Она очнулась в большой комнате без окон. Спрятанные за бордюр лампы светили гладким светом. Она лежала на диване, накрытая невесомым одеяльцем. Ксения сбросила с себя одеяльце и резко опустила ноги на пол. Слегка качнуло — в голове еще что-то остаточно вращалось. Чтобы сосредоточиться, ненадолго приспустила веки, разглядела свои ресницы и решилась осмотреться. Рядом с рукой, которой она опиралась о диванное сиденье, притулился темный паричок. Она брезгливо приподняла его двумя пальцами и швырнула на пол. Этими же пальцами ощупала материальчик платьица на себе…

Попыталась встать и нетвердо встала. Попыталась пойти и шатко сдвинулась с места. Комната была многоцелевого назначения: два спальных места — два обширных дивана, на одном из которых она лежала, посреди обеденный стол с четырьмя стульями. У замурованного окна письменный стол с выключенным компьютером, три шкафа с закрытыми дверцами, небольшая приоткрытая дверь, скорее всего, в ванную, и еще одна дверь — массивная, плотно и, наверное, накрепко закрытая. Ксения добралась до письменного стола, села в вертящееся рабочее кресло и попыталась включить компьютер. Не удалось: он был серьезно отключен.

Она вышла из-за стола и направилась в ванную комнату. Приличный, почти европейский уровень: герметичная ванна с регулируемой температурой, обширный умывальный стол, удобный унитаз, биде и зеркало во всю стену. Наконец-то полноценно увидела себя в этом дурацком платье. На стеклянном крючке висел белоснежный халат. Ксения пощупала его махровость, понюхала. Вроде чистый. Разобралась с многочисленными ручками и вентилями и встала под душ.

Вернулась в комнату, уже запахнутая в белое. Решительно подошла к массивной двери, собралась было стучать, но, заметив рядом с дверью большую плоскую кнопку, позвонила. Звонка не было слышно, однако кнопка засветилась папиросным огоньком. Давила на кнопку долго, сначала постоянным нажимом, потом тычками. Безрезультатно. Она вздохнула и нетвердо направилась к дивану — отдохнуть. Была все же слаба. Тут ее остановил жизнерадостный голос:

— Уже и помыться успела!

Ксения так резко обернулась, что чуть не упала. Спаслась тем, что судорожно ухватилась за спинку подвернувшегося стула. В проеме неизвестно как и бесшумно открывшейся двери стоял Денис Ричардович, он же Георгий, он же несчастный отец больной абитуриентки. Но без бороды. Так что Ксения не сразу его признала.

— Бороду-то сбрил или отклеил, папуля?

— Сразу на «ты» и без церемоний! — восхитился «отец».

— Ты-то со мной не церемонился. — Чтобы не стоять, Ксения выдвинула стул и хозяйкой уселась за обеденный стол. Денис Ричардович подумал-подумал и сел у противоположного торца лицом к лицу, но на отдалении. Сощурился.

— Бодришься достойно. Но сердчишко-то тук-тук-тук, да?

— Где моя одежда?

— Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

— Ты что — шутник?

— Я — комплиментщик.

— Я еще раз спрашиваю: где мои шмотки?

— Да здесь, здесь они!

— Здесь не вижу. Значит, они где-то там. Вот оттуда и принеси.

— Ксения, а ты и вправду не испугалась? — удивился он.

— Козлов бояться — в лес не ходить.

— Волков, — на автомате поправил он.

— Какой ты волк!

— Ловко словила, — оценил он.

— Я-то словила — это полбеды. Вот когда тебя менты заловят, тогда и будет тебе, папочка, полный абзац.

— Папочку, дочка, ментам никогда не заловить. — Денис Ричардович победительно улыбнулся.

— Умнее всех?

— Умен, конечно, но не до такой уж степени. Просто меня нет. Я не числюсь ни в одной бумажке, а для государства человек, если он не зарегистрирован в каком-либо документе, не существует.

— Как еще существует! Скоро убедишься.

— Существую я временно, и только для тебя.

— А твои горлохваты, которые меня скрутили? А болезненная девица? А охрана, что ходит по цепи кругом?

— Они исчезли, Ксения. Вернее, я для них исчез навсегда. Врач и санитары, нанятые втемную, поработали и разбежались по своим далеким городам, дева уже летит в самолете на свою постоянную работу в мадридском борделе. А охраны просто нет. Как там в стишках? «А мы с соседкой молодой совсем одни в пустой квартире…»

— Какой развитой! Даже Степана Щипачева читал!

— Не только Щипачева. Щипачев — дань томлению прыщавого отрочества.

— А далее исключительно Гумилев, Ахматова, Пастернак… Вместо того чтобы свою образованность показывать, принес бы ты мне мои джинсы, — бесцеремонно перебила Ксения. — Кстати, как мне тебя величать?

— Последнее время звался Георгием. Хочешь — зови Георгием.

— Не хочу. Хорошего человека таким именем зовут. А твоя предпоследняя кликуха?

— Жорка Сырцов и вправду хороший человек?

— Он до тебя скоро доберется, тогда и узнаешь. Так как же у нас обстоят дела с моими портками и твоим именем?

— Дела обстоят хорошо. Не хочешь Георгия — получай Дениса. А за портками вмиг слетаю.

— Лети, — согласно кивнула Ксения.

— Лечу. — Он, изображая растопыренными руками самолетик, виражом направился к массивной двери. Остановился и тоном инструктора растолковал: — Дверь электронная. Ключ только у меня и в недоступном для тебя месте. Но даже если ты как каратистка, пользуясь моей доверчивостью и симпатией к тебе, затемнишь меня и отыщешь первый ключ, знай: попадешь только в бетонированный предбанник, с шифром, который, опять же, знаю только я один.

Бесшумно растворился, скот. Ксения уронила голову на белые рукава, раскинутые по столу, и тихо заплакала. Опомнилась быстро: не хватало еще, чтобы этот прохиндей видел ее слезы. Демонстративно по-плебейски высморкалась в полу казенного одеяния, утерла глазки. И вовремя: прохиндей вернулся и швырнул прикид на диван.

— У вас тут стиральная машина есть? — спросила она.

— Все выстирано, высушено и отглажено, включая и твою любимую китайскую обувку.

— Ты еще и прачка, оказывается. Вроде как прислуга за все.

— Неправильная формулировка, я бы даже сказал, бездарная. Я — Фигаро, разлюбезная моя Ксения. Фигаро, умеющий все, успевающий все исполнить и побеждающий все, всех и всегда.

— Фигаро здесь, — вставая, сказала Ксения, — а я там.

Она подобрала с дивана свои вещички и направилась в ванную комнату. Когда вернулась, стол уже был накрыт. Действительно, Фигаро. На хорошей скатерти в изящном разбросе устроились тарелки-блюда с хорошей рыбой, свежайшим окороком, дорогим сыром, вазончики с икрой, оливками и корейской морковью. И, естественно, бутыли. Коньяк, виски, французское вино и прохладительные напитки.

Коньячок прохиндей уже разлил по пузатым рюмкам.

— Выпьешь самую малость? — спросил он, с нескрываемым удовольствием разглядывая Ксению — стильную, ладную, ловкую. Не дождавшись ответа на вопрос, задал другой: — Как это получается, Ксюха? Иная навертит на себя от Диора, Версаче, Протеллини, навешает бриллиантовых булыжников на миллионы и все равно — Клавка Черепицина из Зажопинска. А ты в джинсиках, легкой рубашонке, китайских тапочках — Клаудиа Шиффер из Парижа.

— Комплимент? — осведомилась Ксения.

— Я же говорил, я — комплиментщик. Но в данном случае абсолютно искренен. Так выпьешь коньячку-то?

— Пожалуй, — решила Ксения и поудобнее пристроилась к столу. — Может, наконец отойду от этой дряни, которой с вашей дружеской помощью нанюхалась.

Она ладонями погрела рюмку и медленно-медленно выцедила ее до дна.

— Не совсем аристократично, но… — с многоточием заметил он и махом опрокинул свою. Быстренько обсосав кус лососины (Ксения не закусывала), не прожевав, проглотил его и поинтересовался: — Полегчало?

— Пока не знаю.

— Теперь по второй. — Он разлил по рюмкам. — Тогда наверняка отпустит. И закусывай, закусывай!

— Который час? — вдруг спросила Ксения.

— У тебя же часы на руке! — удивился он и ответил: — Половина четвертого.

— Дня, ночи?

— Скорее, утра. Ты была в отключке, как и положено, ровно двенадцать часов. И давай, давай по второй!

Ксения повторила, подумала и передними зубами по-заячьи пожевала сырка. Откинулась на спинку стула и впервые посмотрела Денису-Георгию прямо в глаза.

— Надеешься на стокгольмский синдром?

— Это когда похитители и заложники проникаются друг к другу взаимной симпатией? — понял догадливый похититель. — Не сейчас, но со временем…

— И не надейся, сучонок.

— Ты действительно не боишься, Ксения? — серьезно спросил он.

— Боюсь. Но не за себя. Для чего вы похитили меня?

— Вот этого я тебе сказать никак не могу. Ну а за своих стариков не бойся. С ними ничего не случится.

— Если с ними ничего не случится, то многое чего случится с вами. Теперь второй вопрос, попроще: что вы собираетесь сделать со мной?

— Могу сказать, чего мы не собираемся делать с тобой. Тебя не будут бить, не будут пытать, тебя даже не изнасилуют. У меня одна забота — чтобы ты сидела здесь и чтобы никто не знал, что ты сидишь здесь.

— А дальше?

— А дальше… — Денис-Георгий закатил под лоб глаза, вспоминая, вспомнил и торжественно, с подвыванием прочитал:

— Не угадала я с Гумилевым. Оказывается, Мандельштам, — небрежно не оценила Ксения поэтическую эрудицию собеседника.