Ксения проснулась оттого, что спать было очень неудобно. Ноги ее были туго связаны поверх джинсов плотной лентой, а руки, заведенные за спину, сцеплены наручниками. Кофточка за спиной сбилась, и она указательными и большими пальцами закованных рук ощутила потную влажность спины и позвоночника.

Спала одетой. Почему? Последнее, что она помнила наяву, а не во сне, было мирное чаепитие со своим разговорчивым цербером. А затем — черная пропасть. Этот поклонник Гумилева, гаденыш Денис-Георгий наверняка что-то подсыпал ей в чай. Зачем?

Дверь беззвучно открылась, и объявился оживленный вертухай. Глянул на свои наручные часы, осведомился:

— Оклемалась? — и удовлетворенно отметил: — Значит, по расписанию.

— А ну развяжи меня, гад паршивый! — заорала она так, что почувствовала, как от напряжения закружилась голова.

— Все наоборот, уважаемая Ксения, — с мягкой улыбкой возразил он. — Сейчас я тебе еще и глаза завяжу.

— А я твои айзы бесстыжие выцарапаю!

— Это потом, когда я с тебя наручники сниму. К тому времени, может, и раздумаешь.

— Зачем ты это сделал? — Ксения, извиваясь как удав, села.

— Пора отсюда уезжать.

— Куда? — Внутри у нее все затряслось, но голос не дрогнул.

Денис-Георгий старательно запел:

Едем мы, друзья, в дальние края, Станем новоселами и ты, и я!

— А зачем связывать-то?

— Я — один, Ксюша. Ты же девица непредсказуемая. Мало ли что выкинешь! И еще. Тебе не надо знать, где ты была эти дни.

— Выходит, убивать вы меня не собираетесь, — мрачно догадалась она.

— Дура ты дура, — грустно констатировал он. — Ну а теперь держи голову прямо.

Она не сопротивлялась, когда он забинтовывал ей глаза шелковым шарфом с черной прокладкой.

Он понес ее на руках, но трижды ставил на ноги, чтобы открывать и закрывать шифровым набором двери длинных коридоров.

— Слабак, — сказала она, когда остановились в третий раз. Вот и весь разговор за долгий путь. Наконец-то выбрались на волю. Ксения услышала легкий шум листьев, почувствовала осторожное касание ее щеки мягкого ветерка, учуяла запах настоящего воздуха.

— Вытяни ноги, — приказал он и попытался ее связанные ноги просунуть в коляску мотоцикла «Иж».

— Куда ты меня запихиваешь? — поинтересовалась она.

— В мотоциклетную коляску. Усаживайся поудобней и поедем.

Трудно устраиваться в карликовой лодочке без помощи рук, но она устроилась и спросила:

— Долго ехать?

— Минут тридцать-сорок.

— Выдержу, — поняла она. — Погоняй, Гаврила!

«Иж» рванул с места и сразу же после ворот въехал в чащу.

Денис-Георгий вел его малозаметной тропкой, на которой нещадно кидало по колдобинам, но Ксения молча терпела. На грунтовке стало полегче. Потом снова тропа. Мелькали перелески, поляны, просеки. Невозможно было угадать направление, по которому следовал этот сумасшедший мотоцикл.

— Сколько еще?! — не вытерпев, прокричала Ксения.

— Минут пяток — и мы на месте!

Вот оно, место. Денис-Георгий снял повязку с ее глаз, и она оказалась на чудной поляне. Высокая колосистая трава, редкие разноцветные головки цветов, вокруг плакучие березы. Он хотел вытащить ее из коляски, но она строго потребовала:

— Подожди, — прищурясь, радуясь свету, смотрела, как переливалась на траве узорчатая тень от березовых ветвей.

— Я опаздываю, — объяснил он и, вытащив ее из коляски, уложил на траву. Сначала расстегнул наручники, затем размотал ленту на ногах. Она, как лежала, так и осталась лежать. — Совсем сомлела?

— Да нет. Все думаю, а не врезать ли правой тебе по нижним гландам?

Он заржал, но на всякий случай отошел к мотоциклу. И уже оттуда сообщил:

— Ты свободна, Ксения. Конечно, придется тебе поплутать часок-другой. Но ведь хотя и не ближнее, но все же Подмосковье. Выберешься как-нибудь.

— Выберусь, если ты еще какой-нибудь пакости не устроишь.

Ксения поднялась и наконец с нескрываемым удовольствием потянулась.

— Ну я поеду, — объявил он, но на газ не нажал.

— Поезжай, — равнодушно напутствовала она.

Он долго-долго смотрел на нее и вдруг, будто вспомнив, спохватился:

— Да ты же без копейки! Мы твою сумочку по запарке забыли. — Он вытащил из кармана куртки пачечку купюр. — Держи. Надеюсь, до Москвы хватит.

Она взяла деньги, сунула их в карман джинсов и вежливо сказала:

— Спасибо. Прощай.

Он смотрел и смотрел на нее. Когда стало совсем неловко, предложил:

— Хочешь напоследок стихи? Не Гумилева, Анненского. Уж его-то ты любишь?

— Давай, — согласилась она. Ждала нечто трагедийное, а получила:

Под вишенью кудрявою Прощались мы с тобой. С японскою державою Предполагался бой. С тех пор семь лет я плаваю, На шапке «Громобой», — А вы остались павою, И хвост у вас трубой.

Ксения усмехнулась невесело.

— Ты, конечно, мерзавец, Денис-Георгий. Но почему же ты такой несчастный мерзавец?

Он тоже усмехнулся и ударил по газам. Мотоцикл слегка занесло на развороте, и ответ он уже кричал, стремительно удаляясь:

— Стокгольмский синдром, Ксюша!

Он исчез. Она дошла до ближайшей березы, сорвала листок, растерла в пальцах, учуяла пронзительный запах живой зелени и прижалась щекой к бело-черному колючему шершавому стволу.

Старый мотоцикл на малой скорости катил по самому краю крутого обрыва. Здесь когда-то был карьер, в котором добывали ценную белую глину, но не то глина закончилась, не то энтузиазм добывателей иссяк. Во всяком случае, карьер забросили, и в нем ручьи, подземные ключи, снег и дожди образовали мертвое озеро с бело-мутной водой. До ближайшего жилья было далеко, рыба в этой молочной мути не водилась, да и купаться здесь — удовольствие ниже среднего. А потому — решительное и все позволяющее безлюдье. Денис-Георгий по более темной воде определил глубокое место. Он заглушил мотор, снял с заднего сиденья рюкзачок, бросил его на землю, снова дал по газам и, разогнав мотоцикл, направил его к обрыву, ловко выпрыгнув из седла. Дважды высоко подпрыгнув на последних неровностях обрыва, «Иж», как азартный пловец с разбегу, нырнул в воду и пропал. Только легкие пузырьки выскакивали на том месте, где он сгинул. Потом и они исчезли.

Денис-Георгий, закинув рюкзачок за спину, шел бесконечным заболоченным полем, шел до тех пор, пока не заметил черную точку, которая по приближении превратилась в противоестественный здесь могучий джип. Не дойдя до машины шагов двадцать, он остановился и осмотрелся. Все как оговорено: на многие сотни метров вокруг плоская равнина, где не спрячешься, не затаишься. Он подошел к джипу, открыл дверцу, не влезая, повернул ключ зажигания и отскочил в сторону. Мотор заработал, и взрыва не было.

Но был выстрел, пуля попала точно в глаз, который превратился в темно-красный шар. Денис-Георгий постоял мгновение, пал на колени и рухнул животом вниз. Рюкзачок на его спине возвысился малым горбиком.

Они выбрались из незаметного окопчика и не спеша направились к джипу. Первым к покойнику подошел Альберт. Увидел, что стало с глазом Дениса-Георгия, и похвалил:

— А ты стрелок ничуть не хуже Эвы.

— Может, об Эве говорить не будем, дорогой?

Альберт мимо ушей пропустил просьбу кавказского джентльмена.

— Я о твоем выстреле. Хотя расстояние всего-то метров триста…

— Похвалил, а потом сомневаться стал, да?

— Просто похвалил. Обьпци-ка его!

Арсен глянул на свои тяжелые башмаки и твердо сказал:

— Не мое дело.

Не его — так не его. Альберт, осторожно обшарил карманы покойника. Что нашел — сложил в кучку. Распотрошил рюкзачок. Нужное отобрал, остальное вновь сложил в рюкзак. Отобранное кинул в пластиковую сумку. В руке у него остались четыре плоские книжечки.

— Четыре абсолютно чистых заграничных паспорта с настоящими визами. Остается только поменять фотографии. Сбрей свои усы и щетину. Да, хорошо бы перекраситься в блондина. И нет вопросов.

— Все сделаю. Давай ксивы.

— Сделать-то сделаешь, но как? Сфотографируешься и передашь фотки мне, — непререкаемым тоном сказал Альберт и спрятал паспорта во внутренний карман своей кожаной охотничьей безрукавки. — А что с ним делать? — Он кивком указал на бесформенную груду, еще недавно бывшую человеком. — Может, могилу выроем?

— Пусть здесь валяется. Могилу ему… Ишь барин.