ни капли теплоты, Ретта сказала:

— Садитесь, Хелен. Давайте сюда ваше резюме. Хелен опустилась в одно из дешевых кресел и сразу же начала ерзать.

— Простите, я не принесла резюме.

— Тогда вам придется рассказать о себе, но сначала позвольте мне на вас посмотреть.

Ретта отпустила Милли и уставилась на Хелен оценивающим взглядом. Что-то показалось ей знакомым в этом красивом лице с тонкими чертами, но она не смогла сразу ухватить, что именно. Тут Хелен улыбнулась, и Ретта замерла. Улыбка у нее была ослепительной — яркий луч света, пробившийся сквозь скованность и беззащитность. Было ясно, что это немедленно вызовет сочувствие и любовь зрителей. Именно в этот момент Ретта узнала молодую женщину, сидящую перед ней, однако вида не подала.

— У вас есть какой-нибудь профессиональный опыт?

— Несколько спектаклей в колледже, ничего примечательного.

— Уроки актерского мастерства?

Хелен отрицательно покачала головой, нервничая все больше.

— Наверное, это звучит дико, но я знаю, что могу играть, — пробормотала она. — Я это чувствую!

— Как и каждая вторая девушка в городе. Меня интересует, чем вы от них отличаетесь?

Худенькие плечи опустились, Хелен молчала.

— Послушайте, я не знаю, какие игры вы затеяли, черт побери, но то, что вы дочь Бренды Гэллоуэй, уже отличает вас от остальных.

— Откуда… как вы догадались?

— В моем деле приходится запоминать лица. Я видела вас однажды на премьере. Но я не понимаю — зачем весь этот маскарад?

Хелен нервно сглотнула:

— Мне ничего не нужно от моей матери, даже имени. Я могу пробиться сама.

Ретта взяла карандаш и, постукивая им по переполненной пепельнице, постаралась вспомнить все, что слышала о Бренде Гэллоуэй и ее дочери. Имя Бренды без конца мелькало в скандальной хронике, но газеты не упоминали о каких-либо конфликтах между дочерью и матерью.

— Почему вы так к себе суровы? Один звонок от Бренды — и ваши пороги будет обивать толпа агентов, умоляющих разрешить представлять вас.

— Потому что я ненавижу свою мать, — просто ответила Хелен.

По спокойной уверенности в голосе Ретта поняла, что это не просто временная размолвка. Хелен Гэллоуэй двигало не только желание славы и признания. Она хотела превзойти свою мать на ее же собственной территории.

— Вам никоим образом не удастся это скрыть. Как только о вас начнут писать, газеты до всего докопаются.

— Возможно. Но пока я хочу быть Хелен Грегори.

Ретта замолчала и задумалась. Интуиция подсказывала ей, что Хелен Гэллоуэй обладает огромным звездным потенциалом, но в ней также чувствовалось что-то трагическое, аура нестабильности, которая могла помешать любому успеху. А Ретта находилась не в том положении, чтобы позволить себе серьезный финансовый крах. Кроме всего прочего, потребуется много времени и денег, чтобы развить ее внутренний талант, однако эти инвестиции вполне могут окупиться. Так или иначе, Ретта решила поставить на Хелен, рискнуть всем, но не упустить свой шанс и выбиться в первые ряды.

— Ладно, Хелен. Давай поговорим о реальных вещах.

Сейчас на тебя надо только тратить деньги. У тебя нет ни подготовки, ни опыта — ничего, кроме твоего имени, а им ты отказываешься воспользоваться. Почему я должна рисковать большими деньгами ради тебя?

— Потому что во мне есть то, что делает большую актрису. Я буду очень стараться. Я вас не разочарую.

Ретта наклонилась над столом, вглядываясь в Хелен.

— Этого мало. Я буду полностью контролировать твою жизнь. Ты не сделаешь ни одного движения, предварительно не проконсультировавшись со мной. Если я велю тебе побрить голову, ты купишь бритву. Если я прикажу тебе пройтись по бульвару Сансет в полиэтиленовом пакете, ты не будешь спорить. Только на таких условиях я согласна тебя представлять.

Хелен улыбнулась, и солнечный свет, проникающий сквозь окно, сразу же стал ярче.

— Это означает, что вы меня берете?

— Я попрошу Милли напечатать контракт. Контракт был подписан и заверен, и Хелен ушла из офиса в полном восторге, а Ретта налила себе добрую дозу виски из бутылки, которую держала в ящике стола. Она позволяла себе это не слишком часто, но в данный момент нервы у нее разыгрались. Ее радость от того, что удалось найти Хелен Гэллоуэй, приглушалась растущим беспокойством. А вдруг она только что совершила самую большую ошибку в своей жизни, поставив под удар годы каторжного труда?

Мысль о том, что она рискнула всем, чего удалось добиться, заставила Ретту вздрогнуть, как от озноба. Но и альтернатива была не лучше. Если она упустит эту возможность, то другой может никогда и не представиться. Вероятность того, что в ее офис забредет еще одна Хелен Гэллоуэй, была ничтожной. Судьба наконец-то решила дать ей шанс. Только полный дурак откажется от такой возможности.

Все еще волнуясь, Ретта закурила сигарету и подошла к окну. Унылый вид снова вызвал ненужные воспоминания о ее детстве в Алабаме. Она до сих пор страдала от того, что была шестым и нежеланным ребенком в семье бездарного мелкого жулика. Отец был груб и часто дрался, запугав мать до полного и безоговорочного подчинения. Он колотил дочерей каждый раз, когда ему хотелось утвердиться как мужчине, а с этим делом у него становилось все хуже и хуже. К тому времени, как Ретте исполнилось шестнадцать, она уже пришла к выводу, что любовь бывает только в сказках, а дети — всего лишь никому не нужная обуза.

Но все изменилось, стоило ей познакомиться с Джилли Джонсом. Она только что окончила среднюю школу и работала официанткой в местном кафе, когда Джилли забрел на ленч, весь из себя нахальный и взъерошенный, как петушок. Он ловко воспользовался своей привлекательностью, чтобы завлечь ее в машину, они катались весь вечер, и в конце концов она добровольно отдала ему свою девственность.

Ретта обожала Джилли. Он помог ей избавиться от постоянного ощущения, что она родилась не в той семье. Она не обращала внимания на его самодовольную ухмылку при встрече со старыми друзьями и на то, что он никогда не садился рядом с ней в церкви. Он был ее первым бойфрендом, и даже если его поведение порой казалось странным, она была слишком ему благодарна, чтобы высказывать недовольство.

Их отношения могли бы длиться бесконечно, если бы по истечении трех месяцев Ретта не обнаружила, что беременна. Уверенная, что Джилли на ней женится, она не слишком волновалась, когда сообщала ему эту новость.

— Я сегодня была у доктора, — прошептала она. — Ты скоро будешь папой.

Джилли сразу напрягся, лицо его стало пунцовым.

— Чертасдва!

Ретта смущенно засмеялась и погладила его по щеке.

— Я знаю, мы еще не планировали завести ребенка, но все будет хорошо, вот увидишь. Ты на фабрике хорошо зарабатываешь, я тоже буду работать до самых родов…

— Ничего не выйдет, Ретта.

— Что ты имеешь в виду? Это же твой ребенок!

Она еще раз повторила эту фразу, боясь, что он сразу не понял, но его ответ развеял все ее сомнения:

— Кто сказал, что это мой ребенок?

— Как ты можешь так говорить, Джилли?! Ты же знаешь, что, кроме тебя, у меня никого нет.

На его лице появилось злое и презрительное выражение.

— Да я никогда не женюсь на такой девке, как ты. Меня на смех поднимут, придется бежать из города.

Ретта с ужасом поняла, что ею попользовались и бросили. Она кинулась в бой:

— Я всем расскажу, что ты сделал!

Он больно вцепился ей в руку и прошипел:

— Только попробуй! Я найду десяток парней, которые подтвердят, что трахали тебя.

Ретта расплакалась — ее мечты о любви испарились, а будущее представлялось сплошным кошмаром.

Со временем она взяла себя в руки и в конце концов уехала в Феникс, чтобы дождаться родов. Она сразу решила отдать своего ребенка на усыновление в методистское общество, но, когда настало время расставаться с крошечной девочкой, она ощутила жуткую пустоту в душе, которую ничто так и не смогло заполнить.

Потребовалось долгое время, чтобы смириться с мыслью, что дочь для нее навсегда потеряна. Когда это произошло, Ретта перебралась в Калифорнию и устроилась работать клерком в престижное театральное агентство «Стэндиш». Поскольку она была одна во всем мире, работа целиком захватила ее, и она быстро начала делать успехи. К тридцати годам Ретта была уже полноправным агентом, прославившись тем, что упрямо выбивала самые лучшие контракты для своих клиентов.

Через несколько лет ей пришло в голову, что она может добиться большего, если откроет собственное агентство. Ей показалось глупым продолжать обогащать и без того богатого Дэна Стэндиша, когда у нее достаточно связей, чтобы заняться делом самостоятельно.

Подумав еще с год, Ретта ушла с работы, сознавая, что рискует, и уже начала вставать на ноги. Она еще не разбогатела, но постепенно улучшала свою финансовую ситуацию, каждый месяц приобретая новых клиентов. Теперь же она снова рисковала. Было ясно, что раскрутка Хелен Гэллоуэй потребует много денег и почти фанатической привязанности, а это наверняка не понравится другим клиентам. Она собиралась вложить все свое будущее в молодую женщину, выглядящую крайне уязвимой. Но Хелен разбудила в ней материнские инстинкты. Ретте вдруг захотелось пригреть ее и защитить. Кто знает, может, Хелен каким-то образом пришла к ней вместо того ребенка, которого она бросила много лет назад, давая ей шанс искупить свою вину?..

Раздраженная этими пустыми размышлениями, Ретта вернулась к столу, сняла трубку и набрала номер. Услышав знакомый голос с сильным акцентом, она улыбнулась.

— Надя? Это я, Ретта.

— А, Ретта! Давненько тебя не слышала. Как ты поживаешь?

— Неплохо. У меня все еще есть крыша над головой. Надя рассмеялась:

— Брось хитрить со старушкой. Я все знаю про твои успехи. Ты неплохо справляешься, Ретта.

— Более или менее. Но сейчас, представь себе, я хочу рискнуть всем — просто потому, что инстинкт мне так подсказывает. И мне нужна твоя помощь.

После продолжительной паузы Надя сказала:

— Ты ведь знаешь, я уже не работаю.

— И еще я знаю, что ты лучший учитель по актерскому мастерству в Голливуде.

— Это было давно.

Чушь собачья! Ты единственная, кому я доверяю. Сегодня утром со мной подписала контракт Хелен Гэллоуэй. Я думаю, что при хорошей подготовке она поставит весь этот город на колени.

Надя снова помолчала, но Ретта уловила, что дыхание ее слегка участилось.

— Ну, что скажешь, Надя? Хочешь на нее взглянуть?

— Завтра. Но я ничего не обещаю. Посмотрим, сможет ли она соперничать со своей матерью.

На следующее утро Хелен снова сидела напротив Ретты, которая учила ее, как произвести впечатление на Надю.

— Она попросит тебя что-нибудь прочесть — скорее всего, из классики. Она знает, что у тебя нет подготовки, так что не старайся никому подражать. Веди себя естественно.

— Зачем вы вообще это затеяли? Надя Ростофф — легенда, она никогда не согласится со мной работать!

Ретта улыбнулась:

— Согласится, если поверит в тебя. Но я должна честно признаться, Хелен, она знает, кто ты такая.

— Зачем вы ей сказали?!

— Она и так бы сообразила. Такую женщину, как Надя, не обманешь. Она очень проницательна.

Хелен поневоле заинтересовалась и постаралась отогнать от себя ощущение, что ее предали.

— Какая она?

— Великолепная. И очень требовательная. Она не довольствуется ничем, кроме идеала.

— Тогда у меня нет никакого права отнимать у нее время. Она просто посмеется надо мной.

— Все может быть, но что мы теряем? Пошли, нам пора. Она ненавидит ждать.

Хелен вышла за Реттой на парковочную площадку, и, пока они ехали с бульвара Сансет к Бель-Эйр, она пыталась представить себе возможный диалог между собой и Надей. Она все еще не могла поверить, что из этой затеи что-то получится. Ей казалось, что Надя сразу увидит ее насквозь, прочитает ее самые сокровенные мысли, разглядит все ее недостатки.

Когда Ретта остановила свой побитый желтый «Фольксваген» у очаровательного кирпичного дома, Хелен удивилась, что такой простой с виду дом угнездился между роскошными и претенциозными особняками. Этот район считался жемчужиной Голливуда и по престижу обгонял даже Беверли-Хиллз. Хелен решила, что Надя Ростофф, очевидно, сложная женщина, раз она предпочла жить так скромно среди такой кричащей роскоши.

Усохший от старости дворецкий встретил их у дверей и проводил в гостиную, где уже был подан чай.

— Мисс Надя выйдет через минуту, — сказал он.

Хелен нервно ходила по комнате, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть на фотографии, которых здесь было великое множество. Она взяла с каминной полки выгоревшую фотографию мужчины в иностранной военной форме, когда позади нее раздался незнакомый голос:

— Аккуратней. У старых женщин нет ничего дороже воспоминаний.

Хелен круто повернулась и покраснела, совсем как ребенок, которого застали за чем-то стыдным. Надя смотрела на нее ясными и проницательными серыми глазами.

— Простите, я…. Надя улыбнулась:

— Не надо извиняться. Это хорошо, что вы любознательны. Я уже вижу, что вы поумнее своей матери. — Повернувшись к Ретте, она раскрыла объятия. — А ты, бессовестная, совсем меня забыла!

Ретта обняла ее и поцеловала в морщинистую щеку.

— Тебя забыть невозможно. Просто я так закрутилась…

— Я знаю, ты слишком занята, делая деньги, чтобы позаботиться о выживающей из ума старой даме.

— Выживающей из ума?! Как же! Да ты самая хитрющая старушка в Голливуде!

Женщины рассмеялись, глядя друг на друга с явной симпатией. Затем Надя повернулась к Хелен:

— Подойди к окну. Хочу увидеть тебя на свету. Раздвинув тонкие кружевные занавески, Надя взяла Хелен за подбородок сухими тонкими пальцами и внимательно изучила ее лицо.

— Ты очень красива, — просто сказала она. — Но в Голливуде красавиц пруд пруди. Посмотрим, можешь ли ты играть. Но сначала выпей чаю, пока я решаю, что дать тебе почитать.

Ретта начала разливать чай в тонкие фарфоровые чашки, а Хелен тем временем украдкой разглядывала Надю. Она казалась такой хрупкой, сгорбленной, высохшей, но в ее проницательном взгляде не было ничего немощного. Хелен сразу поняла, что эта женщина очень умна, учиться у нее — огромное везение, шанс быть рядом с настоящим мастером. И внезапно ей так захотелось заслужить ее одобрение, как не хотелось ничего в жизни.

Надя выбрала сцену смерти из «Ромео и Джульетты». Роль идеально подходила Хелен — измученная молодая женщина, готовая скорее покончить с собой, чем жить без любимого человека. Хелен потребовалось всего несколько минут, чтобы заглянуть в себя и окунуться в глубокий омут, наполненный болью и ощущением потери. Затем чувства захватили ее стремительным потоком, подобно бурной весенней реке, и она начала читать бессмертные строки.

Когда она умолкла, никто долго не произносил ни слова. Затем Надя медленно поднялась. Ее высохшие руки заметно дрожали.

— Начнем завтра. Я чувствую: ты будешь моим самым великим триумфом.

В теплом воздухе сладко пахло можжевельником и жимолостью. Начальник полиции Эдварде оглянулся на особняк Гэллоуэй и неохотно залез во взятый напрокат «Форд». Он злился, поскольку его многочисленные попытки побеседовать с Хелен Гэллоуэй так и не увенчались успехом. Прислуга была вышколена блестяще и не пускала в дом никаких незваных визитеров. А его уж точно никто не приглашал.

Раздосадованный, Эдварде завел машину и поехал прочь от особняка. Миновав первый же поворот, он увидел мчащийся прямо на него «Ягуар» и резко вильнул в сторону, чтобы избежать столкновения. Через секунду «Ягуар» со скрежетом остановился, оттуда выскочила молодая женщина и кинулась к нему.

— С вами все в порядке? — задыхаясь спросила она.

У Эдвардса не было никакого сомнения, что перед ним Хелен Гэллоуэй, но он сохранил спокойствие и вылез из машины.

— Все хорошо, мисс.

— Слава богу. Я не ожидала здесь никого встретить. Простите меня.

Эдварде улыбнулся:

— Не за что извиняться. По правде говоря, я приехал, чтобы поговорить с вами.

Она сразу насторожилась и отпрянула от него, как дикое животное при виде хищника. Ее темные глаза сверкали в полутьме.

— Кто вы? — спросила она. — Что вам нужно?

Не желая напугать ее, Эдварде спокойно представился и объяснил, зачем он приехал. Тем не менее, когда он закончил, то заметил, что она почти перестала дышать и застыла в абсолютном оцепенении.

— Мисс Гэллоуэй, что с вами?

Ее тоненькие руки начали дрожать, и снова она напомнила Эдвардсу дикое лесное существо, хрупкое и беззащитное. Он почувствовал себя настоящим злодеем из-за того, что так напугал ее, но тут же вспомнил о своем расследовании.

— Мисс Гэллоуэй; я хотел бы задать вам несколько вопросов относительно той ночи, когда исчез Рик Конти.

Хелен привалилась к машине и покачала головой.

— Я не помню, — тихо промолвила она. — Я была пьяна… накурилась… Я ничего не помню.

Эдварде смотрел на нее, удивляясь такой странной реакции. Он ожидал услышать тщательно отрепетированный рассказ, она могла вообще отказаться говорить, но к такой обнаженной уязвимости он не был готов.

— Здесь не лучшее место для разговора, — сказал он после долгого молчания. — Может быть, пройдем в дом?

— Нет, вы не поняли. Мне нечего вам сказать… Нечего! Мне стало плохо, я потеряла сознание, когда проснулась на следующий день. Рик уже был… его уже не было.

— Вы не видели, как он уходил?

Она снова потрясла головой, шелковая грива волос цвета вороного крыла рассыпалась по плечам.

— Извините. Я ничем не могу вам помочь. Мне надо идти.

Она повернулась и побежала к машине. Эдварде некоторое время не мог двинуться с места, потрясенный ее неземной красотой. Затем, кляня себя за нерасторопность, поспешил за ней.

— Подождите, мисс Гэллоуэй! Пожалуйста, подождите! Но «Ягуар» уже исчез в темноте, оставив его стоять на дороге в одиночестве.

Через несколько часов Эдварде налил себе чашку кофе и присоединился к Мику Тревису, сидящему в своей гостиной в роскошном доме на пляже в Малибу. Прохладный ветерок задувал в окна, издалека доносился глухой плеск волн. Когда Эдварде устроился в прожженном оранжевом кресле, Мик бросил на него вопросительный взгляд.

— Ну, как все прошло? Удалось загнать в угол Хелен Гэллоуэй?

Эдварде пожал плечами и нахмурился, не представляя, как описать свою странную встречу с Хелен. Он был страшно недоволен собой.

— Она утверждает, что была в отключке в ту ночь, когда исчез Конти.

— Что это значит, черт побери?

— Говорит, что потеряла сознание и ничего не помнит, — Эдварде отрешенно посмотрел в окно. — Странно только, что остальные ни разу об этом не упоминали.

Мик наклонился вперед, глаза его блестели предвкушением удачи.

— Похоже, дамочки что-то скрывают. Эдварде кивнул:

— Да, только что? Если Конти и в самом деле сбежал, им нечего скрывать.

После длинной паузы Мик сказал:

— А что, если они прикончили несчастного мерзавца? Хотя Эдварде уже несколько месяцев прокручивал в голове такую возможность, он вздрогнул, когда Мик высказал его собственные подозрения. Было что-то неестественное в предположении, что четыре порядочные молодые женщины могли совершить такое кошмарное преступление.

— Зачем им его убивать? — сказал он. — Насколько я могу судить, у них не было никакого мотива.

— Может быть, несчастный случай? Они подрались, он попал под горячую руку…

— Все может быть, но Конти был любовником Бренды Гэллоуэй. Что, если это она его убила, а другие ее только покрывают?

Мик кивнул и пожевал нижнюю губу.

— Пока не найдено тело, все это домыслы. Ну, и что теперь?

Вздохнув, Эдварде покачал головой:

— Я возвращаюсь в Хайянис. Без ордера мне к Хелен Гэллоуэй снова не подобраться.

Мик удивленно поднял светлые брови:

— Ты что же, »сдаешься?

Может, и покопаюсь еще в свободное время, но ты прав: без трупа нет дела. Вполне вероятно, что Рик Конти жив-здоров и греет свою задницу где-нибудь у Карибского моря.

— Ты в это веришь не больше, чем я, — заметил Мик.

— Не верю, — тихо согласился Эдварде. — Но сейчас у меня нет никаких улик. Это вполне может оказаться одним из дел, которые так никогда и не будут раскрыты. — Он ущипнул себя за переносицу и внезапно стал выглядеть на несколько лет старше. — Самое противное, что я теперь до конца жизни буду думать, что же случилось с Конти. Незаконченные дела всегда сводили меня с ума.