Глава первая

1

Телеграмму из окружкома вручили Луневу дома рано утром. Текст уместился на двух строчках: «В поселке Таз разорвало нитку газопровода тчк Просим обеспечить теплом». Начальник объединения не успел добриться и озабоченно тер колючий подбородок с пышными бакенбардами из мыльной пены. По скулам заходили тугие желваки. Беспощадный к себе, когда дело касалось работы, он требовал от подчиненных полной отдачи сил и не терпел рядом лодырей и разгильдяев. Зря он в свой недавний прилет поверил Семерикову, бригадир обещание не выполнил: трубу не подняли со дна озера.

Звонкий бой стенных часов напомнил, что через два часа лететь в Тюмень на партийную конференцию. В Таз надо посылать энергичного человека. Мысленно принялся перебирать начальников отделов и тут же по разным причинам отвергал одного за другим. Взгляд случайно наткнулся на шахматную доску. Фигуры расставлены для решения задачи. Память вернула в Таз. Спасаясь от полчищ комаров, он из темной комнаты диктовал Викторенко свои ходы. Викторенко тогда без стеснения заявил, что бригада схалтурила: вместо того чтобы обойти озеро, трубу через него перекинула. Неужели в этом причина разрыва? Впрочем, причин здесь хоть отбавляй.

Сейчас двадцатидюймовая труба от разведочной скважины к поселку Таз волновала Лунева больше, чем магистральный трубопровод на Урал. Лунев не забыл, с каким удивлением и восторгом ненцы рыбацкого поселка встретили голубой огонь. Как дети, они шумно выражали свой восторг, хлопали самозабвенно в ладоши. А Сэвтя протягивал ему навстречу своих малышей и говорил: «Никипор, Сэвтя рыбак, а мой Хосейка капитаном будет. Хосейка, однако, летчиком будет. К нам прилетит на вертолете». И так он говорил про каждого. А их у него пятеро! Лунев рывком снял телефонную трубку.

Трубка принесла далекий треск, свист ветра, пока наконец не раздался приглушенный голос:

— Слушаю, Викторенко!

— Здравствуй, Иван… Иван Спиридонович… Как слышишь?

— Трохи чую.

— Оставишь за себя Сулейманова. Собирай мигом варил и умельцев. В Тазе трубу снесло. На термометр смотрел?

— Бачил.

— Сорок пять мороза… Вылетать сегодня… Самолет высылаю!

По привычке Викторенко жадно вглядывался в землю. Под снегом озера и реки. Солнце очертило с поразительной точностью их русла и водоемы синими обводами теней, повторяя изгибы каждого берега, залива, омута и старицы. Острые заструги не задерживали снег, и, гонимый ветром, он струился тонкими косичками.

Отрываясь от окна, Викторенко натыкался глазами на Егора Касаткина. Рыжая борода его ослепительно горела. Викторенко до сих пор не мог решить, правильно ли он поступил, включив его в бригаду. Сыграло желание убедиться, что его воспитательный метод без наказания тюрьмой даст положительный результат. «Начальник, сам посмотришь, что стоит настоящий варило. Шестой разряд — это тебе не бантик с кисточкой! Поумнел Егор Касаткин после одной ночной драки. В грязь своей сковородкой не ударю!»

Взгляд Викторенко теплел, когда он смотрел на своих хлопцев. Николай, Монетов, Гордей Завалий и Славка Щербицкий не подведут. Заявит о своем мастерстве первоклассный сварщик, пригодится смекалка плотника, и найдется дело электрику.

Рядом с хлопцами сидел Сергей Пядышев. Уткнув голову в полу меховой куртки, сладко похрапывал после ночной смены.

Викторенко старался представить, где разорвало трубу. Осенью, когда прилетал с Луневым, прошагал по тундре до скважины все пятьдесят километров.

Из кабины вышел второй пилот и объявил:

— За бортом пятьдесят три градуса!

Сообщение не вызвало радости. Пятьдесят три градуса имеют разное измерение: в поселке или в открытой тундре! Каждый из летящих в самолете ощущал глухие удары ветра и судорожное дрожание расчалок между крыльями. Если трубу разорвало недалеко от поселка — это еще подарок. А если в тундре — беда! А если на дне озера?

Ан-2 подбрасывало вверх, потом швыряло вниз. Летчики с трудом удерживали машину. За окнами густела темнота, и снег медленно синел.

Викторенко несколько раз посматривал на часы. Летчики не укладывались в расчетное время. Невольно подумал: не сбились ли с курса? Хватит ли горючего до Таза? Наверное, радист рыбозавода уже отбил не одну тревожную телеграмму, сообщая о пропавшем Ан-2 с ремонтной бригадой. Иван пока никому не высказал свои сомнения, чтобы зря не волновать парней. Завидовал безмятежному сну Пядышева.

— Морозец будь-будь, — сказал глухим голосом Егор Касаткин, обращаясь к Викторенко. Ему хотелось расположить к себе начальника комплекса, но он не знал, как продолжить разговор, и хмурил лоб. С дружками проще. Можно болтать о закуске, показать, как зубами легко поднять стакан с водкой. Или начать ругать бормотуху. По привычке вытащил из пачки сигарету, поймав настороженный взгляд Викторенко, виновато улыбнулся. Размял сигарету в пальцах.

— Морозец будь-будь!

— Злой мороз!

— Не то сравнение, — в разговор вмешался Николай Монетов. — Дурной мороз!

— В тундре даст нам чертей, — Гордей Завалий зябко поежился.

Ан-2 зашел на посадку в кромешной темноте. Снежный наст как зеркало отражал сверкающие созвездия. Звезды накрыли землю рыболовной сетью, и каждая ярко горела, как вбитая навечно круглая шляпка большого гвоздя.

Горящие костры помогли летчикам определить землю.

Ремонтников встречал директор рыбозавода. Он был простужен и то и дело шмыгал синим носом.

— Заждались мы вас. Не поселок, а госпиталь. Все расхворались. Завод остановили.

— Когда разорвало трубу? — спросил нетерпеливо Викторенко.

— Три дня, однако, — сказал, протискиваясь, Сэвтя. Он начал обходить прилетевших рабочих и здоровался. — Ань-дорова-те! Однако, прилетели. А где мой приятель Никипор? Башка-мужик! — Обрадовался, когда узнал Викторенко. — Иван, ты? Сегодня, однако, чаи гонять не будем. Газ убежал!

— Директор, а мороз будь-будь! — Егор Касаткин решил обратить на себя внимание. — В такой мороз вы любой день сактируете, а нам придется работать. Без горючего долго не выдюжим!

— Не беспокойтесь, распорядился. Уходил — повариха пельмени лепила.

— Порядок, — обрадовался Егор, сбивая с бороды сосульки. — Всосем по стакану водки и поиграемся с пельмешками. А разобраться, при таком закусе и двух стаканов мало!

— Где трубу разорвало? — Викторенко плечом отодвинул сварщика, мысленно обругав себя: Касаткина, видно, могила исправит. — Придется перекрыть скважину. На чем добираться?

— Трактор есть, но, боюсь, его не завести. С осени стоит. Тракторист улетел на Большую землю. Оленей дадим. Две мерки надо пробежать!

— Две мерки? — удивился Монетов. — Это что же — сорок километров?

— Когда сорок, а в другой раз — пятьдесят. Сэвтя с вами поедет за каюра. Он у нас специалист по газу.

Аварийную бригаду разместили в клубе. Около круглой бочки из-под солярки лежали нарубленные покрышки. Ими топили, как березовыми поленьями. Пахло резиной. В воздухе хлопьями летала сажа.

Сдвигая лавки к стене, Сергей Пядышев заметил:

— Печка есть, ну чем не санаторий, и спать ляжем но отбою!

Наступило утро, но света за окнами не прибавилось. Небо было затянуто тучами, снег не слинял, оставался по-прежнему синим.

Сбивая с кисов снег, вошел Сэвтя.

— Ань-дорова-те, мужики! Однако, газ ловить пора!

— Не ловить, а загонять в трубу, — поправил Викторенко. — Сэвтя, а ты здорово подрос. Был маленький-маленький, а сейчас вон как вымахал. Выше меня стал!

— Загонять, — захохотал рыбак. — Пусть загонять. Однако, надо ехать, олешки стынут!

Уселся Викторенко на нарты. Сэвтя взмахнул хореем. Понесли олени. В центре хор с ветвистыми рогами, а по сторонам впряжены важенки. Не узнал Викторенко знакомый поселок. Не узнал и знакомую тундру. Осенью все здесь выглядело по-другому. Дома казались выше, собранные из крепких бревен, а тундра тогда поразила его своими щедрыми цветами и позолотой листьев на березках и ивках.

Сейчас дома по крыши утопали в сугробах, похожие на огромные кочаны капусты. Над трубами, завиваясь кольцами, вились черные дымы. На снег летела липкая сажа.

В серых сумерках Викторенко не заметил, когда кончился день и наступила ночь. Сэвтя останавливал нарты. Олени кормились и снова мчались вперед, взвихривая снег. Несколько раз Викторенко засыпал и снова просыпался. Сначала он обо всем спрашивал каюра, а потом замолчал: у него смерзлись губы. Не помнил, когда добрались до скважины и им удалось закрыть заслонку.

В клуб Викторенко ввалился под утро. Валенки стучали, как железные. При каждом шаге с меховой куртки, шапки и бровей срывались искрящиеся снежинки. Говорить не мог, только мычал.

Из-за спины Викторенко выглядывал Сэвтя. Малица и черные волосы в снегу. Иней от тепла начал таять, и волосы заблестели.

— Однако, сегодня мороз кусался! — сказал Сэвтя, осторожно оттаивая налипший иней с ресниц. — Однако, трубу закрыли! — Начал стучать кисами, стараясь согреть замерзшие ноги.

— Иван, ней скорее чай! — Со всех сторон потянулись к Викторенко кружки с черной горячей заваркой.

— Сэвтя, и ты грейся. Держи кружку!

Викторенко выпил подряд, не отрываясь, три кружки.

Начал немного согреваться. Лицо покраснело, над верхней губой заблестели капельки пота.

— Промерзли до костей. Хорошо, Сэвтя помог закрутить заслонку, а то бы один не справился. Трубу порвало как раз на озере. Новую нитку надо тянуть! — сказал Викторенко.

— А трубы где? — спросил Гордей Завалий.

— Сэвтя обещал показать.

— Сэвтя сам трубы возил. Место Сэвтя найдет! — с достоинством сказал ненец.

— А разве нельзя вварить кусок? — спросил Монетов, вспомнив случай на Сосьве.

— Новую нитку надо тянуть. Весной вспучит лед, и снова будет обрыв, — заключил Викторенко. Посмотрел на красную, раскаленную печку. Подвинулся ближе.

— Начальник, в виде авансика надо бы всосать, — заискивающе произнес Касаткин.

Викторенко сделал вид, что не слышал. А Сэвтя тихо сказал:

— Пьяный рыбак плохо, пьяный ясовей — плохо. Однако, газ давай. Бабам совсем плохо. Однако, ребятишкам беда!

— Касаткин, слышал, что сказал Сэвтя? — озабоченно спросил Викторенко. Посмотрел на рыбака. Тот едва держался на ногах, пальцами рук раздирая слипшиеся глаза. — Сэвтя, спать. А вам, мужики, досыпать. Подыму на работу раньше, чем у нас в Андреевке пастух выгонял стадо!

2

Не меряны километры в тундре, а особенно в месяц Большого обмана. Сколько бы ясовей ни вглядывался в небо, ему не увидеть ни солнца, ни звезд. Даже объезжая свое стадо, оленевод может заблудиться. Безмолвна снежная пустыня. Тяжелые облака придавили землю, концами зарываясь в снег.

Второй день мела пурга. Злой ветер гнал перед собой облака снега, сбивал людей с ног, но они упрямо двигались вперед. Сэвтя несколько раз предлагал Викторенко зарыться в снег и вместе с оленями в куропачьем чуме переждать погоду. Но напрасно он для убедительности цокал языком. Викторенко настойчиво шагал вперед. А за ним с тем же упорством все остальные. В серой мгле и снежной коловерти давно было утрачено представление о времени. Нитка старых труб служила направлением и не давала возможности заблудиться. В одном месте она лежала сверху наста, в другом ее приходилось откапывать из снега.

Олени трех упряжек загнанно дышали, часто падали. Люди подымали животных и сами тащили нарты. Каждый в группе без команды знал, что ему делать.

Егор Касаткин шагал рядом со вторыми нартами. На них баллон с кислородом и бак с ацетиленом. Сварщик уже несколько раз хоронил себя, с жалостью думал, что пропадут его три сберегательные книжки. От Надьки он скрыл, сколько успел накопить денег, хотя жена, жадная, как хорек, настойчиво допытывалась. Во время знакомства он сулил ей золотые горы. Обещал слетать в Гагру, покутить в ресторанах.

О море в Гагре!

О пальмы в Гагре!

Но, видно, придется по-дурацки замерзнуть в тундре. Не увидит он больше пальм в Гагре, не перебросится словом с Надюхой. Врезал бы он ей! Это она подбила его напроситься в аварийную бригаду! Юлил он перед Викторенко, умолял взять с собой. А к чему? Выпросил смерть! А Надька, зануда, греется сейчас в теплом балке на перине. Будь все проклято: снег, мороз. Жалея самого себя, Егор злился на Надьку, на Викторенко, на всех парней и коротконогого ненца Сэвтю. И все-таки в очередной раз сел в снег и постучал по трубе. Загораживая его от ветра, растянули оленью шкуру Викторенко с Пядышевым. Сварщик хмыкнул со злой усмешкой. Сидит работяга, а два придурка с высшим образованием стоят перед ним, как телеграфные столбы. Институт не научил их ни житейской мудрости, ни сообразительности. Лично он, Егор Касаткин, не сунулся бы в пургу. И за собой никого не потащил бы. Какое ему дело до рыбацкого поселка. Жили ненцы без газа и проживут еще!

— Егор, ты заснул, что ли? — хриплым голосом спросил Викторенко. Он с трудом раздирал обмороженные губы.

— Дай малость оклематься, инженер.

Хохотнул про себя Егор Касаткин. Пусть инженеры постоят, а он чуть отдышится в затишке. Ловко он устроился. Все его образование шесть классов и ПТУ. Из ПТУ за прогулы хотели вытурить, но директор боролся за стопроцентную успеваемость и оставил в училище. Шесть месяцев — и специалист. Гуляй, Егор Касаткин! Удивляй мир своими талантами!

Ветер стал еще злее и сек ледяной крупой. Доставалось стоящим Викторенко и Пядышеву. Мелкая дробь скребла по смерзшейся шкуре тысячами напильников. Шр-шр-шр!

— Хватит дурить! — Николай Монетов ударил рукавицей по шкуре. — Я свою плеть давно сварил. А ты спать собрался?

Егор Касаткин сбросил шкуру.

— Ах ты, сеголеток!

Монетов не ответил и пристроился около трубы. Негнущимися пальцами ломал спички. Несколько раз высекал огонь, но его тут же сбивало. Наконец изловчился, и из узкого носа пистолета выбросило пламя. Он сдвинул плотнее концы трубы и провел горелкой. Надо было отвернуться от плавящего стального прутка, но сварщик жадно всматривался в шов. Слезы дробью застывали на щеках. Под огнем вытаивала земля с жухлой травой и хрупким ягелем.

— Всей работы на минуту, — Николай постучал потушенной горелкой по трубе.

Викторенко поднял оленью шкуру и потащил ее за собой, упрямо размахивая свободной рукой.

Сэвтя подогнал оленей к вытаенной прогалине. Животные, уходя в сторону от трубы, копытили ногами просевший снег.

Ненец смотрел на пучки прошлогодней травы. Хотел бы он сейчас встречать весну — с ней в тундру приходит тепло. С моря полетят утки и гуси, а в реки и озера пойдет рыба зимовальных ям. Подумав об удачных заметах сети, рыбак почувствовал голод.

Сэвте не удавалось оторвать оленей от ягеля. И он пропустил одну, потом другую упряжку. Когда двинулись его олени, забил в нос большую понюшку нюхательного табака и оглушительно чихнул. Ему показалось, что глаза стали острее. Впереди Иван… Рядом ковыляет сварщик.

Сэвтя, закрыв глаза от бьющего снега, двигался вслепую, прислушивался к вою ветра, который несколько раз менял направление. Когда ветер обжег правую щеку, он удивленно открыл глаза. Раньше ветер дул в левую щеку. Ничего не мог рассмотреть. Торопливо зарядил новую порцию нюхательного табака. Чихнул. Никого из мужиков не увидел.

Сэвтя резко повернул оленей влево. Шел, подгоняемый вихрями снега, пока нарты не наскочили полозьями на трубу.

— Стой! — услышал отчаянный крик. — Давай в поселок.

— Однако, нельзя. Трубу тащу!

— Трубу пожалел! А человека не жалко?! — Егор оторвал ясовея от вожжей и прыгнул в нарты. Ногой сбил с нарт трубы.

Олени сразу почувствовали, что сброшен тяжелый, груз. Без грозного окрика понеслись по крепкому насту. Ветер гнал их вперед с облаками взвихренного, снега. Егор с трудом держался на прыгающих нартах, молил бога, чтобы не вылететь. Хвалил себя за сообразительность. Его Надька не останется вдовой. Он сам еще поваляется на мягкой перине. А может, в самом деле махнуть с ней в Гагру? Погреть пузо на горячей гальке?

Олени притащили нарты в поселок. Егор спрыгнул в снег, не чуя ног. Мокрые валенки задубели.

«Без ног не попляшешь, дурак!» — ругал он себя последними словами. — «Придется таскаться на коляске по поездам и плаксивым голосом выпрашивать: „Подайте копейку покорителю Ямала!“» С трудом доковылял до избы поселкового фельдшера. Вломился в комнату, распахивая дверь.

— Спасай, мужик, ноги! Зашлись! — бормотал Егор в полубредовом состоянии. — Денег не пожалею, озолочу, только спасай. На трех книжках наварены тысчонки. Спасай!

Старый фельдшер с морщинистым лицом, как мятая газета, выплюнул мундштук папиросы.

— Деньги держи при себе. Я деньгами чувал не набиваю. Это тебе деньги в диковинку, припер за ними на Север. А я двадцать лет прожил на берегу губы, денег не копил, и уезжать не хочется. Меня здесь Родильный Дед зовут. А почему? Всю ребятню в поселке принимал. У меня уж и внуки есть. Последний раз считал — вышло сорок пять внуков!

— Сказками ты меня не корми, а спасай! — зло закричал Касаткин.

— Не учи, знаю и без тебя, что делать! — Фельдшер разрезал валенки, стащил с ног. Колол ступни острой иглой от шприца.

— Будешь отрезать?

— Уймись, — раздраженно огрызнулся фельдшер. — Выматывай на улицу и бегай по снегу, пока не позову. Орать будешь от боли, все равно бегай.

— Ты с ума сошел!

— Беги, мужик, если хочешь остаться с ногами. Я шутить не люблю. Бегом!

Проваливаясь в снег, Егор Касаткин ничего не ощущал. Босые ноги не брал холод. Но скоро они начали гореть. Сварщику показалось, что он влез в костер и под нитками угли. Страшная боль сжала сердце, и он заорал дурным голосом:

— Помогите!

— Жми в избу, мужик! — дожевывая хлеб, позвал фельдшер с порога. — Подошло твое время. Ложись! — ткнул в грудь сварщика. Налил спирт в ладонь и принялся растирать ноги. — Голову не отворачивай, а нюхни. Такое добро на тебя перевожу!

Егор Касаткин старался не кричать, кусал губы. Лоб покрылся потом.

— Ноги горят!

— Так и должно быть! — Фельдшер плескал спирт в ладонь и снова растирал ноги.

— Хватит добро переводить! — прохрипел Егор Касаткин и, схватив бутылку, опрокинул в рот. Ему показалось, что рухнул на него белый потолок в мохнатом инее, и он куда-то провалился. А через минуту захрапел. Во сне громко кричал. Грозился убить Надьку, а за одно с ней и хохла, который мешал ему жить!

3

Подсвеченные неярким солнцем, неторопливо падали снежинки. Мороз, сдавший с утра, снова набирал силу, покусывал щеки и нос. Время от времени из темного леса с выбеленными вершинами долетал сухой треск стрелявших деревьев.

Телеграмма вызывала двух руководителей Березовского объединения по добыче газа в Медвежье. Лунев досадовал, что из-за своей занятости ни он, ни Тонкачев не собрались побывать на новом месторождении, о котором много слышали.

По известиям, поступавшим в Березово из Тюмени, он знал, что после пуска первого комплекса месторождение в Медвежьем начало выдавать по сто миллионов кубических метров газа в сутки. И это был не предел.

Память невольно вернула его к молодости: тогда открыли Саратовское месторождение, где он начинал работать. Потом были первые шаги на Севере. Эти первые шаги на новой земле разведчики делали робко, как бы с оглядкой. Все тогда было в новинку: лютые морозы, метели и долгие полярные ночи с северными сияниями. Но приходил опыт, и все — от рабочего до инженера — прикипали к холодной земле.

Сейчас смешно вспоминать высказывания маловеров, а таких было много, что буровики зря тратят время и деньги на разведку — нефти и газа не будет. Западная Сибирь открыла первопроходцам свои месторождения. Пришли первые успехи, и первый нефтяной фонтан забил.

В последнее время до Лунева доходили слухи, что его собираются переводить в Тюмень. Может, и пора перебираться на новое место, да все ему в Березове и в «Венеции» дорого.

— Куда летим? — спросил командир вертолета Ми-8. По приобретенной в авиации привычке посмотрел на небо.

Тоскливые глаза летчика яснее ясного говорили о том, что надоело ему летать по одному и тому же маршруту Игрим — Березово — Игрим. Он мечтал о многочасовом полете, чтобы показать свое мастерство. Летчик как бы напоказ держал в руке свернутую гармошкой карту. Стоило ее развернуть, и мчись в любую точку Ямала.

— В Таз? — с прежней настойчивостью спросил летчик. Именно он доставил ремонтную бригаду в поселок рыбаков, которую месяц назад возглавлял Викторенко.

— Медвежье устраивает? — добродушно сказал Лунев. — Министр вызывает на совещание.

Пока Лунев разговаривал с летчиком, Тонкачев, по-прежнему худой, как подросток, обходил неторопливо вертолет. Ему хотелось курить, и он нетерпеливо разминал в кармане сигарету, принюхиваясь к крепкому запаху табака.

— Садитесь, — сказал летчик, приглашая в вертолет. Он давно изучил пассажиров. Суетливые, к которым он относил Тонкачева, старались бестолковыми движениями скрыть свой страх.

В салоне вертолета тянуло холодом. Лунев занял место у окна. На противоположной стороне устроился Тонкачев. Сдернул с руки перчатку и принялся процарапывать кружок во льду. Пока механик прогревал движки, главный инженер протер второй кружок. Потом провел длинную полосу. Обвел круг. В последний момент дорисовал нос. Вышла смешная рожица.

Лунев ухмыльнулся: он знал нелюбовь Тонкачева к воздушному транспорту и понимал, что тот просто отвлекает себя.

Лунев думал о предстоящем совещании. Проводить будет министр. Сабит Атаевич — человек горячий. Это известно всем. Может поднять любого начальника с места и задать вопрос, по существу, конечно. Лунев за собой вины не чувствовал, но вызов в Медвежье тревожил своей неожиданностью.

Вертолет быстро набрал высоту. Лунев прижался к; круглому стеклу. С запозданием начал протирать кружок. Полет всегда сулит самые неожиданные встречи. Летом на болотах и озерах стаи гусей и лебедей. Сверху это зрелище неописуемое. А бывало, что вертолет налетал на дикие стада оленей.

Зимой только по темным обводам можно угадывать померзшие озера и причудливые изгибы рек.

Летчик заметил стаю полярных волков и развернул на них машину, теряя высоту.

Шесть огромных волков старались убежать от черной тени вертолета.

При развороте и Лунев увидел хищников. Его поразил широкогрудый вожак с черным ремнем на спине.

— Волки, Юрий. Видишь?

— Красиво бегут.

Стая волков осталась позади. Снова потянулась ровная тундра без ориентиров с торчащими застругами снега, похожими на щучьи зубы. В салон вышел второй пилот.

— За бортом тридцать пять градусов, — сказал он.

— Знатный морозец! — Тонкачев плотнее запахнул меховую куртку на груди.

— Евгений Никифорович, не хотите погреться чаем? У нас есть термосы.

— А мне не предлагаете чай? — спросил главный инженер.

— Так вы из термоса не любите. Вам самовар подавай.

— А самовар вы не можете приспособить?

— Приспособить можно. Купить трудно.

— Ладно вам разговаривать. Чай давайте пить, — сказал Лунев. — Насчет самовара Юрий Иванович пошутил. А пяток больших термосов иметь стоит. Везете вахту с работы, в самый раз угостить рабочих горячим чайком.

— Сидевич, если Евгению Никифоровичу идея понравилась, считайте, что у вас будут термосы, — сказал с улыбкой Тонкачев. — Мы с Евгением Никифоровичем водохлебы. Нет ничего лучше горячего чая!

При посадке игримцев опередил вертолет Ми-8 из Уренгоя.

Прибывающих встречал начальник областного управления по добыче газа Малоземов. Он недолго поговорил с Шибякиным, торопливо поздоровался с Луневым и Тонкачевым. Все его мысли были сосредоточены на прилете министра.

Подлетели еще два вертолета, взвихривая винтами снег, и лесная просека стала похожа на аэродром.

Сдвинувшиеся стрелки на наручных часах напугали Малоземова. Он торопливо комкал в руке платок, вытирал катившийся по лицу пот.

Очередной вертолет находился еще за высокими кедрачами и мог появиться через несколько минут, но тяжелый гул движков уже обрушился откуда-то сверху.

Шоферы зеленых «газиков» суетливо задергали свои машины, демонстрируя особое рвение. Малоземов, не обнаружив свою машину на прежнем месте, побежал навстречу заходящему на посадку вертолету Ми-8.

Министр, щурясь от снега, легко сошел по лестнице. Следом спустились прилетевшие с ним товарищи.

Загнанно дыша, Малоземов прерывающимся голосом произнес:

— Здравствуйте, Сабит Атаевич!

— Здравствуй, спортсмен. Все толстеешь? С меня пример не бери. Худеть нам с тобой надо. Врачи так советуют. По утрам непременно делать физзарядку.

— Точно, так советуют!

— Чем порадуешь?

— Сабит Атаевич, все приглашенные по вызову слетелись.

— Прямо высыпка гусей. Только бы сейчас охотиться! — И, пряча улыбку в складках около рта, спросил: — Ты кого высматриваешь? Не взял я областное начальство. Будешь встречать в Медвежьем.

А мы едем туда машинами. Просьбу мою о машинах передали?

— Передали, Сабит Атаевич, но на вертолете быстрее бы.

— По коням, — жестко сказал министр с кавказским акцентом. Прожег черными глазами начальника областного управления. — Привыкли летать без дела. А рабочие на вахтовках пылят летом, а зимой тычутся по сугробам. Хочу с дорогой познакомиться. По сводкам, и прошлом году одели ее бетонными плитами.

«Газики» выстраивались в колонну.

Лунев с Тонкачевым в последний момент успели вскочить в первую подвернувшуюся машину.

— Не потесним?

— Уместимся, — ответил широкоплечий мужчина с крупным лицом. Чтобы не упираться меховой шапкой в брезент, он сидел, опустив голову.

«Надо бы представиться, — подумал Лунев, осторожно разглядывая незнакомых людей. — Ввалились с Тонкачевым и сидим, как сычи!» Машина соскользнула с бетонных плит и запрыгала, как необъезженный конь, по колдобинам. Высоко подлетела вверх и, ударившись колесами, отлетела в сторону.

— Дает шофер! — вскрикнул мужчина в пыжиковой шапке.

— Шофер здесь ни при чем, товарищ журналист, — сказал басом широкоплечий и, не успев опустить голову, ударился в тугой брезент. За первым ударом последовал второй, третий.

— Василий Тихонович, не просади башкой брезент! — засмеялся мужчина в пыжиковой шапке и при очередном подскоке чуть не прикусил язык.

— Мужики, пора знакомиться, — сказал широкоплечий басом. — Шибякин Василий Тихонович, начальник Уренгойской экспедиции. Иван Петрович Рябцев — корреспондент из Москвы.

— Лунев Евгений Никифорович, начальник Березовского объединения. Главный инженер Тонкачев Юрий Иванович.

— Вот и познакомились, мужики, — заулыбался Шибякин. — Вроде роднее стали. — Очередной бросок оборвал его, а когда машина выскочила на твердый наст, продолжал, нахлобучив поглубже шапку: — Торопимся рапортовать об успехах. Не знаю, кто виноват, но я читал в газете о досрочном окончании бетонки. Ваш брат корреспондент так расписал, что завидки взяли. А дороги нет. Кто кого обманул? Подрядники? Или Малоземов? На плохих дорогах уничтожаем машины и гробим людей!

— А вы злой, Василий Тихонович, — сказал Рябцев.

— Станешь злым. — Шибякин не скрывал раздражения. — Слишком много у нас развелось чересчур добреньких и равнодушных. Ни во что не хотят вникать, видят безобразие — терпят. Убивают хулиганы человека, не придут на помощь. Плохая дорога устраивает. Строители отрапортовали — премиальные схватили. Снова берут повышенные обязательства. Кому какое дело, что из года в год обязательства не выполняются. Главное — вовремя объявить себя инициаторами. Брезент, если я прошибу головой, можно зашить, нашлась бы только иголка с дратвой. А вот запасные детали к машине достать труднее. И от первородной нашей лени заранее планируем себе трудности. Убеждаем молодежь, если не пожили в палатках, нет романтики. А романтики потом начинают болеть. Вместо трудностей, о которых мы заранее объявили как о великой милости, нам, руководителям, надо научиться строить добротные дома, клубы, детские сады. Плавательные бассейны и стадионы. Тогда молодые специалисты не побегут. Надо объявлять конкурс по профессиям: для слесарей, сварщиков, операторов, шоферов, пекарей, чтобы действительно выбирать лучших. Прилет к нам молодых специалистов обходится в копеечку. Хорошо, если работник прижился и проявил себя. А то помахал ручкой, поблагодарил за увлекательное путешествие на Север и укатил! Не от хорошей жизни возимся с бичами. Романтиков боюсь, а хорошим рабочим всегда рад. Куда только письма не пишу! Слезно убеждаю: приезжайте, не пожалеете!

Луневу все больше нравился Шибякин. Хотелось встретиться с ним глазами, но тот берег голову и прижимал ее к груди.

Недавно выстроенный комплекс открылся сразу из-за глухой стены кедрачей. На фоне темных облаков контрастно выделялись здания из алюминиевых плит и стекла. Над крышами, как кегли, стояли абсорберы. А сзади них, над тонкой трубой, полоскался на ветру флажком красный огонек.

Министр приказал остановиться. Шагнул в снег и упал. Поднялся и зло постучал каблуком по льду. Не отряхивая с кожаного пальто налипший снег, ждал, когда подъедут остальные машины.

— Отцы-командиры, любуйтесь заводом, — сказал министр с нескрываемым торжеством. Он мог бы рассказать, как отстаивал в Совете Министров проект Медвежьего, сколько приложил усилий, чтобы ускорить развитие открытого месторождения. — После Игрима осваиваем Медвежье. Дворец. — Потер ладонью полные щеки. — Знатный мороз. В Москве осень с дождями, а в моем Азербайджане еще лето. Ветки на деревьях ломаются от яблок и гранатов. А персики какие! — Щелкнул от восторга языком. — Мед, а не персики. Пройдет еще несколько лет, и мы обживем и эту холодную землю. Построим теплицы. Персики не обещаю, но зеленый лук и огурцы с томатами научимся выращивать. Вечная мерзлота дарит нам тепло. Надо его брать… А собрал я вас, дорогие мои, чтобы посмотрели французское оборудование. Обстановка потребовала закупки заводов, чтобы дать скорее стране газ! Медвежье Медвежьим, но пора уже всерьез думать об Уренгое. — Посмотрел на Лунева. — Евгений Никифорович, не обижайтесь. Игрим хорошо поработал, большое вам спасибо, но нужный прирост газа вам уже не обеспечить. Сейчас все силы будут брошены на развитие Медвежьего. Думаю, что Малоземов этого не понял. Дорога до промысла никуда не годится!

Тонкачев впервые видел министра. Поразила его манера разговаривать, подкупающая простота и удивительная зрительная память. Он ни разу не спутал фамилии и не ошибся в имени и отчестве.

— Малоземов, знакомьте с комплексом!

Лунев с Тонкачевым ожидали увидеть в цехе что-то необыкновенное, но оказалось, что все оборудование знакомо: те же абсорберы, фильтры, насосы и датчики. Только ярко раскрашены в разные цвета.

Начальник комплекса, молодой инженер в больших очках, растерянно искал, кого должен приветствовать. Принял Шибякина за старшего. Пересилив страх, назвал свою фамилию, но так тихо, что никто не расслышал. Откашлялся и отрекомендовал представителя фирмы инженера Мишеля Перра.

Высокий сухопарый француз в черном берете улыбнулся, услышав свою фамилию. Сказал что-то переводчице.

Молодая женщина в высокой лисьей шапке повернулась к министру. Она знала его еще по Москве. Начала переводить:

— Месье Мишель Перра считает для себя за большую честь познакомиться с господином министром. Он думал, что встреча состоится в Москве, но господин министр не испугался мороза и сам прилетел в Медвежье. По этому поступку я сужу о его храбрости, По возвращении во Францию Мишель Перра непременно расскажет главе фирмы об этой встрече. Во Франции не каждый инженер удостаивается такой чести — разговаривать с министром. Мишель Перра считает, что совместная работа французских специалистов с русскими рабочими во время пуска помогла установить настоящую дружбу.

У Мишеля Перра есть уверенность, что дружба будет крепнуть. Фирма гарантирует хорошую работу оборудования.

— Пожалуйста, переведите, — обратился министр к переводчице. — Я от своего имени и от имени правительства благодарю Мишеля Перра, а также всех французских инженеров и рабочих за участие в пуске комплекса. Надеюсь, что сотрудничество между нашими странами будет продолжаться. Прошу познакомить нас с комплексом.

Мишель Перра шагал рядом с министром, беспокойно вертя головой на длинной шее. Давал объяснения, прислушиваясь к быстрой речи переводчицы. Расхваливая фирму, перечислял страны, где ему пришлось строить комплексы по переработке газа.

— Больше всего мы построили в Африке. А в вашей стране чуть-чуть прохладнее, — улыбнулся французский инженер. — Я два раза уже отмораживал уши. Но ручаюсь, что ваши города вовремя получат газ. Газ Медвежьего. Один охотник подарил мне шкуру бурого медведя.

Я не знал, что она такая теплая. Во Франции и в Европе давно нет медведей. А у вас еще существует, я бы сказал, королевская охота.

— Охота у нас действительно прекрасная, — оживился министр. — Я сам люблю побаловаться ружьем. Но признаться, медведей не убивал!

— О, вы еще и охотник? — воскликнул Мишель Перра.

На осмотр второго комплекса выехали на вахтовых автобусах. Министр сидел рядом с секретарем обкома партии, присоединившимся к группе в Медвежьем.

— Сабит Атаевич, в поселке приготовили обед, — озабоченно поглядывая в замороженное окно, сказал Малоземов.

— Если подошло время обедать, пообедаем. Только зачем же в поселок ехать, здесь и пообедаем. Кстати, есть возможность познакомиться с работой столовой, — весело питал министр. — Надеюсь, что руководители обкома и облисполкома тоже не против.

На совещании, которое проходило в клубе, министр поступал просто, не пользуясь никакими записями. Вызывало удивление, как он удерживал в голове огромное количество цифр, помнил по месяцам выход газа не только по Северу, но и Югу. То и дело ссылался на успехи туркменских газовиков. Особенно остановился на добыче в Газли. Работы в Кызылкуме по трудности он сравнивал с работой в пойме Пура, среди болот. Здесь донимают крепкие морозы! А в Туркмении рабочие мучаются от жары.

Время от времени министр поднимал с места участников совещаний. Интересовался бурением скважин, строительством домов, подбором кадров. Закончил неожиданно:

— Мы посмотрели с вами два комплекса. Правительство больше не позволит нам такую роскошь — заказывать заводы на стороне. Должны строить свои, со своим оборудованием. Позволю открыть вам государственную тайну. Скоро газовым шейхом страны станет Василий Тихонович Шибякин. Сынок, покажись людям! — Министр приветливо посмотрел на огромного, широкоплечего Шибякина. — Ученые не закончили еще подсчеты разведанных его экспедицией запасов газа, но единица получается со многими нулями. Так, Юрий Павлович? — это уже вопрос к начальнику главного разведывательного управления.

Лунев, затаивая усмешку, посматривал на Шибякина. Не мог забыть, как главный газовый шейх старался головой высадить брезент в машине. И вдруг услышал, как министр обратился к нему:

— Евгений Никифорович, не обижайся на меня. Решил забрать от тебя Тонкачева. Пусть поработает главным инженером в Медвежьем, согласен?

— Я не против.

— А вы, Тонкачев, как относитесь к моему предложению?

Тонкачев легко поднялся со своего места. Не мог скрыть охватившего волнения.

— Я солдат!

4

Викторенко все никак не мог привыкнуть к мысли, что скоро ему придется покидать Игрим. Уже готов приказ, как сообщил Лунев, о переводе его начальником комплекса в Медвежье. «Ты прошел в „Венеции“ школу, а Медвежье станет твоим университетом!» — убеждал его Лунев: «Может, не стоило соглашаться? Как отнесутся к моему новому назначению хлопцы?» Непросто ему покидать Игрим. Здесь его знают, здесь приняли его в партию. Но именно поэтому он не вправе отказываться от нового назначения. Вероятно, Лунев посчитал, что он будет полезнее в Медвежьем. А кто будет здесь?

Робкий стук в дверь прервал размышления. На пороге стояла Золя Железкина.

— Что это вы в темноте сидите, Иван Спиридонович? А я за журналом. Кинулась записывать, а журнала нет. Спросила у Сулейманова, а он послал к вам.

— Можешь взять! Опять ты стала так размашисто писать, что все цифры разбегаются.

— Что вы, Иван Спиридонович, я стараюсь. А вправду говорят, что вы уходите в Медвежье?

— Кто тебе сказал?

— Из отдела кадров затребовали личные дела, ваше и Сулейманова. Так это правда?

— Кажется. Но ты пока об этом молчи!

Золя вышла из кабинета, крепко прижав к груди журнал.

«Милое солнечко, ты умела выбирать подруг!» — растроганно подумал Викторенко, снова и снова представляя Ларису такой, какой видел в последний раз в этом вот кабинете. «А может, и лучше, что уезжаю отсюда, — уже спокойно подумал Иван. — Видеть не могу сосновый бор. Будь проклят этот пожар!»

Надев овчинный полушубок и нахлобучив поглубже меховую шапку, Викторенко направился к скважинам. Путь неблизкий. Все здесь знакомо. «Решили, значит, Сулейманова ставить, — вспомнил Иван разговор с Железкиной. — Этот дотошный. Все проверит». Утренний мороз не сдавал. Снег скрипел под ногами. В разрывах сероватых облаков выглядывала горбушка красного диска. По приметам, мороз к ночи должен еще усилиться.

Издали увидел первую фонтанную елочку. Арматура ил дутых шаров в самом деле напоминала разлапистую иль, но плечи лапника заменяли отводы труб. Среди хилых кедрачей, согнутых ветрами, каждая фонтанная елочка выглядела диковинным растением, которое готово побороться с любым ураганом.

На шарах пятнами горела ржавчина. Викторенко не мог понять, почему забыл отдать приказание, чтобы покрасили елочки. «До отъезда надо успеть!»

Снова с беспокойством стал думать о новом назначении. Кому-нибудь может показаться, что он делает карьеру. Да он с превеликим удовольствием остался бы на Игриме. Но Лунев слушать об этом не хотел, напирал на него: «Быстрее проходи свои университеты. Тебя передвигаем, но за тобой идут другие».

Как ни странно, после разговора с Луневым подумал об Уренгое. Неужели и туда приведет его дорога, тем более что это недалеко от Медвежьего? За день до звонка Лунева в кабинете Викторенко появились с запиской буровой мастер Глебов и охотник Ядне Ейка.

«Иван, прими первых ласточек из Уренгоя. Шибякин прислал нам своих послов. Если есть лишние шарошки, поделись с соседями. Лунев».

— Значит, прилетели за шарошками?

Охотник успел опередить бурового мастера.

— Тарем, тарем! — охотно подтвердил он и закивал черноволосой головой. Прилетевший ненец был удивительно похож на Сэвтю.

Викторенко едва удержался, чтобы не спросить, не знаком ли Ядне Ейка с Сэвтей, рыбаком из Таза? Смотря на посланцев Шибякина, не мог поверить, чтобы у опытного начальника экспедиции, о котором он наслышался от Лунева, не оказалось запасных долот. Скорее всего он хитрил. Глебов и охотник прилетели вербовать рабочих в Уренгой.

Захотелось больше узнать об открытом месторождении. Оставил даже закладку в книге:

«Медвежье и Уренгойское месторождения относятся к Надымско-Пермской нефтеносной области. Общая мощность осадочного чехла платформенных отложений мезозойского возраста велика — свыше семи тысяч метров. Туда входят горизонты песчаников с газом и газоконденсатом и нефтью в отложениях сеномана, альба и апта… в северной части поднимается Уренгойский вал».

Когда Викторенко шел с уренгойцами в столовую, его остановил Егор Касаткин. Лицо опухшее, глаза красные. Борода растрепана, через всю щеку царапина.

— Подпишите заявление! — сказал сварщик, протягивая измятый лист бумаги. — Увольняюсь!

— Куда лыжи навострил, если не секрет?

— В Медвежье.

— Без характеристики не возьмут.

— У меня шестой разряд. Я мастер — золотые руки.

— Кулаки — это точно!

— Помнишь, инженер?

— Не забыл. Давай подпишу. Детство кончилось? Университеты решил пройти?

— Чего? — Егор Касаткин не скрыл удивления.

— Говорю, университеты хочешь пройти?

— Ты что, сдурел, инженер? Да я сроду не учился, а ты университеты лепишь! Надьку мою и то не затащишь учиться, а меня и подавно. Даешь ты, инженер!

— Заявление подпишу. Но послушай мой совет. Побои твои я не забыл, помню и твоих дружков. Надо было тебя наказать по закону, но я хочу проследить за твоей судьбой. В Таз взял… Ты и там вздумал ловчить… Когда ты образумишься? Годы идут… Если человеком не станешь, не миновать тебе тюрьмы.

— Ладно, начальник. Без твоих советов проживу. Надеюсь, больше не свидимся.

— Как знать. Ты же сам говорил, что земля круглая!

А на следующий день Викторенко стало известно, что и ему предстоит перебираться в Медвежье.

Викторенко про себя повторял прилипчивые слова песни.

Неизвестно, почему они вдруг пришли к нему, но он не мог от них отделаться. Прижался лбом к круглому иллюминатору. Вглядывался в землю, прощаясь с Игримом — своей «Венецией». Под крылом показалась заснеженная Сосьва. А он вспомнил полет в Таз. Тогда в ремонтной бригаде были свои хлопцы, верные товарищи. В мороз и пургу они протянули трубу и обеспечили поселок теплом. Сейчас он летел один.

Скоро его мыслями полностью завладело Медвежье. Он старался представить себе встречу с Тонкачевым. И хотя он с главным инженером не сошелся так близко, как с Луневым, верил, что сработаются. Успел убедиться, что Юрий Иванович никогда не пытается подчеркнуть, что он старший по должности и более опытный газовик.

Летчик Ан-2 старательно обходил тяжелые дождевые облака. Когда самолет попадал в них, его подбрасывало вверх, как на раскачивающихся качелях. В молочной белизне пропадала видимость, и сразу терялось реальное представление о времени и скорости полета.

Летели уже четыре часа, а Викторенко все не покидало чувство вины. На аэродроме, во время проводов, собралось много людей. Говорили добрые напутственные слова. Но он заметил и некоторые недобрые взгляды. Кое-кто действительно, наверное, расценивал его отлет как удачу — делает человек карьеру.

Да ведь и Славка Щербицкий накануне, когда устроили провожальное чаепитие, прямо сказал:

— Удачлив ты, командир. Смотри не пожалей, что бросаешь отряд.

— Да мы давно уже все в разбросе, — вступился Завалий. — Тоже дитятко!

Славка обиделся. Утихомирил всех Николай Монетов:

— Что вы петушитесь? И отряд есть. И каждый из нас — отряд. Главное, мы — верные твои друзья, Иван. И мы гордимся тобой. Хороший хлопец нам достался в командиры. Иван, а что же это наши девчата слезы льют? Непорядок.

Юля давно уже украдкой подбирала платком скользящие по щекам градины слез. Золя Железкина тоже комкала в руках мокрый платочек. И когда Викторенко подошел к ним, девушки ткнулись ему в грудь и заревели. Это помогло разрядить грустную обстановку. Посыпались шутки. Договорились, что, если Ивану потребуется помощь, пусть вспомнит об отряде — выручат.

Начальником комплекса, не исполняющим обязанности, а полномочным начальником остался Сулейманов. Кузнецов выкарабкался, но ушел на пенсию. При передаче дел Сулейманов чувствовал себя смущенно. По его мнению, Лавчуков был способнее его и больше соответствовал должности начальника. Но смущение не помешало Сулейманову придирчиво осмотреть хозяйство, вникнуть во все документы. Викторенко был рад, что не ошибся в молодом инженере. В полете Иван пытался вспоминать смешные истории из своей жизни, чтобы заглушить растущую тревогу — самолет уносил его все дальше от обжитых мест.

Полоса тайги внизу внезапно оборвалась перед песчаным берегом. Открылась широкая река с узкими перекатами и старицами. Под стеной леса вода черная, а на стремнине белесой голубизны. «Неужели Пур?» — пристально вглядывался Викторенко.

Летчик сделал круг перед заходом на посадку. Викторенко успел разглядеть на земле скреперы и бульдозеры. Шла укладка бетонной полосы.

Ан-2 встречал Тонкачев. Он выглядел тем же подростком, и вещи на нем были, видимо, из «Детского мира», только шляпа убеждала, что куплена она в магазине для взрослых.

— Здравствуйте, Юрий Иванович! — Викторенко осторожно пожал маленькую руку, боясь расплющить тонкие пальцы.

— С прилетом! Один сын Ивана, второй сам Иван! — Тонкачев озорно улыбнулся. — В сказках досталось Иванушкам. А на деле Иваны не дураки. Похитрее других!

— В сказках они тоже не такие уж дураки, — решил уточнить Викторенко.

— Да? А вы, выходит дело, не только инструкции читаете, а еще и сказки?

— И сказки…

Они оба рассмеялись, и тревога отпустила Викторенко.

— Ковер-самолет быстро домчал?

— Самолет хорошо, а олени лучше! — в тон ответил Викторенко словами из приставшей песни. Не забыл о взлетах и падениях машины в облаках. Неожиданно вспомнил, что слова песни услышал от Ларисы. Она тихонько напевала: «Самолет хорошо, пароход хорошо. А олени лучше!»

«Дорогое ты мое солнечко! Блеснула ярким лучиком и опалила сердце».

В кабинете Тонкачева Викторенко увидел те же самые вещи, что и в Березове. Не вешалке рабочая одежда, защитная каска. Внизу пара резиновых бродней. Для встречи главный инженер переоделся, но не особенно привычно чувствовал себя в костюме.

Тонкачев достал из спецовки блокнот. Присел на край стула, словно предупреждал, что беседа будет короткой.

— Примешь комплекс. Будь повнимательнее. Французы умеют раскрашивать. А приглядишься посерьезнее — много недоделок. Держи блокнот и ручку. Подарок тебе. Месторождение богатое. У меня от цифр вначале голова кружилась. А теперь привык… Понял, что можно наращивать темпы добычи!

Викторенко с напряженным вниманием слушал неторопливый рассказ Тонкачева о делах на каждом комплексе. Время от времени посматривал на висевшую схему. Как бусы, вытянулись один за другим комплексы. Вернулась беспокойная мысль. Не переоценил ли его Лунев? В Игриме он получил готовый комплекс, где все проверено и отлажено не одним годом работы. Показалось, что главный инженер угадал его мысли.

— Иван Спиридонович, тебя решили поставить на третий комплекс, — Тонкачев повернулся и показал рукой на схему. — Первый цех в работе, а второй тебе достраивать. Проследишь за работой строителей и монтажников. Сразу садись за чертежи, постигай науку. Это первый деловой совет.

— Понятно.

— Не торопись. Оборудование поставляют французские фирмы. Я убедился, там тоже великие путаники. А нам, эксплуатационникам, надо каждый болт опробовать руками. — Наклонился к Викторенко и сказал доверительно, как самому близкому человеку: — Мыслишка одна замучила меня. — Рукой провел сверху вниз, будто перечеркивал схему комплекса. — Небольшая реконструкция, и десятый комплекс не придется строить!

Викторенко не сразу понял идею главного инженера.

— Пока воюю с цифрами и бумажками. Готовлю записку для министра. Поддержат — сэкономим миллионы. Французский инженер, естественно, против моего предложения. Поставил условие: если увеличим добычу газа на любой установке, фирма не несет ответственности. Пугает взрывом и пожаром.

— А как начальство?

— Малоземов отмалчивается.

Викторенко подумал, что приказ о его переводе пришелся вовремя. Чтобы в совершенстве знать производство, надо начинать с нуля. Он готов работать слесарем и вместе с монтажниками устанавливать оборудование. Учеба есть учеба.

Тонкачев пригласил Викторенко на ужин. Не успели сесть за стол, как старшая дочь, худенькая, подвижная, вся в отца, поставила на стол большую сковороду с жареными грибами.

— Свежие грибы? Откуда?

— Секрет дочерей!

Из соседней комнаты как по команде вышли три светловолосые девочки. С любопытством разглядывали гостя.

 

Глава вторая

1

Появление в вагоне-городке нового человека всегда событие, а особенно, если на работу прибыл новый начальник комплекса. В Медвежьем Викторенко поразил всех ростом, худобой и задумчивыми серыми глазами. Задубленное морозом и холодными ветрами лицо выдавало, что он успел пожить на Севере.

По мнению многих, Спиридон, как окрестили Викторенко, «мужик что надо: дело знает, работяг любит, лодырей не терпит». Самого Викторенко не покидало чувство удивления, почему Лунев рекомендовал в Медвежье его, а не кого-то другого.

Месяц за месяцем прошел год.

Из отряда приходили письма. Он узнал, чему очень порадовался, что Гордея, которому он перед отъездом дал рекомендацию в партию, назначили начальником строительного участка. Гордей писал, что по его рисунку начали рубить из бревен профилакторий: «Думаю, обязательно выручит моя фигурная зубастая пила!» Страничка заканчивалась припиской: «Боюсь, что из меня не выйдет начальник. В армии старшина говорил, что каждый командир отделения должен выработать командирский голос! А у меня настоящего, командирского голоса нет, не знаю, прорежется ли вообще!»

Касьян Лебедушкин сообщал, что Юля родила второго сына: «Назвали в твою честь Иваном».

Викторенко тоже писал ребятам:

«Медвежье в самом деле стало для меня „университетами“. В Игриме у нас один комплекс, а в Медвежьем их должно быть десять. А это значит, что в десять раз больше потребуется классных специалистов, не говоря уже о слесарях, сварщиках и операторах».

Викторенко по обыкновению поздно возвращался с комплекса и, подходя к балку, увидел в окне свет. Вошел. За столом сидел Смурый. Увидев Ивана, поднялся, шагнул навстречу.

— Здравствуй, друже! Не обидешься, что без спроса вломился к тебе? Сосед дал ключ. Искал тебя в Игриме, а ты в Медвежьем. Слышал, начальником комплекса назначили тебя?

Викторенко в замешательстве не отвечал. Пытался представить, зачем прилетел Смурый.

— Здравствуй! Вломился так вломился! — сказал Иван без особой радости.

— Не рад, что я приехал?

— Сказать по правде: вроде рад и не рад!

— Давай забудем старое, — быстро выпалил Смурый. Рассказал, что год проработал в Шебелинке, потом перебрался в Харьков в научно-исследовательский институт. — Ты понимаешь, в институте толком не знают, где Западная Сибирь. Заела меня обида. Подбросил идейку, а меня в штыки. По плану такой темы нет, посоветовали не соваться. Поссорился — и тикать!

Во время сбивчивого рассказа Смурого Викторенко то и дело ловил себя на мысли, что товарищ что-то недоговаривал. Золотое кольцо на руке подсказало, что Анатолий женился. Отнесся к этому Иван совершенно спокойно.

— Ты один живешь? — спросил Анатолий.

— Пока один.

— А я ведь женился, — с вызовом сказал Смурый. — На Асе. Сюда хотела со мной лететь. Но я не взял. Чего доброго отобьешь. Она и так призналась, что ты ей всегда нравился. А сейчас вообще стал для нее героем. Видишь, как бывает? Ты нравился, а за меня замуж вышла!

— А я и не знал, что нравлюсь!

— Решил податься к тебе. Помнишь, как мы хорошо с тобой жили вместе? Сколько у нас было разных планов? Ты ведь хотел автоматизировать производство. Не забыл?

— Не забыл! — Викторенко пожалел товарища, но Смурый приехал слишком поздно. Старую дружбу не восстановить. Разбитый глечек не склеивают!

— Ты ложись, Анатолий, а я еще посижу. — Викторенко по старой студенческой привычке навернул на настольную лампу газету, и сразу половина комнаты потонула в темноте.

— Малюешь?

— Есть трохи!

Смурый подошел к кульману. Принялся рассматривать готовый чертеж, обкусывал заусенцы на пальцах.

Викторенко почувствовал, что работать спокойно не сможет. Чужое дыхание обжигало затылок.

— Есть другое решение, — сказал Смурый, затаивая улыбку. Взял карандаш, перенес автомат ближе к абсорберу.

— Критиковать всегда легче, — сказал нетерпеливо Викторенко. Он не хотел объяснять, что переиграл все варианты. За чертежами проведены десятки бессонных ночей, а расчетами исписан не один блокнот. — Давай — спать. Утро вечера мудренее!

— А ты не терпишь критику!

— Критика должна быть разумной.

— Ну как знаешь, — обиженно протянул Смурый. — Не собираешься в Уренгой?

— Работы и здесь выше головы. Пора спать. Завтра мне на работу! — Викторенко лег, но сон не брал его. Ворочался с одного бока на другой. Смурый из праздного, любопытства спросил об Уренгое, а для него новое месторождение может стать еще одним «университетом». Впрочем, как решит начальство.

А может, и для Анатолия Уренгой не просто любопытство. Только он сам, без начальства, решает свою судьбу.

Викторенко перебирал разговор с Анатолием: почему он ни словом не обмолвился о матери? Неужели ни разу не зашел к ней? Вспомнил последнее письмо из Андреевки. Мать писала, что деньги получила, но никого не могла нанять для ремонта хаты, а хитрую лисицу, которая каждый день таскала по одному цыпленку, выследил сын соседа.

«Милая мама, ты вправе обижаться на непутевого сына. Приеду и сам займусь твоей хатой. И не деньги приковали меня к Северу, как судачит соседка, а клятая работа захватила целиком».

В вахтовом автобусе вместе с Викторенко утром на стройку отправился и Смурый. Перед выходом из балка он еще раз посмотрел на чертеж. Жирный крест мягкого карандаша больно резанул. «Критика должна быть разумной!» Спасибо Ивану за его спартанскую выдержку. Почувствовал запоздалое угрызение совести: бросил товарища в разгар работы. Захочет ли Иван теперь работать с ним?

Они молча начали обход цехов. Смурый внимательно приглядывался к агрегатам и приборам. Вел себя не как посторонний наблюдатель, а как настоящий хозяин производства. Старался разобраться в оборудовании без чужой подсказки.

— Я поднимусь к диспетчеру, — сказал Викторенко. — Пойдешь со мной?

— Поброжу здесь еще.

На лестнице Викторенко обратил внимание на сутуловатую фигуру в ватнике. Спускавшийся человек показался знакомым. Широким блином светилось лицо. Маленькие глазки, затененные рыжими бровями, смотрели затравленно.

— Вот и встретились, Егор Касаткин. Не ошибся ты — земля действительно круглая.

— В самом деле круглая, — сварщик испуганно дернул головой.

2

Лунев, назначенный вместо Малоземова начальником областного управления по добыче газа, вызвал Викторенко в Игрим для встречи комсомольского отряда. Иван обрадовался — несколько дней не будет видеть Смурого. И вот он снова шагал по широкой улице своей «Венеции». Казалось, под ногами тот Hie самый скрипучий снег, тот же знакомый, хорошо изученный поселок с теми же самыми чахлыми березками. Но навстречу, будто обгоняя друг друга, спешили новые двухэтажные дома.

Иван без труда угадывал работу Гордея Завалия и его бригады. Что ни дом, то свои крылечки. У одного спущенные резные полотенца и такие же фасонистые наличники на окнах. У других застекленные тамбурочки с острыми крышами. Под каждой на цепях висит большой фонарь. Выкрашенные масляной краской в яркие, броские тона, дома как будто улыбались, поблескивая рядами протертых окон.

Тепло красок скрашивало хмурый день. Невольно забывалось, что черные тучи сократили и без того короткий зимний декабрьский день.

Викторенко никого не предупредил о прилете: хотелось походить одному. Каждый дом, березка по-своему напоминали: здесь он жил, работал. Здесь состоялось его знакомство с новой землей, ее открытие. Но разве только его одного? Всего отряда, каждого парня в отдельности. Сейчас он мог признаться, что соскучился но ним. Письма письмами, но они никогда не заменят живого общения и удивительной теплоты встречи.

Иван минуту помедлил и размеренным шагом направился к реке. Пройдя всю длинную улицу, остановился перед высокими сугробами. Долго смотрел напряженно в сторону бывшего пожарища. Стоило ему на секунду смежить веки — выступали слезы. Показалось: перед ним Лариса. Вышла незаметно легкой походкой, живая, счастливая. Украдкой прижала палец к губам и тихо прошептала: «В воскресенье! Ты слышишь, в воскресенье!»

Нетерпеливо шагнул к сугробам. За сугробами оказалась продутая, ровная полоса. На твердом насте заметил следы. Они заставили его поверить, что минуту назад стояла Лариса и теперь манит его за собой. Шагнул в след валенками и, проминая наст своей тяжестью, убедился, что это следы женщины.

Викторенко не знал, что до метели на пожарище ходила Золя Железкина. Она так и не примирилась с нелепой смертью подруги.

Узкая полоска скоро кончилась, снова взметнулись высокие сугробы. На их вершинах волчками кружился взвихренный снег. Новая преграда не остановила Викторенко. Он долго еще торил целину, сбивал сугробы, пока не выбился из сил. Повернул в сторону жилья — и почудился голос: «В воскресенье! Ты слышишь, в воскресенье!» Он заторопился к лесной тропе, споткнулся и упал, не в состоянии отдышаться.

В поселок Викторенко возвращался угнетенный. Напрасно он думал, что время снимет сердечную боль. Ругал себя за нерешительность, за то, что не уберег любимую.

Неожиданно оказался перед знакомым теремком. Высокая острая крыша, как сабля, рассекала снежный намет пополам. Крыша не давила, крыльцо с резными балясинами казалось невесомым, а окна гармонично вписывались и размер сруба.

Викторенко представил, как встретит его Юля Зимница, теперь уже Лебедушкина, он наконец увидит их карапузов. В письмах Юля не могла нахвалиться малышами. Но каково было его разочарование, когда дверь оказалась закрытой.

Стал думать, к кому бы направиться, чтобы обсушиться и согреться. Вспомнил, что стоит перед домом, где получил комнату Виктор Свистунов. Но и здесь хозяина не оказалось.

— Иван Спиридонович, вы Свистуновым не стучите, — из соседней двери выглянула соседка. — Ни Виктора, ни Тоси нет дома. Сейчас все комсомольцы в колготе.

— В чем, в чем?

— Ну делом заняты! — Женщина о удивлением посмотрела на Викторенко. — Отряд должны встречать. Комсомольцы летят к нам!

Ну, конечно же, его хлопцы готовятся к встрече. Их отряд был первым. А сейчас спешат другие парни, вчерашние школьники и пэтэушники, чтобы включиться в настоящую работу.

— Иван Спиридонович, — окликнула женщина. — Посидите минуту, пока я в магазин сбегаю. Хлеб у меня кончился. — Она смущенно улыбнулась. — Как под наседку, волокут мне своих крикунов при нужде. Кормить время подошло, кинулась, а у меня хлеба ни крошки.

— А Лебедушкины тоже оставили своих мальчуганов?

— Старшего Юля с собой прихватила. А младшенький с моими погодками колготится. Ванечка — шустрый топотун.

Викторенко разделся, вошел в комнату и почувствовал себя Гулливером. Не знал, где ступить, чтобы не раздавить разбросанные всюду игрушки. Малыши с интересом поглядывали на незнакомого дядю, а лупоглазый карапуз в синих ползунках заревел.

Викторенко в смятении посмотрел на карапуза. Потом осторожно подхватил его на руки. Малыш затих, прижался горячим тельцем. А его маленькие ручки, перетянутые в запястьях, принялись обследовать дядин костюм.

И другие малыши расхрабрились. Со всех сторон окружили незнакомца, а самые смелые пытались вскарабкаться к нему на колени. Викторенко, не зная, чем занять ребятишек, по очереди подносил к каждому свои часы, давая послушать. Ребятишки весело смеялись. Взрослый дядя вспомнил, как умел гудеть паровозом. Сложил ладони, и в комнате раздался паровозный гудок. Он опустился на колени и пополз по ворсистому ковру. Малыши без приглашения поползли следом, весело вскрикивая.

Женщина вернулась с хлебом, когда игра была в полном разгаре, но теперь Викторенко изображал вертолет, громко гудел, вертелся на одном месте, вытянув длинные руки по сторонам, как лопасти несущего винта.

— Не плакали тут без меня? — спросила женщина ребятишек.

— Не-ет.

Выйдя на улицу, Викторенко оторопело остановился. В первый момент даже показалось, что он на новой улице. На домах появились полотнища с призывными словами: «Добро пожаловать!» Открыл дверь в крайний дом и сразу понял, что именно здесь готовятся к встрече.

Громкие голоса привлекли его внимание, и он вошел в комнату.

— Иван Спиридонович! — навстречу бросилась оживленная Юля. — Здравствуйте, Иван Спиридонович! — протягивала вперед руки. Глаза блестели. — А мы вас завтра ждали. Нам из обкома звонили. Сказали, что вы приедете встречать отряд.

— Чую, кто-то здесь басит, — сказал, горячо обнимая Викторенко, Касьян. — Здравствуй, друже Иван. Слышал, комсомольцы к нам едут? Правда, основной отряд не к нам. Теперь ведь ударная стройка — Уренгой. Но и мы ждем.

Снова в комнате появилась Юля, ведя за руку малыша.

— Наш старший, — с гордостью сказала она, обращаясь к Викторенко.

— Хорош, — в тон ей ответил Иван, здороваясь за руку с мальчуганом. — А я и с младшим уже познакомился.

— У Марии Ивановны были? Вот здорово, — воскликнула Юля, а потом ласково спросила: — Не завидно?

— Завидно, — согласился Иван.

— Иван, — вмешался в разговор Касьян. — Приедут ребята, организуем чаепитие за круглым столом. Молодым передадим традицию. Да и сами посидим. Кто знает, когда придется еще встретиться. А сегодня ты наш гость.

 

Глава третья

1

Калерия Сергеевна Дудолатова удивилась, когда письмо от неизвестного адресата догнало ее в Уренгойской экспедиции. Белый конверт из плотной бумаги не принадлежал к почтовым и был скорее всего служебным, и это вызывало любопытство и тревогу. Калерия вертела в руках конверт, стараясь разобраться в набитых черных штемпелях. Сначала подумала, что письмо переслали ее дальние родственницы — две старушки из Свердловска, которые иногда сообщала ей о себе. Потом вспомнила свою соседку по московской квартире, пунктуально разбирающую ее корреспонденцию. В конверте оказалось приглашение от Академии наук принять участие в ежегодных чтениях, посвященных памяти Ивана Михайловича Губкина.

Калерия Сергеевна нервно заходила по тесной комнате гостиницы.

Было что-то символическое, что приглашение на чтения она получила именно в Уренгое, где открыто новое месторождение. Еще в Москве она посчитала за большое счастье, что ее включили в состав правительственной комиссии по приему месторождения, куда входили ученые, представитель Совета Министров, первый секретарь обкома.

Докладывал Шибякин. От его высоченной фигуры, как будто вырубленной из лиственницы, веяло неукротимой силой. Он сразу подкупил собравшихся удивительной простотой. Не стесняясь, перечислял все неудачи, пустые скважины. Полная искренность начальника экспедиции помогла членам комиссии понять, что успех не пришел случайно, а потребовался десятилетний самоотверженный труд в краю непроходимых болот за Пуром.

Мысли снова вернулись к письму. Почему ее пригласили выступить на чтениях? Она лишь практик, ее работа в поле или на комплексе.

На Губкинских чтениях речь будет идти о творческом наследии ученого. Но для нее Иван Михайлович прежде всего человек. Она обязана рассказать о его душевной доброте и щедрости. Как ей кажется, в последнее время утрачено чувство доброты друг к другу. Стараются объяснить это атомным веком и большой занятостью. Это лишь оправдание своего равнодушия!

Кем она была для академика, глупая фабричная девчонка? А он зажигал ее огнем знаний, лепил из нее нового человека революции. Ее захлестнули далекие воспоминания.

«Милая Калерия, на дворе зима, а вы изволите вышагивать в резиновых баретках, — остановил ее в коридоре горной академии Иван Михайлович. — Никуда это не годится. Ноги простудите. Ревматизм еще успеете заработать в экспедициях. Не торопите события. Держите деньги на туфли!»

«Я сама заработаю!»

«Вот и хорошо. — Академик широко улыбнулся, поблескивая стеклами очков. Его крестьянское лицо показалось ей рассерженным. — Считайте, что я оформил вас уборщицей. Ваш третий этаж. Сегодня же получите аванс в бухгалтерии».

Калерия Сергеевна пожалела, что не записывала разговоры. Надеялась на память. После окончания горной академии ей не один раз приходилось встречаться с ученым. В Чусовских Городках, в Губахе и Ишимбае. Сейчас любая бы ее запись пригодилась. Старалась представить, в каком углу ее московской квартиры стопка с пикетажными книжками первых экспедиций. Квартира всегда напоминала полевую палатку, где вещи сложены второпях для следующей перебазировки. Рядом с книжным шкафом в чехле спальный мешок. Стоят юфтевые сапоги с высокими голенищами.

Несколько дней то пурга, то проливной дождь. Сейчас идет дождь со снегом. Калерия Сергеевна не удержалась от вздоха. Видно, снова сегодня не удастся улететь. Пять дней группу москвичей регулярно вывозят на аэродром, и полеты отменяются из-за непогоды.

Ожидание всегда утомительно. Так случилось и в этот день. Появился в гостинице озабоченный Шибякин. С ним ненец — охотник Ядне Ейка. Он успел со всеми перезнакомиться и не один раз вечерами рассказывал об охоте, добытых соболях, белках и песцах. Не забывал расхваливать своего Тяпу.

— Звонил на аэродром, — сказал Шибякин, стараясь обрадовать отлетающих. Приказали ждать. Есть надежда, что улетите.

— Ядне Ейка, хотите, возьмем вас в Москву? — сказал представитель Совета Министров, втягивая охотника в разговор.

— Тарем, тарем. Хорошо, ладно, — закивал черноволосой головой ненец.

— Не полетит, — сказал Шибякин. — Летчики не раз предлагали, а он отказывается.

— Тарем, тарем!

— Богата ваша земля. Газ открыли, — продолжал представитель. — Вы рады?

— Однако, шибко глухарей пугаете, лосей. Далеко на охоту ходить!

— Правильно, — сказал задумчиво Шибякин и потер рукой по колючему подбородку. Загородил собой низкорослого охотника. — Глухарей распугали, сохатые ушли. Пора задуматься, как мы ведем себя на земле! Что будет дальше, если сейчас по чернотропу охотник уходит за зверем от фактории за сто километров? Кто виновен в пожарах? Снова мы. Есть и моя личная вина. Перед краем. Может быть, слышали, как построили аэродром на Пуре? Два стада оленей копытами выбивали снег на реке. Я тогда превысил власть! И никто меня не остановил. Один только бригадир-оленевод осудил мой поступок.

— Василий Тихонович, почему это вы заговорили об этом сейчас? — удивленно спросил профессор, вскидывая вверх седые брови.

— Не сразу дошел своим умом, что земля требует защиты!

— Василий Тихонович, при любом наступлении планируются потери, — покровительственно произнес профессор.

— Но в каких размерах!

— Придется примирить вас, — сказал представитель Совета Министров. — Нас в равной степени интересует открытое месторождение и охрана земли. Должен сообщить, готовится специальное постановление о защите природы. Это станет государственным делом. Василий Тихонович, вы здесь хозяин, и от вас в первую очередь надо ждать решительных действий!

— Душевно рад. Но не представляю, как жить без тракторов.

— Опять плохо!

— Да, плохо. Вертолеты и самолеты не в состоянии перебросить все грузы. Дирижабли нужны!

— Василий Тихонович, вы еще и фантазер, — засмеялась Калерия Сергеевна. — Какие дирижабли?

— А что? Почему бы и нет? Трактора, к сожалению, рвут ягель и уничтожают землю!

Шибякин все больше нравился Калерии Сергеевне. Его беспокоит земля, жизнь охотника и дела оленеводов. Он чувствует себя в ответе за поведение трактористов, буровиков, летчиков. Очень интересный человек! Была бы помоложе — влюбилась! Шибякин уговорил ее выступить перед молодыми специалистами. Оказалось, что геологи и буровики не представляли, как работали в первые годы Советской власти. Жаль, что в стране нет музея труда. Он должен быть, чтобы можно было сравнивать первые станки, машины с последними моделями. Без этого нельзя понять, как мы добивались успеха. В ее время буровиков узнавали по отрезанным рукам. На буровом станке «Лампус» стояли две катушки: одна опасная, вторая безопасная — для намотки пенькового каната. Зазевался буровик во время свертывания труб, и канатом с опасной катушки отрезало руку. Долго она думала, как обезопасить рабочих. Потеряла сон, перечертила ворох бумаги, но своего добилась.

«Наша Калерия мозговитая деваха!» — одобрительно заговорили рабочие на буровой. А потом ее нововведение распространилось по всей стране.

«Башковитая Калерия, соображайте, о чем вам лучше всего рассказать в академии, — сказала она себе. — Пожалуй, и о Шибякине, о его фанатической одержимости. Он не был учеником Губкина, но верный продолжатель его дела! А может, и о том молодом инженере, с которым впервые столкнулась в Шебелинке, а потом вновь познакомилась здесь». Присела к столу и принялась торопливо писать. За работой скоро забыла о непогоде, о предстоящем отлете из Уренгоя. Карандаш проворно бегал по бумаге, и память возвращала ей все новые и новые забытые встречи с ученым.

2

Викторенко с трудом привыкал, что в балке он не один. Начали надоедать завистливые рассказы Анатолия. Выходило, что два года Смурый сначала в Шебелинке, а потом в Харькове, в научно-исследовательском институте, только тем и занимался, что замечал ошибки и промахи своих начальников. Ссылаясь на то, что из-за погодных условий создалось тяжелое положение на производстве, Иван стал ночевать в своем рабочем кабинете. После недельного отсутствия ввалился в балок злой, издерганный.

— Кончилось чрезвычайное положение? — спросил Смурый.

— Не кончилось, — Викторенко с трудом сдержался, чтобы не выговорить Смурому все, что он о нем думает. Оператором работать отказался, неизвестно, чего добивается. — Метанол у нас на исходе!

— И что из того?

— Хочу тебя послать. Все равно пока без дела сидишь.

— Надоел?

— Не знаю.

— Другой работы мне не нашел?

— Не о работе сейчас разговор. Просто прошу, чтобы выручил. Послать некого.

— Толкачом буду?

— Считай, что так. Все лучше, чем сидеть без дела! Документы утром оформим.

— Если ты так за меня решил, поеду. — Смурый хитро улыбнулся. — Пока не забыл, тебе письмо. Не обижайся, что прочитал. Зинка Широкова пишет. Помнишь ее? Тоже признает, что ты гений. А для меня сойдет роль толкача!

Викторенко нетерпеливо посмотрел на приятеля. Никогда еще Анатолий не был ему так неприятен. Неужели снова зависть заела его? Но кого он собрался винить? Сам же сбежал, сам испортил себе биографию. Как ни суди, а дезертир. Отряд бросил!

Развернул листок и начал читать. С трудом разбирал чужой почерк:

«Здравствуй, дорогой Иван!

Зина».

Знаю, мое письмо удивит тебя. Я столько наслышалась о твоих успехах, что долго думала, писать тебе или не писать, и вот решилась. Стыдно забывать старых друзей. Знай, я всегда верила в твой талант. Коротко о себе. Работаю в научно-исследовательском институте, куда ты не захотел идти. Фирма солидная. Мне предложили выбрать тему для кандидатской. В твоем дипломном проекте была интересная идея. Если не возражаешь, я хочу взять ее за основу и развить. Когда я рассказала папе, что ты отказался работать в институте, он выругал тебя. Сказал, что ты могильщик и сам зарыл свой талант в землю. По его словам, у тебя голова теоретика. О себе я не могу этого сказать. Мне нужна чья-то подсказка. Может, со временем вымучаю кандидатскую.

Иван, я на тебя обижена. Хочу знать, друг ты мне или не друг? Так что скорее отвечай. Будешь в Харькове, обязательно заходи. Смотаемся куда-нибудь. Сейчас у нас на гастролях московская оперетта. Мои знакомые совершенно без ума от Шмыги. Я тоже успела в нее влюбиться.

— Прочитал, гений?

— Хватит ерничать. Не пойму, на кого ты зол? Зачем ты ехал? Или ты что-то утаиваешь от меня? Тебе предлагают работу — ты отказываешься. Не тунеядец же ты — месяц не работаешь. Или у тебя научная командировка?

— Иван, Зиночке ты тоже будешь говорить такие слова, когда она приедет к тебе за идеями?

— Так ты, значит, за идеями приехал? — нетерпеливо сказал Викторенко. — Ну вот что — это дело твое. Сейчас меня интересует: за метанолом поедешь?

— Когда друг просит, как не поехать.

Утром повалил густой снег, и белые облака проглатывали стоящие лиственницы и кедрачи.

Водитель самоходки чудом находил дорогу между деревьями, но боялся разогнать машину и едва полз на первой скорости.

Прижавшись тесно друг к другу, под брезентом сидели Викторенко и Смурый.

Смурый держал в руках полевую сумку с документами и доверенностью на получение метанола. Радовался, что Иван вызвался проводить его до аэродрома, объяснить летчику важность задания. Анатолий не понимал, почему он вдруг вчера сорвался, вел себя как последний мальчишка. Чего он в самом деле хочет? В Шебелинке не понравилось, из научно-исследовательского института уволился. Да, уволился. Никакой командировки у него нет. «Белая булочка» — Анатолий вспомнил студенческое прозвище Широковой — хоть на чужих подсказках, но станет кандидатом наук. Науку вперед она не двинет, но повышенный оклад ей гарантирован. При разговоре не забудет вставлять: «Папа у меня профессор, мама кандидат… я тоже кандидат наук». А он? Завидовал целеустремленности друга. Иван упорно бьется над автоматизацией процесса добычи газа. Может быть, не все ему удастся, но ведь бьется же!

Потянуло извиниться перед товарищем, но испугался, что Иван его не поймет. Посчитает это очередной уловкой. Позволил себе лишь слегка пожать Ивану руку.

Викторенко сразу ответил. Хотел он верить, что товарищ его понимает.

В белом облаке шофер налетел на дерево. После столкновения с дерева обрушился снег и тяжелым грузом ударил по брезенту.

— Заснул? — окликнул Викторенко шофера.

— Погнали в такую коловерть. Зря едем, самолеты не будут летать.

— Будут, не будут, не твое дело, — резко оборвал Викторенко. — Мы должны быть на аэродроме.

И снова машина рыскала в белой мгле, срезая скошенным носом высокие сугробы. Острые зубья гусениц рвали снег.

— Иван, а, пожалуй, шофер прав, — сказал озабоченно Смурый. — Мы с тобой как в консервной банке. Если не разобьемся, считай за счастье.

— Факт, на что-нибудь напоремся! — поддакнул с тревогой шофер. — Болтаемся в молоке. Если бы не царапались за землю, поверил, что летим по воздуху!

— Жми вперед, летчик. Кто прав, кто виноват, время покажет. Взлетит цех — виновного сразу найдут.

В белой мгле было потеряно представление о времени. Снова раздался удар, и вездеход остановился. Шофер радостно приплясывал, выскочив из машины. И хотя его голос относило ветром, пассажиры сумели разобрать:

— Мать честная. В стенку аэровокзала врезали!

В тесном здании аэровокзала никто не обратил внимания, когда хлопнула набухшая от сырости дверь и в вихрях летящего снега ввалились шофер, Викторенко и Смурый.

Кто-то простуженным голосом спросил:

— Метет?

— Света божьего не видно! — сказал торопливо шофер, удивляясь, как ему удалось отыскать аэровокзал, а не плутать по тундре.

— Я же говорил, что аэродром закрыт! — сказал недовольным голосом Смурый.

— Для кого и закрыт, а санитарный самолет выпустят. Нам же не в Москву надо. А до Лабытнанги доберемся. Устраивайся, а я отправлюсь искать летчиков.

Смурый с шофером скоро согрелись и уснули на лавке. Рядом разговаривали, смеялись, но громкие голоса на в состоянии были разбудить спящих.

Выходя из диспетчерской, где Викторенко узнал, что грузовой самолет Ан-24 еще не прилетел, он столкнулся с женщиной. Теплый оренбургский платок наполовину закрывал ее лицо. Когда женщина вскинула глаза, он сразу узнал ее.

— Калерия Сергеевна?

— Неужели вы, Викторенко?

— Я, собственной персоной!

— Должна заметить, что вы еще подросли!

— А как же иначе! — Викторенко шагнул к спящим и растолкал Смурого: — Анатолий, побачь, кто здесь? Калерия Сергеевна!

Смурый спросонок не сразу смог разобраться, что произошло. Роняя голову, продолжал спать.

— Вы прилетели к нам в Медвежье? — спросил Викторенко.

— Выбираемся из Уренгоя. Пять дней там ждали вылета. Теперь здесь три дня сидим. А вы, как всегда, вместе? — сказала Калерия Сергеевна. — Идемте, я вас познакомлю с Шибякиным. Начальник Уренгойской экспедиции.

— Калерия Сергеевна, я писал вам… — сказал Викторенко.

— Я тоже, — добавил Смурый.

— Да, да, вспоминаю… Признаться, мальчики, замоталась бабка. Из одной командировки в другую. Забыла о своей камералке в Москве. Сколько мы не виделись? Год? Два?

— Скоро будет пять, — сказал Смурый. — Мы ведь прибыли с первым комсомольским отрядом в Игрим.

— Идемте, а то Шибякин меня заждался. Василий Тихонович настоящий рыцарь. Замучился с нами. В группе все собрались далеко не молоденькие. Каждый требует к себе уважения и заботы.

Калерия Сергеевна прошла в глубь зала, где скамейки отгораживал угол.

— Василий Тихонович, хочу вас познакомить с моими молодыми друзьями. Иван Викторенко и Анатолий Смурый. Представьте, познакомились в Шебелинке, а встретились в Надыме!

— Очень рад, — сказал Шибякин. — Лунев мне рассказывал о вас, Викторенко.

— Вот как! — воскликнула Калерия Сергеевна. — Кстати, Викторенко, где вы сейчас работаете?

— Иван — начальник комплекса, — вмешался в разговор Смурый.

— Скажи ты! — улыбнулась приветливо Калерия Сергеевна. — Но хоть и начальником стал, не забывай писать сварливой старухе.

— Не наговаривайте на себя! — сказал с обидой Викторенко.

— Ну ладно, ладно, вы так и не доложили, куда собираетесь лететь? — пытливо спросила Калерия Сергеевна.

— Лететь Анатолий должен. У нас на исходе метанол.

— Постоянная история, — заметил Шибякин. — Придется насидеться вашему товарищу. Я уж предлагал московским ученым зачислить их в штат экспедиции, — весело продолжал Шибякин. — За неделю набежали бы денежки!

— Куда уж там, — оживилась Калерия Сергеевна. — А вот Викторенко, пожалуй, скоро придется перебираться к вам в Уренгой. Как думаете, Василий Тихонович?

3

Викторенко безошибочно научился определять температуру за окнами своей комнаты: нарос на стенах мохнатый иней — тридцать градусов на улице; загудела печка с надрывом — завьюжила метель.

За работой не заметил, как после зимы промчалось короткое лето, а потом и осень, расцвеченная золотыми листочками на стелющихся березках и ивках. И снова вернулась зима.

Смурый работал в объединении начальником производственного отдела. Часто звонил Викторенко, и голос его с каждым днем становился все более властным. Интересно, догадывался ли Анатолий, что это Викторенко настоятельно рекомендовал его в объединение: все-таки Смурый был опытный и грамотный инженер.

После очередного звонка Викторенко подумал, что плохо знал своего бывшего друга. Он не может забыть, что ездил за метанолом простым толкачом. И сейчас упорно подчеркивает свое служебное положение — начальственное по отношению к нему, Викторенко.

По утрам около вахтового автобуса собиралась очередная группа рабочих. Викторенко нравились утренние встречи. По дороге удавалось решить многие производственные вопросы, а самое главное — в поездках он еще больше сближался с коллективом.

Выйдя первым из вахтового автобуса, Викторенко залюбовался северным сиянием. Разноцветные полосы дугой замыкали небосвод, переходя одна в другую. Не теряя яркости, вдруг распадались, и небо расцвечивалось синими, золотистыми, красными огнями или отливало нежной голубизной.

В кабинете Викторенко долго растирал замерзшие руки. Скосив глаза, посмотрел на телефон. При одном воспоминании о том, что надо звонить Смурому, по скулам заходили желваки.

Успокоил приход оператора. Черноволосая девушка с закрученной в пучок косой перед сдачей смены принесла журнал с записями по добыче газа.

Викторенко, просматривая цифры за каждый час работы, пытался представить поведение скважин.

В дверь осторожно постучали. Викторенко оторвался от журнала, охотно пригласил:

— Входите! — Посмотрел на операторшу и приветливо закончил: — Счастливо отдохнуть!

В кабинет вошел высокий узкоплечий мужчина. Уши пыжиковой шапки опущены, тесемки туго завязаны под бородой, кенгуровый воротник серого пальто поднят. Притопывая валенками, незнакомец старался согреться. Встретился глазами с Викторенко и удовлетворенно закивал головой, приветливо улыбаясь.

Из-за спины мужчины вышла маленькая кареглазая женщина, тоже в пыжиковой шапке, повязанная сверху оренбургским платком.

Мужчина, развязав тесемки шапки, быстро заговорил, потирая рукой щеку. Женщина старательно переводила:

— Товарищ Викторенко, месье Мишель Перра, как вы, вероятно, знаете, представляет французскую фирму, поставлявшую оборудование для всех комплексов. Мишель Перра получил сегодня большое удовольствие. Он первый раз в жизни видел северное сияние. В Париже он будет с восторгом рассказывать о великолепном фейерверке огней. Мишель Перра рад, что ему предоставляется возможность познакомиться с талантливым руководителем.

— Скажите Мишелю де Перра, что мы зажгли северное сияние в его честь. А меня он перехвалил. Заслуги мои куда скромнее.

— Нет, нет, — отрицательно закивал головой французский инженер и быстро сказал что-то переводчице, жестикулируя руками.

— Мишель Перра сказал, что месье Викторенко умеет шутить. Большая честь, когда зажигают северное сияние. Но Мишель Перра не аристократ. Вы ему сделали комплимент. В его фамилии нет приставки «де».

— Оноре де Бальзак, — вспомнил Викторенко.

— Нет, нет, — снова отрицательно покрутил головой представитель фирмы. — Бальзак хотел стать аристократом. Мечтал. Сам себе присвоил приставку «де», не имея на то никакого права.

Маленькая кареглазая женщина продолжала переводить:

— Товарищ Викторенко, мне приятно, что вы знаете Бальзака. Мишель Перра читал Льва Толстого, Ивана Тургенева. Понравился ему «Тихий Дон». Михаил Шолохов большой психолог и романист.

— Я тоже люблю французскую литературу, — сказал Викторенко и внимательно посмотрел на французского инженера. — Почему вы стоите? Прошу садиться.

— Мишель Перра благодарит за гостеприимство. Он говорит, что из любви к вам, русским, приехал помогать строить в Медвежьем комплексы. А виноват в этом Михаил Шолохов. Он открыл ему Россию и заставил полюбить. А здесь Мишель Перра увидел настоящую Сибирь. В Тюменской области познакомился с увлеченными, одержимыми людьми. В восторге от вашей охоты. А какие у вас морозы? Мишель Перра три раза отмораживал уши. Уши, как известно, нужны всегда, чтобы поддерживать поля шляпы!

— Да, уши надо беречь! — улыбнулся Викторенко. — А тем более что еще не достроен второй цех. Ради этого Мишель Перра должен беречь здоровье!

— О да, мы строим вместе, — согласился французский инженер. — Мне нравятся ваши рабочие. Я охотно бы пригласил каждого на работу в нашу фирму. Мы работаем по контрактам. Мишель Перра побывал в Италии, Австралии, Индонезии, Иране, Судане и Марокко.

— У нас в стране много строек, а хороших специалистов нам самим не хватает.

— Знаю, знаю. Можно курить? — спросил инженер, отыскивая пепельницу.

— Надо спросить у женщины!

— О, Тата курит больше, чем я, — засмеялся французский инженер. — Как говорят, она заядлый курильщик. Товарищ Викторенко, как я говорю по-русски?

— Вполне сносно.

— Тогда я перестану брать у Татьяны уроки. — Мишель Перра посмотрел весело на переводчицу и перешел на родной язык. — Товарищ Викторенко, вы слышали о проекте Тонкачева? Может быть, я не так выразился? Сказать точнее, об одной идее Юрия Ивановича?

— Да! Слышал.

— Главный инженер Тонкачев, несмотря на контракт с нашей фирмой, хочет отказаться от постройки десятого комплекса. Уверяет, что девятый при небольшой реконструкции возьмет на себя работу и десятого. Как у вас в газетах пишут: «Пересмотрев свои возможности». А здесь таких возможностей нет. Каждый комплекс должен давать запланированное количество газа. Надо строить десятый комплекс. Эксперимент в данном случае неуместен. Я как инженер, ставлю вас в известность, что фирма не будет отвечать за последствия. Надеюсь, вы с большим опытом работы правильно оцените мое заявление. Я хочу предостеречь от возможного взрыва и пожара.

— У Юрия Ивановича тоже большой опыт работы. И очень светлая и ясная голова.

— Вы дипломат, Иван Спиридонович. Я очень ценю талант инженера Тонкачева, но моя фирма против экспериментов. — Перра что-то быстро сказал переводчице.

— Мишель Перра просит, чтобы я особенно подчеркнула слово «эксперимент», — сказала переводчица. — Он заявляет, что фирма снимает с себя всяческую ответственность. Вся ответственность должна лечь на Тонкачева.

— Скажите Мишелю Перра, что я слышал, будто договор на строительство десятого комплекса с фирмой еще не заключен.

— Да, — перевела ответ переводчица. — Договора еще нет, а шли предварительные переговоры. Мишель Перра считает, что большая вина в этом главного инженера Тонкачева. Он просит данное заявление оформить протоколом или соответствующим документом.

Викторенко ничего не ответил. Достал из пачки французскую сигарету и размял в пальцах. Принюхиваясь к сладковатому запаху табака, медленно прошелся по кабинету. Мишель Перра без приставки «де» не такой простой, как хочет казаться. Если Юрию Ивановичу удастся осуществить свой проект — это прямая выгода государству! Он остановился перед схемой развития Медвежьего. Как на цепочке нанизаны один комплекс за другим.

— Я не вижу причины для беспокойства. В проекте предусмотрена постройка десяти комплексов.

— Я знал, что вы поймете меня. Фирма уже начала заказывать оборудование для строительства десятого комплекса. Мне был неприятен разговор с инженером Тонкачевым. К чему эксперимент, когда должен быть договор на строительство? — Дрожь в голосе выдала волнение, и инженер снова перешел на родной язык.

— Товарищ Викторенко, посмотрите еще раз на схему. Видите, как красиво расположились объекты, — бойко выговаривала слова кареглазая женщина. — Они широким кольцом охватывают месторождение. От каждого комплекса дорога к поселку. Мишель Перра восхищен вашим вахтовым методом, когда рабочих доставляют издалека. Может быть, в Канаде, где такие же огромные просторы, пользуются вахтовым методом, но в Европе о нем не знают. Это ваше открытие. Вернее, открытие нефтяников и газовиков Тюменского Севера.

Викторенко показалось, что переводчица успела заучить слова французского инженера. Неожиданно шальная мысль поразила его: Мишель Перра объезжает все комплексы и везде ведет один и тот же разговор о том, что предложение главного инженера Тонкачева никуда не годится. Он, не скрывая любопытства, посмотрел на французского инженера.

— Товарищ Викторенко, я прошу вас предостеречь Юрия Ивановича от необдуманного шага. Он должен вас послушаться. Зачем ему брать на себя такую ответственность? Я знаком с дочками Юрия Ивановича. У него три прекрасные дочери. Повторяю, надо знать коварство газа. Может быть страшный взрыв, пожар. О, я видел пожары, видел, как горели комплексы и компрессорные станции. Самое страшное, когда гибнут люди. Надо думать о рабочих. Человек у вас хозяин необъятной Родины своей. Татьяна подарила мне эти чудесные слова из песни!

— Действительно, так у нас поют. — Викторенко улыбнулся, вспомнив, как еще в Андреевне смотрел фильм «Цирк». Старый движок часто глох. Картина обрывалась. Заслышав веселую музыку, подходили жители из соседних улиц, и механик несколько раз подряд крутил картину.

— О, да! Смотрел еще в Париже!

— Мишель Перра, вы сможете ответить чистосердечно на один вопрос?

— Если вы, Иван Спиридонович, зададите даже два вопроса, — перевела переводчица, — Мишель Перра готов ответить на них! — Кареглазая женщина улыбнулась, повторяя улыбку французского инженера.

— Вы сказали, что вам пришлось объездить много стран, где ваша фирма помогала строить газовые комплексы?

— Да, это так.

— Если страна, где вы работали, заключала с вами новый контракт на постройку заводов, получали ли вы от фирмы за это вознаграждение?

— Конечно!

— Я имею право задать вам еще один вопрос?

— Товарищ Викторенко, мы договорились, что вы зададите мне два вопроса, и я на них ответил. Я знаю, о чем вы меня хотите спросить. Если вы отважитесь не строить десятый комплекс, я не получу вознаграждение от фирмы? Не буду вас обманывать, деньги меня интересуют, как каждого человека. Вас, русского, и меня, француза! Я давно хочу поменять свой «пежо» на новую модель «ситроен». Но я инженер и умею считать так же хорошо, как и вы. Есть предел надежности, и он закладывается в каждую машину, агрегат, перекачивающий насос. Это известно всем. Мост через бурную реку рассчитан на прохождение двух груженых эшелонов. Пойдет третий — мост рухнет в воду. Вы не пойдете на опасный эксперимент, если любите своих рабочих. Я все сказал. Инженеры фирмы рассчитали каждый узел прибора, усталость металла. Любой из шести абсорберов рассчитан на пропуск пятнадцати миллионов кубических метров газа в сутки. Тридцать миллионов не пройдут. Я не знаю, что произойдет в данном случае, но авария обеспечена. Я сказал все! Смею вас заверить; фирма не нуждается в заказах. Вы откажетесь строить десятый комплекс, фирма отправит оборудование в Сирию или в Египет. Если мы приглашаем к себе рабочих и инженеров, то гарантируем хорошие заработки. Хорошая работа нашего оборудования — наша реклама!

— Спасибо за откровенность, — сказал после небольшой паузы Викторенко. — Но вы знаете, не я подписывал контракт с вашей фирмой и не я решаю, строить десятый комплекс или не строить. Кстати, не знаете ли вы примерную стоимость газового комплекса?

— Почему примерную? Я знаю точно: наш газовый комплекс стоит двадцать пять миллионов.

— Спасибо. Больше у меня вопросов нет.

Переводчица размотала оренбургский платок и тут же сняла с головы пыжиковую шапку. Тряхнула головой, рассыпая легкие волосы по плечам.

— Татьяна, позвольте вас поблагодарить за хороший перевод.

— Спасибо! — Женщина вспыхнула от удовольствия.

— Я, собственно, приехал предупредить вас, — сказал с льстивой улыбкой Перра, — что работа во втором цехе застопорилась. Неприятно сообщить об этом, но я должен. Главный инженер Тонкачев знает. Заболел наш лучший сварщик Жабо. Заменить его сейчас некем.

— Но вы обязаны сдать второй цех в срок. Это обусловлено договором.

— Договор договором, но бывают и уважительные причины… Вы мне поверьте… Такого сварщика не найти… Будем надеяться, что Жабо через неделю поправится… Жабо облетал со мной почти полмира… Я знаю его класс работы!

— А если я предложу замену? — спросил Викторенко. — Есть у меня сварщик.

— А он справится? Я не подпишу документ о сдаче цеха, если работа меня не устроит.

— За Монетова я ручаюсь!

— Он сможет приступить завтра к работе?

— Попробую с ним связаться.

— Чем быстрее ваш сварщик появится у меня в конторе, тем будет лучше, — французский инженер деланно улыбнулся. — Мне придется устроить ему маленький экзамен. Иначе я не смогу доверить… Оборудование нашей фирмы… А вас, Иван Спиридонович, прошу встретиться с Тонкачевым и объяснить ему мою точку зрения. Я повторяю, я боюсь необдуманного шага. Боюсь гибели людей. Война и без того принесла много горя… Нам, французам, и вам, русским!

— Я попробую поговорить с Юрием Ивановичем. Но согласитесь, что сохранить для страны двадцать пять миллионов золотом — это большая удача!

— Мы прощаемся с вами, — перевела кареглазая женщина. — Месье Мишель Перра ждет вашего сварщика.

— До свидания, товарищ Викторенко, — старательно подбирая слова, сказал по-русски французский инженер.

— До свидания!..

4

Викторенко оцепенел от удивления. Крепко зажмурил глаза и, выждав мгновение, снова открыл их. Наконец поверил, что не ошибся. Перед ним стояли его хлопцы. Словно и не расставались.

В Медвежье он вызвал одного Монетова, а заявились Гордей Завалий со своим плотницким инструментом и лучковой пилой, Касьян Лебедушкин и Славка Щербицкий. Телеграмма не объясняла, что произошло в Медвежьем, и ребята приняли ее как сигнал о помощи и отпросились на работе на несколько дней в счет будущего отпуска.

Золя Железкина об отлете узнала в последний момент. Упросила ребят взять ее с собой — она давно хотела навестить подругу в Медвежьем. Сейчас, перед дверью в кабинет, девушка смущенно остановилась и сказала, что зайдет к Викторенко позже. И тут только растерялась: зачем она прилетела? Как расценит ее прилет Викторенко? Девушка едва удержалась, чтобы не расплакаться.

В щелку незакрытой двери ей удалось увидеть Викторенко. Ей показалось, что он состарился, лицо стало строгим, четко очертились скулы, пропала припухлость щек. Золя сразу поняла, что у него нет женщины: рубашка не отглажена, узел галстука сбит в сторону, хотя в Игриме на встрече комсомольского отряда он выглядел аккуратным. Может, это Юля постаралась? Иван Спиридонович у Лебедушкиных ночевал тогда. Золя видела, как Викторенко взволнованно обнимал парней, крепко жал им руки.

Ребята стояли в новых геологических куртках. В теплых меховых шапках. А рядом баулы с рабочей одеждой.

Преодолев смущение, Золя наконец решительно вошла в кабинет. Иван на мгновение замер, а потом, ни о чем но расспрашивая, приподнял девушку от пола и весело расцеловал в обе щеки.

— Так какая работа мне предстоит, Иван? — спросил глуховато Николай, вмешавшись в завязавшийся ничего не значащий разговор.

— А тебе, Николай, придется показать французским товарищам, что ты умеешь. У них заболел сварщик. Будешь варить вместо француза.

— Только и делов? — Николай вскинул опаленные брови. — Умельцев и в Медвежьем можно отыскать!

— Николай, у французского инженера все в превосходной форме: техника у них самая лучшая; оборудование превосходное; каждый рабочий виртуоз; сварщик Жабо — мировая известность. Месье Мишель Перра устроит тебе проверку!

— Экзамен?

— Экзамен!

— А мы, значит, зря прилетели? — обиженно спросил Касьян и постучал длинной ручкой кисти, как пикой, по полу.

— Да вы не знаете, чудики, как я вам рад.

Монетов о чем-то вспомнил, улыбнулся и тут же достал из кармана большой конверт.

— Держи, Иван, письмо!

Викторенко взял в руки самодельный конверт. Края оберточной бумаги склеены мякишем черного хлеба. Печатными буквами старательно выведено: «Ивану». На конверте ни фамилии получателя, ни адреса отправителя.

— Откуда?

— Летчик передал.

Викторенко достал из конверта сложенный пополам лист. На нем рисунок сделан красным карандашом. Под обрезком бумаги повис Ан-2. Ниже летящего самолета рогатые олени. Рядом нарты с трубами. Вдоль берега разбросаны дома и островерхие чумы. В верхнем углу солнце с пучком лучей. Цепочка людей делила листок пополам. Согнувшись, тащат длинную трубу. Черточки пересекают людей — это, видимо, ветер гонит снег навстречу.

— А сварщик-то около трубы на тебя похож, Николай, — восхитился Викторенко.

— В самом деле. Интересно, кто рисовал?

— Так это же, наверно, Сэвтя. Помнишь, ненец с нами был?

— Думаешь, он?

— Больше некому, Сэвтя и себя нарисовал! — Викторенко показал на фигуру в толстой малице, перехваченной широким солдатским ремнем.

— Иван Спиридонович, — робко вмешалась Золя. — А почему здесь восемнадцать человек? Вас же было девятнадцать! Я точно помню.

— И правда девятнадцать. Но, видно, Сэвтя не захотел рисовать Егора Касаткина. Это я виноват, что взял тогда его на аварию, — сказал глухо Викторенко.

— Опыт не удался, так надо понимать? — сухо спросил Славка Щербицкий. — Я до сих пор не пойму, Иван, почему ты скрыл, кто избил тебя?

— Перевоспитывает не только тюрьма. Егор должен поумнеть. Недавно встретил его в поселке. Надюха снова магазин приняла. Торгует вовсю.

— А я думал, что они на землю смылись.

— Деньги заели Егора, — сказал Монетов.

— Если ты только одного Касаткина, — вступил в разговор Славка Щербицкий. — Сколько еще приписок! На бумаге все планы выполнены, а копни как следует — сочинение. Сэвтя сразу разобрался. Восемнадцать человек признал своими друзьями!

Память вернула Викторенко в Тазовский поселок. Не забыл, как они с Пядышевым тащили мороженую оленью шкуру, загораживая сварщиков от обжигающего ветра-бурана. «Да, нас было восемнадцать человек. Восемнадцать человек выполнили свой долг», — подумал он, добрея от этой мысли.

Поужинав в столовой, решили устроить чаепитие у Викторенко дома. Иван переговорил с официанткой и, получив большой чайник и сверток со стаканами, сахаром, заваркой и пряниками, скомандовал всем следовать за ним.

— Да у тебя здесь как на необитаемом острове, — упрекнул Гордей хозяина, когда ребята понемногу освоились в его холостяцкой квартире. — Скажи спасибо, что Золя приехала. Как это у них, у девчат, все ловко получается. Ты смотри! Нашла два полотенца. Положила одно поперек другого, и красивый стол получился.

Золя действительно, почувствовав себя нужной, смело и ловко хозяйничала.

А Гордей продолжал подзуживать Ивана, что отстает он от ребят из отряда.

— Славка и тот скоро женится. Такую дивчину усмотрел!

— Да ладно тебе, Гордей, — неожиданно засмущался Щербицкий, но тут же с присущей ему горделивостью добавил: — Впрочем, не отрицаю. Хвали — моя Наталья того стоит.

Проговорили и прочаевничали до утра.

Узнав, что Николаю придется остаться недели на две, ребята в тот же день вылетели в Игрим.

— Попусту не будем тратить отпускные денечки. Пригодятся, — сказал Славка на прощанье. — За экскурсию, Иван, спасибо. Размах у вас чувствуется. У Железкиной уже глаза загорелись.

— Это правда, Золя? — с интересом спросил Викторенко.

— Правда, — с вызовом ответила девушка. Она не удержалась и сказала, что видела Пядышева, узнала, что на комплексе нужен оператор, и Пядышев обещал помочь устроить перевод.

— Вот как! — не удержался от восклицания Викторенко. — Шустрый, однако, у нас Пядышев.

 

Глава четвертая

1

В Медвежьем постоянно говорили о новом месторождении и непременно называли фамилию начальника экспедиции.

Шибякин и его люди находились почти рядом. Главный инженер объединения Тонкачев, проверяя память, подсчитал, что за двадцать пять мерок олени домчат его на нартах до разведанной площади, а это двести — двести пятьдесят километров.

Иногда в кабинете Тонкачева раздавался настойчивый и нетерпеливый телефонный звонок. В трубке звучал глуховатый голос Лунева, приглушенный далеким расстоянием.

— Здравствуй, степняк! Почему не звонишь? Нехорошо, брат, нехорошо. Слышал, скоро должны начать разработку Уренгоя. Новое месторождение вас забьет по всем статьям. Не забыл Шибякина? Недавно мы с ним встретились в Тюмени на совещании. Говорили о тебе. Не надумал перебираться к соседу?

— Я солдат. Прикажут, перееду. Благо Уренгой близко.

— Знаю, что ты солдат. Газовики сейчас как пехотинцы на войне — все на первой линии. Как мой крестник — Викторенко? Работу еще не развалил?

— Справляется. Жадный до работы! И толковый!

Луневу порой казалось, что Викторенко повторял его молодость, но был куда счастливее, потому что шагал по уже проторенной тропе. Однажды кто-то сказал Луневу, что Иван его любимчик. И он спокойно ответил: «Пусть другие работают, как Викторенко, тоже будут любимчиками. Я, знаете ли, обожаю талантливых, деловых людей. А нас время торопит. Пусть скорее растут молодые».

Как-то под вечер в кабинет Тонкачева, громко топая унтами, в широкой малице вошел Шибякин.

— Здравствуй, сосед! Ба, да это знакомый. Вот так встреча! — и протянул широкую ладонь. — Давно собирался познакомиться, а, выходит, мы знакомы.

— А я домой вырвался. Жена сообщила — сыновья на каникулы прилетели. Денек поваландался в теплой квартире. Пельменей наелся. Забрал сыновей и к вам решил заскочить. Посмотрю, как вы тут обжились. Парни мои посмотрят — они ведь у меня тоже геологи будущие. Покажете свое хозяйство?

— О чем разговор? Всенепременно. А сыновья-то где?

— Да по дороге встретил одного знакомого. Есть у вас тут такой Викторенко. Думаю, что с ним парням моим интереснее, чем с нами, а? — Шибякин засмеялся.

Рассмеялся и Тонкачев, пытаясь разгадать очередную хитрость этого могучего человека.

— Василий Тихонович, ты на оленях?

— С чего взял?

— Малица выдала.

— К малице привык. Незаменимая одежда на севере. Будь моя воля, одел бы в малицы всех буровиков, победил бы все радикулиты. Так что не на оленях, а на Ми-8. Два часа нам на облет Медвежьего. А потом приглашаю в Уренгой.

Шибякин говорил с таким запалом, что Тонкачев принял его программу.

— Предложение соблазнительное, — сказал Тонкачев. — Не откажусь.

В вертолете Василий Тихонович, пригибаясь, перебирался от одного окна к другому, предлагая всем смотреть землю.

Белоснежную тундру, раскатанную, как блин, то и дело пересекали щетками низкорослые ели. Концами веревок разбегались в разные стороны.

— Ямсавей. Запомните реку. Летом она другая. Прячется в болотах! — Шибякин заставлял гостей вглядываться в снежную равнину. Пока он один по теням угадывал извилистое русло реки: густым у крутых берегов и размытым до белизны у пологих. — Вышку видите? Хозяйство мастера Федотова. Обстроятся я начнут забурку. Мастер мужик правильный. Рабочего не обидит, а из лодыря сделает человека. — По заметному воодушевлению начальника экспедиции было ясно, мастера он любил и мог бесконечно долго о нем рассказывать, награждая все новыми и новыми эпитетами.

Вертолет пересек короткую полосу тайги и мчался над тундрой. Его черная тень бежала рядом, и лопасти винта растягивались и ломались на острых застругах.

Шибякина распирала гордость, что месторождение приобрело особое значение. Скоро настанет очередь передавать площади эксплуатационникам. А сейчас он знакомил со своей землей, исхоженной, объезженной на оленях, облетанной вдоль и поперек. Совет Министров включил месторождение в пятилетний план. Определен срок постройки первого комплекса на Ево-Яхе.

Вертолет летел над заснеженной тундрой. Сугробы помогали представить, когда менялась сила ветра: при сильном снег сдувался с наста, при слабом нарастали сугробы.

Шибякин узнавал местность, как будто разглядывал развернутую карту.

— Ево-Яха! — голос его еще больше набрал силу. С прежним воодушевлением рассказывал, что около реки самая перспективная площадь, где каждый кубометр газа приносит еще и конденсат.

Тонкачев и Викторенко, сидящие рядом, едва успели рассмотреть русло реки, ее замысловатые петли между кедрачами и елями, как снова острые косы тайги врезались в замерзшие болота и озера.

— Смотрите, — с прежним волнением выкрикивал Шибякин. — Глебов бурил! — произнеся фамилию бурового мастера, Шибякин весь преобразился. Засиял улыбкой.

Ми-8 завис на одном месте. А Шибякин, приглашая следовать его примеру, перебегал от одного окна к другому и громко выкрикивал басом:

— Люблю эту землю. Даст тепло вечная мерзлота!

Викторенко, захваченный страстью Шибякина, представил, как встанут корпуса завода с высокими свечами абсорберов. И, будто ослепленный блеском стекла и алюминиевых панелей, на секунду зажмурил глаза.

Летчик развернул тяжелый вертолет и оказался над густой тайгой. Сильный ветер сумел сбить с елей кухту, и они резко выделялись своей чернотой.

Полет продолжался еще час, но никто этого не заметил. С увлечением разглядывали незнакомые просторы. Медвежье уже считали обжитым, а это был нетронутый край, сотни километров тайги и тундры с болотами, реками и озерами.

— Подлетаем к Пуру! — сказал тем же басом Шибякин и развернул радостно плечи. — Около фактории наша база. — Он повернул к сидящим крупное лицо. — Юрий Иванович, приручайте сейсмиков. Первые подарки от них пока получаем мы. Какую точку ни выдадут — то в болоте, то в озере. Как хочешь, так и забуривайся!

— Сейсмики народ серьезный! — утвердительно сказал Тонкачев.

— Куда серьезнее! Как ни прижимай, от своего не отступятся. — Шибякин подзадоривал себя, а на самом деле строго выполнял все предписания сейсмографов. — Десять лет ушло на обследование площади, и каждая скважина — история. Смотрите, смотрите, видите букашку? Спешит трактор дотащить балок до места. Трактор Глебова. Мастер из пэтэушников, а в деле — профессор. Липучий парень и настырный.

Викторенко и Тонкачев переглянулись. Надо же, Шибякин называл многих буровых мастеров, но всех забил Глебов. Нетерпеливых и настырных хлопцев Викторенко и сам любит. Вспомнил про своих товарищей и тоже окрестил их липучими. Разве не такие Гордей Завалий и Касьян Лебедушкин? Не отстанут от них Виктор Свистунов и Славка Щербицкий! И от сознания своей причастности к беспокойному племени молодых улыбнулся.

— Погода нас не баловала, — басил Шибякин. — Когда на термометр ни глянешь, приросла палочка к пятидесяти градусам. Похватай ручищами на таком морозе железки! — Словно для убедительности подтверждения своих слов, поворачивал крупное лицо то в одну, то в другую сторону: на обмороженных скулах заплатками сияла новая кожа. Видно было, что начальник экспедиции, с восторгом рассказывавший о рабочих, и сам не отсиживался в конторе.

Ми-8 завис над лесом. А через мгновение летчик плавно посадил его на землю. Огромный несущий винт сильной струей сорвал с верхушек елей снежные шапки. Сверкающая кухта полетела к земле, все больше и больше ее забеливая.

Викторенко еще с высоты успел заметить небольшой поселок. Факторию он не разглядел и не представлял, как должна она выглядеть. Дома под высокими снежными сугробами на крышах показались ему знакомыми. В Тазе он видел такой поселок!

— А Шибякин сила! — тихо сказал Викторенко Тонкачеву. — Настоящий мужик!

— Не мужик, а мужичище! — сразу согласился главный инженер. За долгие годы работы на Севере он научился безошибочно распознавать людей.

Тонкачев жадно смотрел по сторонам. Каждый дом радовал. Никто лучше его не знал, какой ценой достался каждый гвоздь, скоба, кирпич, лист шифера и стекла. А ведь еще нужны цемент, кирпич и брус. И все это надо доставить в экспедицию за тысячу километров, в край болот, вертолетами, санными поездами по зимнику, а то аргишем на оленях.

Шибякин остановился посередине улицы.

— Юрий Иванович, я не загнал быстрой ходьбой? — В глазах затаенный озорной блеск. — Ты интересовался моей малицей. История ее простая. Получил в окружкоме, когда выехал сюда на оленях. Вам не приходилось качаться на нартах? А я испытал это удовольствие. — Сделал короткую паузу, возвращаясь к забытым воспоминаниям. — Добрался до фактории. И ни слова по-ненецки, ненцы ни слова по-русски. Это жена у меня лихо с ними объясняется. А я где на пальцах, а больше силой убеждения. Сейчас даже сам не верю, что удалось построить зимний аэродром на Пуре. Принял первые самолеты. А потом все начало раскручиваться. Не подумайте, что я решил хвалиться перед вами. И дров наломал поначалу, да одумался вовремя. Теперь промышленный пейзаж уживается с природой. Фактория стоит, а я ведь думал, что теперь без надобности она.

Приезжие увидели за высокими сугробами две темных избы под одной крышей.

— Приемщик фактории Филимон Пантелеевич Потешный! Дает человек план — и нет до него никому дела. А ведь оказался прелюбопытнейшей личностью. Как-нибудь расскажу о нем.

— А можно заглянуть? — спросил Викторенко.

На дверях фактории висел большой замок. Шибякин подергал рукой замок, а потом принялся стучать в дверь.

— Хозяина же нет дома! — заметил Тонкачев.

— Дома Филимон, — уверенно сказал Шибякин. — Давно я разгадал его хитрость. Замок повесит на дверях, а сам в доме. Это он с тех пор, как я факторию хотел под общежитие забрать. Газовики, конечно, построят для себя лучше поселок, чем мой. Кто знает, вдруг еще на город замахнетесь? Мы ведь разведуем, а вам добывать газ!

— У каждого свои обязанности — это правда, — сказал с усмешкой Тонкачев. — Не знаю, кому придется добывать газ, но поселок строить придется. А может быть, даже и город.

После короткой остановки Шибякин снова зашагал широко, уминая снег растоптанными подошвами унтов.

— Пур! — начальник экспедиции показал на заснеженный берег. Торчали высокие пни в снежных шапках, срезанные льдинами в половодье. Тяжело вздохнул и зашагал к крайней избе.

— Ань-дорова-те! — поздоровался Шибякин с низкорослым ненцем. — Председатель сельсовета вышел встречать нас. Сероко, президент поселка. Тыко Вылко на Новой Земле президент. А Сероко — президент Уренгоя. Так, Сероко?

Черноволосый ненец в очках важно закивал головой.

Взвихривая снег, посередине улицы промчалась оленья упряжка. Каюр сидел с краю нарт, подогнув ногу. Держал в руке длинный хорей.

— Уходящий век промчался! — сказал один из сыновей Шибякина.

— Не торопитесь, ребята, хоронить, — неторопливо заметил Тонкачев. — И в новом веке будем жить с охотниками и оленеводами. Тундра с ягельниками. Тайга — зверям. Наша задача поддерживать гармонию в природе!

Шибякин с интересом посмотрел на главного инженера.

А через неделю в Медвежье снова залетел вертолет. Об этом Тонкачеву сообщил Викторенко по телефону.

— Кто, ты думаешь, у меня вчера был? Посланцы от Шибякина.

Викторенко не мог удержаться от смеха.

— Буровой мастер Глебов и охотник. Только имя его забыл.

— Ядне Ейка.

— Светопреставление. Охотник-ненец беспокоится о долотах. А разобраться, он их сроду не знал. Его дело было — ружье и заряды. Хитер наш сосед!

— Точно!

— Ты откуда знаешь?

— Да они один раз уже прилетали в Игрим. Шарошки у меня просили. А на самом деле людей себе вербовали. Теперь из Медвежьего будут сманивать в Уренгой.

2

Снежный ураган обрушился на газовый комплекс в Медвежьем на рассвете. Ветер со свистом налетал на стены завода, завывал в арматуре абсорберов, где каждая приваренная насмерть скоба и ступенька издавали свой особый звук и в зависимости от толщины металла глухо басили или затягивали тенорами; в дикой ярости ветер раскачивал факельную трубу; красное пламя металось. Когда огонь сбивался, газ пронзительно свистел.

Комплекс, высвеченный электрическими лампочками с первого до второго этажа, сиял, как огромный корабль.

Днем в кабинете Викторенко плотник подгонял перекошенную дверь. После работы остались стружки. Иван с наслаждением принюхивался к скипидарному запаху. Невольно вспомнил дядьку Моргуна. Гудел его глуховатый голос: «Сдается мне, что под камышом что-то есть. Мабудь, железо бо газ. Бачили, як стреляли те пузыри? Губкина бы сюда, а не меня, дурня безногого. Он бы враз все растолковал, довел бы до ума. Учитесь, хлопчики. В землю надо заглянуть глубоко-глубоко, до самого центра. Узнать, что там спрятано».

В кабинет вошел сменный инженер Ахметшин.

— Иван Спиридонович, да у вас сосной пахнет, как в лесу.

— Попросил плотника не сметать стружки… В самом деле, пахнет сосной.

— Температура падает. Сам смотрел на градусник. Думаю, надо закачать метанол в десятую нитку.

— Людей предупредите, что сегодня не придется менять смену.

— Людей я предупредил. А вот вам надо отдохнуть, — сказал Ахметшин, прислушиваясь к коротким и звонким ударам.

…Сон был тревожный. Просыпаясь, Викторенко ловил растрепанные остатки привидевшихся картин. Снова летел на аварию в Тазовский поселок, и Егор Касаткин дразнил своей огненно-красной бородой. То перед глазами прыгал Сэвтя, громко выкрикивал, притопывая ногой: «Самолет хорошо, пароход хорошо, а оленя лучше! Спиридон, мы помчимся на олежках. Газ будем с тобой ловить!» А потом в ухо кричал Тонкачев: «Иван… я тебе забыл сказать… Прилетали от Шибякина… Мастер Глебов и охотник Ядне Ейка… Долота просят. Ты охотника не обижай!»

Когда проснулся, стрелки показывали пять минут пятого. Скоро утро, но светлее не станет. Небо чуть посереет, как расколотая льдина, и снова нальется чернотой.

Не в состоянии унять тревогу, Иван обошел цех. Пока подача газа не срывалась. Он успокоился. Неторопливо поднялся в диспетчерскую.

Напротив Сергея Пядышева сидел Ахметшин. В большой комнате собралась почти вся смена: слесари, сантехники, электрики.

Викторенко давно уже убедился, что опасность сближает людей. Так было на Сосьве, повторилось в Тазовском поселке. Сейчас рабочие собрались вместе, чтобы в нужный момент помочь друг другу.

— Ахметшин, отдыхать, — сказал повелительно Викторенко. — Мы с Сергеем подежурим. Как подача?

— Пока в норме.

Резко зазвонил телефон. Викторенко рывком снял трубку.

— Иван Спиридонович, говорит Настя, повариха. Скажите, нас сегодня будут менять?

— Боюсь, что нет. Ураган. Готовь повкуснее завтрак.

— Сколько будем сидеть?

— Пока не пробьют дорогу. Сама знаешь, комплекс не остановишь.

— Вам хорошо, вы холостяк. А у меня муж дома, маленький ребенок!

Слова поварихи больно резанули Викторенко. Почему он думает только о производстве? А люди? У многих семьи, дети. Вот и Настя волнуется за близких. Имеет на то полное право. А в смене она не одна. Все, как и Настя, с тревогой ждали утра.

Викторенко набрал номер Тонкачева.

— Слушаю, — раздался приглушенный голос главного инженера.

— Докладывает Викторенко, Юрий Иванович, у нас ураган. Как у вас?

— Метет со страшной силой. С метеостанции передали, мороз будет усиливаться. Под контролем держите шлейфы!

— Понял.

— Считайте себя зимовщиками.

— Зимовать не страшно, лишь бы хлеб не кончился!

— При нужде продукты сбросим на грузовых парашютах.

— Как папанинцы, готовы к длительному дрейфу. Только передайте родственникам, чтобы не волновались.

Викторенко раздражал скрип двери. Плотник оставил рубанок, и он, сняв дверь с петель, с удовольствием принялся строгать. Желтые стружки закручивались в тугие кольца. На время отключился. Представил себя в родном лесу. Со всех сторон набегали на него сосны с медными стволами. Поблескивал между камышами и ивами Северный Донец. Хотел представить Андреевку, но вернулись страшные картины сна. В белых, крутящихся вихрях снега брели они с Сергеем Пядышевым. Тащили за собой трубу. «К черту мне такая работа. Замерзнем, как загнанные олени!» — кричал Егор Касаткин. Викторенко принялся тереть рукой глаза, чтобы скорее отойти от воспоминаний. Подхватил пружинистые стружки и жадно принюхивался к лесным запахам.

Ураган прекратился через четыре дня. К вечеру бульдозеры пробили дорогу. Вахтовый автобус привез новую смену.

— Привет челюскинцам! — поздоровался с Викторенко оператор.

— Привет, привет! Снимайте со льдины, — со смехом ответил Ахметшин и посмотрел на Викторенко, не зная, как начальник комплекса отнесется к его словам.

— В самом деле, надоело дрейфовать! — Викторенко засмеялся и неожиданно заметил Золю Железкину. Девушка уже месяц работала в Медвежьем, перевелась из Игрима. «Но почему она приехала не в свою смену?»

Девушка выжидающе смотрела на Викторенко и застенчиво улыбалась. Она действительно не знала, как Иван расценит ее приезд на комплекс не в свою смену.

Викторенко сам сделал шаг навстречу. Дружески пожал руку как близкому товарищу, тем более что увидел и еще нескольких человек из смены Железкиной: приехали удостовериться, что на комплексе все в порядке.

— Золя, как хорошо, что ты здесь…

— Я верила, что скоро кончится ураган. Но мне было очень страшно… за вас, за всю смену! — Хотела сказать что-то еще, но не смогла. Закрыла варежками запылавшие щеки.

3

Викторенко лежал с закрытыми глазами, пытался понять, почему вдруг проснулся.

— Обокрали! Обокрали! — дошел до сознания Викторенко приглушенный крик. Он не сразу сообразил, услышал его или ему приснилось. — Обокрали!

Викторенко поднялся. Оторопело посмотрел на будильник. Увеличенные стеклом банки, стрелки растянулись, как усы таракана.

— Обокрали! — крик ворвался в комнату с улицы, повторенный многими голосами. Иван окончательно проснулся. Набросив на ходу полушубок, выскочил на улицу.

Над крыльцом раскачивалась электрическая лампочка, выхватывая из темноты угол дома и выбитую в снегу темную тропинку.

— Что случилось? — крикнул Викторенко пробегающему мимо мужчине, ощущая нарастающую тревогу. До сих пор не разобрался, от чего проснулся: от боли в сердце или отчаянного крика? Побежал за мужчиной.

В магазине призывно светились две большие витрины. Дверь широко распахнута. Викторенко поднялся по обмерзшим ступенькам. Около прилавка толпились полуодетые люди. Впереди участковый милиционер с заспанным лицом. Рядом инструктор горкома партии Мишустин.

— В гостинице всех всполошили криком.

— Надежда криком и медведя подымет в берлоге, — вмешался участковый милиционер. — Иван Спиридонович, магазин обокрали!

— Тридцать тысяч утащили! — запричитала продавщица.

Викторенко по голосу отыскал Надежду. Она валенком отшвырнула картонную коробку в сторону. Полы шубы разлетелись. На правом плече комбинации оторвана бретелька и видна полуобнаженная грудь.

— Надежда, криком делу не поможешь! — спокойно сказал участковый. — Где ключи от магазина?

— Где, где? Я ж сказала, что вечером отдала Егору для сохранности. А стирать пошла к подруге. Тридцать тысяч украли. Я сама каждую сотенку нитками перевязывала, — снова запричитала продавщица и залилась слезами. — Иван Спиридонович, вы меня знаете. И Егор работал у вас в Игриме. Да какая же это сволочь забралась в магазин? Своими бы руками задушила.

— Замок сломан?

— Ключ подобрали! — всхлипнула продавщица.

— А Егор где? — спросил Викторенко.

— Где, где? С вечера насосался. Из пушек его не разбудишь, хоть стреляй под ухом. Тридцать тысяч!

— Перестань реветь, — участливо, но строго сказал Викторенко. — Хухлаев, — обратился к участковому. — Я распоряжусь, чтобы не выпускали ни одну машину из гаража!

— Идемте досыпать, Петр Борисович, — это Викторенко сказал уже Мишустину. — Не будем мешать милиции!

По дороге Викторенко озабоченно думал, что на его пути все время Егор Касаткин. После прилета в Медвежье он заставил себя не думать о нем. Полет в Тазовский поселок стал последним испытанием. Викторенко был убежден, что ограбление — дело рук Касаткина. Он искренне жалел молодую женщину. «Обокрал Егор, засудят Надежду. Пропала большая сумма. Зря я пожалел мерзавца, взывал к его сознанию. А что вышло?»

Разбудил Викторенко стук в дверь. Он вскочил, забыв включить настольную лампу. «Газовики спят, как пожарные, с открытыми глазами», — с тревогой он подумал о комплексе, не понимая, почему не слышал звонка.

— Товарищ Викторенко, это я, Хухлаев!

— Что стряслось?

— Деньги нашел! — весело сказал, входя в комнату, участковый и засмеялся.

— Какие деньги?

— Все тридцать тысяч. За вами пришел. Хочу показать, где деньги спрятаны. Надо будет утром сфотографировать. Для дела. Так полагается.

Викторенко бездумно шагал за идущим впереди милиционером. Хухлаев то и дело оборачивался и, довольный успехом, громко говорил, упиваясь словами:

— Значит, пришел к Егору. Едва растолкал. Лежал пьяный в стельку. Пока говорил с ним, валенки искал. У Егора их три пары. Две пары сушились, а третья стояла возле кровати. Снег с них стаял, а лужи натекли большие.

— Ну и что?

— Приступил к анализу, — спокойно продолжал Хухлаев. — Воры бы смылись. Куда? Конечно, в поселок. А посмотрите на следы. Куда они ведут? К реке. Зачем? Зимней рыбалкой у нас, кроме меня, никто не промышляет, собрались одни лодыри. Не хотят пешить лед, а то бы дергали за милую душу окуней и щук. — Участковый освещал дорогу фонариком. — Пошел я по следу. Перешел на другую сторону реки и воткнулся в пень. Вот и вся сказка. Тридцать тысяч там лежат, Иван Спиридонович. Каждая сотенка нитками перевязана.

— Ты сосчитал?

— Не положено. Возьму понятых, они пересчитают деньги.

— Так кто же украл?

— Да я же объяснил. Валенки стояли около Егора в больших лужах. Два валенка, две лужи воды. Воду из ведра налили.

— Постой, постой, Шерлок Холмс, ты объясни, кого подозреваешь в ограблении?

— А зачем подозревать? — удивленно присвистнул Хухлаев. — Надежда и украла. Пока Егор валялся пьяный, она взяла у него ключи, забежала к соседке. Для вида постирала в тазике белье и прямым манером в магазин. Вернулась домой. Налила около каждого валенка Егора воды и завалилась спать.

— Ты уверен, что деньги Надежда украла?

— Я же вам объяснил.

— А где сейчас продавщица? — Викторенко не особенно поверил складному рассказу участкового.

— Посадил в диспетчерской гаража. Двух парней приставил для охраны.

— Я хочу поговорить с ней, — твердо сказал Викторенко. Его начала раздражать самоуверенность Хухлаева. Он мог просто запугать продавщицу.

Надежда сидела на лавке. Безразлично повела головой, словно не заметила вошедшего Викторенко. Жадно натянулась папиросой.

— Надежда, — Викторенко резко повернул женщину к себе, чтобы заглянуть ей в глаза. — Кто украл деньги?

— Теперь все равно, Иван Спиридонович. Надоело мне комаров кормить. Чтобы обеспечить себя, мне надо проработать десять лет. А за десять лет я старухой стану. Довольны? Мой теленок здесь ни при чем. Егора я приняла за делового парня, а просчиталась. Хулиган есть хулиган. Вы мне скажите, почему его не упекли в тюрьму? Ведь он избил вас с парнями. Сколько раз думала и не могла понять. Молчите? — Надежда затянулась папироской и пустила струю дыма в лицо Викторенко. — Арестовали бы Егора — мне мы руки развязали. Подыскала бы себе фартового парня. А то пришлось самой заняться магазином. Думала, участковый — дурак, а он оказался умнее сыскной собаки. Да что рассказывать, себя травить. Королева испеклась!

Хухлаев удивленно посмотрел на Викторенко и развел руками.

4

В минуту сильного раздражения Викторенко пытался сосчитать, сколько раз в течение дня ему звонили по телефону. Иногда не сдерживался и громко чертыхался. Думал уже, как бы приспособить магнитофон к телефону, чтобы все вопросы записывались на пленку.

Очередной телефонный звонок опять заставил оторваться от лежащих на столе бумаг.

— Викторенко слушает!

— Здравствуй, Иван! — Голос незнакомца пришел откуда-то издалека, донося все возникшие шумы и трески. — Можно теперь тебя так называть? Не забыл своего однокурсника — Филиппа Цимбала? Помнишь, Верста, как ходили всей ватагой разгружать вагоны на железную дорогу?

— Филипп, друже, здравствуй. Откуда звонишь?

— Нахожусь рядом. В Надыме. Кажут, не город счастья. Месяц прожил, а счастья все шукаю. Говорил с вашим главным инженером. Юрий Иванович посулил, что возьмет оператором. Делать нечего, согласился. Холодюга у вас, а я, дурень, забыл дома кожух!

— Привыкнешь!

— Хотел Смурого побачить, да он укатил в командировку. А промеж вас черная кошка не перебегала? Что-то вы разлетелись? Ты не женился?

— Выбираю невесту! — Викторенко не хотел обсуждать с Филиппом свои отношения с Анатолием.

— А меня можешь поздравить. Год, как хожу в супругах. Устроюсь с жильем, вызову дорогую. Пусть узнает, где на Севере зарыто счастье.

— На ком женился?

— Разве Смурый не сказал? Взял Зину Широкову.

— На Зинке женился? — удивленно протянул Иван. — Она бросила заниматься автоматикой?

— Занимается. Есть даже успехи. После твоих консультаций. Вот и приехал, чтобы подыскать себе тему и для кандидатской работы. Как думаешь, найду?

— Тем сколько угодно. Поработаешь, приглядишься к производству и обобщай!

— Верста, надо встретиться. Поболтаем, вспомним наши студенческие годы.

— Согласен.

— Зина просила передать тебе привет. Как устроюсь, прилетит.

— Рад буду видеть вас вместе! — «Шустряком оказался Филипп. А где его курносая зазноба, активный профсоюзный деятель детдомовка Галка Шамова?» Он собрался спросить Цимбала о Галке, но раздался щелчок, и разговор оборвался. С сожалением поглядел на телефонную трубку. «Что они, черти, смеются надо мной? Сговорились хвалиться своей женитьбой. Сначала Смурый, а теперь Цимбал!» Попытался представить Филиппа профессорским зятем. Для солидности он должен ходить в очках и отпустить бороду. Всем нужны темы для диссертаций. Летят за ними на крыльях Аэрофлота. Он не против, чтобы в Медвежье ехали хорошие специалисты. Но пусть они прежде поработают, а потом уже будут делать научные обобщения и выводы.

Викторенко бросил беспокойный взгляд на лежащие бумаги. Сдвинул их энергично в сторону. Медленно перебирал своих однокурсников, стараясь представить, где они работали и кем стали.

— Иван Спиридонович, главный инженер! — раздался звонкий голос в коридоре.

Викторенко пригладил волосы на голове.

— Здравствуй, отшельник! — входя, громко сказал Тонкачев и протянул холодную руку. — Не смотрел сегодня на градусник? Сорок с хвостиком!

«Вот готовая тема для диссертации, — подумал Викторенко и загадочно улыбнулся. — „Работа газового комплекса в экстремальных условиях Крайнего Севера“». Мысленно пробежал всю установку, чтобы не оказаться застигнутым врасплох.

— Как идет подача?

— Утром на пятой нитке загидратило. Сейчас все в норме.

— Без тебя заглянул в цех, — глухо закашлял Тонкачев. — Обижаться не будешь? — Принялся растирать замерзшие пальцы. — Забыл как на грех дома перчатки. Спохватился уже в вертолете. Ветер сегодня злой!

— А когда он добрый?

— Бывает. Соседи не беспокоят?

— Недавно звонил Шибякин. Справлялся о здоровье.

— Догадался, куда он гнет?

— Нет.

— Нащупывает кадры.

— Но у нас разные министерства.

— Шибякина ты не знаешь. Прет, как танк. Где надо, идет на таран. — Тонкачеву, видно, доставляло удовольствие сообщать новости, и он произнес торжественным голосом: — Газоносность Уренгойского месторождения связана с осложнением сеноманского яруса верхнего мела. — Решительно взмахнул маленькой рукой. — Нам с тобой надо приглядываться к Уренгою. Одно министерство или разные, а дело общее. Сметены все привычные понятия и теории. Подумать только: коллекторами газа являются песчаники. Вспомнил, что мы с тобой учили? Прости, забыл, что ты киповец.

Тонкачев снова показался Викторенко задиристым драчуном. Вспомнилось совещание, на котором обсуждалась докладная записка главного инженера о возможности отказаться от строительства десятого комплекса. Против предложения Юрия Ивановича выступил тогда начальник пятого комплекса. Он упирал на то, что французская фирма не дает гарантии на двойные перегрузки оборудования и что в производственных условиях экспериментировать опасно — газ ошибок не прощает. И тут Юрий Иванович вспылил: «Самим пора научиться считать, а не месье Перра слушать. Знаю я, как он всех вас обхаживает. Вон и Викторенко пугал взрывом и пожаром. Только он не испугался». Викторенко на совещании не выступал, так как все свои соображения изложил в записке, и на нее ссылался в заключение представитель министерства.

Тонкачев долго был сердит, оттого наскакивал то на одного, то на другого. Он не понимал, зачем собирали людей, если коллегия министерства уже приняла положительное решение по его предложению.

— Так-то, Иван Спиридонович, — сказал с иронией Тонкачев, не спуская с Викторенко глаз. — Шибякина надо знать… Задача… грандиозная… Пора переходить к эксплуатации разведанной площади. Могу сообщить новость… Я назначен начальником десанта на Уренгой. А ты, батенька, останешься пока вместо меня.

— Шутите?

— Это ты о чем? В ком сомневаешься — в себе или во мне? Сколочу бригаду из стоящих мужиков и в путь!

— Сейчас месяц Орла, — сказал Викторенко. — Так выходит по ненецкому календарю. Январь самый холодный месяц!

— Я никогда не боялся морозов! — улыбнулся Тонкачев. — В десант подберу стоящих орлов. Да разве я не орел?

Викторенко чуть отстранился и посмотрел на главного инженера. Тонкачев показался ему даже выше ростом, в глазах твердая решимость.

— Юрий Иванович, если уж мне суждено оставаться здесь, берите моих хлопцев, надежные парни. За каждого могу поручиться головой.

— Из твоего отряда, что ли?.. Помню по Игриму. Николаем Монетовым месье Мишель Перра остался доволен.

— Знаю, он назвал Монетова сварщиком экстра-класса. Гордей Завалий тоже плотник экстра-класса. Славка Щербицкий монтер экстра-класса, Виктор Свистунов экскаваторщик экстра-класса!

— Понял, все ребята классные. А из инженеров кого брать: Пядышева или Лавчукова?

— В Пядышеве не ошибетесь!

5

Командировка вместо Тонкачева в Тюмень оказалась дольше, чем предполагал Викторенко. И он не находил себе покоя.

А в день вылета грузовой Ан-24 задержали. Аэродром затянул густой туман. Он накатывался тугими обручами от леса, затягивая во всю длину летную полосу.

— Полеты задерживаются из-за метеоусловий! — бесстрастно объявлял динамик раз за разом.

Аэровокзал до отказа забили пассажиры с вещами. К ожидающим вылета на «аннушках», вертолетах и лайнерах добавлялись новые группы.

Шум собравшихся людей оглушал. Память невольно возвращала Викторенко к тем дням, когда отряд украинских комсомольцев дожидался вылета в Березово. Викторенко готов был утверждать, что в аэровокзале ничего не изменилось.

После очередного объявления диспетчера Викторенко с тревогой подумал о своих хлопцах, что отправились с Тонкачевым в Уренгой.

Бывая в Тюмени, Викторенко не один раз давал зарок зайти в обком комсомола. С секретарем он несколько раз встречался, но ему захотелось побывать в знакомом кабинете, чтобы еще раз как следует всмотреться в большую карту области. На ней должны быть отмечены Медвежье и Уренгой.

Вечерело, а о вылете так и не объявили. Викторенко стал ругать себя, что не вернулся в гостиницу, в городе нашлись бы дела, а так зря потерял день. Неожиданно подумал: почему он так рвется в поселок? Его же никто не ждет. Секретарша по обязанности будет звонить на аэродром, чтобы выслать за ним машину. Если взлет состоится ночью, машины не будет, а столовая окажется закрытой. Представил свой холостяцкий поздний ужин. Изжарит яичницу и выпьет чай.

Утром с ним будут здороваться сотрудники, входя один за другим в кабинет, из любопытства спрашивать, почему задержался, а кто-то может даже погрозить пальцем, намекая на соблазны города.

С щемящей болью Викторенко почувствовал одиночество. Так захотелось в день прилета услышать встревоженный его долгим отсутствием голос.

С откровенным любопытством Викторенко стал присматриваться к собравшимся в зале. Около каждого улетающего провожатые. Занятый самим собой, он пропустил очередное объявление диктора и это понял по внезапному оживлению в зале. Пассажиры начали возиться с вещами и прощались.

Со всех сторон, словно беря Викторенко в плен, раздавались громкие поцелуи. Слышались напутственные слова и предостережения.

— Жди, я прилечу к тебе.

— Береги себя.

— Помни, тебя любят!

Викторенко, раздраженный своей неустроенностью, не знал, куда ему спрятаться, чтобы ничего не слышать и не видеть.

Самолет вылетел ночью. Место в кресле рядом с Викторенко заняла молодая блондинка. Устраиваясь, она толкала его острыми локтями, старалась втянуть в разговор.

— Я первый раз лечу. Скажите, ходят от аэродрома рейсовые автобусы? Я решила мужу сделать сюрприз.

— Автобусов нет.

— А как я доберусь? Я боялась, что мы не улетим. Завтра годовщина нашей свадьбы. Как вы думаете, мой муж об этом забыл?

— Как же он забудет, когда вы такая красивая! — сказал Викторенко, стараясь заснуть. С утра для него начнется рабочий день. И так день за днем. Неделя за неделей.

Ан-24 произвел посадку на рассвете. Прилетевшие сбились в тесном здании аэровокзала.

На скамейке спал мужчина в геологической куртке, громко всхрапывая.

— Виктор! — закричала счастливым голосом попутчица Викторенко. Она растолкала спящего и принялась целовать. — Как ты догадался, что я прилечу? Сумасшедший, не изомни прическу!

— А ты думаешь, только ты догадливая, курносая ты моя! — Каждое слово мужчина подкреплял звонким поцелуем.

Викторенко добрался до поселка вместе со всеми случайным вахтовым автобусом.

Поселок еще спал. Только в редких, домах светились окна. Ветер с Ево-Яхи приносил сыроватый запах снега и хвои. Викторенко улыбнулся: представил, как при его появлении всполошится секретарша. Начнет извиняться, что не выслала на аэродром машину. Замучает бесконечными извинениями. Самым невозмутимым будет шофер. Он может сутками просидеть в машине не шелохнувшись, без дела. Викторенко пытался приучить его к чтению, но шофер заявил, что книги на него нагоняют сон.

— Иван Спиридонович! — Из темноты шагнула навстречу Золя. Она не могла объяснить, почему проснулась ночью от беспокойства. Потом долго не могла заснуть. Оделась и вышла на улицу немного развеяться. Она без ошибки могла пересчитать все дни, сколько Викторенко пробыл в командировке.

— Золя! Почему не спишь?

— Вышла подышать. Голова разболелась. За вами не прислали машину?

— Сам виноват, не позвонил!

— Вас долго не было.

— Заметила?

Золя не ответила. В полумраке лицо Викторенко едва угадывалось, но он ей казался самым красивым.

— Ну что же мы стоим? — Он оборвал фразу. — Надо бы позавтракать, да столовая еще закрыта.

— Иван Спиридонович, идемте ко мне! — решительно сказала Золя. — У меня пельмени готовы.

— Не откажусь, если приглашаешь! — сказал Викторенко, преодолевая робость. Вспомнил соседку по самолету. Зацеловала мужа на аэродроме. Даже завидно!

В маленькой комнате держался нежный и тонкий запах, который обозначает присутствие женщины. Повернувшись, Викторенко увидел себя в большом зеркале, небритого, с похудевшим лицом. Боялся шагнуть в сторону, чтобы не зацепить стул или что-нибудь опрокинуть.

Золя заметила растерянность гостя и пришла на помощь:

— Иван Спиридонович, вы садитесь. У меня не закатишь банкет. Хотела попробовать, ничего не вышло. Я сейчас! — Она вернулась из кухни, успев переодеться. Легкий ситцевый халат и фартучек с большими карманами неузнаваемо изменили ее вид. — Вы немного поскучайте, а я займусь стряпней.

Девушка смотрела на Ивана без притворства, с подкупающей добротой. Он не хотел смотреть на стрелки громко тикающего будильника, стараясь не думать о работе. Имеет же он право на обычный отдых и радости.

Викторенко вырвал из лежащей тетради лист и быстро написал: «З., я должен что-то тебе сказать». Перегнул лист пополам и оставил на столе.

Девушка явилась раскрасневшаяся. Глаза ее счастливо блестели. В коробке черный перец, в чашке разведенный уксус.

— Иван Спиридонович, прошу к столу.

Викторенко признался, что никогда не ел таких вкусных пельменей.

— У нас на Урале все мастера пельмени лепить и пироги рыбные стряпать! — Золя собралась вынести посуду на кухню, но увидела записку. — Мне? — робко спросила она.

— Тебе. Но прочитаешь после. Прошу тебя!

Напряженно смотря в лицо Ивана, девушка тихо произнесла:

— Иван… Иван Спиридонович, дорогой мой человек…

Викторенко решительно обнял девушку и крепко поцеловал в губы.

— Иван, ты же весь будешь в муке.