… ту самую учительницу. Она смотрела на меня с улыбкой и с таким интересом, что я даже засмущался.

– Ну что, отработали? Домой возвращаетесь?

– Да вот, закончил все дела.

– Наслышана. Наслышана.

– Откуда!?

– Здрасьте пожалуйста! Калиновские детишки-то у нас в Федоровской школе учатся. Одна Зося мне про вас все уши прожужжала. Про все ваши таланты рассказала. А про ваши шутки вообще легенды ходят.

– Догадываюсь. Наговорили, небось, с три короба.

– Да нет, ничего плохого. Только то, что было.

– А вы знаете, что именно было?

– Ну, как вам сказать? Народ зря болтать не будет.

– Хочется верить.

Автобус поехал, и я в окно увидел, что Володя все еще не уехал и стоял, смотрел вслед. Я махал ему руками, но он курил, засунув руки в карманы, и потом, резко повернувшись, прыгнул в машину.

За окном мелькали дома, запорошенные снегом тополя и свет фонарей давал в салоне автобуса прощальный бал. Я, переутомленный этим днем и эмоциями расставания, понемногу впадал в забытье и вот «уже дремота сладкая моих коснулась глаз». Я уже не слышал, о чем мне рассказывает моя попутчица. Только обрывки фраз доносились до моего слуха… за методичками, два чемодана книг, обратно… чемодан методичек… жаль… что вы. Я уснул крепко-накрепко. От резких толчков автобуса я просыпался и, понимая, что сплю на плече учительницы, извинялся, но через секунду опять погружался в сон и голова моя опять оказывалась на том же плече.

– Вставайте, приехали. Ну же, просыпайтесь. Надо же, как разоспался!

Это учительница пыталась разбудить меня. Оказывается, я проспал всю дорогу. Ужасно затекла шея и раскалывалась голова. Я сначала не понял, где я нахожусь и кто эта женщина передо мной, но постепенно пришел в себя.

– Извините меня, а как вас зовут? А то всю дорогу ехали вместе, а с кем, не знаю, – морщась от боли, спросил я.

– Зовут банально, как в анекдотах – Марьванна, – засмеялась учительница.

– А-а-а, – глупо протянул я. – Ну, до свидания, Марьванна.

И мы пошли к выходу.

Ночной Павлодар показался мне сказочным городом. Падающие снежинки кружили вокруг покачивающихся фонарей и тихонько укладывались на мостовые, на крыши домов, на спешащих к своим поездам пассажиров.

Купив в кассе билет на поезд ПАВЛОДАР-МОСКВА, я стал искать свободное место. Надо было перекантоваться целую ночь. Дело в том, что поезд отправлялся в семь тридцать утра. Найдя в зале местечко среди множества ожидающих, я уселся ждать поезда.

Передо мной сидело большое и дружное, во всяком случае, мне так показалось, семейство. Они накрыли стол на чемодане, постелив вместо скатерти платок одной из женщин. Тут были продукты, на которые я смотреть не мог, голова кружилась и слюна текла рекой. С самого утра я ничего не ел. Я обратился к ним и попросил присмотреть за местом. Они согласились, и я помчался искать буфет.

В буфете, как всегда, выбор был не велик и я заказал «резиновую» курицу, ячменный кофе и два коржика, напоминающих по твердости точильный камень. Я, расплатившись с буфетчицей, пошутил.

– Скажите, у вас ножи острые?

– А че тебе? – напряглась буфетчица.

– Давайте, я их наточу, – и я изобразил, будто я об коржик точу ее тупые тесаки.

– И-и-ди уж, точи-и-ильщик, а то ща милицию вызову. Ходют тут…

Я засмеялся и пошел на свое место. Управившись кое как с курицей и половину выкинув, я принялся за холодный уже кофе в бумажном стаканчике. Обмакнув в него коржик, я попытался его размочить, но быстро понял, что его даже в кипятке не отпаришь. Все это время за мной наблюдала одна из теток, сидящих напротив. Она медленно очищала куриное яйцо от шелухи. Также медленно она протянула его мне.

– Скушай, милок. Не побрезгуй. А буфетное-то выкинь, не травись.

– Спасибо.

Секунда – и яйца не было. Тетка также медленно дочищала второе и уже молча протянула мне. Это яйцо я съел также быстро.

– Мама, дайте ему хлеба и соли. Ну что вы, право… – произнесла женщина помоложе и отломила мне половинку батона. Потом она открыла баночку и насыпала мне в ладошку соли. Тем временем тетка очищала третье яйцо, которое я тоже умял. Мне протянули минеральную воду и я сделал несколько глотков. Тетка сунула мне четвертое яйцо, которое я съел скорее из благодарности, нежели от голода.

Потом я долго бродил по вокзалу и рассматривал все вокруг. Надо сказать, что мне всегда нравилось со стороны рассматривать большое количество народу. Тут были и пассажиры одиночки. Эти, как правило, держались особнячком, где-нибудь в сторонке, читая газету или журнал и время от времени поглядывая на часы. Тут были и пары влюбленных, едущих неизвестно куда и неимоверно счастливых от того, что едут вместе. Тут и старики согбенные. Иной раз думаешь: вас-то куда черт несет, в таком-то возрасте? Лежали бы себе на печи и смиренно ждали Страшного суда. Тут и вездесущие, канючившие дети… Ма-а-ам ха-а-ачу мароженое… Какое мороженое, доча, зима на дворе… А я-я-а ха-а-чу!

Внезапно меня похлопали по плечу. Я обернулся и увидел здоровенного казаха в милицейской форме с закатанными рукавами на рубахе. Он протянул требовательно мне руку и молча смотрел на меня каким-то тупым оловянным взглядом. Я не понимал, что от меня хотят и только боковым зрением увидел, как второй милиционер проверял паспорт у мужика в шляпе и с портфелем. Я достал паспорт и протянул милиционеру. Но тот снова, не заглядывая в паспорт, протянул руку. Я снова глянул на мужика в шляпе. Тот предъявил билет. Я тоже достал билет и отдал его милиционеру. Он несколько секунд таращился в мой паспорт и в билет, потом протянул их мне обратно, при этом отдал честь. Я удивился и шутливо тоже козырнул ему. На что он, смеясь, произнес.

– Пусой голова рука не прикладывай.

Я пошел на свое место от греха подальше. Время шло долго, но тем не менее к утру на вокзале уже было пусто. Все пассажиры разъехались кто куда, а новых почему-то не прибавилось. До поезда оставалось чуть меньше часа и посадку еще не объявляли. Тут я заметил мужика лет тридцати с небольшим. Он долго наблюдал за мной и, наконец, подсел ко мне…