Сегодня холеный, благообразно седой господин ставил на цвет и выигрывал. Ставил по очереди на черный, на красный, на черный, на красный. Выигрывал. Ставил несколько раз подряд на черный и выигрывал тоже. Ставил только на красный и выигрывал опять. Игроки и болельщики в почтительном молчании следили то за господином, то за шариком. Крупье с улыбкой содрогался.

Выигрывать ему было столь же скучно, как и проигрывать. И все время мешало что-то. Господин вяло поднялся, посмотрел, как холуй, выскочивший из-за его спины, собирал выигранные им фишки, не дождался завершения этой малопочтенной работы и направился к стойке. Второй холуй в смокинге следовал за ним.

Господин вскарабкался на высокий стульчик. Бармен привычно ливанул в высокий стакан боржоми и придвинул его господину. Господин смотрел сверху, как мчатся к нему навстречу булавочные пузырьки и, достигнув водяной поверхности, взрываются мелкими, почти неуловимыми человеческим глазом брызгами.

…Голова катилась по траве, брызгаясь кровью с короткого остатка шеи…

— Водки! — потребовал господин. Бармен удивленно поднял брови и непонимающе услужливо улыбнулся. Холуй, пристроившийся на стульчике справа, от сверхнеожиданной экстраординарности требования босса позволил себе немыслимую фамильярность: осторожно тронул господина за локоть и прошептал остерегающе:

— Сергей Львович…

Господин не слышал его шепота. Он посмотрел на среднеевропейскую дозу, отмеренную барменом (граммов сорок), и уточнил заказ:

— Полный стакан.

Стакан мгновенно был наполнен до краев. Сергей Львович недрогнувшей рукой поднял его. Одним глотком споловинил.

…Тех двоих, что сам уложил, и не помнил даже. А голова катилась по траве…

Вторым глотком выпил до дна и запил боржоми.

Сосед справа, появления которого Сергей Львович и не заметил, склонился к нему и интимно, в ушко, негромко спросил. Стишком:

…Покатилась голова… Голова катилась по траве…

Ослабли до пустого томления внутренности. Выпитая водка там, внутри, обрела форму и тяжесть булыжника. Сергей Львович в прострации молчал.

Зато холуй в смокинге бдил (или бдел?), спрыгнул со стульчика, положил соседу на спину ладонь размером в лопату. И спросил гуняво:

— Чего тебе, гражданин?

Гражданин, здоровый, жизнерадостный, поддатый, повернулся к холую и, увидев его, распорядился:

— Мне — сто пятьдесят водки. И побыстрее.

Холуй слегка ошалел и объяснил почти культурно:

— Это к бармену. Я наливом не занимаюсь.

— А нахрен ты тогда ко мне лезешь? — удивился гражданин.

— Гром, отстань, — негромко приказал Сергей Львович. Оклемался слегка. Холуй Гром вернулся на свое место, а гражданин изволил еще раз выразиться стихотворно:

— и уже непосредственно Сергею Львовичу с изысканным наклоном: — Вы, славный росс, как я вижу, изрядно веселитесь. А гром — нет. Он только раздается.

Сергей Львович рассматривал глаза гражданина. Глаза были чисты, лукавы и неуловимы. Бармен уже поставил перед гражданином стакан.

— Зачем вы прочитали мне на ухо стихи про шашку? — с тихим гневом поинтересовался Сергей Львович.

— Блеснула шашка! — гражданин поднял стакан. — Раз! — гражданин сделал глоток. — И два! — вторым глотком гражданин прикончил дозу. — И покатилась голова! — голова гражданина пала на стойку.

Холуй Гром, желая смеяться, захрюкал. Дохрюкал и по-товарищески предложил забавному гражданину:

— Насчет головы могу устроить. Чтобы по-настоящему покатилась, — так шутил.

— Помолчи, — приказал Сергей Львович. А Гром больше и не говорил. Не о чем. Высказался по существу и иссяк.

— Молчи, Гром, молчи! — посочувствовал холую гражданин фразой, которая являла собой слегка адаптированное название дореволюционнго шлягера. Вместо «грусть» — «гром».

— Вы кто такой? — спросил Сергей Львович, стараясь вежливой интонацией прикрыть невежливость вопроса. В любом случае на такой вопрос можно ответить несерьезно. Это с удовольствием и сделал гражданин:

— Калика перехожий.

— И чем в нынешней жизни занимается калика перехожий?

— В данный момент прожигает ее.

…Мало ли что случается в длинной жизни. И все забывается. Забудется и голова, катящаяся по траве…

— Может быть, выпьете со мной? — осторожно предложил Сергей Львович.

— Когда же нет! — теперь свое согласие гражданин выразил цитатой из Островского.

— Вы все время говорите чужими словами, — понял Сергей Львович и показал два пальца бармену, — вы актер?

— Еле сдержался, чтобы не ответить дежурно: весь мир театр, а люди — актеры.

— Вы не сдержались. Значит, актер, да?

— Вам так важно знать, кто я?

— Интересно, во всяком случае.

— Я — литератор.

— Газетчик?

— Нет. Прозу пишу. Сценарии для кино.

— Здесь изучаете ночную жизнь большого города? — догадался Сергей Львович.

— Здесь я помалости играю и по-крупному выпиваю. А вы в какой области изволите трудиться?

— Я — бизнесмен.

— Общевато, дорогой мой. Профиль?

— Ценные бумаги и фьючерсные сделки.

— Спекулянт, следовательно, — все правильно понял гражданин. — Но звучит красиво: фьючерсные сделки. Прямо так и хочется совершить фьючерсную сделку.

Бармен уже давно наполнил стаканы. Сергей Львович поднял свой и кивком предложил гражданину сделать то же самое. Гражданин с готовностью исполнил молчаливую просьбу. Поднял стакан.

— За знакомство, — предложил Семен Львович и, прикрыв глаза, решительно выпил. Гражданин, держа стакан на просвет и не выпивая, повторно продекламировал:

В этот раз Сергей Львович выслушал стишки спокойно. Удивился только:

— А почему вы не пьете?

— Расхотелось, — признался гражданин и поставил стакан на стойку.

— Обижаете, — недобро сказал Сергей Львович.

Гражданин спрыгнул со стульчика и, твердо глядя прямо в глаза, поведал Сергею Львовичу:

— И все-таки покатилась голова, куда уж денешься.

…Голова катилась по траве, брызгаясь кровью с короткого остатка шеи…

Сергей Львович очнулся оттого, что его за рукав теребил Гром.

— Я его достану, босс! Сейчас достану.

Босс молчал. А гражданин, уже дошедший до середины зала, вдруг обернулся и, перекрикивая ровный шум, отчетливо произнес:

— Да, чуть не забыл. Александр Иванович велел вам не кланяться. Но, может быть, он в ближайшее время совершит с вами фьючерсную сделку.