Он сидел в комнате без окон на единственном здесь вертящемся конторском кресле перед зеркальной стеной, где отражались и он, и кресло. Он сидел и ждал. Ждал и дождался голоса ниоткуда:
Голос. Ваша фамилия, имя-отчество?
Он. Корнаков Василий Федорович.
Голос. Возраст?
Он. Третьего августа исполнится тридцать четыре года.
Голос. Род занятий?
Он. Какого черта! Вы же все это знаете из моей автобиографии!
Голос. Род занятий?
Он. Военнослужащий.
Голос. Звание?
Он. С января — полковник.
Голос. Награды?
Он. Если вы меня видите, то видите и награды.
Голос. Награды?
Он. Звезда Героя России.
Голос. Вы женаты?
Он. Был. Разведен.
Голос. По чьей инициативе? Вашей? Жены?
Он. По обоюдному согласию.
Голос. Кто-то предложил, а кто-то согласился. Кто предложил?
Он. Разве это так важно?
Голос. Вы приняли наше условие не задавать вопросов. Кто предложил?
Он. Жена. Бывшая жена.
Голос. После развода вы живете активной половой жизнью или воздерживаетесь?
Он. Воздерживаюсь. Воздерживаюсь от ответа на подобные вопросы.
Голос. Вы сдержанный человек?
Он. Вы могли убедиться. Вполне прилично веду себя, отвечая на ваши вопросы.
Голос. Интересует ли вас личность того, кто задает вам эти вопросы?
Он. Нет.
Голос. Почему?
Он. Потому что мне хорошо известна ваша порода ученых козлов.
Голос. Слово «козел» настолько стерто от частого употребления, что, по сути, не выглядит оскорблением. Могли бы вы сейчас же найти слово-синоним, в полной мере выражающее ваше отношение ко мне?
Он. Пожалуйста. Интеллектуальный павлин.
Голос. Объяснения?
Он. Для вас более важен шикарный радужный хвост ваших вопросов, чем смысл моих ответов.
Голос. Вы убивали?
Он. Да.
Голос. На расстоянии или в рукопашных схватках?
Он. Так и эдак.
Голос. Вас мучает совесть?
Он. Меня мучают видения в полудреме и сны. Нечасто.
Голос. Вы считаете себя виноватым?
Он. Нет.
Голос. Виноваты те, кто посылал вас на эту войну?
Он. Виноваты все. И вы в том числе. А когда все виноваты, никто не виноват.
Голос. Вы хотели бы уехать из этой страны?
Он. Я не знаю страны под названием «Эта». Есть моя страна, моя Россия, в которой я собираюсь жить до конца своей жизни.
Голос. Ничего в ней не меняя?
Он. Если что и следует менять в России, то только себя. Каждый — себя. Изменимся мы: преодолеем свою лень, научимся систематически и добросовестно работать, перестанем ждать подачек, отрешимся от стадного рабства коллективизма, перестанем скалиться в ненависти и научимся улыбаться радости жизни — изменится и Россия.
Голос. Спасибо. Не могли бы вы сейчас, глядя на себя в зеркало, дать оценку нашему с вами разговору?
Он. Разговора не было — был допрос.
Голос. Не могли бы вы подвести итоги анкетирования?
Он. Так-то лучше. Но я не привык стесняться в выражениях…
Голос. Пожалуйста, пожалуйста.
Василий Федорович Корнаков подмигнул своему зеркальному отражению, хлопнул ладонями по подлокотникам и, глядя себе в глаза, заговорил:
— По-моему, Вася, мы с тобой прошли проверку на вшивость. Ученый козел, он же интеллектуальный павлин, задавал разнообразные вопросы, и мы с тобой поначалу старались добросовестно отвечать на них. Но в процессе допроса, в дальнейшем именуемого анкетированием, выяснилось, что нашего дознавателя интересуют не столько наши ответы, сколько наша эмоциональная реакция на его вопросы. И тут уж мы с тобой постарались, выдали ему соответствующую реакцию. Удовлетворен нашей реакцией, козел?
Голос. Вполне.