Новое, богато отстроенное здание банка находилось на пустынной (по столичным понятиям) набережной Москвы-реки. Сырцов загнал «девятку» на широкий тротуар, с непочтением осмотрел суровое, как вход в крематорий, антре и, играя голосом, громко изобразил из себя озабоченного своими финансовыми делами рантье:

— Мне сегодня крайне необходимо быть в моем банке.

В операционном зале, в котором было чисто, тихо и ответственно, как в хирургической операционной, он без труда отыскал нужное окошко. Чек был именной, и потому Сырцов вместе с ним выложил на стойку и паспорт. Тщательно одетый сдержанный мужчина средних лет на этот раз не сдержался: рассматривая чек, сказал с досадой:

— Что же вы так поздно, господин Сырцов?

— Как поздно? — искренне возмутился Сырцов. — Мне дамочка из «Мосглобалтранса» велела здесь к пяти быть.

— Ох, дамочки, дамочки! — горестно воскликнул мужчина, явно терпевший сокрушительные поражения в затяжной борьбе с прекрасным полом. — Обязательно что-нибудь да напутают. Финансовые операции с индивидуальными клиентами у нас завершаются к четырем часам.

— А я-то здесь при чем? — всерьез взвыл Сырцов, но, со стороны оценив свой жалкий вой, в момент перековался в полного достоинства и юмора ироничного джентльмена: — Придется мне, как Кисе Воробьянинову, сплясать здесь лезгинку с криками: давай деньги, деньги давай!

Джентльмен джентльмена всегда поймет: джентльмен в окошке понимающе улыбнулся и пообещал:

— Постараемся что-нибудь придумать.

Он удалился к столикам, за которыми страшно деловые гражданки у компьютеров вершили нечто секретное и важное. Пошептавшись с двумя, джентльмен из банка вернулся к джентльмену из сыска.

— Отдохните минут пять, господин Сырцов. Мы постараемся собрать нужную вам сумму.

Сырцов сел в низкое кресло у круглого стола посредине операционного зала — отдыхать пять минут. Вспомнил вчерашний отдых. От стыда скукожился личиком и помотал башкой.

— Георгий Петрович! — интимно позвал банковский джентльмен.

— К вашим услугам, — держа марку, откликнулся Сырцов, подойдя к окошку.

— Набрали, — сияя, сообщил клерк-джентльмен. — Вас не смутит, если две сотни будут в мелких купюрах?

— Не смутит, — обрадовал его Сырцов.

Клерк фантастически быстро пересчитал сотенные и протянул пачку Сырцову:

— Здесь три восемьсот. — Остальные две сотни он считал вслух: — Пять купюр по двадцать — сто, девять купюр по десятке — девяносто, пять — девяносто пять, четыре по одному — девяносто девять и сюрприз… — клерк уже не сиял, он восторженно благоговел, подкидывая на ладони серебряный доллар — символ американского капитала, владеющего миром. — Внутренне рыдая, отдаю вам его. Итак, четыре тысячи долларов. Владейте и княжите.

— Вот сюрприз так сюрприз! — возликовал как дитя Сырцов, разглядывая блестящую штучку. — Теперь он — мой талисман.

— Носите на здоровье, — пожелал клерк, а Сырцов при помощи большого и указательного пальцев правой руки с ловкостью опытного игрока в орлянку, раскрутив, подкинул доллар, поймал той же рукой и, ладонью левой прикрыв монету, азартно спросил:

— Орел или решка?

Снисходительно улыбнувшись, клерк предположил:

— Орел.

Сырцов убрал ладонь левой. Была решка.

— Он выиграл, выиграл, вот счастливец! — с грузинским акцентом из «Пиковой дамы» спел за хор Сырцов и добавил немузыкальной прозой: — Он — это я. Я! Как всегда, выиграл.

— Можно только позавидовать вам… — начал было клерк, но в это мгновение на маленьком пульте рядом с ним зажглась красная точка. — К сожалению, мне не придется разделить с вами радость победы: начальство вызывает. Не смею вас задерживать.

Запрятав понадежнее новый талисман, Сырцов под умильным взглядом клерка-джентльмена направился к выходу.

На обширной площадке третьего этажа — никого, и поэтому Сырцов решил здесь перераспределить наличность. Три тысячи восемьсот — плотненькая такая пачечка, но небольшая — легла в нажопный карман брюк, паспорт и оставшиеся купюры — отечественные и американские — улеглись во внутренний карман пиджака, а серебряный доллар нашел себе место в пистоне — уютном гнездышке в штанах, в доброе старое время предназначавшемся для карманных часов.

* * *

Лифт был занят — светились кнопки, и он лихой дробью по ковровым ступенькам вмиг просквозил два этажа. В мраморном вестибюле было пусто. Не считать же за людей двух охранников, изображавших мужественность и решительность. Сырцов подошел к толстым стеклянным дверям, и они услужливо разъехались перед ним. За спиной прожурчал подъехавший лифт, но Сырцов не обернулся.

Когда он был на полпути к «девятке», раздался первый выстрел. Когда он уже лежал (солдатский бог приказал упасть), знакомо прогремел второй. Он скатился с тротуара на мостовую, прячась за приподнятость тротуарного бордюра. Тот же солдатский бог повелел: смотри! Он и глянул на то, что творилось у входа в банк.

Человек с инкассаторской сумкой, качаясь и прижимая к животу свободную левую руку, неуверенно усаживался на гранитные плиты. Второй инкассатор уже валялся на них. Животом и лицом вниз. Сугубо штатский гражданин опустил руку в белой перчатке и отбросил пистолет на тротуар, в сторону притихшего Сырцова. Сырцов узнал пистолет, потому что это был его «байард». Штатский гражданин вытащил из-за пазухи полицейский «кольт» и повернулся лицом к Сырцову. Неизвестно откуда объявились двое, тоже с пистолетами. Теперь трое ждали, что он предпримет, зная точно, что единственное его спасение — «девятка». У него нет иного выхода, и, когда он сделает рывок к ней, они его пристрелят.

Сырцов сделал рывок. В противоположную от «девятки» сторону. Только бы успеть завернуть за угол, в знакомый переулок!

Трое от неожиданности слегка растерялись и начали палить с мгновенным опозданием и в непросчитанном ими направлении.

Все же попали, суки! Обожгло левый бок над брючным ремнем, но Сырцов не останавливался, бежал. Ему необходимо было пробежать еще метров пятьдесят: там за аркой двухэтажного дома — проходной двор.

Секунды раскардаша чувств дорого обошлись троице: выбежав из-за угла, они увидели Сырцова метрах в сорока от себя. От безнадеги они палили и палили вместо того, чтобы догонять.

Хуже нет, чем ждать да догонять. Нет, Дед прав: хуже нет, когда догоняют. Проходной двор был перекрыт деревянным шитом — еще одни коммерсанты реставрировали старинный особнячок под офис. Сырцов перекинул себя через щит и впервые почувствовал, как его теплая кровь растекается по ременному перехвату под рубашкой. Только бы в яму не загреметь.

Он выскочил в соседний переулок рядом с одним из бесчисленных ныне по Москве мебельных магазинов, у входа какой-то новый русский включал зажигание респектабельного «БМВ».

Сырцов левой открыл переднюю дверцу, правой вырвал нувориша на тротуар и ударил его под дых. От души, чтобы минуты две не мог произнести ни звука.

«БМВ» скатился к набережной и помчался, нарушая все и вся, вдоль Москвы-реки. Мимо стройплощадки храма Христа Спасителя, мимо Кремля, мимо гостиницы «Россия» к устью Яузы. А сейчас вдоль Яузы.

Отлежаться, подумать часок, посмотреть, что в боку. Было одно такое место. В прошлогодней операции ему удалось сделать так, чтобы тайное лежбище киллеров, которых они тогда брали вместе с милицией, осталось за ним. Есть для него схрон, есть!

Наконец-то Сокольники. Он выехал к ограде парка и по Богородскому, по Большой Оленьей добрался до Поперечного просека. А вот и его Лучевой. Здесь, неподалеку от Путяевских прудов, берлога.

«БМВ» он оставил на Поперечном и до громадного железобетонного здания неизвестно почему бежал. И только поднимая замаскированную крышку люка — плиту с кольцом, которую с трудом и сам отыскал, понял почему: от Поперечного по его Лучевому мчался весьма и весьма подозрительный и нацеленный на поиск джип.

Он прикрыл крышку и оказался в горловине бетонного мешка, что и спасло его во второй раз.

По памяти шаря по бетону, отыскал выключатель и, в темноте спустившись на три ступени, за скобу потянул дверь на себя. Двухсотсвечовая без абажура лампа ослепила. Пообвыкнув, он осмотрелся. Все, как тогда: две деревянных табуретки, откидная доска стола у стены, посредине железный стул, намертво прикрепленный к полу. В углу водопроводный кран с раковиной.

Не садясь, Сырцов сбросил на табуретку пиджак, стянул трикотажную рубашку и с трудом рассмотрел рану в боку. Везунчик он, Сырцов. Пуля прошила его насквозь как раз под ребрами, через мышечную мякоть. Осознав это, Сырцов от радости почувствовал боль. Ныло, подергивало в боку и лениво сочилось. Он открыл кран и долго ждал, когда сойдет ржавая вода. Дождался и стянул брюки, чтобы не мочить зря. Смыл кровь, извиваясь, изучил две дырочки в себе. Знал бы, под рубашку маечку надел. Придется рвать трусы. Простирнул их для блезиру и зубами разорвал. Сделал тампоны и при помощи отмычки, которая всегда была в его связке ключей, загнал их, кряхтя от дикой боли, в обе дыры. В глазах у него, как поется в знаменитой песне, помутилось, и он, присев на железный стул, долго отдыхал, прикрыв замутненные глаза.

Отдохнув, громко сказал:

— Отдохнул!

Опять с осуждением и с тоской по прекрасному вспомнил вчерашний свой отдых. Вздохнул о несбыточном и занялся необходимой мелочевкой: оттер пиджак от крови, постирал рубашку. Кровь вокруг тампонов подсохла, и они закрепились в его теле прочно.

Полежать бы. И подумать. Он придвинул табуретки к стулу и лег на спину, но свет слепил, и пришлось перевернуться на живот. Не очень удобным оказалось разновысокое ложе, но Сырцов знал, что лучше сидеть, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть.

Итак, время было назначено ими. Интеллигентная мадам из «Мосглобалтранса»? Наверняка использована втемную. Следовательно, звонок из банка липа? Вряд ли, добросовестная служащая транспортной конторы могла и перепроверить звонок. Был ли клерк в замазке? Тоже маловероятно: удлинять цепочку — увеличивать возможность недопустимого риска. Скорее всего, кто-то из головки банка. А дальше что? Мрак неизвестности. С Дедом бы посоветоваться. Во тьме одной из самых коротких ночей.

Услужливая цепкая память подсказала время отправления необходимой ему электрички от Ярославского вокзала — двадцать три пятьдесят со всеми остановками. У «Маленковской» ориентировочно в двадцать три пятьдесят семь. На ней и поедет. Решив, Сырцов заставил себя ни о чем не думать и спать: Дед и этому в свое время научил. До броска к «Маленковской» оставалось четыре часа с хвостом. Под пронзающим белым светом голой лампы он неподвижно спал на животе три с половиной часа. Без сновидений. Голый, как лампочка.

Вот после сна все заболело по-настоящему. Рана жарко пульсировала, суставы ныли, мышцы окаменели. Он знал, как бороться с этой всеобщей болью. Разминка, жестокая разминка. Издеваясь над собой, Сырцов темпераментно корячился минут десять. Ополоснув морду лица, просчитывающе оценил себя. Суставы и мышцы были в порядке, рана продолжала ритмично ныть. Слава Богу тампоны держались.

Облачаясь в брюки, рубашку, пиджак, Сырцов поочередно изучал предметы своего туалета. Брюки были в порядке и долларовая пачка в нажопнике тоже. Рубашка прострелена и влажновата после стирки, но сойдет. Повезло — замывы вокруг дыр на пиджаке малозаметны. Как и сами дыры.

Он окончательно оделся и проверил себя в одежде на движение. Порядок. Еще бы «байард» под мышку… «байард» уже наверняка в МУРе, и наверняка его отпечатки пальцев на «байарде». Как хорошо у них все получалось: два инкассаторских трупа с пулями от «байарда». И рядом труп отчаянного грабителя Сырцова, в предсмертной агонии выронившего из преступной руки убийственный «байард». А получилось, что он живой. Теперь его, живого, будут ловить или убивать сразу с двух сторон. Надежным ментам он бы сдался, но как определить надежных? Думать надо Сырцову, ох как думать! Нет, без Деда не обойтись.