Пешочком, пешочком добрался до дома, где проживала известная певица Дарья, корявый гражданин с лицом смерда из племени кривичей. Прокричал в домофон:

— Это я, Генрих! — и ему открыли.

Открыл ему Артем. Он и стоял, ожидая, в распахнутых дверях. Небрежно пожал руку Генриху и недовольно осведомился:

— Что ж ты так, в открытую? И меня не бережешь, и сам не бережешься.

— Дела уж такие, Тема. Тут не беречься надо, а опережать.

— Загадками говоришь. Может, объяснишь, что к чему?

— В дом сначала пусти, — то ли попросил, то ли потребовал Генрих. И тут же придурился: — Никогда не видел, как богатые артисты живут.

— Да какая она богатая, — махнул рукой Артем. — Проходи.

Генрих ходил по комнатам, восхищенно вздыхая, рассматривал развешанные по стенам фотографии знаменитостей с дарственными надписями, оценивал взглядом мебель, на ощупь — матерьяльчик на гардинах, даже в ванную комнату заглянул, поинтересовался, какая стиральная машина. Уже на кухне сделал выводы:

— Да, не так, чтобы… — И без спроса уселся за стол. — Чего это ты за мной ходил? Не доверяешь, что ли?

— Кто тебя знает, — откровенно ответил Артем, — может, и возьмешь что-нибудь по забывчивости.

— А тебе перед хозяйкой ответ держать… Тоже правильно. Может, попить дашь? Я чебуреками напихался, изжога замучила.

Артем открыл холодильник, со знанием выбрал бутыль с содовой, взял из сушилки стакан и поставил все это перед жаждущим Генрихом.

— А ты? — поинтересовался Генрих, наливая себе из бутылки.

— А я чебуреков не ел. — Артем полустоял, полусидел, опершись задом о подоконник. — Зачем пожаловал?

Прежде чем ответить, Генрих врастяжку и с удовольствием опорожнил стакан, деликатно отрыгнул газ и только после спросил:

— С тобой ведь окончательный расчет произвести надо?

— Надо, — непонятно усмехнувшись, согласился Артем.

— Вот сегодня и произведем.

— Производи, — насмешливо поторопил Артем.

— Не я. Сам хочет с тобой поговорить и расплатиться.

— Так зови его сюда.

— Он, Тема, не из тех, кого зовут. Он сам кого надо зовет.

— И все бегут на его зов, да?

— Бегут, Тема, бегут. — Генрих плеснул себе еще полстакана, выпил, прислушался, что у него там в желудке, удовлетворился и встал. — Пошли.

— А надо? — спросил Артем, оторвав зад от подоконника.

— Если денежек больше не хочешь, тогда не надо, — оставил решение проблемы на рассмотрение Артема Генрих.

— Ладно, — решил Артем, и они вышли в прихожую.

В прихожей Артем сбросил шлепанцы, тщательно зашнуровал высокие кроссовки и, прежде чем надеть плотную куртку, извлек из подзеркального ящичка пистолет со сбруей.

— Не доверяешь, — огорчился Генрих, наблюдая за тем, как Артем приспосабливал на левом плече сбрую и влезал в куртку. — А я вот он перед тобой — голенький! Можешь обыскать.

— Ты как хочешь, а мне спокойнее при стволе. Мне слово «расплатиться» не очень понравилось, Генрих.

— Ну раз так, оберегайся как хочешь, — не возразил ему Генрих.

Они вышли из подъезда и внимательно осмотрелись. Подышали весенним воздухом еще пару минут.

— Ты при машине?

— А ты что — пешком? — удивился Артем.

— Пешком, Тема, пешком, — прибеднился Генрих.

— Что, с транспортом напряженка?

— Не люблю я баранку крутить. Где твоя машина?

— Не моя. Хозяйская, — поправил его Артем и направился к Дарьиному «форду».

От Крутицкого вала на Таганскую, с Таганской на Садовое, с Садовой на Самотеку, и по Олимпийскому прямиком к саду Центрального дома армии. Артем крутил баранку, а Генрих указывал дорогу.

Машину оставили у военной гостиницы, и к саду проследовали любимым Генриховым способом — пешком. Миновали ворота. Смерд глянул на свои наручные часы.

— Рановато прибыли. Подождать придется. — И даже обрадовался такому обстоятельству. — Ну ничего, на скамеечке посидим, на солнышке погреемся, на воду посмотрим. Ничего лучше безделья на свете нет, Тема!

Все шло по Генрихову плану. Они устроились на стоящей в сторонке скамейке, подставились уже закатному солнцу. Только вот с водой неувязка почти весь пруд занимал нерастаявший еще в стоячей воде серый ледяной остров.

Генрих раскинул во всю ширь руки по спинке скамейки и тупо удивился, глядя на грязную льдину:

— На градуснике нынче восемнадцать, а она, зараза, не тает!

— Тебе-то что? — злобно задал вопрос Артем. — Где твой бугор?

Из двух вопросов Генрих для ответа выбрал первый:

— Как это что? Поздняя весна все-таки. — Вдруг увидел нечто, приведшее его в азарт. — Гляди, ну дают!

У единственного работающего ларька при входе двое в коже, схватив друг друга за грудки, подобно двум дзюдоистам, исполняли некий предварительный танец в ожидании выгодной ситуации для проведения изощренного японского приема. Переростку в рыжей коже, видимо, надоел этот нерусский балет, и он, оторвав правую руку от черной кожи и держа противника на вытянутой левой, от души и размашисто врезал по лицу своего партнера. Стоявший неподалеку третий переросток, до этого, надо полагать, надеявшийся на мирное разрешение конфликта, бросился разнимать бойцов, за что и схлопотал от обладателя черной куртки.

Артем с неподдельным интересом наблюдал эту весьма завлекательную картинку.

Время. Генрих, не меняя позы, нашел за спиной Артема в скамеечной загогулине прикрепленный к рейке скотчем перстень и продел в него средний палец.

— Во дают! — еще раз восхитился он и стал потихоньку перетягивать свою правую руку поближе к руке Артема, который в оживлении от веселого представления обеими руками упирался в край скамейки.

Левой ощутимо хлопнуть, как бы в ажитации, по колену, а правую незаметно на мгновение положить на Артемову напряженную ладонь. Он и не заметит, что комарик укусил.

— Перстенек какой занятный! — удивился за спиной Генриха хороший бас, и тот почувствовал, что локтевой сустав его разъят на составные. Боль пришла не сразу, а лишь после того, как бас оценил снятую со среднего пальца правой руки свою находку. — Чего только люди не изобретают!

— Ай, ай, ай! — кричал Генрих от боли и от вида своей противоестественно вывернутой руки. Артем с ужасом смотрел на Сырцова. Опомнился, полез за пазуху…

— Не дергайся, — посоветовал ему Сырцов. Сзади Артема уже стоял переросток в рыжей коже, с малоприметным пистолетом в руке. Периферическим зрением Артем обнаружил пистолет и признал Сырцова:

— Вы…

— Я, — подтвердил Сырцов. — Я, Артем, я.

— Больно! Больно! — уже членораздельно кричал Генрих.

— Потерпи, — предложил Сырцов. — Потерпи, пока я тебя не обшмонаю. Штучка эта должна у тебя под рукой быть…

Сырцов знал, что искать и где искать. Из верхнего наружного кармана Генрихова пиджака он вытащил миниатюрное нечто, заботливо укутанное в вату.

— Что это, Георгий Петрович? — еще не остыв от возбуждения, полюбопытствовал паренек в рыжей коже.

— Не отвлекайся, Сережа, — предупредил его Сырцов, но, растянув вату и увидев ампулу размером не более слабительной таблетки сенаде, не удержался от того, чтобы под видом объяснения тайно похвастаться: — Впрочем, объясню. Если что не так, меня ноющий хмырь поправит. Вот это, — он показал Сереже перстень, — мини-шприц с мгновенно действующим препаратом, заставляющим клиента шоково отключиться на несколько минут. А это, — он, держа ампулу двумя пальцами, большим и указательным, предъявил ее Сереже, — ампула с цианом, которую вот этот воющий таракан положил бы на зубок бесчувственному Артему. Потом, несильно ударив его по подбородку, раздавил бы тонкое стекло и тихо удалился. Через какое-то время дворник этого сада обнаружил бы труп покончившего жизнь самоубийством, запутавшегося в мерзостях, пакостника Артема. — И обратился к Генриху: — Правильно я говорю, душегуб?

Генриху было не до ответа. Он баюкал руку, раскачиваясь, как болванчик, и ноя почти на мотив колыбельной. Наконец-то оправился от шока Артем и, не видя ничего, кроме поганой хари Генриха, хрипло заговорил:

— Так бы меня здесь и оставил, тварь? Я же тебя сегодня водичкой поил, я ж тебя сюда на машине вез, а ты сидел и спокойно рассчитывал, как меня удобнее на тот свет отправить, да? Да? Да?

Он беспамятно выкрикивал свои «да». Сережа по кивку Сырцова слазил Артему за пазуху и вытащил из сбруи прикладистый «магнум».

— Заткнись, — приказал Сырцов, и Артем послушно умолк. Брезгливо на него смотрел Сырцов, а на смерда Генриха — с отвращением. — Ты меня слышишь, душегуб? — Смерд, продолжая петь колыбельную, неровно, как больной Паркинсоном, покивал. — Я тебе должен пару вопросов на скорую руку задать. — И рявкнул ни с того ни с сего:- Встать!

Условный рефлекс шестерки, не смеющей ослушаться командного рыка, вскинул Генриха на ноги. Ни черта он не понимал, кроме одного: стоять надо навытяжку. Сырцов взглядом оценил его выправку и неожиданно рванул вывернутую руку резко вниз. Генрих протяжно взвыл. Но внезапно затих, поняв, судя по вялой идиотической улыбке, появившейся на его синих устах, что такие родные, такие любимые его кости возвратились на место. Счастье было недолгим, так как, не поднимаясь со скамейки, Артем нанес ему неожиданный удар ногой в пах. Опять пришлось Генриху переломиться от невыносимой боли.

— Сережа, что ж ты за ним не смотришь? — укорил за невнимательность своего ученика Сырцов. — Хорошо хоть в кроссовках, а будь при башмаке? — И Артему: — Скромнее веди себя, сучонок. С тобой разговор еще впереди.

Высказавшись, Сырцов осторожно разогнул Генриха и ласково, как хрупкую старушку, усадил на скамейку.

— Спасибо, — не открывая глаз, поблагодарил Генрих, стараясь глубоко дышать. Сырцов терпеливо ждал. Отпустило. Генрих открыл глаза и откинулся на спинку скамьи в полном изнеможении.

— Говорить можешь? — спросил Сырцов. Он, широко расставив ноги, сверху смотрел на поверженного.

— А что? — спросил смерд. — Что теперь говорить?

— Я буду задавать прямые вопросы, а ты на них честно отвечать. Идет?

— Идет, — согласился Генрих и тут же нарушил оговоренный порядок, сам выскочив с вопросом: — Как же вы нас вели? Я ж все время проверялся. Не было хвоста, не было!

— При маячке в вашей тачке на кой хрен глаза мозолить? — исчерпывающе ответил Сырцов. — С твоими вопросами завязали. Мой, аналогичный твоему: за тобой присмотр был?

— Вы же наверняка проверялись и убедились, что не было.

— Ты вон тоже проверялся… — для порядка усомнился Сырцов, но в общем-то первым ответом удовлетворился. — А стационарный контроль за этой точкой имелся?

— Я на такие дела один хожу, мне свидетелей не надо, — автоматически ответил Генрих и, вдруг поняв, что сказал, от закономерного последующего вопроса скуляще охнул в ужасе. Глазенки лезли из орбит.

— Ну до чего же хорошо ответил! — восхитился Сырцов. — На все мои вопросы сразу. Теперь имеет смысл поговорить с тобой основательно. Но для этого разговора нужно время, а его, как я понимаю, у тебя в обрез. Когда у тебя отчет?

— Не понял, — решил придуриться Генрих. На всякий случай.

— Со мной в пятнашки играть не стоит, змей, — предупредил Сырцов. Для начала я тебе руку только вывихнул, а сейчас и сломать могу.

— Не надо, — попросил смерд, — я все скажу.

— Вот и говори.

— В пять, в семнадцать ноль-ноль я должен в случае благоприятного исхода…

Сидевший в двух метрах от него Артем рванулся, но бдительный Сережа его опередил: навалившись, скрутил правую Артемову руку до боли.

— С-с-суки! — заклеймил всех Артем, свистящим «с» облегчая боль. Понимая, что он рыпаться больше не будет, Сережа ослабил прихват.

— Не нравится, когда о твоей смерти говорят, как о благоприятном исходе, а, стервец? — жестко поинтересовался Сырцов. — А смерть Михаила Семеновича для тебя — тоже благоприятный исход?

— Он был скотина и мерзавец, ваш Михаил Семенович! — отчаянно заявил Артем.

— А Славик? — тихо спросил Сырцов.

— Суки! Суки! Суки! — заорал Артем.

— Сука — ты! — спокойно сказал Сырцов. — И не отвлекай меня больше от дела. Сережа, если будет дрыгаться и орать, бей его по башке. — Понаблюдал за тем, как исполнительный Сережа извлек из-за пояса пистолет с увесистой рукояткой, и вернулся к своему барану: — Итак, в семнадцать ноль-ноль…

— …в семнадцать ноль-ноль подтверждающий звонок, — закончил его фразу Генрих.

— Это в случае благоприятного исхода. А в случае неблагоприятного?

— В восемнадцать ноль-ноль по тому же телефону трижды по два звонка с интервалом в минуту. Трубку снимать не будут.

Сырцов глянул на свое запястье. Было пятнадцать двенадцать.

— У нас — час сорок пять минут. Сережа, там телефон есть?

— Есть, Георгий Петрович!

— Зови ребят и поехали, — распорядился Сырцов.

— Петя! Вова! — крикнул Сережа.

К скамейке подошли Петя с Вовой — припалаточные драчуны.

Сырцовскую «девятку» вел Сережа, а на заднем сиденье Петя караулил Артема. За рулем «форда» сидел Сырцов, а Вова сзади присматривал за Генрихом.

Через площадь Борьбы, на Палиху, по Лесной к трамвайному парку и в переулочек. Небольшой магазинчик в старом доме был на ремонте, правда ремонтирующих не было. Сережа открыл висячий замок, два дверных на металлических мини-воротах, и они гуртом проникли в раскуроченное помещение.

На раскладном стульчике за так называемым столом, составленным из двери и малярных козел, сидел перед бутылкой «Смирновской» гость издалека лейтенант Валерий.

— Скучаешь? — дежурно спросил его Сырцов.

— Теперь понял, как под арестом сидеть! — откликнулся бодрый после двухсот пятидесяти Валерий.

— Арестантам водки не дают, — напомнил Сырцов и приказал своим паренькам: — Ребятки, покажите ему душегуба.

Петя и Вова выставили Генриха для лицезрения на свет заляпанного штукатуркой окна. Валерий глянул и узнал бесповоротно:

— Он.

— Что на это скажешь, душегуб? — поинтересовался Сырцов.

— Я первый раз вижу этого человека. Я не знаю его, — твердо оттого, что не врал, сделал заявление Генрих.

— Тебе его знать и необязательно. Важно, что Валерий тебя узнал. Валерий, где ты видел этого мерзавца? И с кем?

— У нас в городе он встречался с сержантом-водителем Виктором, который погиб в тот же день, — спокойно доложил Валерий. — Я видел их вместе в городском сквере.

— Что на это скажешь, Генрих? — ласково обратился к душегубу Сырцов.

— А ничего не скажу, — от отчаяния развязно ответил Генрих. Недоказуемо.

— Что недоказуемо? — спросил Сырцов.

— Не повесите на меня убийство, не выйдет! — закричал вдруг Генрих.

Придерживаемый Сережей Артем рванулся было, но не вырвался. Прохрипел только:

— С самого начала они решили меня кончать, с самого начала!

— Ну а ты как думал? — удивился его наивности Сырцов. — Думал, поможешь им и с громадным кочаном зеленой капусты — в красивую жизнь? Никогда не слыхал про бесплатный сыр в мышеловке?

— Он — киллер, он — наемный убийца! — кричал Артем.

— А ты кто? — тихо полюбопытствовал Сырцов.

* * *

Что ж, вполне, вполне. Импровизация, конечно, но деваться некуда, придется импровизировать. Инстинкт зверя, неизвестно как предрекавший скрытую и грозную опасность, заставил его против собственной воли проконтролировать акцию Генриха.

Он вернулся в скромную свою «восьмерку», отогнал ее на Лесную, извлек из багажника кейс и проник в подъезд кирпичной пятиэтажки, расположенной напротив ремонтируемого магазина. Он не торопился, так как знал, что Сырцов будет трепать Генриха не менее часа, и поэтому основательно разработал план отхода. Повезло: владельцы склада галантереи прорубили для своих надобностей второй — во двор — выход.

На чердак проник без труда. Опять же не торопясь, собрал снайперскую винтовку, бесшумно спустился к окну верхней площадки и через оптический прицел заглянул в ремонтируемый магазин. Сырцов, сволота, стоял в углу плохо различаемой (если б не знал, то бы и не понял, кто это) тенью. Как хотелось кончить его! До томной расслабки, до полусна. Нет, нельзя. Он оторвался от окуляра, потряс башкой — отгонял соблазн. Кончишь Сырцова, и Махов в тот же момент выйдет напрямую к нему. Без доказательств и улик полковник, не сомневаясь, устроит так, что придется погибнуть в перестрелке. И он уже никогда не сможет обыграть и Сырцова, и Махова, и Смирнова…

* * *

— Ну, Андрея Альбертовича ты сдал. За что я тебя и хвалю. Но от Андрея куда ниточка, золотой ты мой Генрих? — ласково спросил Сырцов, только что угостивший взволнованного киллера стаканом водки. За старательность угостил. Генрих пожевал соленый огурец, заботливо предложенный лейтенантом Валерием, и ответил на вопрос самым главным для себя вопросом:

— Какой мой интерес?

— Отпущу в бега. Достаточно? — холодно ответил Сырцов.

Генрих понимал, что это единственно возможный для Сырцова вариант. И для него в данных обстоятельствах тоже. Посомневался на всякий случай:

— Слово?

— Слово мое дорого стоит, Генрих, чтобы тебе его давать. Я сказал, а ты мне верь. Другого выхода у тебя нет. Кто над Альбертовичем?

— Летчик, начальничек, — бесстрашно выложил Генрих.

А бояться стоило: один из верхних в уголовном мире, чудом избежавший смерти в прошлогодней кровавой каше Роберт Феоктистов по кличке «Летчик» был изуверски жесток потому, что упорно разыскивался милицией за три доказанных убийства. Терять ему было нечего.

— Не шути, Генрих, — предупредил Сырцов.

— А я и не шучу, — загордился тот оттого, что удивил сыскаря. — Я с ним два раза встречался…

— И двоих в связи с этими встречами на тот свет отправил? — перебил его Сырцов.

— Я все тебе сказал, — заявил Генрих. — Пускай меня в бега, начальник.

Он действительно сказал все, но в бега уйти ему не пришлось. С негромким щелчком пуля вошла ему между глаз.

— Ложись! — завопил Сырцов и первым рухнул на пол. Петя, Вова и Сережа последовали за ним. Ошалевший от внезапного страха лейтенант Валерий подзадержался за импровизированным столом. — Падай, лейтенант, — уже с пола закричал Сырцов, и лейтенант Валерий встал на четвереньки.

Перекатившись к окну, Сырцов ждал. И не дождался. Второго выстрела не последовало. Прикинув, откуда стреляли, он решил:

— Всем оставаться здесь, — кинулся к двери и, стоя за стеной, ногой распахнул ее. И сейчас не стреляли. Твердо понимая, что стрелок уже наверняка ушел, Сырцов в безнадежной старательности бросился к кирпичной пятиэтажке, хотя бы для того, чтобы по свежаку застать следы.

Единственным следом оказалось распахнутое на последней площадке лестницы окно. И больше ничего — ни отпечатков, ни гильз, ни следов отступления. Но и без следов Сырцов понял, что отступал стрелок через черный ход во двор и на Лесную, к автомобилю. С концами, с бесповоротными концами.

Сережа, Петя, Вова и Валерий сидели на полу и, поочередно прикладываясь к горлышку, кончали литрового «Смирнова». Нетронутый мертвый Генрих лежал на спине, раскинув руки. Крови вокруг головы было мало.

— Ушел, Георгий Петрович? — спросил Сережа.

— Стрелок-то? — уточнил Сырцов. — Ушел. — Присел рядом с ребятами и, не глядя на мертвого Генриха, попросил: — Дайте хлебнуть.

Ему протянули емкость. На дне было граммов двести. Он их и уговорил. Без закуски, в два широких глотка.

Окоченевший от ужаса, отчаяния и безысходности, скованный наручниками Артем стоял в углу.

* * *

Константин пришел в гости к Севе Субботину, а Севы дома не было. И вообще его не было. Любопытная и бесстрашная соседка, разглядев, видимо, через глазок, как Константин безрезультатно звонил и звонил в безмолвную Севину дверь, объявилась на площадке.

— Зря звоните.

— Его нет дома?

— Он умер, — злорадно сказала соседка. — Погиб.

— Как так? — тупо поинтересовался Константин.

Именно этого вопроса жаждала энергичная дама, из породы тех, кого хлебом не корми, дай только о людях посудачить.

— А как мужики погибают? По пьянке, конечно!

— Под машину попал? — растерянно предположил Константин.

— С балкона выпал! — с удовольствием сообщила соседка. И, боясь, что слушатель удовлетворится этой скудной информацией, поспешно приступила к рассказу: — Сегодня ночью выпал. Я, конечно, специально не прислушиваюсь, но у него среди ночи вдруг громко шуметь стали. Наверное, собутыльников привел. Я в стенку постучала, и у него все затихло. Успокоилась, легла спать, а утром — ни свет ни заря — крик и топот на площадке — милиция. Меня и дворника нашего в понятые. Оказалось, что он один ночью шумел. На столе в кухне громадная бутылка стояла полупустая и стакан. А закуска самая ничтожная: кусок колбасы, квашеная капуста да хлеб. Допился до чертей и свежим воздухом подышать на балкон вышел. А там и опрокинулся. — Соседка перевела дух и вдруг до нее дошло, что странный визитер-то этот весьма предупредителен, и она спросила: — А вы кто такой будете?

— Старый знакомый. Из Ростова, — быстро нашелся Константин. — Пять лет его не видел. Приехал, вот и на тебе!

— Фамилия ваша как будет? — строго поинтересовалась соседка покойного Субботина.

— Хорошая фамилия. Чисто русская, — сказал Константин и нажал кнопку лифта.

Подъемник ласково зажурчал. Дамочка пронизывающе глянула на Константина и кинулась в свою квартиру. Звонить в милицию, надо думать.