Душная ночь — противоестественна, она вне законов среднерусского природного бытия. Казалось, некий зловредно руководимый недобрыми силами механизм накачивал плотный жаркий воздух в огражденное забором пространство смирновской дачи. Накачивал непонятным образом, ибо движения воздуха не было. Была неподвижная раскаленность всего вокруг, как на чердаке в солнечный полдень. Чувствуя эту противоестественность, взбесилась насекомая живность, беспорядочно мечась по саду. Обнаруживала она свою видимость только тогда, когда сталкивалась с бледными лицами двух человеческих существ, сидевших на садовой скамейке. Поймав за ухом очередного мотылька, Смирнов спросил:

— Все? Ничего не упустил?

— Вроде все, — подумав, решил Сырцов. Хотел было дать кое-какие пояснения, но спохватился вовремя: не имело смысла отвлекать Деда от размышлений, которым он предался, тупо глядя выпученными глазами прямо перед собой.

Но Лидия Сергеевна отвлекла и Деда и его, полушепотом крикнув с террасы:

— Посовещались?

— Эге, — не изменяя выражения на лице и мало чего соображая в данной реальной жизни, бессознательно откликнулся Дед и повторил: — Эге.

Лидия Сергеевна спустилась по ступенькам и осторожно, как слепая (и была сейчас слепая, войдя во тьму со света), пошла к ним по тропинке, неся перед собой нечто на тарелке. Подошла, села между ними и сказала:

— Я Жоре выпить принесла.

— Все-то ты понимаешь, Лидка! — отвлекшись от дум, иронически восхитился Смирнов. — И сколько, ты полагаешь, ему необходимо для успокоения?

— Сколько же, сколько обычно и тебе, — почти полный стакан.

— Я тоже очень взволнован, — быстро сообщил Смирнов.

— Но не так, как Жора, — возразила Лидия Сергеевна. — Ему — стакан, тебе — рюмку.

— Дискуссия, — сообразил Сырцов. — А может, я и не хочу?

— Тогда я пойду! — радостно воскликнула Лидия Сергеевна и встала.

Смирнов ухватил ее за талию, насильно усаживая и одновременно объясняя:

— Шуток не понимаешь или придуриваешься? Жора пошутил. Ты пошутил, Жора?

Поспешно закивав, Сырцов подтвердил:

— Пошутил, Лидия Сергеевна.

— Шути любя, но не люби шутя, — пригрозил ему на всякий случай афоризмом с открытки, где обычно изображались чудесная любовная парочка и голубки, Смирнов и, покорно взяв с тарелки предназначенную ему рюмку, присоветовал: — Бери, пока дают.

Сырцов взял стакан, и они одновременно и до конца выпили.

— Бутерброды возьмите, — приказала Лидия Сергеевна, и они, схватив по бутерброду, зажевали, звучно чавкая.

Лидия Сергеевна вздохнула.

— Нет, мое дело — безнадежное дело. Беззвучно есть мне вас не научить никогда.

— Давай все же попробуем, — предложил Смирнов. — Ты нам по второй поднесешь, а мы попытаемся на этот раз закусить беззвучно.

— Это если рассматривать еду только как закуску. А я вам просто еще по бутерброду принесу.

— Просто по бутерброду не надо, — твердо сказал Смирнов и поспешно посоветовался задним числом: — Ты как, Жора?

— Я — как начальство, — дипломатично откликнулся Сырцов. Кто тут начальство — поди разберись. Пусть два полковника сами разбираются. Смирнов же твердо знал, кто тут начальство, и мгновенно закрепил успех:

— Лидок, ты проиграла. Счет два — один в нашу пользу. Быстренько сообрази нам по второй.

Лидия Сергеевна засмеялась и, встав, пошла к террасе, на ходу отбивая ногтями по тарелке четкий ритм походного марша. Она поднялась по ступенькам и страшно удивилась, увидев в дверях дома бодрствующую Ксению.

— Ты почему не спишь?

— От духоты проснулась, Лидия Сергеевна. Проснулась, а вы в саду о чем-то беседуете. Интересно же! — Ксения на секунду энергично зажмурилась, освобождаясь от остатков сна, и невиновато улыбнулась, зная, что ее здесь любят. Она была в том же наряде, в котором ее в первый раз встретил Сырцов: майка, шорты, босые ноги. Сырцов и Смирнов видели ее со скамейки.

— Я сейчас Георгию и Александру Ивановичу водочки поднесу. А нам с тобой бутылочку «саперави» прихвачу, — пообещала Лидия Сергеевна. — Идет?

— Идет, — тревожно согласилась Ксения и спросила: — Что-нибудь случилось?

— Ничего. — Лидия Сергеевна сделала удивленные глаза. — Просто Жора заскочил на огонек, вот и все.

— Просто заскочил в три часа ночи, — усомнилась Ксения. — Все-таки что-то случилось, но вы ни за что не скажете что. — Она стремительно поцеловала Лидию Сергеевну в щеку и призналась: — Я вас очень люблю, мадам.

— И я вас, мадемуазель, — сказала Лидия Сергеевна и отправилась в глубь дома, к неиссякаемым источникам.

Ксения вошла во тьму и растерянно поинтересовалась: - — Где вы, доблестные мужчины?

— На скамейке, где же нам быть? — ворчливо откликнулся Дед. Ксения незряче подошла, а потом, разглядев смутную парочку, рухнула на траву у их ног. После небольшой паузы Дед продолжил ворчание: — И чего тебе, дурында, не спится?

— Дурынде не спится оттого, что ей жарко, — объяснила Ксения.

— Не спится, няня: здесь так душно! — своеобразно процитировал «Онегина» Георгий Сырцов.

Ксения тотчас ответила:

— Лидия Сергеевна не дает. Как живете, Георгий?

На такой вопрос Сырцов всегда отвечал одинаково:

— Замечательно. А вы, Ксения?

— А я еще лучше.

Вернулась Лидия Сергеевна. Уже с подносом. Поставила поднос на скамейку между Смирновым и Сырцовым, а сама уселась на траву рядом с Ксенией.

— Там на подносе штопор. Открой нам бутылочку, Саша, — распорядилась она.

— А зачем штопор? — выразил недоумение Смирнов и зубами хищно сорвал с горла бутылки твердую, как жесть, хлорвиниловую покрышку.

— Зубы пожалейте, — взмолилась Ксения.

— А чего их жалеть? Они же искусственные, — резонно возразил дед и двумя точными ударами ладони о дно бутылки виртуозно выбил пробку. — Подставляйте стаканы, прелестные дамы.

Дамы придвинулись к нему и подставили стаканы. Боевой полковник разливал по-солдатски — на щелк. Три щелчка — один стакан, три щелчка — другой. Готово. Дамы придирчиво рассматривали черное вино в стаканах на свет террасной лампы. Придраться было не к чему: дозы были идеально равны и приемлемы для дам — каждой чуть больше половины стакана.

— Можно, я тост скажу? — вдруг попросила Ксения.

— Валяй, дочурка, — милостиво разрешил Смирнов. — Скорее всего, нас с Лидкой хвалить будешь, а это ой как приятно!

— Хорошо, что темно, — начала Ксения. — И я не буду стесняться. Дорогие мои Лидия Сергеевна, Александр Иванович и Георгий...

— А Георгий-то при чем? — ревниво перебил Дед.--Ты нас с Лидкой хвали.

— Вы нарочно хотите меня сбить, — уличила Ксения Деда, — а я не собьюсь! Я попала в этот дом от безысходности, оттого, что мне некуда было деться. Я вошла сюда, растопырив все колючки, как сжавшийся в комок от страха еж. Но вы их и не заметили, и их не стало. Они исчезли куда-то. Что вы со мной сделали, Лидия Сергеевна и Александр Иванович? Почему получилось так, что я не ощущаю себя чьим-то бременем, чьей-то непосильной ношей, которой я всю жизнь была для родителей, для учителей, для друзей даже? Как вам удалось сделать гак, что я никому не в тягость, а даже приношу вам некоторую радость своим существованием рядом с вами? У вас я впервые в жизни свободна и поняла счастье свободы. Вы этого добились, мои родные! Как — я не знаю, может, вы волшебники? А может, просто очень хорошие люди, с которыми я встретилась в первый раз на своем уже немаленьком веку?-Все пройдет, пройдут и эти дни с вами, но они останутся со мной навсегда. Самыми счастливыми днями. Я хочу выпить за вас, Александр Иванович, за вас, Лидия Сергеевна, за то, чтобы ваше совместное счастье на этой земле было бесконечно. Я пью за вас, Георгий, за то, что вы для меня сделали, приведя в этот дом.

Ксения быстро, как жаждущая в пустыне, опорожнила свой стакан, бросила его на траву и смотрела, как спокойно выпивали остальные. Приняв микроскопическую для себя дозу из рюмки, Смирнов, нарочито крякнув, деловито осведомился:

— Целоваться будем, Ксюшка?

Ксения бросилась к нему, обняла за шею, трижды поцеловала и огорчилась:

— Уже небритый.

— Еще небритый, — поправил Смирнов и внес уточнения в дальнейший репертуар: — Жена моя перед Богом и людьми! Я ответный тост желаю произнести. Наполним бокалы, а? Содвинем их разом, а?

Ксения взъерошила редкие волосы на его голове и вернулась к Лидии Сергеевне, на траву. А Лидия Сергеевна, обняв ее, сказала мужу:

— Тебе Георгий отольет. Он только пригубил свой стакан.

Сырцов действительно только пригубил. Щедрой рукой наливая молодому и здоровому, Лидия Сергеевна не могла знать, что молодой и здоровый крепко заправился еще в своем доме. Со страха. И с первого стакана здесь явственно поплыл. Неверной рукой Сырцов с готовностью плеснул в рюмку Смирнова.

— Не обольщайся на наш счет, девица Ксения, — негромко заговорил Смирнов. — Мы — как все старики на белом свете. Вздорные, раздражительные, вечно недовольные всем в нынешней жизни только потому, что она пришлась на наш закат. Появилась ты, и мы, чтобы тебе понравиться, прикинулись умными, веселыми, добрыми и разыгрались так, что перестали понимать, где собственно мы, а где персонажи, которых мы изображаем. И знаешь, оказалось, что быть умным, веселым и добрым не только для окружающих, но и для себя — весьма приятное занятие. Так что твое появление здесь — благодарное для нас. За тебя, дочка.

Выпили. Ксения вдруг хлюпнула носом и мелко-мелко заикала: рыдала умилительно и благодарно. Лидия Сергеевна решительно повалила ее на траву и принялась щекотать. Ксения всхлипывала, взрывами смеялась, утирала слезы и отбивалась. Отбилась, села в траве. Уже не рыдала, не смеялась, а только отбивалась. Отбилась, села в траве. Уже не рыдала, не смеялась, а только икала. Смирнов плеснул вина в стакан, протянул ей и посоветовал:

— Выпей и замри. Пройдет.

Она выпила, замерла и — со сжатым ртом — выпученными глазами стала поочередно всех рассматривать. Не дыша. Наконец терпеть стало невмочь, и она, шумно втянув воздух, прислушалась к себе.

— Не икаю! — обрадовалась она. — Господи, какое счастье!

— А теперь — всем спать, — строго приказала Лидия Сергеевна и объяснила, почему всем сейчас же следовало ложиться спать: — Все равно лучше не будет.

Сырцову поставили раскладушку в комнате Смирнова. Сидя на своих лежаках, они лениво раздевались.

— Бессмыслица, — ни с того ни с сего брякнул Смирнов, по-армейски тщательно складывая портки.

— Вы о чем, Александр Иванович? — спросил Сырцов.

— Выстрел. Выстрел в тебя на данном этапе — полная бессмыслица.

Не в лад, не в склад, размышляя о своем, Сырцов произнес:

— Если началась снайперская охота за мной, они рано или поздно прикончат меня. Такие вот пироги.

Рассуждалось об этом свободно, потому что он был сильно выпивши.

— Не нужно им сейчас на тебя охотиться, не нужно!

— Но ведь охотятся!

— Дурацкий, нервный выстрел. Но отчего? — Смирнова всегда раздражали непонятные ему действия и поступки.

— Не отчего, а для чего. Чтобы меня порешить, — продолжал жалеть себя Сырцов. Он тоже снял штаны и любовно разглядывал свои белые колени.

— Ну какой же ты зануда! — изумился Смирнов.

— Зануда не зануда, а помирать все равно не хочу, — нетрезво пробурчал Сырцов. — Жить, вы даже представить себе не можете, как хочется!

— Почему не могу? Очень даже могу. Самому хочется. А ты вроде сильно закосел, Жора?

— Поплыл слегка, — признался Сырцов.

— Тогда давай спать.

— Что делать будем, Александр Иванович?

— Я же сказал: спать.

— А вообще?

— С утра все по полочкам разложим. Спи давай.

— Уже утро.

И впрямь утро. Окно безудержно и заметно на глаз светлело. Наваливался всепоглощающий летний рассвет.