Еду из бассейна вечером, на метро. В вагон влетают с шумом и вознёй двое мальчишек, лет шести от роду. Оба такие распаренные, щёки горят, глаза горят, мокрые волосы торчком, видно, что с тренировки. Первый просунул одну руку в рукав куртки, а другой рукав так болтается. Второй мальчик вообще весь расстёгнутый, взмыленный и, кажется, ничего перед собой не видит. Оба волочат по полу большие матерчатые мешки с формой и каким-то спортивным инвентарём, из них что-то торчит наружу, волочится сзади, падает, теряется. Выпадают кеды, вываливается хоккейная маска, но ребята этого не замечают. Они бегут, толкаясь, в мою сторону и плюхаются с разбегу на сиденья напротив, при этом стукают меня по коленкам мешками, головами и вообще всем, что только у них есть.

Мальчишки эти то ли близнецы, то ли просто братья. Оба рыжие, синеглазые, с крупными белоснежными зубами. Лица все в веснушках, щёки горят.

У одного на лбу шишка, у другого синяк. Господи, таких детей только в журнале «Ералаш» показывать!

За ними плетётся их мама… Женщина моего, наверное, возраста, но очень-очень-очень усталая, лицо просто серое, и морщины от носа к уголкам рта.

Одета по-простому, с огромной хозяйственной сумкой, волосы в хвостик завязаны. Видимо, после работы повезла своих обормотов в спортивную секцию, прождала их часа три, заставила кое-как одеться, утащила от весёлых друзей, а теперь вот везёт домой.

Мама шла по вагону и безропотно подбирала спортивный инвентарь, выпавший из сумок её сорванцов.

Она села рядом со мной, напротив детей, закрыла глаза и стала клевать носом. То есть она вроде бы на сыновей поглядывала, но при этом дремала.

Не разлепляя глаз, она дала каждому из детей по большой булочке и пакету молока. Те надорвали пакеты зубами, разбрызгивая молоко в радиусе двух метров, и стали жадно пить, обливая и себя и вагон, и запихивать в рот огромные куски булки. Я бы, наверное, подавилась. Еда и питьё отнимали у них массу сил! Они с таким восторгом вгрызались в булочки, с таким наслаждением пили молоко, что, наверное, в процессе еды сожгли ровно столько же калорий, сколько и получили. Словом, счёт ноль — ноль. Мальчишки чавкали, хлебали молоко, шумно переводили дыхание, выкрикивая что-то вроде:

— Вот это да! Ну и булочка! Вкуснотища! Круто!

А у меня больше! А если так откусить, то получится восьмёрка! А так — шестёрка! Не получится! Получится! У меня вкуснее! Ты дурак! Заткнись! Я сейчас ещё молока выпью! А я тебе за шиворот молока налью!

Мама при этом покачивалась в такт движению поезда и иногда клонилась в сторону. Когда её голова касалась моего плеча, она испуганно выпрямлялась, но тут же снова засыпала. Иногда на выкрики своих сорванцов она бормотала: «Хорошо. Угу, я вижу. Хорошо, Калле. Угу. Очень хорошо, Пелле». Так я узнала, как их зовут. Карл и Пер, по всей видимости.

Потом мальчишки переглянулись и начали играть в такую игру. Один сказал:

— Мама, проснись, Калле булочкой подавился!

— Хорошо…

— Мам, проснись, Пелле мне молока в ухо налил.

— Угу…

— Мам, Калле не на той станции вышел!

— Хорошо, я слышу…

Потом вдруг мама как вскочит:

— Мы же свою станцию проехали!!!

И она начала хаотически собирать сумки, пакеты, булки, яблоки, детей — и тащить это всё к выходу, ронять, подбирать, опять тащить. Двери захлопнулись, зажав подол куртки Калле, он выдернул его и побежал дальше. После их ухода в вагоне остались следующие вещи: пустой пакет из-под лакричных конфеток, шапка, трое носков, игрушечный человек-паук, собачьи галеты и даже мамины ключи от квартиры!