Прокурор киевской судебной палаты Чаплинский завершал докладную на имя министра юстиции. «Судебным следствием добыты важные доказательства причастности к убийству малолетнего Андрея Ющинского его родственников, в частности отчима Луки Приходько, — писал он, энергично макая перо в серебряную чернильницу. — Из числа вещей, отобранных при обыске у означенного Приходько, обращает на себя внимание записка, заключающая в себе описание строения черепа и расположенных на черепе артерий и швов у взрослых людей и детей. Приведенные данные послужили основанием к аресту в порядке дознания Луки Приходько, его отца и двух братьев, подозреваемых в причастности к преступлению. В настоящее время исполняющий должность судебного при Киевском окружном суде следователя Фененко ведет интенсивные допросы подозреваемых».

Поставив точку, Чаплинский скривился от неприятного жжения в животе. Позавчера он засиделся в Дворянском клубе, рассказывал анекдоты, и имел успех. Особенно смеялись над сценкой приезда старого еврея в Киев. Идет еврей по вокзалу с большим тюком, останавливает одного приличного господина и спрашивает его: «Милостивый государь, не откажите в любезности сказать, как вы относитесь к евреям?» — «О, я очень уважаю евреев!» — «Благодарю вас, милостивый государь!» Идет дальше, спрашивает еще одного господина и получает ответ: «Я в восторге от ума и предприимчивости евреев!» Благодарит, идет дальше, задает тот же вопрос еще одному пассажиру и слышит в ответ: «Ненавижу жидов!» Еврей горячо жмет ему руку и говорит: «Вы первый честный человек, которого я повстречал. Не могли бы вы присмотреть за моими вещами, пока я отлучусь?»

К несчастью, за приятным разговором и анекдотами Чаплинский, кажется, перебрал с вином и закуской. Пилось легко, но ночью в животе забурлило. Утром пришлось приглашать домашнего врача, который прописал порошок. Прокурор принимал лекарство второй день, но не испытывал ни малейшего облегчения. В животе пекло, во рту отдавало тухлым яйцом. «Шарлатан! — выругал врача Чаплинский. — Надо проконсультироваться у профессора». Обидно, что большинство посетителей Дворянского клуба без малейшего ущерба для здоровья мешали в своих бездонных утробах шампанское с горилкой и закусывали все это бесчисленным количеством блюд. «Лайдаки! — морщился прокурор. — Лет двести назад вас к Чаплинским и на порог бы не пустили!»

Плохое самочувствие мешало как следует заниматься служебными делами. Между тем Чаплинский твердо решил сделать карьеру на судебном поприще. Слово «карьера» он произносил с особенным придыханием, недоумевая, почему о карьеристах было принято говорить недоброжелательно. Ради карьеры он перешел из католичества в православие, а едва добившись прокурорства в киевской судебной палате, он уже начал задумываться о следующей ступеньке. Конечно, он понимал, что ему, как поляку, трудно рассчитывать на пост министра юстиции, но попасть на должность товарища министра или, на худой конец, получить назначение обер-прокурором кассационного департамента Правительствующего Сената было вполне по силам. Впрочем, до кресла в Правительствующем Сенате было еще далеко. Пока что предстояло показать себя крепким прокурором палаты, тем более что его предшественник порядком распустил подчиненных. Накопились настоящие завалы дел, с которыми Чаплинский разбирался с утра до вечера. Между тем нельзя было отказаться от светской жизни, визитов, поддержания нужных знакомств. Из-за нехватки времени он не мог уделить должного внимания надзору за расследованием убийства Ющинского, даже зная, как интересуются данным делом в Петербурге.

Прокурор понимал, что министр юстиции Щегловитов не прочь придать расследованию ритуальный крен. Вице-директор Лядов сказал об этом прямым текстом. Было бы глупо портить отношения с министерством, но столь же неразумным было бы связать свое имя с заведомо провальным процессом. Экспертиза профессора Сикорского произвела на прокурора сильное впечатление, но не убедила окончательно. Он допускал, что изуверская секта могла в давние времена свить гнездо в глухом еврейском местечке среди невежественных и фанатичных обывателей. Однако невозможно было представить, чтобы подобное имело место в начале двадцатого века в Киеве, университетском городе, где сосредоточено образованное еврейское население, где выходят еврейские газеты и журналы!

Поэтому, едва только обнаружились улики против Луки Приходько и его родни, прокурор поспешил доложить министру, что убийство произошло из-за денег, оставленных Андрею Ющинскому его отцом. Прокурор утешал себя, что министр юстиции еще поблагодарит его за то, что он уберег его от весьма опрометчивого шага.

Чаплинский передал черновик дежурному канцеляристу.

— После перепечатки принесите мне на подпись. И извольте проследить, чтобы не было ни единой помарки, потому что бумага предназначена для глаз его высокопревосходительства.

— Будет исполнено, ваше превосходительство, — поклонился чиновник. — Осмелюсь доложить, провизор Фильдбенгаген испрашивает аудиенцию у вашего превосходительства.

— Предложите ему изложить прошение в письменном виде. Хотя нет! Говорите, провизор? Пусть зайдет.

Через минуту дежурный ввел в кабинет прокурора солидного пожилого немца. Чаплинский любезно предложил ему присесть. Провизор важно кивнул головой, долго усаживался на стуле, вынул клетчатый платок, тщательно протер им пенсне, сложил платок — все это с хватающей за душу медлительностью. Когда он, наконец, устроился, Чаплинский спросил:

— Вы провизор? Хочу с вами посоветоваться. Доктор прописал мне порошок, но от него ни малейшего проку. Я боюсь, не спутали ли части при изготовлении?

Провизор взял рецепт, прочитал его от первой буквы до последней, потом медленно произнес:

— О, эфто есть рецепт лекарства от катар желудка.

— Я знаю. Правильно ли изготовлен порошок, вот что меня волнует?

— О, эфто никак нельзя сказать бес специальный химический анализ.

«Тупоголовый немец»! — выругался про себя Чаплинский и, пряча порошок в ящик стола, сказал: — Я чрезвычайно занят, прошу изложить ваше дело как можно короче.

Провизор достал из внутреннего кармана сюртука сложенную вчетверо бумажку, развернул ее, поправил сползшее пенсне, откашлялся и начал читать. Из-за сильного немецкого акцента Чаплинский не смог разобрать ни слова и попросил у провизора бумажку.

— О, пошалюста!

Бумажка оказалась вырезкой из «Утра России», органа московских прогрессистов. В заметке говорилось: «Все данные к тому, что убийцы Андрея Ющинского обнаружены, налицо. Арестовано пять лиц, между ними: отчим и двое дядей убитого и брат отчима. Двое из них принадлежат к числу активнейших членов местного Союза русского народа». Далее газета сообщала, что главной уликой послужила выписка, в которой упоминалась височная кость. Статья кончалась призывом: «Арест простых исполнителей убийства недостаточен. Следственной власти необходимо проследить все нити вопиющего киевского дела, обнаружить духовных отцов и руководителей этой изуверской черносотенной шайки, позорящей русский народ».

— Прихотько есть думкопф. В мой фатерланд он не годен даже в подмастерье. Но он не есть виноват.

— Позвольте решать этот вопрос судебным властям. Если вы не имеете сообщить ничего нового, то прошу покорно меня извинить, — прокурор привстал с кресла, давая понять, что аудиенция закончена.

Озадаченный визитер поднялся и медленным шагом направился к двери. Взявшись за начищенную медную ручку, он застыл в дверях, собираясь со своими неповоротливыми мыслями. Наконец, он произнес:

— Я сомневайся, чтобы эфтот думкопф Прихотько учился в гимназий и знает из латынь.

Чаплинский, не отрываясь от бумаг, с добродушным юмором заметил, что он тоже сомневается, что Приходько получил классическое образование. Лишь спустя несколько секунд до него дошел смысл сказанного. Он остановил провизора, уже закрывавшего за собой массивную дубовую дверь, и спросил, при чем тут латинский язык?

— Саписка на латынь, — пояснил немец.

Тут уж прокурор отложил в сторону бумаги и попросил провизора объясниться.

— Я сам писать саписк. «Os temporalе», — звучно продекламировал немец, — на латынь эфто есть височная кость.

По словам провизора, он отдал в переплет толстый медицинский справочник, в котором было множество «саписок» — закладок с латинскими терминами. В мастерской их вытряхнули на пол, где при обыске они были обнаружены становым приставом Красовским. Как раз в это время провизор пришел забрать свой справочник. Красовский показал ему несколько закладок и попросил перевести латинские термины.

— Я отвечай: «Эфто ест scapula — по-русски лопатка». Пристав говорит: «Не нужна лопатка. Что написано уф другой саклатка?» Я говорю: «Os femoris» — бедренная кость. — «О, нет! Не подходит. Что уф следующей?» Я объясняй, что «Оs temporale», то есть височная кость. Он говорит: «О, эфто ест то, что нам надо». Я говорю: «Эфто есть мой сакладка и остальной тоже есть мой, все выпал из мой книга». Он говорит так грубо: «Ступайте, вы нам больше не нужны».

Провизор был до такой степени взволнован бесцеремонностью станового пристава, что ушел домой, забыв, зачем приходил в переплетную мастерскую. На следующий день он спохватился и вернулся за справочником. Хозяин мастерской Колбасов пожаловался ему, что его работников едва не забрали в участок, когда они заикнулись, что Лука Приходько весь март месяц не отлучался от своего верстака. Пристав пригрозил арестовать их за соучастие в убийстве.

— Но меня он арестовать не может. Я есть германский подданный, у меня есть консул уф Киеф. Я говорю, что Прихотько — думкопф, болван, но он не есть убийца, — закончил взволнованный провизор.

Чаплинского прошиб холодный пот при мысли, что он чуть было не допустил непоправимую оплошность. Разве можно было составлять докладную его высокопревосходительству по чужим донесениям! Нужно было, корил себя прокурор, лично посмотреть записку, да и вообще, в таком важном деле надо проверять каждую мелочь, самому щупать каждое вещественное доказательство! «А если бы я, не дай Бог, выгнал бы этого честного немца!» — с испугом подумал он и в приливе благодарности пожал руку провизору.

— Спасибо, милостивый государь! Вы даже не представляете, какую услугу правосудию вы оказали!

Чаплинский немедленно вызвал франтоватого чиновника по особым поручениям и вкратце изложил ему услышанное от провизора.

— Не может быть! Записка на латыни?! Ай да, судебный следователь по важнейшим делам! — чиновник прыснул в кулак.

Прокурор недовольно скривился.

— Мне, любезнейший, не до смеха. Вы лучше скажите, неужели Фененко — такой кретин?

В глазах чиновника мелькнули злорадные искорки.

— Господин судебный следователь отнюдь не глуп. Правда, он изрядно ленив, отлынивает от черной работы, из-за чего выходит множество презабавных курьезов. Однако эпизод с латинской запиской — чересчур даже для Фененко. Боюсь огорчить ваше превосходительство, но, надо полагать, это они нарочно-с.

— Кто они? — поднял брови Чаплинский.

— Фененко и Брандорф, — вдохновенно наябедничал чиновник. — Они завидуют-с назначению вашего превосходительства и хотят мину подвести.

«Пся крев»! — выбранился про себя Чаплинский. А ведь чиновник прав! Чаплинского предупреждали, что Брандорф затаил обиду и мечтает выставить нового прокурора палаты в невозможно глупом виде.

— Записку обнаружил становой пристав Красовский. Чего ради ему участвовать в интриге? — спросил он.

— Они заодно-с, — радостно просветил начальство чиновник. — Когда из столицы вызвали Мищука, то Красовского тотчас сослали в уезд становым приставом. Помилуйте-с, на что ему какой-то стан, когда он у Спиридона Асланова был первым помощником. Они тут такое вытворяли! Потом Асланов попал в каторжные работы, а Красовский уцелел. Видать, Брандорф опять ему сыскное отделение посулил. Вы его, ваше превосходительство, еще не знаете. Он, если ему прикажут, переплетчика на древнегреческом писать заставит.

Пока чиновник живописал подвиги Красовского на сыскном поприще, Чаплинский размышлял о том, как обезоружить интриганов. Зачинщик, определенно, Брандорф. От него надо избавиться в первую очередь, иначе все время придется опасаться подножки. Лучше всего действовать через вице-директора Лядова, которому Брандорф крайне не понравился. Если подать под соусом очищения киевского окружного суда от завзятых либералов, то в Петербурге к этому должны отнестись благосклонно. Следователь Фененко, конечно, несамостоятельная фигура. Если Брандорфа уберут, Фененко покорится. Что касается пристава Красовского, то с ним надо объясниться без церемоний.

Приняв решение, Чаплинский остановил словоохотливого чиновника.

— Вот что, любезнейший. Во-первых, сейчас же принести мне все дело о убийстве Ющинского; во-вторых, немедленно вызвать пристава Красовского; в-третьих, сходите к Фененко и предложите снять официальный допрос с провизора, ожидающего в приемной; в-четвертых, пусть судебный следователь незамедлительно распорядится доставить сюда арестованного Приходько.

Через пять минут дело Ющинского лежало перед прокурором, и он углубился в его изучение. С каждой страницей лицо Чаплинского вытягивалось все больше и больше. В деле имелись показания покупателя, который купил дом у Феодосия Чиркова, состоявшего в безнравственном сожительстве с Александрой Приходько и имевшего от неё ребенка. «Хотя Феодосий, — показал на допросе новый владелец усадьбы, — по моему совету положил свою долю в Международный банк, вскоре им и его братом все деньги были истрачены на пьянство и кутежи». Кроме наличных, покупатель выдал Чиркову вексель на триста рублей, по которому не спешил расплачиваться, откровенно объяснив, что Феодосий все равно пропил бы деньги: «Я его частенько встречал на улице в босяцком платье и давал на опохмелку когда рубль, когда полтину». Отбывая на Дальний Восток, Феодосий передал вексель своей сожительнице Александре. Через некоторое время она обратилась к векседателю, тот один раз выдал на воспитание ребенка пятьдесят рублей, другой раз ограничился четвертным, а потом и вовсе прогнал просительницу. Александра подала вексель ко взысканию, однако суд отказал в иске по той простой причине, что обязательство было на имя Феодосия Чиркова, безвестно пропавшего на японской войне.

Через полтора часа, когда прокурору доложили, что доставлен арестованный Приходько, он уже основательно изучил дело. Войдя в камеру следователя, только что закончившего допрос провизора, Чаплинский саркастически спросил:

— Ну как, Василий Иванович, выяснили, учат ли латыни в церковно-приходских школах?

Прокурор ожидал, что следователь будет морально изничтожен, но Фененко с апломбом заявил:

— Я, ваше превосходительство, никогда не придавал значения этой злосчастной записке. Упоминание о височной кости — художественная деталь из тех, на которые столь падки репортеры уголовной хроники.

— Кстати, кто осведомляет репортеров? — Чаплинский испытующе глянул на Фененко. — Удивительное дело! Я, прокурор судебной палаты, еще только собираюсь доложить господину министру юстиции о корыстных мотивах преступления, а газеты уже раструбили на весь свет о капиталах Андрея Ющинского. Вчера я читал кадетскую «Речь» — там прямо называется банк, в котором мальчик якобы имел онкольный счет. Даже рассказывается, что подошел срок выдачи процентов, на которые польстился отчим. Но ведь вам хорошо известно, что никаких капиталов мальчику не оставили. Имелся лишь сомнительный вексель на сравнительно незначительную сумму.

— Ваше превосходительство не учитывает, что главный подозреваемый, то есть Лука Приходько, был введен в заблуждение. Когда он ходил в женихах, Александра похвалялась направо и налево, будто ее незаконнорожденный сын является богатым наследником. О том же, с целью побудить Приходько жениться, в один голос твердили остальные члены семейства Ющинских-Нежинских. У Луки сложилось превратное представление о капитале, завещанном его пасынку. Вот он и подговорил своих братьев и отца зарезать мальчика. Не исключено, что этого дегенеративного субъекта просто-напросто использовали в политических целях. В настоящий момент я как раз занимаюсь изучением его связей с черносотенными организациями.

— И что установили?

— Пока ничего, но…

— Вот именно ничего! Послушайте, господин следователь! Во всем деле я не обнаружил ни малейших указаний на политические симпатии Луки Приходько и его родственников. Полагаю, они вряд ли даже слышали о существовании политических партий. Но даже если бы они вступили в Союз русского народа, как о том без малейших оснований пишет либеральная пресса, неужели принадлежность к монархической организации, чью деятельность одобряет государь император, является составом преступления?

Чаплинский в упор глядел на следователя. Фененко отвел глаза и промямлил:

— Я этого не утверждаю…

— И прекрасно, что не утверждаете, — жестко сказал прокурор. — Я не потерплю внесения партийных пристрастий в оправление правосудия. Сейчас вы в моем присутствии снимете показания с Луки Приходько. Формально допрос может проводить только судебный следователь, но заранее предупреждаю, что я буду направлять ход допроса.

— Слушаюсь! — вздохнул Фененко.

В камеру ввели Луку Приходько. Прокурор впервые видел отчима убитого и должен был согласиться, что Приходько был малоприятным субъектом. Чаплинский попросил следователя прежде всего выяснить у арестованного, был ли он утром 12-го марта сего года у пещеры. Фененко послушно повторил вопрос. Приходько впился глазами в прокурора и взмолился:

— Смилуйтесь, ваше сиятельство, як же Лука був на Загоровщине, коли Лука був в мастерской?

— Спросите его, — приказал прокурор, — чем он может объяснить факт его опознания свидетелем Ященко?

Приходько со слезами на глазах ответил:

— То ж городовые Луку подвели под монастырь. Пан пристав сказал этому Ященко, шо, кроме него, печника, были еще двое свидетелей. И выставил двух городовых, якобы свидетелей. Они шептали на ухо Ященко, шо теж бачили меня коло печеры.

Прокурор метнул испепеляющий взгляд на следователя:

— Вы присутствовали при опознании?

— Нет, разве я допустил бы подобные нарушения, — смущенно оправдывался Фененко. — Пристав Красовский заверил меня, что провел опознание по всем правилам.

— Нечего сказать, по всем правилам! Выставил фальшивых свидетелей, которые сбили с толку этого печника. Не мудрено, что он «опознал» подозреваемого.

— Бо сыщики мени подфарбовали, — подал голос Приходько.

— Кто вас покрасил? — вскричал прокурор.

— Красовский. Он приказал подфарбовать мои волосы в черний колор. Потом меня одели в пальто и повязали круг шеи белую тряпку.

— Зачем? Ах, да! — Чаплинский вспомнил протокол показаний Ященко, засвидетельствовавшего, что неизвестный, замеченный им недалеко от пещеры, был одет в длинное пальто с меховым воротником и белое кашне. По словам печника, незнакомец имел черные волосы и закрученные вверх черные усы.

— Я рыжий, а меня подфарбовали в черный колор, — пожаловался Приходько. — А еще пристав велел подвить мои усы щипцами.

Дождавшись, когда окончательно сконфуженный Фененко занес показания в протокол и распорядился увести арестованного, Чаплинский ледяным тоном потребовал у судебного следователя объяснений.

— Ваше превосходительство, даю честное благородное слово, я ничего не знал о гримировании подозреваемого!

— Неужели вы не заметили, что волосы Приходько были выкрашены в черный цвет? Ведь вы видели его раньше, знали, что он рыжий.

— Встречал его один только раз в темном вестибюле сыскного отделения. Поверьте, не разглядел цвета волос.

— Подобные ошибки непростительны даже для кандидата на судебные должности, не говоря уже о следователе по важнейшим делам. Вы заставляете меня усомниться, на своем ли вы месте? Прощайте!

По дороге в свой кабинет Чаплинский с удивлением отметил, что боль в желудке отпустила. Едва обнаружилось, что против него сплели интригу, как сердце сразу погнало свежую кровь по жилам! Прокурор чувствовал прилив сил и готовность дать бой своим врагам. Ему доложили, что прибыл пристав Красовский. Пристав, очевидно, успел поговорить с канцелярскими чиновниками и выяснить причину вызова к прокурору. Он сокрушенно объяснял:

— Ваше превосходительство, ведь какая глупость вышла! Я только поинтересовался, что написано на латыни, а этот немчура целую историю поднял!

— Так, так! Забавно! Выходит, во всем виноват провизор! А на чей счет прикажете списать ваши проделки с переплетчиком? Зачем вы его загримировали и переодели? — сардонически усмехнулся Чаплинский.

Сыщик обладал отменной выдержкой и, не моргнув глазом, ответил:

— Ваше превосходительство, как же иначе! В день убийства мальчика было холодно, снег еще не растаял. Натурально, убийца был в теплой одежде. Но с тех пор прошло несколько месяцев. Очная ставка происходила летом, поэтому Приходько одели в пальто для воссоздания реальной обстановки-с.

— Постойте, пристав! — оборвал его прокурор. — Кому вы плетете эту чушь? Вы совершили уголовно наказуемое деяние. Пожелай я придать законный ход вашему проступку, вам грозят арестантские роты.

— Благодетель, отец родной! Ваше превосходительство! Не погубите! — взмолился сыщик. — От усердия преступил черту! Виноват-с, поторопился. Только как не поторопиться, когда окружной прокурор требуют незамедлительно найти убийц.

— Поменьше слушайте прокурора окружного суда. Для вашей дальнейшей карьеры это будет куда полезнее. На первый раз я вас прощаю, но берегитесь. Впредь все следственные действия будете согласовывать лично со мной.

— Всенепременно-с! Денно и нощно буду за вас возносить молитвы!

«Хлоп»! — брезгливо подумал Чаплинский, глядя на пятившегося и подобострастно кланяющегося Красовского. В дверях сыщик столкнулся с вошедшим в кабинет канцеляристом и, сделав особенно низкий и раболепный поклон, исчез за порогом. Канцелярист подал бумагу.

— Ваше превосходительство! Перепечатана докладная на имя господина министра юстиции. Прикажете отослать вечерней почтой?

— Нет! — сказал Чаплинский, разрывая докладную на мелкие кусочки. — Придется начинать расследование с чистого листа.