Дух Сатаны – порочный Мастер, Летал над грешною Москвой, Рассыпав карточные масти Над городскою мостовой. Он был печален и рассеян, Когда своей колодой карт В столичном городе посеял Разврат, коварство и азарт. В то пору над зарей вечерней, Как будто бубна или черва, Звезда плясала над Кремлем, Во тьме глядясь в речной проем. А там в обнимку с нею вместе Качались в танце пики, крести, И ветер, залетев под мост, Вовсю играл с рекою в штос. Весь город, словно стол истертый, Качался в дьявольской игре: Мелькали «жигули»-шестерки Среди дерев породы треф… И долго-долго дух порочный Над стольным городом летал, Его шпилевкой заморочил, Но под конец и сам устал; И, пролетев вокзал впритирку, Уже заканчивал денек, Когда на Войковской в квартирку Он залетел на огонек… А там наклевывалась драма: На плешку возложив ладонь, Сидел Виталий, сын Абрама, И некто – просто Молодой. Они не то, чтобы дружили – Они по-дружески пыжили. Виталий, а точнее – Боцман, Довольно опыта имел: Колод в открытую не коцал, Но если надо, то умел… Умел без дела деньги делать (без них, понятно, жизнь плоха), Умел, насторожившись телом, Приветливо встречать лоха, Умел слегка пожать плечами, Куш получая или долг И вновь с волненьем и печалью Садиться за игральный стол, Любил словечки «горка», «сонник», Свой столик и игру за ним, Любил по радио «Эстония» Послушать Иерусалим, Любил руками карты мацать, Болтать о всякой ерунде И был похож на Карла Маркса В своей курчавой бороде. Любил свою собаку Весту, Жену Галину, как невесту, Любил за газовой плитой… Но все – о Боцмане довольно! Предвижу ваш вопрос невольно: А кто же этот, Молодой? Он риск любил и был поэтому Авантюрист, почти Икар. Как мудро сказано поэтом – Жизнь для него – колода карт. Она бы моментально скисла, Когда б не карты и не риск, И просто не имела б смысла, Как плов, куда не клали рис. Для этой жизни бесшабашной, Где мать – Игра, отец – Азарт, Родился сразу он в рубашке, В рубашке от игральных карт. И сразу, с самого рожденья Впадал он от «шпилевки» в раж, Но самым верхом наслажденья Был для него… чужой мандраж. Той дрожью рук, что держат карты, Он наслаждался много лет, Как старой фреской Леонардо – Какой-нибудь искусствовед. Он был эстетом в этом роде, И это не понять другим, Когда зрачки в глазах напротив Растут, как по воде круги, Когда бесчувственная челюсть Под напряженьем мандража Со скрипом парковых качелей Отвиснет мелко задрожав, И, будто бы к груди прикована, Застынет после, офигев, Как от удара Черенкова Английский город Бирмингем. Когда затягиваешь узел, Когда уже петлю дожал, Когда кадык по горлу Зюзи Скользит, как лифт по этажам, Когда безумный и убогий шпилевщик, карты теребя, Как прихожанин синагоги, Бормочет что-то про себя, И, обозвав кого-то поцем, Задолбит в стену головой… Будь то Порецкий или Боцман – Какое счастье, Боже мой! И Молодой, герой поэмы, Не мог без этого прожить, И, может, именно поэтому Он ездил к Боцману пыжить. Но все ж он понимал отлично, Что не играя задарма, Виталий уважал наличку И не любил пустой карман. И лишь того, кто очень беден Он допускал без бабок в дом… И Молодой в тот день был бледен – Он вез последнее пальто! Не видел Мейерхольд с Захавой В таком спектакле – высший сорт! – Как Боцман то пальто захавал И прометал от шестисот, Как поминались все святые, Как вспоминалась чья-то мать, Как в «сонник» прятались цветные, А через карту – за всю масть, Как было Боцману фигово, Когда в безумии глухом Он даже Бога Иегову Назвал пархатым петухом! И раз за разом, кон за коном Все безутешней он грустил, Вслед за своим магнитофоном Чего-то там еще спустил… Они уже играли долго, А за окном внизу, в пыли Стояли – бежевая «волга» И голубые «жигули». От той видавшей виды «трешки», Что отдыхала во дворе, Разило изредка немножко Таким изысканным амбре. Причина всем была известна: Там, во дворе, недогуляв, Знакомая собака Веста Любила ездить в «жигулях». И вот, когда вспотев в рубахе, Исторг хозяин слабый стон – Любимейшая вещь собаки Была поставлена на кон! В тот миг, когда назрела драма, И Молодой, прикрыв глаза, Поставил наугад на даму И на бубнового туза, Когда, казалось, небо рухнет Иль потолок над головой, Раздался с боцмановской кухни Протяжный жалостливый вой: Там с ощущением блевотным, С трудом жуя мясной гуляш, Скулило бедное животное По милым сердцу «жигулям»! Уж был забыт соседский Бобик И с прошлой выставки медаль – Лишь ощущение тревоги: Хозяин Боцман банк метал! Ругаясь вычурно и длинно, Представил он себе на миг, Как назовет его Галина, Что скажут Зюзя, Воловик? И так, уставившись в пространство Стеклянным взглядом, как сова, Он отрешенно и бесстрастно Колоду эту тасовал. От напряженья сердце сжалось, Струились капли по лицу… Развязка, в общем, приближалась, Шпилевка двигалась к концу. Рукой размазав пот холодный, Как тигр, выгнувшись в спине, Он резко повернул колоду И вдруг застыл, остолбенев. В глазах, багровых от бессонниц, Угас железный блеск рублей: Там, под девяткой снизу, в соннике, Лежал нахальный туз бубей! Но как бы ни было там горько, Кошмар стараясь позабыть, Он снял туза, валета с горки И прошептал… «Не может быть! Не может быть!» - он карты бросил И вслед приемник пробасил: «Не может быть!» «It is impossible» - Ворвался голос «Би-Би-Си». «Не может быть!» - звучало веско Шальное эхо над Москвой… «Не может быть!» - кричала Веста, Уткнувшись в лапы головой. «Не может быть!» - во сне бредовом Ворчал угрюмый Воловик, И только голос Молодого Сказал: «Бывает… Се ля ви!» Как пишут языком газетным, Усталый, но довольный он Спокойно встал, забрал кассетник, Потом – еще магнитофон, Еще какие-то там вещи – Все те, что выиграл… Потом Он подошел к хозяйской вешалке И снял то самое пальто. А через две минуты юзом У светофора пригуляв, Он по Варшавке мчался к Зюзе На этих самых «Жигулях». Наверно, было бы уместно Прочесть мораль, читатель вам. Но что же сталось с бедной Вестой? – Предвижу возглас милых дам. Так пусть сомнения развеются: Собрав последние рубли, Хозяин Весты, он же – Вейцман, Купил ей снова «жигули»!

Нам порой в аду легко и сладко, А в раю – тоска, хоть помирай. Русская душа – она загадка, И ее попробуй разгадай. Он работал в банке на Таганке, У него был сейф и дырокол, И портрет жены на фото в рамке Украшал его рабочий стол. Был он честен по российским меркам, Не имел ни денег, ни врагов… Вот таким вот неприметным клерком Шел по жизни Митя Рудаков. Но в одно прекрасное мгновенье, Будто бы во сне или в бреду В лифте с председателем правленья Он столкнулся на свою беду. И в раздумьях, видимо, о вечном, Посмотрев на Митю, как отец, Тот сказал, обняв его за плечи: - Знаешь, Митя, нам пришел пиздец! На прощанье, улыбнувшись криво, Заглянув за грань добра и зла, Он ушел, а с ним ушли активы И зарплата Митина ушла. Можно было ахать или охать, Только след начальника простыл. Думали сперва о шефе плохо, Но потом, как водится, он всплыл. Понапрасну имя не позоря, Сохранив в глазах былой кураж, Всплыл у ресторана «Мама Зоя», Оживив собой речной пейзаж. Всплыл, слегка подпортив настроенье Свадьбе, что справлял Иван Черных. - Ни хуя себе благословенье! – произнес растроганный жених. Но раскинув в этот миг мозгами, Тамада сказал, насупив бровь: - Пусть так будет с вашими врагами, а вообще – совет вам да любовь!

Горько было на душе у Мити И темно, как в чреве полыньи: Обрывались жизненные нити, Связанные с будущим семьи. И когда, придя домой на ощупь, Он явил моральный крах и треск, То в глазах своей любимой тещи Обнаружил он знакомый блеск. Нежным взором и душевной фразой Одарила теща из-под век: - Митенька, ты просто скотобаза! Я не вижу, где здесь человек? Весь в говне, оплеван и заблеван, Как лесной какой-то партизан… У Наташки вон у Королевой Муж – красавец, человек, Тарзан! И таким, как он – не грех гордиться, Мускулы, улыбка на лице, И жена – любимая певица, Да и сам он – бывший офицер. Ты глуши хоть водку, хоть чинзану, Но семьей обязан дорожить. В общем, знаешь что? Иди к Тарзану, Может, он тебя научит жить!

О семье потерянной тоскуя, Ощетинясь, как в иголках еж, Бедный Митя вышел на Тверскую, Где канючил моросящий дождь. И наперекор стихии вздорной Он пошел куда глядят глаза, Прямо в клуб, где брился в гримуборной Человек по имени Тарзан. - Вы меня, конечно, извините, Я ведь к вам, я – Митя Рудаков. - Я все знаю, - произнес Учитель – Кто послал и кто ты сам таков. Я все вижу, ты не сомневайся, Жизнь – она такая: кто кого. Не горюй. Вставай и раздевайся, И не бойся, Митя, ничего! Обнажив несмело ягодицы, Митя встал, футболку теребя… И Тарзан сказал ему: - Годится! Сделаем мужчину из тебя! Я тебе открою два секрета. Первый: - Если сердце слезы льет, Знай – проходит всё, пройдет и это, Помни имя-отчество своё! И еще - за жизнью показушной Истина скрывается одна: Женщины коварны и бездушны. Исключенье – лишь моя жена.

Зал был залит мягким светом в блестках, В поздний час, когда из-за кулис В белых стрингах и носках в полоску Митя вышел танцевать стриптиз. И среди расплывчатых, как пятна, Женских лиц, смотрящих на него, Ощутил он чей-то взгляд приятный Местом, где кончается живот. Он поднял глаза, и женский пальчик Поманил брильянтовым кольцом: - Ну, иди сюда, хороший мальчик, Потанцуешь – будешь молодцом! В кабинете для приватных танцев Женщина сказала: - Эй, ковбой! Ты не вице-мэр столицы Шанцев, Будь попроще, стань самим собой! И тогда взволнованный, вспотевший, Закатив глаза под потолок, Он затанцевал, как потерпевший, Зажимая даму между ног. А когда рука Элеоноры Заползла в матерчатый лоскут, Митя ощутил своим прибором Благодарность за нелегкий труд. - Что, малыш, никак озябли плечи? Я могу их чем-нибудь укрыть. Если б мы продолжили наш вечер, Денег бы могло побольше быть! - Я не знаю, - отозвался Митя, посмотрев с опаскою назад, - Разрешит ли это мой Учитель, Человек по имени Тарзан? И застыв в предчувствии ответа, Он услышал: - Отправляйся в путь. Знай – проходит всё, пройдет и это, Главное, про имя не забудь!

В «БМВ», летящем на Рублёво, Митя осязал неясный страх. Что-то не к добру водитель Лёва Улыбался фиксой на зубах. И потом - задернутые шторы, Словно это черный «воронок», Да еще рука Элеоноры, Гладящая Митю между ног. Митина душа была не рада: Ночь, среди кромешной тишины - Особняк, высокая ограда… А с другой, конечно, стороны Пятьдесят свечей в огромном зале, Сумрачном, как кинопавильон, И она – с бездонными глазами, И в ее руке – «Дом Периньон». И глоток шампанского в постели, И слетевший с головы парик, И слова Тарзана, еле-еле Слышимые сквозь животный крик: - Митя! Митька! Ми-ай-ми-ой-милый! Да, Митюша! Ми-ай-ми-ой-ё! Делай так! Сильнее! Изнасилуй!... - Помни имя-отчество своё! - Митенька-а-а! Ударь меня с размаху! - Ах, с размаху? Получай, коза! - Помни имя… - Да пошел ты на хуй! - Как «пошел ты на хуй?» Я Тарзан! В тот же миг торжественно и чинно, Точно зная в жизни что почем, Опустилась вдруг рука мужчины Мите на горячее плечо. Митя вздрогнул и, покрывшись потом, Закричал пронзительно: - Кто тут?! - Это Гагик, - отозвался кто-то, - Гагик это… Так меня зовут. В тот момент, крича от страха матом, Митя и не знал, что, например, Гагик был народным депутатом С голубым значком ЛДПР. Он носил салатовые гольфы И широкий фетровый берет. От него балдел Владимир Вольфыч И тащился весь подкомитет. Он имел спокойный кроткий норов И улыбку детского врача, А его жена Элеонора В фитнес-клуб ходила по ночам. И сейчас, когда она слиняла Из-под Мити в тренажерный зал, Гагик вставил Митю в одеяло И спокойным голосом сказал: - Вы меня, конечно, извините, Только все же, вопреки молвы Мы за русских, мы за бедных, Митя, Это значит – за таких, как вы! Наш народ не прост, он очень сложен, И судьба его порою зла. Митя, вы на наш народ похожи, Тоже вот раздеты догола. Кнут нужды вас всех и бьет, и лупит, А ведь между нами впереди Знаете, какая жизнь наступит На Земле, когда мы победим? Хочешь, я спрошу тебя на ушко, За кого бы ты голосовал?... Бедный Митя укусил подушку И по-русски горько застонал.

Пережив еще одно паденье Вскоре не во сне, а наяву Он лежал на кожаном сиденье В той же тачке по пути в Москву. И ощупав свой карман понуро, Он достал оттуда не спеша Сотенную мятую купюру В деньгах государства США. В голове его варилась каша: - Матушка родная, Боже мой, Что расскажет он жене Наташе, Принеся вот это вот домой? - Что там, деньги? Баксы – это клёво!… Не спеша водитель сбросил газ. - Раздевайся, я Рублевский Лева, У тебя еще оплачен час! Что-то у тебя в кармане густо, А ведь деньги, Митя, это зло. Ну, давай, давай сюда «капусту», Что ж, тебе сегодня повезло!

В клуб вернулся Митя лишь под утро, Тихо, как бродячий пилигрим, В час, когда зари рассветной пудра На Москву накладывала грим. За рекою над Нескучным садом Звездочка скатилась, как слеза. - Ничего не говори, не надо. Я все знаю, - произнес Тарзан. И на грудь упав к нему невольно, Митя понял этой жизни суть. - Больно, Митя? - Он ответил: - Больно. - Где? - Вот здесь.- Он показал на грудь. - И еще… вон там…- На небе где-то Розовый рассвет привычно плыл. - Знай, проходит все, пройдет и это, Хорошо, что имя не забыл!

Просветленный, как с глотка нарзана, Окунаясь в грохот городской, Митя возвращался от Тарзана По рассветной утренней Тверской. А Москва дышала свежим дымом Выхлопных столичных сигарет И летела птицей-тройкой мимо, Не заметив, как на красный свет Сиротливо поднимая плечи, Без двора, без денег, без кола Шел прохожий, шел заре на встречу, И душа его была светла.

Проктолог Давид Толстопальцев В поселке с названьем Лужки Обслуживал бедных страдальцев С болезнями толстой кишки. За годы работы в больнице, Где он никогда не скучал, Встречал он различные лица И разные судьбы встречал: Банкиров, штабных генералов, Бандита по кличке Халдей, Продюсеров телеканалов И просто хороших людей. И с каждым из них, как с ребенком, Чего уж греха там таить, Как всякий проктолог, он тонко Любил иногда пошутить. И палец достав из анала, От смеха тряся головой, Давид каламбурил: «Це кало! – Такой есть артист цирковой!» В ответ пациента обычно Бросало от хохота в дрожь: «А я ведь общался с ним лично… Действительно, очень похож!» Но краткий прием подытожив, Давид говорил не спеша: «Мы все на кого-то похожи, С вас двести рублей США». Ах, бедный Давид Моисеич, Не знал он, не ведал о том, Что пасмурным утром осенним К нему в кабинет на прием, Оставив на стуле в прихожей Из розовой кожи куртец, Заглянет на всех не похожий Известный в народе певец. И, встав перед доктором раком Он скажет, кусая кулак: -Профессор, проверьте мне сраку, Бля буду, там что-то не так! - Да что же не так там, голуба? И что ожидали вы тут? Анал, извиняюсь, не клумба – Там розы, увы, не растут! -Не это меня угнетает, Скажу я лишь вам одному: Мне роз на концертах хватает, Мне в жопе они ни к чему… Певец оглянулся устало. - Я, доктор, скажу не тая: Она разговаривать стала… -Кто стала? -Да жопа моя! Устал от нее, от заразы, Не знаю, как это пресечь… -Должно быть, вас мучают газы? -Не газы, а русская речь! Казалось бы, жопа, как жопа, Такая, как ваша точь в точь… Так нет, этот гребаный шепот Мне слышится каждую ночь О том, что и знать не хочу я – Любимый народом певец, О том, что она типа чует, Что мне наступает пи…ец, Что как бы моя популярность Ну, типа прижмет себе хвост, И скоро любая бездарность С какой-нибудь «фабрики звезд», По версии жопы, профессор, Забывшей про свой целлюлит, Засунет меня в это место, Откуда она говорит! Профессор, скажу вам короче, Ну, в общем, такая фигня: Она отделиться, блин, хочет И петь типа вместо меня! -Да-а, случай такой, извините, Что я бы сказал «ё-моё!»… А что ж от меня вы хотите? -Продюсером стать у неё! -Вы это серьёзно, Аркадий? Скажите, голуба моя, Скажите же мне, Бога ради, С чего вы решили, что я… Могу этим делом заняться? Мне в жизни хватает говна… - Профессор, не надо смеяться, Меня попросила ОНА, Когда я на ней типа сидя Окучивал свой унитаз. Не верите мне – так спросите У ней прямо здесь и сейчас И сможете в том убедиться! Проктолог на всю ширину Раздвинул рукой ягодицы И взгляд устремил в глубину, И дикторским голосом низким Вопрос свой направил туда: - Ты правда стать хочешь артисткой? И жопа ответила: «Да!» Профессор с певцом закурили… А вскоре в таблоиде «Жизнь» За подписью «Кушанашвили» В заметке «Звезда, покажись!» Объемом так строчек под тридцать На общий читательский суд Был вынесен взгляд на певицу, Которую Жопой зовут. «Я многое видел, к несчастью, - Писал, возбужденно Отар, - Я видел и Стоцкую Настю И прочий подобный кошмар, Распутину видел, и Свету, У Бабкиной видел пупок, Но Жопу, такую, как эту, Я даже представить не мог! Увидев, я вклинился в штопор, Твердя про себя лишь одно: Реально поющая Жопа! Иван Шаповалов – говно! Да, Жопа! И крыть ему нечем! Какие там, на хер, «Тату»! Я понял, что я в этот вечер В реале увидел мечту! Она – воплощенье искусства, Которое вышло в народ, Которое с толком и с чувством Слова Пеленягрэ поет! А может, и не Пеленягрэ… У Жопы ведь текст крайне прост! Какая там группа «ВИА Гра»? Какая там «Фабрика звезд»? Она Салтыковой красивей! Она сексуальнее всех! Она будет гордость России! Я ей предрекаю успех!» Продюсер Давид Толстопальцев Закончил читать матерьял: «Видать, у ментов-португальцев Отар все мозги потерял! Он так же Фадеева Макса Недавно пиарил в «Гудке». Зачем на свои триста баксов Его я поил в кабаке?.. А может, я зря на Отара Напрягся, как глупый осёл? А может, он – гений пиара, А я лишь проктолог и всё? И может быть, вовсе не лажа Газетная эта статья? Не знаю, пусть время покажет… Эх, Жопа, ты, Жопа моя!» Спустя две недели к Давиду В рабочий его кабинет Зашел с вызывающим видом Маститый народный поэт. Рукой почесав ягодицы, Он молвил: «Профессор, Давид! Я, в общем, для вашей певицы вчера сочинил суперхит!» Считайте, победа за нами, Сейчас я его напою: - «Я рву на британское знамя себя за Россию свою!»… Ну как? Что продюсер мне скажет? Порвем всей Европе анал? -По-моему, с музыкой лажа… -Фадеев и Дробыш писал! Они ведь не пишут параши, Тем более песня про флаг В беспомощной критике вашей Нужды не имеет, вот так! И песня понравится людям. А вам не мешало бы знать, Что мы в «Евровидениьи» будем На следующий год выступать! Назад, извините, ни шагу! Заряжено в пушку ядро. Аксюта готовит бумагу И Эрнст дал на это добро! И Алла Борисовна даже Сказала в своем интервью: - Мы Жопу Европе покажем И видели всех на хую!.. [1] Мы выйдем на первое место, Чтоб чашу победы испить! Пришло наше время, профессор! Россия должна победить!..

И вскоре на Первом канале Уже накануне весны О новой певице узнали Все зрители нашей страны, Когда с «фабрикантами» вместе, Раскрыв голосистый свой рот Певица исполнила песню, Ушедшую прямо в народ. И голос Артистки красиво Звучал, уносясь в синеву: «За матушку нашу Россию Себя, как ромашку, я рву!» В финале заплакала Алла, И Филя вздохнул в уголке, И встал Александр Цекало, И вытер слезу на щеке, И тонкий, изящный, как витязь Протиснувшись к сцене бочком, Певицу приветствовал Витас, Высоким протяжным гудком. И даже Иосиф Пригожин В мерцанье концертных огней К Артистке приблизился тоже, Забыв о супруге своей. Летели недели, как птицы, И вот, как на солнце медаль, В одной европейской столице Зажегся большой фестиваль! Румыны, французы, испанцы, Болгары, хохлы, латыши Поляки, хорваты, албанцы – Все были вокруг хороши! Кипела и пела Европа, А в зале, набитом битком, Певица по имени Жопа С трехцветным российским флажком С задачей пробиться сквозь стену, Которой конца не видать, Готовилась, выйдя на сцену, Европе себя показать! На ней было, как говорится, Все то, что волнует народ: Две розочки на ягодицах И надпись: «Россия, вперед!» Ведомая к сцене Давидом Ей нечего было терять. Она как бы всем своим видом Давала Европе понять, Что нету на свете чудесней Естественной краски зари, Что с нашей российскою песней Она завоюет Гран При. Победа нам трудно давалась, Задача была непростой. Певица слегка волновалась, Но справилась с этой бедой. По залу бежали мурашки, И если всю выразить суть, - Мы, можно сказать без натяжки: Европу смогли натянуть! И вот прозвучали фанфары И диктор, достойно, как лорд, Под звуки электрогитары Поставив финальный аккорд, Сказал баритоном красивым Слова, улетевшие ввысь, Которые ждали в России И вот, наконец, дождались! Профессор Давид Моисеич, Не пряча сияющих слёз, Смеясь, обнимался со всеми, Целуясь при этом взасос. Ведущий Андрюша Малахов, От радости пел и плясал, Крича: «Эх, ура, муха-бляха! Да здравствует Первый канал!» И пьяная Верка Сердючка, Откинув горжетку свою, Вопила, целуя ей ручку: -Я Юльку в тебе узнаю! И даже Отарик – проказник, В эфире напившийся в дым, Опошлить не смог этот праздник, Сравнив её с пальцем своим! А дома на следующий вечер, С веселым салютом в конце Москва ей устроила встречу Концертом в Кремлевском дворце. Она получала подарки, Как суперзвезда среди звезд. Политики и олигархи За ней увивались, как хвост, Храня драгоценные ленты Ее туалетных афиш. Она стала ездить на «бентли», Летая обедать в Париж С одним дипломатом из МИДа. И чтобы поднять дивиденд, Уволив с работы Давида, Себе отсудила свой брэнд. И стала богатой и полной, Как высшей красы эталон, Даря обаяния волны Всем тем, кто в неё был влюблён. Однажды порою осенней, Когда на бульваре Цветном Вовсю тополя облысели, И ветер свистел за окном, И сырость, пронзая до дрожи, То дождь рассыпала, то снег, - Подняв воротник, шел прохожий, Похожий на всех человек. С почтением благоговейно За пазухой в воротнике Держал он бутылку портвейна В дрожащей промокшей руке. Внезапно откуда-то сзади Вопрос просвистел, как свинец: -Простите, а вы не Аркадий? -Аркадий… -Вы бывший певец? Прохожий скривился в печали, Как будто бы сердце болит: -Откуда меня вы узнали? -Я бывший проктолог Давид… -Я, кажется, вспомнил: посёлок Лужки, вспомнил вас, наконец… -Я больше уже не проктолог… -А я… Я уже не певец. Задумчиво под ноги глядя Они постояли в снегу. - Портвейн? Открывайте, Аркадий… Давайте я вам помогу… Внезапно на край тротуара, Где двое стояли в пальто, Торжественно брызнули фары В огнях дорогого авто. Сидящая в тачке певица, Известная в нашей стране, Скользнула глазами по лицам Людей, промелькнувших в окне. И как бы почуяла кожей, Исчезнув в вечернем дыму: «Они на кого-то похожи… А вот на кого – не пойму…»

Баронесса Виктория фон Траховицер В прошлой жизни в родном городке Кременчуг, Между прочим, была симпатичной девицей Викториной Остаповной Миколайчук. Лет в пятнадцать, на свадьбе у старшего брата, Где в крови у гостей разыгрался гормон, Вику встретил подвыпивший кооператор, Кучерявый брюнет Траховицер Семен. И, склонившись над нею, как хищная птица, Он сказал, застегнув свой бардовый пиджак: - Разрешите представиться, я - Траховицер, Траховицер Семен, чистокровный казак! Я на свадьбе на этой почти иностранец, Я в гробу вашу свадьбу вообще-то видал, Я хочу пригласить вас на медленный танец, Я "Отель Калифорню" для вас заказал… И минуту спустя, ухватившись за фикус, Под прерывистый шепот: "Ну, сучка, держись!" Молчаливо прогнувшись под музыку "Иглз", Викторина шагнула во взрослую жизнь. А Семен, с той поры, не позоря фамилию, Вечерами ей стал назначать рандеву, И, полгода спустя, бросив Муню и Цилю, Вместе с юной подругой уехал в Москву. И в столице, как верный борец за идею И казачьего племени пламенный сын, Он создал свою фирму по трансферу денег В Казахстан под названьем "Файнэншл Жаксы". Так и жили они: Викторина и Сеня, Соблюдая супружества строгий закон: Вика днями работала телом в бассейне, А ночами над телом работал Семен. Через год, чтоб в столице пробиться в элиту Приближенных к высокому кругу персон, Он купил Викторине Остаповне титул Баронессы с почетной приставкою "фон", Чтоб теперь, посмотрев на нее в этом свете, Не пришло бы на ум никакому хрычу Отодрать ее сзади в мужском туалете, Как девчонку с фамилией Миколайчук. Как порою в любви мы бываем беспечны, На карете въезжая в роскошный дворец… Говорят, что любовь - это сказка о вечном, Но у сказок, обычно, бывает конец. Все проходит, и чувств первозданная свежесть Увядая, теряется даже в раю… Вот и наш Траховицер все реже и реже Навещать стал в постели супругу свою. Кто бы мог объяснить, что могло это значить, Кто бы вовремя дал на вопросы ответ, Но все чаще Семен ночевать стал на даче, А Виктория фон Траховицер - в Москве. И однажды, когда среди ночи мобильный Телефон зазвонил под подушкой у ней, Вика в трубке услышала голос дебильный: - Приезжайте на дачу. Как можно скорей! Вику встретил на даче задумчивый опер: - Вы, крепитесь, никто, к сожаленью, не свят: Ваш супруг обнаружен с вибратором в жопе, То есть, в заднем проходе, пардон, виноват! Не волнуйтесь, гражданочка, вы через меру, Я сейчас говорил с медицинской сестрой: Видно он вот таким необычным манером, Извините за грубость, лечил геморрой. В результате - погиб от случайности мелкой… Ваш супруг был здоровым, и кто тут виной, Что вибратор его оказался подделкой, Ну, не фирмы "Самсунг", а тайваньской херней. Электрический ток, он ведь шуток не любит, И тем более в жопе… Тут как ни крути, Если все это анализировать вкупе, То скорей всего провод замкнуло в сети. Погрустила Виктория фон Траховицер, Отлежалась, отнюхалась нашатырю, Но слезами ведь горю-то, как говорится, Не помочь в этом мире, горюй - не горюй! И, лелея под сердцем душевную травму, Проведя трое суток со свечкой в углу, На четвертые, превозмогая свой траур, Викторина рванула в любимый стрипклуб. Там, в мерцанье огней, потакая капризу, Баронесса мужчинам швыряла рубли. Но однако утехи мужского стриптиза Ей душевной гармонии не принесли. И когда покидала она на рассвете Дорогого релакса культурный очаг, Душу ей не согрел даже секс в туалете С популярной тусовщицей Ксюшей Стульчак. Но открыв дверцу "мерина" цвета индиго, На прощанье совет Ксюша выдала ей: - Слушай, Вика, а ты заведи минипига, В смысле - минисвинью благородных кровей. Ты, Викуся, ко мне относись, как угодно, Только я ведь советы даю не со зла - Ты пойми, что в Европе сейчас это модно: Минихрюшка заменит любого козла! Говорят, ничего нет милее на свете Этих чудных созданий… Я, Вика, не вру! Если ты мне не веришь - взгляни в интернете: "Вэ вэ вэ минипиг хрю собака ком ру". Если ты подустала от всей этой жути, Подведи в своей жизни под прошлым черту. Все равно мужики - это свиньи по сути, Только хрюшки гораздо приятней в быту. Так что делай, как я: не грусти, баронесса, Если хочешь, слетаем с тобой на Бали… И, усевшись за руль своего "мерседеса" Ксюша в облаке пыли исчезла вдали. Целый день проведя в непонятной тревоге, Отложив даже срочный визит в ателье, Вика дома листала зоокаталоги, Изучая раздел "Минипиги в семье". А назавтра в прихожую дома впуская Представителя фирмы "Твой маленький друг", Вика вздрогнула: "Господи, прелесть какая!" Минипиг, тихо пукнув, издал слабый хрюк. Вика в тот же момент расплатилась с агентом, И у хрюшки потрогала хвостик витой. Звали мальчика Генри Эсквайр Саутгэмптон Винстон Сандерленд Нельсон Мандела Шестой. Минипиг был покрыт светло-розовой шерсткой, Той, которой обычно покрыт минипиг: И не то, чтобы мягкой - не то, чтобы жесткой, А как будто с трехдневной щетиной мужик. Вика нежно прижалась щекою к щетинке, И, как будто нахлынувший сладостный сон, Промелькнули родные до боли картинки: Кременчуг, ресторан, Траховицер Семен… Те же глазки, как две розоватых пилюли, Помогавшие ночью спокойно заснуть, Тот же взгляд, те же тонкие длинные слюни, Что стекали и капали Вике на грудь. Та же самая сладостно-горькая мука Пониманья того, что в словах не сказать, Только он не кричит: "Че уставилась, сука?", А доверчиво хрюкает, глядя в глаза. Ни обидного слова, ни хамского крика, Ни тебе подозрительных взглядов косых… "Так ведь вот оно - счастье!" - подумала Вика И дала сэру Генри кусок колбасы. Поросенок не стал в этот вечер поститься И заставил себя это блюдо сожрать. Той же ночью Виктория фон Траховицер Минипига с собой уложила в кровать. И, лаская за ушком его между делом Извинялась в его поросячий пятак: "Вы простите меня, Генри Винстон Мандела, Я ведь с первого раза не с каждым вот так!" Не поняв мотивации женского трюка, И пока что не чуя себя подлецом, Поросенок сопел и доверчиво хрюкал И совсем не по-свински дышал ей в лицо. Как изменчива жизнь! Как фортуна лукава! Как огромны масштабы иных пустяков!.. Вроде, хрюшка-игрушка - пустая забава, А для женщины - солнце среди облаков! И тогда сквозь неведомых чувств отголоски, Баронесса, забыв про другие дела, Минипигу купила ошейник Сваровски И стилиста от Зверева в дом позвала, И давала для Генри под соусом "чили" И арбузные корки, и свежий буряк… Все, что раньше мужчины недополучили, Мог теперь на себе ощутить минихряк. Перед тем, как гулять с поросенком по лужам, Вике очень хотелось, чтоб он был пригож, Как и фотопортрет ее бывшего мужа, На которого Генри был чем-то похож. Кружевные трусы, головные уборы, Ванны с грязями и дорогой педикюр, Травяные шампуни и лондоколоры - Были призваны сделать его Houte Couture. Ну и как результат этой артподготовки, Появленьем своим вызывая столбняк, Вика стала показывать пига в тусовке: В "Vogue cafe", в "Министерстве" и в клубе "Маяк". И в "Мираж", и в "Метелицу" с ним заглянула, Где в ночи концертировал Дима Билан, А спустя две недели и вовсе рванула Из Москвы на Высокую моду в Милан, Там она минипига с собою таскала, Как бы жестом таким демонстрируя "фак!" Правда их не пустили в театр "Ла Скала", Но Каррерас не Дима Билан - это факт. В ресторане с названием "Japanise Candle", Где царил необузданный хохот и крик, Вике встретилась пьяная Наоми Кэмпбел, Закричавшая: "C est magnifique minipig!" И, отставив стакан недопитого виски, И налив поросенку на блюдечко "спрайт", Стала дергать отросточек минипиписки Со словами: "Ye, babe! I want you tonight!" Вика очень обиделась за минипига, И немедленно вырвав его у звезды, Что есть сил завопила: "Вали, кроколыга! А не то, я сказала, получишь пизды! Пусть порвет тебя, сука, какой-нибудь хачик, И чечен-терорист с гонорейным прыщом, А его ты не трогай, он маленький мальчик, Понимаешь, блядина, он мальчик еще!" И пока на скандал подбегала охрана, Вика плюнула Наоми Кэмпбел в глаза, И немедля уехала прочь из Милана, И с подавленным чувством вернулась назад. - Как же все вы погрязли в разврате и блуде! - Вопрошала Виктория - Боже, скажи, Что плохого я, все-таки, сделала людям И за что так жестока ко мне эта жизнь? Ничего… ничего у меня не осталось, Кроме старых, написанных болью страниц… Разве только вот эта пустячная малость: Благородный мой хрюндель, мой маленький принц! Он - единственная в этой жизни отрада, Только он может сердце и душу спасти. Надо вызвать ему парикмахершу на дом: Что-то шерстка на попочке стала расти… Уля Целкина из парикмахерской "Локон" К баронессе уже приходила не раз. У нее был загадочный взгляд с поволокой И раскосый разрез фантастических глаз. Жизнь Ульяны таила немало загадок, Мол, работала Уля не ради бабла. Мужики от нее выпадали в осадок, Но она неприступной и гордой была. Потому и ценила ее Викторина, Потому допускала Ульяну в семью, Ведь по сути она-то была не блядина, А безумно любила работу свою. Правда, были у ней и свои заморочки - Одевалась ну так, что ее не поймешь: К Вике Уля явилась в чулках с поясочком И в коротенькой кожаной юбочке клеш. Да, неслабо одета, - подумала Вика Для такого-то часа - двенадцати дня… Ну а впрочем, пускай для других это дико, А по мне - так нормальная, в общем, фигня. - Обработай его миниспреем от пота, постриги ему попку - и можешь идти… И, оставив Ульяну, пошла на работу, Обещая вернуться к семи тридцати. В этот день в своей фирме по трансферу денег В Казахстан под названьем "Файненшл Жаксы" Вика быстро подбила итоги недели И рассеянно бросила взгляд на часы. Только-только закончилось время обеда, Солнце грело лучами небес бирюзу… "Как там Генри? - подумала Вика - Заеду, Кукурузки с морковкой ему отвезу." И с работы бесшумно уйдя по-английски, Прикативши домой, заглушила мотор… Но не встретив за дверью знакомого писка, Напряглась и прошла через весь коридор, И у спальни услышала странные звуки, От которых у бедненькой Вики тотчас Затряслись в лихорадке и ноги, и руки, Задрожала губа и задергался глаз. И когда распахнула она створку двери, То сперва заслонила ладонью глаза, А потом прошептала губами: "Не верю!", Как в бреду, отступив на полшага назад. Если б эту картину увидели боги, То придумали б миру иной креатив… Да, Ульяна лежала раскинувши ноги И, кусая подушку, глаза закатив, Извивалась, как будто на палубе килька Перед тем, как в консервах попасть в Кременчуг. А ее босоножки на тоненьких шпильках Разрывали на спинке дивана парчу. И как высшая степень того беспредела, Между голых бесстыже раскинутых ног Не по-детски сопел Генри Винстон Мандела, Прислонив к парикмахерше свой пятачок. В тот же миг от истошного женского крика Уля вздрогнула и оглянулась на дверь… - Это вовсе не то, что ты думаешь, Вика! Это вовсе не так, умоляю, поверь! -Уходи! - прошептала Виктория - мигом! Уходи лучше сразу - и дело с концом! А тебя… - обратилась она к минипигу, И, заплакав, уткнулась в ладони лицом. - Боже мой, почему же я дура такая! Почему я страдала всей этой херней? Я-то думала - сэр Генри Винстон Эсквайер! Только он оказался обычной свиньей! Я счастливой была… Я была самой гордой Я забыла о приступах жуткой тоски… Минипиг!.. Пидарас и жидовская морда! И такой же подонок, как все мужики!.. Вика слезы смахнула рукою и быстро На мобильную связь положила ладонь: - "Шатильон"? Мне шеф-повара Жана Батиста! Я хочу заказать у него фрикандо! - Уи, мадам… Ву ле ву фрикандо а ля в супе? Увезем, привезем ле гурмэ фантастик… Жан Батист Оливье гастроном пупер-супер! Пти кошон! О-ля-ля! Манифик минипиг! Как бы чуя животным инстинктом тревогу, От того что придется расстаться навек, Минипиг робко терся о Викину ногу И повизгивал, жалобно глядя наверх. Над Москвою слезился октябрьский вечер, Улетавшие птицы кричали в окне. Вика вытерла стол и поставила свечи, И плеснула в хрустальный бокал шардонэ. - Нам придется расстаться - промолвила Вика - Ничего нет на свете противнее лжи…. Только я попрошу без скандала и крика, Я устала. Ты мне искалечил всю жизнь… На душе было тихо, пустынно и чисто… Так, что Вика звонок услыхала сквозь сон. - Ресторан "Шатильон". Я от Жана Батиста… Вы Виктория фон Траховицер? Пардон… Вот, мадам, фрикандо… С вас пятсот … До свиданья… Жан Батист передал вам горячий привет… Вика всхлипнула, еле сдержала рыданья И взяла ароматный и теплый пакет. И забилось в агонии чувство былое, Непонятное, словно египетский сфинкс… И соседи за стенкой включили "Pink Floyd", То была композиция "Pig On The Wings". Вика тихо от мяса отрезала сало, На молочный кусочек ножом надавив, И куда-то в окно еле слышно сказала: - Как бессмысленна жизнь, если нету любви! И поддев своей вилкой кусок ананаса, Вдруг поймала на мысли себя под конец: - Между прочим, неплохо прожарено мясо Это надо признать, Жан Батист молодец!

Поэт в России больше, чем поэт, Стоящий со стаканом на балконе. А мини-пиг, сказать по правде – нет, Он даже меньше антилопы Конни. А взрослый бородавочник Анри По твердости характера и силе – Он покрупнее, что ни говори, Он даже больше, чем поэт в России. Но больше, чем у хряка голова (и этот факт бесспорно признан всеми) Есть город под названием Москва, Где на веранде вечером осенним Сидели в ресторане при свечах И не могли никак наговориться Звезда тусовки Ксения Стульчак И баронесса Вика Траховицер. Покуда по соседству за столом, К ним два придурка подбивали клинья, Они делились мыслями о том, Что все мужчины, как известно, свиньи, Что им по сути нужно только то, Что лишено любви и уваженья: Пристроить своего коня в пальто И хрюкать, хрюкать до изнеможенья, А в тот момент, когда взойдет луна, И свет любви в ночи засеребрится, Насрать, нагадить, навалить говна И даже не подумать извиниться. Пытаясь успокоить нервный тик, Виктория ладонью глаз прикрыла: - Ты помнишь, у меня был минипиг? Подумать только – я его любила… А он – как подколодная змея, Как будто кукурузку, съел мне душу… Ах, Ксюша, Ксюша, девочка моя! Кого теперь любить?.. Мне больно, Ксюша! - Не плачь, Викуся, и утри глаза, Пускай болит и жжет сильнее перца! Как любит говорить мой друг Рамзан: «Боль – это санитар души и сердца!» Не прогоняй её, останься с ней, Нет худа без добра, моя мучача, Зато мозги становятся ясней, Когда душа болит, а сердце плачет! И не впадай, Викуся, в пессимизм, Кого теперь любить? – вопрос наивный: Мужчина – очень сложный организм, Хотя, конечно, очень примитивный. Когда он внешне сладок и пригож, То значит, он в кармане держит фигу. Когда на минипига он похож, То и душой он равен минипигу! Когда же он уродлив и страшен, Когда он с виду грубый и скабрезный, Тогда душой он – «битте данке шён!», Как часто любит повторять мой крестный. Тогда он – настоящий человек, А не начинка, блин, для чебурека… Ты видела мультфильм с названьем «Шрек»? Ну вот… найди себе такого Шрека! - Ну ты сказала, Ксюша, вот те на! И где же я найду себе урода? Я знаю лишь артиста Петкуна, Который песню пел про Квазимодо. Возможно, с виду он и вправду и чмарь, Но только с ним - тут и ежу понятно - Я не легла бы даже за косарь – Уж больно, Ксюша, он поет отвратно! - Да что ты привязалась к Петкуну? Он не урод, да и поет он мило… Нет, ты найди такого, чтобы ну Тебя при встрече сразу бы стошнило! - Но как найти подобный экспонат? Таких, наверно, в мире очень мало. Хотя, постой - лет пять тому назад Я слышала вокал певца Цекало… - Ну знаешь, Вика, у меня нет слов! Езжай-ка ты обратно в свой Чернигов… Я говорю про диких кабанов, А ты мне называешь минипигов! Твой нервный организм совсем больной, Ты пребываешь в состоянье стресса… - Не смей так грубо говорить со мной, Ведь как никак, я все же – баронесса! И я пока что не сошла с ума, Тебя я старше на четыре года! - Тогда иди, ищи его сама! - Кого искать? - Да своего урода!

В ту ночь приснился Вике странный сон: Она сидит в кафе с названьем «Колос» И слушает по радио «Шансон» Мужской приятный хрипловатый голос. В табачных кольцах меркнет тусклый свет, Качая люстру, как на ветке грушу, А он поет сквозь дым от сигарет, И песня Вике разрывает душу: «Я взрослый бородавочник Анри, Я сдерживать уже не в силах крика: Поговори со мной, поговори, Красючка-сучка, ежевика-Вика. Разлука-злюка мне пришила срок В поганом зоопарке за решеткой. А ты живешь на воле, как цветок, И мне не светит ночь с такой красоткой! Вика-Вика, не дури, Покури-ка дури. Бородавочник Анри Не козел в натуре. Бородавочник Анри Вовсе не паскуда. Вика-Вика, забери Ты меня отсюда! За что сюда попал – не знаю сам, Но я сижу в загоне год за годом. Спасибо, блядь, за это небесам, Что родился на свет таким уродом. А я хочу слоняться по кустам, Чтоб сердце распускалось, как гвоздика. Волкам позорным и козлам-ментам За ночь с тобой продам я душу, Вика! Вика-Вика, не дури, Усмири свой норов. Бородавочник Анри Только с виду боров. Вика-Вика, не смотри На мое увечье, У кабанчика Анри Сердце человечье!» Она в тумане смотрит на кабак, И вдруг из дыма грустно и уныло Является щетинистый пятак И два клыка, торчащие из рыла… - Какой же у него отвратный вид! Что это за уебище такое? – При взгляде на него ее тошнит, И, быстро, прикрывая рот рукою, Она в слезах бросается к нему, Кричит: «Не надо! Умоляю! Хватит!» Рыдает, задыхается в дыму, И, просыпаясь, падает с кровати. - Какой кошмарный сон, черт побери! Шептала Вика в диком изумленье, - Какой-то бородавочник Анри… Что означает это сновиденье? И тут ее прошиб холодный пот От мысли, что мелькнула пулей мимо: - А может, он как раз и есть урод, Которого найти необходимо? И внутренне горя, как Жанна д^Арк, На огненного цвета «ламборгини» Она рванула с ходу в зоопарк, Купив травы в цветочном магазине. И, миновав вольеру со слоном, А следом – клетку с грустноглазым пони, Нашла загон с барьером, а на нем Доску с названьем «Антилопа Конни», И рядом на решетке у двери Она прочла, зардевшись, как клубника: «Масайский бородавочник Анри», «Анри Масайский»,- повторила Вика. - О, Господи, неужто это он? Неужто я его слыхала голос Тогда во сне, когда он пел шансон В прокуренном кафе с названьем «Колос»? Но я его не вижу… Ёжкин пёс! Где этого загона обитатель? - Эй, сторож, я хочу задать вопрос: Скажи, где бородавочник, приятель? Небритый сторож высморкал соплю: - Не бойся, не останесся в накладе. Чичас, я антилопу покормлю И выпущу его, будь он неладен… Поблизости раздался чей-то лай И Вике стало нестерпимо жарко. Ей показалось – это вертухай, А вовсе не служитель зоопарка! Внезапно к горлу подступил комок И Вика в сердце ощутила жженье: - За что? За что Анри мотает срок? Какое совершил он преступленье? А может, это злое колдовство? - Подумала Виктория в досаде, Но в тот же миг увидела ЕГО, И взгляд ее в его растаял взгляде. Он лег и в лужу погрузил живот, Взглянув на Вику с чувством превосходства. - О да! – шепнула Вика, - он урод! Но как прекрасно у него уродство! Кусок травы, торчащий на клыке, На шее и спине седая грива И бородавка на его щеке, Такая, как у Роберта де Ниро. И, глядя на щетинистый пельмень, Она проговорила обреченно: - Так вот какой ты, северный олень, Анри Масайский, русский заключенный! Она открыла фирменный пакет, Который украшала надпись «Gucci», И осторожно извлекла на свет Пучок травы и цикламен до кучи, И, ощутив вибрацию внутри, От сильного волненья чуть не плача, Проговорила: «Это вам, Анри, На кичу как бы с воли передача!» Кабан лениво поднялся с колен, С невозмутимым видом, как профессор, Обнюхал магазинный цикламен И стал жевать подарок баронессы. Внезапно пищу отрыгнув назад, Он ужин со второго съел подхода… - Да, он, конечно, не аристократ, Скорей - дикарь, но в нем видна порода! О женщины – исчадья доброты! Ну как, скажите, вами не гордиться? Придумав призрак собственной мечты, Вы в свой фантом стараетесь влюбиться: В козла, в барана, в свинку или в мышь, В орла, в кентавра, в чайку или в овощ… Но сердцу ведь любить не запретишь: Как говорят в народе - Бог вам в помощь! Над парком зажигались фонари, А Вика все шептала у барьера: - Не плачь, я помогу тебе, Анри! Ведь благородство женщин не химера! Когда вовсю стемнело, через час Ей на мобилу позвонила Ксюша: - А ты не хочешь в «Золотой Палас» Зайти сегодня музыку послушать? Концертная программа будь здоров! Короче – вечер должен быть улетный: Там будут Розенбаум и Днепров, И новая звезда Гордей Залетный! - А кто это? - Какой-то странный хер… Ну типа исполнитель из народа, Но внешность, Вика – это твой размер, Твой гардеробчик, круче Квазимодо! Чтоб излечиться от сердечных ран Ты в нем отыщешь для себя забаву… Когда они поднялись в ресторан, Заканчивал программу Розенбаум. Он что-то пел, мотая головой Про глухарей и про судьбу-бродягу. На адмиральском кителе его Сверкали семь медалей за отвагу. Закончив, Розенбаум зачехлил Гитару, и с ухмылкой мимолетной Ведущий Игорь Верник объявил: - Встречайте, господа – Гордей Залетный! С гитарою, зажатой в кулаке, Он вышел, как посол иного мира С пикантной бородавкей на щеке, Такой же, как у Роберта де Ниро. На лоб спадала прядь седых волос, Которые, сплетаясь в паутину, Красиво обрамляли мощный нос, И на щеках небритую щетину. И Вика задрожала изнутри, Когда Гордей зашелся в песне дико: - Я взрослый бородавочник Анри, Я сдерживать уже не в силах крика… Не в силах больше сдерживать себя, Шепнула Вика: «Я пошла пописать…» И от волненья платье теребя, Отправилась к Гордею за кулисы. Внезапно за кулисой у дверей, Куда спешила Вика Траховицер, Дорогу перегородила ей Заплаканная пьяная певица. - Не плась, есе одна осталась ночь, Не бойся, я артистка, а не слюха, Но мне узе ничем нельзя помочь: Меня зовут Буланова Танюха! Я полюбила футболиста, но Теперь узе сама тому не рада… Все музыки – скоты, а зызнь говно! Да здравствует российская эстрада! - Да будь она неладна, черт возми! – Подумала Виктория зверея, И в это время перед ней возник Щемящий душу силуэт Гордея. Она, не поднимая головы, Спросила, от волненья заикаясь: - Признайтесь, это правда? Это вы? - Да, это правда. Это я. Признаюсь. - Выходит, значит, я была права: Гордей Залетный и Анри Масайский… - Не надо, Вика повторять слова, Здесь всюду уши… Я боюсь огласки! Они спустились через казино На улицу, где ночь в дожде шаталась. В её машине он открыл вино. - Портвейн? - Портвейн. А как ты догадалась? - Хотите выпить? - Да, я буду пить… Да, я нажрусь сегодня, как скотина. Тебе меня не следует любить, Ты адресом ошиблась, Викторина! Я взрослый бородавочник Анри Я не хочу казаться моралистом, Но я не понимаю, хоть умри, Кем хуже быть: свиньей или артистом? Я лишь наполовину человек, Когда я ночью в образе Гордея Пою про свой лихой недолгий век, А после пью, от мысли холодея, Что этот мир бессмыслен и жесток, Что снова ночь окажется короткой, И что с утра опять мотать мне срок В поганом зоопарке за решеткой. Но ровно в полночь, как взойдет луна, Я прорываю дырку у забора, И, понимая то, что мне хана, В ночного превращаюсь в гастролера. Не разберешь, где я, а где не я, Смешались, в общем, в кучу кони, люди… В ночи – артист, а поутру – свинья, Таких, как я, Виктория, не любят! - Зачем же вы тогда в том странном сне Словами песни тронув вечер дымный, В любви открыто признавались мне И намекали на контакт интимный? Не знаю, не могу сказать, Гордей, В чем ваше обаяние и сила… Я не люблю артистов и свиней, Но вас я почему-то полюбила! Возможно, потому что только я В душе переживаю, как ребенок, За то, что днем вы – взрослая свинья, А ночью – гастролер, артист, подонок! И мне на мненье общества плевать, Я не такая, как они, поймите… Я вас могу сейчас поцеловать Туда, куда вы сами захотите! - Что ты посмела, девочка, сказать? Нет, повтори, что ты сейчас сказала? Откуда ты могла об этом знать, Ведь ты не в бровь, а в глаз сейчас попала! Да, к сожаленью, заколдован я, И здесь и там я узник заключенья. И только ты, о девочка моя, Способна прекратить мои мученья. Дотронешься губами до щеки И в тот же день рассветным часом мглистым Исчезнут бородавки и клыки, И стану я заслуженным артистом! А если поцелуешь ты меня Лаская язычком до основанья, - Останусь бородавочником я, Зато не в зоопарке, а в саванне! Я буду вольным, как морской прибой, Я буду быстрым, как свободный ветер, Но только, Вика, мы тогда с тобой Вдвоем рассвет любви уже не встретим! Итак, моя судьба в твоих руках!… Его рука скользнула ей под платье. Она невольно прошептала «а-ах!» И отдала себя в его объятья. И в тот же миг у ней снесло чердак. Давно у Вики не было такого. И тот случайный половой контакт со Стриптизером Митей Рудаковым – Он был забыт. Кружилась голова, Она стонала и дышала в ухо, И повторяла вечные слова: - Не надо! Да! Распни меня, как шлюху! Гордей! Гордейчик! Горюшко моё! Я никогда так прежде не любила! Скотина! Бородавочник! Зверьё! Порви! Убей и съешь меня, мудила!.. Разрушь мне мозг! Вонзи под сердце нож! Я умираю! Мама, я балдею!…- Гордей в ту ночь и вправду был хорош. В ту ночь и я завидовал Гордею! Она проснулась через три часа… Струился пар от мокрого асфальта. С водительского зеркальца свисал Её бордовый кружевной бюстгальтер. Не в силах что-то вспомнить и понять, Виктория чуть слышно прошептала: - Он в щечку ведь просил поцеловать, А я его куда поцеловала? Какой-то бред…Какая-то фигня… Добравшись до квартиры, баронесса Не выходила из дому три дня, Пытаясь как-то отойти от стресса. Но все ж сорвавшись и спустив собак По телефону на подругу Ксюшу, Она рванула утром в зоопарк, Надеясь втайне успокоить душу. Найдя загон с решеткой у двери, Она достала нервно сигарету: - А где ваш бородавочник Анри? - Он одичал. Его здесь больше нету! - Как нет? Не понимаю ничего! - Да тута все понятно и болвану: Мы в Кению отправили его, К сородичам, в масайскую саванну… - В масайскую саванну… Вот те раз!- Ее спина мгновенно стала потной. – - Так… Надо ехать в «Золотой Палас» Узнать, когда поет Гордей Залетный! Она идти решила до конца. Но в «Золотом Паласе» ей сказали, Что, мол, с подобным именем певца Здесь, к сожаленью, никогда не знали. Покинув в шоке «Золотой Палас», Она серьезно напряглась на Ксюшу. В тот вечер Вика сильно напилась И позвонила президенту Бушу.

Прошло полгода. Начинался май. Они сидели в казино «Гавана». Вдруг Ксюша предложила: - А давай Махнем с тобой в масайскую саванну. Компания, поверь мне, будь здоров! Все наши: ты их видела когда-то: Рамзан с Умаром, пара шоферов И с президентской гвардии ребята. Почувствуешь сафари изнутри. И кстати, Вика, я прошу заметить: Ты не забыла своего Анри? Хороший, кстати, шанс его там встретить И посмотреть в бесстыжие глаза Со всей его двуличной подноготной. И глядя сквозь прицел ему сказать: - Ну что, допелся, блядь, Гордей Залетный? Как девочку в машине охмурить – Так ты на это завсегда гораздый, А как жениться – ты кабан Анри! Ты не Анри, запомни - пидорас ты!.. Смотри, я преподам тебе урок За грубость, хамство, наглость и строптивость! И в это время ты нажмешь курок - И тут восторжествует справедливость!

Спустя неделю, зарядив патрон, И скрывшись за кустом, как за диваном, С винтовкою системы «ремингтон» Она сидела в зарослях саванны, И сквозь глазок прицела изнутри Внимательно следила, взяв на мушку, Как взрослый бородавочник Анри Рыча, гоняет молодую хрюшку. - Я так и знала, - думала она, - Блядун, скотина, тупорылый Урод! А я вот здесь, в кустах лежу одна И кабана к свинье ревную, дура… А он при мне блаженства не тая, Катается, как сыр «виола» в масле… Ну почему так счастлива свинья? И почему так женщина несчастна? - Смотри, я преподам тебе урок За все, что в жизни я перетерпела! - Она хотела надавить курок, Но смазала слеза глазок прицела. Ладонью Вика вытерла глаза: - А может это все опять мне снится? Внезапно за спиной возник Рамзан. Раздался выстрел – и вспорхнула птица. - Не убежал, шакал позорный, бля. Хотел уйти, а я подумал: «хули!». Он чем-то мне напомнил Шамиля И я в него всадил четыре пули! - Что ты наделал? Это был Анри! Анри Масайский. Я его любила! - Клянусь аллахом и держу пари: Я видел наяву свиное рыло! Четыре пули – это мой ответ, Для входа в рай перед аллахом ксива. Я поступил, как истинный поэт. Я зверю небо подарил красиво! - Но как же после этого мне жить Кого теперь любить на белом свете? - Могу сказать тебе, кого убить. Кого любить - ответит только ветер!

Мой друг Вадим, изящной фразы мастер, Отнюдь не ради славы и лавэ С большой охотой принимал участье Во всевозможных шоу на ТВ. Ленивым взором вглядываясь в лица, Лишенные дыхания любви, Он просто жаждал с ними поделиться Тем, чем поэты делятся с людьми. А именно - не скотством и не блядством, Не тем, чем обладают торгаши, А скромным нерастраченным богатством Крылатой неприкаянной души. На шоу Лики Кремер и Лолиты, Где он читал стихи и песни пел, Он видел тех, кто были знамениты, Но в ком родник души заплесневел. И он, как врач, целил его глаголом, Когда среди житейских вьюг и стуж, Своим талантом беззащитно голым Он наполнял лоханки слабых душ. Он шел на эти шоу, как на плаху, Безропотно доверившись судьбе, И вот однажды сам Андрей Малахов Решил поэта пригласить к себе. - Вадим, солдатик, душечка, кормилец, Приди ко мне во вторник на эфир, Там соведущий, мой однофамилец - Геннадий, очень сложный пассажир! Какое-то подобие дебила, Яйцеголовый бритый уебан, Тупое негламурное мудило Целитель, блядь, козел и шарлатан! От всех его рецептов этих рвотных Я в камеру, Вадим, могу сблевать. А ты глаголом жгешь сердца животных, Тебе, я знаю, нечего терять! Ты сможешь с ним общаться без облома, Тебе подобный стресс необходим. И тема хорошо тебе знакома - Мужская импотенция, Вадим! У нас там был герой из Кондопоги, Один дедок. Но знаешь, в эту ночь Он гонорар забрал и сделал ноги Теперь, Вадим, ты должен нам помочь! Ну все, договорились, муха-бляха? До завтра, не забудь взять документ! Целую, Вадик, твой Андрей Малахов. Смотри не наебенься, импотент! Поэт с его высокими мечтами От приглашенья не пришел в восторг В тот вечер, позвонив какой-то Тане, Он пригласил девчонку в "Главпивторг". Они сидели друг напротив друга. Вадим смотрел, как прямо впереди Под красной блузкой двигались упруго Округлости ее тугой груди. Он ей читал поэмы и сонеты, В нее вперяя пылкий страстный взгляд. Так постоянно делают поэты, Когда духовной близости хотят. Она уже такой имела опыт, Она уже все знала наперед: И это вот дыхание и шепот, И поцелуи в шею, и в живот, И этот скучный неуютный город, И глупые прогулки при луне, И эта фраза, что он скажет скоро: - Поехали в Сокольники ко мне Он снова посмотрел на эту сучку С душой, обитой под диванный плюш, И прошептал, погладив нежно ручку: - Поехали в Сокольники, Танюш! - В Сокольники? Хорошая идея, - Она нагнулась подтянуть чулок, И трусики из "Дикой Орхидеи" Под юбочкой мелькнули между ног. Ах, эти престарелые мальчишки! Как все они забавно хороши! Он будет ей читать стихи из книжки И говорить о красоте души, А после, посмотрев вполне серьезно, Нетрезвую торжественность храня, Он скажет ей: "Уже довольно поздно! Ты знаешь, оставайся у меня!" Они сидели у него на кухне. Поэт был возбужденный и хмельной: - Ну что, Танюш, как говорят, эй, ухнем? - Ты ухай. Я поехала домой. - Зачем домой? Танюша, оставайся! Не надо, ничего не говори! Вот комната - ложись и раздевайся , А я на кухне лягу у двери - Вадим, не продолжайте эту фразу! Во-первых, я шаблонов не люблю, И во-вторых, я не могу так сразу, Ну и потом, я только дома сплю! К тому же, завтра ваше телешоу, Ваш суперзвездный вечер, так сказать, И вам, Вадим, по правде, хорошо бы Перед эфиром чуточку поспать. Не пейте водки и не ешьте луку, Чтоб не разило, как от мужиков Ну все, поэт, пока, целуйте руку И не читайте больше мне стихов! Он дверь закрыл за девушкой, икая И проклиная глупый романтизм: "Какая сука, падаль, тварь какая! Какая бездуховность и цинизм!! Наутро наш поэт, как говорится, Немного изменившийся в лице. Не в силах ни умыться, ни побриться, Надел пиджак и двинул в телецентр. На телешоу было многолюдно. Дух телецентра трудно передать. Андрей Малахов с криком: "Ах, как чудно! Приехал Вадик!", убежал блевать. Администратор, чуть нахмурив брови, Сказала, бутер откусив с икрой: - Щас он придет, Геннадий, бля, Петрович, А вы, как понимаю, наш герой? Наш импотент. Ну что ж, Вадим, отлично! А вот он и ведущий, наш кумир. Сейчас вы познакомитесь с ним лично. Готовьтесь, через пять минут эфир. Зажглись софиты в желто-красной гамме. На сцену вышел лысый идиот: - Сеходня я , Хеннадий, буду с вами! Андрея нет. Он, как всехда, блюет! Короче, тема нашей передачи - Мужской обычный половой нах член, Но только, к сожаленью, нестоячий А вот он, наш херой и супермен! Поэт Вадим! Давайте дружно встретим Поэта, мля, и спросим у него: "А как давно у вас проблемы с этим, Ну с хондурасом нестоячим, во!? Скажите нам, какая в том причина, В чем неудачи вашей прецендент? Ведь вы сперва, в конце концов, мужчина, А уж потом - поэт и импотент!" Скользнув по любопытным лицам мимо, Вадим устало обронил в тиши: "Причину вижу в тонкой и ранимой Моей организации души! Поэт - он не животное, поймите, Его душа - небесная звезда. И как руками член его не мните, Он без любви не встанет никогда!" - Друзья, какие есть еще вопросы? Вот вы, товарищ, стриженный под ноль? - Вадим, а вы курили папиросы И это принимали алкоголь? - Да, принимал. В года социализма За океаном я искал ответ. И там лечился от алкоголизма, Я тело исцелил. А душу - нет. - Вадим, спрошу вас не из-за кокетства У нас интересуются врачи. Как половой вопрос решали в детстве? - Да очень просто. Как и все. Дрочил. , Вадим? Какая хадость! Какой развратный низменный рефлекс! Теперь понятно, почему не в радость Вам брак здоровый и семейный секс! Вот я - ведущий телепередачи, И так люблю свою супруху я, Что каждый раз от этого бохаче Становится потенция моя! А вы , Вадим, во власти рефлексии, За сраный доллар, за поханый цент Вы пропили достоинства России И потому, Вадим, вы - импотент! Вы перед каждой красноперой шлюшкой Хотовы крякать, крыльями звеня. Вам не помохут сельдерей с петрушкой И вытяжка из корня Жень-шеня. Кохда в похоне за капризной музой Вы потеряли свой ориентир, Вам стал невыносимою обузой И мир духовный, и животный мир. Пусть эта фраза прозвучит тревожно, Но жизненный закон у нас таков: В одну телегу впрячь, увы, не можно Стоячий член и рифмованье слов! Нельзя душой нырять в глубины бездны, И чувствовать эрекцию в пути Вот вы, хражданка, будьте так любезны Буквально на секунду подойти!.. Вадим застыл в тревожном ожиданьи, И словно в грудь ужалила пчела: Ему навстречу шла из зала Таня, Та самая, что ночью не дала. Она была сейчас еще красивей, Чем во вчерашний вечер, в кабаке, В короткой узкой юбке темно-синей И в туфлях на высоком каблуке. Покачивая бедрами картинно Она прошлась походкой разбитной И повернулась, глядя на Вадима, К Геннадию Петровичу спиной. Он всех призвал вести себя потише, Неспешным шагом к даме подошел И со словами: "Мы стихов не пишем!" Достал, нагнул за шею и вошел. Она смотрела молча на поэта, Покачивая в ритме головой, И в такт, не отводя глаза при этом, Роняла междометья "ай!" и "ой!" Она уже и выла и стонала, Когда рукой почесывая нос, Вошел директор Первого канала, Секунду постоял и произнес: - Вот вы, и режиссер, и оператор, Во-первых, я вас очень попрошу: Держите в кадре крупный план, ребята! Звуковики, добавьте интершум! И светом контровым весь кадр согрейте, Чтоб заиграл на сцене интерьер! Я чувствую, что будет знатный рейтинг, Мы обойдем "Аншлаг" на РТР! Ну ладно, продолжайте, извините, Помимо вас еще полно хлопот А с вами, дорогой вы наш целитель, Пожалуй, я продлю контракт на год! Взяв со стола коктейль из керосина, Разбавленного конскою мочой, Он отхлебнул, сказав: "Вот это сила!" И, уходя, захлопнул дверь плечом. Ведущий проводил на место даму, Поцеловал ей руку и сказал: - Спасибо всем, кто мне вести прохрамму "Малахов" + "Малахов" помохал! Вадим ушел из студии последним В необъяснимых мыслях о своём. Раскрытое окно дышало летним Недавно прекратившимся дождем. У проходной с дежурными ментами Вадима кто-то тронул за рукав. Он оглянулся и увидел Таню, И понял, что вчера он был не прав. - Прости меня, Танюша, Бога ради! Он приложил ладонь к своей груди - Прошу тебя, не извиняйся, Вадик! У нас еще с тобой все впереди.

Лицу телеканала "Хрен-ТВ" Красавице Гуляевой Эльвире Ток-шоу о хоккее на траве Доверили вести в прямом эфире. Гуляева старалась, как могла, Но только к сожалению большому Происходили странные дела: Был очень низкий рейтинг у ток-шоу. Начальство говорило ей слова: "Ну как же так, Эльвира, получилось? В ток-шоу и хоккей есть, и трава, А рейтинга ты так и не добилась! Ты обещала, будет все о`кей, Ты строила нам радужные планы! А в результате, Эля, где хоккей? И гости почему, как наркоманы, Не могут рассказать ни "бэ" ни "мэ"? И это полтора часа эфира! Ты подмочила наше реноме. Короче, ты уволена, Эльвира!" "Уволена!" - вот так же год назад Перед порогом девушку построив Сурово глядя в мокрые глаза Сказал ей бывший муж Сослан Героев, Который, молча терябя усы, Так и не смог простить супруге Эле Мужские баскетбольные трусы, Что невзначай нашел в своей постели. А между тем за скромное "лавэ", И с риском попаданья под раздачу Она о баскетболе на траве Хотела сделать телепередачу, Героя передачи, как всегда, Эльвира привела в свою квартиру, А получилась, в общем, ерунда: Мужчины недопоняли Эльвиру И вот сейчас такие же дела. Она ведь, если честно, так и знала. А почему? Да просто не дала Пердяеву, продюсеру канала. И здесь хоккей с травою не при чем, Мужчины ведь в обидах так жестоки В тот вечер, не жалея ни о чем, Она пошла в любимый караоке. На Белорусской в клубе "Пей и пой" Она достала яркую помаду И песню "Полюби меня такой" Исполнила четыре раза к ряду. И в тот же миг, сказав: "Ай, хорошо! В такой, как ты - лишь я влюбиться сможет!" К ее столу неспешно подошел Мужчина с негритянским цветом кожи. - Вы кто? - спросила вежливо она. Он улыбнулся ей: "Моё фамильё Узнает очень скоро вся страна - Я футболист Перделеле Мудильо!" Я центрфорвард клуба "Вторчермет" По прозвищу Перделеле Красавец! - А я, - она промолвила в ответ, - Подумала - вы Шоколадный Заяц! Он рассмеялся: "Нет! Но я зато Как здесь у вас в народе говорится: По этой части "сладкий на все сто"! Сегодня ночью сможешь убедиться!" Внезапно воцарилась тишина Глубокая, как глотка крокодила. - А вы нахал! - ответила она Но про себя логично рассудила: - Хороший мальчик, слов, конечно, нет, Хотя я что-то не припоминаю, Чтоб он играл в команде "Вторчермет" - Я там их, как облупленных всех знаю! Защитник Бздо, вратарь Сергей Стояк, Администратор Жан-Батист Устинов, Опорный стоппер Вася Головняк И капитан Кирилл Мирамистинов - Они ведь приходили все ко мне В панельный дом на 1-ой Магистральной, Когда я о футболе на траве Хотела сделать фильм документальный. И левый крайний Трахман Михаил - Ко мне в квартиру заезжал он тоже. Мой муж Сослан их очень не любил, В особенности - Стояка Сережу. И в результате прошлою весной Его он выкрал с тренировки прямо, Ну и продал в селенье Центорой, Чтоб выступал за местное "Динамо". А сам он, как известно из газет, За два лимона вытащил спортсмена, Сослан входил в Госдуме в комитет По выкупу заложников из плена. Вообще-то, он ведь добрым был всегда И нервы были у него из стали. Он только раз ей выбил зуб, когда Ей интервью при нем за стенкой дали. И жили бы с Сосланом, как в раю, И блинчики ему пекла бы к чаю, Когда б она во время интервью Не заорала: "Мама, я кончаю!" Да, не дано понять нам, господа, Как отзовется в мире наше слово. Вот так и люди тоже не всегда Способны понимать один другого. Но получилось так само собой, Как будто при игре в одно касанье, Что в этот вечер в клубе "Пей и пой" Произошло взаимопониманье. - Ты убедишься в том, что ай ляв ю! - Сказал он, глядя на звезду эфира - Поехали к тебе на интервью? - Поехали+ - ответила Эльвира. - С вас восемь тысяч двадцать три рубля! - Перделеле достал лимонный "орбит". - Ты за рулем? А то я без руля! И без рубля+ - смеясь добавил форвард. Эльвира заплатила за бокал Коктейля под названьем "Панчо Вильо", За караоке и за бэк-вокал И за банановый ликер Мудильо, И, претворяя в жизнь созревший план, Открыла дверцу "хонды" между прочим, Которую ей подарил Сослан На годовщину первой брачной ночи. - Должно быть, он бразилец, это факт, - Подумала Эльвира и спросила: - А на какую сумму ваш контракт? - Два миллиона за год - Очень мило! - Да ладно Два лимона - ерунда!.. - А ты чем занимаешься мучача? - Я телевизионная звезда- Сказала Эля, взгляд смущенно пряча. - И я люблю профессию свою - Добавила она, войдя в квартиру. - Тогда приступим сразу к интервью? - Спросил нахал Перделеле Эльвиру. - А мы вообще - на ты или на вы? Хотите абрикосы и бананы? Ну и второй вопрос: А каковы, Скажите, ваши творческие планы? - Какие планы? Тихо, не кричи Дать интервью о вкусе абрикосов! - Так я беру - Берешь? Тогда молчи И больше мне не задавай вопросов! И в тот же миг он властною рукой Нагнул её, и бедная Эльвира, Остолбенев от наглости такой, Увидела хозяйство бомбардира. И ощутив напрягшуюся плоть, Эльвира прошептала еле слышно: - И как же это он, прости Господь, В футбол ещё играет с этим дышлом? В моей не уместится голове: Неужто впрямь такое вот бывает? Он что, им, как в хоккее на траве, Голы таким макаром забивает? Но размышленьям положив конец, И даже не зайдя помыться в ванну Бесцеремонный футболист-самец Толкнул руками девушку к дивану. И параллельно с этим, как в кино, Ну, может быть, одной секундой позже, С ее большого черного трюмо Упало фото Стояка Сережи. А через час, перебудив весь дом Истошным криком гибнущей русалки, Она уснула сладким мирным сном Невинной целомудренной весталки. И ей приснился сон: кругом народ Переполняет стадион здоровый - Она в воротах, и она берет Одиннадцатипрямтакиметровый! И рукоплещет восхищенный зал, А с ним - Москва, Париж, Милан, Севилья И, открывая сонные глаза, Она глядит на спящего Мудильо. Вот он лежит, Перделеле родной, С двухмиллионным годовым контрактом. Как я могу не стать его женой, Закончив акт любви гражданским актом? Ах, как же он целует горячо, Вонзая в небеса свою ракету, И если он владеет так мячом - Ему и впрямь цены, наверно, нету!.. Подумайте, ну что за волшебство Таит природа женского оргазма, Что иногда последствия его Доводят до полнейшего маразма! Вот он, родной Перделеле лежит И говорит, открыв глаза внезапно: - Любимая, пожалуйста, скажи, Мы в ЗАГС идем сегодня или завтра? - Сейчас! - Тогда я вызову такси? - Перделеле её целует нежно. - А мы кого на свадьбу пригласим? - Мутко и Гуса Хиддинка, конечно! - О да! - она сказала нараспев, - Потом еще - Киркорова, Мазая, И чтобы нас поздравил Герман Греф - Мне хочется позвать министра, зая! - На нашу свадьбу Грефа пригласить? Ты с ним была? - Пойми, не в этом дело Я не могу тебе все объяснить, Наверно, я от счастья одурела! Ах, это счастье! Эта суета! Входная дверь в районный ЗАГС в субботу, Прозрачная Эльвирина фата, В замужестве четвертая по счету, У ресторана - белый шевроле, На пальцах - кольца, свадебная лента, Подарки, телеграмма от Пеле И поздравление от Президента, Перделеле в костюме и с цветком, В руке держащий с гордостью красиво Российский паспорт, выданный Мутко И приглашенье в сборную России, Контракт с английским клубом "Арсенал", Отъезд на сборы И в борьбе упорной Сраженье за путевку на финал В решающей игре с монгольской сборной! Ничейный счет, минута до свистка, Мяч в центре поля и надежды мало, Но тут Мудильо резко бьет с носка - И мяч влетает в сетку Цеденбала! В России - праздник! Миллион звонков. Москва встречает футболистов стоя. Премьер-министр Михаил Фрадков От всей души благодарит героя! Эльвира на вершине торжества. Она - жена футбольного титана, Которого боготворит Москва Куда сильнее, чем Париж - Зидана! Её портреты - в "Правде" и в "Труде", И на обложке модного журнала, Она желанна всюду и везде, У ней теперь есть все, о чем мечтала: И на Рублевке трехэтажный дом, И яхта в Каннах, и французский штурман, И предложенье записать альбом От популярной группы "Уматурман", Но предложенье это отклонив, Она сама в порыве вдохновенья Придумывает шлягерный мотив, А на него - слова стихотворенья: Ты за ночь мне забил четыре гола А я в ответ хочу тебя забыть. Я не могу любить звезду футбола, Мне больно это все переносить! В Мадриде ли, в Москве ли, в Дели ли Везде, куда ни посмотреть, Мне больно, милый мой Перделеле За нашу сборную болеть! В июле ль, в мае ли, в апреле ли, В разгаре лета ли, весны Мне страшно, славный мой Перделеле Болеть за сборную страны! Над полем дождь хлестает, как из лейки И сил ударить не хватает мне. Любовь - она не вздохи на скамейке И даже не пробежки при луне! Короче, Эля пишет суперхит, Добавив модных звуков, стонов, хрипов Не зря на "Русском Радио" сидит Главред Сергей Сергеевич Архипов: Он слышит звуки все до одного В хите, что и не слыхивал доселе, И в жесткую ротацию его Он отдает Гонсалезу Марселю! Гитарный трек, что прописал Зинчук, Так воспаряет в облака эстетства, Что несравненный Федор Бондарчук Снимает клип за собственные средства! Гуляева становится звездой, Её враги переживают гулко. От зависти пытается с собой Покончить поп-певица Таня Булка, Которая так подло увела От Элички ревнивого Сослана, Но Эля все равно не держит зла, Став за короткий срок звездой экрана. О ней в Санкт-Петербурге и в Москве Снимают фильм с названием "Кумиры", Продюсеры канала "Хрен ТВ" Хотят вернуть в эфир лицо Эльвиры. Но для неё их прайс ничтожно мал, Ей рамки "Хрен ТВ" узки и тесны, И горы денег, что дает канал, Суперзвезде уже не интересны. У ней сейчас куда важнее план, Не гоже ей впустую тратить время. Она уже летит за океан, Как номинант на статуэтку "Грэмми" И получает "Грэмми", черт возьми! И говорит, слезу стерев умильно: - Я благодарна всем российским СМИ, И Богу, и Перделеле Мудильо За то, что здесь, пред вами я стою И, исполняя в этот вечер соло, Я песню легендарную пою: "Ты за ночь мне забил четыре гола!" И солнца луч так светит из окна, Производя в душе процесс астральный, Что снова просыпается она В панельном доме с 1-ой Магистральной, Где сумрачного быта торжество И где на простыне в квартире душной Лежит она и рядом никого - Лишь скомканная мятая подушка. Она встает, не застелив постель И очень скоро понимает четко: Куда-то делась пудра от "шанель" Лак для ногтей, шампунь, зубная щетка, Пол банки кофе, портативный фен, Что ей Сослан привез из Барбадоса, Питательное молочко "герлен", Фиксатор для волос и спрей для носа Куда-то делись сумка с кошельком, Журналы "Офисьель", "Гламур" и даже То фото, где с Сережей Стояком Они лежат в Геленджике на пляже. Растаяли, как крылья от фаты, Прокладки и тампоны с ними тоже, А главное - все женские мечты, А этому прощенья быть не может! Она раскрыла в пыльную Москву Окно, где как обертки от гондонов, Лениво мел осеннюю листву Таджикский дворник Мамали Рахмонов. Залаял Тузик. Дворник с криком: "чёрт!" С размаху стукнул сломанною веткой, Как будто при двойной ошибке в корт Врубился Сафин теннисной ракеткой. Она скользнула взглядом по листве, Разгладив смутных мыслей паутину: - Наверно, мне про теннис на траве Пора уже снимать кинокартину.

Адольф Соломонович Ножиков Году в девяносто восьмом Служил дрессировщиком ёжиков В израильском цирке «Шалом», А девушка Леночка Ященко Как раз той же самой порой Работала в клинике Кащенко Простой медицинской сестрой. Смешливая, добрая, рыжая, Алена любила врача, Страдавшего паховой грыжею Во время дежурств по ночам. А он по причине опасности Проделывать акт половой Не мог медработнице, в частности, Платить той же самой ценой, Поэтому доктор уверенно Использовал в этой связи Портрет парикмахера Зверева С обложки журнала «Зизи». Издателю Зорику Жвания, Конечно, не снилось во сне, Что будет обложка издания В дурдоме висеть на стене В такой ситуации аховой, Когда психиатр Семенной С ладонью над грыжею паховой Работал в ночи над собой И думал о том, как в Японии От бренных забот вдалеке Японцы в любви и в гармонии Вкушают сасими с сакэ, И в лике цирюльника Зверева Он видел в сладчайшем бреду, Цветенье вишневого дерева, Растущего в вешнем саду, Укрытом от клиники Кащенко Грядою загадочных гор… И девушку Леночку Ященко Он просто не видел в упор, А в отблесках света ажурного От тусклых больничных огней Она с телефона дежурного Звонила подруге своей, В руке теребя, словно веточку Кудрявых волос завиток, Чтоб просто поплакать в жилеточку О том, что не любит никто, О том, что в течение месяца У ней никого уже нет. Вот разве что хочет повеситься Из пятой палаты поэт, Что ей назначает свидания Под пальмой в японском саду, Всегда завершая послание Словами: «Не жди, не приду!» Еще этот шизик из Нальчика Ночами всем жару дает… А доктор все ходит с журнальчиком И даже не видит ее. Но только была тем страданиям Подруга не в силах помочь, Поскольку с издателем Жванией Она проводила ту ночь, И счастье подруги, возможно бы, Чирикало, как воробей, Когда бы не дума тревожная: «А сколько заплатит он ей?» Поэтому глядя опасливо В ночную оконную тьму, Она была тоже несчастлива В любви, что давала ему. А утром, в разгар вознесения Листвы, отдающей концы, В Москву на гастроли осенние Приехал израильский цирк. В Москве, где артистов-художников Полно, как бродячих собак, Приезд дрессированных ежиков Не вызвал особый аншлаг. Пожалуй лишь Леночка Ященко Наутро закончив дела, Домой возвращаясь из Кащенко, Случайно афишу прочла И, стоя на маленьком дождике, Неслышно смеясь про себя Сказала: «Ну надо же, ежики, Какая смешная фигня!» И дрогнувшим тоненьким росчерком Не зная сама почему Увидев портрет дрессировщика, Она улыбнулась ему. Но в мире, где звездочкой светится Любовь неземная в тиши, Им не суждено было встретиться, Как двум половинкам души.

Мужчина Илья Николаевич Уткин Работал в столичном Мосводоканале. Он не был уродлив, хотя проститутки Ему и за деньги порой не давали. Он после работы не смел показаться Ни в кинотеатре, ни в чьей-то прихожей, Поскольку весь запах полей аэрации Впитал он в себя всеми фибрами кожи. Поэтому часто, кусая в кровь губы, Он просто гулял, не мечтая о чуде, В районе, где возле известного клуба В ночи тусовались мажорные люди. А стройная девушка Котова Нелли В модельном агентстве «Вивендис петролиум» Была, разумеется, фотомоделью, Снимавшейся в клипах у Мумия Троля. На кастингах, что ежедневно бывали Для всяческих съемок больших или малых, Ее, как модель, никогда не сливали, А даже напротив, снимали в журналах. Она разъезжала на красной «феррари», На малолитражной, но очень прикольной, Которую ей подарил ее парень, Работавший старшим курьером в «ЛУКойле». И вот, после кастинга в «Дикой гвоздике» Она направлялась в тусню на танцполе, И песня дуэта Алсу и Энрике Привычно звучала в ее магнитоле. И тут перед ней в городской карусели Мужской силуэт промелькнул возле арки, И еле успела несчастная Нелли Педаль тормозную нажать в иномарке. Да что ж вы, не видите, едет машина! – Она закричала подобно белуге, И вдруг осеклась, увидав, как мужчина Застыл перед ней в неподдельном испуге. Илья… - он сказал, уронив сигарету. Она обронила в ответ: - Извиняюсь… Я, в общем-то, с кастинга, в общем-то, еду,- Зачем-то она уточнила смущаясь. Садитесь…- он сел. – Вам куда? – Я не знаю… И сколько б еще продолжался театр, Но через секунду, того не желая, Она надавила на акселератор… Они по Москве на машине летели Сквозь лица, что были темны и угрюмы… Она говорила, что ей надоели Все эти духи и все эти парфюмы, Что вот, повстречался мужик, в самом деле, Который не пахнет «картье» и «шанелью»… А он наблюдал за коленкою Нелли, За голой ногой под приборной панелью. Стеснительный дождь моросил на бульваре, Слегка освежая усталые вязы… Она отдалась ему прямо в «феррари», Истошно крича непристойные фразы. Но дождь все сильнее стучал по кабине И утро сгущало свинцовые краски… Ее ожидали друзья в «Цеппелине», Его – полбутылки молдавской «фетяски». Была ли любовь у Ильи и у Нелли? Была ли их встреча наполнена светом?.. Он в Яузу бросится ночью в апреле. Она никогда не узнает об этом. Про Хулио Солнце в поднебесье занавесилось Давними страданьями и болями. Хулио приехал ты, Иглесиас, Со своими сольными гастролями? Слушая твои хиты слащавые Грусть-печаль свою забыть смогу ли я? Нынче девки ходят все прыщавые Оттого что не дают нам, Хулио. А ведь было время, не пригрезилось, Бледные, как бабочки-капустницы, От одной фамилии - Иглесиас - В обморок ложились первокурсницы. Без вина, наркотиков и курева, Не прося за это даже денежки… - Хочешь, я тебе поставлю Хулио? - Говорил я при знакомстве девушке. И она читала, как Экклезиаст, Моего намека откровения. Хулио приехал ты, Иглесиас? Поздно останавливать мгновения. Поздно мне не высыпаться сутками И ходить с прической Джорджа Ровалса. Встретил я тут как-то бабу с сумками И, столкнувшись с ней, не поздоровался. А ведь вспомнил: улица Мантулина, Мятая кровать, бутылка красного, У меня на шее загогулина От ее засоса безобразного, Шумный гомон уличного улея, Бьющий через форточку по темени И как будто с неба голос Хулио: - Не теряй, дурак, напрасно времени! Только в жизни чаще получается На любовь нелепая пародия. Крутится пластинка и кончается Песенки слащавая мелодия. Ты прости меня, моя любимая! Больше негде черпать вдохновения. Обосралась почта голубиная. Поздно останавливать мгновения. Солнце в поднебесье занавесилось Облаков дырявыми конвертами. Хулио приехал ты, Иглесиас, Со своими сольными концертами?

Опять отбрасывает блики Сиянье звездного лица. Зачем приехал ты, Энрике: Позорить своего отца? Твой знаменитый папа Хулио Хоть брал на душу этот грех, Но не позорил, как сынуля, Родимый свой эстрадный цех. А ты погнался за успехом, Не покорив и Брайтон-бич. Зачем ты в наш колхоз приехал, Энрике Хулиевич? И почему карманный кукиш Ты прячешь в песне «Байламос», Когда девчонкам нашим пудришь Их неокрепший, глупый мозг? Ты все прекрасно понимаешь, Но закосивши под фирму, Стоишь, поешь, не отвечаешь… А я-то знаю почему! Когда при всех, давясь куплетом, Глотая лживую слезу, Ты вышел к публике дуэтом С татарской девочкой Алсу, Известно, из какого стойла Ты уводил ее, блудник, И нефтедоллары «ЛУКойла» Тебе мерещились в тот миг! С циничной похотью гурмана Тогда взирал ты на Алсу, Как посетитель ресторана,- На антрекот или азу. Не спорю, что у нас, в России, Не все, конечно, на мази: Растрачена былая сила, Былой авторитет в грязи, Но это же не значит, братцы, Что нас купив, как колбасу, Энрике может ковыряться В секретах имени Алсу? Не зря же пресса отмечает, Певице воздавая дань, Что это имя означает: Нефтепровод Москва-Казань. И по тому нефтепроводу Как хит-парад по MTV, Течет к российскому народу Святая правда о любви. А все Энрикины рыданья Обманны в сущности своей, Но гордость и самосознанье У русских девушек сильней! И сладострастные их крики Не для фальшивого певца. Зачем приехал ты, Энрике, Позорить своего отца?

Я к вам пишу промеж делами Из головного леспромхоза, Чтоб знали вы, какая с нами Случилася метроморфоза. Живу я стало быть, херово, В деревне среди пчел и ульев. Мой дед – Петров и мать – Петрова, Ну а моё фамилье – Хульев. Мне мать про батю говорила, Рассказывая популярно, Что он работал на Курилах, Ну, в смысле, летчик был полярный. Любил футбол, любил корриду, И по душевному порыву Возил пингвинам в Антарктиду Свежемороженую рыбу. Летал и с килькой, и с сардиной, В поставках соблюдая график. Полгода дрейфовал со льдиной, Ну и замерз на льдине на фиг. Над фоткой, занесенной пылью, Твердила мать: «Гордись им, Вася!» А я все думал про фамилью: Откуда, блин, она взялася? По отчеству я – Эспаньолыч, Отец испанского был пола, Но вкалываю я, как сволочь, А не как отпрыск Эспаньола. Зато играю на баяне Латинский танец хабанеру. Вживую пальцами хуярю, Не то, что звезды – под фанеру. Еще пою про кукараччу (её у нас в деревне знают). Я эту песню так херачу, Что в доме стекла вылетают, И штукатурка между стульев Слетает с потолка, как перхоть. Но почему фамилье – Хульев: Ну хоть убей, не мог я вьехать! И вот однажды в хмурый вечер, Когда весна дождем дристала, Зажгла моя маманя свечи И фотку батину достала. Грешно, конечно же, смеяться: На фотке, вынутой из шкафа, Он сам себя держал за яйца И пел, зажмурившись от кайфа. Я сел, упершись в стол локтями, Сложив свои мозги в кулёчек: - Неужто это мой батяня? Выходит, мама, он не летчик? Не зря я всё-тки волновался, Видать, в пушку у бати рыло? - Ты сам об этом догадался. Я ничего не говорила. Но час настал, я рву, сыночек Все нити в этой паутине: Отец твой жив, и он не летчик, И он не замерзал на льдине! В московскую Олимпиаду, Когда еще была в расцвете, Я торговала лимонадом В одном гостиничном буфете. И вот однажды на закате, Когда я кассу сдать хотела, Он в наш буфет зашел некстати, И я, как дура, обалдела. И, вспомнив, как у канареек Дрожат от возбужденья лапы, Я горсть растерянных копеек При этом уронила на пол. И до сих пор перед глазами Его лицо с его губами, Поющими: «О, мами, мами, О, мами блю, о, мами, мами…» Он был красивый, сильный, бойкий, Глядящий трепетно и томно… И все же, на буфетной стойке Нам было очень неудобно. Как неудобно было, впрочем, Тебе признаться, мой котенок, Что твой папаша был не летчик, А гастролер, артист, подонок. Сейчас, когда я горько плачу, Что во грехе ты был нагулен, Я вспоминаю про мучачо, Про твоего папашу Хулио. Конечно, твой папаня – сволочь. Но пусть судьба не задалася, Зато теперь ты – Эспаньолыч, Зато теперь ты – Хульев, Вася! Теперь тебе открыта тайна, Чтоб в душу нам никто не капал. Живи, дитя любви случайной И знай отныне, кто твой папа! Я сразу подскочил на стуле, И в тот же миг зашелся в крике: - Я - сын Иглесиаса, Хульев, А не какой-то там Энрике, Который задницей виляет, Как будто киллер – пистолетом. И что себе он позволяет? С самой Алсу поет дуэтом! Бездарный, наглый самозванец, Который не поет, а лает. А я живу, как оборванец, И папа обо мне не знает. Прошу вас, люди, помогите, (кто мне помочь, конечно, в силе) Иглесиасу там скажите, Что, дескать, сын его Василий Не растерял талант по пьяни, А сохранив любовь и веру Еще играет на баяне Латинский танец хабанеру!

Я надену акваланг и ласты, Не спеша засуну трубку в рот, И такой вот классный и скуластый В городской нырну водоворот. Все равно с какой волною споря Мне простор житейский бороздить. - Далеко ли, девушка, до моря? Мне на суше не с кем говорить. Что за прок от этой жизни жалкой? То ли дело – синий водоем! Может быть, вы станете русалкой? Может быть, мы вместе поплывем? Выберем одну из тех дорожек, Чтоб по жизни шлепать не спеша. У русалок хоть и нету ножек, Но зато есть жабры и душа. В тот же миг разверзнутся за нею Сумерек небесные края, И ее коса зазеленеет, И засеребрится чешуя, И она с лицом неколебимым Где-нибудь под ивовым кустом Назовет меня своим любимым, Маленьким своим Жак-Ив Кустом. И поманит дальняя дорога, Чтоб друг другу счастье подарить. Пусть русалки говорят немного – О любви не стоит говорить. Может, это все не нужно на фиг Ни умом, ни сердцем понимать, Но тому, кто не въезжает в дайвинг, Никогда русалки не поймать!

Манекенщик красивый Кирилл, Ростом сто девяносто четыре, Никогда сигарет не курил И не жил в коммунальной квартире. А студентка Марина жила С бандюганом по кличке Горилла, Но его не любила она, Потому что любила Кирилла. А Кирилл никого не любил, Загорая утрами на пляже, Лишь ночами красиво дрочил На свое отражение в трельяже. В городке на морском берегу Он фланировал в найковской майке, И его очертания губ Походили на контуры чайки. И когда он дарил небу взгляд, У людей впечатление было, Что как будто над морем летят Косяками улыбки Кирилла. И за это любила его Молодая студентка душою И журналы с названием Вог Покупала с надеждой большою, Что откроет страницу, а там, В импозантном костюме от Гуччи, Сексуальней, чем Жан Клод Ван Дам, Белозубой улыбкою жгучий, Ослепит манекенщик Кирилл… Боже, как же хотелось студентке, Чтоб он ей свои взоры дарил, И не только на фотках со стенки, Чтобы нежным касанием губ, Он бы дрожь вызывал в ее теле, А Горилла был мерзок и груб, И всегда делал больно в постели. И, сношаясь, вопил как дебил, И дышал в нее запахом лука, Называл ее сукой и бил, А она была вовсе не сука, Как хотел он ее называть, Она просто девчонка с мечтою, Ей хотелось любить и летать, Словно чайка над вольной волною. И однажды, когда, как струна, Лучик солнца звенел на закате, Прогуляться решила она И надела нарядное платье. И такая воздушная вся Шла Марина по берегу моря, Никого ни о чем не прося И с лазоревым небом не споря. И когда свой багряный закат Небо морю на память дарило, Горделиво плывя как фрегат, Появилась фигура Кирилла. Как мифический царственный скиф Со стрелой Купидона в колчане Был Кирилл нереально красив В белой майке и красной бандане. И когда поравнялись они Там, где чайки у пирса качались, Все прожитые девушкой дни Перед ней за мгновенье промчались. «Боже, как я люблю Вас, Кирилл, Мой загадочный, царственный витязь! Заберите меня от горилл И на трепетный взор отзовитесь. Мое сердце сейчас унесет, Вы скажите одно только слово, Ради Вас я готова на все, Я не знаю на что, но готова». Сверху вниз на нее посмотрев, Сфокусировав взгляд ненадолго, Он сказал про себя нараспев: «Вот еще одна глупая телка. Только пальцем ее позови – И она упадет на колени, Что она понимает в любви, Настоящей любви и измене? Я, увы, не могу вам помочь, Вы б сходили к врачу для начала, И ушел мастурбировать в ночь, Глядя в зеркало волн у причала… А Марина осталась одна Перед черно-багровою далью, И стеснительных волн пелена Застилала глаза ей печалью. Но рвалась в поднебесье душа, Белой чайкой на черном просторе, Оставался один только шаг, И она его сделала вскоре… А Кириллу приснилась в ночи Белокрылая длинная птица, Что шептала при свете свечи: «Разреши мне с тобою проститься…» И его обнимала крылом Так искусно, что фибрами в теле Он испытывал сильный облом От того, что рука не при деле. А на утро сказала: «Прости, - Улетая как песня протеста, - Если очень захочешь найти, Приходи на причал, в то же место. Там, при свете ночного огня Буду я прилетать с птичьей стаей… Если ты не узнаешь меня, Я в ночи растворюсь и растаю… Ну, а если узнаешь, любя, Накроши мне скорей марципана, И тогда, на глазах у тебя, Я опять прежней девочкой стану». С той минуты несчастный Кирилл, Посещая причал, словно школу, Вечерами исправно кормил Жирных чаек, слетавшихся к молу. И хоть был молчалив он и тих, К стае птиц приходя на смотрины, Но не мог распознать среди них Он своей ненаглядной Марины. Вот и все, а бандит Горелян, С пистолетом беретта в кармане, Возвратившись на утро был пьян, Словно чуял, что баба обманет…

Это было за оградой сквера У дверей салона красоты: Там припарковался джип «паджеро» Посреди столичной суеты. Так случилось, Что хозяин джипа, Колесом забравшись на бордюр, В тот салон заехал, чтобы типа На ногах поправить педикюр. У него на шее красовалась Цепочка с гимнастом на кресте, И ему не часто удавалось Думать о красе своих ногтей. А в салоне том работал мастер Серебристой пилочкой в тиши. Он, как Чехов думал, что отчасти Ногти – это зеркало души. И когда пред ним хозяин джипа Обнажил все ногти догола, Боль, как будто острая аджика, Мастеру всю душу обожгла, Потому что он одним моментом, Прикусив от ужаса губу, Прочитать смог по ногтям клиента Всю его нелегкую судьбу. Он увидел, сколько много крови, Пролитой в убийствах и грехах, Отразилось в роговом покрове Пальцев на мозолистых ногах. И тогда он пилочкой волшебной Чистить ногти стал от шелухи, Чтобы у хозяина «паджеро» Снять с души все тяжкие грехи. И почистив ногти все до скрипа, И тяжелый камень сбросив с плеч, Он услышал, как хозяин джипа Произнес ему такую речь: Ты хороший мастер педикюра, Ты в натуре просто молодец! Наплевать мне, что ты педик, Юра, Для меня ты, как святой отец! Потому за свет в душе и веру, Ту, которой снова я горю, Я дарю тебе свою «паджеру», Да и дачу в Жуковке дарю! Он сказал и крупную купюру, Из кармана вынув, показал. А счастливый мастер педикюра Все не верил собственным глазам, Потому что в этот вечер душный, Соблюдя достоинство и честь, Он облагородил чью-то душу, Сохранив ее такой, как есть. Не старайтесь тут найти морали, Никакой морали нету тут. Просто те, кто душу не марали, В этой песне смысла не поймут.

Когда овца ведет себя по-свински, Ей не нужны духовные корма. Вот взять, к примеру, Монику Левински – Овцу с Капитолийского холма. Когда б в душе я не был гипертоник, Имел бы ровный, регулярный стул, То я давно бы всех Левинских Моник В гармонику трехрядную свернул. Лахудра, похотливая скотина, Ничтожество, а вот в один момент И грязью человека окатила, И вызвала в народе импичмент. В ту злую ночь за чашкой чая «липтон» Сидел в их Белом доме не спеша Американский парень Билли Клинтон – Саксофонист и добрая душа. Горел камин в Овальном кабинете, Стена играла отблеском огней, Но даже тени мыслей о минете Не допускали в плоскости своей. И он трубил себе на саксофоне, Закрыв от удовольствия глаза, И чистый отзвук девственных симфоний В ночные уносился небеса. И в тот момент, когда звездой холодной Вдруг озарилась часть его лица, Инкогнито змеею подколодной Вползла она – позорная овца. Сорвав покровы музыки душевной, И осквернив собою Белый дом, Она заткнула дудочке волшебной Духовный мир своим порочным ртом. А перед тем промолвила: «Не пейте Из лунной чаши неба глубину. Давайте лучше я на вашей флейте Сыграю вам мелодию одну», И, предвкушая в этой ночи зыбкой, Какой предпримет дело оборот, Она с ехидной, подленькой улыбкой Взяла мундштук от саксофона в рот. И запыхтела, оголивши груди, Как рыболов над спиннингом в пруду… Мужчины беззащитны, ведь, по сути, Когда у них духовный мир крадут. Мы все когда-то были в роли Билла: От жалкого глупца до мудреца, Ведь каждого из нас не раз губила Безмозглое животное – овца!

Мрачный киллер Василий Приблуда Шел по улице в черном плаще. На душе его было паскудно От работы своей и вообще. Под плащом вместе с пачкою "Кента" И визиткой Турсуна-заде Было спрятано фото клиента И оружие марки ТТ. Снег лежал, словно след от кефира В недомытом стакане на дне. Весь аванс за заказ на банкира Был потрачен на шубу жене. И к тому же Сереге Монголу Занести надо было должок, Да еще в музыкальную школу, Где пиликал на скрипке сынок. У него в этих хлопотах сраных Как-то было все не по уму. Он давно не сидел в ресторанах, А питался в столовых "Му-Му". И когда он ронял чьи-то снимки, Из штанов выгребая рубли, Проститутки из города Химки Издевались над ним, как могли. И от смеха ни разу не дрогнув, Говорили они всякий раз: "Вы, наверное, бедный фотограф? Так снимите по соточке нас!" Было все ему делать отвратно, Но отвратней всего сознавать, Что работал он как бы бесплатно И бесплатно ходил убивать. В жизни явно ему не фартило, Не мигал ему счастья маяк. Получалось, что как Чикатило, Он не киллер, а просто маньяк, Что в стране этой в зной или в стужу, Где ему суждено выживать, Даже самую жалкую душу Невозможно за деньги продать. А ведь не был всю жизнь он Иудой, А ведь был кандидат в мастера, И спортсменки в постели с Приблудой При оргазмах кричали "ура!" И портвейн разливался рекою, И хотелось весь мир обнимать, И вообще было время другое… Эх, да что там теперь вспоминать! Вот с такой невеселою думой Хмурым утром, в назначенный час, Шел Василий смурной и угрюмый Выполнять свой преступный заказ. Он вошел в подворотню спокойно, Постоял, оглянулся окрест, И, вогнав три патрона в обойму, Просочился в закрытый подъезд. А из тридцать девятой квартиры, Совершенно не чувствуя страх, Вышли: телохранитель банкира И банкир Леонид Трахтенбах. Он, понятно, был крут и удачлив, С теннисистами в карты играл, Разводил себе зелень на даче И имел уставной капитал, Что ему позволяло, как птице, За границу летать через день, Заниматься раскруткой певицы Из салона одежды "Шагрень" И вообще - жить на благо отчизне С беззаботной душою святой И не думать о бренности жизни, Занимаясь ее суетой. Освежаясь с утра пивом "Миллер" Выходить из квартиры своей… - Виктор, глянь, не стоит ли там киллер? Не могу разглядеть, хоть убей! Бугаина по имени Виктор, Глянув в лестничный, темный пролет, Произнес с выраженьем, как диктор: - Да как будто стоит, идиот! - Вот, сейчас он перчатки наденет И глаза ощетинит, как зверь… Так вот, Виктор, а все из-за денег, Вся херня из-за денег, поверь… Тут разумное, вечное сеешь, А тебя вот берут на прицел… - Точно так, Леонид Моисеич, Хоть бы совесть он, что ли, имел! Скольких киллеров вы повидали, Каждый думал, что самый крутой. Только все они в ящик сыграли, А вы тут, потому как святой! Хоть в мозгах бы извилиной вник-то, Что ведь зла мы ему не хотим… - Знаешь что, не ругай его, Виктор, Не суди и не будешь судим! Он на этих словах обернулся, Словно подал Приблуде сигнал. Киллер выстрелил и… промахнулся, Снова выстрелил и… не попал. Так вот пасмурным утречком ранним, Говоря о добре и деньгах, Выходил из подъезда охранник И банкир Леонид Трахтенбах. А в подъезде под действием чуда У распахнутых настежь дверей Плакал киллер Василий Приблуда О нелегкой судьбине своей.

Он служил в отделении внутренних дел Городского района "Хамовники", Вспоминая о юности в Караганде, Где когда-то он строил коровники. С белобрысым пушком по-над верхней губой Напевая "Калинку-малинку", Он ходил на дежурство, таская с собой Автомат АКС и дубинку. Патрулируя в скверах, где было темно, Паспорта он девушек требовал, Но любви настоящей, как будто в кино, У него самого-то и не было. Может быть, потому что он был некрасив На лицо и на прочую внешность, Но в душе его, словно в пруду караси, Молчаливая плавала нежность. И однажды, когда он устраивал шмон, В подворотне затворами клацая, Вдруг увидел красивую девочку он С документами без регистрации. Словно с неба на землю спустилась луна Серебрясь над ночной мостовою. - Здравствуй, милый, - тихонько сказала она- - Вот и свидились, значит с тобою! Он хотел возразить, он хотел отказать, Как учил их министр юстиции, Но зачем-то сказал, опуская глаза: - Честь имею… А я… из милиции... Он смотрел на нее, опьяненный весной, А тем временем злобно и тайно Наблюдая за ними, возник за спиной Подполковник Тарас Предыбайло. Узловатой своею рукою держа Милицейскую старую рацию, он сурово промолвил: "Отставить, сержант! Так нельзя проверять регистрацию!" И схватил ее грубо, пытаясь толкнуть и сорвать с нее блузку жестоко… И сорвал, и толкнул на сомнительный путь Искушенья, греха и порока. Так зачем в эту ночь за Садовым кольцом, Пережив свои драмы житейские, рвал сержант с перекошенным бледным лицом с плеч погоны свои милицейские? И зачем уносилась любовь, как такси, Посылая другому флюиды? И зачем умирали в пруду караси, Задыхаясь от жгучей обиды?

Там, где ночь огнями завязала В зыбкий узел серебристый снег, На перрон Казанского вокзала Из вагона вышел человек, Вынул сигарету, повернулся, Тусклый взор от ветра заслоня, Чиркнул зажигалкой, чертыхнулся И напрягся в поисках огня. А из параллельного состава, Что пыхтел почти на всех парах, Тоже вышел человек усталый С сигаретой, тлеющей в зубах. Словно дым над белым пепелищем, В зимнем небе растекался свет… - Не найдется ль огонька, дружище? - Вовка, ты? Не верю… Сколько лет? Как там поживают твои жены? Как там Светка, Нинка, Гаянэ?… - Это ты, Серега? Хрен моржовый… Вот так встреча! Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Спрашиваешь, как там Светка с Нинкой? Я расстался с ними без обид… Раньше был я швейною машинкой, А теперь лет пять, как не стоит. - Значит, ты, дружище, без гарема, И глаза, я вижу, без огня… У меня такая же проблема, Веришь, та же самая херня! Нож гудка разрезал плоть мороза, Передав колесам дробный зуд: Значит, до отхода паровоза Оставалось меньше двух минут. Пассажир, кого назвали Вовкой, Посмотрел на друга своего: Старый, лысый, правда, нос морковкой, Но прогнившей, только и всего. - Ну давай, до скорого, Серега, Свидимся с тобою, может быть… У меня вот дальняя дорога: Трое суток в Казахстан пилить… Он обнял товарища за плечи, Притянул к себе, поцеловал - Вслед за расставаньем будет встреча! – Что-то в этом роде он сказал. Пассажир, кого Серегой звали, Тоже друга захотел обнять, И почуял прямо на вокзале То, что он не чувствовал лет пять. То, над чем он с докторами бился, Принимая «Золотой Конёк», То, чего он в койке не добился Даже с резвой Катей Огонёк! По его щекам катились слёзы Он стоял и плакал, как юнец, Но гудок прощальный паровоза Их объятьям положил конец. Встретились два друга на вокзале, Видимо, не виделись давно. Одного из них Серёгой звали… Вот такое грустное кино!

У дороги тишь да гладь, Русская равнина. На пороге дома мать Провожает сына. Пара стоптанных сапог, Фляга с самогонкой, Да холщовый узелок С маленькой иконкой. А за домом, в тишине, Рано на рассвете По родимой стороне Воет черный ветер. И над полем, где жнивье Полегло далёко, Кружит в небе вороньё С запада к востоку. Ты вернись, сынок, На родной порог, - Говорила мать на прощанье: Поскорей живой Ты вернись домой, - И сумей сдержать обещанье! Не печалься, мать, Не тебе ли знать, - Говорил в ответ сын родимый: Через день к утру Я к тебе приду, - Я вернусь живой, невредимый! Перекошен ветхий тын У родного крова, Не сдержал впервые сын Собственного слова. Он не знал, что на войне, Где не ждут прощенья, До утра дожить трудней, Чем до возвращенья.

В окне костер зимы так светел, Что сквозь него мерцают сны. А снег – всего лишь белый пепел, Не долетевший до весны. И эта огненная вьюга – Всего лишь старая игра: Мы в наших снах сожгли друг друга, Чтоб греться светом от костра.

Белый пепел кружит над землей. Белый пепел сгорит на глазах. Мы зажгли эти сны в небесах, Чтоб вернуться на землю с тобой. Белый пепел дрожит на ветру, Белый пепел кружиться устал. Тот, кто первым на землю упал, Тот и выиграл эту игру. Когда любовь войдет в привычку, Я выйду вечером во двор, Из коробка достану спичку И разожгу зимы костер. И разлетятся наши цепи, Пылая в небе до утра. А снег – всего лишь белый пепел, Всего лишь пепел от костра.

Ты девочкой была, танцовщицей была, а я тебя по-взрослому любил, и ночи до утра я в поисках тепла лишь о тебе мечтая проводил. В стрипклубе городском взяв пачку сигарет я за тобой украдкой наблюдал любуясь, как в дыму твой голый силуэт ногами шест блестящий обнимал. И ты дарила мне в мерцании огней бесстыжий и кокетливый свой взгляд, и я сходил с ума от нежности своей, ведь я любил тебя нежней, чем брат. Но вот однажды я увидел, как в стрипклуб зашёл какой-то наглый бизнесмен, и заказал коньяк, и уголками губ он на тебя цинично посмотрел. Ты молча подошла, раскачиваясь чуть на тонких и высоких каблуках, и круглая твоя немаленькая грудь вдруг оказалась вся в его руках. Он заказал тебе приватное мамбо, не пряча похоть, не скрывая страсть, и ты, качаясь в такт при свете голубом его объятьям жадным отдалась. И эта злая ночь была для вас двоих понятна и близка без лишних слов. А после ты ушла, и в трусиках твоих лежала пачка новеньких гринов. И вот с тех самых пор я больше не встречал любовь свою в стрипклубе городском. И лишь однажды я случайно увидал тебя, сидящей в тачке за рулём. И в тот же вечер я в кафе напился в хлам, и понял я, порезав вены в кровь, что больше никогда не улыбнётся нам красивая и чистая любовь. А ровно через день в "Дорожном патруле" тот самый "мерседес" горел огнём, с разбитой парой фар и вмятиной в крыле, и понял я, что нам не быть вдвоём. О, кто тебя взорвал, любимая моя, заместо бизнесмена твоего. У перелётных птиц спросил это я, но птицы не сказали ничего.

Помню, во сне давным-давно Я раскрывал свое окно, И подо мной сплетала мгла Два заоблачных крыла. В паре сплетенных жарких тел Вместе с тобой всю ночь летел, И раскалялись добела Два заоблачных крыла. Давно это было Пускай все остыло, Но если в тебе любовь жила, Значит, живы два крыла. Знаю, что в небе по весне Мне не летать уже во сне, Но почему зовет душа Встать в окно и сделать шаг. Я распахну свое окно Прямо в ночное полотно, Верю, что ты в него вплела Два заоблачных крыла.

Помню, как-то летом до зимы Я у поднебесья брал взаймы Жаркой яркой ночи лунный свет И еще пол пачки сигарет. Помню, как-то летом думал я: -Как порой нелепа жизнь моя, Если надо с лета до зимы Ясный свет небесный брать взаймы.

Но клянусь, отдам, клянусь, отдам По морям семи ветрам Все гроши на дне сумы И эту песню, песню о поднебесье, Там, где летом у неба жизнь я брал взаймы. Помню, как-то летом, там, где жил, Я взаймы у неба одолжил Старых крыльев пару, чтоб успеть В небе под гитару песню спеть.

Как-то летом, там, где жил, Я у неба одолжил Крыльев пару, чтоб успеть спеть. Спеть о том, как на бегу Я у неба был в долгу, Как сказал, что все верну ему.

Но клянусь, отдам, клянусь, отдам По морям семи ветрам Все гроши на дне сумы, Все гроши на дне. Я клянусь, отдам, клянусь, отдам По морям семи ветрам Все гроши на дне сумы И эту песню, песню о поднебесье, Там, где летом у неба жизнь я брал взаймы.

Тихий вечер в маленьком кафе. Взгляды, словно фантики конфет. Город крутит для нее кино – Его сюжет известен ей давно:

Она Останется одна, И горькая луна Печали нальет ей вновь. Она Из тонкого окна Допьет ее до дна – Ну вот и вся любовь. Холод в доме, холодно в душе. Стынет старый лифт на этаже. Поздней ночью на такси домой, А что потом – известно ей одной:

Она Уже не влюблена, Как гордая луна В объятиях облаков. Она Не хочет быть одна, Но в чем ее вина, Что кончилась любовь?

Если любовь у тебя, словно в клетке поселится, В тихую ночь, где случайные гости встречаются, Пусть улетит из груди мимолетная пленница На небеса, где она в облака превращается. Отпусти в небеса журавлей голоса

Отпусти на небеса любовь, Не жалей, не грусти, Отпусти на небеса клубок Двух сердец из груди. Отпусти ее к себе домой, Где живут журавли, Отпусти на небеса любовь От себя, от земли. Тень журавлей промелькнет, словно облако снежное, Легким дождем на холодном рассвете умоется, Это любовь в благодарность за небо безбрежное Светом своим до тебя незаметно дотронется. Отпусти в небеса журавлей голоса.

Мы с тобой повстречаться не можем. Я в придуманном мире живу. И тебя я придумала тоже Не во сне, а уже наяву. Белый парус над зыбкой волною, Крики чаек, несущихся прочь, И о том, что ты будешь со мною, Я придумала в прошлую ночь.

Придуманная любовь, Соната луны для органа. Придуманная любовь, Небесная фата-моргана. Придуманная любовь, Мечты облаков на рассвете. Придуманная любовь, Никто за нее не в ответе. Я придумала все, что хотела, Все, что я не хотела понять. Ты прости, что тогда не успела Я об этом тебе рассказать, Что в погоне за лунной мечтою, За волной, шелестящей вдали, Я себе представляла порою Лишь придуманный парус любви.

Небо в ноябре слезами бредит И листает стаю снов. Раненая птица на рассвете Бьется в сетях облаков. Небо на ветру дождями катит И уже не снится мне: Раненое сердце на закате, Бьется птицей в вышине. Раненая птица Неба не боится, Сердцу не разбиться В облачной дали, Но в ночи кочуя Крылья птицы чуют Силу притяжения Земли. Раненая птица, Мне опять не спится, Слезы на ресницах Полночь украдет, Но зачем так странно В небе утром рано Рана алой розою Цветет. Над морями высоко-высоко В небо сердце унесло, И рассвет своим кленовым соком Обагрил ее крыло. И оно уже не возвратится Долететь не хватит сил… Ну зачем ты ранил эту птицу И на волю отпустил?

Вновь по закату мчатся Белые журавли. Мы – двое иностранцев В этой стране любви. Нам осень подарила Несколько теплых дней. Ты прикоснись ко мне тишиной своей.

А в заброшенном парке кружит листопад И дрожит над рекою кленовый закат. Загрустила небесная просинь. Русская осень. А в заброшенном небе пылится звезда И опальные птицы летят в никуда. Ничего друг у друга не просим. Русская осень. Гроздь праздничной рябины – Синего неба гость. Мы поздно полюбили. Раньше не довелось. Нам надо попрощаться. Птицы летят на юг. Мы замыкаем круг на ветру разлук.

Космодром растаял в страшном гуле, От огня расплавился металл. Делегат планеты Хабибулин На ракете в космос улетал. Но, покинув облака земные, Космонавт лицом ударил в грязь: Он забыл родные позывные В тот момент, когда пошел на связь.

Земля, Земля, я – Хабибулин, кто я? Земля, Земля, не слышу зов Кремля! Земля, Земля, я рапортую стоя: Я – Хабибулин, я забыл кто я! И в тот же миг в наушниках зацокал Высокий крик, идущий на таран: -Ты сокол, ё-кэ-лэ-мэ-нэ, ты сокол, Запомни, сокол, с-сокол ты, баран! Через десять дней быстрее пули Совершив полет вокруг Земли, Делегат планеты Хабибулин Приземлился от людей вдали. Но когда вблизи краса земная Заслонила свет небесных снов, Он забыл, как Родина родная Называет собственных сынов.

Земля, Земля, я – Хабибулин, кто я? Земля, Земля, не слышу зов Кремля! Земля, Земля, я рапортую стоя: Я – Хабибулин, я забыл кто я! Я помню лишь, как в космосе высоком Вокруг Земли кружился мой «Буран»… -Ты сокол, ё-кэ-лэ-мэ-нэ, ты сокол, Запомни, сокол, с-сокол ты, баран!

Сегодня выпал первый снег Как расставанья верный знак, А ты приснилась ночью мне С дождем в распахнутых глазах.

Не упрекай судьбу ни в чем, У расставанья нет причин. Твой взор был небом обречен На этот первый снег в ночи. Не упрекай судьбу ни в чем, Ведь жар огня уходит прочь, Aa И на горячее плечо Вползает ящерица-ночь. За горизонтом далеко, Где умирают фонари, Осенний факел облаков Рождает зарево зари.

Я привыкаю к тишине Опустошенных синих глаз. Ты никогда не снилась мне, А вот сегодня – в первый раз.

Ай-яй-яй, к нам весна Ой-ёй-ёй, вновь пришла. Неба голубизна Нас пьянит, шалу-ла. Ай-яй-яй, к нам весна Ой-ёй-ёй, вновь пришла. Нас дурманит она, Вот такие дела.

Почему-то в дни весны Мы сильнее влюблены, Наяву мы видим сны. Ах, какие дни! Хороши они!

Радость хочется дарить, Всех за всё благодарить, И любить, любить, любить! Это всё весна, Ночью не до сна.

Я помню ее в детстве, Когда ночные звезды пели в вышине, И не было чудесней, Чем эта музыка в моем окне.

И не было прекрасней, Чем эти струны звонкого дождя И этот светлый праздник, Когда впервые встретил я тебя.

Донна, донна, донна Любовь Струны сердца трогает вновь. Донна, донна, донна Любовь, Мне бы в небо вместе с тобой. (вариант – Звезды ярче рядом с тобой) Донна, донна, донна Любовь, В небе бескрайнем звездный прибой. Нежной песней первой любви, Светом бездонным нас обними. (вариант - Музыкой света нас обними)

Когда я засыпаю, То на душе моей всегда светло, Ты здесь, я это знаю, Я просто чувствую твое тепло.

Когда я просыпаюсь, Ты варишь кофе в этой сладкой тишине, И солнцу улыбаясь, Свои лучи протягиваешь мне.

Я был когда-то рыбаком, Я о тебе мечтал тайком, Ты мне казалась рыбкой золотой.

А я по трассе напрямик Ночами гнал свой грузовик За синей птицей, что звалась мечтой.

Мой мой сейнер уплыл на север Чтоб рыбку встретить свою,

А мой мой трейлер еще быстрее За птицей мчался на юг.

Тебя я в море не нашел

И был мой путь тяжел.

Зато теперь я знаю И понимаю, Что ты была миражом. «ОТ СУВЕНИРОВ К СУВЕНИРАМ»

A lonely room an empty chair Another day so hard to bear The things around me that I see Remind me of the past and how it all use to be

From souvenirs to souvenirs I live When days gone by when we had all to give From souvenirs to souvenirs I live with things I left behind When you were always in my mind.

Я никому не подарю Слова, что я в душе храню. В минуту грусти, вспоминая их порой, Я снова вижу образ твой.

От сувениров к сувенирам вновь В заветных снах живет моя любовь. От сувениров к сувенирам уплывает не спеша Любви небесная душа.

From souvenirs to souvenirs I live When days gone by when we had all to give,

От сувениров к сувенирам уплывает не спеша Любви небесная душа.

Есть у тебя тайна одна – В жизни впервые ты влюблена… Вновь говорят мать и отец: «Что с тобой? Нам расскажи наконец. С кем пойдёшь Ты в кино? Что за тайны, это просто смешно!»

Смешные тайны Не так смешны, И не случайно Мы видим сны, Сны о красивой Любви земной, Такой счастливой, Такой святой. 1-й вариант 2-го запева Видишь влюбленных ты, глядя вокруг, Видишь счастливыми лучших подруг, Но даже им свою тайну открыть Ты не желаешь, надеясь все скрыть. Слышишь ты Лишь одно: Что за тайны, это просто смешно! 2-й вариант 2-го запева Счастье свое боишься спугнуть, Могут подруги предать, обмануть. Что значит ревность – ты поняла, Встречи с любовью ты долго ждала. Слышишь вновь Лишь одно: Что за тайны, это просто смешно!

Смешные тайны Не так смешны, И не случайно Мы видим сны, Где мы летаем Среди цветов. Мы вырастаем, Нас ждёт любовь. Смешные тайны Не так смешны, И не случайно Мы видим сны, Сны о красивой Любви земной, Такой счастливой, Такой святой.

С неба на небо закину я невод Любви своей За семь ветров и за семь морей. С неба на небо закину я невод Невольных снов За той звездой, что плывет в любовь. Я ловлю в любом ее движеньи Собственной души изображенье. С неба на небо дождем или снегом Во сне своем Лечу в рассвет, чтоб растаять в нем. С неба на небо дождем или снегом Кочую вновь, Встречая там свою любовь. Я ловлю в любом ее движеньи Собственной души изображенье. С неба на небо закину я невод Любви своей За семь ветров и за семь морей. С неба на небо закину я невод Невольных снов, Где светит мне моя любовь.

Бывают дни, когда ночами я не сплю, Когда лицо скрывая в пепельном тумане, Мне кто-то нежно шепчет: «Я тебя люблю...», Но это снег воспоминаний.

Кружится снег воспоминаний о тебе, И одинокий свет луны блуждает в доме. Еще вчера мы были вместе, а теперь Холодный снег в моих ладонях.

(ПОЮТ ВМЕСТЕ): Ты мне поверь, ты мне поверь, что в этом мире Моя любовь, как пламя, теплится в камине. И угольки еще горят огнем желанья, Как уголки любимых губ. Ты мне поверь, ты мне поверь, что в этом мире Не только снег во сне летает по квартире, И для тебя в ночи распахивая двери, Я в это верю!

Сама не знаю, чем ты лучше остальных. Я никого так сильно раньше не любила. Я просто таяла от нежных ласк твоих, Мне не забыть, как это было.

Роняет звезды одинокая луна, Зову тебя, ведь все мы ждём чудес порою. Теперь я понял – мне нужна лишь ты одна. В дверь позвони… И я открою…

Она: Ты мной не играй, Хор: Ты мной не играй, Она: Ты мной не играй, Хор: Ты мной не играй! Помнишь, как сидели мы в парке с тобой, Где цвела над нами сирень? Ты хотел со мною поиграть в любовь, А мне было лень. Ты хотел со мною на травке лежать, Трогая меня вновь и вновь. Ты хотел со мною поиграть и сбежать. А как же любовь?

Она: Ты мной не играй... Хор: Ты ей не играй! Она: Ты мной не играй... Хор: Ты ей не играй! Она: Ты с огнем играешь, так не забывай – Ты мной не играй. Ежели ты любишь, то так и скажи, Лучше не темни, дорогой, Ежели не любишь, сам на травке лежи, И играй сам с собой. В парке из колонок звучит «Бони Мэ», На меня ты жадно глядишь, Что же до сих пор ты ни «бэ» и ни «мэ», Сидишь и пыхтишь?

Настали дни весенние невероятной красоты. (вариант – «и стало больше суеты») Ху! Ха! Мужское население подносит женщинам цветы. Ху! Ха! Повсюду – мини-юбки И звонкий смех… Ах, женщины-голубки, Люблю вас всех! И громко всей России говорю:

Муж, дом и семья – Вот что для женщины важно сегодня в жизни, Муж, дом и семья, Больше беременных дайте родной отчизне, Верю я – мы сможем, о-хо-хо-хо, Если что, поможем, а-ха-ха-ха, Всем невестам выбрать жениха – Ху! Ха! Зазеленели листики, весна в родимый край пришла. Ху! Ха! Но говорят статистики, рождаемость у нас мала. Ху! Ха! Исправим это дело, Так жить нельзя, Короче, ближе к телу, Мои друзья, Ну, разве я не прав? Конечно, прав!

Муж, дом и семья – Вот что Россию спасёт, вовсе не реформы, Муж, дом и семья – Это идея моей предвыборной платформы, Нужно потрудиться, о-хо-хо-хо, Чтоб смогли родиться, а-ха-ха-ха, Малыши, и в этом нет греха – Ху! Ха!

Я решил было пойти в депутаты «Фонограммщиков» поставить к барьеру, Только совесть мне сказала: «Куда ты? Ведь и там все голосят под «фанеру». Но я все-таки я пошел в депутаты, Взяв любимую гитару, как посох, Потому что я давал Гиппократу Обещанье исцелять безголосых. Ау! Днем и ночью глотку я рву. Ау! Заблудился доктор в Госдуме. Ау! Значит, быть в лесу одному. Ау! Ау! Ау!

Снова ночь рисует мне В замусоленном окне Моего лица портрет, Мадонна. Снова, словно в первый раз, Наблюдаю битый час, Как красив мой силуэт, Мадонна. Я люблю себя до слез, Этот лоб и этот глаз, Этот профиль, этот фас, Этот рот и этот нос. Лепестками алых роз В небо губы устремлю. Я люблю себя до слез, Без ума люблю! Ты меня любишь, Но я себя люблю больше. Как я прекрасен, Господи, Боже!

Украли ботинки две какие-то блондинки, А одна стерва – и шнурки за двадцать евро. Ты прости, Маша, но теперь в бюджете нашем Такая вот дырка, как и у всех. Посмотри, подруга, на ноги супруга: Соберет ли зальчик босоногий мальчик?

Я буду всегда с тобой, Мой босоногий бой, Ради моей любви Ты босиком не пой, Я за тебя спою И получу бабло, Чтобы тебе купить Туфли.

Я буду всегда с тобой, Самый примерный твой Самый хороший муж, Только слегка чудной, В смысле - рассеянный, И потому порой Часто теряющий Обувь.

Чао, милый, дорогой, чао, зайка-котофейка! Чао, гений, чао, муж, сверхзвезда, король римейка! Чао, чао, шоумен! Чао, чао, чародей! Чао, сладкий, голосистый, самый натуральный соловей!

Чао, чао, дорогой, Видно страстью ты не разбужен! До свиданья, мой герой, И кому теперь ты нужен? Чао! Чао, чао, мой певец, Мне чего-то не хватало. Наступил любви конец, Вот и все, устала Алла! Чао!

Там, где лето, море и птицы, Там, где мне захотелось влюбиться, Там, на семинар визажистов Съехались мужчины. Я весь день мечтала о встрече, Мне занять себя было нечем, Но придя на берег под вечер, Что же вижу я: Парни парами на берегу На прогулке друг с другом идут. Я разделась – они ни гу-гу! Что я о них сказать могу? Парни парами на берегу, А девчонки им по фигу тут, По щеке моей слезы текут, И я глазам своим не верю!

Зубы у тебя, словно у коня, Голова твоя рыжая-я-я. Эта же фигня есть и у меня, Ты такой, как я, дуракаваля-ай. Лопай с горчицею чупа-чупс, Я чисто с него тащусь. Лопай с горчицею чупа-чупс, У брата хороший вкус.

Он: Ты грустишь… Она: Ха-а-а… Он: Я грущу… Она: Ха-а-а… Он: Ты свистишь… Она: (свист) Он: Я свищу…

Он: Осенью У него уши с проседью, И зеленою кожею Покрыт его Наголо стриженный череп. Она: Ты свистишь, Удивляясь нечаянно, Что мне снится ночами он, Румяный мой, Заколдованный наглухо принц. Он : Ну что мне сделать, Как помочь тебе его забыть? Должна же ты в конце концов свои глаза открыть, И ты научишься тогда в ответ любить меня За мой талант большой, ты посмотри какой! (показывает) Она: Я научусь тебя любить, Я научусь любить. И этот страшный сон готова на фиг я забыть: - Не оставляй меня одну! Не отдавай меня ему! Об этом я (об этом я) так молю!

Как бриолин для стиляги, Как журналюге скандал, Старый затасканный шлягер Мне верным спутником стал. В час, когда мне, бедолаге, Надо показывать трюк, Старый затасканный шлягер Я вынимаю из брюк. Пускай я никогда Не веду из-за бабок спор И не пробую считать Заработок свой. Но знаю точно я По деньгам самый лучший сбор, Тот, который мне дает Старый шлягер мой.

Ну почему меня не лечит доктор, Который дефектологом зовется? Того гляди, неровен час, я сдохну, А буква «эр» мне так и не дается. За что с меня он брал такие деньги? Мне до сих пор причина непонятна. Мне говорят и взрослые, и дети, Что он работать должен был бесплатно. Не сыпь мне соль на печень, А посмотри мне в рот: С таким дефектом речи Артист еще поет. Не лей соленой влаги И не рыдай, как псих: Поющий Доктор Шлягер Живее всех живых.

Ты меня с моим талантом Оскорбила будь здоров: Назвала меня педантом, Перепутав смыслы слов. Я тратил на тебя бабло, И берет меня зло. Может, в чем-то я плох, Но я в жизни не лох: Гони все обратно! Ты должна быть скромней, Ты должна сто рублей Вместе с колье За восемь у.е., Одеколоны все, Ужин в Макдональдсе. Я не педант, Просто я умный парень.

Десять, девять, восемь, три, четыре, пять, Я опять пошла по городу искать Не последнего героя своего. Я вообще люблю не женщин, а мужчин, У меня на это целых пять причин, Только это не волнует никого. Ху-ху-ху-ёй, Где ты, где ты, мой герой? Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, Я и на острове была, Там тоже нету мужиков – Один лишь Вова Пресняков. Я обошла весь белый свет, Но моего героя нет, А чтобы просто «вжик-вжик-вжик» Не нужен мне такой мужик! (И потому я иногда Хожу-брожу туда-сюда) И потому опять Я ухожу искать, Играй-играй, гормон! Но никого в пути Я не могу найти, Кому сказать «кам он»!

Если спросят меня, где взяла Заржавевшее это изделие, Я отвечу, что угнала, Как машину девятой модели я, У которой с карданом облом, И в моторе движок не шевелится. Не пойму, на фига этот лом Увела я у бывшей владелицы? Я теперь поняла уже Правду жизни не слишком сладкую: Смысла нет угонять мужей, Что сравнить могу лишь с «девяткою»! Если б сперла я кадиллак, А не того «ЖигулЯ» нелепого, Был бы самый счастливый брак И с карданом проблем бы не было.

А у бабуси жили гуси, Лишь два гусЯ. Один был серый, Другой – белый, Вот и песня вся. Один был Муси, Другой – Пуси, Двое странных гусей, Они косили под карасей. Звала бабуся: «Муси-пуси!» Этих двух гусей. Они кричали: «Джага-га-га!» О судьбе своей. Один был Муси, Другой – Пуси, Их теперь не ищи – Из них бабуся сделала щи. Попробуй, мм-уа, мм-уа, Попробуй, Муси-пуси, Попробуй, у-у, Какие были гуси. Один был Муси, Другой – Пуси, Их теперь не ищи – Из них бабуся сделала щи.

Ты меня не помнишь… Ты меня не помнишь

Я тебя не помню

Как же ты не помнишь, ведь я же помню

Я вообще не помню, Как меня зовут…

Как же это больно, Ты меня не помнишь! Кто мне поможет пережить эту драму? Что же ты помнишь?

Помню твою маму!

Чем же теперь я свою душу заполню? Что же ты помнишь?

Маму твою помню!

Зачем вы меня будили? Я видела клевый сон: Прекрасного крокодилли, который в меня влюблен. Стекала в тумане тая, слеза по его лицу – Он ради меня оставил свою крокодилицу. По улице Пикадилли шагали, ровняя строй, Зеленые крокодилли, влюбленные в образ мой. А я грустила от горя в обиде на белый свет, Что на Балтийском море вообще крокодилов нет.

Надоело мне мучить себя, У меня просто сил уже нету. Мне уже не по кайфу, друзья, Рекламировать эту диету. Я пошла бы сегодня поесть В ресторан, где мы все позабудем, Но я суперсистемою «шесть» Канифолю мозги бедным людям. А в ресторане, а в ресторане – Икра белужья И бок бараний, И что желудок хочет – выбирай И это все Нереально, как рай. А в ресторане, а в ресторане – Должна халтурить я вечерами. Обязана при людях я не есть Чтоб бабки снять На свою «супершесть»!

Какой прогноз у нас сегодня, Гриша? В чем будем спать, в трусах или в пальто? С тех пор, как прохудилась в доме крыша, Гарантий дать не может нам никто. Главней всего погода в доме, Когда нет крыши ни черта. Есть снег и дождь, а все, что кроме Не убедит нас в нужности зонта. На кухне целый день опять туманно, В прихожей дождь вторые сутки льет, Хорошая была погода в ванной, Зато в сортире снова гололед. Главней всего погода в доме, Когда нет крыши ни черта. Есть снег и дождь, а все, что кроме Не убедит нас в нужности зонта. Ты в спальню не заглядывай, не надо, А то с расстройства челюсть задрожит: Там был тайфун по имени «Торнадо» – Он до сих пор в моей кровати спит. Главней всего погода в доме, Когда нет крыши ни черта. Есть снег и дождь, а все, что кроме Не убедит нас в нужности зонта.

Прощай! – я говорю вам тридцать лет, Что на эстраде я служу. Прощай! – произношу я, как «Привет!» И никуда не ухожу! Прощай! – накрывай и угощай Ведь к вам приехала звезда, А чтоб свалил я невзначай – Вы не дождетесь никогда! Есть много песен у меня Но помню лишь одну, увы. Ее куплет напел вам я, Ну а припев пролайте вы: Лай-лай, лай-лай-лай-лай-лай-лай-лай-лай, Лай-лай-лай-лай, лай-лай-лай-лай-лай!

В репертуаре у меня Есть много песен: целых две! Запев одной напел вам я, Припев другой вы спойте мне! И с полей уносится печаль И с души уходят прочь заботы. Если б я не пел всю жизнь «прощай!» Винокур сидел бы без работы!

Я забывчивым стал в результате склероза, Я в маразме тебе назначал рандеву. Не смогли мой вагон прицепить к паровозу, А ты все-таки сел, чтоб уехать в Москву. Ты немного поспал, ты мозги успокоил, И увидев перрон, у кого-то спросил: - Неужели уже мы стоим в Бологое И осталось чуть-чуть до столицы Руси? А с платформы, а с платформы говорят тебе в ответ Эту фразу, от которой ты не рад, совсем не рад: - Никакого Бологого рядом нет, (рядом нет) Это город Ленинград!

После шумного концерта Я отправлюсь в Детский мир, Выну деньги из конверта И куплю на них пломбир, И квартирку, как игрушку, С мерседесиком куплю, Паренька возьму за ушко И утру ему соплю! Эх, мальчик-мальчик-маленький, Не думай о плохом. Ты стал для Нади-Нади-Наденьки Отныне женихом! Эх, мальчик-мальчик-маленький Ты хочешь стать певцом? Пойдем со мною на завалинку Со сладким леденцом!

Большие театры Грустят на ремонте. Большие театры Не ждут Паваротти. А в маленьком зале За хлеб и колбаску Под звуки шарманки Поет Коля Басков. Давно от толпы занавесилась Алсу и Энрике Иглесиас, А Коля и в Кремль и на пьянку Плетется страдать под шарманку. Дают ли концерты Каррерасы, Гребут ли зарплаты Бандерасы, А Коля под звуки шарманки Давно обанкротил все банки.

Я позвонил прямо среди ночи, Я так люблю по ночам звонить. Ночами я сексуальный очень, Тебя хочу я вообразить! Я с трудом в груди сдерживаю стоны, Фантазировать мне не запретишь. У меня с тобой секс по телефону: Расскажи мне, в чем ты сейчас сидишь? В чем ты, милая, девочка игривая, Я никак себе не воображу. То ли в бусиках, то ли просто в трусиках? В чем ты, Дусенька, я с ума схожу! Где ты, милая, птичка шаловливая, Где ты, сладкая, сочная хурма? Где ты, маленький: в ванной или в спаленке? Цветик аленький, я схожу с ума!

Модный парикмахер был когда-то я, Вдруг прорезался внезапно голос у меня. Мужественным баритоном я запел нежданно И тогда испуганная с кресла на меня упала Алла, что ты падаешь, Алла? Ты меня испугала-ла-ла-я, Что ты падаешь не там? Алла, ты мне все поломала – Ты не просто упала-ла-ла-я: Ты ушибла мой каштан!

А я не знала, Что напрасно я пряталась За дверьми шифоньерными И за креслом в углу. А я не знала, Потому и наплакалась, Что играли неверно мы В ролевую игру. Я в шкафу торчала, А он жевал курагу. Я ж «ку-ку!» кричала, А он в ответ ни гу-гу. Я поджавши пятки, Молчала, словно треска. Я ж играла в прятки, А он меня не искал. А он меня не искал.

Ночь, В пруду Герасим утопил свою Му-му, К себе домой идет он с грустью и тоской, Он рассказать уже не сможет никому, Зачем так странно поступил, ведь он немой, Зачем так странно поступил, ведь он Дедушка Герасим загондурасил Бедную собачку в барском пруду Дедушка Герасим нагондурасил, За-за-за-за это вот больно самому Му-му-му-му-му-му-му-му-му-му-му-му Му-му-му-му-му-му-му-му-му-му-му-му Му-му-му-му!

Воскресенье Я в спортклубе отмечал, В свои мышцы Силикон я накачал, Чтоб ты сумела Оценить средь прочих лиц Красу моих ягодиц. Я мускулистый, Я в костюме «адидас», В твой день рожденья Мне любая гостья даст В любви признанье, Разбудив твои мечты, Но мне по фигу ты! Я напружинил плечи До потери сознания. Я в этот вечер Не приду на свидание. В этот вечер Буду сам с собо-о-ой. Не надо ждать подарков, И цветов, и внимания, Люблю себя, А тебе – до свидания В день рожденья твой!

В краю, где море и луна, Где над водой летали гули, Грустила девушка одна, Что у нее худые люли. Ой, люли мои люли, Ой, люли, мои люли, Ой, люли мои люли, Ой, люли поцелуи. Вот как бы гулей я была, Я не сидела бы на стуле, А полетела б в те края, Где раздают больших размеров люли. И все бы принцы на земле За мной гонялися б, как пули, И красовалися б на мне Такого яркого цвета их поцелуи. Ой, люли мои люли (В небе синем) Ой, люли мои люли (Гуля сизая летает) Ой, люли мои люли (Одинокая летает) Ой, люли мои люли (И о люлях все мечтает)

Если б знала ты, как болит голова! – Думал на уроке один парень с похмела, с похмела, На училку химии смотря. Молодая девушка еще она была, Думала, что парень этот сходит от любви к ней с ума, А он ведь просто был с бодуна. Скажи, красавица, Чего не нравится? Пойми, ведь я всего-то навсего Хочу чуток поправиться, Чуток поправиться, Чуток поправиться.

Твои истерики, мои понты… И вот со мною расстаешься ты. Доверье к женщинам умчалось вдаль, Все это грустно и немного жаль. Немного жаль мою морковь, Немного жаль моей лужайки. Кому теперь дарить любовь, Когда нет рядом рыжей зайки? Немного жаль, что на лугу Я был пинком под зад увенчан. Немного жаль, что милых женщин Любить я больше не смогу. Немного жаль, что милых женщин Любить я больше не смогу!

Гаснет незнакомая звезда, Потому что рядом светит Стасик, Ведь созвездье Пьехи никогда Лучиков таланта не погасит. Снова где-то фабрики дымят, Звезды-однодневки выпуская, А моя лучистая семья Публике мозги не полоскает. Надежда – мой внучек родной, Он за бабушку здесь остается, А песни довольно одной, Когда она Пьехой поется.

А… Вау, бэйби… Йе…У-е! Иди сюда, детка. Я объездил весь мир В поиске подходящей девушки. Но я не получил удовлетворения, А я должен его получить. Вот что я тебе скажу. Знаю, знаю, бэйби, ты динамит, Ночь большого взрыва нам предстоит, Да, ты секс-бомба, Да, я рад, Хотя мне отрезан Путь назад. Я жара твоего Не боюсь. Я улыбаюсь, Включаю блюз. Секс-бомбу взорвать Уже пора, Порвать на британский флаг.

Секс-бомб, секс-бомб, о-о, секс-бомб. Делаешь такое, что глаза ползут на лоб. Секс-бомб, секс-бомб, о-о, секс-бомб. Глаза мои ползут на лоб.

От родильного дома до морга Наша жизнь – это оргия торга И покуда итог Не подбил молоток Замирает душа от восторга!

Скажите мне, готовы ль вы продать Родного своего отца и мать, Свою страну, все самое святое, И ум, и честь, и время золотое, Когда мечтать могли вы и любить, Лишь для того, чтоб здесь сейчас купить Наш первый лот?.. Не слышу вас!..

Готовы!!!

Я вас не слышу!.. Повторите снова!

Да-да, готовы!..

Вы – такая душка!

Тогда встречайте – гобелен «Пастушка»!

Ау-ау-аукцион, Какой смешной аттракцион. Кто больше даст, Тому фортуна улыбнется. Ау-ау-аукцион, А у него один закон: Все в нашей жизни продается.

Итак, мы начинаем торг: Я поднимаю молоток: Наш первый лот – Фемида в бронзе. Цена Фемиды – пять рублей! Кто больше даст? - Я – шесть рублей! - Я - семь!.. - С полтиной! - Рупь набросим! За восемь я куплю Фемиду!

Итак, мы подведем итог. Я опускаю молоток.

Не подавайте, Киса, виду!

Мужчина, первый ряд, за восемь Фемида продана, мы просим В другую комнату пройдите...

Готовьтесь к бою, предводитель!

Ау-ау-аукцион, Какой смешной аттракцион, Со всех сторон Тебе судьба в лицо смеется. Ау-ау-аукцион, Поставит жизнь твою на кон, Она ведь тоже продается!

Десять стульев из дворца!

Почему же из дворца?

Что ж вы, Киса, без конца Ноете о чем-то?

Десять стульев! Сто рублей!

Почему же сто рублей?

Да идите к черту!

Спокойно, спокойно, фельдмаршал, В сердцах не кусайте манжет. Терпенье – и мир будет нашим, Весь мир будет нашим, мон шер! Вы слышите топот копыта, Вы чуете пламя в груди?...

Да что ж не торгуетесь вы-то? Сто двадцать рублей позади! Сто тридцать!..

Сто сорок...

Сто сорок!!!

Сто сорок в четвертом ряду! Сто сорок – раз! Сто сорок...

Я скоро... Я скоро с ума я сойду!

Сто сорок... и-и-два!!!-и-и-сто сорок... И-и-и... три!!! (он не успевает опустить молоток)

Двести!!!

Двести... и-и-р-раз! Нет больше желающих? Двести... и-и...

Что ж он нервирует нас???

И-и-два... Двести... Три!

Мама! Мама!

От родильного дома до морга Наша жизнь – это оргия торга И покуда итог Не подбил молоток Замирает душа от восторга!

Скажите мне, готовы ль вы продать Родного своего отца и мать, Свою страну, все самое святое, И ум, и честь, и время золотое, Когда мечтать могли вы и любить Лишь для того, чтоб здесь сейчас купить Наш первый лот?.. Не слышу вас!..

Готовы!!!

Я вас не слышу!.. Повторите снова!

Да-да, готовы!..

Вы – такая душка!

Тогда встречайте – гобелен «Пастушка»!!!

Смотрите, как прекрасен Лица ее овал! Глаза ее – как праздник, А груди – карнавал! И розовое ушко На фоне тополей... Наивная пастушка – Кто овладеет ей? Товарищи! Все в мире – прах и тлен, Все наши страсти, ненависть и дружба… И только лишь вот этот гобелен – Единственное, что для счастья нужно! Когда у вас в прихожей на стене Нальется жизнью гобелен «Пастушка», Никто не скажет, о, поверьте мне, Что вы в душе простак или простушка! Итак, начнем торги! Кто больше даст? Четырнадцать рублей! Считаю – раз!.. - Пятнадцать! - Двадцать пять! Сюда! Скорей!

«Пастушка» продана за 25 рублей! Наш новый лот… О, как стучат сердца! Встречайте – десять стульев из дворца!

Встречаю! Я встречаю!

Сядьте рядом! Командовать парадом буду я!

Да, десять стульев из дворца! Вы рады?

О, да!!!

Смотрите, как они стоят! Они стоят, как будто на параде, Стоят солдаты в боевом строю, Готовые к заслуженной награде За подвиги, свершенные в бою! Любой из них – моряк и авиатор, Любой из них не просто рядовой, Он – воин, он – боец, он – гладиатор, Готовый к обороне круговой! Плечом к плечу они стоят едины, Их ни убить нельзя, ни задушить... Смотрите, как они непобедимы! Ну кто из вас сумеет их пленить? Итак, я начинаю – сто рублей! Ну кто из вас сегодня всех смелей?

Спокойно, спокойно, фельдмаршал, В сердцах не кусайте манжет. Терпенье – и мир будет нашим, Весь мир будет нашим, мон шер! Вы слышите топот копыта? Вы чуете пламя в груди?..

Да что ж не торгуетесь вы-то? (Скажите, за что эта пытка?) Сто двадцать рублей позади! Сто тридцать!..

Сто сорок…

Сто сорок!!!

Сто сорок в четвертом ряду!

Скажите мне Бендер, вы скоро? Не то здесь с ума я сойду!

Сто сорок… и-и-два!!!-и-и-сто сорок… И-и-и… три!!! (он не успевает опустить молоток)

Двести!!!

Двести… и-и-р-раз! Нет больше желающих? Двести… и-и…

Что ж он нервирует нас???

И-и-два… Двести… Три!

Мама! Мама!

Лот продан за двести рублей!

Ну вот и закончилась драма, Давайте же деньги скорей!

А денег нет! Нет ни в одном кармане – Он промотал их с девкой в ресторане, Как и усадьбу дочери моей. И вам не хватит тридцати рублей! Вы не герои – вы комедианты, И вам уже не светят бриллианты, А светит только собственный позор! Всему виной…

Комиссионный сбор… С вас двести тридцать…

Дайте деньги, Киса!

Я не пойму, что хочет эта крыса? Я ничего не знал! Я протестую!

Кто не оплатит купленный предмет…

Я требую: отдайте наши стулья!..

Тому на этом торге места нет! Ни оправданья нету, ни прощенья! Я па-а-прашу очистить помещенье!

Когда солдат уходит с поля боя, Не выполнив задачи боевой, Он проклинает небо голубое За то, что по земле идет живой, За тот позор, что он несет с собою Взамен бойцовской славы и наград. Когда солдат уходит с поля боя, Тогда он умирает, как солдат!

Вы попали на праздник, Попали на бал, В нереальный и сказочный сон! Нету чуда прекрасней, Чем наш карнавал Под названием аукцион! Покупается и продается Даже воздух и даже вода... Вы умрете, а вещь остается На года, на века, навсегда! Приходите – поторгуемся, И мечту, как вино, пригубим. Приходите – поторгуемся, Поторгуемся, да и купим!

Добиваясь оваций С утра до утра, Чтобы ценности жизни спасти, Мы хотим торговаться Во имя добра, Чтобы это добро обрести! Покупается и продается Все, что можно купить без труда. Нас не будет, а вещь остается На года, на века, навсегда! Приходите – поторгуемся, Чтобы пела душа упруго. Приходите – поторгуемся, Полюбуемся друг на друга!

Покупается и продается Чья-то радость и чья-то беда. Нас не будет, а вещь остается На года, на века, навсегда!

Продолжаем наш карнавал: Я скажу вам, друзья, по секрету: Чем я только не торговал, Колеся в этой жизни по свету! Статуэтками и конфетками, И блондинками, и брюнетками, Нимфоманками и нимфетками, И клозетами, и розетками, Гарнитурами и скульптурами, Помидорами и гитарыми, И красотками, только дурами, И не дурами, только старыми, И клубникою, и смородиной, И дырявым моторным катером, И своей торговал я Родиной, И отцом торговал, и матерью. Торговал облаками с неба ли, Торговал кулаками с дулями, А сегодня – торгую мебелью, А сегодня – торгую стульями! Итак, я начинаю – сто рублей! Ну кто из вас сегодня всех смелей?

Спокойно, спокойно, фельдмаршал, В сердцах не кусайте манжет. Терпенье – и мир будет нашим, Весь мир будет нашим, мон шер! Уверенность в нашей победе, Как птица стучится в груди...

Да что же вы медлите, Бендер? Сто двадцать рублей позади! Сто тридцать!

Остап!

Не волнуйтесь!

Сто сорок в четвертом ряду!

Я вас умоляю – торгуйтесь, Иначе с ума я сойду!

Сто сорок!.. И-и-и-два!!! И-и-сто сорок И-и-и-три!!! (он не успевает опустить молоток)

Двести!

Двести...И-и-р-р-раз!!! Нет больше желающих? Двести-и-и...

И-и что ж он нервирует нас?!

И-и-два! Двести-и-и... Три!!!

Мама! Мама!!!

Лот продан за двести рублей!

Ну вот и закончилась драма. Давайте же деньги скорей!

Призрак Клавдии Ивановны: А денег нет! Нет ни в одном кармане – Он промотал их с девкой в ресторане, Как и усадьбу дочери моей. И вам не хватит тридцати рублей! Вы не герои – вы комедианты, И вам уже не светят бриллианты, А светит только собственный позор! Всему виной...

Комиссионный сбор... С вас двести тридцать...

Дайте деньги, Киса!

Я не пойму, что хочет эта крыса? Я ничего не знал! Я протестую!

Кто не оплатит купленный предмет...

Я требую – отдайте наши стулья!..

Тому на этом торге места нет! Ни оправданья нету, ни прощенья! Я па-а-прашу очистить помещенье!

Позабудем неурядицы, Захотите – состыкуемся, Не грустите – все уладится, Приходите – поторгуемся! Если денег не имеется - Друг на друга полюбуемся, Будут деньги - разумеется Приходите – поторгуемся! Покупается и продается Чья-то радость и чья-то беда. Нас не будет, а вещь остается На года, на века, навсегда!

Душа пуста, Как взор бродяги под мостом. Моя мечта – Лишь ускользающий фантом. Но миражом ее горящего огня Я сердце прожигаю у себя. Душа пуста, Судьбы усталой слышен стон, Я знал всегда, Что наша жизнь – аукцион. Но пусть удачи небеса мне не сулят, Еще не поздно все начать с нуля. И снова в путь Опять меня труба зовет, Ведь жизни суть В ее движении вперед. И вновь туда, где ждет меня судьба, Зовет труба... Зовет труба...

Вы хотите, чтобы я вам показал к успеху путь?

Кто ж не хочет, каждый хочет, в этом нашей жизни суть…

Чтоб от гордости и славы распирало вашу грудь?

Расскажи что надо делать, откровенным с нами будь…

Чтоб, не зная в жизни скуки, был ваш дух непобедим? Я не вижу ваши руки!… Вы хотите?

Да, хотим!

Вы хотите, чтоб на свете веселей вам стало жить?

Кто ж не хочет, каждый хочет просто жить и не тужить…

Чтобы женщины и дети в вас не чаяли души?

Поподробней эту тему на словах нам опиши…

Чтобы жизнь у вас горела ослепительным огнем?

Ты скажи, что надо сделать?

Надо сделать ход конем! Если жизнь едва-едва ли Согревала вас огнем, Вы еще не проиграли (не опоздали): Надо сделать ход конем! Если наступает эндшпиль И надежды мало в нем, В жизни вам не надо мешкать – Надо сделать ход конем! Сделай ход конем Ночью или днем, Чтобы за мечтой успеть. Сделай ход конем, Будет все путем: Надо только захотеть! Сделай ход конем, Для того живем, Чтобы встретить звездный час. (Чтоб горел от счастья глаз.) Сделай ход конем!..

Глазом не моргнем, Вы не сомневайтесь в нас!

Сделай ход конем – На земле живем Мы всего один лишь раз. Сделай ход конем!..

Глазом не моргнем, Вы не сомневайтесь в нас!

Вы хотите, чтоб столицей стали ваши Васюки,

Кто ж не хочет, каждый хочет, но мечты так далеки…

Чтоб летели к вам, как птицы, звезды шахматной доски,

Мы сейчас от любопытства разорвемся на куски…

Чтобы Ласкер и Алехин приезжали к вам домой? Я не слышу ваши вздохи!.. Вы хотите?

Боже мой!

Вы хотите, чтоб не где-то, а у вас, волнуя мир, Состоялся межпланетный мегашахматный турнир! Ну-ка, есть еще вопросы?

Где ж мы денег-то возьмем?

Где возьмете? Очень просто: Надо сделать ход конем! Пусть не повезло в любви вам И ненастье за окном, Чтобы в жизни стать счастливым – Надо сделать ход конем! Заживете вы, как боги, В славном городе своем, Но к успеху на дороге Надо сделать ход конем! Сделай ход конем Ночью или днем, Чтобы за мечтой успеть! Сделай ход конем! Будет все путем, Надо только захотеть! Сделай ход конем! Для того живем, Чтобы встретить звездный час! Сделай ход конем…

Глазом не моргнем! Вы не сомневайтесь в нас! Сделай ход конем! На земле живем Мы всего один лишь раз! Сделай ход конем!

Глазом не моргнем! Вы не сомневайтесь в нас!

А что, отец, невесты в вашем городе-то есть?

Кому-то и кобыла, как невеста, здесь. А нашенских невест, дружище, Давно на небе с фонарями ищут. У нас тут богадельня.

Очень мило! А что при старом-то режиме было?

При старом барин жил.

Буржуй?

Типун те в рот! Иди, прожуй! Ты сам буржуй! Сказал же – барин... Ему весь город благодарен!..

Открой мне, Тихон! Это я!

О, чудо, барин, из Парижа!

Открой же, Тихон!

Что я вижу! Горячка белая моя!

О чем ты, Тихон, говоришь? Какой еще к чертям Париж? Тебе, любезный, это снится... Ответь мне лучше, мон амур, Ты помнишь тещин гарнитур, Что был обит английским ситцем?

Я помню все. На самом деле Не потерялось ничего. Все стулья нынча в жилотделе Однакось кроме одного. Клянусь, Матвеич, головою, Он тут стоял, храня ваш дух, Ну а потом его присвоил Завхоз в приюте для старух! Ишо один, чтоб знали вы – У Грицацуевой вдовы, И все, и больше стульев нету – Ищи-свищи по белу свету!..

Все может быть на белом свете, Поскольку этот мир не прост, Но вас я попрошу ответить: Всего лишь на один вопрос, Ведь от меня здесь нет секретов?

Вы кто, позвольте мне узнать?

Я – гражданин Страны Советов! А вы?

Я должен отвечать?

Конечно, я вас не неволю...

Ну, я пойду, пожалуй, что ли...

Пойдете? Нет, наоборот: К вам ГПУ само придет!

Какое ГПУ?

Какое? А ГПУ у нас одно! В любую дверь, в окно любое Оно войдет к вам (проникнет) все равно! Оно войдет и скажет: «Здравствуй, Пора вещички собирать! Не ждал, товарищ? А напрасно... Меня все время надо ждать!» ГПУ – это паук, Он берет вас на испуг Звук его шагов – тук-тук Вам слышится вокруг. ГПУ – знает про всех, У кого на совести грех. И длиннее этих рук На свете нет, мой друг!

При чем тут ГПУ?

А как же? Оно при том, оно при сём... Оно, как Бог, всегда на страже, И ночью видит вас и днем...

А почему вы вспомнили о нем?

Вот! Вот! Конгениально! Все ваши доводы не пляшут, Зачем приехали, папаша? Давай, колись, не щелкай клювом!

Ну хорошо, я объясню вам... Я в дом вернулся свой чтоб отыскать сокровища оставленные тещею когда мы все бежали спешно в суете и эта дура старая да царство ей небесное зашила бриллианты под обивку одного из стульев три нитки жемчуга я помню хорошо там две по сорок бусин а одна большая в сто десять бриллиантовый кулон...

О да! Труба зове-ет! .................................. И сколько вся эта музыка стоит?

Там тысяч на семьдесят пять...

Но все это дело пустое... Стоит ли копья ломать?

Что-то я не понимаю Весь этот ваш разговор...

Ладно. Я вам предлагаю Нам заключить договор! Доля моя в этом деле Только две трети всего...

Кажется, вы обалдели? Я не пойму ничего!

Труба зове-ет туда, где с неба льется свет, Душа поет от предвкушения побед! Опять туда, где светит мне судьбы маяк, Командовать парадом буду я!

В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный… (в сторону) Это я…

Дядя! Дай десять копеек!

Чтоб залатать в карманах дыры?.. А может, мальчик, напрокат Тебе и ключ дать от квартиры, Где деньги в тумбочке лежат? Но эти скромные крузейро Я столько лет в душе копил, Чтоб город Рио-де-Жанейро Свои объятья мне раскрыл… И не понять тебе, мальчишке, Того священного огня… Прочти-ка лучше, что там в книжке Ребята пишут про меня!

Подле красивого двухэтажного особняка с вывеской «2-й дом социального обеспечения» молодой человек остановился, чтобы прикурить у дворника, который сидел на каменной скамеечке при воротах…

На самом деле эти стулья есть, Они не там – они сегодня здесь! Пока герои мюзикла при этом Их ищут в соответствии с сюжетом, Мы с теми, кто из вас удачу ценит, Аукцион начнем на этой сцене! Поскольку он у нас вполне серьезен – Все правила я расскажу вам в прозе!

Скажите, что теперь, товарищ Бендер?

Теперь идем к брильянтовой вдове!

За стулом?

Как ваш мир, однако, беден! У вас лишь только стулья в голове. Жениться, Киса, мы идем жениться!

А как же стул?

Не стоит суетиться!

Теперь, когда зажглись на небе звезды И пламя ночи крыши золотит, Стрела амура, разрезая воздух…

К тебе, мое сокровище, летит!

В моей душе безумное стремленье Отдаться танцу Ваших ясных глаз! О, эти ножки…

Спинка и сиденье – Я так хочу дотронуться до вас!

От слов таких душа поет, как гусли! Я вся во власти страсти и огня… Но почему, о мой любимый суслик, Мне кажется, вы бросите меня?

О да, моя любимая, конечно, Разлука караулит у двери, Но в эту ночь я пламенно и нежно Хочу узреть…

Сокровища твои!

Я в жизни от любви всегда страдала, Играя в драме только эту роль. О, сколько женихов меня бросало! Теперь и вы мне причините боль!

Конечно, я наполню сердце болью И эта боль мою встревожит кровь.

Но устремляя взору к изголовью…

Я причиню тебе свою любовь!

Волнует грудь предчувствие успеха! Моя душа пружинит и поет!

Однако, в путь немедля надо ехать! В Новохоперск меня труба зовет!

Спасибо вам за все, товарищ Бендер, За этот май, за яблони в цвету, За этот сладкий и безумный ветер, За эту ночь, за белую фату, За белую, несмелую, забытую тобой…

Пока невеста издает свой стон, Мы продолжаем свой аукцион! Итак: волнуйтесь, верьте и надейтесь! Еще три стула ждут своих владельцев!

Могут! Но мне нужны деньги, Киса, чтобы осуществить хрустальную мечту моего детства – уехать в Рио-де-Жанейро! Вы хотите в эту ночь уехать со мной? Тогда вперед, предводитель! В конце концов у нас осталось всего три стула!

Ну вот, Предводитель, и сбылась хрустальная мечта моего детства. Я уезжаю в Рио-де-Жанейро! Не грустите, Киса! Я куплю вам белые штаны и вы тоже будете счастливы. Сегодня ночью счастливы будут все! Я приглашаю вас в Рио – город моей мечты! Трап уже подали, так что торопитесь! Белый пароход отходит через несколько минут!

Хвала Тебе, Всемилостиве Боже!

Я никогда себе не признавался

Ты знаешь, Отче, нет тебя дороже.

В семнадцатом я не сопротивлялся

Но в мир соблазнов распахнулись двери

Да, я хотел в грязи остаться чистым

Вот тут как раз меня мы и проверим

Я не примкнул в двадцатом к монархистам

Ведь я всего лишь слабое созданье

Я не бежал за Врангелем под пули

Я лишь песчинка в бездне мирозданья…

И подаянья не просил в Стамбуле

Ну, вот и разберемся, Боже правый

Я на чужбине не искал богатства

Кто власть имеет: Ты или лукавый?

Я думал, что звезда моя погасла

Не знаю, излечусь ли от недуга?

Но нет, она не растворилась в дыме,

Ведь плоть моя порой сильнее духа…

Она зовет лучами золотыми

Порой сильней, хотя и ненамного…

Возможно, я уеду за границу

Однако в путь меня зовет дорога…

Я там смогу России пригодиться

Ко мне Твоя десница прикоснулась…

И будет все в моей стране иначе…

Мне, наконец, фортуна улыбнулась!

Мне улыбнулась, наконец, удача!

Я так и знал, что это все должно случится, Что я не буду нужен собственной жене, Что миг расплаты скоро в двери постучится, И вот теперь я - голый инженер! Своей судьбою я совсем не избалован, Моя работа – это главный мой недуг. Я так и знал, что сын мой будет безголовым, (Я так и знал, что сын родится бестолковым) Конечно, если он родится вдруг. Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что свет на небе будет серым, Когда в дверях я поскользнусь и упаду, Что я, когда-то буду голым инженером, И вот теперь я – в мыле и в поту! Лучи от солнца пробиваются нечасто В мою коморку, где смешались день и ночь, Я так и знал, что будет дочь моя несчастна, Конечно, если вдруг родится дочь! Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что за душою будет пусто, Когда цветущий май подарит мне свирель, Я так и знал, что мой завод «Электролюстра» Мне не заплатит деньги за апрель. Вот я стою, а мне тем временем все хуже, Моя судьба не самый радостный пример. Я так и знал, что никому не буду нужен, Ни как мужчина, ни как инженер! Я так и знал, я так и знал!

Я так и знал, я это чувствовал под кожей, Что эта вся беда со мной произойдет, Я так и знал, что даже дворник не поможет, Что в этой жизни мне не повезет!

Я так и знал, что я не сделаю карьеры, Что никогда меня труба не позовет... Я так и знал, что будут голы инженеры, Которым все известно наперед! Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что это все должно случится, Что я не буду нужен собственной жене, Что мне не стоило работать и учиться, Чтоб получился голый инженер? Вот я стою перед судьбой в поту и в мыле, Она, конечно, не была ко мне добра. Пускай все бросили меня и позабыли, Зато я взяток никогда не брал!

В комнате рядом с чертежной доской Ватман, как парус, белеет, А с фотокарточки (добрый такой) смотрит с тоской Добрый (смотрит) старик Менделеев. Смотрит, как будто он хочет сказать, К черту отбросив манеры: «Хватит, бродяга, тебе горевать, Мы ведь с тобой инженеры!» Надо ли спорить с судьбой? Правда, не надо, скажи? Мы инженеры с тобой, Помни об этом всю жизнь! Справа стоит шифоньер, Слева лежат чертежи. Имя тебе – Инженер На всю жизнь! Схемы рисуя, мы тихо несем Жизни железную балку. Если устанем, палатку возьмем Да и махнем на рыбалку. Там, где туманом покрыт водоем, Где даже ужин не нужен, Мы под гитару споем о своем Деле, которому служим. Надо ли спорить с судьбой? Правда не надо, скажи? Мы инженеры с тобой – Помни об этом всю жизнь. Силой в ноль восемь ампер Время по жилам бежит. Имя тебе – Инженер, На всю жизнь!

Знаешь, а ты не жалей о судьбе, Данной тебе в назиданье. Быть инженером, скажу я тебе, Это высокое званье. Ну и пускай обнажен ты душой, А временами и телом, Главное то, что ты в жизни большой Занят значительным делом! Надо ли спорить с судьбой?

Правда не надо, скажи?

Мы инженеры с тобой – Помни об этом всю жизнь!

Если не нужен жене, - Тоже, дружок, не тужи: Имя тебе – Инженер На всю жизнь! Заперта дверь и не выключен душ - В жизни бывает такое, Я – инженер человеческих душ Тоже страдаю с тобою. Но доверяя счастливой звезде, Все же живет во мне вера, И потому не оставлю в беде Голого я инженера.

Я так и знал, что это все должно случится, Что я не буду нужен собственной жене, Что миг расплаты скоро в двери постучится, И вот теперь я - голый инженер! Своей судьбою я совсем не избалован, Моя работа – это главный мой недуг. Я так и знал, что сын мой будет безголовым, (Я так и знал, что сын родится бестолковым) Конечно, если он родится вдруг. Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что свет на небе будет серым, Когда в дверях я поскользнусь и упаду, Что я, когда-то буду голым инженером, И вот теперь я – в мыле и в поту! Лучи от солнца пробиваются нечасто В мою коморку, где смешались день и ночь, Я так и знал, что будет дочь моя несчастна, Конечно, если вдруг родится дочь! Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что за душою будет пусто, Когда цветущий май подарит мне свирель, Я так и знал, что мой завод «Электролюстра» Мне не заплатит деньги за апрель. Вот я стою, а мне тем временем все хуже, Моя судьба не самый радостный пример. Я так и знал, что никому не буду нужен, Ни как мужчина, ни как инженер! Я так и знал, я так и знал!

Я так и знал, я это чувствовал под кожей, Что эта вся беда со мной произойдет, Я так и знал, что даже дворник не поможет, Что в этой жизни мне не повезет!

Я так и знал, что я не сделаю карьеры, Что никогда меня труба не позовет... Я так и знал, что будут голы инженеры, Которым все известно наперед! Я так и знал, я так и знал...

Я так и знал, что это все должно случится, Что я не буду нужен собственной жене, Что мне не стоило работать и учиться, Чтоб получился голый инженер? Вот я стою перед судьбой в поту и в мыле, Она, конечно, не была ко мне добра. Пускай все бросили меня и позабыли, Зато я взяток никогда не брал!

В комнате рядом с чертежной доской Ватман, как парус, белеет, А с фотокарточки (добрый такой) смотрит с тоской Добрый (смотрит) старик Менделеев. Смотрит, как будто он хочет сказать, К черту отбросив манеры: «Хватит, бродяга, тебе горевать, Мы ведь с тобой инженеры!» Надо ли спорить с судьбой? Правда, не надо, скажи? Мы инженеры с тобой, Помни об этом всю жизнь! Справа стоит шифоньер, Слева лежат чертежи. Имя тебе – Инженер На всю жизнь! Схемы рисуя, мы тихо несем Жизни железную балку. Если устанем, палатку возьмем Да и махнем на рыбалку. Там, где туманом покрыт водоем, Где даже ужин не нужен, Мы под гитару споем о своем Деле, которому служим. Надо ли спорить с судьбой? Правда не надо, скажи? Мы инженеры с тобой – Помни об этом всю жизнь. Силой в ноль восемь ампер Время по жилам бежит. Имя тебе – Инженер, На всю жизнь!

Знаешь, а ты не жалей о судьбе, Данной тебе в назиданье. Быть инженером, скажу я тебе, Это высокое званье. Ну и пускай обнажен ты душой, А временами и телом, Главное то, что ты в жизни большой Занят значительным делом! Надо ли спорить с судьбой?

Правда не надо, скажи?

Мы инженеры с тобой – Помни об этом всю жизнь!

Если не нужен жене, - Тоже, дружок, не тужи: Имя тебе – Инженер На всю жизнь! Заперта дверь и не выключен душ - В жизни бывает такое, Я – инженер человеческих душ Тоже страдаю с тобою. Но доверяя счастливой звезде, Все же живет во мне вера, И потому не оставлю в беде Голого я инженера.

Чайник на кухне кипит со свистком, Спрятавшись в облаке сером. Знаешь, дружок, как порой нелегко Быть на земле инженером. Циркуль железный лежит на столе Сломанным знаком вопроса... Знаешь, дружок, как порой на земле Быть инженером непросто. У инженера характер такой, Денег не нужно и даром. Был бы рейсфедер под правой рукой, Ну а под левой – гитара. Чтоб не допив в городской суете Утренний чай или кофе, Спеть под гитару о том, как мы все Тащим свой крест по Голгофе. Шпроты вскрывая консервным ножом, Глаз мы порой не смыкаем. Жизнь – это сложная штука, дружок, Кто, как не мы, это знаем. Может быть кто-то подумал про нас, Что инженером быть просто, Пусть он попробует в жизни хоть раз Спеть под гитару про звезды. Я положу на чертеж транспортир, Вычислю правильный градус И, вырываясь из плена квартир Ватман расправлю, как парус. Циркуль начертит на ватмане круг. Циркуль не может иначе. Мы инженеры, а это, мой друг В жизни хоть что-то, да значит! Денег на жизнь я себе не стригу И не кичусь я деньгами. Двести рублей – это все, что могу Я заработать мозгами. Ну и пускай обнажен я душой, А временами и телом. Главное – то, что я в жизни большой Занят значительным делом! Мы, инженеры, живем без конца В пропасть глядясь ледяную. Женщины нам не волнуют сердца, Если их деньги волнуют. Крест на Голгофу несем по Руси, Мы от рожденья до смерти. Нас ведь об этом никто не просил: Так уж случилось, поверьте! Про инженера пускай говорят, Что это звучит не гордо. Врагу не сдается наш гордый «Варяг» - И это я знаю твердо!

Просто досталась такая судьба: Вовсе не ради карьеры, Пот вытирая с усталого лба Быть на земле инженером.

А мы рисуем наши схемы, Хоть не по схемам мы живем. Ну и пускай раздеты все мы, Зато мы взяток не берем. А мы рисуем наши схемы И нам не нравится уют, И презираем деньги все мы За то, что нам их не дают!