Команда прилетала завтра — прямо к игре. А он, отпросившись у главного, оказался в Сочи на сутки раньше.

Уронив сумку у шкафа в коридоре, он, не раздеваясь, пересек пространство гостиничного номера, открыл балконную дверь и вышел в весенние субтропики. Слева — дымившееся юной сероватой зеленью предгорье, справа стальное с белыми гребешками море, чуть внизу вдалеке — колониальное здание небольшой гостиницы и полосатые тенты открытого бара.

В общем, все как десять лет назад.

Захотелось на волю. Через несколько минут он уже сидел на белом тонкокостном стульчике в баре и, прихлебывая из бокала нечто, что бармен назвал коктейлем «Дайкири», прищурившись, глядел на море и горы. По очереди: сначала на море, затем на горы и наоборот. С предгорьем все было в порядке; а вот на море его раздражали два неуместно ярких виндсерфа с двумя мускулистыми идиотами, гогот которых разрывал ветреную тишину.

Он перевел глаза на берег. Вдоль моря по медицинской тропе двигалась стройненькая, в туго перетянутом плаще женская фигурка. "Ничего себе дамочка", — оценил он. И вдруг напрягся. Дамочка передернула плечами, и у него ёкнуло сердце. Одним глотком осушив свой бокал — не пропадать же добру, — он резко поднялся и почти бегом ринулся за женщиной. На перепутье двух тропок он догнал ее, но был довольно-таки хамски остановлен.

— Тебе чего надо, малый?

Сбоку и сзади от женщины следовал парень в кожанке. Он-то и задал угрожающий вопрос. Наглость возмутила:

— Надо, чтобы ты заткнулся.

Женщина обернулась и ойкнула:

— Костя…

Кожаный качок потребовал уточнений:

— Знакомый?

— Знакомый, знакомый… Уж до того знакомый! — подтвердила она. И, не отводя глаз от встреченного, приказала: — Иди домой, Артем, а мы с Костей немного погуляем… Вдвоем.

— Не положено, — сурово заметил Артем.

— А ты положи, — посоветовал Костя.

Качок было завелся, но дама по-хозяйски осадила его:

— Я тебе что сказала? Иди.

Парень потоптался, потоптался на месте и, видимо обидевшись, пошел, не оглядываясь. Костя пропел ему вслед:

— Ох, рано встает охрана!

Качок не выдержал, обернулся, но двое уже не видели его, они смотрели друг на друга.

— Ровно десять лет, Даша, — сказал он.

— Почти. Без трех дней, — поправила она. — Ты что, юбилей решил отметить прямо на месте преступления?

— Это было преступлением? — вопросом на вопрос ответил Костя.

— А как ты думал? Увел меня, бедную простушку, прямо из-под венца! — И Даша сделала вид, что прослезилась.

— Лихой я тогда паренек был! — усмехнулся Костя.

— Скорее, нахальный, — уточнила она. И, помедлив, прибавила: — И красивый.

Они стояли рядом с кустом, на котором уже по-весеннему проклевывались лиловые цветочки. Он отломил веточку и протянул ей.

— С нашем юбилеем, милая моя!

Она поднесла веточку к лицу и осторожно понюхала.

— Спасибо. — Вздохнула и поинтересовалась: — Ну что делать будем?

— Обед променадом утрамбовала?

— Когда он был!

— В «Актере» обосновалась? — догадался он.

— Угу. А там обед с двух до трех.

— Тогда выпьем, а?

— Значит, с режимом покончено, — в свою очередь догадалась она. — С футболом все?

— Почему все? — удивился он. — Я теперь вторым тренером у своих.

— Немцы что — контракт не захотели продлевать?

— Немцы-то хотели. Я не захотел. Устал я там, Даша.

— Патриот? — заговорщицки подмигнула она.

— Мы выпить собирались, — с раздражением напомнил Костя.

— И собрались. — Она подхватила его под руку и повела под пестрые тенты.

Они уселись за столик, который он только что покинул. Но Костя тотчас же подхватился и, на ходу справившись у Даши: "Мартини?" — направился к стойке.

— Час аперитива! — засмеялась она ему вслед.

— Час волка, — поправил он, обернувшись, и уточнил:- Белый, красный?

— Белый!

Чего уж там мелочиться. К столу он вернулся с литровым мартини, стеклянной миской ледяных кубиков и тарелкой, на которой был аккуратно порезан и присахарен душистый лимон.

— Уже не русский человек, — констатировала Даша. — Обходишься без закуси.

— Так не водка же! — оправдался Костя. Он сбегал за бокалами и разлил по правилам: чуть меньше половины. Ложечкой положил ледышки, вилочкой опустил лимонные долечки.

— За что пьем? — спросила она, болтая в бокале питье и прислушиваясь к стуку льда о стекло.

— За Дарью! — решительно предложил он, и они столь же решительно выпили. Она споловинила, он — до дна. Поставил бокал и продолжил свою речь:

— Когда я в декабре в Москву вернулся, гляжу — по всем афишным тумбам: Дарья, Дарья, Дарья. Я поначалу подумал, что это стиральный порошок рекламируют, а оказывается, тебя. Давно псевдоним взяла?

— За патриота отыгрываешься? — полюбопытствовала. — Сколько времени прошло!

…Давно это было, лет десять тому назад… Нет, совсем недавно! Они встретились здесь же, в Сочи, в гостинице «Жемчужина», знаменитый (портреты на обложках «Огонька» и "Футбола") футболист милостью божьей и начинающая певичка из рок-группы «Стоики», и футболист весело и уверенно увел певичку у музыкального руководителя ансамбля.

Два года жили душа в душу. Она на гастролях, он на базе или на выездных матчах. Встречались и любили друг друга страстно и как бы тайно. Как любовники. Прелестная была жизнь.

А потом у него наклюнулся выгодный контракт в одну из команд бундеслиги.

После некоторой бюрократической суеты молодая семья все же перебралась за бугор. Не лишенный юмора музыкальный руководитель рок-группы, ориентируясь на чисто мужской состав, слегка изменил название: не «Стоики» они были теперь, а "У стойки", и группа решительно и на всю катушку заиграла панк-рок.

Даша сидела в комфортном коттедже на окраине большого немецкого города и тосковала от безделья. Сначала ей хоть приходилось утешать безъязычного футболиста, у которого не все ладилось. Но потом у него дело заладилось и некого стало утешать. Полгода она вытерпела, еще три месяца думала и, наконец, решилась: собрала чемоданы и объявила футболисту, что хочет домой. Вот тогда-то он и обозвал ее на прощание «патриотка».

Футболист успешно играл, а певичка все пела. В прошлом году футболист закончил карьеру, а поп-звезда Дарья пошла по первым номерам всех рейтингов. И вот встретились…

— А ты что здесь делаешь-то? — поинтересовался наконец Константин.

— Умаялась я, — призналась Дарья. — От всего тошно. От песен, от зрителей, от себя. Две недели вырвала и отдыхаю. Хорошо здесь в несезон. Безлюдно. А ты?

— На матч прилетел. Мои завтра играют.

— Немку в Москву привез? — вдруг спросила она.

— Какую еще немку? — попробовал отшутиться Константин.

— С которой ты три последних года там жил. Мне Васька рассказывал.

— А зачем она здесь? — уже не скрываясь, заявил он. — В Тулу со своим самоваром?

— Откупился, что ли?

— Дом ей оставил. Тот еще, наш. Я его выкупил.

— Размахиваешься. Себе-то хоть на безбедное житье-бытье оставил?

— Да не в этом дело! — ни с того ни с сего рассердился он.

— В этом, — убежденно сказала она. — Когда зад прикрыт, ты — свободный человек. — И, быстренько разлив, предложила встречный тост: — За великого футболиста и свободного человека Константина Ларцева.

— Нету уже футболиста Ларцева, — несколько театрально признался Константин. И выпил. Помолчали. Костя решил, что пора и ему начать с расспросами. Имел моральное право. — Замужем?

— Не-а. Любовниками обхожусь, — беспечно поведала Дарья.

Он улыбнулся.

— Дашка, ты — дура.

— Это почему же? — обиделась она.

— Какая же ты, в задницу, вамп! Любовниками, видите ли, обхожусь! передразнил он ее. — Есть, наверное, какой-нибудь дурачок из несчастных гениев, которого ты жалеешь, да еще один амбал без мозгов, к которому ты, устав от гения, изредка забегаешь для удовлетворения низменных потребностей.

— Костя, я всерьез обижусь, — предупредила она.

— За то, что про тебя все отгадал?

— Ни черта-то ты не отгадал, — неуверенно и без напора возразила она.

Он разлил по третьей и опять все проделал как надо.

— Выдрессировали тебя немцы…

— Сам себя выдрессировал, — не согласился он. — Еще раз за тебя, Дашура. За твой успех, за твой легкий и несгибаемый характер.

— Хорошо говоришь, — похвалила Даша и выпила до дна. Из суеверия.

Бутылка опорожнилась больше чем на половину. Он, склоня ее, поизучал медали на этикетке и предложил:

— Добьем?

— Добьем, — согласилась она и, вытянув бутылку из Костиной ладони, без европейских ужимок разлила по бокалам до краев.

— Вот и бутылочке конец…

— А еще кому? — подозрительно осведомился он. — Мне?

— Ишь ты! Очко-то как гуляет! Боишься, за списанного тебя держать будут?

— Никого-то я не боюсь, Даша, никого. — Он выпил свой бокал до дна и сдавленным от больших глотков мартини голосом добавил: — Кроме себя самого.

— "Граф Гвидо вскочил на коня", — процитировала «Растратчиков» Даша и тоже выпила до дна. Передохнула и стала объяснять ему про него: Пятнадцатилетняя публичность приучила тебя смотреть на самого себя со стороны. Сейчас я вот такой-то. А вот сейчас эдакий. Удачно обвел защитника. Блестяще ударил по воротам. Вовремя улыбнулся журналисту. Как элегантно управился с ножом и вилкой! Я красив, добр и интеллигентен. Смотрите, смотрите, смотрите! Ушла публичность — и тебе не с кем смотреть на себя со стороны. И не для чего. Теперь тебе приходиться смотреть внутрь себя, а с непривычки это страшно.

Он, пригорюнившись, подпер правую щеку ладонью и, по-собачьи нежно глядя на Дашу, изрек:

— Или ты сильно поумнела, или я здорово поглупел.

— А что я просто поумнела, ты не допускаешь? Без альтернативы?

— Допускаю, — тоненько и жалобно согласился он.

— Отец, а не набрался ли ты? — опасливо осведомилась она. — Или выкомариваешься?

— Выкомариваюсь, — признался он. — Чтобы тебя в недоумение вогнать.

— Вогнал, вогнал, — призналась она и глянула на наручные часики. Смотри ты, уже восьмой час, а светло как днем. — И вдруг поняла: — На ужин-то я опоздала.

— Тогда в кабак! — обрадовался Костя.

— Не хочу, — твердо решила она.

— Узнают?

— И пристают. Пойдем ко мне. У меня в холодильнике и закуска, и выпивка всякая. Пошли?

— Пошли, — согласился Костя и, поднявшись, подошел к бармену. — Все путем, шеф? Я тебе ничего не должен?

— Полный ажур! — подтвердил парень и восхищенно признался: — Обслужить таких людей — честь для меня.

Это было приятно слышать. И для продления удовольствия Костя поинтересовался:

— Каких это таких людей?

— Знаменитого футболиста Ларцева и великую певицу Дарью. К сожалению, не знаю ее отчества и фамилии, — благожелательно отрапортовал бармен.

— Облом! — ахнула Даша. — Мы — знаменитости, Константин!

Она бросилась к стойке, поцеловала засмущавшегося бармена в щеку и на прощание сообщила:

— А зовут меня Дарья Васильевна Коняева. Некрасиво, правда?

Среди кустов у начала магистральной тропы маячил кожаный Артем.

— Я тебе что сказала?! — рявкнула Даша. — С глаз долой и домой!

— Вы мне не указ, Дарья Васильевна, — мрачно возразил охранник. — Мне Михаил Семенович приказал, и я исполняю.

* * *

В Дашином люксе было прекрасно. Благоухали многочисленные букеты, мягко теплился нижний свет, выхватывая из полумрака безделушки, привычно создававшие ей вечно походный уют: громадную игрушечную собаку-амулет, веселый павловопосадский плат на диване, скатерку с изображением трех хитрых и трусливых обезьян (ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу) на журнальном столике, многочисленные изящные флаконы и баночки на полочке у зеркала…

Дарья металась от холодильника в прихожей к журнальному столику, заставляя обезьян тарелками и бутылками. Пока суд да дело, Константин, помыв руки в ванной, от нечего делать потягивал "севен ап".

— Все, — облегченно вздохнула она и, присев рядом с ним на диван, с удовольствием осмотрела дело своих рук.

— Как в Дортмунде, — вспомнил он.

— Как первый раз в "Жемчужине", — возразила она и разлила по пузатым рюмкам коньяк. — Будь он проклят, этот Дортмунд!

— За жемчужину, — согласился Костя. — То есть за тебя.

— Льстишь, конечно, — выпив, оценила она его тост. — Но все равно — не особо искренне, а душу греет. Я — жемчужина!

— Я от чистого сердца, а ты… — обиделся Константин.

Даша кокетливо глянула на гостя и вдруг обвинила неизвестно кого:

— Вот опять последние известия из-за вас пропустила.

— Ничего-то мы не пропустили. Спорт и погода в самом конце. Константин осторожно выбрался из-за хлипкого столика и включил телевизор. Весьма приличный японец принялся за дело сразу. Тотчас на его экране явилось лицо ведущего, который излагал о событиях за бугром. Замелькали картинки с демонстрациями, заседаниями, приемами, стачки с выстрелами.

И тишина. Сильно озабоченный ведущий с тревожным вниманием слушал штучку у себя в ухе, слегка отвернувшись от миллионов телезрителей. Наконец вернул себя в полный фас и сообщил:

— Только что в редакцию поступила трагическая новость. Сейчас мы покажем пленку. Просим извинения за качество изображения: снимал кинолюбитель, снимал в спешке, в стрессе и неподготовленно.

…На трибуне стадиона девушки, парни, мальчишки, девчонки, схватившись под руки, раскачивались в ритме какой-то плохо слышимой песни. В следующем кадре они же или чрезвычайно похожие в страшной толкотне бежали неизвестно куда…

Ведущий мрачно прокомментировал:

— По окончании концерта на стадионе поп-звезды Дарьи группа фанов решила вынести ее на руках прямо к ожидавшему ее лимузину.

…Куча мала, в которой ничего не разобрать. Куртки на сентипоне разных цветов, кожаные куртки, платки, кепки, каскетки. Мелькнуло нечто кумачовое…

— Мое пальто… — ахнула Даша.

…А на экране появилась поп-звезда Дарья. Вознесенная над толпой, она улыбалась, щедро разбрасывая воздушные поцелуи…

Ведущий окрепшим трагическим баритоном продолжал:

— Перед стадионом неизвестный, вооруженный пистолетом, прорвавшись сквозь ряды фанатов, трижды выстрелил в певицу.

Выстрелы. Спины, спины, спины. И вдруг прямо на объектив прорвалось искаженное лицо и крик: "Я не убивал Дарью! Я не убивал Дарью!" И на экране стало видно, как двое амбалов крутят руки неприметному человеку с перекошенным от ужаса лицом. Потом пронесли что-то бесформенное кумачовое…

— Певица скончалась, не приходя в сознание, почти мгновенно, еще до приезда "скорой помощи", которая прибыла к стадиону через семь минут. Картинки на экране уже не было, был ведущий. — Подробности этой трагедии в нашем следующем выпуске. — Ведущий помолчал несколько секунд, а потом пошла темпераментная заставка спортивного выпуска.

— Я знаю этого человека, — как в бреду заговорила Даша. — Милый, стеснительный, с легким сдвигом по фазе…

Костя осторожно взял Дашу за плечи.

— Кого убили, Даша? Что это за путаница?

— Пальто мое… И фонограмма моя…

— Кто был в пальто? Кто пел под твою фонограмму?

— Ничего не знаю, ничего не знаю… — прошептала Даша и вдруг ослабла в его руках, как бы без костей стала. Глубокий обморок.

Он уложил ее на диван, осторожно пошлепал по щекам…

Без стука в номер ворвался охранник Артем. Осмотрел все и всех безумным взором, углядел Дашу на диване и испуганно спросил:

— Она живая?

— Живая, живая! Нашатырю где-нибудь достань.

Но нашатырь не понадобился. Даша открыла глаза и быстро повторила:

— Фонограмма моя… И пальто мое…