Они уехали, а я еще раз внимательно осмотрел трактор. Все ли тут в порядке. Все ли тут так. Не забыли ли чего. Но все было сделано на совесть, и даже комплект ключей был заботливо сложен тут же в ведро. В кабине, в углу стоял нагнетатель, полный масла. Это Мрыль позаботился. Хороший он все-таки мужик, подумал я. Не буду больше его доводить. Закончив осмотр, я, довольный, сел в кабину. Включил скорость и, лязгая гусеницами, попылил к конторе.

У конторы стоял мотоцикл и возле него спорили мои новоиспеченные друзья. Я заглушил мотор и подошел к ним.

– Ну че, мужики? Зачем вызывали-то?

Степаныч показал рукой на небольшую стелу возле конторы. На ней за стеклом обычно развешивали свежие газеты и оперативную информацию в виде молний, объявлений и прочей писанины.

– Иди почитай. Потом сюда подойдешь.

Я посмотрел на стелу, подойдя поближе. Там висела свежая молния, в которой было написано примерно следующее: «Бригада рабочих, количеством четыре человека, за одну ночь восстановила списанный в металлом гусеничный трактор «Казахстан». Этим самым они ввели в строй еще одну рабочую единицу техники. За этот благородный порыв, достойный звания советского человека и труженика, руководство совхоза постановило поощрить денежной премией в размере 50 рублей. Вот имена героев…» Дальше перечислялись герои, все кроме меня и Володи Ткача. Главенствовал над «героями» Степан Мрыль. Мне стало обидно за себя и за Володю.

Я подошел к героям и заметил шутливо: – Вот как бывает. Вы все герои, а мы с Ткачем так не при чем. Мы сзади стояли.

Я сплюнул зло и быстро пошагал в контору.

– Генка, погоди. Куда ты? Выслушай нас! – это голосили братовья.

– Я не долго, шас только поубиваю всех и вернусь.

Зайдя в контору, я нос к носу столкнулся с Лилькой. Она очень обрадовалась, увидев меня, и пригласила вечером к себе в клуб. Не давая мне сказать ни слова, она скороговоркой выдала на гора всю информацию о том, как там у них интересно и весело. Я хотел ей ответить, что еще не знаю, как дальше ляжет моя карта, но она, уже уходя, повернулась и с улыбкой произнесла: Приходи, не пожалеешь, я буду ждать.

Тут вышел Володя и у нас с ним завязался какой-то неприятный и тяжелый разговор.

– Володь, а кто молнию сочинил?

– Сочинил я, написала и повесила Лиля. А что?

– Ага, значит, ты. То-есть, по твоему мнению, мы с тобой не герои?

– Ух ты! Вона как. Ты тут всего-то один день, а уже героем себя возомнил. Мужики тут по тридцать лет на одном месте работают, и то не претендуют на вагон масла, а он, видите ли, не успел приехать и уже на тебе!

– Володь, но ведь ты не прав. Ну, ладно, я никто и звать меня никак, ну, мужики молодцы, про них речь молчит, но ты-то? Себя-то почему не занес в этот список? Ладно, в список не занес ни себя ни меня, это мы переживем. Но денежки-то не лишние! Мы же не за один голый энтузиазм работали.

– Ах, вон ты про что! С этого и надо было начинать. Сколько тебе денег надо? – и он достал из кармана лопатник и приготовился доставать купюры.

– Эх, Володя, не понял ты меня. Разве в деньгах дело? Дело в принципе. Ну ладно, разговор у нас какой-то не очень, как у немого с глухим. Где пахать-то, показывай енто самое полюшко.

– Ладно, щас оденусь и выйду, – и он, мрачный, пошел к себе в кабинет.

Мне и самому было жутко неприятно от этого разговора – и дернуло меня сунуться…

Выйдя на улицу, я начал заводить трактор. Мужики обступили меня и стали советоваться – что же делать с деньгами. Пропить всем вместе? Так вина там в мастерской осталось хоть залейся. Они, оказывается, пытались разделить деньги. Себе, то есть на четверых, по десятке каждому, а нам с Володей по пятерке. Володя отказался брать деньги и сказал, что он имел ввиду по десятке на пятерых, включая меня. Но в список молнии решил меня не заносить, поскольку меня тут никто не знает, и я еще себя никак не проявил. От такого мудрого решения я зауважал Володю еще больше и видел свои уши от стыда за претензии к нему.

– Мужики, че же вы мне сразу-то все не сказали? Я ведь там ему такого наговорил!

– Так ты рванул в контору как угорелый и нас слушать не стал.

– Ладно, делите на четверых. Володя не взял и я не возьму, хоть у меня в кармане как у латыша – хрен да душа.

Эти мои последние слова услыхал вышедший Володя…

– Ну так бы сразу и сказал, что у тебя ни копейки, а то развел тут сантимонию! Ладно, скажу, чтобы тебе подъемные выписали, тем боле что положено.

– Так бы сразу и сказал, что подьемные положены, а то развел тут сантимонию, – передразнил я его.

– Ладно, поехали в поле. Я вперед на малом газу, а ты уж, будь любезен, не отставай.

Выехали мы за село, и снова передо мной раскинулась бескрайняя степь, поразившая меня своим величием и безмолвием. Накатанная техникой лента дороги упиралась в горизонт. Ярко светило солнце и его палящие лучи жарили меня нещадно сквозь боковое стекло трактора. Хотя на улице задувал ледяной ветер, в селе не особо ощущавшийся, а тут в степи, казавшийся еще сильнее и холоднее, но в кабине было жарко и только когда я повернул правым боком к ветру, кабина наполнилась жутким холодом. Дело в том, что стекла в правой дверце не было. Видно, его забыли вставить. Володя ехал потихоньку, как только мог ехать ГАЗ-51. Я не отставал.

Наконец мы приехали на пахоту. Это было поле, наполовину распаханное. Вдалеке виднелся трактор, который двигался в нашу сторону, испуская черный дым. Стая птиц сверху контролировала вспашку на предмет червячков. Они парили над плугом и пикировали вниз, завидев добычу.

– Ну вот, здесь и будете допахивать вместе с Иваном. Поле небольшое. Всего четыре километра борозда. Но, как говорится, начнем с малого, – сказал с улыбкой Володя.

– Ничего себе не большое! У нас борозда, самое большее, метров пятьсот, а тут четыре километра, – удивился я.

– Привыкай.

Тут подъехал трактор Ивана и остановился. Он выпрыгнул из кабины и, улыбаясь, подошел к нам. Он настолько был чумазый от пыли, что у него, как у негра, только глаза и зубы сверкали.

– Вот, Вань, напарника тебе привез. Подмога, так сказать. Ты ему тут покажи, что да как. Ну а уж завтра с утра вместе выезжайте. Договоритесь, во сколько утром начинать. А я поехал. Попозже заеду обмерить пахоту. Всё, работайте.

И он уехал.