Выдумал он себе работку, специально выбрав для последнего спарринга паренька повеселее и на полный тяжелый вес!

Судя по сериям в ближнем бою, паренек боксировал по мастерам. Для кикбоксинга без ограничений он, конечно, недостаточно работал ногами, но Сырцову хватало и его рук: за полтора раунда наелся под завязку. Господи, и еще столько же! Только бы не уложил его, инструктора Сырцова, раньше срока на потеху наблюдавшим за боем ученикам. Если что-то делать, то только сейчас: пару раз достанет паренек своим поставленным прямым правым, и он превратится в безрукий и безногий мешок.

Опять достал. Не до конца, слава Богу. Сырцов ушел в последнее мгновение вместе с пареньковой перчаткой. А паренек уверился, что достал всерьез: взгляд из-под шлема не скрывал — сейчас добью!

Вот он, единственный выход: Сырцов, нарушив боевую стойку, опустил руки и сделал шаткий шаг назад...

-Кончай его, Леха, — негромко посоветовал кто-то из доброхотов — сырцовских учеников, и Леха решил кончить излюбленным своим могучим прямым правым, всем центнером вложившись в удар. Легким отклонением, точно на Лехину перчатку, Сырцов ушел вправо и через Лехину руку нанес жесткий акцентированный левый  полукрюк. Остановленный на неукротимом движении вперед паренек Леха, бессмысленно топчась на месте вдумчиво поплыл.

Формальным, но для страховки от неожиданностей на полную плотность ударом правой ноги Сырцов уронил его и пошел в свой угол, на ходу развязывая зубами узел шнуровки на левой перчатке, принесшей ему победу.

— Один... Два... Три... Четыре... Пять... — считали секунды хором рефери-доброхоты. На «восемь» они замолкли. Сырцов обернулся. Паренек Леха, качаясь, стоял посреди ринга и старался принять боевую стойку. В глазах — бессмысленность. Упорный, чертенок.

Сырцов сказал:

— Не надо, Леша. Хватит.

Но Леша сделал решительный, как ему казалось, шаг вперед и, неожиданно для себя, тщетно стараясь не упасть и опять падая, неровно добежал до Сырцова и рухнул в его объятия. С трудом удерживая бескостный центнер, Сырцов ласково сказал в ближайшее ухо:

— Все, Лешенька, все. Бой кончен. — И двум курсантам, ассистировавшим Леше: — Ребятки, помогите ему рассупониться.

Перебравшись через канаты и тактично не глядя на то, как приводят в порядок Лешу, Сырцов стянул перчатки, снял шлем, переобулся. Не торопясь, давал Леше время. Обернулся наконец, встретился с недоумевающим, но уже достаточно разумным Лешиным взглядом и подмигнул пареньку.

— Сурово вы меня, — с уважением констатировал Леша.

— Сначала ты меня, — признался Сырцов. — Но дело не в этом, ребятки.

— А в чем? — тупо перебил Леша.

Сырцов внимательно оглядел всех (смотрели на него почтительно и с интересом) и приступил к теоретической, так сказать, части своего заключительного урока.

— Кикбоксинг без ограничений — жесткая штука. Но все же спорт. То, чему я вас в меру своих сил обучал, не спорт, а борьба за выживание в схватке один на один, в которой не существует джентльменских правил. Кстати, я не тренер, а инструктор. Я проигрывал тебе, Леша. Я постыдно проигрывал, но выиграл потому, что дрался с тобой по своим правилам. Ты хотел выиграть бой, а я всеми средствами выигрывал свою жизнь. Я не мог тебя переиграть, и поэтому я тебя обманул, в мгновенье просчитав все. Я почти не пускал в ход свою левую, и ты был убежден, что моя рабочая — правая. А я, благодаря сложному перелому правой в раннем детстве, — двурукий. И это был мой единственный шанс. Я обманул тебя, сделав вид, что поплыл, хорошо понимая, что ты будешь кончать меня коронным прямым. И кроссом на твоем встречном движении достал тебя от души. Ты моложе меня, ты сильнее меня, обучен не хуже, а может быть, лучше меня, но ты проиграл мне потому, что ты пока еще спортсмен, а не волкодав. Три месяца я бьюсь над тем, чтобы сделать вас профессионалами, но, видимо, этих трех месяцев не хватило. Придется вам, ребятки, кондиции набирать самостоятельно, на практике, в работе...

— Георгий Петрович, — спросил невинный голос (Сырцов не успел засечь, кому он принадлежал), — а если бы вы проиграли, что бы тогда говорили?

— О Господи! — устало огорчился Сырцов. — В нашей профессии не существует «если». Я выиграл — и все тут. А если «если», то ты уже покойник. Аривидерчи, супермены, можете быть свободны. Встретимся на выпускном вечере.

Одиннадцать атлетов выкатились из зала. Сырцов вздохнул и глубоко вдохнул. В зале явственно воняло конюшней. Он еще раз вздохнул и поднялся, подобрал персональные свои перчатки, полотенце, капу...

-Жорж Сырцов, Россия! — прокричал от двери начальный голос. Сырцов обернулся. В дверях стоял Николай Григорьевич Сергеев, когда-то в уголовном быту Коляша Англичанин, стоял и иронически щурился, мертвец. — Убедительно доказал, что сопляки — они еще и говнюки.

-А ты чему радуешься? Из одиннадцати сопляков-говнюков твоих, насколько мне известно, трое.

-В общем-то, Жора, они — не сопляки и говнюки, а вполне приличные ребята для первоначальной простой работы. Это ты себе доказал, что по сравнению с тобой они говнюки.

-Не успел появиться, а уже надоел, — определил свои эмоции Сырцов, направляясь мимо Коляши в свой персональный закуток-раздевалку.

-Я тебя здесь подожду, — пообещал Коляша. Сырцов не оборачиваясь, поинтересовался:

-А зачем?

...Он стоял под душем, с наслаждением ощущая в струях воды свое мощное тренированное тело. Год режима, год кроссов, год штанги, год спаррингов сделал свое дело. Этот год Сырцов преподавал, если так можно сказать, на курсах по подготовке детективов и телохранителей, именуемых владельцами-учредителями почему-то Академией. Академия так Академия! Ему же лучше: раз Академия — плати больше. И, слава Богу, платили так, что можно было безбедно существовать.

Коляше, ясное дело, надоело ждать, и он забарабанил в хлипкую дверь:

— Макаренко, Ушинский, Песталоцци! Пора и честь знать!

Сырцов распахнул дверь и обнаружил себя — ловкого, стройного, элегантного. Но до Коляши ему еще все равно было далеко: Коляша одевался в Лондоне. Осознав это, Сырцов тут же укусил лондонского денди:

— Фамилии эти долго наизусть учил?

— Всю сознательную жизнь. — Коляша был настроен добродушно. — Начиная с ИТК строгого режима. Среди вертухаев много было последователей этих великих педагогов.

— По тебе заметно, — отметил Сырцов.

— Что — заметно?

— Что воспитали тебя вертухаи — последователи великих педагогов.

— Это понимать как комплимент или оскорбление?

— Как тебе удобнее. — Сырцов обнял Коляшу за твидовое плечо и ласково спросил: — Что тебе от меня надо, Англичанин?

— Ничего.

— А что ты здесь делаешь?

— Популять в ваш тир приехал.

— Ну что же, пойдем, популяем.

Тир был хорош. Помимо спортивной системы мишеней он имел еще и управляемый с пульта механизм непредсказуемого появления неожиданных целей, для поражения которых необходимы особое хладнокровие и мгновенная реакция.

— И народу — никого! — обрадовался Сырцов.

— Мой откупленный час, — скромно признался Коляша и вытащил из-под борта безукоризненного пиджака американский полицейский кольт.

— Богат и славен. Хоть убей! — слегка переделав пушкинскую строку, посочувствовал Сырцов Коляше. —Машинка, конечно, престижная, но тяжеловата и не совсем сбалансирована.

— Помажемся? — предложил слегка обиженный Колита. — Восемь моих и восемь твоих. На бутылку «Джим-Бима».

— Хоп! — согласился Сырцов и сел за пульт.

- Подожди малость, — попросил Англичанин. Он расслабился, поискал удобную позицию для ног, полу-присел, двумя руками поднял пистолет, собрался и приказал: — Давай!

Первый силуэт рванул справа налево и вдруг упал. Но Коляша достал его выстрелом на предполагаемом втором шаге. Собака неслась значительно быстрее — слева направо, но и ее Коляша достал. На мгновение высунулся плоский человечек слева. Выстрел. Попадание. Справа — опять попал. Неправдоподобно большая птица на три секунды заметалась в немыслимом почете. Снова не промахнулся Коляша. Шли двое — один был закрыт другим. На секунду закрытый неосторожно выдвинулся и заработал пулю. Предпоследний прыгнул сверху. Прыгнул и исчез где-то внизу. Раздался звонок: на этот раз Коляша оплошал. И поэтому пристрелил ползшего по-пластунски последнего без всякого удовольствия. Отошел от барьера, раздраженно кинул кольт на сиденье кресла.

-Семь из восьми. Весьма и весьма прилично. Не огорчайся, Коляша, — приободрил стрелка Сырцов. — Мне десять. — И вытащил свою машинку.

Коляша изумился:

-Что это, Жора?

-" Бергман-байард», — невозмутимо пояснил Сырцов. - В просторечье «байард».

-Из него, наверное, Наполеон Бонапарт стрелял, — догадался Коляша.

-Чего не знаю, того не знаю, — простодушно признался Сырцов. — А вот я стреляю. Как — сейчас покажу .Действуй, богатый Англичанин.

Под хитроумную Коляшину диктовку каверзно метались на стенде разнообразные силуэты. А Сырцов палил.Десять раз он выстрелил и десять раз попал. Победительно сморщив нос, он обернулся к Коляше:

-Я «Джим-Бим» не люблю. Ты мне бутылку «Метаксы" готовь.

— Покажь машинку! — попросил Англичанин и, взяв пистолет в руки, заметил: — На маузер смахивает. Откуда он у тебя?

— Дед подарил.

— А у него откуда?

— Вот у него и спроси. Он ведь машинки еще с послевоенных лет коллекционирует.

— И не боится?

- Дед не боится никого и ничего. Так как насчет «Метаксы»?

— За мной, — успокоил его Коляша.

— На дом мне завезешь. — Сырцов упрятал «байард» под мышку. — Ну, я в город, а ты тренируйся. Может, когда-нибудь у меня выиграешь. Но навряд ли. Пока.

— Подожди, — попросил Англичанин. — Расхотелось стрелять после проигрыша. Я с тобой.

— А я сегодня без колес.

— Ну, тогда ты со мной.

Они вышли на ослепительное июльское солнце. Прикрыв глаза от невыносимой яркости, понюхали ядреный запах хвои и смолы — тир располагался в сосновом бору — и узкой асфальтовой дорожкой через лес не спеша двинулись к автомобильной стоянке.

— Кстати, как там Дед? — спросил Коляша.

— Да вроде в порядке. Копается на участке, ездит на велосипеде, на видео детективы смотрит, курит шесть беломорин в день.

— Значит, теперь самый настоящий дед, — с огорчением сказал Коляша. — А еще три года назад орел был.

— Он и сейчас не мокрая курица.

— Но не тот, не тот уже!

— А ты вроде этому рад, Англичанин?

— Чему тут радоваться?

— Тогда и не радуйся.

Перебрехиваясь, подошли к глубокой синевы автомобилю марки «БМВ». Коляша распахнул обе передние дверцы (в салоне, прокаленном солнцем, стояла невыносимая для легких духота), подождали, пока хоть слегка проветрится, уселись и тронулись. Сырцов невнимательно глядел на волевой (выдающийся крутой английский подбородок) и одновременно бесшабашный (курносый рязанский нос) профиль Коляши, шикарно и брезгливо крутившего баранку. Почувствовав сырцовский взгляд, Коляша.резко обернулся к нему, улыбнулся и подмигнул:

— Хороший тарантас. А ты свою коляску бережешь, что ли? Или крепко выпить сегодня собрался?

Из-под запретительного кирпича «БМВ» выбрался на Старокалужское шоссе и побежал всерьез.

— Слишком долго ты, Коляша, вокруг меня вприсядку пляшешь. На кой ляд я тебе понадобился?

«БМВ» съехал на обочину и затормозил. Коляша развернулся на сиденье, решительно заглянул Сырцову в глаза, но спросил опять же с экивоками:

— Ты теперь два месяца без привязи?

— Короче, Склифосовский! — репликой из «Кавказской пленницы» перебил его Сырцов. — Имеешь что на эти два месяца предложить?

— Может быть. В перспективе.

— Когда перспектива превратится в реальность, тогда и говорить будем. Поехали!

Англичанин пристроился в зад «Икарусу», который несусветно вонял. Морщась недовольно от вони и от грубости Сырцова, Коляша осуждающе заметил:

— А ты — крутой.

— До чего же вы все надоели этим словечком! — мгновенно впал в злобу Сырцов. — Крутой! Крутые только яйца бывают, да и то вареные. Чуть что — кру-той! Больше, что ли, подходящих слов нету?

-Ну, теперь еще круче, — невозмутимо отметил Коляша. Сырцов остыл так же внезапно, как и вскипел. Посмеялся, любовно осуждая свою вспыльчивость, а отсмеявшись, предложил:

— Излагай.

-Чисто сыщицкая работа. Поиск.

-Простейшая сыщицкая работа, — поправил Сырцов. — На такую работу — любой паренек из твоего детективного агентства. Меня нанимать — из пушек по моробьям. И дороговато будет.

-Мы сузили профиль, Жора. Мое агентство сейчас предоставляет телохранителей — и не более. Ребятки только на это и натасканы. А дороговато... Тем, кто будет нанимать, есть чем платить.

-Исходные.

Из одной весьма известной на Москве банкирской семьи сбежала дочь. Вот ее надо найти.

— Наниматели — семья? Отец? Мать?

Англичанин слегка заколебался. Как бы занятый поворотом на МКАД, обдумывал ответ. Обдумал:

— Компаньон отца.

— В эти игры не играю, — решительно отказался Сырцов.

— Какие еще игры? — удивился Коляша.

— Поганые. Почему не семья, почему компаньон?

— Семья не хочет, чтобы об этом знали посторонние люди...

— А компаньон хочет! — Перебил Сырцов. — Для того, чтобы папу повалить?

— Все сложнее, Жора.

— В таких делах всегда все просто. А если сложно, значит, кто-то темнит и нарочно путает.

— Не в деле сложно. Во взаимоотношениях. Отца, матери, дочери.

— Ну, это понятно. От этого, вероятнее всего, девица и сбежала. Кстати, а почему милиция не задействована?

— Девица — совершеннолетняя. Девятнадцать лет. И уйдя, оставила записку. Не ищите, мол, видеть вас не хочу, буду жить по своему усмотрению. У нас же свободная страна, Жора, каждый гражданин живет, как он хочет. А она хочет без родителей. Собственно, в ментовку идти не с чем.

— Эй! Ты куда? — вдруг заорал Сырцов, увидя, что Англичанин свернул на проспект Вернадского.

— К тебе домой, — невозмутимо ответил Англичанин, делая с Ленинского левый поворот на зеленый свет.

— Ну, и где, ты считаешь, я живу? — уже спокойно поинтересовался Сырцов.

— В косом доме на Вернадского, где мы с тобой в свое время выпили не один литр водки, — достойно ответил Коляша.

— Хорошие были времена! — восхитился Сырцов. — Вот когда работенка была! Не то что взбесившихся с жиру девиц искать. — И запаузил, вспомнив, что не об этом речь. — Не живу я теперь здесь, поменял я свою дворницкую.

— Если в Медведково или в Бескудниково — не повезу, — твердо и серьезно решил Коляша.

— В центре, в центре! — успокоил его Сырцов. — В переулочке за Новым Арбатом, рядом с американским посольством и  СЭВом.

— Это кого ты так ловко обдурил?

— Никого не обдурил. Доплатил и старичку одному удовольствие доставил. У него в этом доме на Вернадского сын живет на пятом этаже.

— Ну, ты и ловкач. Ну и пройдоха! — обрадовался возможности уличить в неблаговидных делах благородного сыщика Коляша.

— А у тебя какая квартира сейчас? — ехидно полюбопытствовал Сырцов.

— Трехкомнатная, — пришлось признаться Коляше. — Но у меня — семья.

— Семья — это очередная длинноногая дива?

— Не твое собачье дело, — внезапно обиделся Коляша.

— Правда глаза колет. — Сырцов сделал строгое лицо и получил в ответ несколько набившее оскомину, но до сих пор выразительное:

— Козел!

Сырцов засмеялся как можно противнее. Посмеявшись, решил:

— Как ни старайся, Англичанин, не получится из тебя интеллигент, нет, не получится! Менталитет-то уголовный!

Англичанин сделал паузу, потому что после моста над Москвой-рекой осуществлял поворот на Фрунзенскую набережную. Выйдя на прямую, нашел возможным грубо ответить:

— Так же как и из тебя, брянский колхозник! — И вдруг отвлекся, воззрившись на пролетавший слева и назад дом. — Видал, что люди делают? На крышах себе домики строят!

— Пентхауз это называется, — показал свою образованность Сырцов.

-Вот из этого пентхауза девица и сбежала! — сообщил Коляша и без всякой связи помечтал: — Разбогатею — себе тоже такой построю!

-Зачем? — грустно спросил Сырцов.

-Как — зачем? По крыше как по полю гулять, на Нескучный любоваться, а главное: никаких соседей!

По Садовому — туннелем, с разворотом у дома Шаляпина, мимо американского посольства, вниз по переулку.

Здесь, — сказал Сырцов у серо-голубого дома-башни Англичанин приткнулся к тротуару и, не глуша мотора, вновь спросил:

— Ну, как? Берешься?

— Нет.

— Почему?

— Не хочется.

— А чего хочется?

— «Сердцу хочется ласковой песни и хорошей, большой любви», — отвратительным фальцетом пропел строку из старинного шлягера Сырцов. Вышел, обошел «БМВ», пожал руку Коляше и направился к подъезду, на ходу поласкав ладошкой крышу своей бежевой «девятки».

— Все-таки подумай! Время еще есть! — крикнул ему в спину Коляша. Не оборачиваясь, Сырцов поднял правую руку вверх — ладно, мол, слышал...