И весь ход экономического развития Востока России и напряженная внешнеполитическая обстановка с неотвратимой силой действовали в одном направлении — требовали отказа от устаревших пунктов Нерчинского договора, закрывшего для России плаванье по Амуру и заселение Приамурья. «Своевольников, — говорилось з статье шестой этого трактата по поводу тех. кто переходит на Амур, — переловя отсылать к порубежным воеводам, а им за то чинить смертную казнь».
Никакие юридические обязательства не могли оборвать экономических связей Восточной Сибири с Приамурьем.
Русские и якутские купцы Удского края, расположенного северней низовий Амура, вели оживленную торговлю с коренными жителями нынешней Нижне-Амурской области. Порох же и свинец из России шли по всему Амуру, так как китайские боеприпасы были очень плохого качества. Жители Нижнего Амура знали русские названия денег и .многих промышленных изделии.
Но каждый раз при посылке товаров через Удский край одному из самых богатейших в России — иркутскому купечеству приходилось терпеть чудовищные накладные расходы. Товары эти направлялись далеким окружным путем на Лену, через Якутск, по Алдану и дальше вьюками. И если завезенные из России порох н свинец все же по Амуру расходились, то русская мануфактура, предметы домашнего обихода и тем более продовольственные товары не могли конкурировать с китайскими товарами, поступавшими также контрабандой из Сань-сина на Сунгари прямым, коротким водным путем.
Однако Амур нужен был сибирскому купечеству не только для торговли с крайне малочисленным приамурским населением; оно видело в открытии плаваний по реке выход для Сибири на мировой рынок, в частности, возможность дешевым морским путем доставлять чай из Китая. Недаром в пятидесятых годах сибирское купечество пожертвовало Муравьеву.на амурское дело свыше двух миллионов рублей — сумму, очень крупную для того времени.
Но еще больше в возвращении Приамурья заинтересован был простой народ: для жителей Восточной Сибири там были самые плодородные земли, самые богатые охотничьи угодья.
Несмотря на запреты правительства, забайкальцы, дальневосточники шли на Амур с запада, северо-запада, севера и северо-востока. Забайкальские крестьяне и казаки не только охотились и промышляли, но даже заготовляли сено на «китайской» стороне. Русские подданные эвенки свободно кочевали «за границей».
Проникновение р>х:ских на Амур было постоянным, я не сводилось к редким появлениям. Исследователь и путешественник Шренк, несмотря на свою неприязнь к русским, отмечал: «Русские зверопромышленники, купцы, казаки, искатели приключений, разного рода бродяги, беглые каторжники и т. п. направлялись в самую глубь-Амурского края: иные шли туда лишь на короткое, другие на более продолжительное время, а некоторые и совсем там поселялись».
Все более очевидным становилось и другое: никакой китайской государственности в Приамурье не было. Экспедиция Ладыженского в Албазин в 1830 году, академик Миддендорф, сотник Скобели-цин и другие установи^ ли отсутствие какой-либо разграничительной русско-китайской линии. В 1852 году специальная геодезическая экспедиция подполковника Ахте совершенно точно установила, что после Нерчинского трактата пространство от устья реки Горбицы до Тихого океана оставалось нераз-граниченным и что все нижнее течение Амура остается не занятым китайцами и им неизвестно.
Главной помехой на пути решения вопроса об Амуре стояли корыстные интересы петербургской титулованной знати и в том числе некоторых царских министров, получавших огромные доходы от монопольной торговли китайским чаем, который доставлялся по сухопутью через-Монголию. Перевозка чая морем и потом по Амуру лишила бы их этих барышей. Хозяева чаеторговли опасались и осложнения отношений с китайским правительством. Стоило тому закрыть границу для караванов с чаем, что случалось в прошлом неоднократно, и они вместо прибылей оказались бы с крупными убытками. В руках этих «чаеторговцев» находились решающие царские министерства: иностранных дел, военное и внутренних дел.
II бсс же, несмотря на отчаянное сопротивление петербургской бюрократии, амурский вопрос вставал перед .царским правительством все чаще, все острее. Разрешение его в пользу России тонко, умело, со знанием «опасных мест» царских канцелярий, но с большим напором подготовлял в Петербурге генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев, а мужественный моряк командир небольшого парусника «Байкал» капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской одновременно решал этот вопрос в лимане Амура.
Среди всех царских администраторов Дальнего Востока вновь назначенный в 1847 году генерал-губернатором Восточной Сибири — Муравьев был наиболее сильной фигурой. В свое время, будучи тульским губернатором. он ставил перед царем вопрос о необходимости отмены крепостного права, а оказавшись на Востоке, сумел по-государственному оценить значение Амура для России.
Литературный портрет энергичного Муравьева оставил И. А. Гончаров: .
«Небольшого роста, нервный, подвижной. Ни усталого взгляда, ни вялого движения я ни разу не видел у него. Это и боевой отважный боец, полный внутреннего 01 ня и кипучести в речи, в движениях...» А когда «чиновники, не разделяя его пыла, упирались, смотрели на все ею затеи, задумчиво ковыряя в носу... пылкий, предприимчивый дух этою энергичного борца возмущался: человек не выдерживал, скрежетал зубами и из обыкновенно ласкового, обходительного, приличного и любезного, он превращался в мгновение в рыкающего льва».
«Демократ и татарин, либерал и деспот», как харак-тсризовал его Герцен, -- Муравьев понимал необходимость ликвидации феодальной отсталости России. - В его кабинете в Иркутске можно было встретить свободно беседующих о республике декабристов, он разорил не одно гнездо взяточников и чиновников-бюрократов, тормозивших рост восточносибирской экономики. И в то же время по приказу Муравьева запарывали насмерть отказавшихся итти в солдаты нерчинских крестьян...
Преодолевая сопротивление петербургских «высших сфер», Муравьев многое сделал для возвращения Приамурья России, для устройства края. «Имя Муравьева, Путятина и их сотоварищей внесено в историю», — писал Герцен.
Геннадий Иванович Невельской принадлежал к числу самых выдающихся моряков и географов своего времени. «Это был энергичный, горячего темперамента человек. — отзывался о нем А. П. Чехов, — образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически, чистый нравственно».
С тринадцатилетнего возраста жизнь Невельского неразрывно связалась с русским военным флотом. На «Прохоре» и «Кронштадте», на «Авроре» и «Ингерманлан-де» — кораблях, на которых ходил Невельской в течение девятнадцати летних плаваний, — он в совершенстве овладел морским делом.
Особенно влекло Невельского на Тихий океан, эту выдающуюся школу русского флота. Нелепыми казались ему утверждения западноевропейской науки о том, что великая река Амур теряется в песках. Он хотел попасть на Дальний Восток, изучить на месте географическое положение Сахалина, попытаться пройти на Амур.
Добившись своего назначения на транспорт «Байкал >. шедший из Кронштадта на Камчатку с продовольствием и снаряжением, Невельской просил правительство разрешить ему обследовать устье-Амура. Но это разрешенче 3 А. А. Степанов не было дано:‘ царское правительство нс хотело возврат щаться к решенному для себя вопросу. И однако осенью 1849 гола к устью великой реки подошло небольшое деревянное, длиной в сорок восемь с половиной метров русское судно. Это был «Байкал» под командованием Невельского.
Вопреки запрещениям ненавистников России, занимавших министерские посты, Невельской провел свой корабль в амурский лиман и впервые описал его. Огромное водное зеркало, занявшее более двух тысяч квадратных километров, было точно заснято на карты, найдено и определено устье великой дальневосточной реки, доказана возможность входа в Амур морских судов. Держась «нити глубин», «Байкал» прошел к югу и обнаружил, что Сахалин не полуостров, как считала западноевропейская наука, а остров.
Как бесновались графы Нессельроде, Чернышев и многие другие противники возвращения Амура России, когда 2 (14) февраля 1850 года перед ними предстал Геннадий Невельской! Они обрушились на смелого исследователя, сочли его крупное открытие проступком «дерзким и подлежащим наказанию».
Но'Невельской выдержал и эту бурю с такой же твердостью, как штормы Охотского моря,
«Все, что я доношу, так же верно, как верно то, что я стою здесь. — говорил он членам правительства. •-Весь этот край, при настоящих открытиях, т. е. возможности проникнуть в оный с юга, из Татарского залива, может сделаться добычею всякого смелого пришельца, если мы... не примем ныне же решительных мер. Я сказал вес. и правительство в справедливости мною оказанного может легко удостовериться».
Необходимые меры вновь были приняты Невельским. Невзирая на угрозу разжалования и примерного наказания, 1 (13) августа 1850 года Невельской поднял в устье Амура русский военный флаг и заложил Николаевский пост, нынешний город Николаевск-на-Амуре.
Вновь царские министры разразились грозой но адресу Невельского. Последовало его разжалование. Но причины, настоятельно диктовавшие возвращение России ее старых амурских владений, были настолько сильны, что даже царь Николай I вынужден был одобрить действия Невельского и ему было разрешено вернуться на Амур для продолжения работ.
В течение шести лет русские военные моряки: Невельской, Бошняк, Орлов, Петров, Разградский и другие провели огромную работу по исследованию великой дальневосточной реки, Охотского и Японского морей. Доказано было право России обладать островом Сахалином, впервые открытым и заселенным русскими, исследованы его главные районы, обнаружены неисчерпаемые запасы утл я. Как Российская земля остров был занят военными постами.
• • Открытия Невельского неизмеримо увеличивали и оборонные возможности русского Дальнего Востока. Найдена была могучая водная артерия, которая позволяла быстро перебрасывать войска для защиты Охотского побережья и Камчатки.
Материалы, собранные Невельским, оставались неизвестными для английского адмиралтейства н французского штаба. Это сыграло немаловажную роль в дальнейшем.
Амурская экспедиция Невельского совпала с резким обострением международных отношений в Европе. Перед лицом обнаружившихся иноземных посягательств на Амур и Камчатку правительство пошло на некоторое укрепление обороны Восточной Сибири. Главный военный
Зс
тторт в 1849 году переносится из Ляпа в Петропавловск, куда посылается вдобавок к существующей батарее еще несколько более усовершенствованных орудии. «Камчатка будет со временем много значить для великой России». — писал тогда Муравьев.
На 1850 год для защиты Охотска направляется гарнизон в полтораста солдат. Линейные батальоны, расположенные в Восточной Сибири, передвигаются к верховьям Амура, чтобы в случае надобности быть переброшенными к Охотскому побережью.
Муравьев настойчиво требовал укрепления обороны Восточной Сибири, но в присылке войск правительство ему отказало. В конечном итоге удалось добиться лишь разрешения укомплектовать вооруженные силы Восточной Сибири за счет приписанных к нерчинскнм серебряным рудникам крепостных рабочих и .крестьян горного ведомства. Многие из них являлись прямыми потомками сосланных на каторжные работы участников Пугачевско* «о восстания.
Положение нерчннских крепостных рабочих отличалось от положения каторжан только одним — более тяжелыми условиями жизни. Самый большой срок работы для преступника составлял двадцать лет. Приписной же крестьянин, «забритый» на заводскую работу, нес ее наравне с каторжанином, но не двадцать, а тридцать пять-сорок и более лет, то есть до конца своей жизни. Дети и внуки его, начиная с двенадцатилетиего возраста, также обязаны были отрабатывать по тридцать пять- сорок лет без малейшей надежды на освобождение, на облегчение своей участи.
За четырнадцать-пятнадцать часов работы горняк получал деньгами и хлебом менее двух рублен в месяц. Обреченный на голодное существование, он залезал в казенные и частные долги. Не удивительно, что человек, закрепощенный на всю жизнь, шел па преступление, чтобы попасть на каторгу, то есть на срочную работу, за которой хоть слегка виднелась надежда на исход — отбыть каторгу и стать вольным поселенцем.
Муравьеву удалось убедить правительство в необходимости отказаться от применения малопроизводительного крепостного труда в Нерчинске. Крестьяне были обращены в казачье сословие, и из двадцати девяти тысяч новых казаков Муравьев сформировал двенадцать батальонов — силу, способную защищать Восточную Сибирь от вооруженного нападения извне.
«Начали их стричь, брить, бить и поворачивать направо и налево», — вспоминал позднее амурский казак Р. К. Богданов о перемене положения государственных крепостных крестьян.
Так в 1851 году создавалось забайкальское казачье войско. Образованы были пешие батальоны — те самые, которые впоследствии участвовали в обороне Приамурья от англо-французов, расчищали тайгу, строили первые города края — Николаевск, Благовещенск, Хабаровск. Владивосток.
В итоге большой работы по подготовке вооруженных сил в конце 1853 года Муравьев мог донести правительству, что Восточная Сибирь обладает «значительными военными средствами. Там, в Забайкальской области, находятся под ружьем около 16-ти тысяч человек пехоты и слишком 5 тысяч человек кавалерии; из этого числа 13 тысяч пехоты и кавалерии с 20-ю орудиями артиллерии могут легко и свободно быть двинуты за границу, и, в случае потребности, последняя цифра может быт», увеличена и до 16-ти тысяч человек».
Правда, вновь созданные части испытывали острый недостаток в оружии. Тунгусский, например, пятисотенный полк имел на вооружении только луки и копья. Не-хйатпло ружей н крайне мало было штуцеров во многих батальонах. Но реальная сила, могущая защищать восточные районы страны, все же была создана.
В то время, как в Восточной Сибири сколачивались и обучались новые воинские части, Невельской расставлял по морским берегам первые русские военные посты— Петровский, Николаевский, в заливах Де-Кастри и Хаджи (ныне Советская гавань). Но силы этих постов были крайне незначительны. В Петровском имелось двадцать пять солдат, вооруженных одними кремневыми ружьями: В Николаевске-на-Амуре находилось тридцать солдат и две небольшие пушки, причем одна имела только видимость: из нее нельзя было стрелять. Мариинский пост охранялся восемью солдатами, Де-Кастри и Хаджи, переименованный в Императорскую гавань, имели «гарнизоны» по десять человек.
.Летом 1853 года был выставлен, военный пост в южной части острова Сахалина — в заливе Анива и вслед за ним второй —. у устья реки Кусунай.
Это было особенно важно в .связи с безобразиями, чинившимися в Охотском море американскими китобоями, и стремлением США захватить базы для.своих судов на Сахалине и Охотском побережье. Русский посол в Японии адмирал Путятин письмом от 17 августа 1854 года, напоминал Муравьеву об американской угрозе . Сахалину/ . .... .: .
Путь американским авантюристам был прегражден постами, выставленными Невельским.. А у них — часовых России на Тихом океане — оказалось много доброволь- пых нодчасков. Нивхи и орочи, эвенки и айны имели «говорящую бумагу» — извещение Невельского:
«От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край, до корейской границы, с островом Сахалин, составляют Российские владения, то никакие здесь ■самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам, не могут быть допускаемы»/
Чувствуя за собой большую свою отчизну, горстки русских людей, разбросанных на необозримых просторах Дальнего Востока, самоотверженно несли тихоокеанскую вахту родины. Но слишком незначительны были их силы!
В 1853 году в подкрепление русским постам на Сахалине, как сообщает Невельской,'• «командиру транспорта «Байкал», поручику корпуса штурманов Семенову, приказано было... крейсировать в Татарском заливе/до исхода августа, с целью наблюдения за ожидавшеюся з этом заливе американскою эскадрою»/
.. Подобные же меры по охране края от американцев предпринимались и в 1854 году. Офицерам Орлову, Ботинку, командиру транспорта «Иртыш» и -капитану корабля «Николай» было предписано «строго наблюдать за действиями иностранных судов, плавающих в Татарском заливе, и действиями, могущей явиться в оный, военной американской эскадры». С этой же целью вблизи Сахалина крейсировал военный транспорт «Байкал».
Под нажимом Муравьева царское правительство с началом русско-турецкой войны приняло решение о перс-броске по Амуру части вооруженных сил Восточной Сибири на -морское побережье.
с ■ - - ■ ■■ --■ ' ’
7 \Г. Невельской, стр. 110—111.
. Г.‘ ЛсНСЛМ’КОМ.' стр. 23$.
Па берегу Шилкл — крупного судоходного притока Амура — началась усиленная подготовка к «сплаву* войск и снаряжения. Заблаговременно, еще до разрешения правительства, по распоряжению Муравьева здесь были заложены баркасы и пароход. В 1853 году эти работы развернулись полным ходом — достраивались баржи. готовились лодки, сбивались плоты.
Весной 1854 года Шилкинский завод закончил постройку шестндесятисильного парохода, который назвали «Аргунью». Руководил строительством корабельный инженер Шарубнн. Паровая машина изготовлялась здесь же в Забайкалье на Петровском железоделательном заводе. Так впервые на Дальнем Востоке начинались закладываться основы пароходостроения. В следующем году со стапелей в Сретенске сошел пароход «Шилка».
Для первого амурского сплава было подвезено двадцать пять тысяч пудов боевого снаряжения, включая сюда и артиллерию и продовольствие.
14 (26) мая 1854 года тронулась по реке не виданная еше в этих краях флотилия. Ее возглавлял вооруженный пароход «Аргунь» под русским военно-морским флагом. Это было началом регулярных плаваний по амурскому бассейну. Семьдесят пять барж и плотов растянулись длинной цепыо по течению Шилки. Через четыре дня — 18 (30) мая — сплавлявшиеся части прошли в амурские воды и поплыли вниз по Амуру.
«Вся Сибирь встрепенулась при вести об открытии плавания по Амуру, которого она ожидала более 160 лет», — говорит Невельской.
Одной из баз новой линии обороны был избран Ма- ? ркинск. Он оставался недосягаемым для морских судов ( и в то же время хорошо связывался с морем по Амуру и через озеро Кизи. С Амуром это озеро соединялось ру-
кавом, а далее, до залива Де-Кае фи, лежал низкий, покрытый тайгой, перешеек.
Сразу же по прибытии в Мариииск было выделено двести человек для прокладки дороги между озером и заливом. «Чтобы сделать просеку и проложить дорогу з этом, буквально девственном, лесу, приходилось рубать и оттаскивать руками огромные столетние деревья, выкорчевывать пни, а также делать гати и строить мосты через речки, часто пересекавшие путь», — рассказывав командир отряда Глен. У отряда кончилось продовольствие, люди пухли от недоедания, но дорогу в Де-Кастри проложили.
С Муравьевым к Мариинскому посту прибыл сводный линейный батальон в количестве восьмисот человек, образованный из четырех рот, сводной конной казачьей сотни и дивизиона горной артиллерии. В свою очередь, из этого числа триста -пятьдесят солдат было выделено в состав находившегося в Петропавловске 47-го флотского экипажа, двести человек, закончив прокладку пути, двинулись к заливу Счастья, в Петровский пост, остальные направились в Николаевск. Конная сотня и артиллерия были .оставлены в Мариинске.
Посланная на Камчатку под командованием Арбузова» группа, пройдя к заливу Де-Кастри, погрузилась вместе с артиллерией и припасами на транспорт «Двина», чтобы следовать к Петропавловску. Группа Глена в двести человек поплыла вниз по Амуру и на тех же лодка ч. на которых прошла от верховий реки, тронулась по Охотскому морю. Поднятые штормом волны начали заливать шлюпки, но отряду кое-как удалось выброситься на песчаную косу, откуда пешком дойти до Петровского поста.
В итоге первого сплава по Амуру закладывались основы обороны побережья: Императорская, гавань — Де-Кастри — Петровское, с двумя сухопутными укреплениями — Мариинским и Николаевским.
В особо угрожаемом положении, казалось, находились русские владения в Америке. Огромная полоса русской земли, занимавшая всю Аляску и прилегающие острова, по существу не располагала никакими средствами обороны. Лишь в середине октября 1854 года удалось направить в административный центр Аляски — Ново-Архангельск — отряд в двести штыков. Но вопрос об относительной безопасности Русской Америки решила не эта небольшая по своим размерам сила. Русская дипломатия и правление распоряжавшейся Аляской Российско-американской компании умело воспользовались англо-американской борьбой за-преобладание на североамериканском континенте и тем- предотвратили покушение во-•енных сил на Аляску.
Вначале был подписан предварительный контракт с «Американо-русскойкомпанией / из Сан-Франциско», объединившей группу крупных американских дельцов. По контракту американцам, давались на Аляске преиму/ щества на три тода — с мая 1854 по. май 1857 года. • Угроза усиления американской конкуренции всполошила английских меховщиков, боявшихся, что аляскинская пушнина уйдет в руки американских соперников. Русский посол доносил из Лондона: «Британское правительство санкционировало конференцию двух ' компаний» — анг тлийской Гудзонбайской компании, Эксплуатировавшей яа монопольных правах территории к востоку от Аляски, и Российско-американской компании.
Представители обеих сторон договорились, что Русская Америка будет исключена -из возможных военных действий. Огораживая интересы, своих: пушных, королей',
английское правительство гарантировало на случай войны неприкосновенность Русской Америки.
Успокоенное успешным завершением переговоров, царское правительство перестало заботиться о безопасности Аляски. В свою очередь, застраховавшись от русского нападения на' Канаду со стороны Аляски, английское адмиралтейство целиком переключило подготовку своей тихоокеанской эскадры к нападению на дальневосточное русское побережье...
Оборонительные мероприятия, осуществленные Муравьевым в начале второй половины XIX столетия, сыграли большую роль в последующих событиях. Но самый простой расчет показывает, как незначительны они по сравнению с действительной опасностью. 800—1 000 человек. несшие в 1854 году охрану восточной границы, были разбросаны по обоим побережьям Камчатки, в Охотском крае, на побережье Японского моря, по Сахалину и ниж* нему течению Амура. На каждого человека приходилось десять-пятнадцать километров пограничной линии. Противник же мог бросить тысячи солдат морской пехоты, обрушить огонь сотен корабельных пушек против любого избранного им пункта. Правительство страны,-люди которой открыли и исследовали огромный северный бассейн Великого океана, не нашло достаточных сил для обороны своих тихоокеанских владений.
Морские дальневосточные границы России были обнажены для неприятеля. Русское тихоокеанское побережье охранялось в 1850—1852 годах Камчатской флотилией. Эта флотилия, по официальным данным, состояла из девяти мелких парусных транспортов и бригов и одной небольшой шхуны с двигателем в сорок лошадиных сил. Все вооружение флотилии насчитывало шестьдесят два орудия, а водоизмещение всех судов .составляло тысячу тонн. Любой из больших англо-французских фрегатов оказывался сильнее всей петропавловской флотилии.
«Камчатка и берега Охотского моря вообще остаются беззащитными... Необходимо было бы в лето нынешнего же тода снарядить два фрегата и с ними одно большое транспортное судно для отправления в Камчатку. Судам этим -вместо балласта должно взять возможное количество крепостной артиллерии и артиллерийских для них снарядов», — настаивал в 1850 году Муравьев перед царским правительством.• .
Ко всем этим требованиям правительство долгое время оставалось глухим.
Между тем в случае международных осложнении даже не приходилось и надеяться на переброску кораблей из Балтики... Неприятель, располагавший большим флотом, всегда мог перехватить русские корабли на долгом пути из Европы в Тихий океан. К тому же, как и во всем, отсталость крепостнической России, чудовищные злоупотребления при раздаче «казенных заказов» крайне отрицательно сказывались на военном судостроении. «Суда Балтийского флота, — отмечал в 1853 году тогдашний морской министр, — были большей частью сосновые, из сырого леса, слабой постройки и весьма посредственного вооружения. С большим трудом можно было отыскать несколько отдельных судов, • которые почитались способными совершить переход из Кронштадта к берегам Во-: сточной Сибири».
Один из таких кораблей вышел на Дальний Восток. Это был фрегат «Паллада», построенный еще в 1831 — 1832 годах. Правительство направило на нем свое посольство в Японию для заключения торгового договора, В кругосветном плавании в качестве секретаря посольства участвовал выдающийся русский писатель Иван
Александрович Гончаров. Очерки его путешествия — «Фрегат Паллада» — оставили яркую картину «самого далекого и скромного уголка России» — ее тихоокеанского побережья.
Накануне выхода «Паллады» специалисты предупреждали, что по своей «дряхлости и ненадежности» корабль непригоден к кругосветному плаванию. Уже с полпути генерал-адъютант Путятин, возглавлявший посольство, сообщил в Петербург по поводу фрегата, что «обратный на нем путь в Россию будет сопряжен с большим риском», и потребовал немедленной отправки на смену «Палладе» нового фрегата — «Дианы».
По прибытии на Дальний Восток «Паллада» действительно оказалась негодной к дальнейшему плаванию. С фрегата сняли пушки, такелаж, а ветхий остов корабля оставили под надзором казаков в нынешней Советской гавани.
Подкреплением для морских сил края могли быть лишь фрегаты «Диана и «Аврора».
Вышедшая из Кронштадта 26 сентября (8 октября) 1853 года, «Диана» назначалась для русского посольства в Японию.
«Аврора» посылалась для борьбы с иностранным хищничеством в русских водах.
Война захватила оба фрегата уже в Тихом океане и, как рассчитывало русское командование, они должны были укрепить оборону Дальнего Востока. Но даже * с прибытием «Авроры» и «Дианы» русских сил на море оказывалось столь же мало, сколь мало было на побережьях сухопутных сил. К тому же вставал вопрос: придут ли фрегаты, сумеют ли прорваться, не перехватят ли их враги?