Подготовкой к капитальному ремонту путепровода-моста над Садовым испортили сразу все: и проезд, и подъезд, и объезд, и, самое главное, вид. И не торопятся, заразы. Обнесли забором, завезли какие-то плиты, оставили на всякий случай самоходный кран и успокоились. Судя по тишине за забором, всерьез приступят к строительству не раньше будущего лета. Машины гуськом тянулись по одной полосе вдоль забора. Сырцов вырвался из цепочки, сделал левый поворот и, избежав столкновения с ползущим ему навстречу двадцать восьмым троллейбусом, выскочил, слегка нарушая, на широкий тротуар у кафе «Крымское». А у кафе — стоянка.

Забор был ничего себе, плотный забор. Но есть ли на Руси хоть один забор, в котором русские не проделали бы лаз? Лаз вот он, рядом. Сырцов проник на строительную площадку.

Про строителей он все правильно понял: не было строителей на площадке. Строили здесь другие. Под удобно нависшими бетонными плитами из картонных иностранных ящиков, которых ныне изобилие, были возведены эфемерные, но для летнего существования вполне пригодные сооружения. Четыре штуки. На взгляд — пусты. Да так и должно быть: люди с работы едут, время бомжовой охоты. Заглядывать в эти обиталища у Сырцова не было никакого желания. На всякий случай свистнул. Без помощи двух пальцев, но по-разбойничьи пронзительно.

Из ближней к нему норы, не вставая, объявился (ящик отодвинул) некто в меховой драной шапке, в волосах до плеч, в тренировочном костюме фирмы «Рибок». Старом и драном. Некто почесал указательным пальцем дней пять небритую щеку, спросил без интереса:

— Тебе чего?

— Кого, — поправил Сырцов. — Пашу.

Некто перестал чесать щеку, задрал руку вверх (рукав оттягивал), важно глянул на черные цифровые пластмассовые часы и сообщил:

— Скоро будет.

— Когда — скоро? — потребовал уточнить Сырцов.

— За поллитром пошел.

Надо полагать, не в здешних дорогих палатках для проезжающих мимо нуворишей покупал свои поллитра Паша Рузанов. Придется ждать, когда он найдет, где подешевле. Сырцов пристроился на чистой, теплой, милой заду бетонной балке. А некто уже хотел общаться:

— Пашка-то тебе зачем?

— Нужен.

— Вот я и спрашиваю: зачем он тебе нужен?

— А ты не спрашивай.

— Грубишь, что ли?

— Грублю.

— А зря. Ты здесь — залетный фраер. Вмиг рога обломаем.

— Тебе до этого три года протрезвляться надо.

Некто страшно удивился, на четвереньках вылез из-под картона и демонстративно поднялся в рост. Под два метра был. Погордился:

— Я и похмельный тебя заломлю!

— Успокойся, а? — попросил Сырцов.

— А ты не хами, — почти миролюбиво поставил условие некто. И вдруг вскричал, взрыдал даже: — Да где этот чертов Пашка?!

— Туточки мы, — неожиданно раздался издевательский голос.

Откуда явился Пашка — неизвестно. Только не от дырки, которую держал в секторе обзора Сырцов. И подошел неслышно: вот он, в трех метрах.

— Принес? — с боязливой надеждой спросил некто.

— Принес, принес, — успокоил его Паша. — Только вот не знал, что к нам в гости мент пожалует. Знал бы, коньячку купил.

— Паша, нам менты здесь не нужны, — сказал некто.

— А где они нужны? — спросил у Сырцова Паша и подмигнул.

— Здравствуй, Паша, — сказал на это Сырцов.

— Добрый вечер, Георгий, — откликнулся Паша.

Ишь ты, по имени. Откуда узнал? Вроде у вождя его имечко вслух не произносилось. А может, и произносилось. Не помнил Сырцов. Лучше на этом не заостряться. Вроде бы проехали. И поэтому:

— Мне с тобой поговорить надо, Паша.

Некто в миг понял, что свидание с поллитром может быть отложено на неопределенное время.

— Потом, — нервно заявил он. — Потом поговорите. А сейчас похмелиться надо. Ты же обещал, Паша!

— Обещанного три года ждут, — автоматически брякнул Сырцов.

— Да ты что?! — взревел некто. — Да я тебя!

Страшен во гневе алкоголик, когда пытаются лишить его выпивки. Но ничуточки не испугался алкоголического гнева Паша. Ответно пригрозил:

— Орать будешь, вообще не дам.

— Ты же обещал, — рыдающим шепотом напомнил некто.

— Вот теперь хорошо говоришь, тихо. Бидона буди.

— Счас сполним! — пообещал некто и, снова встав на четвереньки, вбежал в картонный домик.

— Отдай им поллитра. Я тебе компенсирую, — не совсем ловко изъяснился Сырцов. — А мы с тобой — в сторону и поговорим.

— Поговорим, поговорим, — пообещал Паша, с неподдельным интересом наблюдая, как из домика выбирался Бидон. Бидон как Бидон: невысок и обширен. С тремя стаканами в руках. Пустыми, которые — видно было по невыразимому блеску быстрых, в слезе глаз — страстно хотел видеть наполненными. Сказал чистым голосом:

— Сдавай, Паша. Сейчас Малыш закусь принесет, — и ровным рядком поставил стаканы на бетонную балку, служившую сиденьем Сырцову.

— А четвертый где? — спросил Паша и кивнул на Сырцова.

— Он не будет, — решил Бидон и потребовал от Сырцова подтверждения: — Ведь не будешь?

— Не буду. За рулем, — подтвердил его догадку Сырцов.

— Тогда подожди немного. Мы мигом, — сказал Паша и достал из заднего кармана штанов бутылку «Российской» в непрестижной жестяной бескозырке. Одним движением сорвав с бутылки головной убор, он непрерывной струей трижды прошелся по стаканному ряду. Разлив на троих был аптекарской точности. Появился Малыш с тарелкой, на которой лежали два разрезанных пополам яблока. Закусь на четверых.

— Будем! — решил Паша и неторопливо взял. дозу. Малыш с Бидоном принимали тяжело: бил колотун. Справились наконец, захрупали яблочком. Потом притихли, прислушиваясь к внутренней своей жизни.

— Лучше, — подумав, решил Бидон, а ненасытная душа Малыша не желала останавливаться на достигнутом:

— Хорошо, но мало.

— Больше от меня не ждите, — предупредил Паша. — Пойдите погуляйте у метро. Может, что и перепадет.

Малыш и Бидон молча согласились с ним и пошли к дыре.

— О чем будем говорить? — спросил Паша.

— О твоих делах.

— Давай лучше о твоих, — не согласился Паша. — У ментов дел — по горло, и все завлекательные.

— О завлекательных делах потом, за дружеским столом. Если подружимся. А сейчас о твоих делах. Незавлекательных. Малопривлекательных.

— Ух ты! — картинно удивился Паша. Хотел было продолжить, но передумал. Решил подождать, что предъявит Сырцов.

— Именно. Сначала «Ух!», затем «Ах!» и в финале «Ох!».

— Следовательно, сперва удивишь, а в конце попугаешь, — понял догадливый Паша.

— Удивить — удивлю. Но пугать не буду, сам испугаешься.

— Удивляй, — разрешил Паша и, демонстрируя нешибкую свою заинтересованность в разговоре, улегся на бетонный брус ногами к Сырцову.

— Может, удивляя, тебе и пятки почесать? — тихо спросил Сырцов.

— Разуваться лень, — легко ответил Паша.

Подавив в себе мелкого беса неконтролируемого раздражения, Сырцов улыбнулся и сказал без эмоций:

— Как хочешь. А сообщить хочу тебе следующее: я слышал запись твоего разговора с Марией Елагиной, в котором ты за пятьсот баксов поведал ей о весьма пикантных подробностях смерти писателя Владислава Фурсова.

Паша, естественно, ответил так, как и предполагал Дед:

— Мало ли какую лапшу можно навесить на уши доверчивой дамочке для того, чтобы денежку выбить. — Паша был по-прежнему спокоен и ровен, но позу переменил — сел. — Бомжу существовать-то надо.

— Все так, все так, — с удовольствием согласился Сырцов. — Но одно только слегка смущает: доверчивая дамочка убита. Я думаю, что теперь запись этого разговора может сильно заинтересовать тех, кто ведет расследование убийства Елагиной.

— Кассета в ментовке? — быстро спросил Паша.

— Насколько мне известно, пока нет.

— У тебя?

— А если у меня? — задал провокационный вопрос Сырцов. Но поддался Паша, не засуетился, не замельтешил. Сказал насмешливо:

— Тогда я спокоен.

— А если нет, тогда ты не спокоен, — сделал логический вывод Сырцов.

— Что ты от меня хочешь, Жора? — подумав, задал главный вопрос Паша. Не было в нем ни алкоголической расслабленности, ни ленивой беспечности после принятой полторашки.

— Продолжения рассказа, которое ты обещал Маше за двести долларов.

— У тебя двести долларов есть?

— Двести долларов — плата за мое молчание.

— Значит, хочешь, чтобы я и тебе лапшу на уши повесил.

— Лапши не хочу.

— А кроме лапши у меня ничего нет.

— Ты подумай, подумай хорошенько, Паша!

Паша скорчил личико, изображая думающего человека, энергично почесал затылок и в заключение развел руками. Издевался, сволочь.

— Подумал, Жора. Нетути, ничего нетути!

Очень хотелось сделать ему больно, очень. Чтобы истинно исказился личиком, чтобы охнул жалобно, чтобы заскулил. Но Сырцов на первый раз сдержался. Вздохнул, поднялся с балки и дружелюбно посоветовал на будущее:

— Ты еще подумай, Паша. Может, надумаешь. А я днями забегу.

— Забегай, — ответил Паша непонятно. — Такому гостю всегда рад. Только в следующий раз поллитра захвати.

— А который из этих, — ни с того ни с сего спросил Сырцов, кивнув на картонные домики, — твои апартаменты?

— Крайний справа, — охотно ответил Паша. — Весь из коробок «Филипп Моррис». Когда-то мои любимые. Помнишь, они еще в пластмассовых пачках были?

— Не помню, — признался Сырцов.

— Молодой, — сообразил Паша и весело попрощался: — До скорого, мент!

— Бывай, бомж, — соответственно откликнулся Сырцов и направился к дыре. Просунув в нее правую ногу, обернулся. Паша Рузанов смотрел на него и скалился. Издали вовсе не бомж — так, жизнерадостный и неозабоченный праздный гражданин. Поймав сырцовский взгляд, он поднял руки и скрестил их в рукопожатии. По-начальнически приветствовал.