Проснулся как положено. В окошке занимался рассвет. Все может быть, но лучше подготовиться к худшему. Сырцов надел на себя необходимое, то, без чего не обойтись в критических ситуациях. Разложил по многочисленным карманам ставшей уже родной кожаной куртки все, что могло в них поместиться, еще раз, с маниакальной тщательностью, осмотрел пистолет, аккуратно пристроил его в сбрую и тихо вышел из номера. Жалко сумку, но руки должны быть свободны. Под его тушей злобно скрипели ступени. Спустился наконец. На столе дежурного администратора жалобно в предутреннем свете горела лампа, но никто не дежурил. Наверняка жизнелюбивая Раиса спала в красном уголке.

Комары отработали свое и улетели спать в свои неведомые спальни. Поэтому можно быть неподвижным. Сырцов устроился на бревне в затемненном молодыми деревцами углу двора и слушал мир. Мир был беззвучен. До восхода солнца далеко, но небо уже стало пронзительно и ярко-белесым. Час волка. Но волк не выл. А может, и не завоет?

Волк завыл без четверти четыре. Сначала на набережной. Нежно, как шепот любимой, прошелестел заграничный автомобильный мотор и утих, почти неслышно крякнув тормозами. Потом сверху донесся варварский стук «газона», который тоже через мгновение прекратил работу. Что ж, пора выметаться из периметра, как говорят начальники вахтеров, ограждения. Сырцов перемахнул через невысокий забор и, перебежав улицу, затаился, опять же предварительно преодолев штакетник частного владения, хозяева которого явно не любили засранный свой двор.

Трое спустились сверху, а двое поднялись снизу. Не разговаривая — все оговорено заранее — четверо, вскрыв калитку, рассыпались по двору «Водхоза», а пятый осторожно поднялся на крыльцо.

«Газон» наверху наверняка пустой, а иномарка на набережной под караулом. Пора. Сырцов разведанным еще вчера путем незаметно спустился к торговой площади. «Мицубиси»-джип стоял на въезде с набережной, демонстративно так стоял, небрежно брошенный всеми. Ах, конспиратор какой, водила их простодушный!

Сырцов знал, где таился шофер «мицубиси»: дурачок прятался в сумраке, под низким навесом магазина-лабаза. Прятался и в нетерпеливом ажиотаже слегка прохаживался по бетонированной площадке. Коротко. Туда-сюда, туда-сюда. Но кто же так прячется, боевик ты наш необученный?

Когда шофер в третий раз развернулся на краю, Сырцов, совсем неслышимый, в два шага оказался за его спиной и рукояткой «вальтера» ударил за правое ушко. Подхватив водилу под мышки, Сырцов осторожно уложил его на спину и удивился. Думал, строевой бык, а оказалось — водитель-профессионал в возрасте где-то у сороковника. Размышление по этому поводу следовало отложить на потом. Сейчас бы пластырь да наручники, но не было их у Сырцова. Еще раз для уверенности, что не заблажит, трахнуть по башке рукояткой?

Пожалел Сырцов солидного дядю. Обыскал, оружия не нашел, нашел ключи от «мицубиси». Что и требовалось доказать.

В открытую нажал на газ, и под его жестоким руководством «мицубиси», без стеснения мыча мотором, взлетел наверх — туда, где отдыхал непритязательный «газон». На всякий случай Сырцов, подстраховавшийся ремнем безопасности, от души врезался мощным передком своего джипа в беззащитный зад «газона», вырубил мотор и, мгновенно выскочив, распахнул дверцу сотрясенного транспортного средства. Как и предполагал, в «газоне» никого не было.

Конечно, как бы приятно было: за рулем скоростного и безотказного «мицубиси» да по ясному теперь маршруту рвануть без напряга и с удовольствием. Но слишком заметен этот заграничный автомобильчик. Велика вероятность того, что на «мицубиси» и на «газоне» — по маячку, которых в запарке быстро не отыщешь. Морщась от грохота, Сырцов четырежды выстрелил из «вальтера» в четыре ската. Разделил по-братски: в пару задник «мицубиси», в пару передних «газона», а потом скорым шагом направился еще вчера просчитанным путем.

Он был абсолютно уверен в точности своих расчетов, когда за спиной услышал шум могучего мотора. Обернулся. И увидел метрах в трехстах от себя и чуть вверху неудержимый «чероки», который ежесекундно съедал эти метры. Сырцов находился на открытом пространстве у спортивной базы, огороженной легким декоративным заборчиком. Он перемахнул через заборчик, с ужасом понимая, что заборчик этот — не преграда для «чероки», и кинулся к расположенным метрах в двадцати финским домикам спортивной базы. За них, за них спрятаться! Только бы спрятаться, а там само собой придумается, как преодолеть еще метров тридцать до первых деревьев лесопарка. Он успел завернуть за первый дом прежде, чем «чероки» с хрустом проломил ограду. И спасение: у стены, оставленный беспечным владельцем, стоял хороший дорожный велосипед. А рядом, совсем рядом — узенькая асфальтовая трасса для роликовых лыж, по которой «чероки» не пройдет. Только бы не успели полоснуть из автомата.

Он яростно крутил педали, ликуя на ходу: не полоснули, не полоснули! Но рано, рано возликовал, потому что гул автомобильного мотора приближался. Сырцов повернул голову. Неизвестно как держась внутренней стороной колес на узкой полосе, «чероки», чуть снизив скорость, настигал его. Мастер-кроссовик сидел за рулем, супермастер. Но вот поворот на девяносто градусов. Попробуй удержись, мастер!

Но мастер удержался и был готов победить: этот кусок трассы в двести метров оказался прям как линейка, и преследователи могли сделать все, что хотели — догнать, расстрелять. Они решили сделать и то, и другое: догоняя, начали постреливать. Первая очередь ударила по асфальту. Вероятно, хотели просто сбить, поэтому брали низко, по заднему колесу велосипеда. Не попали. Сейчас ударят по нему. Стараясь уменьшиться, Сырцов лег на руль и интуитивно вильнул в сторону. Вторая очередь прошла мимо, а он успел скрыться за следующим поворотом. Ну, теперь его игра!

Сразу же за поворотом от трассы налево уходила симпатичная тропинка, и он повернул на нее. «Чероки», увеличив скорость, помчался за ним.

Сырцов, резко вильнув вправо, еле удержался на краю обрыва. А водитель «чероки» и не понял, что мчался к краю пропасти: верхушки вековых елей, растущих там, внизу, он принял за подлесок, через который шла тропа.

Устало опершись о раму велосипеда, Сырцов без эмоций наблюдал, как трижды переворачивался автомобиль прежде, чем удариться о ствол громадной сосны.

Тихо-тихо стало вокруг: мастер и есть мастер. В последний момент водитель, все поняв, выключил мотор, чтобы не произошло взрыва. Тихо было секунд десять, потом Сырцов услышал слабые стоны, доносившиеся с десятиметровой глубины. «Чероки» лежал на боку, и Сырцов заметил, как вяло стала приподниматься шоферская дверца. Сколько их там, в салоне? Двое, трое, четверо? Выполз один водитель. Перекинув себя через порожек, он повис на животе рядом с крутившимся еще колесом. Сильный был мужик: ухватившись непослушными руками за нечто внутри автомобиля, он сделал кульбит и пал на траву. Полежал недолго под углом градусов в сорок пять — ноги вверху, голова внизу, затем развернулся и поднял окровавленное лицо. Кровь текла из рассеченного лба. Водила смотрел вверх. На обрыв, не на Сырцова.

— Живи, — предложил ему Сырцов. Водила перевел взгляд с обрыва на него, мертвый, невидящий взгляд. Сырцов, поначалу хотевший еще что-то сказать (что — не знал), передумал, сел на велосипед и уехал.

Вернуть бы велосипед беспечному владельцу, но те, что в городе, наверняка слышали перестрелку и скоро здесь будут. И ему ой как не помешают делать ноги велосипедные колеса. Сырцов крутил и крутил педали.

* * *

Часа через два добравшись до крупной автомобильной магистрали, он тщательно припрятал велосипед в густом кустарнике и позволил себе отдохнуть минут сорок. Ровно до семи, когда по трассе уже пошел грузовой транспорт.

Пешочком Сырцов километра полтора-два топал до автобусной остановки. Автобуса, ясное дело, ждать не приходилось, но человек, голосующий у остановки, не вызывает у шоферюг особых подозрений.

Ему повезло. Всего с одной пересадкой двумя трайлерами он добрался до Ярославля к полудню. Не проявляя туристских устремлений, пренебрег историческим центром спавшего города и прибыл к автовокзалу. Поев в одной из неряшливых обжорок, долго прогуливался по обширной площади. Нашел наконец то, что надо: на ветровом стекле частной «шестерки» была прилеплена бумажка с жирным призывом: «На Ростов!» Бедолага, видимо, рвался домой и так хотел заработать, что не удержался от восклицательного знака.

Сырцов, чтобы не вызывать подозрений, торговался с творцом агрессивного восклицания, как на одесском привозе. Сторговались и поехали. Под мерное журчание водителя о тяжкой судьбе торговца-посредника (в багажнике «жигуленка» и на заднем сиденье помещались картонные ящики с сигаретами) Сырцов незаметно продремал полтора часа.

А вот по Ростову он походил, погулял, посмотрел — время было. Зашел на почту, отправил перевод начальнику спортбазы с однострочным письменным посланием: «Спасибо за велосипед». Отправил без опаски, ибо знал: ныне почтовые отправления в любую точку страны лениво бредут не менее пяти суток.

В семнадцать пятнадцать Сырцов уже сидел в кабине «ЗИЛа», с водителем которого он договорился на выезде из Ростова. Русские люди — забавные люди. Особенно шоферы, путающие друг друга кошмарными рассказами о нападениях на них, но без раздумий сажающие рядом с собой любого, кто покажет соответствующую купюру. Сырцов показал, и водитель распахнул дверцу человеку с пистолетом под кожаной курткой. Всю дорогу говорили о бабах, а на подъезде к Угличу — о пьянке. Ошалевший от двухдневного поста водитель до того изжаждался, что не вытерпел: у первой же палатки остановился и приобрел литрового «Белого орла». Щедрый Сырцов возместил убытки и для приличия принял сотку вместе с шофером на автомобильной стоянке.

Было восемь часов вечера, когда он опять спустился к Волге. Бешеный день кончался. Сырцов смотрел на воду, которая льстивым тихим плеском подлизывалась к нему, закрывал глаза, утомленные бегавшими по водному зеркалу бликами от низкого солнца, вновь открывал их, чтобы увидеть и оценить свою отдаленность от опасной суеты. Солнце, не торопясь, пряталось за высокий берег. Бешеный день кончался. А впереди — бешеная ночь.

* * *

Звериная зрительная память воспроизвела табличку на азербайджанской едальне. Время закрытия — двадцать два ноль-ноль. К двадцати двум Сырцов удобно устроился на противоположной от едальни стороне улицы и стал ждать. Ждать на скамеечке под естественной крышей из ветвей отцветшей уже сирени было чрезвычайно удобно. Так удобно, что существовала опасность незаметно задремать. Завидуя самому себе, Сырцов вспомнил, как хорошо было коротать топтунское время вместе с дымящейся сигаретой, дым которой ел глаза и не позволял спать. А без курева трудно. Но воспоминания о сигарете и жгучее желание сделать затяжку острого и ароматного дыма после двухгодичного перерыва отряхнули его от дремы.

Было видно, как в заведении после закрытия велась уборка. Две буфетчицы (одна из них — Алла) укладывали стулья вверх ножками на столы, а уборщица бодро протирала пол. Нельзя сказать, чтобы очень старались, но марафет слегка навели. В зал вышел Рашид и долго шевелил губами, после чего все четверо исчезли в подсобке.

Первыми вышли через полчаса буфетчица (не Алла) и уборщица, явно в легком и жизнерадостном подпитии. Минут через пять появились Рашид и Алла. Рашид повозился недолго у дверей, разбираясь с сигнализацией и замком. Потом посмеялись и пошли нешумной вечерней улицей. Слава Богу, пешком.

Вести их по такой улице — одно удовольствие. В сумерках под ветвями разросшихся на угличской воле деревьев главное — не топать и не кряхтеть звучно, остальное приложится.

Свернули направо в совсем уж деревенский проулок. Их дом оказался вторым от угла. Именно их, даже скорее его, потому что Рашид большим ключом открыл большой замок на калитке. И, если быть точнее, и не дом, а два. Рядом с добротным, в три окошка по фасаду, привычно бревенчатым среднероссийским домиком возводился из белого кирпича кавказский особняк с террасами и аркадами. Правда, сейчас не строили — поздно.

По-летнему стремительно темнело. В среднероссийском домишке зажегся свет. Наверное, пора. Сырцов потрогал калитку — заперта на внутренний замок. Прошелся вдоль забора и в конце участка перемахнул через штакетник. Делов-то.

Только бы дверь была открыта. Не хотелось осложнений, не хотелось лезть через боковое окошко, шума не хотелось. Сырцов неслышно поднялся на крыльцо и тронул дверь. Было открыто.